Шалава

                (повесть) 
               
                * 1 *
Болото отзывалось на каждое движение идущих по нему людей. Оно предательски громко хлюпало, жвакало и булькало, выдавая их присутствие.
Осветительные ракеты немцев взлетали и повисали над чёрным болотом.
Союзником людей был плотный туман.
Они шли цепочкой друг за другом, и с расстояния в десять метров, едва ли были видны. Плащ палатки с накинутыми на каски капюшонами делали их похожими на загадочные треугольники, скользившие по болоту.
Четыре треугольных силуэта плавно скользили по грязной жиже в тумане из болотных испарений и, только пятый имел вполне человеческий абрис. В цепочке он шёл третьим. Невысокий и худощавый, в фуражке с высокой тульей, в мундире. Периодически он всхлипывал и причитал:
 -  Main Gott! Mainere libberе Brиder ist tott! Maine... – голос его сдавленно хрипел и затихал.  Копылов тихо потребовал:
-  Серёга, затяни петлю потуже. Заткни фрица!..
Сергей не затягивал петлю на шее языка. Тот и так брёл за ним, словно бычок на верёвочке, но грозно предупреждал:
 -  Удавлю! – понимая бесполезность слов на русском. Важен был тон.
Гауптман Карл Лютвиц замолкал ненадолго, затем всё повторялось.
 -  Заткнись!.. – злился Сергей Кочетков, подтягивая петлю на шее.
Карл хватался руками за верёвку, стараясь ослабить её на шее, и обещал:
 bin заткнис!..
Такой способ вести пленного по болоту придумал старшина Тищенко:
Треба связуваты, волочь ёго. Як вин втиче на болоти? 
Люди выбирались из болота, о чём свидетельствовал всё более густой кустарник. Болото реже булькало, испуская отвратительный запах метана.
Прошли низкорослые деревья, - появилась твёрдая, но ещё зыбкая почва. Стало легче дышать, - болотные испарения меньше забивали лёгкие. Сержант Михайлин, казалось, сожалел о покинутом ими болоте:
-  В осень здесь клюквы будет - лопатой греби. Люблю клюковку – пьётся легко, а от стула задницу  не оторвёшь, а ежели оторвёшь, так на ногах не устоишь! Хороша сволочь!
Михайлина оборвал тихий окрик:
 -  Разговоры прекратить!.. Размечтался, тётю твою мать!
Предстояло перейти линию фронта. Разведчики спланировали свой переход. Тащиться с немцем, через передовую, заставляя его то бежать, то ползти когда необходимо, а то и притаиться, было рискованно. А немец  –  не тренированный штабник, весьма посредственных физических возможностей, измотанный переходом через болото, явно сдал.
Командир группы старший лейтенант  Копылов приказал Кочеткову:
-  Забей ему кляп и спутай руки. Пусть идёт между тобой и Тищенко. Я - впереди. Подойдём поближе к немецкой передовой, спутаем и ноги, а ты, Кочетков,  потащишь его на себе. Рядовой Кочетков, ты чего там застыл! Оглох, что ли?!
Рядовой Кочетков действительно застыл, как замороженный. Он не слышал приказы Копылова, следовавшие один за другим!               
Сергей Кочетков неожиданно увидел на краю болота, на фоне большой берёзы женщину, стоявшую к нему лицом. Она была далеко, но он почему-то видел её во всех подробностях. Будто столкнулся с ней лицом к лицу! Её лицо было прозрачным, с глазницами, в которых не было глаз. Он оторопел: – Слепая! – невольно воскликнул Сергей.
-  Серёга, ты чего там бормочешь?! - удивился Михайлин.
Кочетков замер и оглох. Он, начисто лишённый чувства страха, испугался этой непонятно откуда взявшейся слепой и неправдоподобной, как привидение, женщины.   
 -  Михайлин, ты видишь, кто стоит у того дерева?!
-  Серёга, у какого дерева?!
-  Там оно одно! Берёза! Женщину видишь?!
-  Не вижу! Никого там нет! У тебя чё, галлюцинации?! На болоте это бывает! Испарения действуют. Не обращай внимания – даже учёные про это знают. Не дрейфь, Серёга, прорвёмся! 
Хохол Тищенко, всматриваясь в сторону дерева, тихо сказал Кочеткову:
 -  Цэ, Сэрёга, ты мабуть, свою долю побачыл?! А живои бабы там нэмае!  Баба до тэбэ лицем стояла! Мабуть, так?!
  -  Так!
  -  Правду кажыт, Мыхайлын – пролизэмо до своих! Выпьимо та закусымо! Судьба до тэбэ лицэм поверталась. То и з нами будэ. Вона - слэпа, а бачить до кого как повертаться. Слэпа, а бачить!
 -  Слушай, Тищенко! Когда ты научишься по-русски говорить и понимать, - зло отреагировал Кочетков.- Я и половины не понимаю того, что ты тут наболтал.
-  Нэ можу! Нэ школяр!
-  Нэ можу, нэ можу, - передразнил Кочетков.
Шедший следом Михайлин рассердился:
-  Нашли время. Кочетков небось, фляжку уже осушил, вот и несёт ерунду всякую. Грамотный, как я погляжу!
-  Десять классов в детдоме! А детдом – это университет, Михайлин!
-  А щё ему ция фляжка, було б тры – тоди да!
 -  Молчал бы ты Тищенко, - зло прошипел Михайлин. - Треплешься про судьбу – подрываешь моральный дух солдата! Судьба, она - шалава! Понял?! По****ушка она
 - понял?! Так вот! Шалава – и точка!   
Кочетков ещё раз посмотрел в сторону торчащей на краю болота чахлой берёзы. Успокоился, только когда они вплотную подошли к ней. – Мне видать и впрямь померещилось, - решил солдат. -  Прав Михайлин – болотныё испарения мозги мутят!

                * * *
Группа осторожно продвигалась с остановками, выслав вперёд сержанта Михайлина.
У гауптмана Лютвица несвязанными оставались пока ещё только ноги и тяжёлые мысли. Ушёл страх утонуть в болоте, и невыносимые воспоминания навалились на Карла. К тому же, он не понял, о чём говорил этот страшный русский великан, но уловил в его словах угрозу. 
Одни и те же воспоминания давили Карла: этот гигант ударил кулаком брата Курта, а другой русский вонзил ему нож в спину. А теперь этот же русский великан, с петлёй накинутой ему Карлу на шею, тащит его по болоту…
Брат Курт, его любимый младший брат зарезан у него на глазах, а он Карл был бессилен ему помочь. И сам он близок к смерти, но ещё жив, а Курта уже нет.
От этой мысли Карлу Лютвицу становится худо, он на грани потери сознания. - Русские, должно быть, думают, что я обессилел. - Я действительно обессилел, шатаюсь, как пьяный, но больше от мысли о смерти брата. - Да  и капрала Гейца, моего мотоциклиста, тоже жалко – русские его зарезали. - У брата Курта теперь не будет ни переживаний, ни воспоминаний о старшем брате, которого он успел повидать в недобрый для себя час.
Гауптман Лютвиц с горечью вспоминает, с каким удовольствием узнал, что его посылают с поручением в дивизию, где служит брат. Он сразу выяснил, где может его найти. В штабе армии это было не так уж и сложно – пару звонков в штаб дивизии и всё. Эти звонки стали роковыми для братьев Лютвицов.

                * 2 *
Беда катила по России, давила и калечила людей, раскатывала в лепёшку города и сёла. Не всякий выживал.
Сергей Кочетков из везучих. После того случая, когда впервые привиделась ему слепая женщина, он не один раз ходил за языком. Других пули косили, иные на минах рвались, а он даже ранений не имел. Не так давно, до старлея Копылова командиром был Субботин, а вместо Михайлина с ним в разведку ходил Ерофеев. И нет их, а мужики были, что надо.  Ерофеев - москвич был, почти как он, Кочетков. То-то, что почти! 
Воевал Сергей Кочетков, не думая о смерти, а потому, может, и жив ещё. – Судьба, или доля, как сказал старшина? – Ерунду придумал хохол – слепая баба больше не появляется – везуха у меня! Пока!
Силёнок у рядового Кочеткова с избытком, чтоб таскать на себе языков через линию фронта. Опасностью пренебрегает, хладнокровен не в меру. Начальник дивизионной разведки майор Сиротин говорит про него:
-  Человек без страха в разведку не годится - опасен! Мало ли что может в тылу врага выкинуть. Инстинкт самосохранения у него отсутствует, а это большой недостаток для разведчика.
Как знать майору, что не всё так. Сергей не понимал – опасается он или нет эту, непонятно откуда взявшуюся слепую. - Спокойнёй было до неё – это уж точно!
-  Самый подходящий, товарищ майор, - возражал майору старший лейтенант Копылов. - Давеча, как гауптмана приволокли, Кочетков спокойно вошёл в избу, капрала того, что у двери за столом сидел, кулаком по голове так хрястнул, что гауптман от страха, сразу руки вверх взодрал. Одним видом страх нагнал – большой, глазищи светлые, в пол небритого лица. А лицо сами знаете какое - точно морда у лошади!
Тот, которого рядовой Кочетков кулаком по башке оглушилл, так и не успел придти в сознание, - его старлей Копылов прикончил. Сержант Михайлин возразил тогда:
-  Зря ты, командир, языка порешил! Зря! Смертей что ли мало?!
-  Вот ты его, оглушённого до полусмерти после Серёгиного кулака, и потащил бы!.. Кочеткову и гауптмана достаточно.
Михайлин, забирая документы убитого, ворчал:

 -  Ну и потащил бы! Не впервой...

Копылов обозлился:
 
-  Прекратить разговоры, сержант Михайлин!..

Зачем нужен капрал, если есть гауптман, при котором ещё и папка с документами оказалась.

Старлей, чьи знания немецкого были невелики - в объёме средней школы, по грифу и качеству бумаги определил, что документы штабные, что, впрочем, можно было определить и без таких знаний. С этим согласился и Кочетков, который в школе лучше всех преуспевал по немецкому языку. Он пробежал глазами бумаги и  уверенно сказал:
 
-  Командир, это классные документы! Улов мощный! Такого ещё не было!
Копылов вытащил бумаги, а папку небрежно бросил. Старшина Тищенко поднял папку:
 
-  Цикава папка, командир! Фрицевска кожа!.. Майору подарунок зробым!
Копылов забрал папку, вложил в неё документы:
 
-  Понесёшь ты, Тищенко. Головой отвечаешь за бумаги!..
Тищенко запихал папку за пазуху в гимнастёрку. Пошли бесшумно и быстро, насколько позволял пленный немец.

                * * * 
Боевые действия дивизии шли в лесисто-болотистой местности, что сильно затрудняло немцам возможность вводить в действие механизированные части, в частности тан-ки. Танков у немцев здесь было немало, а использовать их было затруднительно. Сплошь болота.

Аналогичные затруднения на этом участке фронта были и у советских частей.
Фронтовая разведка в сложившихся условиях работала в усиленном режиме, обеспечивая разведанными готовящееся советское наступление. В штабе армии особо следили за передвижениями танковых частей противника.

Майора Сиротина, ожидавшего возвращения разведчиков на переднем крае, заинтересовала, прежде всего, папка, а не пленный гауптман. От нетерпения он присел на дно траншеи, велел Копылову светить фонариком, а всем остальным приказал удалиться. Сиротин, хорошо знавший немецкий, глазам своим не поверил в такую удачу. Разведчики добыли оперативные документы штаба немецкой армии, касающиеся дивизий, что противостояли их армии. Одно обстоятельство смущало майора, - как армейский штабист попал так близко к передовой с такими секретны-ми документами. Это охладило пыл Сиротина. Но из доклада Копылова всё прояснилось. Выслушав Копылова, Сиротин попросил старлея ещё раз пересказать, как и где взяли языка.

Доклад Копылова был краток, но обстоятелен:
 
-  Прошли передовую. На краю болота деревня – изб пятнадцать-двадцать, не более. Тихо, собаки не лают - немцы всех перестреляли. В одной избе глазастый Тищенко огонёк слабый узрел. Подошли поближе – мотоцикл у калитки стоит, в коляске фриц дрыхнет. Сняли его. Заглянули в окно, а там два немца шнапс при лампаде пьют и мирно беседуют. Оценили обстановку: хозяев немцы в сарай за-гнали, поблизости никого. Как брали, я вам докладывал. Сарай открыли, наших выпустили – велели бежать из села. Вот и всё, товарищ майор…
Вероятность устроенной немцами дезинформации близка к нулю, решил майор: - нужна ли ещё проверка? - Да нет, пожалуй, достаточно – Несомненно - Лютвицы братья. - Одного из них убили разведчики. - Нет, нет, такое подстроить не-возможно. – Гауптман - порученец из штаба армии, вёз оперативные документы в штаб дивизии, где служил его младший брат капрал Лютвиц. – Возможно и такое – старший брат решил заскочить на несколько минут к младшему. - Именно это и показал пленный гауптман. - Для вымуштрованного порученца, - это не нарушение дисциплины, а преступление. - У нас за такое бы шлёпнули, - подвёл итог своих размышлений майор Сиротин.

Пока из штаба дивизии шла машина за языком и документами, Сиротин ещё раз допросил пленённого и убедился, документы - не деза. Выяснилось, что братья не военные, - у них вполне мирная профессия: Карл – архитектор, а Курт призван из университета, где учился на математика. Этим объяснялась поведение Карла, - поведение сугубо штатского человека, решившего повидать брата.

В штабе дивизии оценили такую удачу. Комдив Ершов вызвал Сиротина к себе и, наливая в стаканы настоящей «Московской» с белой головкой, сказал:

 -  Выпей майор, за свою удачу!.. Разведчики твои просто молодцы. И, главное – дорога ложка к обеду!.. А обед уж вот-вот! Напиши на всех представление к орденам. Да, и приведи их ко мне – хочу посмотреть на них и лично поблагодарить! На тебя напишу представление. Может, в этот раз подполковника дадут!.. Немцы, конечно, поняли, куда делся их порученец. Только исправить они уже ничего не успеют. А мы знаем их оперативные планы. Это – большая удача, майор!

Комдив был доволен встречей с разведчиками, но особенно поразил его гигант Кочетков. Как ни пытался разговорить его генерал, кроме односложных ответов, вроде – «так точно, да, нет товарищ генерал» услышать не довелось.

 -  Храбрый ты, сынок, а перед генералом оробел!..

Сиротин вмешался:

 -  Он не робкий, товарищ генерал. Детдомовский, сразу после десятилетки на фронт попал. Он у нас не очень разговорчив!
Комдив одобрительно произнёс:
 
-  Разведчик!.. Скажи, сынок, а  почему ты с десятилеткой в школу младшего
комсостава не попал.

Вмешался особист. В упор, глядя на Кочеткова, пояснил:
 
 -  Он сын врага народа, товарищ генерал! Не положено ему в командирах быть!
 
 -  Ты что же это при всех! Не мог мне отдельно доложить?! Понижаешь доверие к хорошему солдату?! Знай, капитан – дети у нас за отцов не отвечают! Я доложу твоему начальству!

Особист зло посмотрел на генерала, а ещё и на Кочеткова. 

Начальник армейской разведки позвонил комдиву и просил от его имени поблагодарить разведчиков.

Разведчиков представили к наградам. Рядового Сергея Кочеткова – к ордену Славы первой степени. Майор Сиротин пообещал:
 
-  Будешь у нас первым кавалером всех степеней ордена Славы.
 
-  Дожить ще треба, - проворчал старшина Тищенко.
 
-  Доживёт, товарищ старшина, доживёт. Он у нас заговоренный!..

                * 3 *
На участке фронта, пред наступлением советских войск, установилось кратковременное затишье.

Вовсю работала разведка – полковая, дивизионная и армейская. Немецкая - тоже не дремала.

Случилась неожиданность - ночью немецкая разведка наткнулась на группу Копылова. Михайлин первый обнаружил немцев и подал сигнал. Разведчики залегли, но передовая группа немцев, в количестве трёх человек, ничего не подозревая, шла прямо на них. Этих сняли, но идущая сзади основная группа обнаружила их. Завязался короткий бой. Тут же с обеих сторон начался шквальный обстрел из стрелкового оружия и миномётов. Вверх полетели ракеты. Разведчики попали под двойной обстрел. Обошлось, слава богу, без жертв.

Когда всё затихло, Копылов приказал:

 -  Немцы, видимо вернулись. Возвращаемся и мы. Сегодня не наш день! Они сегодня напуганы! Усилят посты!.. Возвращаемся!..
Михайлин предложил:
 
-  Командир, я смотаюсь, заберу документы убитых немцев. Нашим пригодятся.

 -  Отставить!.. Немцы своих мертвяков, должно быть, утащили к себе. Отставить!.. Возвращаемся!..

Майор Сиротин ожидал их возвращения. Больше всего он опасался, что группа, переждав некоторое время, всё же пойдёт дальше.

Вернувшиеся разведчики вышли в расположение одной из рот, как и было условленно. Выслушав доклад Копылова, майор Сиротин одобрил:

 -  Поступили, как и следовало по обстановке!..

Заботами майора для разведчиков был оборудован блиндаж. Они получили трое суток на отдых.

Майор приказал ротному выставить охрану и никого к разведчикам не пускать. Не любил Сиротин светить своих разведчиков.

 Приводили себя в порядок, когда охранявший их солдат вошел в блиндаж и доложил:
 - Товарищ старший лейтенант, тут какой-то боец требует вас.
 - Пусть войдёт.
 - Но мне запрещено к вам пускать.
 - Пусть войдёт!..
Вошедший доложил, что он, ездовой Коноплёв, по приказу майора Сиротина привёз для разведчиков бочку горячей воды, корыто и мыло. А также приказано взять у них грязное бельё и обмундирование и доставить в хозчасть для стирки. Взамен он привез чистое.
Неслыханной роскошью на передовой одарил заботливый командир своих разведчиков.

Сутки разведчики спали, поутру других суток завтракали, потом снова спали.

Отдохнувшие и отоспавшиеся сидели вечером в блиндаже, и пили трофейный шнапс.

Старшина Тищенко  возмущался более других:
 
- Мабуть цэ горилка?.. Вот мия жинка выробует горилку, так тож горилка!
При этом он откупоривал очередную бутылку. Сергей пил из своей пол-литровой, ни весть где добытой медной кружки. Ему наливали вдвое, а сами пьянели втрое быстрей.

Михайлин пьянел, не в пример другим, не сразу. Тищенко пил меньше всех, так как фрицовское питьё ему ак-тивно не нравилось.

Молодой старлей Копылов опьянел быстро и, по обыкновению своему, стал куражиться. Тут уж только старшина Тищенко мог его урезонить, да отправить спать. Но все теперь пошло по иному сценарию, написанному неизвестно кем, может и самим старлеем. На уговоры Копылов не поддавался, с силой оттолкнул Тищенко так, что тот упал.

Вдруг старлей встал с ящика, на котором сидел. Пошатываясь, непослушными пальцами снял с предохранителя свой Т.Т., взвёл  и наставил на Сергея Кочеткова:

 - Поо-о-смо-о-три-и-м, ка-а-а-кой ты хра-а-бры-ы-й  у-у  на-а-с!.. Тё-тю тво-ю мать…

Кочетков, как раз допивал свой шнапс из кружки, а дуло пистолета гуляло у него почти под носом, потому как, не только рука старлея, но и сам он раскачивался, как маятник.

За спиной у Копылова, раскачиваясь в такт пьяному старлею, возникла и сразу исчезла, женщина, похожая на ту - с болота. Это мгновение Кочетков даже зафиксировать, как следует, не успел…

Он допил своё, отвёл кружку, коею держал правой рукой, от губ в сторону и глянул в глаза старлея. Что он там увидел, не знает никто, но, похоже, увидел в его глазах свою смерть.

Кочетков саданул старлея кружкой по голове. Тот, как скошенный завалился вместе с ящиком на спину. Смятая наполовину медная кружка отлетела, чуть ли не под по-толок, видимо, одновременно с душой старлея Копылова. И только пистолет пальнув, остался лежать на столе, холодный и равнодушный к судьбе хозяина.

Первым опомнился Михайлин. Наклонившись к старлею, он сразу всё понял:
 
- Серёга, ты старлея убил!..

Пулей вылетел из блиндажа Тищенко. Примчался ротный с одуревшим от страха Тищенко. Ротный, убедившись, что Копылов мёртв, разоружил разведчиков, приставил к Кочеткову охрану в блиндаже, а куда ещё его было девать, других отправил под охраной в свой блиндаж.

Поглядев на Кочеткова, ротный с сожалением сказал:
 
- Тела в тебе много, не промажут, как к стенке поставят. Только, где тут стенка, - в лес отведут. Крупная ты мишень, разведчик – не промажут, эти!..

Утром разведчиков допрашивал особист из дивизии...

Майора Сиротина сразу же отстранили от должности. Размышляя о случившемся, майор решил, что в отношении разведчика Кочеткова был неправ:
 
- Инсинкт самосохранения у него есть, а не то бы, под трибунал пошёл не он, а старший лейтенант Копылов.

Была бы рядовому Сергею Кочеткову вышка, если бы не тот неожиданный выстрел из Т.Т. Сыграли свою роль и показания Михайлина и Тищенко. Особенно Михайлина, который подробно и в красках описал события того рокового вечера в блиндаже. Тут и молчавший, до этого, Кочетков неожиданно целую фразу произнёс:
 
-  Старший лейтенант Копылов меня по пьяни застрелить хотел. А за что?
Тот самый особист, возненавидевший Кочеткова, удивился тому, что обвиняемого обеспокоила не столько угроза быть убитым собственным командиром, сколько быть убитым ни за что. – Какое-то искривление в мозгах, - решил особист.
Заключение всё же сделал объективное, подробно описав все обстоятельства случившегося, отдельно выделил в деле наступившую угрозу жизни рядовому Кочеткову от старшего лейтенанта Копылова и выстрел из пистолета. Действия Кочеткова квалифицировал, как спонтанную, но чрезмерную реакцию на угрозу своей жизни. Справедливостью со стороны особиста и не пахло – он боялся комдива, ценившего своих разведчиков.

Главным аргументом в деле спасения разведчика от вышки, стало именно мнение комдива Ершова. Он не одобрил желание членов трибунала вынести расстрельный вердикт. Не только не одобрил, но и был настроен против самым решительным образом:
 
-  Поучительная история для тех, кто спиртным балуется! Штрафбата, считаю достаточно! Буду настаивать!

Майор Сиротин, присутсвоваший на трибунале в качестве свидетеля, хоть и пониженного в должности, в сердцах что-то негромко пробормотал.  Один из особистов уцепился за это:
 
-  Что вы пробормотали по поводу поучительной истории, высказанной командиром дивизии? Повторите – я всё слыхал! Это что-то не марксистское!
 
 -  Ничего.
 
 -  Но я слыхал то, что  вы сказали! Прошу повторить?!

Сиротин понял, что особист намерен пришить ему дело. Пришлось сказать:
 
-  Я сказал по поводу истории вообще, которая мало кого учит! Цитата из Герцена: - «История – автобиография сумасшедшего».
Все притихли, не зная, как реагировать. Комдив от души расхохотался:
 
-  Из Герцена?! Мы коммунисты не зря его почитаем. Умён был! Но когда это было?! Вот такие образованные у меня разведчики! Потому и задачи командования всегда выполняем! А у тебя, майор, какое образование? - обратился он к особисту из трибунала.
 
-  Среднее.
 
-  То-то же. А у моего майора - университетское. Потому ты в штабе штаны протираешь, а он на передке с разведчиками.  Там думать нужно! И не трусить!
Это была точка. Раздуть дело против Сиротина не удалось. А при желании особистов это изречение можно было бы повернуть по-всякому.
Мнение комдива генерал-майора Ершова оказалось решающим и в деле Кочеткова – его поддержал и командарм, которого Ершов попросил заступиться.
Так и получил разведчик штрафбат, равносильный расстрелу.

                * 4 *
В смертельные атаки ходил штрафник Кочетков с неимоверным везением, тогда как из десяти, в лучшем случае, двое выживали в этих погонях за смертью. Штрафбат не даёт шансов на жизнь. Впереди фриц со шмайсером, сзади свои с автоматами П.П.Ш. От врага смерть в грудь, в лоб, в живот, от заградотряда  - туда же, если драпанёшь…   

Чего только не случалось в отдельной для Сергея и таких как он штрафников войне. Стоял в траншеях по колено в воде, и утюжили эти траншеи фрицевские танки, и своя артиллерия не раз долбала по дурости командиров. Смерть к нему подбиралась, но точной дороги, видать, не знала и заворачивала по другому адресу.

Рядом с ним в траншее разжалованный комбат Пучков, из свежего пополнения. Кочетков никогда никого ни чём не расспрашивает. Пучков сам всё рассказывает – человеку всегда поделиться хочется:
 
-  Рота моего батальона вместе с командиром роты драпанула. Немцы там и прорвались. Ротного расстреляли, а меня в штрафбат. Спасибо – не шлёпнули.
Умный был Пучков и остроумный. Бойцов, мечтавших вслух о бане, спрашивал: - зачем трупам баня?! А иногда шутил: - Вошь  наш верный союзник – не предаст, не сбежит, всегда с нами. - А вы про баню, вшивые!..

Ротный бегает, кричит, чтоб стреляли. Пучков возмущается:
 
-  В кого стрелять?! Немца не видно. В белый свет. Лучше приказал бы не высовываться зря.

Прав был разжалованный комбат – чего зря высовываться. Ротный убежал – тут мина метрах в трёх за бруствером и шарахнула! Пучкову полчерепа снесла, а Кочеткова оглушила и засыпала.

Отряхнулся – тишина, и войны вроде нет. В траншее Пучков в крови со снесённым наполовину черепом. Что оглох, понял, когда не услыхал, как ротный матом кроет и стрельбы нет. Слух только через несколько дней вернулся, вместе с войной и руганью командиров. Понял это, когда услыхал, как ротный  покрыл его отборным русским матом.

Несколько раз легкие контузии получал, но после медсанбата в свою роту возвращался, надеясь своих застать. Редко заставал, всё больше - пополнение, свежее пушечное мясо.

Бросали роту в безнадёжные атаки. Комроты, из новичков – бледный, в очках бегает по траншее, нервно кри-чит одно и тоже: 

 -  Нам приказано ворваться в первую линию немецких траншей, выбить врага и закрепиться! Сигнал  атаки – три  красных ракеты. Всем приготовиться!
Перед немецкими траншеями горы трупов штрафников. Всё видно отчётливо - до их траншей метров сто – не более. Голое поле. Беги, пока жив, если сможешь! Настал черёд роты Сергея Кочеткова. Кто-то спрашивает пробегающего командира роты: 
 
-  А артелерийской поддержки не будет?!

 -  Будет!.. Три красных ракеты! Ещё вопросы есть?! Нет?! Ждать сигнала!
Сзади метрах в пятидесяти остановились три «Студобекке-ра». Из крытых кузовов, будто горох рассыпался заградотряд, рассредоточился. Сосед ругается:
 
-  Ангелы – хранители, член им в печёнку, прибыли. Позаботятся о наших душах! Теперь ждать уж недолго!
Истово креститься. Слёзы текут из синих глаз. Есть о чём беспокоиться  перед смертью:
 
-  Не узнать Матрёне, где я сгинул! Сыновья тож не узнають. Только в школу пошли. Бабе в одиночку не поднять их!
Рядом в траншее пыхтит узбек. Может таджик, может киргиз. Он постоянно молится аллаху на своём языке. Власть откровенно ненавидит. Почему-то доверяя Сергею, шёпотом с акцентом талдычит одно и то же:
 
-  Ай, какой главный папа у нас! Ай, ай! Ай, ай, какие мы нехорошие дети у папы! – при этом плюётся.
Сергей равнодушно слушает – ему до фонаря и отец народов, и этот узбек, да и слышит одно слово через другое.
Не увидел штрафник Кочетков красные ракеты, зато услыхал визгливый голос ротного:
 
-   В атаку, сволота!..
Ротный с пистолетом в руке первым выскочил из траншеи и, не оглядываясь, побежал. Пистолет казался ненужной игрушкой и ротный тоже, если б не очки.
Цепь штрафников побежала за своим ротным с криком. Кто-то кричал:
 
-  За Родину, за Сталина!

Бежавший рядом узбек вяло бубнил:

-  За Родину, заставили!

Бежит, как все, Кочетков. Зачем думать, тревожиться – всё одно крышка. Не немец, так свой заградотрядник всадит пулю.

Штрафники бегут по открытому всем пулям полю, а немцы не отвечают. Казалось, добегут, доберутся до фрицев-ских тел... 
Н
е случилось! Вспыхнул плотный огонь из всех видов стрелкового оружия, беспощадно выкашивая цепь бегущих. Ротный упал сразу, как подрубленный, с застрявшим во рту криком. Похоже, свои ротного в спину подрубили. Никто теперь не руководил штрафниками, но они бежали вперёд, зная, что назад нельзя. 

Кочетков бежал, стрелял, как все. Бежал и молчал. - А чего орать, надрываться?

- Себя криком бодрить? – Перед смертью не накричишься!
Не добежал до фрицев, а если б добрался, намолотил бы там. Вот тут-то, как во спасение и влетели в него две фрицевские пули из «шмайсера». Ужалили большое тело – одна в бедро, другая чуть ниже.  Будто кто палкой саданул по левой ноге. В сапоге стало липко и тепло. Кочетков прилёг на правый бок, ощупал ногу, попытался встать, чует - не может. Боль и кровотечение. Там наверху, видать, не зря ели свой хлеб, велели: - встань и иди, как можешь, и только вперёд! Встал штрафник из последних сил, опёрся на винтовку, как на палку и пошкандыбал вперёд за своими, убежавшими искать смерть.

Тут, как раз, и заградотрядники, постреливая, прошли вперёд. Не оборачивался Сергей, не видел, в кого по-стреливали у него за спиной, но знал – случалось, и раненых добивали, а уж драпанувших, так с удовольствием. Прошли мимо – даже не поглядели в его сторону. Только и хватило силёнок прошкандыбать ещё немного с двумя пулями в ноге, дождаться, пока пройдут вперёд ангелы смерти. Много крови потерял – кончились силёнки, свалился на траву.

День тёплый, светлый, солнце большое жёлтое – высоко в небе горит. Висит над солдатом, как судьба. - День-то, какой, а мне холодно – знобит, будто лихоманка треплет. – Санитары, мать их – где?!

Остался в живых Сергей Кочетков  в своей последней атаке в штрафбате.
Подоспели санитары, подняли и помогли добраться до медсанбата. Пожилой санитар сказал:

 -  Негоже таким большим и сильным сынкам помирать. Негоже!.. От кого бабам рожать?! От недомерков, как я, что ли?! Живи, сынок!..

После медсанбата, оказался в тыловом госпитале. Хирург, вытащивший две пули из солдатского мяса, сказал Кочеткову:
 
-  Повезло вам молодой человек. Видите ли, не часто противник так аккуратно стреляет. Две пули - в бедре и ниже, а кость только слегка задета. Аккуратный вам враг попался. А если серьёзно – пули видно шальные. Судьба! Выздорав-ливайте, молодой человек!
 
-  Слепая, а видит, куда пули посылать, - пробормотал Ко-четков
 
 -  Что вы сказали, молодой человек?! – поинтересовался хирург.
 
 -  Нет, нет – ничего! Это я так, товарищ подполковник медицинской службы.
Две пули звякнули тогда в кюветке, требуя уважения к солдату.
Утром на обходе, хирург застал Кочеткова спящим. Решил не будить, но задержался, заметив, что солдату снится что-то страшное, отчего он проснулся с возгласом: - Слепая!..
 
 -  Что с вами, молодой человек?! Страшное что-то приснилось?! 
 
Возбуждённый Сергей доверчиво признался врачу:
 
 -  Судьба приснилась, товарищ военврач!
 
 -  А почему вы с ужасом кричали – слепая?! Это вы про судьбу?!
 
 -  Так точно, товарищ подполковник медицинской службы.
 
 -  Оставьте звания! Мы в госпитале. Так почему слепая, если это судьба?!
 
 -  Не знаю. Была без глаз, но мне казалось, она всё видит! - возбуждение от сна прошло, и раненый солдат успокоился. – Она стояла лицом ко мне!
 
 -  Так, говоришь – она без глаз, но всё видит?! 
 
 -  Видит!
 
 -  Интересная мысль, молодой человек - Слепая, а видит! Наверное, судьба и должна быть такой. Лицом к нам, а не спиной. Выздоравливайте. Пусть судьба и дальше вас видит! 
      
 Сергея Кочеткова неожиданно уважили там, где решают. Сказали: - искупил кровью вину свою – воюй дальше солдат.
Провалялся в госпитале более месяца. На фронт не рвался! Вспоминал это время, как лучшее в своей жизни. Лечили, лечили, а хромоту получил в награду за жизнь... Тот самый хирург, вытащивший  пули сказал:
      
-  Хромота пройдёт. Так, что воюй пока, где бегать не нужно!
Определили в ездовые – раненых возить. А он сроду с лошадьми дело не имел. Дали серого мерина и повозку. Старого и пугливого. Научился хромой солдат запрягать, распрягать, за повозкой следить Наука нехитрая, но как сладить с пугливым мерином, нет науки. Ухаживал, приучал к себе, слушаться приучал, когда снаряды рвутся не слишком близко. Когда близко -  не сладить. Животное тоже жить хо-чет – того и гляди, понесётся, если не успеешь встать впереди и  схватить за узду.

Хромота поубавилась – сразу вспомнили, что водитель.
 
                * 5 *
Попал Кочетков из ездовых в водители. Капитан, принимавший пополнение в штабе полка, посмотрел на него снизу вверх:
 
-  Крупная мишень для фрицев! Фамилия?! Имя?!

 -  Кочетков Сергей.
 
-  Сколько в вас метров, рядовой Кочетков?!
 
-  Два было.
 
-  Ровно?!
 
-  Ещё сантиметры были.
 
-  Что это вы, Кочетков, всё – было, да было... Убыло, что ли после ранения?!
Он ещё раз оглядел его с ног до головы:
 
-  Вроде всё на месте. Явитесь ко мне после построения, рядовой Кочетков!
Сергей кивнул головой. Капитан усмехнулся:
 
-  Одичали вы в штрафбате. Потрудитесь вспомнить, как нужно отвечать!
 
-  Так точно, товарищ капитан!

Просматривая документы бывшего штрафника, капитан задал только один вопрос:

 -  За что же вы своего командира так?!

Кочетков хмуро молчал, уставившись в эти самые бумаги в руках капитана. Тот дальше допытываться не стал, спросил по делу:
 
-  Тут сказано, что вы до войны курсы шоферов окончили. 
 
-  Так точно – от военкомата, но документы по халатности не получил.
 
-  Не беда – получите. Шоферов постоянно не хватает.  В кабине полуторки  или в студобеккере, пожалуй, уместитесь?! Или нет?!
 
-  Умещался в полуторке, а в студобеккере не сидел.
Если вас в пехоту отправить, голова постоянно из окопа торчать будет, - пошутил незлобивый капитан. Да и хромота у вас.
 
-  Так точно, - совсем неожиданно для себя и для капитана выпалил Сергей.
 
-  Думаю, рядовой Кочетков, после штрафбата вам полезно будет соблюдать уставные отношения со старшими по званию.

                * * *
  Отправили в автороту возить боеприпасы на передовую. Решили - там и хромой сгодится! Ведь не очень-то хромой, всего-то делов - прихрамывает. В бумагах написано – временно.

Командир автороты майор Телегин, просматривая документы на Кочеткова, присвистнул от удивления:
 
-  Своего командира шлёпнул?! Вот это да?! Опасный, ты рядовой Кочетков.
 
-  Не опасный, товарищ майор, если пьяный командир перед носом пистолетом не размахивает, да и не грозит убить по пьяни!
 
 -  Ты защищал свою жизнь, Кочетков?!
 
- Так точно!
Надоели Сергею эти вопросы. Не отвечал бы на них - приходится!
Майор Телегин вызвал помпотеха:
 
 -  Вот, прими пополнение. Прихрамывает, но ничего – скоро пройдёт! 

Дали полуторку-развалюху и три дня, чтобы привести её в порядок.
Помпотех, молодой лейтенантик с высшим техническим образованием, отвёл его на кладбище изуродованных машин и сказал:
 
-  Вот вам запчасти! У меня не просите – нет!

За три дня много чего успел взять с этой свалки и поставить на свою машину Сергей. Некоторые запчасти были почти новые. Попросил у лейтенанта ещё два дня. Тот увидел, что можно, при желании  добыть из этой свалки,  разрешил. Сказал, при этом:
 
-  Не у всякого есть такая сила, чтоб битые машины ворочать. Для других кран понадобиться, а его у нас нет. Однако учтём, где можно запчасти добывать для ремонта.

Возил Кочетков снаряды. Часто под огнём немцев. Не думал о том, что случиться, если мина или снаряд угодит в машину с боеприпасами. Вредно думать об этом, но случалось. Интуиция срабатывала – успевал  выскочить и под откос скатиться. Две полуторки сменил, одну после подрыва на нашей же мине. Вместе с кабиной отлетел от кузова на несколько метров. Повезло солдату.- Везуха, - решил Кочетков: - а так бы лежать мне под земляным одеялом.

Привезли контуженного Кочеткова в роту. Больше всех удивился Телегин. Вызвал помпотеха:
   
-  Смотри, лейтенант, какие у нас солдаы - железо всмятку, а у Кочеткова - легкая контузия! Ценный ты кадр, Кочетков! Побольше бы таких везучих, а то порой хоть сам за баранку садись. Отлежись в госпитале и к нам! Понял! Я сам затребую!

В другой раз попал под бомбежку. Без опасного груза, слава богу – на передовой сдал. Перебило рулевые тяги, и машину понесло на огромный дуб, росший на обочине. Неуправляемую машину несло на это обгоревшее, без листьев дерево, с ветками торчавшими, как палки. Чувство бессилия стало самым острым воспоминанием на всю жизнь. Вспоминал потом и другое: - ведь мог сразу выскочить из кабины! – Почему сидел, как замороженный до последнего момента?!

Ствол дерева, неумолимо летевший на Сергея, впервые вызвал у него страх смерти. Слишком явно она себя обнаружила.

Оцепенел, будто парализовало волю к действию. Повезло и в тот раз – машина перевернулась за несколько мет-ров до дерева и боком налетела на него. Удар пришёлся на кузов. За несколько секунд до столкновения с деревом пришёл в себя и успел выбраться из кабины.

Видать дерево не захотело принять на себя лобовой удар кабины, в которой сидел солдат. – Можно считать опять повезло, - решил Кочетков. – А, ведь, из кабины я сам выскочил! – Так что – не только везение! - Кости целы, но башкой трахнулся сильно. – Видать сотрясение!

 Изумлённый Телегин убеждённо приказал:
 
- В госпиталь его, немедленно! А тебя, Кочетков, я представлю к награде. Нас, солдат, к сожалению, не считают боевой частью. Так, что ордена не дадут, медаль « За отвагу» тоже не дадут, а «За боевые заслуги» получишь!
Тут уж им в штабе не отвертеться! Докажу!

На войне и в тихую минуту смерть может прискакать. Развозил Кочетков по ротам ящики с патронами. На передовой – понятно смерть всегда рядом. А когда по рокадной до-роге едешь в другую роту в стороне от передовой?! Хорошо всего несколько ящиков осталось. Одну единственную мину, шальной фриц швырнул и упала она прямо рядом с машиной  – кузов загорелся, а патроны устроили шквалный обстрел. Не успел Сергей спрятаться – откоса не было в ровном поле. Получил две своих пули в плечо и в руку. Только и  подосадовал: - Возил их для себя, стало быть! 

И снова госпиталь. Пули извлекли. Раны не заживали. Хирург констатировал:
 
 -  Медленно что-то заживают раны.
 
-  Шамовка такая, товарищ военврач!

Хирург, как бы впервые увидел раненого:
 
-  Сколько метров длины в тебе, солдат?!
 
-  Два и пять, товарищ военврач. Ещё до войны в военкомате померили.
 
-  А весу?! Впрочем, откуда тебе знать на войне. Прикажу давать тебе двойную порцию!

Война к концу закатывалась. Комиссовали солдата Сергея Кочеткова, как негодного к строевой службе во время войны. Медаль «За боевые заслуги» нашла его в госпитале – командир автороты слово сдержал. За безотказность, за храбрость. А может, как человек знающий – за то, что в штрафбате выжил! – Хорошему солдату за то, что выжил, не мешало бы медали давать, - решил тогда начальник автороты и сразу же отправил, куда положено представление на Кочеткова.    
   
                * 6 *
Первая послевоенная зима голодом и холодом хватала советский люд за горло, слабых волокла на кладбище. К весне сорок шестого значительно пополнились эти места последнего приюта.             

После демобилизации, прямо с вокзала Сергей пошёл к подруге своей мамы, не надеясь, что она жива и помнит его. Сколько лет прошло, как отца взяли и отправили в лагеря золото мыть, а заодно рыть могилу для себя?! Через год и маму взяли, а его – Серёгу в детдом сплавили под Смоленск.
Мамина подруга по техникуму Елена Кон-стантиновна – одинокая женщина. До войны замуж не вышла, а теперь и вовсе не за кого. Мама Серёжи успела до ареста оставить у своей подруги на сохранение некоторые семейные документы. Сергей долго рассматривал фотографии родителей, а Елена Константиновна утирала слёзы. Сергей помнил своих родителей, а теперь впервые получил возможность увидеть их на фотографиях. Елена Константиновна сказала:
 
-  Серёжа, там есть метрика о твоём рождении. Это поможет нам прописать тебя. Ты родился в Москве и имеешь на это право, если есть жилплощадь для прописки. Я представляю тебе жилплощадь, как родственнику, хоть и дальнему. Будешь говорить, а я подтвержу, что мы с твоей мамой двоюродные сестры по материнской линии. Пусть докопаются, если им не лень. Думаю, попридираются и пропишут. Ты фронтовик, награжденный. Пойдём в паспортный стол вместе.

В паспортном столе молодая женщина в чине старшего лейтенанта, строго посмотрела на Сергея, вежливо спросила:
 
 -  Прописаться хотите?! А какие основания у вас для этого?!
 
-  Хочу! Основания такие - я родился в Москве на Ордынке. Об этом в метрике сказано.
 
 -  Но вы воспитывались в детдоме под Смоленском. Там десятилетку кончили. А родители у вас репрессированные. Не вижу оснований!
 
 -  Верно – репрессированные, и как видите, я не скрыл от вас этот факт! Дети за родителей не отвечают. Сожалею, но  я не помню их!
 
-  А кем вам приходится Елена Константиновна Трегубова?!
Елена Константиновна вмешалась: 
 
 -  Серёжа сын моей двоюродной сестры. Я у него единственная родственница. К тому же я одинокая женщина, а площади у меня для прописки и проживания двух человек достаточно.

Бодяга с пропиской растянулась на два месяца. Наконец прописали. Сергей тут же устроился водителем на автобазу.

Зарплату и карточки целиком отдавал Елене Константиновне. Она работала лифтёршей, получала сущие гроши, но имела право на рабочую карточку. Голодно было в Москве, а Сергею с его большим телом требовалось еды больше других. Он похудел, скулы ввалились, лицо удлинилось и стало совсем похожим на лошадиное. И только большие серые глаза говорили о том, что в этом двухметровом гиганте ещё много жизненной силы.
               
По выходным Кочетков бродил по Москве, которую не помнил. Узнавал её и восхищался. Не восхищения искал он, а чего искал в голодной Москве и сам не знал.

Квартира Елены Константиновны на улице им. лётчика Чкалова. Сергей вышел на Ленинградский проспект, завернул на Хорошёвку. Решил пешком дойти до Серебря-ного Бора. Искупаться, позагорать. Хоть раз использовать выходной день по назначению.

На Хорошёвке пленные немцы несколько домов строят. И в выходные работают. Дома не похожи на русские. Небольшие в два или три этажа – особняки. Архитектура непривычная – вроде, как немецкая. Такие же видел он в Германии.
Постоял, посмотрел. Собрался идти дальше. Кто-то окликнул его. Слова наполовину немецкие:
 
-  Штейн! Стой! Я тебя узнавать! Ду бист меня плен забирал!

Сергей стоит, думает: - немало я вас в плен взял в разведке!
Немец подошёл ближе. Сергей узнал его:

 -  Хорошо выглядишь, Курт, кажется!
Немец побледнел:
 
-  Я Карл, а Курта, майнере брудер, ваши зарезать!

Сергей вспомнил, как он этого Курта по голове, хрястнул, тот сразу потерял сознание, а старлей Копылов нож всадил. Тогда ещё Михайлин возмущался.
 
-  Здорово, Карл! Что тут делаешь?!
 
-  Их бин архитектор. Дома вам настраиваем. Кормят. Телогрейка, шапка дают. Я без охраны шпацирен. А ты?! Тонкий стал. Ессен нихт?! Штейн тут. Я приходить буду. Фирштейн?!
 
-  Фирштейн, фирштейн!

Он исчез в проходной. Через десять минут вышел. Оглянулся, вытащил из-за пазухи буханку хлеба, а из кармана, кулёк сахара.

 -  Ессен! 

Сергей поблагодарил и быстро ушёл. Серебряный Бор в другой раз, - решил Кочетков. – Если не вернусь всё съем, не удержусь! – Нужно половину Елене Константиновне отнести! – Ну и дела - встретить в Москве фрица, которого в плен взял и через передок тащил. - Ещё и буханку хлеба получить от него! - Чудно всё в жизни. – Может опять слепая позаботилась, чтоб не помер с голодухи?! – Неужто я и впрямь стал верить в неё?! - Вспоминать стал?! – Зачем?!
 
 Были и отдушины в трудном послевоенном быте. Осенью по воскресеньям наладился ходить в баню. Берёзо-вые веники заготовил, когда были рейсы за город, для суш-ки развешивал на балконе. Вспомнил, что отец до войны водил его в баню. А в которую не помнит. Сколько их в Москве!.. Спасибо, Елена Константиновна подсказала. Сергей решил, что и он в Палашевские бани пойдёт. При всей ослабленности организма, хватало силёнок, чтоб попариться. Парился, потом млел на мраморной скамье.

На соседней скамье мылся тип с наколкой на плече. Маленький худющий – рёбра, как на школьном скелете, мослы на нём изучать можно.

 -  Потри, корешок, мне спину. Не погнушайся. Отблагодарю после баньки.
У типа мочалка настоящая, а мыло банное. Как оно выглядит, Сергей уж давно забыл. Потёр ему спину, зовёт его в парилку, а тот говорит:
 
-  Слаб я теперь. Ещё упаду. Но ежли ты меня вынесешь, как упаду, то можно. А то я ведь всё больше на нарах парил-ся. Освободился только. Но ты не бойсь, я не по мокрому делу парился.
 
-  Чего боятся?! Отбоялся своё.

Сходили в парилку. Тип посидел на нижнем полке, и отключился. Вынес его Сергей, положил на лежак, окатил холодной водой из шайки.  Оклемался малый. Заговорил:

-  Шрамы с фронта что ли?!  Все пулевые, видать?! Пули до-стали?!
 
-  Достали.
 
-  Меченый ты!
 
-  Меченый!..
 
-  Как тебя?!

 -  Серёга! А тебя?!
 
-  Никола! Николаем можешь звать или Колькой. 

После баньки сидели в шалмане, за счёт Николы. Серёга, хоть оголодал, а бутылку свободно уговорил и поел вдоволь, много поел. Никола подкладывает. Сам чуть-чуть ест, ровно птичка малая, а уж к питью,  и вовсе не прикладывается. Серёга уговорил ещё одну бутылку, поел ещё. Давно так не насыщался – забыл когда, разве, что в разведке. Вспомнил - тогда такого голода не было – пил и ел меньше.
 
 -  Никола, если не жалко, купи немного еды для моей тётушки?!
 
-  Куплю! Серёга, сколько ты выпить можешь?!
 
 -  Оголодал я, но бутылки две при хорошей закуси смогу.
 
 -  Это-то я вижу. А если б не оголодал?!
 
 -  Не знаю. Может три, а может две с половиной. Чего ты пристал?! Как мне знать теперь?!

Никола заказывает еду – для Сергея и для тётушки. Серёга заворачивает в газету еду, останавливает Николу:
 
-  Хватит! Сыт!

Никола подначивает:
 
-  Не очень твоя власть тебе на прокорм даёт. Крепок ты здоровьем! Другие, которые похлипче тебя, как мухи мрут.

Сергей возразил:

 -  В войну все обнищали!
 
-  Не скажи, кореш! Не скажи! Я лучше знаю кому война мачеха, а кому мать родная.

-   Не слыхал про то, хоть и воевал.

 -  Потому и не слыхал, что оглох на войне. А я бывал в гостях у таких, когда хозяев дома нет! Понял о чём я?!
Московское лето, кто до него дожил, не даст помереть. Зелень всякая – огородная и лесная. Картошка молодая, крапива, щавель.
Попарились в который раз. Ели в том же шалмане. Никола платит, не скупиться. Без напоминания покупает еду для тётушки. Подначивает:

 -  Ванёк ты, Серёга! Крути, не крути свою баранку, а всё одно нищий ты, фраер. Хочешь, я тебя в дело возьму – год в достатке жить будешь!
Сергей дожевал сардельку, допил водку, вытер губы рукавом:
 
-  Я не для того с войны живой пришёл, чтоб в такое полезть.

 -  Смотри, корешь, если ты из таких передряг выскакивал, значит, у тебя фарт есть. Фартовый ты, Серёга! Таким цены нет!
Встречались с Николой только в бане. Там и сломался Серёга, когда новый знакомец вдруг спросил:   

 -  Ты вот баранку крутишь, а ксива у тебя есть на это?!
 
-  Это, что?!  Паспорт?! Есть!

 -  Фраер ты, Серёга! На кой мне твой паспорт! Права шоферские есть?!
 
-  Есть, раз баранку кручу! На фронте крутил!

 -  Машину угнать сможешь?!
 
-  Зачем это?!
 
-  Затем, кореш хренов, что нужда в ей появилась! Скажу где и когда. Если согласен, вопросов больше не закидывай! Если нет – разбежимся.  Навар будет, своё получишь – не обману!

Никола Рыбин полгода, как освободился. В Москве жить было запрещено, а потому жил по липовому паспорту. Липа была серьёзная – просто так не подкопаешься.

Никола Рыбин, по кличке Селёда никогда не бравший себе подельников, впервые нарушил это правило. Понадобился шофёр – велик был куш, который он собирался отхватить в генеральской квартире. После чего твёрдо намеревался залечь на дно. По мелочам не промышлял, так как кое-что припас с прошлых дел и хранил у верных людей.

Ко времени знакомства с Сергеем он готовился основательно почистить богатую квартиру одной актрисы и её мужа, боевого генерала, прихватившего из Германии вагон трофейных шмоток, ковров, картин, серебра и золотых украшений. Генерал сумел! У Селёды и фантазии  не хватило бы представить себе,  что там  имелось.

Немолодой генерал в одночасье помер от сердечного приступа, а бездетная актриса, уезжая на дачу в Малаховку,  неделями не появлялась в квартире.

Всего два раза повертелся возле дома, осмотрел дверной замок и, в первый же раз не повезло Селёде. Знать бы – бежал бы он от этой квартиры, как от чумы.

В первый раз, когда он осматривал замок, который собирался таранить, его и засекли. Случайно засекли – повезло муровцам!

Не повезло Селёде по причине того, что в соседнем доме в большой отдельной квартире жил известный московский юрист. Хорошо служил юрист власти и был у неё в почёте. Юрист этот был в командировке в Германии по делам фашистких главарей, а какая-то шпана пыталась вскрыть квартиру. Вертелись у двери не раз и подолгу, а вскрыть мудрёный замок не могли. Соседи заметили их и сообщили в милицию. Дом был не простой, человек известный, а потому установили наблюдение. Наблюдение вели два оперативника. Один из них, работавший в МУРе ещё до войны, глазам своим не поверил, увидев знакомого вора домушника.
 
-  Мы тут сявок каких-то ловим, а ты мужичка, что на лавочке сидит и курит, видишь?! Знаешь кто это?! Это, доложу тебе крупный вор домушник. Очень осторожный и умный. Мы за ним до войны много лет гонялись, пока взяли. Следов не оставлял, любые замки открывал. Интересно, что он тут делает?!
 Вскоре оперативники поняли, какую квартиру пасёт Рыбин. Решили брать с поличным.

                * 7 * 
Осень подступила, и всё дело могло сгореть, если хозяйка с дачи вернётся. Селёда торопился. Машину для угона присмотрел заранее. Некий полковник по вечерам приезжал на несколько часов, видимо, к любовнице на почти новеньком «Опель капитане». Его-то и нужно было угнать, пока полковник нежился в объятьях женщины.

Никола машину вскрыл за минуту, а Сергей также быстро её завёл. Селёда скомандовал:
 
-  Теперь, Серёга гони!
 
-  Куда, гнать?!

 -  Вперёд! Там узнаешь!

Машина мягко шуршала по вечерней и тёмной Москве. Подкатили к дому, через арку въехали во двор, остановились у нужной массивной двери, которая была чёрным хо-дом.  Машину поставили поближе к двери, и пошли к парадному подъезду. Селёда быстро протаранил английский замок  - дверь милостиво впустила подельников. В квартире Сергей дар речи потерял от увиденного богатства. 

 -  Чё, фраер, уставился! Генерал вывез из Германии цельный вагон трофеев! Не ворованное – говорят по закону, по нашему! Вот и кумекай – кто победил Гитлера. Ты что ли?! Генералы, да вождь ваш любимый! Таким, как ты этого добра на роту хватило бы на год жить по-людски! Шевелись, фраер!
Селёда нашёл большие чемоданы, вытряхнул  барахло и стал складывать в них самое дорогое – столовое серебро, антиквариат, дорогой фарфор, меха.
 
-  Серёга, не стой - скатывай ковры в рулоны. Дорогие они! Быстрее - уходить надо!

Работали быстро, собрали два чемодана, начали третий упаковывать. Селёда нашел деньги, хозяйкины драгоценности. Настроение у него было прекрасное – глаза блестели, дело сделалось.

Муровцы появились неожиданно, дверь тихо открыли ключом - застали врасплох. Сообщники и ахнуть не успели. Серёга только было, собрался кулаком приложиться к голове муровца, как Селёда испуганно заорал:

 -  Не пробуй даже! Пристрелят!
 
-  Верно мыслишь, Николай Рыбин! Узнаёшь старого знакомого?!
 
-  Учти, начальник, мы не сопротивлялись! Намекни,  кто стукнул?!
 
-  Судьба!

 -  Намекни всё ж – кто?!
 
- Судьба говорю! Что выбрал – то и получил! Даже ты - лучший из домушников второй раз попадаешься! Завязывай, Рыбин! Не по твоему здоровью по тюрьмам скитаться!
 
 - Намекни, начальник?!
 
- Судьба, говорю тебе! Случай – это тоже ведь судьба! 
Кочетков вспомнил, не ко времени Слепую. – Может и впрямь она спиной к ним повернулась?! – Так влипли!.. 

               
                * * *   
Суд был скорый, понятный – взяты на месте преступ-ления. Следствие проводить незачем. Известный МУРу грабитель квартир и фронтовик, впервые участвовавший в таком деле. Сколько бы Кочетков не твердил, что он организатор ограбления, никто ему не поверил. Поверили Николаю Рыбину, который взял всё на себя, а на суде прямо заявил Кочеткову: 

 -  Брось, Серёга! Никто не поверит, что такой фраер, как ты сварганил это дело. Я своё получу, как бы ты не старался! Но я буду помнить тебя. Ещё может, свидимся! Хорошее я не забываю!

Рыбину дали десять лет, а Кочеткову шесть, как фронтовику, впервые ввязавшемуся в воровское дело, но добавили три года поражения в гражданских правах. Учли, и то, что оба не оказали сопротивления и не имели при себе оружия. И это в то время, когда в стране, кто хотел, тот имел оружие. Сергей посчитал, что выйдёт он на волю теперь только в пятьдесят втором.

Повезли Сергея Кочеткова в сибирские лагеря на лесоповал.
Кем только не работал: пильщиком, сучкорубом, такелажником у тракторов, вытаскивавших кругляк к дороге,  грузил их на лесовозы. Много чего делал на зоне.

Сидел по воровской статье, а работал, что было не в масть ворам. Позвали на допрос к пахану Ефрему:

 -  Ссучился ты Кочетков! Вор, а работаешь! Пику захотел?!

-  Я не вор!

 -  Статья воровская у тебя! Мы всё знаем! И по рогам у тебя три года - тоже знаем!
 
-  Шофёр я – взялся помочь  знакомому,  по вашему – домушнику.
 
-  Как его зовут?!

 -  Никола Рыбин.
 
-  Кликуху давай?!

 -  Он мне про кличку ничего не говорил. На суде, помню, кличку кажется, называли – селёдка, про рыбу что-то. 
 
-  Может Селёда?
 
-  Может.
 
-  Проверим. Но если липу нам всучиваешь – ответишь! Понял?! Гуляй, фраер!.. Пока!
 
Люди умирали, освобождались, пребывали новые. Круг жизни и смерти вертелся вместе с землёй. Сергей работал и работал – ни с кем не связывался.
Избегал воров, которые на работу не ходили, и ничего с ними не случалось. Ефрема боялись больше начальника лагеря и его вертухаев. Зэки говорили, что его и начальник лагеря боится. Воры забирали пайки у зэков, и ничего нельзя было сделать. У Сергея не пытались. Пришёл как-то шестёрка от Ефрема. Спрашивает у лежащего на нарах Сергея:
 

-  Ты что ли Сергей?! Тебя Ефрем зовёт! Пошли!
Сергей в толк не возьмёт – зачем он им. По поводу его работы говорили. - Пришить, что ли хотят, пайку может забрать?! - Не дам! - Если отдам, будут всё время отбирать. – Тогда конец!
Ефрем сидит на нарах, курит:
   
 -  Мастырку будешь?!
    
 -  Нет.

 -  Проверили –  не врёшь! Малява пришла - велено дать тебе подмогу из общака. Коли охота – работай! Теперя тебя здесь никто не тронет! Если Гнус прискребётся – скажи!

Сергей открыл коробку, а там буханка настоящего хлеба, пять пачек «Беломора», несколько селёдок и кусок сала. Неслыханное богатство. Серёга хотел отдать Ефрему пять пачек «Беломора». Хотел поделиться и другим, но Ефрем сказал:

- Кучумай, фраер! Не стучишь, и дальше не стучи! 

Сергей поделился с соседями по нарам. Короче – съели всё сразу, кроме селёдок. С посылки ему достались три пачки «Беломора»
Работал в лесу – привык к гнусу летом,  к морозам зимой. Почернел от них. Зона живёт своей жизнью, а Сергей Кочетков своей. Срок идёт медленно. На зоне возникали потребности в профессиях, случались и переизбытки.
Позвали к начальнику лагеря подполковнику Рысенко. Кличку Гнус, навесили ему зэки, за издевательства. Придерётся к зэку – до смерти изведёт. Для зэка нет ничего хуже гнуса в сибирской тайге и гнуса начальника.
Натоплено в кабинете у Гнуса. Харя сытая самодовольная – острая, хищная, как у рыси. Не зря фамилия - Рысенко. Видит Кочетков, как Гнус роется в его деле. Ну, думает: - опять приставать станет, чтоб стучал. - Два раза не получилось, решил в третий. Но Гнус о чём-то другом видно намерен: сначала оскорбляет, провоцирует, чтоб в карцер засадить, поиздевается, потом уж о деле. Зэки знают его хищные и подлые повадки:
 
-  Ну и рожа у тебя Кочетков. Бандитская! Попадёшься тебе ночью – руками удавишь! Удавишь ведь?!

Так и хочется сказать Сергею: - удавлю,  - молчит, терпит!
Рысенко здесь начальник жизни и смерти. Боится только Ефрема. В бараки не заходит – трусит!

- Ты ведь грабитель, Кочетков?! И тут этим занимаешься! Так?! На тебя жалуются -
 рукоприкладством занимаешься, хулиганишь, пайку отбираешь у заключённых, вещи?! Так?!
 
-  Нет, гражданин начальник! 

 -  Врёшь! В карцер, мать твою, захотел?! Устрою!..

 -  Нет, гражданин начальник!
Рысенко снял пистолет с предохранителя, рожа стала совсем хищной. Как и положено рыси нападать со спины, встал сзади. Воткнул пистолет в спину. – Ведь, пристрелит, гад! – Скажет что напал!
Тоскливо стало Сергею Кочеткову.- А что сделаешь, когда дуло в спине?! 
Гнус цедит сквозь зубы:
 
-  Стой! Не оборачивайся, - и мечтательно: - шлёпнуть тебя что ли?! Давненько я никого не заваливал! А такого бугая  – удовольствие одно! Будто медведя-шатуна завалил!

Сергей стоит, как столб. Нет страха, нет нервности – это  раздражает Гнуса. Он возвращается  за свой стол и переходит к другому разговору:
 
- Ты водителем, на каких машинах работал?!
Сергей  начинает понимать, зачем он понадобился:
 
-  На грузовых.
 
-  Конкретно?!
 
-  Полуторки, студобеккеры.

 -  Тебе осталось ещё год тянуть.
 
-  Меньше, гражданин начальник. Десять месяцев и пять дней.

 -  При хорошем поведении, мать твою. Тебе дожить ещё надо. Ступай в барак, зэк Кочетков!

Сергей ушёл в барак в уверенности, что скоро на лесовоз посадят. А куда им деваться  - лес завален кругляком, шофера лесовозов по шестнадцать часов пашут, а не успевают. Шоферов вольнонаёмных не хватает, а зэков с малым сроком нет. С большим сроком Рысенко не даёт, за свою задницу беспокоится, а если посылает, то с конвоиром. А где взять конвоиров на каждого. Каждый день собачится с начальниками автобазы и лесосклада. Кочеткова можно и без конвоира послать – срок малый остался, не дурак, ведь бежать при таком малом сроке.   

Через день Гнус снова вызывает Сергея. Серьёзен, без своих штучек подлых. Суёт бумагу:
 
-  Будешь на лесовозе работать. Иди на автобазу.
 
-  А конвой?!
 
-  Я разконвоировал тебя. Двигай отсель!
 
-  Мне каждый день по пять километров по морозу на автобазу и обратно ходить?! А питаться где?!
 
-  Заговорил, х..й моржовый! В карцер захотел?! Я устрою тебе питание в карцере! Двигай! Там всё узнаешь!
Сергей поспешил убраться. По дороге на автобазу подсел на лесовоз, который вёз кругляк на лесосклад.

 -  Куда путь держишь, браток?!

 -  На автобазу! Лесовоз водить!
 
-  Без конвоя?! Нет шоферов, видать, вот, и приходится Гнусу зэков без конвоя давать. Сколько тебе ещё парится?!

 -  Десять месяцев.
 
-  Аа, понятно. Я тебя поближе к автобазе подброшу. Там тебе лучше будет. Полушубок, валенки дадут. Еда в столовой, общежитие. Освободишься, может ещё и останешься. Вольнонаёмным хорошо платят! Я сам из зэков. Остался и пока не жалею! Подзаработаю и отвалю. Гнилое место, людишки гнилые! Потерпи, браток – немного осталось.

На другой день Кочетков уже крутил баранку лесовоза. Возил  лес, оттуда, где его раньше валил. Всех знает – и зэков, и вертухаев. Зэки папиросы стреляют, чай просят привезти. Папиросы не жалеет – « Север» по две пачки раздавал, а чай и  дурь – ни, ни. Знал – стоит только раз уступить – всё! Будешь делать, как велят. Отказал раз, другой, третий – отвяжутся.  В крайнем случае, Ефрему можно пожаловаться. Но не привык жаловаться.   

Пришло время – освободился. Гнус поиздевался напоследок, как мог. Видит – бывший зэк не реагирует, лесовоз ждёт у ворот. Получил Кочетков все необходимые документы и, решил остаться. В Москву нельзя – запрещено, - поражение в правах, или, как говорят зэки – по рогам на четыре года. Решил подзаработать, потом уж к родным местам податься.

Как возил лес прежде, так и возит теперь. Год, как возит вольнонаёмным, а свободы нет! Та же зона, те же зэки, тот же лесоповал и лесовоз обрыдлый – какая тут свобода? Решил: – свобода наступит как только уедет отсюда. – Раньше не наступит! - Деньжата на дорогу и на первое время скопил, а там видно будет – руки, ноги целы, не пропаду!

Приехал на зону за лесом, а там зэки окружили его:
 
 -  Чего на воле болтают?! Может амнистия будет?!
   
  -  Какая амнистия?!
 
-  Чего нас на понт берёшь?! Не знаешь, что ли, что  отец родной загнулся?!
 
-  Сталин?!
 
-  Кто же, как не он?! Не слыхал что ли?! Мы-то думали он навсегда, а он, падла, загнулся. Вот дела – он загнулся, а мы живы, дышло ему в рот! 
Сергею этот усатый пахан до одного места. У пахана свои дела теперь на том свете, а у него - на этом. Решил, что как раз время линять отсюда. Тут вскоре и майские праздники подоспели. Заяву на увольнение подал. Начальник отказывает: 

 -  Дурак ты, Кочетков! Своей пользы не видишь! Где ты такую зарплату получишь?! Могу заставить, но не буду! Знаю тебя – упертый ты, как баран! Две недели, как положено, крути баранку! Потом подпишу!

Перед отъездом пошел он в сберкассу перевести свои деньги на аккредитив. Подваливает к нему знакомый зэк. Сергей удивился:
 
-  Освободился, что ли?!

 -  Нет – мне ещё долго срок тянуть. Ефрем прислал. Шепнуть тебе велел кой чего.

Сергей знал, что когда ворам нужно, вертухаи ненадолго отпускают их, под слово Ефрема. Достал пачку папирос, вытащил одну, а остальное отдал зэку. Закурили. Постояли.
 
-  Слушай, как там тебя?!

 -  Сергей.
 
-  Сергей, так Сергей – и мне налей! Велено передать тебе адресок в Москве. Запомни и порви. Не опытный ты, а потому велено передать: в Москву в таком прикиде не заявляйся. К родственникам, если есть, тоже не ходи. У тебя ещё три года по рогам. Заметут на вокзале – получишь за нарушение паспортного режима! Сойди в Коломне, оттуда на такси в Москву – прямо по адреску. Там отмоешься,  новый прикид дадут, хрусты на первое время и скажут куда ехать.   - Покеда, Сергей-налей! Кто б мне сказал, за что фраеру такой фарт?!
Зашевелились, забегали по спине мурашки, а в голове забытое. Бывшим зэкам не позволительно в Москве жить. Не ближе ста первого километра. - Значит к Елене Константиновне – нельзя.- Проведать бы, а как?! - Только по телефону!
Много чего тревожит человека по прошлому.

Заявление ещё не подписано, а Кочетков уж ящик водки на отходную закупил, закусь, какая есть в магазине. Не обманул начальник – подписал заявление. Отходная была на всё общежитие. Спокойного здоровяка Кочеткова уважали и зэки, и вольнонаёмные, и начальство. Пришли воры в законе и тот, который маляву принёс. Только Ефрема не было – мелкая сошка для него Серёга Кочетков, фраер. Гнус так боялся воров в законе, что отпускал их ненадолго из лагеря.

Хорошо и тепло на верхней полке в плацкартном ва-гоне. Ехать до Москвы долго. Люди - не зэки, а обычные крестьяне, рабочие. Детишки шныряют – скуку разгоняют, пространство расширяют для движения. Забытая жизнь - спи себе, сколь хочешь, водку пей да закусывай в вагоне-ресторане забытой едой. Котлеты по две порции враз. А то ещё бифштексы, или отбивные с жареной картошкой. Официантки знали – первого и второго по две порции. И бутылку водки –  и всё сразу. Водку клиент сам откупоривает. Чаевые дает всегда.

Вернется из ресторана, залезет на свою полку книжечку почитать. «Граф Монтекристо». Еще в детдоме читал. Решил ещё раз почитать в дороге, чтоб не так скучно было. Читает, читает и засыпает от приятности и еды на одной и той же странице, потому, как только после бутылки читает. Да по второму разу – неинтересно, и так всё помнит. А другую книгу не взял.
 
 Так и доехал с сытными обедами, с официантками в белых передничках и белыми наколками на головах.

Моросил тёплый дождь. Тёплый дождь - забытая погода для жителя сибирского севера. Вышёл в Коломне, ближайшей перед Москвой остановке. Не утерпел - пересел на электричку, доехал до Москвы. Вокруг резвились детишки – жизнь шла.  Позвонил по автомату в коммуналку к Елене Константиновне. Узнал, что мамина подруга умерла ещё в прошлом году.

Круг замкнулся – теперь Москва навсегда не для него. 

                * 8 *
Не говорили Сергею, кто ему эту дорогу с адреском нарисовал, он  и без того знал. По этому адреску, на содержании Николы Рыбина проживала его давняя знакомая. В настоящей воровской хазе, где хранилось всё добытое грабежами, жила другая женщина. И была та квартира в другом районе Москвы. Про ту квартиру, знал только Рыбин. Осторожный был домушник Селёда – и Сергею никогда бы не доверил адрес хазы. 

Хозяйка ждала Сергея и сразу назвала его по имени. Себя - Софьей.
 
-  Соня стало быть. Так ведь?!

 -  Соня, Соня, как же ещё!

Квартирка на две маленьких комнаты, со всеми удобствами. Хозяйка тоже под стать жилью - некрупная миловидная женщина лет тридцати пяти. Пучок русых волос на голове, карие глаза слегка на выкате. Сергею она сразу понравилась, а он ей не очень. Испугалась поначалу этого здоровен-ного диковатого на вид мужика, но виду не подала.

Соня ловко двигалась, толково, по делу говорила. Только глаза поблескивали. Сразу записала размеры серёгиного тела, размер обуви и засобиралась:
 
-  Мне далеко ехать. На тебя одежду и обувь можно только в «Богатыре» купить. Чемодан в ГУМЕ, если повезёт. А ты прими ванну, еда на кухне – ешь, пей, сколько душа примет. Отдохнуть захочешь – диван твой, бельё чистое на диване, исподнее тоже там. Всё с себя покидай в мешок – приду, выброшу.

Отмылся с дороги, выпил изрядно, поел вволю и заснул себе на диване. Впервые в жизни в – чистоте и спокойствии. Проснулся к вечеру, а на стуле бельё новое, рубашки стопкой, и пиджак от костюма на спинке стула висит. А на полу чемодан новый, не пустой. Встал, как был, в чём мать родила, потянулся сладко, а тут, как раз Софья вошла с кухни, увидела здорового голого мужика. Покраснели от неожиданности вместе, она спросила:
 
-  Ужинать сейчас будем, или позднее?!

Сергей ничего не ответил, смутился, наскоро напялил на себя бельё, а она спокойно стоит и ждёт, пока он облачится в исподнее, потом в одежды. Всё оказалось в пору, добротное, хорошее.
 
-  Спасибо тебе, Соня! Угадала то как! Я уж и забыл, что бывает такая одежда.
 
-   Носи на здоровье. Тут ещё кое-что для тебя есть, но об этом я тебе потом скажу, а теперь пошли на кухню ужинать.
Выпили, потом ещё. Много лет он не ел домашнюю настоящую пищу – борщ и жаркое из свинины. Холодные закуски сперва. Она зарозовела, он тоже размяк - смотрел на неё добрыми глазами, она перестала его бояться. Размяк бывший зэк не только от выпитого, но и от того, что рядом такая красивая женщина. Ещё и от невиданного им комфорта.

Сидели до темна, разговаривали. Она любила поговорить с хорошим мужиком, и он уже не казался ей, уродом, как поначалу. А он неожиданно для себя разговорился, что с ним редко случалось. Удивил её гость своими знаниями не только жизни, но и своим десятиклассным образованием.

Немного погодя, у них было всё, чему положено быть между одинокой вдовой и мужиком, давно забывшим, что такое близость с женщиной. Не знал Сергей, что назначено ему быть здесь для отдыха только три дня. Всё кончилось, когда Софья сказала:
 
-  Больше нельзя тебе здесь, Серёжа! Сам знаешь – на сто первом километре от Москвы тебе разрешено жить. Поезжай в Алексинск – это под Москвой. Вот тебе телефон. Приедешь, позвони. Там тебе будет работа водителя и общежитие. И ещё деньги на первое время, - она протянула пакет из крафт бумаги. – Это всё, Серёжа, сам знаешь от кого.
 
-  Спасибо, Сонюшка! А его я могу повидать! Он ведь мне и там помогал.

-  Нет! Не можешь. Его только сейчас досрочно освободили из-за рака желудка. Сам понимаешь – помогли деньги! Большие деньги! А ты завтра с утра поедешь. Провожу тебя до электрички, - я узнала расписание. Электричка рано идёт. Николай Иванович, как-то сказал, что виноват перед тобой, а в чём вина – не сказал! Плохие дела у него! Его ждёт операция. Самых лучших врачей взяли! Может – обойдётся! Но я сомневаюсь...
   
 -  Жаль мне его! Хороший мужик!.. Помогал мне, ограждал от неприятностей на зоне. А я, Сонюшка, хотел бы остаться с тобой! Да не судьба мне жить с хорошей женщи-ной! 

                * * *
Приехал Сергей Кочетков в Алексинск, с вокзала позвонил. В трубке сиплый мужской голос:
 
-  В аппарате Брилёв. Кто спрашивает?!
 
-  Я Сергей Кочетков. Вот приехал.

Брилёв там замешкался. Потом – вроде, как вспомнил:
 
-  А, а! Кочетков! Приехал  в нашу дыру. Значица так: - иди  по этому адресу – запишешь, аль запомнишь?

 -  Запомню.
 
-  Хорошо, - он продиктовал адрес. – Это общежитие. Я позвоню коменданту. Он даст тебе место. А завтра с утра при-ходи на автобазу – прямо ко мне. Если меня не будет – жди. Комендант общежития, сразу видно - паскуда, ещё и в руку смотрит – взятку ждёт. Привёл в комнату на две койки. Второго жильца нет. Комендант, ехидно усмехаясь, сообщил – на работе, дескать. Комната небольшая, но для двух вполне подходящая. Шкаф, стол тумбочки прикраватные – обычная мебель для общежитий и, конечно, графин и два стакана на столе. А чего комендант так ехидно усмехался – неясно?! Может, у него усмешка такая?!

Стал располагаться, чемодан распаковывать. Приготовил чистое бельё, чтоб в душ сходить, только усмешка комендантская подленькая, ничего хорошего не обещающая, беспокоит.

Вечером пришёл хозяин другой кровати. Познакомились:
 
-  Яков, каменщик, - рука сухая, но сильная. Лет сорок, лицо худое, глаза стреляют и сразу убегают, не догонишь.
 
-  Сергей, шофёр, - пожал руку, стараясь укоротить свою силёнку.
Но Яков заметил:

 -  Силён, бродяга! Не рука, клеща!
 
Сошлись для начала хорошо, как соседям положено. Сосед даже обмыть место не предлагает: - может, трезвенник, так это лучше всего.

Утром Кочетков пришёл на автобазу прямо в переднюю Брилёва. Спросил у секретарши разрешения пройти к начальнику. Та, не отрывая головы от пишущей машинки, бросила:
 
-  Антон Иванович на территории. Ждите, если он вас приглашал. Вы у меня не записаны на сегодня.

Брилёв появился не сразу. Не спрашивая, пригласил:
 
- Заходи Кочетков! Новых машин, значица, у меня нет. Но неплохой зилок нашёлся для тебя. Сейчас, значица, его подлатают – завтра в рейс подашься. Ступай теперь гараж. Машина твоя на яме  - помоги слесарям, да и проследи заодно, чтоб не халтурили.

Алексинск – старинный русский городок очень понравился Кочеткову. Страна с трудом приходила в себя после войны и власти кровавого вождя. Много разного люда проживало в старинном граде Алексинске. Немало бывших москвичей, из уголовников и политических, коим запрещено было жить в столице. У кого были там родственники, пренебрегали запретами и посещали столицу в выходные дни.

Кочеткову нравилось по выходным дням бродить по старинному кремлю. Алексинск посещали любознательные люди из столицы и из других мест. Туризма не было, тем бо-лее иностранного.

На работе всё наладилось. В общежитии тоже всё было в порядке, только комендант, почему-то всегда встречал Кочеткова подленькой улыбочкой.
Подоспела получка у строителей. Усмешка коменданта объяснилась. Каменщик Яков оказался запойным. В комнате пошла круглосуточная карусель – гульба всего общежития на круглые сутки, до окончания денег у Якова. Двери настежь – заходи любой – пей, да закусывай. В первый же поздний вечер выносил Сергей пьяных гуляк в коридор и усаживал рядком вдоль стены. Тех, кто желал продолжить праздник вываливал из окна на улицу. Комната была на первом этаже – разбиться было невозможно, но оттуда на праздник не возвращались. Закрыл дверь, но справиться с Яковом было непросто – он хотел гулять. Он бегал вокруг стола и не давал себя поймать. Достал его рукой через стол, влил ему насильно полбутылки водки и уложил, как ребёнка в постель. Яков неожиданно тут же захрапел. Сколько ещё денег осталось у Якова на продолжение праздника, он не знал, но решил утром потребовать у коменданта отселить каменщика, иначе переломает гулякам рёбра, а отвечать будет комендант за неприятие мер.

Наконец и сам уснул, как после трудной второй рабочей смены. Глубокой ночью он почувствовал какое-то сопенье возле себя. Открыл глаза и в свете луны увидел навис-шего над ним Якова с неясными намерениями. Первым побуждением было желание двинуть соседа ногой, но во время сдержался. Быстро встал и зажег свет. Пьяный и сонный одновременно Яков замер в той же позе со столовым ножом в руке. Сергей вынул у него из рук нож и отнёс запойного Якова в постель. Он хотел привязать его к койке, но тот неожиданно захрапел.

В ту злополучную ночь рука с ножом не опустилось на спящего Сергея Кочеткова. Неведомо было Кочеткову, какова была причина спасения. Может, инстинкт самосохра-нения подсказал во время проснуться, а может, рука держащая нож слаба была в ту ночь. – В который раз мне повезло  – А ведь этот алкаш запросто мог проковырять во мне дырку. – Смешно сказать - столовым ножом! – Что толкнуло меня во время проснуться?

Жизнь всё время подкидывала ему каверзы: то старлея Копылова с последующим штрафбатом, но избавлением от смерти, то вора Николу Рыбина с шестью годами в лагерях и поражением в правах на три года. Чего только не было в его ещё недлинной жизни, когда он мог лишиться её, а тут ещё этот  запойный каменщик с ножом над головой.

Когда утром он уходил на работу Яков спал мертвецким сном. На автобазе по громкой  связи Сергея вызвал Брилёв. Оказывается, тот уже всё знал:
 
- Я б этого коменданта давно уволил, но не могу без согласия органов. Он их стукач! А с ними у меня,  нет охоты  связываться. Понимаешь?! Я приказал  отселить этого пьяницу, а к тебе никого не подселять. Общежитие, как-никак – моё!  Ступай, Кочетков! Тут про тебя уже легенды складывают - посерьезнел и неожиданно спросил: - ты, значица, и впрямь не пьёшь?!

 -  Почему же не выпить в хорошей компании?!

Брилёв смерил его взглядом сверху до низу:
 
- Оно и понятно! Не пьянеешь?!

 -  Нет!
 
-  Иди, Кочетков! Твой Зилок уж копытом бьёт! А с этим комендантом сам сыщи общий язык. Помог бы тебе, если б мог!
               
                * * *
Раздосадованный комендант, не зная, чем насолить новому жильцу, предупредил:
 
-  Теперя ты тут жить один будешь, но водить к себе не моги! Не пущу!
Сергей сделал вид, что не понял:
 
-  Кого водить?!

 -  Кого, кого?! Не понимаешь?! Баб водить – вот кого!
 Не стал отвечать, но подумал: - за бутылку, ты гнида, ослепнешь и оглохнешь, если я приведу.

С женщинами у него были обычные отношения: те, кому он был по душе, не нравились ему и наоборот. Совпадений было мало, из-за его неустойчивого жизненного положения, а возможно по какой другой причине. Кто знает все тайны и заковыки в отношениях мужчины и женщины?!

Время Серёгиной жизни подползло к тридцати, много чего позади поостовалось, а вот семьёй с детишками, понятное дело, не обзавёлся. До поры не задумывался об этом, но иногда вдруг тоска подбиралась, оттого, что он один на всём свете.
 
Первая весна и лето в Алексинске просквозили курьерским поездом вблизи – сплошное мельканье окон и людей в них. Потому и осень потянулась длинная и медленная.

Упала под ноги жёлтыми листьями. Он поднял один, долго разглядывал – такой же падал в детдомовском в детстве. Подарок глазам -  это длинное осеннее хозяйствование в природе.

Потом осень стала мазать ржавчиной зелёную траву. По утрам иней появился, и трава пожухла. Дальше не пошло не как положено – на Покрова первый снег не выпал,  зима не пришла во время. Опоздала,  но когда явилась, улеглась основательно.

Новый год схватил Алексинск за горло жестокими морозами. Новогодние праздники с подарками морозам не остановить, только вот Сергею дарить некому. Народ соби-рается семьями, компаниями, чтобы  отметить. - А мне, где?! - С охламонами в общежитии?! - В каждой комнате уже такой гудёжь идёт – стены трясутся.  - Значит недолго до буйства. - Они и пить не умеют – выпьют лишнего и передерутся, как собаки.

Дождался, как Ворошилов по динамику захрипел с поздравлениями, так стакан и засадил. Как тот закончил – так и второй вослед первому. Завалился на койку с любимым своим романом. Читает, а никак дочитать не может, по причине редкого пития.

Вспомнил, что в клубе  известного в городе завода сегодня новогодний бал, а там – танцы-обжиманцы на всю ночь. 

До войны не часто бегал на танцульки, а на лесоповале  всё больше  от холода танцевал. Но при малом подпитии для храбрости, мог потоптаться в фокстроте. Только в нём, да и то в страхе наступить партнёрше на ногу. Да и партнёршу при его росте, где взять, а с другими смехота одна – клоуны Пат и Паташон получаются!

Потом он часто вспоминал, как он поднялся с койки и стал собираться. Никто не толкал его в спину, наоборот – погладил нежно, как-то по-девичьи и позвал. Не обратил он тогда на это внимания. Важное и неважное, а то и ненужное в жизни всегда рядом. 

Надел тёмно-синий бостоновый костюм с белой рубашкой, просунул голову в петлю галстука, завязанного ещё Софьей. Посмотрелся в зеркало – увидел нелепого чудака в праздничном прикиде, смирился - решил идти. Накинул пальто и пошёл себе в тот праздник. Стоял и смотрел, как другие веселятся. Думал: - зачем я тут?! - Поглазеть, что ли?! - Стар я для этого молодняка. - А может, ещё и не стар – тридцать ещё не старость!

Углядел в девичьем цветнике одну рослую, но совсем молоденькую девицу.  Черноглазая, черноволосая и белолицая. Только тощая малость. Может, оттого стройная. Показалось – слишком молода для него. Заметил, да тут же стал глазеть по сторонам. А глаза  сами поворачиваются туда, где девчонка стояла. Нет её. Ищет среди танцующих. Нашёл - танцует она с пареньком, что и ростом до неё не дотягивает. Как фокстрот дали, он поторопился пригласить её, чтоб тот паренёк не опередил. Стал, как мог, топтаться. Где уж тут в музыку попасть – только б ноги ей не отдавить. От напряжения и слова не сказал, вспотевши. Потом ещё раз пригласил. На лад пошло – в музыку стал попадать и познакомился, и не вспотел. В третий раз пошёл без робости и с охотой, да и она Катерина с желанием танцует. А бал и танцульки ещё  впереди, так, что и с Катей можно не раз потанцевать. Но не пришлось приятно провести время с хорошей девчонкой. Подвалил тот самый паренёк, выставил золотую фиксу и сквозь её просипел:

 -  Ты, чувак, наших девок не приглашай! Тут чужим не светит!  Проваливай, если не хочешь потом всю жизнь на лекарство батрачить! Понял?!
А, что тут понимать?! Местная шпана желает здесь диктовать, что кому можно, а кому нельзя. Раздосадовался, но не стал отвечать, стерпел. Снова пригласил Катерину. Танцуют, и чувствует - встревожена девица. Станцевали они, от-благодарил он её и пошёл в вестибюль покурить. Вестибюль большой, колонны и пол мраморные, гардероб с гардероб-щицей, номерки за одежду. Красиво всё и богато здесь, не в пример жизни. Стоит Сергей у колонны, дымит, о Катерине приятно думать, а тут вдруг четверо молодцов и тот с фиксой впереди. У всех в руках газетки, завёрнутые трубками, а в газетках известно что – финки с наборными из плекса ручками или простыми из эбонита. А лезвия длинные – до кишок свободно достанут.

Приближаются полукругом, молча, зловеще. Тот, что с фиксой в тыл заходит. Тут уж нельзя допустить, чтоб дохляк с такой газеткой кровь тебе пустил.   

Длиной лапой сгрёб фиксатого, да как чурку пустил по мраморному полу. Тот долетел до другой колонны – об неё с визгом и шмякнулся. Другой, в кепке с коротким козырьком, хотел пырнуть своей газеткой, но Сергей перехватил руку, как в разведке учили, сжал её, да слегка повернул, тот и выпустил с воплем газетку. Огорчился: - влип, кажись!  - Наверняка руку сломал! - Вот, гады, жизни нет от таких! 

Встретив такой отпор, все в момент исчезли. А милиция, тут как тут. Хулиганство и членовредительство налицо. Газетки с ножами исчезли в присутствии милиции – похоже, она и убрала улики, а стало быть, и доказательств нет. Здоровый и поддатый мужик на мальчишек напал. Такую вот картину нарисовали Сергею в милиции, и замаячила ему статья, а он ведь ещё за старое с властью не полностью расплатился. Хорошо в клубе повёл себя - благоразумно не сопротивлялся, безропотно сел в кузов крытой грузовой машины в двадцати пяти градусный мороз, как был в костюме. 

Кисло стало парню, а что делать?! Все знают, что в клубе на танцах орудует шайка хулиганов, а милиция, как раз им потворствует и выгораживает. Все знают - в милиции избивают, отнимают всё ценное. Пройдёт время, и двухэтажное здание славной алексинской милиции сожгут дотла. Кто сожжет неизвестно: то ли сами менты, чтобы концы спрятать, то ли бывшие зэки, коих немало поселилось на этом сто первом километре.

                * * *   
Катерина Круглова ищет глазами среди танцующих Сергея. Он – такой большой исчез, растворился: - ушёл, надоело ему здесь, - решила Катя. - Жаль, так хорошо было с ним танцевать! - С таким крупным и надёжным, не то, что с этой  мельтешащей мелюзгой.

Не с новогодним настроением ушла Катерина с этого новогоднего бала, несмотря на уговоры девчонок с работы и общежития. Они остались, а под утро пришли с новостью, поразившей Катерину. Сестра Шурка с сожалением сообщила: 
 
-  Кать, а этого парня, с которым ты танцевала, в милицию забрали.
 
-  Какого?! – она хотела услышать, не то, что услыхала.
 
-  Ну, того – высокого, здорового!

 -  Откуда вы знаете?!

 -  Гардеробщица сказала. На него напали эти, которые там постоянно ошиваются! И тот фиксатый, с которым ты танцевала. Она сказала, что одному он руку сломал, а другого об колонну ударил. Все четверо, которые напали, еле ноги унесли. А который их побил, так тот в милиции теперь.
Катерина стала собираться. К удивлению девчонок, быстро надела будничную одежду, причесалась.

 -  Кать, ты, куда в такую рань?! Ведь только пять теперь!
 
-  К Людмиле Сергеевне Беловой!
 
-  А чем она поможет тебе?!
 
-  Не знаю. Больше не к кому.

Она вышла на улицу. Черное звездное небо ещё не спешило к рассвету. Мороз сухо трещал в деревьях. 

Людмила Сергеевна занимала в жизни Катерины особое место, хотя ничем особенным в ней не отметилась. Но благородной душе Кати нужна была другая душа, которой можно было бы быть благодарной хоть за самую малость.
Белова взяла Катерину работать на заводе в плановый отдел младшим экономистом. Она - девчонка из старинного городка Утюги поехала в Алексинск, чтобы устро-иться на завод кем угодно. Мечтала, о месте вахтёрши, или в цехе по сборке телевизоров. О другой удаче и не мечтала. Её удачей стала грузная рыжеволосая женщина с большими зелёными глазами и большим бюстом.

Пока она шла к дому, где жила Людмила Сергеевна, вспомнила, как она пришла в отдел кадров завода.

Начальник отдела кадров, в  кителе и с военной вы-правкой неспешно изучил её паспорт, метрику, потом аттестат зрелости. Недоверчиво посмотрел ей в глаза:
 
-  У тебя золотая медаль, Круглова?!
 
-  Да, - недоумевая, ответила Катя.

 -  Могу увидеть?! – он посмотрел на небольшой чемодан, поставленный ею угол.

Она достала из чемодана коробочку с золотой медалью. Начальник с любопытством рассматривал медаль и аттестат зрелости.
 
-  Знаешь, девочка! Я знаю все советские ордена и некоторые царские. А вот золотую медаль вижу впервые. И такую, как ты – тоже. Посиди-ка чуток.
Он снял телефонную трубку:
 
-  Сергеевна, зайди ко мне, посмотри. Тут девчонка у меня, для тебя, по-моему. Ну что ты всё выспрашиваешь – приди и посмотри. Всегда тебе некогда. Не придёшь, я её определю, куда ни-будь.

Через некоторое время в двери возник бюст в сером свитере, за ним появилась и сама Людмила Сергеевна Белова – начальник планового отдела завода. Она была одного роста с Катей.

Она даже не взглянула на Катерину, а сходу взяла, лежащую на столе пачку «Севера», мужским движением вставила папиросу между губ, пережала гильзу. Вытянула вперёд шею, в ожидании, когда мужчина чиркнет спичкой. Выпустив глоток дыма, низким прокуренным голосом изрекла:

-  Фи, какую гадость ты куришь! Гостевые?! Хорошие в столе прячешь?!
 
-  Побойся бога! Сам их курю. Для тебя бы прятать не стал!
 
-  Ладно, ладно – шутка! Что за манера у всех – слова не скажи, обижаются!

Сделав пару затяжек. Она обратила свои зелёные глаза на Катерину!
 
-  Это и есть твоё чудо?! 

У Кати ёкнуло сердечко: - эта не возьмёт, не приглянулась! !
 
-  Ты посмотри её аттестат зрелости и золотую медаль. Поговори с ней.

Белова влезла в очки. Быстро прошлась по аттестату.

 -  Что же дальше, птичка?!

- Работать хочу, и учиться заочно в институте.

Желание учиться всё и решило.
 
-  Ладно, птичка! Завтра на работу! Без опозданий! Ну и гадость твой «Север»,

- она яростно погасила папиросу в пепельнице и вышла.

Начальник  усмехнулся:
 
-  Столичная штучка. Из министерства прислали. Специалист, высокого класса – есть, чему поучится у неё. Она не такая страшная, как могла тебе показаться. Пиши заявление.

К дому Беловой Катя  подошла одновременно с подъехавшей на «Победе» хозяйкой. Та посидела в машине несколько минут, разговаривая с тем, кто её подвёз. Он вы-шёл, галантно открыл дверь, и грузная Сергеевна выбралась из машины. Она была в чёрной каракулевой шубе, без головного убора. Удивилась:

-  Ты зачем здесь, птичка?! Поздравить меня с новым годом пришла?!
 
- За помощью к вам!

 - Да?!.. Что ж, пойдём. Чайку заварим, мне из Москвы дру-зья прислали пачку «Индийского». Расскажешь, зачем ты в новогоднюю ночь морозишь своё девичье тело,  вместо того, чтобы с хорошим парнем в тёплой постели валяться.
Розовая от мороза Катя совсем покраснела.
 
-  Извини, птичка, грубую бабу. Огрубела на фронте! Раз пришла, открывай квартиру,  -  достала из сумочки ключи и протянула Катерине.

Чай пили на кухне. Катя сбивчиво, волнуясь, рассказала всю историю, приключившуюся с Сергеем в клубе. Под конец она чуть было не расплакалась:
 
-  Осудят его. А он не виноват. Его порезать хотели,  что же поддаться им.
Допили чай с конфетами из красивой коробки с кремлём на крышке. Тут же со свойственной ей решительностью, Сергеевна сняла трубку. 

-  Ещё не улёгся?! И я! Тут парня моей знакомой наши оглоеды из милиции загребли. Да, в клубе. С ножами напали, а он защищался. Его то и загребли, - она помолчала, слушая собеседника. – Да, те самые говнюки, что постоянно хулиганят в клубе на танцах, а милиция их покрывает. Знаю, знаю, что папаши! Подключайся, звони начальнику милиции. Твой вес в городе тоже чего-то, да стоит! Да, да – эта! Давай! Мы с ней идём в милицию.

Они быстро шли по направлению к Алексинской ми-лиции. Впереди  Сергеевна. Катерина еле поспевала за ней по узкой расчищенной от снега тропинке. Сергеевна шла широким шагом, разметая фалдами шубы снег. К  удивлению Катерины она, не оглядываясь на неё, материлась. Такого изощрённого мата Катерина не слыхала, хотя и жила не в тепличных условиях.
            
 В милицию Сергеевна вступила жёстко и уверенно, словно поршень, вытесняя впереди себя воздух. Катерина всосалась вслед за ней.
За столом сидел дежурный старший лейтенант. Он вопросительно поднял голову на необычную посетительницу. Белова обдала его зеленью строгих глаз:
 
-  Где у вас Кочетков?!

Дежурный, не обязанный, отвечать на такие вопросы, растерялся.

 -  В одиночной камере!
 
-  Он, что опасный преступник?! По чьему распоряжению он в одиночной камере?!

 -  Я сам так решил. Он большой и опасный!
 
Тут он опомнился:

-  А по какому праву вы меня допрашиваете?

-  Сейчас узнаешь, сопляк!

От такого наглого оскорбления молоденький старший лейтенант совсем растерялся. Он с изумлением смотрел на эту рыжую бабу в дорогой шубе, и не знал, как отвечать. Какая-то сила была в ней, а ещё, видимо, большая стояла за ней.

Зазвонил телефон. Старший лейтенант снял трубку, вскочил, вытянулся в струнку
 
-  Дежурный Егоров, товарищ подполковник! Да тут! Нет, товарищ подполковник, не составляли. Это не по моей части. Утром составим. Есть отпустить, задержанного Кочет-кова! В журнале, пока не записывал! Есть!
Вспотевший Егоров положил трубку. Долго обтирал лицо носовым платком, чем вывел из терпения Белову:
 
-  И долго вы будете приходить в себя от звонка начальника?! Если вы трус, зачем вы в милиции?!
Егоров не ответил на колкости рыжей, вытащил из стола ключи, отворил крайнюю камеру.

- Кочетков, выходите! Вы свободны.

Сергей увидел ту, о которой мечтал в одиночной камере, а рядом какую-то крупную рыжеволосую женщину.

Та вдруг возмутилась до крайности.
 
-  Как это, выходите?! В пиджачке в рубашечке?! А вы знаете, сколько градусов мороза на улице. Где его пальто, шапка?

 -  В  гардеробной остались! Его взяли в таком виде!
Тут вмешалась Катерина:
 
-  В таком виде его в крытой брезентом машине повезли. В мороз, Людмила Сергеевна! А его верхняя одежда в двух шагах была!
Белова умела, при необходимости, пользоваться классической советской демагогией. На повышенных тонах:
 
-  Что же получается, товарищ старший лейтенант?! Вы тут для Советской власти из здоровых мужиков инвалидов де-лаете?! Я вам не позволю! Мало их немцы поубивали, да инвалидами сделали, так ещё и вы будете добавлять?! Выгоняете на двадцати пятиградусный мороз, словно фашист, человека?! Требую предоставить машину, чтобы отвезти его ко мне домой. Потом привезёте его пальто и шапку. Советую милиции заняться шпаной, а не работягой, который, кстати, вас кормит. Действуйте, если не хотите неприятностей.   
Белова была и в самом деле в пафосе – глаза сверкали нешуточным гневом. Бледный Егоров выскочил из комнаты. Ещё бы – за спиной этой баба стоял сам начальник городской милиции, а за ним может кто и повыше! Он вернулся порозовевший:   

 -  Вам предоставлен газик. Ждёт внизу. Шапку и пальто днём  привезём.
 
-  Не выйдёт, товарищ милиционер! Сразу же, как отвезёте нас, поедете за одеждой!

 -  Там закрыто, товарищ женщина, - он так растерялся, что понёс ерунду.
Сергевна с нескрываемым злорадством ответила: 
 
-  Не вкручивайте нам, товарищ мент! Сторож внутри! Привезти может и шофёр! Сергей, дайте товарищу менту номерок!- её несло,  ей безумно нравилось так безопасно оскорблять представителя ненавистной населению города милиции. -  Мы теперь поехали! А вас я  научу, как свободу любить!
Такой наглой правды старшему лейтенанту Егорову ещё слышать не доводилось. Он оказался не готов к такому разговору.

Белова выдала монолог, не имея представления, что спасла Сергея от срока; его условный срок, в виде поражения в правах, ещё не вышел. Катерина также не знала, не подозревала ни о чём таком.

В квартире в ожидании одежды они сидели на кухне за столом. Сергеевна командовала:
 
-  Встретим новый год! – достала бутылку водки и гранёные стаканы. – На закуску есть шпроты, плавленый сырок и хлеб, другого ничего нет! К празднованию нового года присоединим освобождение Сергея!

Она чувствовала себя в большом воодушевлении от совершенного ею поступка, как раз в новый год.

Сергеевна не скрывая  любопытства, изучала Сергея, а он не обращал внимания на столь пристальный интерес. Он не сводил глаз с Катерины и ничего вокруг не замечал. Сергеевна, наконец, выдала то, что вертелось на языке:
 
-  Вам, Сергей, следовало бы знать свою силу! Не расшвыривать её по всякому случаю. Вы сломали руку одному и рёбра другому. Надеюсь, они не будут подавать в суд, только потому, что в городе известны, как завзятые хулиганы. Так, что советую вам Сергей и тебе, птичка, в ближайшее время на танцы не ходить. Ладно, хватит нравоучений - попьём чай.   

Привезли одежду. Отблагодарив Сергеевну за всё для них сделанное, Сергей и Катя вышли в мороз, в первый день нового года, начавшегося так тревожно, но благополучно завершившегося.

Они шли по Алексинску, спавшему теперь, как ни странно, сном праведника.

 -  Как тихо, Серёжа! И дома, будто пустые! Окна не светятся, и дымки из труб частных домов не вьются.

-  Так, Новый год, ведь! –  и добавил: - Катенька!

Ей послышалось, или он и впрямь назвал её так нежно.

                * 9 *
Весной он позвал её к себе в общежитие. Комендант в этот день ослеп за взятку, размером в бутылку водки. Его грозные предупреждения были всего лишь напоминанием о плате.

На столе было то, что можно было купить в магазинах Алексинска. Зато вино было румынское, сладкое.

Сергей ухаживал, как мог. Помог снять пальто, пригласил к столу. Легко, без штопора откупорил бутылку. Разлил по стакану. Она испугалась:
 
-  Серёженька, зачем мне так много. Опьянею, и буянить начну. Не боишься?
Она впервые и первая назвала его так ласково.  Подождала, прежде чем спросила:
 
-  За что выпьём? – и, не дождавшись ответа, предложила: - давай за нас!
Ему очень хотелось обнять её и целовать много раз, пока она будет позволять. Не решился, и ещё не раз не решался.

В выходные дни они гуляли по городу. Весной Алексинск особенно красив. Зелень деревьев не мешает любоваться замечательной архитектурой древних соборов, крем-ля.

Весна в отличие от осени была короткой. Снег сошёл быстро – к началу апреля в жухлой траве стала пробиваться зелень. Гулять было приятно – весеннее солнце нежно огла-живало лицо.

После прогулки пошли в общежитие к Сергею. 

Весна пробудила подмороженные лютой зимой чувства. Всё самоё лучшее случается  весной.

Случилось… Комендант исчезал, завидев Сергея. Он, хоть и получал свою бутылку, но лишний раз встречаться нос к носу с этим мужиком, не желал. Он и впрямь его побаивался, после всех, ставших известными в городе, случаев.

Катя, часто бывавшая теперь здесь, навела уют и чистоту в мужском жилище. 

Они пришли вечером, пили вино, ели, пили чай с подушечками.

Она так и не дождалась от него смелости… Спросила:
 
-  Серёженька, почему ты не обнимешь меня?!

Сергей растерялся. Он не знал, как ответить на такой справедливый вопрос. Она повторила:
 
 -  Почему?! Ты этим боишься обидеть меня?! Так знай – я давно жду и хочу этого!
Он обнял и поцеловал её, так, что нежность, которую он хотел предъявить ей, показалась осторожностью и боязнью причинить ей боль от неумения управлять своей силой. Катя всё поняла и рассмеялась:
 
-  Серёженька, я не стеклянная!

Наступила их первая ночь. Замечательная ночь! Теперь она всё чаще оставалась у него. Комендант молчал, как рыба - прикормленная рыба.

Катя быстро поняла, что говорить должна она, а он может только благодарно слушать. Иногда ей удавалось разговорить его, максимум на несколько фраз. Ей интересно было узнать о том, как он и где воевал:
 
- Я, Катенька, в дивизионной разведке за языком ходил. Потом в штрафбате.   
 
 -  За что тебя в штрафбат определили?!

Ему стало смешно и грустно от этого - «определили»:
 
 -  Определили?! Так заслужил, вот и определили! – он за-молчал. 
Катерина быстро научилась его понимать. Для неё он уже был понятен и открыт. Если он не хотел говорить, особенно когда это касалось прошлого, он не просто замолкал – взгляд становился неподвижным, устремлённым вовнутрь себя, как будто он там оставил что-то важное.

Они даже не говорили о своём будущем, настолько это понятно и без слов.
 
-  Катенька, может мне нужно с твоими стариками познакомиться?!
 
-  Серёжа, они у меня вовсе не старики!
 
 -  Извини?! Я… - Он не успел договорить.
 
-  Серёженька, ты хотел сказать: - «познакомиться с моими родителями»?! Так, ведь?!

Он согласно кивнул головой!

На работе Кате был положен текущий отпуск. А он раньше брал только денежные компенсации за отпуск.

Сергею до сих пор отпуска были не нужны. Сидеть в общежитии не хотелось, а ехать некуда. Профсоюзные дома-отдыха по бесплатным путёвкам он терпеть не мог, так же, как и контингент их. Рабочий люд бежал туда от бытовых и домашних неурядиц, чтобы недельку свободно попьянствовать, а когда деньги кончались, уезжали.

                * * *
В городке со значащим названием Утюги не так давно случилась техническая революция.

Единственный завод в городе выпускавший чугунные утюги закрылся. Однако, главной продукцией завода были чугунные радиаторы для отопления и чугунные секционные котлы для домовых котельных. Чугун лили в вагранках. Теперь  это примитивное и грязное литейное производство с его чёрным ядом из труб, травившим всё население городка, разрушили. Завод, выпускавший чугунные утюги и отопительные радиаторы, перепрофилировали в завод бытовых электрических изделий. Катя была поражена чистотой воздуха и не могла скрыть удивления. Об этом и были её первые слова:
 
-  Папа, в такой короткий срок, убрали всю эту пакость, до срока убивавшую наших жителей!? А ты, что теперь делаешь?! Ты, ведь, вагранщиком был?!   
 
 -  Так я, дочка, чё хошь могу. На сборке пылесосов тружусь. Большой дефицит они, особливо в столице, да и в других городах. Мне на заводе городскую квартиру обещали со всеми удобствами, а то я устал от нашего дома. На работе паши и тут паши. Тяжко стало. Да и маме тоже.
 
 -  Мама, папа – это Серёжа. Мой муж! Мы, как вернёмся в Алексинск, так сразу и распишемся. Правда, Серёженька?!
 
 -  Правда!

Родители с изумлением и недоверием смотрели на этого не столь привлекательного мужика. Особенно волновалась мама, Клавдия Степановна. Она поначалу испугалась буду-щего зятя. Отец спросил:
 
 - А ты, Сергей, жалеть нашу Катьку будешь?! Она у нас умная и добрая!
Вмешалась Катя:
 
 -  Па, мы любим друг друга. Он мне надёжная опора. Я за ним не пропаду! А я ему буду подмога. Нам вместе хорошо!
Родители больше на эту тему разговоры не вели, да и чем дальше, тем очевиднее становилась правильность выбора дочери. И всё же ночью, Клавдия Степановна в постели шептала супругу:
 
- Коль, я боюсь за Катьку! Уж больно он большой! Да и силища в нём какая! А она у нас хрупкая, тоненькая.  Облапит её, да чего ни-будь и сломает. Боюсь я за неё! А то ещё выпьёт, так как себя поведёт?! Давай стол накроем, чтоб много выпивки было?!
 
-  Спи! Голову мне не дури

Сергей всё время чего ни-будь да делает. То забор починит, то дрова напилит, наколет, то доски стругает.

Отпуск тихо, но верно бежал к концу. Сергей впервые в жизни узнал, что такое настоящий отпуск и семейный уют.

Знакомство с родителями Катерины дало ему ощущение принадлежности к этой простой рабочей семье и её незатейливому быту. Ему нравилось таскать воду из колодца, пить её из ковша. Ему нравились тесть, тёща, чей настороженный взгляд так и не исчез до конца отпуска. Он понимал, что внешнее впечатление, которое он производит, не дает матери возможности успокоиться и поверить в то, что её Катерина будет счастлива с ним.   

Пора было собираться в дорогу. Родители устроили небольшое застолье для дочери и будущего зятя.  Выпивали и ели не спеша. Разговаривали. Николай Иванович вдруг заговорил, кажется, о том насущном, о чём давно хотел сказать: 
 
-  Катерина, чего вам в этом Алексинске по общежитиям валяться, когда есть дом. Места хватит всем. А как квартиру, что обещают, дадут, вы тут хозяевами и вовсе останетесь. Да и мне, коль тут поселитесь, скорее квартиру предоставят. Дом, конечно, требует ремонта. Так у Сергея руки есть, а с остальным вместе справимся. Детишки ведь тоже нужны - тут и бабка с дедом в помощь. Внуков ужасть, как хотим! Правда, Клаша?!
 
 -  Верно, дед баит! Хотим внуков! – Клавдия Степановна обняла дочь и слезу запустила.
 
-  Ну вот – расквасилась, баба! Вам только дай слезу пустить, вы уж не упустите. Давай зять с тобой по-мужски за это выпьём! 
 
-  Хватит уж, - забеспокоилась Клавдия Степановна. Не спаивай его он и так больше поллитры выпил!
 
 -  Пойди, спои его! У него ни в одном глазу – будто и не пил. Это я хорош с двухсот грамм.

Вернулись в Алексинск. Расписались... А семьи нет. Встречались после работы – надумали снять комнату, чтоб вместе быть.

Всё решилось само собой и намного раньше, чем думали. Она осталась, ночевать, что бывало часто, но не ежедневно. Перед сном Катерина обняла его и на ухо шёпотом, будто кто услышать мог, сказала:   
 
-  Серёженька,  я забеременела!
Сергей ничего не сказал, только поднял её, как ребёночка на руки, сел на постель, посадил  на колени и стал целовать.  До утра они так и не уснули. Лежали в обнимку, а она строила программу продолжения их жизни:   
 
 -  Поедем к родителям. Рожать буду там. Рядом мама. Я пойду на завод. Надеюсь, возьмут экономистом или плано– самая нужная профессия во все времена. Правда, ведь?!
 
-  Насчёт работы не беспокоюсь?!
 
 -  А насчёт чего беспокоишься?!
 
 - Дом обветшал. Немалый ремонт нужен. Денег нет. Где доски, краску, железо для крыши достанем?! Это и беспокоит.
 
 -  Не в один год сделаешь. Деньги накопим. Родители помогут.
 
 -  Хорошие у тебя родители, Катенька. Ты в них пошла.

                ***
               
  Вернувшись из рейса, Кочетков не успел ещё поставить машину на своё место, как его вызвали по громкой связи к начальнику автобазы Брилёву.
 
- Заходи, Кочетков! Присаживайся и ответь мне, чего это ты решил увольняться? У меня и так шоферов не хватает, а тут ты ещё, значица, уходить собрался!
 
 -  Мы с женой к её родителям хотим переехать. Тут у нас нет жилья. А какая семья без крыши над головой?
 
 -  А что там?
 
 -  А там, у родителей свой дом. И для нас место есть. Катя беременна, и, где ей после роддома жить - в женском общежитии?! А мне в мужском?! Так, Антон Иванович, семьи не получится!
 
-  Хорошо говоришь. Кочетков. Вот тебе и молчун! Чётко мыслишь, водитель! И что же мне делать прикажешь?..
 
-  Подписать заявление о моём увольнении.
 
 - Придётся, - со вздохом согласился Брилёв. Две недели, как положено, значица, тебе придётся отработать. 
 
-  Придётся, Антон Иванович. Отработаю, как положено.
 
- А теперь, Кочетков, слушай, что скажу. Пойди в кадры – возьми себе командировку на три дня Буробинск. 
 
 - Зачем?!
 
-  Не беги впереди машины! Скажу! Подцепишь прицеп. Вот тебе наряд и накладные. На лесотарном складе получишь доски для Буробинского спиртзавода. Сдашь непо-средственно директору завода.
 
 -  Почему директору?! Ведь кладовщик есть. Я знаю его. Вороватый, правда.
 
 -  Правильно. Потому и сдашь самому директору. Я с ним так договорился! Будешь грузиться посчитай, сколько досок, переведи на кубы. Доска – пятидесятка. Сможешь?! Забыл – ты ведь десятилетку кончил.
 
-  Не велика наука – доски на кубы пересчитать! Только, зачем три дня?! Мне и дня хватит.
 
-  Не хватит с таким грузом на прицепе, да и обратно пустым прицепом греметь. А выпьёшь если?! Ехать нельзя – заночуешь. Я с директором договорился – даст место в гостинице при заводе. А спирту там море разливанное. Соблазн для мужика велик!
 
 -  Так я не пью!
 
- Только телеграфные столбы не пьют и то, потому что у них чашечки вверх дном. Давай, Кочетков! Три дня не боле!
Сергей заехал к проходной завода, позвонил Кате:
 
 -  Катенька, меня Брилёв на три дня в командировку посылает!
В трубке Катин голос показался Сергею тревожным:
 
-  Куда и зачем?!
 
-  В Буробинск. На спиртзавод доски доставлю и быстро вернусь! Тебе вредно волноваться.
 
 -  А я и не волнуюсь!
 
 -  Вот и хорошо!
 
-  Счастливого пути! Пошли меня к чёрту!
Загрузился досками, оформил документы и двинулся в путь. До Буробинска   не менее двухсот километров.

Моросил дождь, шоссе покрылось тонким слоем воды, что делало его скользким и опасным для транспорта с изношенной резиной. Именно этого и опасался Сергей. На прицепе резина была ещё хуже. Тяжелогруженый прицеп колыхался из стороны в сторону, выскакивая за габариты машины.

Сергей понял, что такая езда становится опасной, когда прицеп, выскочив за габариты машины на узкой дороге, чуть не задел встречную лёгковушку.

Он съехал на первую попавшуюся широкую обочину и заглушил мотор. Справа была редкая берёзовая рощица. Деревья стояли поодаль друг от друга, словно поссорившиеся сёстры.
         
Дождь прекратился, но промокшее шоссе не стало безопаснее, а покрышки лучше. Сергей вышел из машины, чтобы осмотреть прицеп и груз.

У ближней берёзы стояла Слепая в таком же белом, как у берёз, наряде. - Да нет, ерунда всё это – мерещится! – Галлюцинации! – Когда только я от неё избавлюсь?!

– И во сне, случается, приходит! – Видать война всё не отпускает меня! - Может, контузии?!- Может, просто испугался опасной езды?!
Снова заморосил дождь, и всё растворилась в мелких, как пыль, каплях дождя.  Он забыл, зачем вылез из тёплой кабины и быстро нырнул на привычное место. Закурил, затягиваясь жадно и глубоко. Минут пять курил, закрыв гла-за, и пытаясь забыть, то, что ему привиделось.   

 Его вывела из себя сама мысль о страхе. – Нет уж! – Поеду, не испугаюсь! – Когда это я боялся?! 

Он завёл двигатель, выкатился на шоссе и, неспеша, поехал в сторону Буробинска. Дождь окончательно выдохся и по лобовому стеклу проскользило солнце. Сразу же снова закатилось за тучу, но через несколько минут сквозь просветы в облаках острым лучом просверлило стекло и глаза. Сергей опустил солнцезащитный щиток и спокойно повёл машину, целиком сосредоточившись на дороге.    

В Буробинск он приехал во второй половине дня. Предъявил документы и въехал на территорию завода. Не впервые он приезжал с грузом на этот завод. Его тут знали – он был слишком заметен, чтобы не запомнить его. Как и было велено, он пошёл доложиться директору. Директор Пушков Сергей Иванович знал водителя из Алексинска:
 
- Здорово, тезка! Как это, доехал? - директор всегда выказывал симпатию к этому здоровяку.
 
 -  Нормально! Приехал бы раньше, но дождь в дороге тормознул. Старая резина на моей развалюхе, а на прицепе совсем не годится.
 
-  А чего ж Брилёв, как это, новую не дасть?
 
-  Теперь не даст. Увольняюсь я, Сергей Иванович.
 
-  Знаю. Брилёв, звонил мне. А что ты это так?
 
 -  Жилья нет. Да и Катя, моя супруга к родителям переехать захотела в Утюги. Там у них свой дом. Места всем хватит.
 
-  У меня до тебя, вопросик есть. Ты, как это, выпиваешь?!
 
-  По праздникам! А что?
 
-  Ведомо мне, будто ты не алкаш. Я спрошу, а ты скажи мне – сколько ты могёшь выпить зараз?! Не врут, что от двух бутылок ты ни в одном глазу?!
 
 -  Правда! Было такое на фронте! А откуда вы знаете?!
 
-  Сорока, как это, на хвосте принесла.
 
-  Сорока - она Брилёв, что ли?!
 
-  Да ладно тебе! Брилёв не Брилёв – какая тебе печаль?! Лучше скажи мне - ты, как это, в каких войсках служил?!
 
-  В разведке, в штрафбате в пехоте, в автороте после ране-ния.
 
 -  Было такое в разведке, будто ты две бутылки выпивал зараз?!
 
 -  Не угадали. В перерывах на отдых выпивали. Много не было?! Не я один ведь был. А на задании – ни глотка.
 
-  Пятьсот пятьдесят граммов чистяка выпьёшь?!
 
-  Это, если на водку перевести - приблизительно две с по-ловиной бутылки. Так ведь?! Выпью! А что?!
 
-  Наш, как это, рекордист, четыреста граммов выжирает. Но есть условия!
 
-  Зачем мы с вами, Сергей Иванович, говорим об этом?! Я пью только по праздникам.
 
-  Так ты, как это, побей наш рекорд! Премия тебе за рекорд причитается - канистра спирта!
 
-  У меня нет канистры для вашего приза, - Сергей сказал первое, что пришло в голову.

Это рассмешило Пушкова. Он подошёл к шкафу и открыл его. На двух полках рядком стояли новенькие армейские канистры. 
 
-  Забирай любую, если согласный! Только условие будет тебе.
 
 -  Не согласен!
  -  Канистра спирта, почитай, как это, более сорока бутылок водки будет. Валюта…
 
Сергей задумался, понимая, что спирт – это куда больше чем деньги. Спирт позволит ему много чего купить для ремонта дома в Утюгах. 
 
-  Какое ваше условие, Сергей Иванович?!
 
-  Вижу, тезка – ты согласный! Правильно кумекаешь! А условие, как это, стало быть, простое: закуска - два огурца, а потом ты должен выйти на своих двоих за проходную завода.
 
 - На своих ногах?! И всё?!
 
-  Всё! А чего ещё? Простое дело! На своих двоих!
 
-  Согласен на ваши условия! Спирт медицинский?!
 
 -  Чистяк. Я прикажу кладовщику – будет чистяк из моих личных запасов! Ты заночуй у нас, а завтра сделаешь нам рекорд. Потом день отоспишься, получишь свою канистру и, как это, шуруй в Алексинск. Как раз три дня, как в твоей командировке.
 
 -  Так это вы с Брилёвым заранее сговорились?! Потому и командировку на три дня дал?! 
 
 - Выходит так, Сергей! Второго, такого как ты тута нет. Уедешь, и рекорд будет у нас, вечно торчать. Кто побьёт?! Никто! Ну, ты это Брилёву пятилитровую фляжку отвезёшь! И привет передашь! Жаль, тёзка, что ты расчёт берёшь. А уж Брилёву и того жальчее! Он шибко не рад!

                * * *
С утра Пушков засел на телефон. Он торопился застать нужных людей на месте, пока не разбежались по делам. Первый звонок, конечно, первому. Первый секретарь райкома на месте.
 
 -  С добрым утречком, Алексей Петрович! Пушков беспокоит. Приглашаю к нам заехать на мероприятие. Мужик из Алексинска будет рекорд ставить.
 
-  Сколько?!
 
 -  Пятьсот пятьдесят чистяка со всеми нашими условиями.
 
 -  Это прилично! А сможет?! А то только время потеряю.
 
-  Сможет, сможет! Росту – больше двух метров. Здоровяк, каких я акромя него никогда не видал.
 
 -   Во сколько мероприятие?! 
 
 -   Планирую сделать, как это, в одиннадцать.
Первый заглянул в календарь. Это время было свободно от других мероприятий.
 
-  Буду.

За час Пушков обзвонил всё районное начальство. Последним был прокурор. Директор долго раздумывал над тем, стоит ли приглашать прокурора?! Решил – нужно, а то узнает, что его обошли и обидится. - Обиженный прокурор хужее лютого врага, - решил Пушков.
Б
уробинск только спиртзаводом и был заметен, на местности районного масштаба. Местная власть жила безбедно. Было бы всё отлично, если б не скука, да жёны, кото-рые вечно ворчали. Ещё и областное начальство требовало почёта и уважения. Боятся некого – вождя уж давно нет! А потому почёт и уважение – это значит охота, рыбалка, бабы и баня. И много выпивки с закуской. Бесплатная выпивка от Пушкова, дармовая закуска от директора местного гастронома.
Приехать согласились все. Ну и своих Пушков тоже не обошел. Только секретарь партбюро поинтересовался тем, кто будет ещё. В круг избранных, кроме секретаря партбюро, входили главный инженер, председатель месткома и главный бухгалтер. Все с радостью согласились. А председатель месткома, пьющий человек средних лет, вос-хищенно воскликнул:      
 
 -  Пятьсот пятьдесят?! Вот это да! Как не быть?! Буду, Сергей Иванович! А как же?! 

Оставалось распорядиться насчёт спирта. Пушков вызвал свою секретаршу, молоденькую девицу без образования, но симпатичную и сообразительную:
 
 -  Танюша, тащи мне сюда, как это, Стручкова. Одна нога там – другая тута. 
 
 -  Сергей Иванович, у него в складе телефона нет.
 
 -  Вот я и говорю: одна нога там – другая тута. Двигай, Та-нюша. Потом иди домой – ты мне не нужна. Телефон отключи. Кому нужно – знают мой прямой. У меня в кабинете будет важное совещание.
Секретарша Таня знала, какие важные совещания бывают у директора в случаях, когда срочно требуется кладовщик Стручков. Запыхавшийся Стручков вместе с Таней появил-ся в кабинете Пушкова.
 
-  Я могу идти?! – спросила секретарша.
Пушков кивнул головой, а Стручкову велел сесть. Вороватый Стручков приготовился к очередной выволочке. Однако Пучков не собирался казнить, равно, как и хвалить.
 
-  Стручок, слушай внимательно! Принеси чистяку ровно пятьсот пятьдесят граммов. Не меньше. Возьми в лаборатории полуторалитровую мерную колбу для спирта и литровую с дистиллятом. Дистиллята ровно пятьсот пятьдесят граммов. Не придумай, как это, мухлевать со спиртом! Повторяю –  спирт медицинский, а не технический низкого качества. Из моего личного запаса. Понял, хмырь, ты болот-ный?!
 
-  Сергей Иванович! Что ж  тут не понимать?!
 
-  Думаешь, я не знаю, Стручёк, что спирт с завода таскаешь в грелке на брюхе! Смотри – достукаешься! Выгоню! Дворником пойдёшь! Ступай, это! 
Для чего и для кого нужен спирт Стручков знал от главбуха, с которым у него были доверительные отношения, так как он  и его снабжал спиртом. Стручков знал и Кочеткова, доставлявшего на завод различные материалы. - Этот бугай и технический выпьёт! – Он у нас не худшего качества. – Я ведь пью дома с друзьями и ничего! – Не по стольку конеч-но, но мы ведь не такие бугаи. А этому - медицинский подавай! – Перебьется! - Хитрый Пушков велел в колбе прине-сти, чтоб цвет увидать. – Боится – обману его! – А чего ж не обмануть?! - Обману начальничка! - У меня есть такой, что по цвету не отличишь от медицинского! – Чистый, как вода. – А медицинский мне самому пригодится!
Стручков остался доволен своей сообразительностью. - Это не кража, а замена, никто даже  и не заметит!

                * * *
Отдав все нужные распоряжения, директор откинулся в кресле, прислушиваясь к заводским шумам. Он знал всё на своём заводе, в том числе – каждый звук. Завод работал в нормальном режиме.

Завод работал, а он, директор отдыхал, в основном от телефонных звонков с просьбами. Танюша отключила телефон, и Пушкову стало легче.
Его постоянно одолевали любители поразжиться на дурняк спиртом. - А как отказать, к примеру, начальнику строительного управления, который даёт дефицитные мате-риалы на ремонтные работы, да ещё и рабочих присылает. - Или начальнику автобазы, который в любое время даёт транспорт, отказывая при этом другим. – Все мы должны помогать друг другу! – А как работать?!  - Начальник стройуправления не имеет право давать мне материалы и рабочих – я у него не в плане. - Но даёт! – А я имею право ему канистрами спирт давать?! – Не имею, но даю! – Так все работают – ты мне – я тебе! – Нормально!   

Пришёл Стручков с колбами. Директор посмотрел на мерные отметки – спирт и вода в колбах были в нужных ко-личествах. Он влил воду в спирт – смесь стала светло-молочной и нагрелась. Получилось ровно литр и сто грам-мов по мерке. 
 
 -  Слушай, Стручок! Вот те газета - оберни колбу.  Отнеси в столовку. Скажи, как это, заведующему, что я велел поста-вить в морозильник. Стой там, пока колба не станет холод-ной, как лёд. Не отходи никуда, даже в туалет! А то сопрут! Как остынет, не разворачивая её, зайди к председателю месткома, возьми ключи от актового зала и поставь колбу под трибуну. Ключ принеси мне. Да не забудь про стаканы. На всякий случай – два. 
 
-  А если местком заартачится, да не даст ключи?!
 
 -  Само собой - не даст! Ежли я не позвоню! Ступай! – Пуш-ков посмотрел на часы. Время шло к назначенному часу. В общем, всё было готово.
Пришёл доложиться Стручков:
 
 -  Всё сделал, как вы велели, Сергей Иванович! Вот ключи от Красного уголка. Колба под трибуной. В приёмной вас шофер ждёт, который доски привёз.
 
- Зови сюда?! Потом отведешь его в Красный уголок и будешь там с ним, пока я не приду! Понял, хмырь ты, болотный?! Посиди в приёмной.
 
-  Всё исполню, как надо!
Кочетков застал директора, якобы погружённого в деловые бумаги:
 
 -  Заходи, тёзка! У меня всё готово! Ты не передумал?!

  -  Нет! Согласился ведь! Чего ж передумывать?!
 
 -  И то – так! Как в школе детями мы говорили – первое слово дороже второго! Стручков, как это, отведёт тебя в ак-товый зал, побудет с тобой, пока я не приду. Годится?!
Кочетков согласно кивнул и прежде, чем выйти, попросил:
 
 -  Велите, Сергей Иванович, поставить два стакана, а не один.
 
 -  Ты, тёзка, с кем пить собрался?! – пошутил Пушков. Ладно – хоть три! Я велел Стручкову исделать два стакана. Спирт смешал с дистиллятом и охладил. Всё для тебя ста-раюсь, тёзка!      
Первыми заявились заводские. 
 
 -  Подождите в приёмной, - приказал директор?!
Приехал профсоюзный лидер района, потом в кабинет важ-но прошествовал районный прокурор. Последним, как и по-ложено большому начальству, приехал первый секретарь райкома.

Всё было готово к мероприятию. Стручков расстарался – зрители сидели в зале, будущий рекордсмен за столом президиума. На столе колба с жидкостью, два стакана, два солёных огурца на тарелке и нож. Пушков - рядом. 

Кочетков растерялся – он не ожидал присутствия посторонних людей. Пушков догадался по растерянному виду Сергея, что его что-то беспокоит. Шепнул:
 
 -  Здеся все свои! Ты, это, не беспокойсь! Пусть посмотрют, как это, русские богатыри водку пьють!
Сергей наполнил оба стакана. Посмотрел в зал и залпом один за другим выпил их содержимое. Вкус спирта по-казался ему неприятным. Закусил половинкой огурца. Длинной паузы решил не делать. Сразу же наполнил оба стакана и выпил, закусив второй половиной огурца. 

Установление рекорда длилось недолго, как это, часто бывает и в спорте. Остальной спирт с короткими перерывами был выпит быстро. Сергей торопился, так как с каждым стаканом чувствовал себя всё хуже.  Съеден был и второй огурец. Зрители отозвались звуками одобрения. Кто-то решил было зааплодировать, но осёкся под грозным взглядом первого секретаря. Пушков наклонился к уху Сергея:   
 
 -  Давай, тёзка! Торопись, пока можешь, к проходной!
 
-  Могу, - ответил Сергей, хотя почувствовал, что дойти будет трудно. Такого с ним ещё никогда не случалось, когда несколько раз до этого он выпивал по две бутылки водки и даже больше. Он не чувствовал себя пьяным – ему стало плохо и становилось всё хуже.

Со сцены, где был стол президиума, он спустился, как показалось зрителям, вполне уверенно, что привело их в очередной восторг. Он также уверенно он пошёл к выходу. За ним небольшой толпой потянулись начальники.

Только тут он почувствовал, что ноги плохо слушают его, а на глаза опускается пелена. До проходной от заводоуправления расстояние небольшое, но каждый шаг требовал всё больших усилий. Сергей собрал все силы. - Я дойду! – Я дойду…

Зрители шли позади его на расстоянии не более пяти метров. Раньше всех результатом мероприятия обеспокоился Пушков, но не подал виду. Секретарь партбюро высказался вслух: 
 
 -  Не дойдёт!

Главбух не согласился:
 
 - Я уверен – дойдёт! Осталось с десяток шагов! Дойдёт!

Более высокое начальство наблюдало молча.

Каждый следующий шаг Сергея становился всё более неуверенным. Его качало из стороны в сторону, но он продвигался, собирая последние силы. Он по-прежнему не чувствовал себя пьяным. Ещё не потерянное сознание, подсказывало, что это что-то другое. Он с трудом одолел оставшееся расстояние до проходной, прошёл проходную и, почти в полусознательном состоянии вышёл на улицу.

Начальствующие зрители столпились около двери проходной, ожидая, что произойдёт дальше. Все согласились с тем, что рекорд можно засчитать. И только секретарь партбюро высказался против:
 
- Нехай дорогу перейдет! Будет ему рекорд!
 
Вдоль проходной сквозила асфальтированная дорога. На противоположной стороне её,  на обочине росла старая берёза. До неё было не более десяти шагов. 

Остатками сознания понимая, что ему чтобы не упасть, нужно  за что-то ухватиться руками, Сергей поковылял к берёзе. Каждый следующий шаг давался  ему всё труднее. Ноги и вовсе перестали слушаться, а до дерева оставалось ещё три спасительных шага. Он делал эти шаги, теряя остатки сознания.
Внезапно сквозь пелену всё плотнее опускающуюся на глаза, Сергей увидел Слепую, стоящую у дерева. Прежде, чем потерять сознание он успел увидеть, как она отошла от дерева и пошла прочь. Одновременно с потерей сознания, он успел ухватиться двумя руками за дерево, обнять его, так крепко, насколько позволяли ослабевшие руки. Сознание покинуло его окончательно именно в этот момент, а ноги отказались держать. Только сильные руки Сергея ещё не отпускали берёзу. Он стал медленно оседать, обнимая дере-во. Чем ближе он опускался к земле, тем больше слабели руки. Когда они отпустили берёзу, он навзничь опрокинулся на землю.    

Городское начальство, столпившееся у проходной, продолжало рассуждать о том, состоялся рекорд или не со-стоялся. Теперь все согласились: - рекорда есть!

Женщина, дежурившая на проходной, бывшая когда-то на фронте медсестрой по привычке поспешила к Сергею на помощь. Она взяла его руку, пощупала пульс. Он едва прощупывался. Она поторопилась к проходной, где был те-лефон. Она так громко кричала в трубку, что все слыхали её:
 
 -  Пришлите скорую! Да! - Человек при смерти! Да, да! К проходной спиртзавода. Быстрее, прошу вас! Расстегнуть ворот рубашки и ждать?! Знаю я, знаю! Только поторопи-тесь, пожалуйста!

Начальники поспешно стала исчезать. Первым сел в машину и уехал первый секретарь райкома. За ним проку-рор и все остальные исчезли, кто куда. Заводские начальни-ки поспешили на территорию завода.

Пушков быстро направился в склад к Стручкову. Он и не помнил, когда так быстро ходил. Тот сидел за обшар-панным письменным столиком и жевал пирожки из столо-вой.
Пушков пошёл в угол, где стояли две десятилитровые фляги с его личным запасом медицинского спирта. Они бы-ли заполнены до краёв.
 
 -  Стручёк, хватит жрать! Ходь сюды?!
Стручков, ещё не понимая о чём речь, подошёл.
 
-  Ты откуда, это наливал спирт?! Обе фляги с медицин-ским спиртом под завязку полны. Откуда ты брал?! Вот от-куда, – он показал на флягу с техническим спиртом, которая была не полна. А я велел, откуда налить, ворюга ты сра-ный?!
Растерявшийся Стручков онемел. Он понял, что нелепо по-пался. Нужно было отлить спирт из фляги Пушкова, спрятать или домой отнести. Он молчал, что ещё больше взорвало Пушкова:
 
 -  Гад, ты Стрючёк! Человека угробил!

Он схватил, стоявшую в углу лопату и стал охаживать ею Стручкова. Тот закрыл глаза и молча, сносил побои. Пушков несколько раз огрел Стручкова плоской стороной лопа-ты по голове. Пошла кровь. Стручков закрыл голову руками. Это несколько охладило пыл директора. Он швырнул лопату в угол:
 
 - Сволочь, я тебя под суд отдам за отравление человека!
Эти слова привели Стручкова в чувство. Он стал соображать быстро и точно:
 
 -  Не отдадите, Сергей Иванович! Туда же и сами пойдёте!
Пушков плюнул в лицо кладовщика и пошёл к проходной. У женщины на проходной были мокрые глаза. Всё же он спросил:
 
-  Марья, скорая пришла?!
 
-  Приехала, Сергей Иванович! Только он уж холодный был! – она расплакалась! – Молодой мужик, здоровый, а помер! Не война ведь, а помер!
Пушков вышел на улицу и пошел, куда глаза глядят. За спиной остался его завод. Позади осталась вся его жизнь.
                Цфат. 1998г.