Источники социальной онтологии Сёрла

Социальная онтология Сёрла – логичное ответвление его теории интенциональности и речевых актов. Неверно думать, будто в 1980-е годы он дополнил свою систему еще одним независимым блоком – социальной философией. Да, этот блок не содержался в ней изначально, однако сама идея нормативности и конструирования была присуща философии Сёрла с первых публикаций. И даже ключевую проблему социальной онтологии он сразу стал формулировать типичнейшим для себя образом: как перейти от нейтронов и электронов к сознанию и языку, а затем к президентским выборам, деньгам, институту брака, собственности и прочим социальным феноменам?

Словом, социальная онтология Сёрла родилась не в поздней его книге «Конструирование социальной реальности» (1995), а гораздо раньше. Базис для неё готовился с 60-х годов. Вопрос другой: почему философ вообще заинтересовался социальной проблематикой?

1.
Сначала обратимся к биографии Сёрла – точнее, к его писательской биографии. В корпусе его работ есть одна «нефилософская» работа – блестящая по стилистическому исполнению компактная публицистическая книга «Война кампусов» (1971). В ней автор анализирует студенческие восстания, прокатившиеся по американским университетам в конце 1960-х годов (и замечательно отраженные в знаменитом фильме «Забриски Пойнт»). Повествование ведётся, что называется, изнутри: Сёрл сам принимал участие в этом движении (Free Speech Movement), будучи молодым преподавателем Университета Беркли. Это единственная книга Сёрла, специально рассчитанная на широкую публику. Она вышла спустя два года после узкоспециализированной монографии «Речевые акты», однако судьба у двух книг полностью сломала ожидания их автора: первая стала библиографической редкостью и оказалась, по признанию Сёрла, его наименее успешной книгой, в то время как вторая, сделавшись научным бестселлером, переведена на несколько десятков языков (но не на русский!) [Faigenbaum: 43].

«Война кампусов» доказывает, что Сёрл всегда очень живо интересовался социальной проблематикой. Есть и другие биографические подсказки. В юности Сёрл, по его собственному признанию, некоторое время увлекался фабианской разновидностью социализма. Возможно, сказались детские влияния: в гости к его родителям ходила достаточно разношерстная компания, в числе которых, вероятно, были и члены коммунистической партии [Faigenbaum]. Впоследствии Сёрл никогда не симпатизировал марксизму, но важно другое: он всегда интересовался политикой в принципе. И если семейная ситуация, в которой воспитывался племянник входящего в число тридцати тиранов Крития Аристокл, внимательно учитывается историками платоновской философии, то почему сходные биографические соображения нужно сбрасывать со счетов в случае Сёрла? Разумеется, ни на секунду не забывая о несопоставимости масштабов Платона и Сёрла.

2.
Участие в студенческих восстаниях проявило социальный темперамент Сёрла. Теоретические же его представления формировались в совершенно других условиях – в аудиториях британского Оксфорда, где он получал философское образование, и американского Беркли, где он почти сразу начал преподавать, вернувшись в США. Кто же сформировал его интерес к социальной философии? Явно не Остин и Стросон, его учителя в Оксфорде. Сам Сёрл в поздних интервью называет крупнейшей фигурой в американской социальной философии 20-го века Джона Роулза, тоже. Кстати, учившегося в Оксфорде.

К сожалению, более непосредственных указаний на то, какое значение имел Ролз для него самого, Сёрл не дает. Может быть, никакого? Явной содержательной связи между «Теорией справедливости», главным трудом Ролза, и социальной онтологией Сёрла нет. Тем не менее влияние Ролза проследить можно. Есть основания полагать, что именно под влиянием Ролза сформировалась точка зрения Сёрла на проблему правил, очень важную и для его социальной философии и для его философии в целом.

Однако начать нужно отнюдь не с Ролза.

И Джон Ролз и учившийся вместе с Сёрлом в Оксфорде Рональд Дворкин испытали влияние философа права Герберта Харта, который в 1961 году опубликовал книгу «Концепция права». В ней Харт, помимо прочего, вводит различение между т.н. первичными и вторичными правовыми правилами. Первичные правила задают правовое актуальное поле, они управляют поведением субъектов права. Вторичные же правила причастны к созданию, изменению и упразднению первичных правовых правил [Hart: 79-96]. В пятой главе «Концепции права» вводится важнейшее понятие правила (нормы) признания. Правило признания - важнейшая часть вторичных правил, к которым также относятся судебные правила и правила изменения законов. В примитивном праве могут отсутствовать вторичные правила, но развитая правовая система обязательно предполагает наличие правила признания. Последнее выступает своего рода источником права.

Согласно доктрине Харта, не правитель создает законы, а закон создает правителя, что перекликается с сёрловской идей приписывания функции и формулой X count as Y. Харт считает неверной идею правоведа 19-го века Джона Остина (однофамильца философа), что законы порождаются приказами государей, а их неисполнение контролируется страхом наказания, поскольку, во-первых, в этом случае остается неясным, каким образом возникшее таким способом право продолжает функционировать после смерти государя, а во-вторых, необъясненным остается целый правовой регион, никак не связанный с приказами – например, гражданское и семейное право. По Харту, лишь уголовное право связано с приказами, принуждением и наказаниями. Большинство же других законов регулятивны по своей сути. (Как следствие, правовая доктрина Харта в гораздо меньшей степени, чем учения его предшественников, затрагивает вопросы морали. Харт не отрицал совершенно важности морали как источника права, однако полагал, что правовые нормы могут выводиться друг из друга с помощью логики, без обращения к морали).

Самый влиятельный критик концепции права Харта философ Рональд Дворкин в 1967 году (Дворкин сменил Харта на посту главы кафедры юриспруденции в Оксфордском Университете), за два года до выхода в печать «Речевых актов» Сёрла, опубликовал статью «Модель правил». В ней он различает правовые принципы и правовые правила (нормы). По его мнению, хартовское правило признания – шаткое понятие, поскольку оно предполагает непротиворечивое логическое выведение тех или иных прав, в то время как реальная практика сложнее и устроена иначе: люди сохраняют свои права даже в тех случаях, когда окончательные правовые решения еще не приняты и остаются спорными.

Идея двух правил в том или ином виде формулировалась и другими философами и социологами. Например, Garfinkel (1948) различал базовые и процедурные правила; схожее различение делал Kaufman (1944).

Но мы в первую очередь должны обратить внимание на статью Джона Ролза «Две концепции правил» (1955), в которой вводятся понятия суммарных правил и правил, определяемых практикой (summary rules, practice rules). Ролз вкладывает в эти понятия почти то же содержание, которое позже будет вкладывать Сёрл в собственные понятия регулятивных и конститутивных правил. Но хотя сходство очевидно, на Ролза Сёрл почти не ссылался. Французский социолог Albert Ogien заметил, что в статьях 1964 года «Как от is перейти к ought» (1964) и «Что такое речевой акт» (1965) Сёрл еще упоминает Ролза, однако в книге 1969 года «Речевые акты» уже обходится без всяких ссылок на него, несмотря на то, что материал двух упомянутых статей в значительной степени вошел в текст «Речевых актов». Это привело к тому, что в течение длительного времени во Франции считалось, что Ролз заимствовал идею двух правил у Сёрла, а не наоборот [Ogien: 450].

О том, что прообразом сёрловского регулятивного правила является rules of practices, еще в 1971 году написал философ Джозеф Рэнсделл [Ransdell: 385]. Суммарные правила в самом деле похожи на регулятивные правила: и те, и другие базируются на тем или иным образом выработанных в прошлом критериях и привычках, сформулированных в виде набора предписаний и запретов. Пример – правила дорожного движения. Суммарные правила говорят, что нужно делать и чего не нужно делать, чтобы получить те или иные блага или избежать тех или иных неприятностей. Суммарные правила, формулируемые на основе прошлого опыта, лучше всего работают в штатных ситуациях, но в исключительных, необычных обстоятельств пользы от них куда меньше. Практическое же правило определяет тип действия, задает его рамку. Классический пример практического правила, приводимый Ролзом, это игра в бейсбол. Люди могут сколько угодно перекидываться мячом, и это даже может быть похоже на бейсбол, но не будет бейсболом, пока не будет признано, что игра ведется по правила бейсбола. В терминах Сёрла, правила бейсбола конституируют бейсбол.

Но если идею двух правил Сёрл предположительно позаимствовал у Ролза, то где её подобрал сам Ролз? Может быть, у Харта? Эту гипотезу придется оставить, поскольку существует более могущественный и, главное, более ранний источник.

Вспомним, что в своё время Людвиг Витгенштейн писал о младенце, беспорядочно двигающим фигуры на шахматной доске. Ребенок не нарушает правила шахматной игры - он вообще не играет в шахматы. Шахматная метафора понадобилась Витгенштейну при разработке философии математики. Сравнивая числа с фигурами в шахматах, он иллюстрировал мысль, что фигура (как и число) задаётся только в рамках исходной системы правил. Собственного встроенного значения у числа нет - значение определяется употреблением (знаменитое meaning is use). «До доказательства математический объект или факт просто не существуют, подобно тому как шахматные фигуры не существовали до того, как появились правила шахматной игры, - поясняет мысль Витгенштейна З.А. Сокулер. - А математические теоремы до доказательства — это правила, о которых еще не известно, из какой они игры, т. е. нечто, не обладающее смыслом. Смысл будет создан доказательством. Новые методы доказательства изменяют его» [Сокулер: 40].

Ролз не входил в круг витгенштейнианцев, но определённое влияние Витгенштейна он безусловно испытал. Как, впрочем, и вся послевоенная аналитическая философия. Может быть, самый известный текст, инспирированный соответствующими параграфами из «Философских исследований», это обширная статья Сола Крипке «Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке», на которую, кстати, Сёрл в своё время откликнулся обстоятельной критической статьёй. Но в контексте социальной философии самый, может быть, характерный пример влияния Витгенштейна – это именно статья «Две концепции правил».

Подобно Витгенштейну, считавшему правила набором связанных с практической деятельностью конвенций, Ролз также ставит во главу угла понятие практики. «Как только лица сознательно вступают в какую-либо практику, которую они рассматривают в качестве честной и принимают вытекающие отсюда блага, они оказываются связанными обязанностью честной игры и должны следовать ее правилам, когда наступает их очередь это делать, и это подразумевает наличие определенных ограничений на преследование ими собственных интересов в тех или иных конкретных случаях», - пишет Ролз в статье «Справедливость как честность» (1958) (Ролз: 50). Он поясняет. что под практикой понимает «любого рода деятельность, ограниченную системой правил, которые определяют должности, роли, действия, наказания, защитные мероприятия и т. д., и которые придают этой деятельности определенную структуру. В качестве примера можно рассмотреть игры и ритуалы, суды и парламенты, рынки и системы собственности» [Ролз: 35]. Последнее предложение словно бы вписано Сёрлом.

Но можно спросить, а испытал ли влияние Сёрл влияние Витгенштейна напрямую, а не через Ролза? Можно ли в этой цепочки вообще исключить Ролза? На второй вопрос мы должны ответить отрицательно. Всё-таки сходство с формулировками Ролза слишком очевидно. Но и прямое влияние Витгенштейна тоже имело место. Именно проблема правилосообразного поведения, так занимавшая позднего Витгенштейна, помогла Сёрлу осознать, что наивная теория речевых актов Остина неполна и плохо фундирована. Язык, понятый как поведение, подчиняется правилам, и эти правила нужно суметь эксплицировать, что и проделал Сёрл в книге «Речевые акты». Да, уже Остин понимал, что речь состоит из актов, а не из предложений и высказываний, но полноценную теорию речевого правилосообразного поведения построил не он, а его ученик Сёрл – под влиянием идей Витгенштейна. И, кстати, этого влияния Сёрл никогда не скрывал, хотя и называл в «Речевых актах» идею «значения как употребления» слишком расплывчатой.

3.
С тематикой правил связан еще один возможный источник сёрловских социальных представлений. В 1958 году вышла книга «Идея социальной науки и ее отношение к философии». Её автор – британский философ Питера Уинча, продолжатель идей позднего Витгенштейна. В ней Уинч предельно просто поясняет связь между деятельностью и следованием правилу: «Любое осмысленное поведение (таким образом, все собственно человеческое поведение) является ipso facto подчиняющимся правилу». Далее он делает интересное замечание о роли наблюдателя, интерпретирующего следование правилу со стороны. В самом деле, одни виды деятельности включают такого наблюдателя, другие - нет. «Например, свободно мыслящий анархист, конечно, не ведет жизнь, которая подчиняется правилам в том же смысле, как и жизнь монаха или солдата. Правильно ли подводить эти весьма различные способы жизни под одну категорию?» - спрашивает Уинч. И дает такой ответ: и монах, и анархист следуют правилам, но это разные типы правил: правила монаха приняли эксплицитные формы, правила же анархиста скрыты, однако существуют (одно из правил анархиста - не следовать правилам монаха) (Уинч: 38-39). Говоря о правилах монаха, мы можем полагаться на его собственные отчеты; для того, чтобы понять, по каким правилам живет анархист, необходимо стороннее наблюдение. Полагаясь на стороннее наблюдение за правилосообразным поведением, мы, однако, не делаем вывод об его онтологической эфемерности.

Не правда ли, это различение зависимости от наблюдателя и объективности, то есть в сущности разведение онтологии и эпистемологии, до чрезвычайности напоминает сёрловское различение феноменов, зависящих и не зависящих от наблюдения? Именно Сёрл в современной аналитической философии без устали повторяет, что эпистемическая субъективность никак не препятствует утверждению объективного онтологического существования.

4.
Итак, влиятельные размышления Витгенштейна о правилосообразной деятельности проникли и в социальную онтологию Сёрла. Проводниками этого влияния, вероятно, послужили работы Герберта Харта и Питера Уинча. С ещё большей уверенностью можно говорить о влиянии Джона Ролза. И совершенно точно на Серла влияли «Философские исследования» Витгенштейна напрямую.

Осталось показать, что социальная онтология Сёрла – закономерное следствие его философии языка и теории интенциональности. Мы оттолкнулись от этого тезиса, не доказав его.

Восстановим хронологию. Сёрл встал включать в список присущих сознанию свойств социальность в конце 1980-х. В 1990-е годы он приступил к подробному изучению этого свойства. Наиболее полное выражение эти исследования получили в работе «Конструирование социальной реальности» (1995). В 2009 году была опубликована книга «Создание социального мира», впрочем, вторичная по отношению к «Конструированию социальной реальности».

Но уже в курсе лекций, изданных в 1984-м году под названием «Сознание, мозги и наука», Сёрл рассматривал некоторые типичные для социальной философии проблемы. Уже тогда его волновал вопрос: возможны ли социальные законы, установленные и сформулированные столь же твёрдо, как законы естественных наук, вроде физики или химии. И отвечал на этот вопрос отрицательно: законы, предсказывающие, к примеру, войны или революции, невозможны. Ту же точку зрения разделяют многие философы, но их аргументация Сёрла не устраивает. Он, в частности, не удовлетворен решением Джерри Фодора, по мнению которого, социальные науки, подобно наукам вроде метереологии или геологии, отличаются от физики разнообразием форм и проявлений, подлежащих изучению, а также различными способами воплощения тех или иных объектов. Не нравится Сёрлу и идея Дональда Дэвидсона о том, что ментальные феномены связаны с понятиями когерентности и рациональности, которые в свою очередь не находят, как выражается Дэвидсон, "эхо" в физике.

(Отправной точкой для Дэвидсона является понятие события. Ментальное событие может вызывать физические события, но вывести четкий закон, связывающий физическое и ментальное, невозможно, считает Дэвидсон. Как поясняет Пассмор, под ментальными событиями Дэвидсон в сущности понимает то, что принято называть пропозициональными установками (термин, активно использовавшийся Расселом и означающий отношение между субъектом и пропозицией), то есть выражение намерений, желаний, ожиданий и пр.).

Сёрл предлагает другое решение: непреодолимой преградой на пути формулировки «твердых» социальных законов является тот факт, что социальные науки опосредованы сознанием, интенциональностью. Сконструированное не может быть жестко детерминированным; оно не поддается предсказанию, а это и есть признак «твердого» (strict) закона [Searle 1984: 71-85]. Поэтому войны, революции, президентские выборы, браки, деньги и собственность – в отличие от газовых процессов и обмена вещества в организмах – не могут быть корректно и полно описаны на языке физических частиц [Сёрл 1993: 73]. Эти феномены не привязаны жестко к какому-то физическому носителю, хотя и могут быть физическими в своей основе. Например, деньги могут быть сделаны из золота, серебра или из бумаги. Деньги становятся деньгами, а брак браком, потому что люди считают их деньгами и браком [Сёрл 1993: 75, 78].

Хотя такие законы и невозможны, из этого не следует, что научно и строго можно описывать лишь объекты, рассматриваемые физикой. Подобно тому, как сознание есть физическое свойство мозга, а значит является предметом науки (несмотря на то, что обладает такими характеристиками как субъективность и качественность), точно так же социальные феномены можно рассматривать строго научно, хотя они и не описываются законами физики.

Таким образом интенциональность, лежащая в основе учения Сёрла о языке и сознании, становится также фундаментом и его социальной философии. Все социальные науки, по его мнению, так или иначе объединены различными аспектами интенциональности. Иначе говоря, все социальные феномены имеют «ментальный характер». Так – уже в 1984 году – возникает ключевая для Сёрла идея конструирования социальной реальности.

Спустя двенадцать лет в книге «Конструирование социальной реальности» Сёрл развил эти взгляды до полной системы и создал четкий категориальный аппарат для их описания. Большинство категорий социальной онтологии Сёрл не пришлось разрабатывать с нуля. Так, он пускает в ход давно разработанное им разделение свойств на «внутренне присущие» объектам (например, твердость железной отвертки) и «зависящие от наблюдателя» (свойство быть отверткой приписывается ей её владельцем). Люди способны приписывать объектам функции, которые не присущи тем с точки зрения их физической природы; в отличие от физических свойств функция всегда зависит от наблюдателя (как уже упоминалось, на эту идею Сёрла, вероятно, навела книга Питера Уинча). В их число входит особая категория функций, которые Сёрл называет «агентивным», подчеркивая, что они связаны с их использованием агентом. Агент относится к ним интенционально – например, к отвертке как к объекту, с помощью которого можно закручивать гайки. С этим связано ещё одно важное понятие – статусная функция. Президент США обладает набором прав и возможностей, которые даёт ему его статус – он исполняет эти функции не в силу своих физических свойств, как человека, а в силу статуса, полученного в результате того, что был избран на свою должность законным образом.

Второе разделение касается фактов, и оно тоже берётся Сёрлом в уже готовом виде. Он делит факты на грубые (brute) и институциональные. Это различение Сёрл заимствует у Элизабет Энском, тоже, кстати, ученицы Витгенштейна, из её эссе «On Brute Facts» (1958). Необходимость в этих понятиях Сёрл почувствовал еще на старте своего философского проекта, работая над первой книгой «Речевые акты» [Searle 1969: 50-53]. Вслед за Энском он заметил, что ряд фактуальных утверждений в языке не указывают на физическую картину мира, и напрямую не зависят на нее. Очевидно, их нужно отделить от грубых фактов. Так появляются институциональные факты (поначалу через негативное определение). Пример институционального факта — утверждение, что Барак Обама является президентом США; пример грубого факта — расстояние между Солнцем и Землей.

Поскольку институциональные факты создаются в результате группового соглашения, использование языка играет в этом ключевую роль. Зачастую они рождаются в результате перформативных высказываний. В этой связи напомним, что создававшаяся Сёрлом в 1960-е годы теория речевых актов базируется, помимо прочего, на применении формулы X count as Y и использует ключевое для всей философии Сёрла понятие конститутивных правил. И по сути вся социальная онтология Сёрла строится на этой формуле. В 2008 году Сёрл упростит этот базис еще больше, сведя его к декларации статусных функций (Status Function Declarations), то есть к одному из пяти видов речевых актов – декларативам (Searle 2008: 48-51). В самом деле, если опираться на терминологию Сёрла, разработанную им в рамках теории речевых актов, институциональные факты возникают в результате использования декларативов. Пример такого декларатива: “Я завещаю состояние племяннику”. Произнесение этой фразы порождает факт завещания. (Впрочем, процесс порождения институциональных фактов может быть и неосознанным, поскольку многие социальные институты окружают людей с рождения и воспринимаются как данность). Сузив механизм порождения социальной реальностью до функционирования одного из видов речевых актов, Сёрл в поздних работах ещё больше подчеркнул связь социальной онтологии с философией языка.

Впоследствии Сёрл и сам признал, что некоторые блоки, из которых была построена его социальная онтология, уже содержатся уже в его ранней книге «Речевые акты» (прежде всего в главах «The Naturalistic Fallacy Fallacy» и «How to Derive ‘Ought’ From ‘Is’»). Правда, подчеркнул философ, во время написания «Речевых актов» он и сам еще толком не понимал, к каким следствиям для философии «сознания, социума или политической философии» ведёт его теория языка [Faigenbaum: 186]. Для выяснения этих следствий ему потребовалось без малого три последующих десятилетия.

Приложение 1. Несводимость коллективной интенциональности

По Сёрлу, коллективная интенциональность не складывается из суммы индивидуальных интенциональностей. Получить We-интенциональность, суммируя множеством I-интенциональностей, нельзя даже в тех случаях, когда люди, совершающие коллективное интенциональное действие (исполняя музыкальное произведение в оркестре, играя за футбольную команду и т.п.) разделяют определённый общий набор верований. Участники футбольной команды имеют цель победить соперника и соответствующим образом движутся по полю не потому, что у каждого из них есть личная цель победить, а потому что эта цель есть у команды в целом.

Причём Сёрл – при всём своим интересе к языку – не считает язык необходимым для возникновения коллективной интенциональности. Поэтому примеры биологически примитивных форм животной жизни вполне годятся для иллюстрации того, как он понимает это понятие. Подходящие примеры – построение улья пчелами, муравейников муравьями, коллективное поведение охотящихся животных в стае и пр. Животные или насекомые, действующие под влиянием коллективной интенциональности, преследуют не собственные цели, а согласованно преследуют общую цель. Разложение их действий на составляющие части не объяснишь, исходя из их индивидуальных целей.

С людьми всё сложнее. И дело не в наличие у человека языка. Сложность главным образом в том, что индивидуальные цели человека значительно сложнее индивидуальных целей животных. Поэтому иллюстрации человеческой коллективной интенциональности даются Сёрлу сложнее. Один из его примеров, приведенный в статье «Коллективные интенции и действия», – люди, бегущие под навес, когда начинается дождь. Каждым из них движет I-интенциональность. Но можно вообразить и другую ситуацию: все эти люди являются частью театрализованного представления, в рамках которого они выполняют те же самые действия. С точки зрения индивидуальных действий, физических движений, мускульных усилий и пр. в обеих ситуациях люди действуют одинаково. Но с точки зрения We-интенциональности это две разных ситуации. Внешние бихевиористские критерии не позволяют дать верную интерпретацию поведения.

Впрочем, из тезиса, что We-интенциональность не порождается суммой I-интенциональностей, не следует, что она не порождается из I-интенциональностей другим способом, то есть не суммированием, а как-то иначе. Вообще странно говорить о суммировании либо о неадекватности операции суммирования, когда речь идет о сложной системе взаимосвязей, прямых и обратных воздействий, взаимном согласовании (не обязательно сознательном).

Сёрловский тезис о сводимости We-интенциональности к сумме I-интенциональностей неоднократно был атакован критиками. Эта идея отвергается большинством авторов, которых он читал, признает сам Сёрл. Например, её критиковал известный философ Колин МакГинн. Но, пожалуй, самые интересные критические аргументы против идеи нередуцируемой We-интенциональности содержатся в работах финских философов К. Миллер и Р. Туомела. Во всяком случае, на их критику Сёрл обратил внимание и попытался увести свою концепцию из-под её огня.

В работе 1988 года «We-интенции» Миллер и Туомела защищают тезис о сводимости We-интенций к I-интенциям и предлагают на суд следующие соображения. Пусть субъект А совершает некоторую часть коллективного действия. Он полагает, во-первых, что его действие может завершится успешно и, во-вторых, что другие участники коллективного действия также выполняют свою часть действия. Кроме того, A полагает, что другие участники разделяют с ними эти два убеждения. Поскольку нарисованная картина непротиворечива, возможна и логична, Миллер и Туомела делают вывод, что коллективные действия можно разложить на индивидуальные действия.

Сёрл придумал контпример. Он предложит представить группу выпускников бизнес-школы, исповедующих теорию Адама Смита о невидимой руке рынка. Они в индивидуальном порядке действуют в соответствии с представлением об этой теории, то есть эгоистически преследуют собственные интересы, уповая на скрытый рыночный механизм. При этом они знают, что их однокурсники придерживаются тех же взглядов и по отдельности также придерживаются упомянутой теории, то есть действуют эгоистично – и, кроме того, все они разделяют одно и то же убеждение, что их однокурсники ведут себя аналогично. Но из этих личных, отдельных I-действий не вырастает (во всяком случае, в результате простого объединения или суммирования) We-действия, что противоречит концепции Миллер и Туомела.

Другое дело, подчеркивает Сёрл, если бы выпускники этой бизнес-школы поставили себе цель сообща развивать рынок и тем самым, в соответствии с представлениями Адама Смита, добиваться всеобщего процветания, и действуя эгоистически для достижения этой общей цели. В этом случае We-интенциональность и коллективное действие действительно возникло бы на основе индивидуальных. Но ведь в реальность все почти наоборот.

Приложение 2. Создание социального мира (модификация 2010 года)

Книга Сёрла «Создание социального мира» продолжает исследование, начатое в «Конструировании социальной реальности». Если книга 1995 года, по мысли автора, содержит «специальную теорию», то книга 2009 года – «общую» [Searle 2010, 19]. Несмотря на такую громкую самохарактеристику, «Создание социального мира» не содержит ничего радикального нового, хотя в ней и предложены некоторые новые идеи, касающиеся, в частности, вопроса «деонтической власти» (глава 7), проблемы прав человека (глава 8), а также связи между социальной онтологией и проблемами самости, свободы воли и независимых от желаний действий (глава 6).

С годами решение проблемы конструирования социальной реальности не усложнилось, а напротив стало проще и элегантнее. «Основное отличие моей нынешней работы от предыдущей, - написал Сёрл, - состоит в том, что раньше я не осознавал центральной роли, которую играют в создании и поддержании институциональных фактов декларативы статусных функций (Status Function Declarations). Я видел, что язык необходим для создания и поддержания институциональной реальности, однако я полагал, что конститутивное правило «X есть Y в С» было достаточным для объяснения этого феномена. Сейчас я понимаю, что, хотя «X есть Y в С» и является одной из форм декларативов статусных функций, есть и другие её формы» [Searle 2010, 19].

Декларатив – один из пяти разновидностей речевых актов. Сведя социальное конструирование к продуцированию декларативов, Сёрл ещё больше подчеркнул, что социальная реальность создаётся использующими язык людьми.

Кроме того, он внёс в свою теорию непринципиальные терминологические изменения под внешним влиянием, в ответ на критику. Здесь можно выделить три пункта.

Во-первых, многими было подмечено, что некоторые институциональные факты возникают не в рамках институтов, а вне их – это случаи институциональных фактов ad hoc. Например, племя может избрать одного из своих членов вождём, наделив его соответствующими статусными функциями, даже несмотря на отсутствие института вождей и института выбора вождей. Вопрос в том, можно ли считать конститутивное правило, применённое впервые и даже, возможно, единожды, правилом в полном смысле слова, а порождённый в итоге факт институциональным, несмотря на отсутствие института? [Searle 2010, 19-20].

Во-вторых, Сёрл, под влиянием критики, стал внимательнее к ситуациям, когда за статусной функцией нет физического носителя. В самом ли деле физический носитель обязателен? На эту проблему указал Барри Смит. Он назвал это «автономным (Freestanding) Y». Y возникает при отсутствии X. Пример – создание ООО (общества с ограниченной ответственностью), по-английски – LLC (Limited Liability Corporation). У такого образования может не быть даже собственного офиса (т.н. оболочечная фирма). Ещё пример – слепая игра в шахматы, осуществляемая по тем же правилам, но с воображаемыми фигурами и доской. Ещё один крайне важный пример – электронные деньги. Является ли записанная на электронных (но при этом, заметим, физических, что, по мнению Сёрла, подталкивает к неверному решению) носителях информация о деньгах деньгами или это всего лишь репрезентация денег? Как указывает философ, проблема электронных денег запутывается ещё и от того, что в этом случае довольно эфемерная информация записывается на вполне физическом носителе [Searle 2010, 20-21].

В-третьих, некоторые ученые и социальные философы вполне резонно заметили, что некоторые институциональные факты возникают без всякого коллективного признания. Например, экономика может пострадать от инфляции при том, что инфляция не только не была «выбрана» подобному тому как, скажем, выбирается президент страны, но, напротив, считалась весьма нежелательной [Searle 2010, 21].

На первое возражение Сёрл ответил, подкорректировав собственную терминологию. В самом деле, абсурдно называть факт институциональным при отсутствии института. В итоге возникла следующая словесная формула: «Институциональные факты являются статусными функциями; статусные функции предполагают деонтические возможности (powers), которые всегда обеспечивают действия, независимые от желаний». Если в ситуации спонтанного выбора вождя племени как-то странно говорить о создании институционального факта, то говорить о возникновении статусной функции, не прибегая к институциональной терминологии, вполне возможно. Так или иначе, для Сёрла это вопрос непринципиальный; споры о терминах он никогда не любил [Searle 2010, 23].

На второе возражение Сёрл ответил следующим образом. Хотя у ООО может не быть стен, за этим образованием всегда стоят конкретные люди, по отношению к которым и работает конститутивная формула и которые наделяются деонтическими полномочиями. Аналогично обстоит дело с электронными деньгами и слепой игрой в шахматы. Несмотря на отсутствие физических носителей, всегда есть реальные люди, владеющие электронными деньгами и играющие ту или иную шахматную партию.

Ответ на третье возражение труднее. Если вернуться к примеру с инфляцией, то можно с уверенностью говорить, что хотя инфляция, будучи институциональным фактом, не требовала для своего возникновения коллективного признания, она сама стала следствием набора конкретных институциональных фактов (тех или иных решений экономических субъектов), которые в свою очередь не могли возникнуть без коллективного признания и действия конститутивной формулы [Searle 2010, 22]. Таким образом Сёрл признал некорректной собственную идею, что из институциональных фактов следуют только (иные) институциональные факты. К примеру, факт рецессии в экономики, хотя и затрагивает массу институциональных фактов, являясь их следствием, сам по себе институциональным фактом не является, поскольку не порождает никаких деонтических возможностей.

Сёрл согласился на ещё одну несущественную модификацию своей социальной теории в части, касающейся почётных статусных функций, не связанных ни с какими, как кажется на первый взгляд, властных полномочий. Раньше он считал такие случае исключениям из общего правила, однако в последней книге он пришёл к выводу, что даже почётные статусные функции связаны с какой-то деонтологией, пусть даже сведённой к минимуму и почти незаметной. Английская королева лишена власти, которой обладали короли в прежние времена, но всё же какими-то деонтологическими возможностями она обладает, пусть они и не выходят за рамки контроля над проведением установленных ритуалов [Searle 2010, 23-24].

Литература:
Searle J. R. Speech Acts: An Essay in the Philosophy of Language. Cambridge, 1969.
Searle J.R. The Campus War: A Sympathetic Look at the University in Agony. New York: The World Publishing Company, 1971.
Searle J. R. The Construction of Social Reality. L., 1995.
Searle J. R. Mind, Language and Society. N.Y., 1998.
Searle J. R. Philosophy in a New Century: Selected Essays by John R. Searle. Cambridge University Press, 2008.
Searle J.R. Making the Social World: The Structure of Human Civilization. Oxford, 2010.
Searle J.R. Social Ontology and Political Power // Socializing Metaphysics: The Nature of Social Reality (ed. Schmitt F.). Rowman & Littlefield Publishers, 2003.
Faigenbaum G. Conversations with John Searle. 2001.
Rust J. John Searle and The Construction of Social Reality. London, New York, 2006.
John Searle`s Ideas About Social Realiry: Extensions, Criticisms, and Reconstructions. Ed. by David Koepsell. Blackwell Publishing, 2003.
Black M. The Gap Between "Is" and "Should" // The Philosophical Review Vol. 73, No. 2 (Apr., 1964), pp. 165-181.
Hart H.L.A. The Concept of Law. Oxford, 1961.
Rawls, John. Two Concepts of Rules. The Philosophical Review. Duke University Press, 1955. Vol. 64, No. 1, pp. 3-32.
Ransdell J. Constitutive Rules and Speech-Act Analysis. The Journal of Philosophy, Vol. 68, No. 13 (Jul. 1, 1971), pp. 385-400.
Ruben D.H. (1997) ‘John Searle’s The Construction of Social Reality’, Philosophy and Phenomenological Research LVII(2): 443–47.
Ogien А. Rules and Details. From Wittgenstein and Rawls to the Study of Practices. Journal of Classical Sociology, Vol. 9(4), 2012.
Ruben D.H. (1997) ‘John Searle’s The Construction of Social Reality’, Philosophy and Phenomenological Research LVII(2): 443–47.
Tuomela R. Social Ontology: Collective Intentionality and Group Agents, Oxford. 2013.
Tuomela R. The We-Mode and the I-Mode // Socializing Metaphysics: The Nature of Social Reality (ed. Schmitt F.). Rowman & Littlefield Publishers, 2003.
Сёрл Дж. Сознание, мозг и наука // Путь. 1993. № 4. Первоисточник - Searle 1984.
Витгенштейн Л. Философские исследования // Витгенштейн Л. Философские работы. Часть 1. М., 1994.
Сокулер З.А. Людвиг Витгенштейн и его место в философии ХХ века.
Ролз Дж. Справедливость как честность. Логос 1 (52) 2006.
Бейкер Г.П., Хакер П.М.С. Скептицизм, правила и язык. М., 2008.
Крипке С. Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке. М., 2010.
Уинч П. Идея социальной науки и её отношение к философии. М., 1996.