Спасти Помазанника. Действие 2

 

               
                Сцена 14
 
                Рабочий кабинет Амана. Большой стол, на котором лежит карта Персии. Аман, Орет и Гобрий стоят около стола.

Аман:             (передавая Гобрию мешочек со свитком-указом, обращаясь к обоим) Вот указ Царя. Отправитесь в Иерусалим, войдёте в Храм, покажете первосвященнику указ с царской печатью. В указе говорится о том, что царь повелел первосвященнику предъявить все драгоценности к осмотру. Пусть он проводит вас в сокровищницу Храма, откроет её и покажет вам всё, что там есть. Составите подробную опись. Если он будет препятствовать вам, то указ позволяет применить силу. Царь должен знать, сколько золота у иудеев. Задание секретное. Никто не должен знать о вашей миссии. Из Иерусалима немедленно ко мне. О результатах вашей проверки я лично доложу царю. Всё понятно?

Гобрий:              Задание будет выполнено, Господин Командующий. На рассвете мы покинем Сузы.

Аман:             Не на рассвете, а немедленно в путь. Скачите во весь опор днём и ночью. Остановки разрешаю только для смены лошадей. До Иерусалима около трёхсот парасангов (показывает на карте). Путь займёт у вас не более трёх – четырёх суток. Сначала по царской дороге, что ведёт на Сарды и Эфес до города Палига. Начальник гарнизона переправит вас на другой берег Евфрата. Вот письмо к нему (подаёт письмо Гобрию). А там прямая дорога на Иерусалим через Дамаск. Какие просьбы у вас?

(воины показывают жестами, что никаких просьб нет)

Аман:             Тогда желаю вам скорейшего возвращения в Сузы!

                (воины кланяются и выходят)

                (затемнение)


                Сцена 15

                Дом Мордехая. Большой стол, за которым сидят все его ученики. На столе свитки писаний. Мордехай, закутанный в талит-гадоль, стоит несколько в стороне, ближе к зрителям. Продолжается урок. Убеждённость в своей правоте и страстность Мордехая-учителя бьют через край. В ходе урока Мордехай передвигается по сцене, жестикулирует. Энергия кипит в нём. Он просто не может оставаться на одном месте.

Давид:             (оспаривая слова Мордехая) Почему ты говоришь, учитель, должны иудеи только уповать на Бога и не браться за оружие? Ведь если враг пришёл убить нас, разве несправедливо обнажить меч и встретить врага с оружием в руках?

Шмуэль:          Величайший из людей, царь Давид, который всегда нападал на своих врагов первым и покорил множество народов силой оружия, был праведником, сочинил псалмы, которые мы поём и сейчас, и Господь был всегда с ним, и был Израиль великой державой, как сейчас Персия.

Мордехай:       Не оставил Господь его ненаказанным! Когда подросли сыновья Давида, которые видели в его руках меч, а не только арфу, а из уст его слышали боевые приказы, а не только гимны Господу нашему, сами подняли копья против отца. Двадцать тысяч иудеев пало в той войне. Погиб и сын Давида Авессалом.   

Даниэль:         Давид не хотел его смерти. Авессалома убил царский военачальник.

Мордехай:      Это так, Иоав был старым воином. Он знал: если Авессалом останется в живых  – резня продолжится и не одна тысяча иудеев падёт от рук своих же соплеменников. Ничего другого этот солдат придумать не смог. 

Йосеф:             Учитель, а если враг убьёт беззащитных женщин, стариков и детей нашего народа, что и тогда мы не имеем права отомстить злодеям?

Мордехай:      Месть может породить только месть, и не будет конца этому долгие годы. Уже и не вспомнят, кто был виновен первым. Я знаю только один случай, когда месть не привела к вечной войне. Просто Израиль истребил тогда почти всех мужчин Биньямина, моего колена. Восемьдесят тысяч сынов народа нашего полегло в том сражении. И всё из-за нескольких мерзавцев, которые убили жену одного левита. Только их и надо было судить. А если бы ещё раньше сыновья Яакова не были так безрассудно мстительны, то вся наша история была бы другой.

Яаков:             Ты говоришь, учитель, о том, как сыновья Яакова истребили всех мужчин Сихема, которые лежали в болезни и меч-то не могли взять в руки?

Мордехай:      Именно так!

Яаков:             А потом они хотели убить своего родного брата Йосефа за его сновидения, и только чудо спасло его.

Мордехай:      Кто, спрашиваю вас, должен положить конец этой пляске смерти? Ведь все люди – творения Господа нашего. Все произошли от Адама и Евы. Иудеи и неиудеи. Все люди – братья и сёстры. Кто должен понять это первым? Может быть, и стали мы народом Господа, чтобы положить конец всякому злу.

Давид:             Так что, я должен позволить убить себя, но не убить того, кто занёс надо мною меч?

Мордехай:      Ты должен выполнить заповедь Господа нашего: «Не убивай!» даже ценой своей жизни. Почему ты думаешь, что твоя жизнь ценнее для Предвечного, чем жизнь твоего убийцы? Да и кто дал тебе право осудить человека на смерть? Мы все – творения Господа, и только Он, Царь вселенной, в праве судить нас.

Шмуэль:          Значит, если придут к нам враги, вооружённые мечами и копьями, то убьют нас, у которых нет никакого оружия, как убили сыновья Яакова беззащитных мужчин Сихема. 

Мордехай:      Это у нас нет оружия? А что, по-твоему, это? (показывает свиток Торы) Наша святая Тора – это боевой дух народа Господа. Как дождь для полей и пастбищ, она вода живая, которая очищает нам душу. Праведность наша и любовь к ближнему – это наш непробиваемый панцирь. Глаза наши поднятые к небу и руки сложенные для страстной молитвы – железный щит наш. Слово Господне в наших устах – обоюдоострый меч из дамасской стали. Сам Господь – это наша неприступная крепость, твердыня наша. И нет во вселенной оружия надёжнее того, которым мы обладаем. 

                (ученики заворожено слушают учителя во время его речи; после её окончания несколько мгновений полной тишины; Мордехаю удалось внушить им важную истину)

                (затемнение)


                Сцена 16

                Покои Царя; накрытый стол; Ксеркс возлежит у стола и подносит ко рту кубок; Эстэр только что налила ему вина и ставит кувшин на стол.

Ксеркс:           (пробуя вино и рассматривая его в кубке) Это вино искрится, как твои глаза, когда ты улыбаешься. (в задумчивости) Скажи мне, Эстэр, как обрести счастье: до упаду молиться или до упаду напиться? 

Эстэр:             До упаду влюбиться, мой Государь. Ибо Господь благословляет любящих и приклоняет ухо к  молитвам их. Тогда вино любви счастьем наполнит сердце, а не только развеселит его, как кровь виноградных ягод.

Ксеркс:          Влюблённый Царь? (Ксеркс коротко рассмеялся) Не в любви счастье Царя, Эстэр, а в великих деяниях. Кир создал державу персов, Дарий, отец мой, укрепил её. Моя задача – расширить империю Ахеменидов и сделать её непобедимой. Если Царь пьян от любви, кто тогда будет управлять страной, кто двинет армию персов против врага? Да и могу ли я рассчитывать на искреннюю любовь? Откуда мне знать сокровенные мысли подданных, и откуда придёт уверенность, что меня не предадут?

Эстэр:             Каждый день, великий Господин мой, я возношу горячие молитвы о том, чтобы Бог продлил дни твои, послал богатство и процветание твоему царству, избавил тебя от врагов твоих, дал счастье тебе и всем многочисленным народам, которые населяют твою могущественную державу.

Ксеркс:           Я хочу услышать эту молитву, Эстэр!               

Эстэр:             (в некотором смущении) Я попытаюсь, мой Повелитель, … Я попытаюсь. Просто до этого дня, когда я обращалась к Богу, я всегда знала, что никто кроме Него не может слышать молитвы моей.

Ксеркс:           Уверена ли ты, Эстэр, что твой Бог внемлет твоей молитве?

Эстэр:             Да, Солнцеликий Господин мой! Потому что всем сердцем, всем существом моим, всей душой моей люблю я Господа, Бога моего, и никогда не прошу у Него никаких благ для себя.

Ксеркс:           Я верю тебе, Эстэр.

                (Эстэр становится на колени; складывает руки для молитвы; собирается с мыслями; поднимает глаза к небу)

Эстэр:             Великий Боже, всесильный Господь мой! Твоя рука основала землю, и твоя десница распростёрла небеса. Превознесу тебя, восхвалю имя Твоё, ибо вовек милость Твоя и царство Твоё несокрушимо. Ты проникаешь в сердце, чтобы воздать каждому по пути его и по плодам дел его, и нет для тебя ничего невозможного. Взываю к имени Твоему, о Адонай! Ты возвёл на престол Ксеркса, великого мужа Персии. Так пошли же процветание и благоденствие его могучей державе, огради его от врагов и дай много лет жизни ему и царству его, ибо прекрасны помыслы его, прекрасны лик его и голос его, ибо он возлюбленный муж мой.

                (Царь подходит к Эстэр, поднимает её с колен)

Ксеркс:           Любишь ли ты меня, Эстэр?

Эстэр:             Всем сердцем, Господин мой!

Ксеркс:           (обнимая Эстэр) Ты будешь Царицей, Эстэр! Ты родишь мне наследника.

Эстэр:             На земле нет женщины, Государь, которая была бы счастливее меня.


                (затемнение)


                Сцена 17

                Дом Амана. Аман продолжает разговор с Гобрием, который только что вернулся из Иерусалима. Гобрий очень взволнован.

Аман:              Вы вошли в Храм с оружием?

Гобрий:           Да, мой Господин.

Аман:              А стражи порога? Разве они не потребовали, чтобы вы разоружились?

Гобрий:           Потребовали. Нам пришлось умертвить их.

Аман:              Что было потом?

Гобрий:           В глубине Храма мы увидели первосвященника, который потребовал, чтобы мы немедленно удалились.

Аман:              Что сделали вы?

Гобрий:           Мы остановились. Я объявил первосвященнику, что по указу Царя Персии мы должны осмотреть сокровищницу Храма и составить опись драгоценностей.  Первосвященник сказал, что это невозможно и ещё раз призвал нас покинуть Храм.

Аман:              Вы?

Гобрий:           Действуя согласно указу, я приказал Орету силой взять у первосвященника ключи от сокровищницы. Орет обнажил меч и двинулся к нему.

Аман:              Что было дальше?

Гобрий:           Дальше произошло невероятное, мой Господин. Первосвященник упал на колени, вознёс руки к небу и начал молиться. Мне показалось, что пол в храме задрожал, я почувствовал в ногах слабость, а Орет …(из-за волнения речь Гобрия прервалась)

Аман:              Что случилось с Оретом?

Гобрий:           Орет не прошёл и десяти шагов. Он упал так, как будто его поразили стрелой из лука. Сначала я так и подумал. Я подбежал к нему, осмотрел тело. Никаких ран, однако, он был мёртв. Господин, меня охватил такой ужас, что я выбежал из Храма. Видно, сам Бог иудеев был против нас. Разве могли мы идти против Божества в его собственном Храме?

Аман:              (в бешенстве) Так! Выходит, проклятые иудеи подняли руку на посланника самого Царя Персии!

Гобрий:           Нет, Господин. Иудеи не убивали Орета. Сам Бог иудейский защитил своего первосвященника.

Аман:              (делая вид, что не слышал Гобрия) Я не сомневался, что иудеи – враги Царя Персии. Хвала нашему великому Ахурамазде, что ты остался жив, и что иудеи не убили тебя вместе с Оретом. Значит, ты подтверждаешь, что сам видел, как эти мерзавцы умертвили Орета, царского посланника!

Гобрий:           Как я могу это подтвердить, Господин? Самое страшное преступление в Персии – это ложь. Тем более ложь самому царю. За это один приговор – смерть.

Аман:              Отлично, Гобрий, мне нужно было испытать тебя и я вижу, что ты по-настоящему предан царю. Давай выпьем с тобой, друг мой, за твоё чудесное спасение. Я счастлив, что ты вернулся невредимым.

                (Аман поднимает палец; немедленно появляется Адалья)

Аман:              (обращаясь к Адалье) Кубок вина мне и моему другу.

(Адалья, который находится за спиной Гобрия, начал было кланяться, но, услышав условный знак «моему другу» резко вскинул голову, чтобы убедиться в правильности понятого; Аман кивнул ему незаметно: «да, ты понял всё правильно»; Адалья выходит)

Аман:              Гобрий, кто тебя видел сразу после возвращения из Иерусалима?

Гобрий:           Никто, Господин. Как ты и приказал, после возвращения немедленно к тебе

                (Адалья принёс поднос с двумя кубками вина; Аман берёт ближайший к себе кубок, Гобрий – ближайший к себе)

Аман:              За счастливое возвращение, Гобрий!

                (оба пьют)

Гобрий:           Что это, Господин?

                (Кубок выпадает из рук Гобрия; Гобрий с трудом держится на ногах, хватается за живот)

Гобрий:           Ты отравил меня? За что?

Аман:              Ты не выполнил царское повеление, Гобрий. Ты предал боевого товарища.

(Гобрий пытается возражать, но у него хватает сил только жестами отрицать свою вину; через мгновение Гобрий падает замертво; входят Адалья и Парафа)

Аман:              (обращаясь к сыновьям) Я доложу царю, что обоих посланников иудеи убили в своём Храме. Его (Аман указывает на Гобрия) никто не должен найти, даже бездомные собаки.

                (сыновья понимающе кивают; Адалья знаком показывает Парафе, что надо бы вынести тело; братья склоняются над Гобрием, чтобы взять его)

                (затемнение)


                Сцена 18

                Дом Мордехая. Мордехай в неизменном талите-гадоль (молитвенный покров) за работой по изготовлению лекарственных средств. На столе пучки трав, мешочки с семенами растений, свитки с рецептами лекарств, горящие светильники, чашечные весы, кувшины с жидкостями, чаша со ступкой. Поглядывая в свитки, Мордехай что-то бросает в чашу, что-то подливает в неё из сосуда и растирает всё это ступкой. От радости, что работа ладится, он немного прикусил язык и мурлычет себе под нос какую-то мелодию; стук в дверь; Мириам бежит открывать; входит Атах; Мириам с интересом рассматривает гостя.

Атах:              Шалом, рабби Мордехай!

Мордехай:     (неохотно отрываясь от работы) Шалом, незнакомец!

                (оба приветствуют друг друга лёгким поклоном)

Атах:              Меня зовут Атах. Я слуга Царицы.

Мордехай:     (двинувшись к Атаху; озабочено) Что случилось с Эстэр?

Атах:              Хвала нашему великому Ахурамазде, Царица жива и здорова. А красота её может затмить даже свет солнца.

Мордехай:     Зачем же послала тебя Царица ко мне?

Атах:              Атосса, мать нашего Государя, серьёзно больна. Дворцовые лекари не в силах что-либо сделать. Состояние её день ото дня всё ухудшается. Царица Эстэр сказала, что ты смог бы вылечить эту болезнь.

Мордехай:     Что за болезнь у матери Царя? Можешь ли толком рассказать?

Атах:              На левом глазу чуть ниже брови образовался мешочек с плохой жидкостью. Так сказал государев лекарь. Нужно сделать сечение и выпустить её, но он эту работу никогда не делал. Боится, наверное. Мать Царя всё-таки.

Мордехай:     Могу ли я взять с собой помощницу?

Атах:              Бери хоть всех слуг. Карета у входа. Я жду тебя в ней. (слегка кланяется и выходит)

Мордехай:     (к Мирьям) Мою походную сумку, мехи с вином, побольше шерсти для промывания ран.

     (Мирьям поклонилась и побежала выполнять приказание)

                (затемнение)


                Сцена 19

                Комната во дворце; Атосса полулежит в кресле, придерживая рукой кусочек ткани, который прикрывает ей глаз;  на столе раковина для мытья рук; Мирьям льёт вино на руки Мордехая из кувшина; Мордехай омыл руки, вытер их полотенцем, которое подала Мирьям; рядом с креслом столик, на котором стоит кубок с вином, чаша с инструментом, чаша с шерстью; Мордехай подходит к Атоссе, садится на маленький стульчик рядом с ней; Мирьям усаживается на табурет поблизости от Мордехая; она приготовилась подавать ему инструмент.

Атосса:          (с опаской) Это больно, лекарь?

Мордехай:     (Мордехай делает знак Мирьям, и она подаёт ему кубок с вином) Если моя госпожа выпьет это лекарство, то будет совсем не больно.

                (Атосса берёт кубок из рук Мордехая и пьёт)

Атосса:          Первый раз в жизни пью неразбавленное вино. (Мирьям осторожно берёт кубок из рук Атоссы)

Мордехай:     Простится этот грех Госпоже моей, ведь пьёт она не ради удовольствия, а ради лечения. (Мордехай делает знак Мирьям, и она вкладывает ему в руку тонкий нож)

Атосса:          (кивнув в сторону руки Мордехая с ножом) Я думаю, что главное удовольствие у меня ещё впереди.

Мордехай:     (отвечает быстро, не задумываясь; поэтому назвал Атоссу по привычке Царицей) Царица, если ты имеешь в виду радость выздоровления, то я полностью согласен.

Атосса:          Уже шесть лет царский сан принадлежит не мне. А ведь когда-то я тоже была красива, как нынешняя царица.             

Мордехай:     Прости, моя Госпожа. С привычками совладать трудно. Мне было сорок лет, когда Великий Дарий взошёл на трон, и сделал тебя Царицей. И любовь Дария к тебе была такой же безграничной, как и его держава.

Атосса:          Лекарь, разве дано тебе было знать о том, что знали только я и мой Повелитель.

Мордехай:     (в задумчивости, глядя куда-то вдаль) Это было в Египте. Солнце клонилось к закату. Воины от усталости уже не могли держаться на ногах. Ропот начался в войске: говорили, что удача изменила Дарию. И тогда Государь взошёл на свою колесницу. Пущенной  стрелой понеслась она в сторону египтян и врезалась в их сплоченные ряды. Бессмертные на своих конях едва успели догнать Царя. И свершилось чудо. Куда только подевалась усталость? Как ураган обрушилось на египтян войско
персов. Победа была блистательной. А ночью мне пришлось зашивать огромную рану на груди Государя. Копьё пробило панцирь и сломалось. Повелитель метался в страшном жару. Двое Бессмертных с трудом удерживали его. До самого утра Царь звал тебя по имени, Атосса, и просил, чтобы ты спасла его. Уснул он, когда солнце было уже высоко.

Атосса:          (после короткой паузы в размышлении) Значит, тем врачом был ты… Лекарь, скажи мне, как тебя зовут.

Мордехай:     Мордехай сын Йаира, моя Госпожа.

Атосса:          Ты вавилонянин?

Мордехай:     Я иудей.

Атосса:          (после секундной паузы) Мордехай сын Йаира, я хочу видеть тебя обоими глазами.

Мордехай:     Через три дня ты забудешь о своей болезни, царственная Атосса.

(Мордехай делает знак Мирьям; она осторожно устраняет повязку с глаза Атоссы, осторожно поворачивает её голову в нужное положение, берёт в руки и держит наготове чашу с шерстью для промывания раны; Мордехай готовится делать операцию)

                (затемнение)


                Сцена 20

                Царский дворец. Царь и Аман пируют. Царь уже достаточно пьян для разговора о деле, по мнению Амана.

Аман:            Государь, я нашёл способ быстрого пополнения казны. У нас будет достаточно денег для вооружения новой армии, и мы осуществим твою давнюю мечту: двинем на Грецию несметные полчища персов. Мы отомстим грекам за гибель войска Мардония. На этот раз мы сожжём не только Афины; мы разорим все города Греции, захватим богатую добычу и много рабов. Только из Спарты мы не будем брать пленных. Всех жителей Спарты мы истребим нашим оружием … за Фермопилы.

Ксеркс:        Мы им припомним сожжённые Сарды и гибель армии Датиса при Марафоне. Персия станет властительницей всего обитаемого мира. Однако, каким образом ты собираешься добыть золото для похода, Аман? 

Аман:           Есть, Государь, в твоей великой державе один малочисленный и разбросанный по всем областям вредный народец – иудеи. Мало того, что все народы Персии ненавидят его за мелочность, алчность и лживость. Сами иудеи не выносят друг друга. Каждый рвёт у другого кусок пожирнее. Дерутся между собой как греки. Ненависть их к иноверцам столь велика, что если какой-нибудь иудей возьмёт в жёны женщину из другого племени, то его заставят изгнать её из дома вместе с детьми.

Ксеркс:        Неужели у них нет любви к собственным детям?

Аман:           Это так, Повелитель. Но самое страшное то, что иудеи попирают ногами законы Персии и вовсе не желают подчиняться Царю. Согласно твоему указу, Владыка, я отправил двух проверяющих в иудейский Храм, что в Иерусалиме. Они должны были всего-то составить опись ценностей и проверить правильность уплаты налогов, которые смехотворно малы – не более сотни талантов серебра в год. Ты не поверишь в то, Государь, что сделали иудеи. Они не только запретили посланникам войти в сокровищницу, но и жестоко убили их.

Ксеркс:        (в гневе) Убили царских посланников?

Аман:           Убили, Государь! Но и это ещё не всё. Пришло письмо от сатрапа Финикии, Самарии и Иудеи (достаёт и показывает письмо) о том, что иудеи спешно строят мощную обводную стену вокруг Иерусалима. От кого они хотят защищаться, находясь внутри государства? Кто угрожает им? Сатрап доносит, что по всему чувствуется, иудеи хотят отпасть и не платить больше налогов Царю. А если мы двинем туда войска, эти недоумки полагают, что отсидятся за стенами города.

Ксеркс:        Нужно незамедлительно написать указ о запрете строительства стены.

Аман:           Пользуясь тем, что они рассеяны по стране, иудеи беззастенчиво грабят другие народы: сначала дают деньги в рост под проценты, хотя знают, что наш закон это запрещает, а потом тех, кто не может вовремя вернуть долг, делают своими рабами.
Почти вся торговля с Грецией в руках у иудеев. Уверяю тебя, Государь, эллины – истинные друзья иудеев, а не персы. А когда мы начнём кампанию против них, иудеи снова не пожалеют своего золота для поражения нашей армии.

Ксеркс:        Хватит, я не желаю больше слышать о них. Что ты предлагаешь, Аман?

Аман:           Когда-то из Египта были изгнаны все прокажённые. Их было много, и египтяне не смогли их уничтожить. Эти-то прокажённые хлынули на побережье Великого моря, а потом растеклись по многим странам и стали называться иудеями. Я думаю, что надо исправить ошибку Фараона и истребить иудеев в один день по всей стране. А всё имущество их, которое они нажили грабежом, передать в казну. Таким образом, мы решим две важнейшие задачи: наполним казну золотом и избавим Персию, от внутреннего врага, от тех, кого ненавидит буквально каждый подданный твоей державы, Царь.

Ксеркс:        Что ж, Аман, я вижу ты не только военачальник, но и государственный муж. Сделай всё так, как ты сказал. Я назначаю тебя правителем Государства до тех пор, пока казна не окажется такой же полной, как накануне прошлого похода в Грецию. Только престолом я буду выше тебя. Ты будешь не только командующим сухопутного войска, я и над флотом поставлю тебя. Мы снова вторгнемся в Грецию, и на этот раз она не устоит. Никогда, Аман, ты не раскаешься в том, что умеешь хранить верность своему Царю. В знак моего доверия возьми на время правления мою печать (снимает со своей руки перстень с печатью и надевает его на палец Аману) и эту золотую цепь (снимает со своей шеи золотую цепь с изображением солнца и возлагает её на шею Аману). Теперь ты можешь писать указы от имени Царя.

Аман:           Моя благодарность тебе, Повелитель, столь же безгранична, сколь безгранична моя преданность (делает глубокий поклон).

                (затемнение)

               
                Сцена 21

                Дом Мордехая. Продолжается разговор между Мордехаем и Нехемией. Оба возбуждены.

Нехемия:       (оправдываясь) Уже сколько раз я просил Царя отпустить меня в Святую землю? Однако, он об этом и слышать ничего не желает. Он так и сказал: легче другого начальника телохранителей найти, чем преданного виночерпия? Ведь я пробую вино из царского кубка во время пира только для спокойствия Повелителя. Но ему известно, что я проверяю вина уже тогда, когда они только доставляются во дворец, и никто, кроме меня, не имеет к ним доступа.

Мордехай:    (с болью в сердце) Пойми же, наконец, Нехемия сын Ахалиина, не дело иудея – вино из царских кубков отхлёбывать.

                (Нехемия чувствует себя пристыженным учеником и умолкает)

Мордехай:    (не прерываясь) И не дело Великого Учителя Эздры, которого только с Моше-рабейну сравнить можно, заготавливать материал для строительства в Иерусалиме и добывать хлеб для жителей Святого Города. Тебе известно, что Эздра готовит народ наш к приходу Помазанника. Потому он с раннего утра и до полудня в зной и в дождь во дворе Храма учит иудеев Торе, а с полудня до заката занимается хозяйственными делами. А ведь Эздра старше меня и долго он так не протянет. Кто если не ты возьмёт на себя руководство строительными работами? Поверь, Нехемия, нет равных тебе в этом деле. Ты должен стать наместником Царя в Иудее и руководить народом. Эздра же пусть преподаёт ему закон Моисеев. Если иудеи вернутся на пути Господни, то честь вам обоим и слава.

Нехемия:       Учитель, я обещаю тебе, что брошусь в ноги Царю и не поднимусь до тех пор, пока он не позволит мне отправиться в Иерусалим.

                (затемнение)


                Сцена 22

                Пир в доме Амана; Аман и его сыновья возлежат около накрытых столов; все пьют и едят; в глубине сцены стоит ларец с драгоценным оружием.

Далфон:        (обращаясь к Аману) Отец, дай полюбоваться царской печатью.

(Аман снимает с пальца перстень и передаёт его Далфону; перстень попадает из рук в руки каждому из сыновей; последний из сыновей, к кому попал перстень, был Аридай)

Аридай:        (взглянув на перстень, обращаясь к Аману) Отец, я возвращаю тебе власть (отдаёт перстень с поклоном)

Арисай:         (поднимая кубок) Да живёшь ты вечно, отец!

Все сыновья: (хором) Да живёшь ты вечно!

                (все пьют)

Аман:           В тот день, когда в Сузах и во всём государстве начнётся истребление иудеев, должен быть умерщвлен и Царь. Убить Царя должен один из вас. Тот, кто возьмёт на себя эту миссию, будет первым человеком в государстве после меня. Он же наследует трон. Остальные поклянутся мне, что присягнут ему на верность, когда царём станет он, и что никогда между вами не будет войны.

(повисла тишина; все перестали есть, задумались; пауза длится несколько секунд; поднимается Далфон и подходит к Аману; между ним и Аманом небольшое расстояние)

Далфон:        (кланяясь) Отец, позволь мне выполнить эту миссию.

Аман:           Тебе, Далфон? Каким способом ты умертвишь Царя?

Далфон:       В тот день мы все (показывает на братьев) вооружёнными войдём во внутренний двор царского дома.

Аман:           Там вас встретят стражники и спросят, зачем вы пришли.

Далфон:       Мы скажем, что хотим посоветоваться с Царём по очень важному вопросу. Думаю, что он не откажет сыновьям правителя.

Аман:           Возможно и так. В любом случае разрешат войти к Царю только одному.

Далфон:       Этим одним буду я.

Аман:           Тебя заставят сдать меч, и ты войдёшь к царю без оружия.

Далфон:       Главное – это то, что братья останутся со своим оружием.

Аман:           Рядом с Царём у трона в глубине зала будут стоять двое телохранителей, вооружённых мечами и копьями.

Далфон:       Я паду ниц перед Царём и буду ждать, когда мне разрешат подняться (демонстрирует)

Аман:           Царь разрешит тебе подняться и спросит, что за просьба у тебя.

Далфон:       Когда поднимусь, я сделаю вот так (в руке у Далфона уже был лёгкий метательный кинжал; он делает замах, как будто хочет кинуть кинжал в Царя).

Аман:           Попадёшь ты в царя или нет, телохранители бросятся на тебя с мечами или метнут копья.
Далфон:       А это зачем? (в руках у Далфона уже было по кинжалу, и он показал, как с обеих рук кинет кинжалы в телохранителей).

Аман:           Кинжал не пробьёт панцирь.

Далфон:       Я буду метить каждому в незащищённое горло.

Аман:           Ты понимаешь, что будет, если ты промахнёшься? Мы все погибнем.

Далфон:       Отец, я поражаю метательным кинжалом летящую птицу

Аман:           А если стражники во дворе обнаружат у тебя эти кинжалы?

                (Далфон бросает на пол те кинжалы, которые были у него в руках, и поднимает руки)

Далфон:       Пусть, кто хочет, найдёт у меня кинжал.

                (к Далфону бросились Парафа и Адалья)

Адалья:        (обращаясь к Аману) Можно мы, отец?

                (Аман кивнул; Парафа и Адалья начинают ощупывать Далфона; ничего не нашли)

Парафа:           (обращаясь к Аману) Нет кинжала.

(оба отходят от Далфона; через мгновение Далфон каким-то непостижимым образом достаёт из одежды два кинжала и показывает их братьям и отцу)

Далфон:           А это что, по-вашему? Не кинжалы?

Аман:               Допустим, тебе удалось. Что дальше?

Далфон:           Справиться со стражниками у входа в зал будет нетрудно. Потом мы идём к воротам дворца и открываем их для твоих людей, отец. В крайнем случае, пробьёмся к воротам с боем, если нам попытаются помешать. Твои люди, должны быть готовы ворваться во дворец, перебить всю стражу, всю царскую семью и всех людей Царя. Не щадить никого. Тогда некому будет и мстить. После этого ты провозгласишь себя Царём. Главное, чтобы войско было на твоей стороне, отец.

Аман:              Все высшие военачальники уже давно втихомолку присягнули мне и обещали своё содействие. В войске пущен слух, что Ксеркс – неудачник, пьяница и бездарный воин, которому безразлична жизнь солдат. Он будет, не задумываясь, бросать их в бессмысленные сражения, а в случае неудачи оставит на произвол судьбы. Можете не сомневаться, я смогу воспламенить сердца воинов против Ксеркса.

Арисай:           (поднимая кубок) Да живёшь ты вечно, Царь!

Аман:               Да живёт вечно династия Амалека! Скоро весь мир будет у наших ног. Но только в единстве наша сила. Поклянитесь мне, что никто из вас не поднимет меч против братьев и никогда не будет войн между вами.

Все сыновья:   (хором) Клянёмся, Царь!

(Далфон подбегает к ларцу, хватает его, подносит к Аману и раскрывает; Аман встаёт посмотреть, что там, подходит ближе к Далфону; все сыновья собрались около Амана)

Далфон:           Отец, всего один шаг отделяет тебя от престола.

(остальные сыновья во время речи Далфона достают из ларца золотое оружие: панцирь, шлем невиданной красоты и быстро одевают Амана, вкладывают ему в руки огромный меч)

Далфон:          (не прерываясь) Прими от своих сыновей этот дар, ибо ничто так не украшает великого мужа, как оружие, и да поможет оно тебе сокрушить всех твоих врагов!

(подняв над головой меч, с лицом фанатика двинулся Аман в сторону зрителей и подошёл к краю сцены)

Аман:              (отрешённо глядя в зрительный зал) Да сгинут во веки веков враги Амалекитян!

                (Аман в остервенении дважды рубит мечом воображаемых врагов)

                (затемнение)

                Сцена 23

                Царский дворец. Царь и Царица возлежат на ковре и играют в шахматы. Шахматные фигуры большие и тяжёлые. Царь сделал ход, Эстэр своим ходом снимает одну из фигур Царя. Это же повторяется ещё раз.

Ксеркс:         (огорчённо) Ну вот, я опять проигрываю тебе, Эстэр. Насколько же труднее двигать фигуры на этой доске, чем управлять государством.

Эстэр:           Повелитель, не сочти мои слова за дерзость, если я возражу тебе, но думаю, что твоё бремя власти куда тяжелее и опаснее, чем эта игра. Ведь приходится тебе постоянно двигать фигуры, но только живые. Вот берёшь ты слона и продвигаешь его вперёд (Эстэр показывает это на шахматной доске). А слон возьми и скажи: «Я уже не слон, я – король!». А цвет его белый на глазах превращается в чёрный. И вот она, смута в государстве.

Ксеркс:         Я постоянно думаю об этом, Эстэр. Но скажи, как управлять державой так, чтобы никто не захотел посягнуть на власть Царя?

Эстэр:           Взгляни на эту доску, Государь, когда игра только начинается. На каждую чёрную силу есть равная ей белая сила. Это твоя держава, Повелитель. Пока силы добра и зла уравновешены, смуты не будет.

Ксеркс:         Так что, по-твоему, я один из этих королей?

Эстэр:           Господь Бог поставил тебя над твоим государством, и ты владычествуешь над ним, как Сам Он владычествует над всей землёй. А чёрные и белые силы – это твои подданные, Владыка.

Ксеркс:         Как узнать Эстэр тех, кто верен мне своим сердцем, и тех, кто ждёт случая, чтобы предать меня?

Эстэр:           Верным будет тот подданный Царя, который не потребует за свою службу ни почестей, ни подарков.

Ксеркс:         Скажи мне, Эстэр, чем околдовала ты всех во дворце? Даже мои жёны любят тебя. А моя мать, Атосса, видит в тебе свою дочь.

Эстэр:           Если это действительно так, Государь, то я думаю потому, что я даже в мыслях не желаю никому зла.

Ксеркс:          Вашти тоже никому не желала зла, однако, в чём только ни обвиняли её. То ли дело Царица Эстэр. Не слышал я о тебе слова худого. Говорят только о твоей доброте и мудрости. Говорят, что ты можешь заглянуть в сердце человека и открыть все его помыслы. (после короткой паузы; в раздумье) Эстэр, мне предстоит новый поход в Грецию. Аман – мудрый правитель, но он поведёт войско. На кого я оставлю державу? Царица, ты могла бы на время моего похода стать правительницей.

Эстэр:           Прости меня, Государь, но не женское это дело – повелевать. Женщина должна всей душой любить мужа своего, всю жизнь свою посвятить ему. Если ты отправишься в поход, я буду молить Господа Бога, чтобы он вернул тебя мне целым и невредимым. Повелитель, моё сердце переполнено любовью к тебе. Разве найдётся в нём хотя бы малое место для любви к власти?

Ксеркс:          Эстэр, мне кажется, я бы не любил тебя столь сильно, если бы ты думала иначе.

                (Ксеркс потянулся к Эстэр и случайно зацепил рукавом какую-то шахматную фигуру на доске; фигура упала и ударилась о доску с сильным звуком; Эстэр вскрикнула от неожиданности; оба быстро глянули на доску; Эстэр заметила интересную комбинацию на доске)

Эстэр:           Государь, если ты сделаешь вот такой ход, …

                (Эстэр берёт шахматную фигуру Царя и ходит ею)

Эстэр:           … то ты выиграл!

                (Ксеркс тоже посмотрел на доску, и что-то понял)

Ксеркс:          Действительно, выиграл!

                (Ксеркс смотрит на Эстэр, а потом начинает радостно смеяться; Эстэр заражается от него смехом)

                (затемнение)


                Сцена 24

                Площадь перед дворцом; народ заполнил проходы в зрительном зале; выходит глашатай, разворачивает свиток и читает указ Царя.

Глашатай:    Так говорит Царь Персии Ксеркс сын Дария из рода Ахеменидов: Величайшего из мужей Персии, близкого друга Царя, первого мудреца государства, доблестного военачальника Амана сына Гамедаты, ведущего свой род от славного царя Амалека, объявляю Верховным Правителем Персии. Повелеваю всем подданным моей державы, будь то люди знатного или низкого происхождения, при появлении Верховного Правителя падать ниц как перед самим Царём. Отныне все государственные вопросы находятся в ведении Верховного Правителя, который по своему усмотрению может казнить и миловать.

(глашатай и воины покидают площадь; среди народа раздаются реплики:
                - Ого, такого ещё не было.
- Так значит, и князья и сатрапы будут падать ниц перед нашим военачальником.
- Может и сам царь упадёт перед ним?
- Ты договоришься, Артон!
- Так ведь он теперь равен Царю. Лучше бы так и записали в указе, что военачальник теперь стал Царём.
- А вот, наверное, так и будет скоро.
- Ох, и отрежут же вам всем языки за ваши речи.
- Интересно, а что иудеи? Неужели и теперь в ноги Аману не повалятся и не будут пыль лизать около его ног?
- Ещё как повалятся. Если все князья должны теперь перед ним падать ниц, то кто такие иудеи? А если не повалятся... То слышали? И казнить, и миловать Аман будет.)

                (затемнение)


                Сцена 25

                Площадь перед дворцом; народ на сцене и в проходах зрительного зала; каждый занят своим делом: куда-то идут, чем-то торгуют; беседуют; Мордехай в неизменном талите-гадоль посреди сцены покупает у торговца листы папируса; рассматривает их, проверяет качество, платит деньги и забирает себе; вдруг раздаются крики: «Преклоняться!», «Преклоняться!» сначала тихо, а потом всё громче; Слышны реплики среди народа: «Правитель», «Правитель идёт сюда»; на сцене появляется воин, который грозно кричит: «Преклоняться!»; за ним появляется Аман в сопровождении

Адальи; все, кроме Мордехая, упали ниц перед правителем; Мордехай один остался стоять в центре сцены; Аман подходит к Мордехаю; Аман спокоен, ведь всё идет по его плану.

Аман:            Как зовут тебя, недоумок?

Мордехай:    А кто же ты, Господин, ведущий беседу с недоумком?

Аман:            Ты не упал ниц перед Правителем Персии и этим нарушил указ Царя.

Мордехай:    Если бы я упал ниц перед Правителем, то нарушил бы целых три указа, два из которых – царские. Поэтому, Господин, моя вина оказывается в три раза меньше.

Аман:            Если ты думаешь, что твой гнусный язык спасет тебя от виселицы, то ошибаешься.

Мордехай:    Людям вообще свойственно ошибаться, Господин. Не ошибается только Царь вселенной, будь Он благословен. Ибо и моя и твоя жизнь в его руках.   

                (Аман отходит от Мордехая; Адалья подходит к отцу; они разговаривают между собой так, что другие их не слышат).

Адалья:         Отец, почему ты не прикажешь схватить его и повесить. Ведь он не упал ниц перед тобой.

Аман:            Это иудей, Адалья, и от виселицы он не уйдёт. Думаешь, для чего я указ написал? Пусть и дальше иудеи возбуждают ненависть черни. Вот увидишь, когда мы уйдем, толпа расправится с ним (Аман незаметно указал на Мордехая).

                (Аман и его люди уходят; народ поднимается с колен; Мордехай    продолжает стоять со взором, обращённым к небу; среди народа раздаются реплики:
- На месте Правителя я бы этого иудея изрубил в куски.
- А зачем Правителю марать руки об этого прокажённого? Он даст, кому надо, приказ, и прикончат его.               
   - Не только его, но и всех их кончать надо. Гордые слишком, и плевать им на законы Царя. Мордехай медленно уходит; реплики продолжаются:
- Смотрите, улепётывает!
- А что, если мы его сами прикончим. Ведь нет никого, кто заступится.
- Правильно, убьём и разбежимся.
- Ладно вам, пусть живёт пока. Правитель сам до него доберётся.
   - Вот увидите, правитель убьёт его и отрежет ему уши по нашему обычаю. 
- И то верно. Будь я проклят, если этого иудея не повесят на дереве)

                (затемнение)


                Сцена 26

                Иудей-автор сидит за столом с каламом в руке; перед ним чистый папирус; на столе светильник, чернильница.

Иудей-автор: (исполненный вдохновения, глядя куда-то в пространство) И увидел Аман, что Мордехай не становится на колени и не падает ниц, и преисполнился Аман ярости. И счёл презренным для себя наложить руку на одного Мордехая, ибо рассказали ему, из какого народа Мордехай. И задумал Аман истребить народ Мордехая, всех иудеев во всём царстве Ксеркса. Изо дня в день бросали перед Аманом пур, то есть жребий. И выпал жребий на тринадцатый день двенадцатого месяца, то есть месяца Адара.

                (Иудей-автор обмакнул калам в чернильницу и начал писать своё сочинение на папирусе справа налево)

                (затемнение)


                Сцена 27

                Царский дворец; Атосса пришла к Царю по неотложному делу.

Атосса:         (протягивая Ксерксу лист папируса с текстом указа) Соблаговоли прочитать, Государь.

Ксеркс:         (принимая папирус) Что это?

Атосса:         Это первый указ Правителя, скрепленный твоей печатью. Он уже оглашён во всех областях Персии.

                (Ксеркс читает указ; сначала рассмеялся, а потом стал серьёзным)

Атосса:          Я тоже думаю, что это более чем серьёзно.

Ксеркс:          Пока Аман не наполнит казну, я его не трону, а потом … потом обдумаю его судьбу.

Атосса:         (забирая папирус из рук Ксеркса) Смотри, сын мой, чтобы не было поздно. Не забывай, что Аман – начальник над всем твоим войском.

                (затемнение)


                Сцена 28

                Дом Амана; накрытые столы; Аман пирует с сыновьями.

Аман:            (поднимая кубок с вином) Выпьем, дети мои, за тринадцатое Адара. Сам Господь Бог указал нам на последний день иудеев и Ахеменидов. Он же первый день

правления Амалека. Да будет день избиения иудеев во все века великим праздником нашим!

Аридай:        Да живёт вечно династия Амалека!

Арисай:        Да живёт вечно отец наш, Аман Великий, основатель династии!

                (все пьют)

Аман:            Наш следующий шаг – письма во все сатрапии об истреблении иудеев. (обращаясь к Парафе) Возьми дощечку, Парафа.

Парафа:         (вынимая из сумки вощёную дощечку и калам) Она всегда при мне, отец.

Аман:            (диктует текст письма; Парафа записывает) Волею Ахурамазды Царь царей Ксеркс из рода Ахемена – всем сатрапам Персии. Есть в моей державе один преступный народ, порождение злого Ангра Маинйу. Он уличён во лжи, воровстве и подстрекательстве к мятежу против власти Царя. Народ этот, иудеи, всегда хотел отделиться от моего государства, а потом захватить власть над ним, а всех персов и другие народы превратить в рабов. Так вот, не бывать этому! Повелеваю всем сатрапам в тринадцатый день месяца Адара силами подданных истребить преступных иудеев – от отрока до старца, и детей, и женщин, а имущество их разграбить. Повелеваю также всем сатрапам внести половину награбленного имущества в царскую казну в виде налога. Указ этот строго секретный и подлежит оглашению не раньше двенадцатого дня месяца Адара. Военным гарнизонам, находящимся в городах сатрапий, участвовать в истреблении иудеев запрещаю. (Аман умолкает)

Парафа:         (заканчивая писать) Готово, отец.

Аман:            Завтра же утром гонцы с письмами во все сатрапии должны покинуть Сузы.

Далфон:        Отец, разреши нам немедленно позвать писцов.

                (затемнение)


                Сцена 29

                Иудей-автор сидит за столом с каламом в руке; перед ним чистый папирус; на столе светильник, чернильница.

Иудей-автор: И написаны были письма, как приказал Аман, к сатрапам царским. Всё было написано от имени Царя Ксеркса и скреплено царским перстнем. И разосланы были письма с гонцами во все области царские, чтобы истребить, убить и погубить всех иудеев: от отрока до старца, и детей, и женщин – в один день, в тринадцатый день двенадцатого месяца, то есть месяца Адара, а имущество их разграбить.

                (Иудей-автор приготовился писать; он слышит топот копыт лошадей, которые несут гонцов во все стороны света; топот постепенно стихает вдали)

             (затемнение)


                Сцена 30

                Покои Царя; Ксеркс и Фидима возлежат у накрытого стола; Ксеркс потягивает вино из кубка; Фидима играет на арфе приятную мелодию.

Ксеркс:          (в сердце своём) Удивительно, как звуки этой арфы похожи на голос Эстэр.

Фидима:        (резко прекращая играть и откладывая арфу в сторону) Повелитель знает не всё о Царице Эстэр.

Ксеркс:          Вот как? Говори! (Ксеркс допивает вино из кубка, но продолжает держать кубок в руках)

Фидима:        Царица Эстэр совершила самое тяжкое преступление – солгала Царю. Для таких, как она, один закон – смертная кара.

                (Ксеркс в гневе поднимается и становится на ноги; поднимается и Фидима)

Ксеркс:          В чём же была её ложь?

Фидима:        Царица Эстэр солгала, что она сирота и будто бы не знает, какому народу принадлежит. На самом же деле её слуга Атах каждый день носит письма от неё одному старому иудею. А всем известно, что иудеи не исполняют законов царя, что это самый враждебный Государю народ. Потому Царица и лгала моему Повелителю, чтобы он не лишил её царского достоинства. Ну а тот старый иудей, как нам стало известно, отец Царицы.

Ксеркс:            (строго) Кому это, нам?

Фидима:          (испугано) Твоим жёнам, Повелитель.

Ксеркс:            (спокойно) Убирайся!

Фидима:          (испугано) Государь!

Ксеркс:            (кричит в гневе) Убирайся!

                (вбегают стражники, на ходу обнажая мечи, и останавливаются; Фидима кланяется и задом отступает к выходу; один стражник знаком показывает другому, что надо быстро выйти; стражники выходят; Ксеркс остался один; Ксеркс слегка приподнял палец; появляется Ахрафей и кланяется)

Ксеркс:          Скопца Атаха ко мне!

Ахрафей:       Государь, Царица Эстэр просила …


Ксеркс:          (перебивая Ахрафея, грозно) О Царице Эстэр ничего больше не желаю слышать.

Ахрафей:       Прикажешь, Государь, отвести её в темницу, как и Царицу Вашти?

                (Ксеркс в гневе бросает в Ахрафея пустой кубок, который он всё время держал в руках; Ахрафей не шелохнулся, когда кубок попал ему в грудь, поднял с ковра упавший кубок, поклонился и задом направился к выходу)

                (затемнение)


                Сцена 31

                Дом Мордехая; только что вошёл Йегуда; Йегуда перепоясан мечом и сильно возбуждён; его встречает Мирьям.

Йегуда:          Шалом, Мирьям!

Мирьям:        Шалом! Йегуда, учитель ещё не вернулся из суда. Будешь ждать?

Йегуда:          Да, конечно.

Мирьям:        Я принесу тебе вина?

Йегуда:          Благодарю, Мирьям, не нужно.

Мирьям:        (озабочено) Что-нибудь случилось?

                (Йегуда не заметил вопроса Мирьям – он уже погрузился в свои мысли; Мирьям слегка поклонилась и вышла; Йегуда остался один; сначала он в волнении ходит по комнате, как лев по клетке; волнение нарастает; достал из своей одежды лист папируса, свернутый в трубочку, развернул и читает на ходу, рычит, как разъярённый лев, сворачивает папирус, сжимает его в кулаке; потом прячет в одежде; в воображении своём Йегуда видит смертельного врага своего, останавливается на краю сцены лицом к зрителям и обращается к нему.)

Йегуда:          (выкрикивает) Ты, безмозглый Царь! Собака, лакающая вино! Кучка греков раздавила твою несметную армию. Так теперь ты замыслил истребить народ Господень? Стратег гарема! Главарь евнухов! Разбойник! Руку поднял на иудеев? Жив Господь, перед которым стою! Я ураганом пройду над твоим царством. Камня на камне не оставлю. Истреблю всех врагов наших.

                (Йегуда выхватывает меч из ножен и потрясает им; в это время в комнату вошёл Мордехай; в ужасе и негодовании смотрит он на своего ученика; Йегуда не замечает Мордехая.)

Йегуда:           Ты слышишь меня, язычник необрезанный, пёс блудливый! Йегуда сын Азарии вызывает тебя на бой!

                (с этими словами Йегуда вступает в бой с воображаемым противником; наносит удары по всем правилам фехтовального искусства; молнией сверкает меч в руках его; Йегуда являет собой безумную машину смерти; в последний момент страшный колющий удар в грудь воображаемого врага; рывком извлекает Йегуда меч из груди противника и привычно вытирает кровь о свой рукав; привычным движением руки победитель отправляет меч в ножны; весь поединок продолжается всего несколько мгновений; развернувшись для новой словесной атаки, Йегуда замечает Мордехая.) 

Йегуда:           (замерев от неожиданности и стыда; в душе проклиная себя за несдержанность, говорит тихо, почти шепчет) Учитель!

Мордехай:      (грозно) Зачем тебе это, Йегуда? (Мордехай глазами показал на меч)

                (Йегуда ещё не окончательно пришёл в себя; растеряно оглядев себя и ничего не найдя, вопросительно уставился на Мордехая)

Мордехай:      (указывая рукой на меч) Я спрашиваю, зачем тебе этот нож мясника? Тебе ли заповедал Ицхак, праотец наш: «Мечом твоим ты жить будешь»?

                (Йегуда, наконец, полностью приходит в себя; поняв, что учитель стал свидетелем его гнева, сгорая от стыда, Йегуда отстёгивает пояс с мечом и с ненавистью бросает его на пол, падает на колени перед Мордехаем, целует край его одежды.)

Йегуда:           (почти рыдая) Прости меня, учитель!

Мордехай:      (поднимая Йегуду) А теперь расскажи, что случилось. Ведь ты собирался отплыть в Грецию.

Йегуда:           (поднимаясь с колен) Учитель, страшная беда заставила меня бросить всё и мчаться к тебе стрелой.

Мордехай:    Какая беда обрушилась на тебя? Что-то случилось с твоей семьёй? Говори скорее.

Йегуда:          Гонец моего друга Атана, сатрапа Гиркании, разыскал меня в Финикии перед самым отплытием. Атан прислал мне копию секретного указа Царя об истреблении иудеев во всех областях Царства. Вот она.

                (Йегуда передаёт Мордехаю лист папируса с указом царя; Мордехай читает)

Мордехай:    Да будет благословен великий Господь наш, Судья истинно справедливый!

                (Мордехай садится на стул, почувствовав слабость в ногах)

Мордехай:    Восстали на нас враги иудеев и ищут погибели нашей. … Это из-за меня, Йегуда, из-за меня написан этот указ. На площади перед дворцом я не упал ниц перед Аманом, Правителем Персии. И вот, он решил отомстить не только мне, но и всем иудеям.

Йегуда:          Учитель, ты и не должен был падать ниц перед идолом, даже если этот идол в образе человека. Не Господь дал власть Аману, а человек. Того иудея, который упадёт перед идолом, ждёт самая суровая кара. Ведь это грех перед Господом нашим. Учитель, я бы поступил так же, как и ты.

Мордехай:    (читая снова и снова, вдумываясь в текст) … истребить иудеев от отрока до старца…

                (Йегуда бросил взгляд на свой меч)

Йегуда:          Учитель, мы вооружим всех мужчин, которые могут держать меч. Создадим отряды обороны в каждом городе. Время для этого есть. Нам нужно продержаться только один день – тринадцатого Адара.

Мордехай:    (в размышлении) Не с Самим ли Господом ты воевать вздумал, Йегуда? (погружаясь в свои мысли на несколько мгновений, отрешённо цитирует писание) «И возгорится гнев Мой на вас, и сокрою лицо Моё от вас за все беззакония, которые сделали вы, обратившись к богам иным, и наведу я на вас мстительный меч за грехи ваши в отмщение за завет попранный, и истреблены будете с лица земли, и пожрёт вас земля врагов ваших».

Йегуда:          Но как же нам спастись тогда, учитель?

Мордехай:    (вставая и отрешённо глядя куда-то вдаль, видимо что-то осознав) Если они истребят иудеев, погибнет наше учение. (кричит Йегуде) Ты это понимаешь, Йегуда? Они уничтожат наши книги, они сожгут нашу святую Тору. К кому тогда придёт Помазанник Господень, и кто спасёт его?

                (Мордехай зарыдал от горя и разорвал одежды свои)

Мордехай:    (плача) Я должен немедленно идти к Царю.

                (затемнение)


                Сцена 32

                На сцене в полумраке при свете свечи или масляного светильника Иудей-автор (поэт) сидит за столом. На столе чистые свитки папируса, чернильница, калам.

Иудей-автор:   … И разорвал Мордехай одежды свои, и возложил на себя вретище и пепел, и вышел он на дворцовую площадь, и дошёл он до царских ворот, и закричал криком великим и горестным, и узнали иудеи, что делалось, и была скорбь большая у иудеев и пост, и плач, и причитания, и были вретище и пепел постелью для многих.

                (Иудей-автор обмакнул калам в чернильницу и начал писать своё сочинение справа налево)

                (затемнение)


                Сцена 33

                Площадь перед дворцом; царские ворота, перед которыми стоят два стражника в полном вооружении; каждый из них держит копьё; Мордехай со слезами на глазах перепоясанный вретищем, состарившись за один час на двадцать лет, плетётся в сторону ворот; волосы и борода его взъерошены, одежды разорваны; народ (персы и иудеи) поражены тем, что видят, не могут ни с места сойти, ни слова сказать; подходят новые люди, их уже много и в проходах зрительного зала, и на сцене; среди них появляется Йегуда; Мордехай подходит к воротам и пытается войти; один из стражников грубо хватает его за шиворот свободной рукой и толкает подальше от ворот на край сцены; Мордехай упал на живот головой в сторону зрителей; к нему подбежали двое иудеев с криками «Рабби! Рабби!», хотели помочь ему подняться, но он из последних сил отстранил их; через мгновение он приподнялся со стоном встал на колени и, рыдая, обращается к Богу в страстной молитве.

Мордехай:     Боже наш, Боже великий, сильный и страшный. Господи, могущество, и слава, и победа, и великолепие, и всё, что на небе и на земле, Твоё. И ныне, Боже наш, мы славословим Тебя и хвалим величественное имя Твоё. Боже мой, да будут очи Твои отверсты и уши Твои внимательны к молитве на месте сём. Стыжусь и боюсь поднять лицо моё к Тебе потому, что беззакония наши стали выше головы, и вина наша возросла до небес. И ныне что скажем мы, отступившие от заповедей Твоих. Как оправдаемся мы словами бесполезными и речью, не имеющей никакой силы. Как страшен суд Бога нашего! Уже извлёк Господь меч Свой из ножен Его. Меч наострён и вычищен и сверкает, как молния, и отдан будет в руки Аману сыну Агага сына Амалека – врагу иудеев, убийце нашему, который зачал зло, забеременел ложью и родил преступление. И отданы будем мы под меч в тринадцатый день месяца Адара. Изрубят нас враги наши мечами своими, и убьют сыновей и дочерей наших, и дома наши предадут грабежу, и сожгут огнём. Ибо осквернили мы себя идолами своими, и корыстолюбие наше не имеет границ. Господи, обращаемся к Тебе всем сердцем своим, всей душою своей, ибо велико страдание, которое постигло нас. 

                (все иудеи, которые до сих пор пребывали в оцепенении, упали ниц перед Господом; среди них послышался плач нескольких человек, который продолжается до конца молитвы Мордехая.)

Мордехай:     (не прерываясь) Услышь с неба, с места обитания Твоего молитву нашу и прости народу Твоему, в чём он согрешил перед Тобой. Да будут провозглашены пост и покаяние среди  иудеев, чтобы смириться нам пред лицом Бога нашего и просить у него пощады и помилования. Господи! Не в ярости Твоей обличай нас, и не во гневе Твоём наказывай народ Твой. Ибо в смерти нет памятования о Тебе: во гробе кто будет славить Тебя? Будет ли наш прах возвещать истину Твою? Ты ненавидишь всех, делающих беззакония. Так укажи нам, Господи, пути Твои, направь нас. Да будет закон Твой в сердцах наших. Обрати нас к Себе Господи, и мы обратимся; обнови наши дни, как древле. Восстань, Господи! Спаси нас и сохрани, ибо блажен человек, который на Бога
возлагает надежды свои, только на Него уповает. Да будешь Ты благословен, возлюбленный Господь наш, судья истинно справедливый! Амен.

                (Мордехай поднимается с колен; иудеи тоже поднимаются с колен и обступают Мордехая; слышны вопросы: 
- Учитель, разве поклоняемся мы идолам, ведь знаем мы, что Господь един?;
- Учитель, почему Господь хочет истребить нас?;
- Неужели мы творим беззаконие?).

Мордехай:     (убеждённо) Страсть к наживе и сребролюбие – вот наши идолы; одних только купцов в народе нашем, как звезд на небе. Потому и разграбят враги дома наши. Мерой за меру воздаёт Господь! Истребят нас потому, что кто-то из иудеев проливает кровь людскую, кровь творений Господних!

                (Йегуда, озираясь, покидает собрание; послышался вопрос:
                - Скажи, рабейну, что делать нам теперь?)

Мордехай:     Сказано в писании: «Блажен тот, чьи помыслы о бедных!». Так вот, раздайте всё имущество своё бедным, посылайте подарки ближним своим, соседям, родственникам, всем, кто нуждается в помощи, и ничего не просите взамен.

                (послышался вопрос:
- А язычникам? Неиудеям тоже мы должны подарки посылать?)

Мордехай:     (после секундного размышления) Неиудеям тоже… (с ещё большим воодушевлением) В первую очередь неиудеям. Царь вселенной возлюбил все творения Свои. Какой же смертный грех совершим мы, рабы Бога единого, если не возлюбим язычников? Быть может, тогда Господь смилостивится над нами и отменит приговор Свой.

                (затемнение)


                Сцена 34

                Дом Амана; Аман в бешенстве разгуливает по комнате перед сыновьями.

Аман:          (кричит) Проклятый иудей! Как мог я оставить его в живых? Бог помутил мой разум! Почему я не велел изрубить его тогда, прямо на дворцовой площади?… Золото… моё золото хочет раздать черни. Повесить его! Повесить на дереве! На дереве высотой в пятьдесят локтей! Пусть видят моего лютого врага со всех концов города!

Аридай:      Отец, прежде чем ты повесишь иудея, позволь нам выбить из него имя предателя. Ведь копия секретного указа как-то оказалась в его руках.

Далфон:      Я знаю это имя.

                (Аман и все остальные сыновья с огромным удивлением смотрят на Далфона)

Далфон:      Сегодня утром я просматривал донесения военачальников сатрапий. Прексасп сообщает из Гиркании, что иудейский купец Йегуда сын Азарии во время его отсутствия подавил мятеж черни в столице. Просит наградить этого купца по-царски.

Парафа:       (обращаясь к Далфону) А не тот ли это Йегуда, который не так давно купил у отца пятьдесят триер?

Далфон:      (отчётливо) Тот самый.

Аман:          (догадавшись, кричит) Предатель Атан! Самая лютая смерть ожидает тебя! Какую же казнь я изобрету для тебя! Ты будешь завидовать иудею, которого я прикажу всего лишь повесить на дереве. (после секундной паузы, обращаясь к Парафе) Парафа, возьми дощечку, напиши указ об этом мерзком лгуне. Пусть иудеи думают, что только его и казнят в тринадцатый день Адара. Недолго же им осталось ждать.

                (Парафа быстро достаёт дощечку и калам и готовится писать указ)

Аман:          (диктует) Так говорит Царь Персии Ксеркс …

                (затемнение)