Вверх по Кайре

Михалыч чуть свет засобирался на пасеку. Завернул в старое полотенце кусок хлеба, пару яиц, налил в бутылку молока, которое с вечера принесла  соседка. Свой нехитрый провиант уложил в рюкзачишко, которому лет отроду было, пожалуй, столь же, сколь и ему самому.
Брякнула щеколда на калитке. Не вылезая из конуры, лениво тявкнул Шалун.
-Медик, - поглядев в окно, - удивился старик.
К медицине он с прошлой осени относился почтительно. Как его скрутило тогда, хоть матушку-репку пой, думал, все, конец. Фельдшер, парнишка-парнишкой, только что с учебы в их деревню приехал, быстренько его на «скорую» и в районную больницу. И не отступился, пока Михалыча на операционный стол не положили. Доктор, что резал, похвалил фельдшера за настырность. Мол, еще бы чуть протянули, и все, капец старику.
Дома, когда через месяц вернулся жив-здоров, взялся за сочинительство – решил написать письмо в районную газету, чтобы рассказать, какие хорошие люди в медицине работают. Взяли вот и вытащили его с того света. Долго слова подбирал. «Уважаемые работники  редакции! Прошу вас убедительно пропечатать мое письмо в газете под названием золотые руки. Мне 68 лет. Работал на тракторе 40 лет. Потом стал на пасеке. Никогда не болел  по больницам отродясь не хаживал. И скажу вам честно не шибко то доверял врачам  даже когда и говорил что им бы только таблетками отделатся. А вышло неправ я был. Привезли меня в больницу еле живого. Хирург Инокентьев сделал операцию. Очень хорошо сделал. Спасибо ему большое. И сестрам и санитаркам  которые меня выхаживали и выполняли все указания врача тоже большое спасибо. И нашему медику. Он хоть и молодой но толковый и уважительный человек. Уважаемая редакция пропустите мое письмо чтобы весь район прочитал». Кажется, неплохо получилось. Михалыч несколько раз перечитал, доволен остался.
Но сколько потом не искал свою заметку в газете, так и не нашел. Наверное, не шибко грамотно нацарапал, оттого и не пропустили, - решил про себя. И очень огорчился. Надо было кого-нибудь попросить, чтоб поскладнее сочинил.
…Открыл дверь, встретив медика на крыльце, пригласил в дом.
-Вы уж меня извините, что так рано пожаловал, но я к вам по делу.
«Прополису надо», - подумал хозяин. Наморщил лоб, пытаясь вспомнить, как  звать парня. « Вот ведь, башка пустая. Знал же, хорошо знал, по имени сколь раз называл. Ну, дундук дундуком…»  Молоденький фельдшер еще тем ему нравился, что тот продуктами пчеловодства интересовался. Журналы специальные выписывал. Но прополис на этот раз, оказалось, был совсем не причем. И как звать его, никак не мог припомнить.
-Роженица в Дайбово, сейчас позвонили. Машину за мной послали, но вряд ли она дойдет. Там грязюка и так-то непролазная, а  после дождей и вовсе, - торопливо рассказывал гость. – Только на тракторе. А это когда доберешься? Говорят, если прямиком, вверх по Кайре, то это совсем рядом. И будто вы эту дорогу хорошо знаете.
-Знать-то знаю, - почесал затылок Михалыч. – Но могет и там сейчас пути не быть. Белки тают, Кайра разбушевалась.
-Никак не пройти?- совсем расстроился фельдшер.
-Идти туда надо, на месте и узнаешь. А так что гадать? Только скалолаз-то я нонче никудышный.
-Вы меня только проводите, а там уж я сам.
-Ладно. Надо только с собой лесенку прихватить. Там была когда-то, да теперь уж вся иструхлявила, конечно. В Дайбово давно  никто вверх по Кайре не ходит. Все вкруговую на машинах.
Взяли возле дома лестницу. Шалун было кинулся следом – цепь не пустила.
-Дома остаешься. Добро карауль, курей в огород не пущай, - наказал ему хозяин.
С лесенкой шагалось тяжеловато – мешал кустарник. Но шли без останову. Михалыч совсем упрел, и когда сердце зачастило, остановился.
-Давай чуток передохнем.
Сел на пень, достал из пачки папиросу, размял ее, закурил. Опять попытался стронуть с места свою память: « Да как же  зовут его, парня-то этого?»  Медик присел рядом. Видать было, что он не шибко доволен остановкой, что готов и дальше переть на рысях.
-Раньше тут тропа торная была, а теперь ничего не осталось. Все затянуло, заросло, будто никто и не хаживал, - проворчал провожатый.
-Кайра. Красивое название, - отозвался медик.
-Да, про нее цельная сказка была, про нашу Кайру. Бабка моя, ну жена Катерина, живая была, все ребятишкам ее сказывала. Будто красавица в наших краях жила. И посватался к ней богач. А у нее уж другой жених был. Ульмень. Но идти за него не пустил Кайру отец. А когда та воспротивилась его воле, отправил ее жить на скалу. Вот к этой самой скале мы сейчас с тобой и пришвартуемся. Ну вот, а Ульмень стал каждую ночь вырубать в той скале ступеньки, чтобы добраться до своей красавицы. И уж дело к концу шло, да прознал про все отец и махом к ней. Да еще и богатея, который зарился на его дочь, с собой прихватил. Чтоб с рук на руки передать. И только подойти им к скале, как прыгнула Кайра вниз, а там уж Ульмень ее поджидал. Обернулись они двумя реками, и никто их не мог поворотить вспять.
-Красивая легенда.
-Да… Вот по ульменевым ступенькам тебе сейчас вверх и карабкаться.
-Поглядим.  Ну а как вы? Передохнули?
-Пошли, пошли, раз торопишься.
Еще немного и стал слышен шум водопада. Внезапно  лес отступил, и открылась такая картина… Будто и  впрямь  белая фата, слетевшая с невесты,  зацепилась за скалу и бьется, бьется, пытаясь кого-то догнать.
-Красиво-то как, - выдохнул медик.
Глянется?- обернулся провожатый. – Туристов как-то водил, так девки аж визжали. Мы, хоть к этим местам и привышные, а все ж тоже сердце радуется. Да вот как наверх полезешь, тут тебе не до красоты будет. Ты, парень, на воду не смотри, это ж Кайра, голову закружит, она такая …
Скала шла вверх уступами. И правда, будто кто-то вырубил в ней ступеньки.
-А лестница-то там удержится? Узковато вроде.
-Удержится. Там выбоинки есть. В них и упереться.  Да ты не сомневайся. Путь-то этот торный был. Сколь годов по нему ходили. Я на свиданку к Катерине своей бегал. Она в девках в Дайбово жила. Вечером – туда, отбеливать начнет  – обратно.
Катерина вспомнилась – внутри все отмякло, потеплело. И так потянуло мужика снова этот подъем одолеть, просто удержу нет.
-Подсоблю-ка тебе, парень. Лесенку попридержу. Вдвоем – не одному.
Стали перебираться через валуны. От водопада все больше тянуло холодком.
-Справа ущелье, - показал Михалыч, - вон куды тянется…
Оскользнувшись на замшелом валуне, медик упал, больно рассадив о камень колено. «Поди уж родила, а я тут корячусь, - закопошилось недовольство, но тут же себя осадил. – Никто не гнал, сам пошел, еще и деда взбаламутил».
Приставили лесенку, парень легко поднялся на первый уступ. Не оборачиваясь в сторону водопада, помог забраться своему провожатому. Подняли лесенку, приладили ее в выбоинки. Встала почти вертикально. Не говоря ни слова (из-за рева воды все равно ничего не слыхать), медик осторожно одолел еще один уступ. Теперь он держал лестницу, а Михалыч поднимался к нему. Казалось, водопад одним махом вот-вот снесет их со скалы, вроде как подходящего момента поджидал. Медик уже не думал ни о роженице из Дайбово, ни о страхе, который поначалу, казалось, парализовал его, и он разозлился из-за этого на себя. Теперь весь был сосредоточен на маленьком пространстве, в котором кроме него самого непостижимым образом уместились  ревущий поток воды, почти отвесная скала и старик со своей лесенкой.
Площадка последнего, четвертого уступа оказалась и вовсе небольшой. Стараясь не допустить ни одного лишнего движения, подняли лесенку, приставили к скале. Доверху ее не хватило. Обозвав себя старым болваном, Михалыч глазами показал: давай. Прижавшись к холодной скале, крепко ухватился за лесенку. Медик осторожно поднимался по ступенькам. Оказавшись на последней, замер. Ага, недалеко сосенка, еще бы до нее дотянуться. Ну вот, ухватился. Давай-давай… С усилием оттолкнувшись от ступеньки, вылез наверх. Михалыч и сам не мог взять в толк, почему отпустил лесенку раньше времени. От толчка она покачнулась и полетела вниз. Выматерился в сердцах. Поглядев вверх, встретился с испуганным взглядом парня. Махнул рукой: иди. Медик что-то  прокричал, но что тут услышишь? Что-нибудь вроде того: приду в деревню, сразу сообщу, выручат, не переживай.
«Переживать, конечно, чего? С горы спуститься, вот тебе и Дайбово. Ну надо ж так опрофаниться. Чего лесенку-то опустил? Руки что ли отсохли? Вот раздолбай старый, - принялся ругать себя. – Только на завалинке и сидеть, а туда же… Молодой нашелся. Сват узнает, а тому только на язык попади. Ну,  лопухнулся дык лопухнулся.  И тот тоже, - с досадой подумал о фельдшере, - нашел провожатого. Будто в деревне и нет никого, моложе его». И вдруг вспомнил: «Серегой его звать-то. Ну да, Серегой, как и моего зятя . Как забыл-то? Все время помнил, еще ему сказывал: мол, у дочки муж тоже Сергей». Обрадовался, что вспомнил все-таки. Мысли поспокойнее потекли: «К обеду мужики придут, а там, может, и Сергей свои дела  закончит. Сейчас часов десять только будет. Еще и на пасеку успею. Пчелы роиться начали, кабы рой не упустить. Может, и девчонки соберутся приехать. Давно не видались. Наталья, правда, зимой на два дня наведывалась, а Верка после похорон матери ни раз и не показалась. Письмо только и прислала, просила сообщить, не надо ли чего ему. Господи, да чего ему надо-то? Всего полно. Одежи, обувки до смерти не износить. Деньгами он еще и им помогает. За мед выручил, все до копейки девчонкам отправил. В городе-то  денежки только так летят. Куда ни ступишь, везде плати. Ему чего? Картошку накопает, порося заколет. Все свое. Вот только зябко одному-то. Как-то пусто стало в избе. Летом еще ничего. В огороде, на пасеке закружишься, глядь, уже и день прошел. А зимой тошно. Еще хоть Вовка, соседский парнишка, прибегает. То на охоту, то на рыбалку с ним. Михалыч, как в магазин, так обязательно чего-нибудь сладенького прикупит. Вовку приманывает.
Про Сергея, медика, стал думать: «Тоже где-то отец, мать. А он в их деревню залетел. С родителями теперь не приходится жить».
Затекли ноги. От холодного камня замерзла спина. «Опять радикулит скрутит , - подумалось с досадой. – Уж совсем не ко времени. Выкурил подряд две папиросы. Хорошо, хоть в куртке непочатая пачка оказалась. Встал, потоптался на месте. «Собаку с цепи, как на грех, не отпустил. Разве что Вовка прибежит».
…Край солнца уже спрятался за гору. За Михалычем никто не шел. От рева воды голова, казалось, распухла. «Что стряслось с Сергеем? Ладно бы идти далеко…» И мысли не было о том, что парень забыл про него или сказал, но никто не пошел. В Дайбово его знают, да хоть бы и не знали, никто не оставит человека на голой скале.
Стемнело. «Да что же это такое? Что с ним?» Отупевшая от шума воды голова плохо соображала.  Да, если с Сергеем что случилось, то и он, Михалыч, можно сказать, уже готовый покойник. Даже хуже. Будет медленно помирать на этой чертовой скале. Кто потом случайно забредет сюда, увидит на камне скелет.  «Фу ты, - плюнул с досадой. – Придет же в башку такое». Но это из головы уже не шло..
Ночью рев водопада казался и вовсе злым. На какое-то время   Михалыч забылся.
…Солнце всходило медленно. Сначала осветило верхушки сосен, потом нашарило занемевшего на скале старика: живой ли? Он был живой, но шевелиться ему  не хотелось.  А солнце все настойчивее заглядывало ему в лицо, и Михалыч встал, принялся топтаться на месте. Вспомнил, как умирала его жена. Как Сергей, не глядя на него, складывал оказавшиеся ненужными шприцы, ампулы. Опять про Сергея стал думать. Вот родителям-то горе будет, если с парнем что случилось. Парень он хороший, Катерина болела, он, как утро, уже у ее постели. Обходительный. И его, Михалыча, от радикулита спасал. Да вот недавно приходил денег взаймы брал. «Жигуленка» себе купил. С рук машину купил, не новую, но на ходу.
И вдруг как полоснуло. Деньги. Взаймы-то которые. Может, он его тут специально бросил?  Но тут же себя и выматерил. «Совсем охренел что ли?»
Никто за ним не шел. Кайра, кажется, уже измывалась над стариком. И опять подумалось о деньгах. «Чего, скажет, ему все равно уж скоро помирать». Но тут же себя осадил:  «Это леший меня из ума выводит, это я ему на удочку попался».
Кончились папиросы. «Все, ждать некого, - уже как-то спокойно сказал вслух. – Если помирать, то не на этом камне. Он решил прыгать с уступа. Кайра падала на валун, с него катилась вниз, а за валуном, ближе к скале, было углубление, где вода скапливалась и была почти спокойной. Вот туда-то и наметил прыгать Михалыч. «Повезет – не промахнусь. Все лучше, чем гнить здесь».
Сел, собираясь с духом. Захотелось подумать еще о чем-нибудь хорошем. Может, последний раз. Катерину вспомнил. «Вот и сходил последний раз на свиданку с тобой, Катюша. Может, и правда скоро встренимся».  Дочерей вспомнил. Вовку. «Разобьюсь, поди плакать будет».

***
Не шевелясь, лежал на земле, впитывая в себя ее тепло… Господи, какая мягкая земля… Поздно вечером постучался в Мариину избу.
-Ты не знаешь, Сергей, медик-то наш, вернулся?
-А ты что, заболел что ли, Михалыч?
-Я тебя о другом спрашиваю: вернулся - нет он из Дайбова-то?
-Рази ничо не знаешь? Его ж медведь подрал.  Шибко, говорят.  Как до смерти еще не загрыз. Пашка Емельянов подстрелил на пасеке медведя, а убить-то не убил. Тут Сергей ему и подвернулся. Прям недалеко от Дайбова. Хорошо, собаки учуяли. А тут и Пашка. Он по следу шел. На Сергея-то и наткнулся.  Живой, но без сознания. Вертолет вызвали. На нем и отправили в город. А ты что так поздно с пасеки?
Михалыч, не отвечая, поплелся к воротам. В своей избе, включив свет, достал из шкафа коробочку, вынул из нее листок, сложенный вдвое. Прочитал: «Расписка. Я, Стукалов Сергей Викторович, обязуюсь…»
Разорвал пополам, потом еще и еще.