Продолжение 23 Преступление...

Предыдуще http://proza.ru/2016/11/05/237

Когда мы подъехали к его дому, дождь хлестал, как из ведра. Водитель предложил переждать немного, пока схлынет страшный потоп. Только я приготовилась выразить своё возмущение, как мой М решил все одним словом - «ерунда», и возмущение как рукой сняло. Мы побежали через пустой двор (а я боялась соседей, которые имеют в Одессе привычку сидеть во дворах) и взлетели на второй этаж.
Он открыл дверь, поднял меня на руки и внёс в квартиру. С меня лилась вода. Он поставил меня на пол в прихожей, достал рядом из шкафчика огромное махровое полотенце, закутал в него и понёс в гостиную, оставив босоножки в луже в прихожей.

Он нашёл самое удобное место в гостиной – диван – и поставил на него. Моя грудь пришлась напротив его губ, и он немедленно использовал их, как мне хотелось. Когда он переместил их к груди над сердцем, я уже не могла позволить ему оторваться. Лифчика на мне не было, и я очень остро чувствовала сквозь облепившее меня легкое платье его губы на мне. Я так крепко прижала его голову к моей груди, что, замерев в истоме, не заметила, что он задыхается. Удивлённая тем, что он вырывается из моих объятий, я пришла в себя, слегка отстранила его и скорее услышала, чем увидела, что я натворила. А он, стараясь не подать виду, что произошло, опустил голову и, тяжело дыша, прижался ухом к моему сердцу. Только тут я почувствовала, как оно хочет выпрыгнуть из меня. Не желая прервать столь милое его касание, я махровым полотенцем обтёрла его слипшиеся на голове волосы и пришла в ужас от вида, в котором представила себя. Вдруг, как бы в ответ моим мыслям о моём виде, он отстраняется от меня, вглядывается в мои глаза и произносит:
- Боже, какая ты у меня прелесть.

«Любишь, любишь, любишь» - запело во мне и подняло моё настроение так, что мысль о моём виде исчезла сама собой. И только один легкий вздох-вопрос вылетел из меня:
- Любишь?
Он не ответил, а поднял меня и, держа на уровне глаза-в-глаза, медленно закружил. Так висеть мне было неудобно, и я обняла его за шею. Так уже можно было наслаждаться этим объятием вечно. Но – опять отрава из рецептов мамы В сыграла со мной злую шутку. Из её объяснений следовало, что «мужчина вообще» и «женщина вообще» не лично виноваты в сексуальных желаниях – такова их природа. Только женщина может скрыть от мужчины своё "возбуждение", а мужчина – нет. Он не в состоянии «усмирить» свой родимчик, который обязательно должен возбудиться и превратиться в хотимчика, если сам мужчина возбуждён желанной женщиной. Размер его и твёрдость при этом значительно увеличиваются для того, чтобы стал возможным желанный ими акт. Соответствующие картинки не оставляли никаких сомнений, что это можно будет обнаружить у него. Но, будучи плотно к нему прижатой, я не чувствовала ничего похожего. Жуткий вывод потряс меня.
 
У меня уже не было комплекса неполноценности. 'В' помогла мне избавиться от него, заставляя подходить к одиноким парням на нудистском пляже, демонстрировать себя и разглядывать их родимчики. Ни разу не было «осечки» - у всех родимчики реагировали на меня безотказно, a скабрезности меня не задевали, ибо цель оправдывала средства.

Никаких сомнений не оставалось в том, что я его не возбуждала! А т.к. я уже была уверена в себе, то причина могла быть только в нём. К такому повороту событий я не была готова никак. От неожиданности я просто потеряла рассудок. Очевидно, вместе с ним во мне не осталось ни капли приличия, если я, перестав чувствовать что-либо, отстранилась от него, посмотрела вниз между нами и, не увидев ничего ожидаемого под промокшими и прилепившимися к нему брюками, просто ляпнула:
- Покажи.

Через несколько дней мы смогли спокойно обсудить всё, что случилось. Чтобы не излагать это обсуждение отдельно от этого описания, я объединяю запись с  обсуждением. Мне это требуется вот почему. В моём дневнике сначала было описано всё, что случилось, а потом через много страниц – наше обсуждение этого. Когда я попыталась представить, как будет восприниматься читателями моё одностороннее описание случившегося – т.е. как это виделось и чувствовалось только мною – получалась только интригующая острота описания, а не история нашей близости. Я уже даже подумывала, что надо описать не событие, а его обсуждение. Попробовала – не получается передать мои и его ощущения. Именно тогда я впервые поняла пользу обсуждать с ним всё - ВСЁ абсолютно. Одним из первых таких обсуждений было эмоциональные ощущения от вида обнажённогого мужского и женского тела. Странно, но нигде я не читала такого.

Как только я произнесла это злосчастное «покажи», он подумал примерно так (он медленно подбирал слова, чтобы лучше донести до меня содержание мятущихся мыслей):
«Боже мой, зачем? Так хорошо сейчас! Сказать 'не надо'? А что 'не надо'? Она хочет секс или это просто любопытство девочки, которая меня любит? Она же девочка, а не взрослый парень, как я, она не может ещё хотеть секс, как я. Она наивна, как Татьяна. Она хочет чистейшую любовь, любовь без грубости, которая обязательна при сексе. Я изо всех сил старался, чтобы никак не покоробить её чувство. Только поэтому она такая открытая со мной. А если бы я допустил хоть каплю грубости – это было бы ложкой дёгтя – вся её радость общения со мой исчезла бы. Как же быть сейчас? Что значит этот её настойчивый взгляд? Вдруг это просто любопытство девочки, которая никогда раньше не позволяла себе удовлетворить такое естественное любопытство. Какой ужас, если это правда! Что бы он не значил – я должен быть таким же, как был – никакой грубости – никакого намёка на желание секса с моей стороны. Пусть она делает со мной, что хочет, наверняка всё будет мне в радость. Но как поведёт себя мой орган? Что она может почувствовать, увидя это торчащее уродство? Наверно, упадёт в обморок. Так раздеваться или нет? Если нет, то нужно объясняться. Но как начать?»

Он меня отпустил и так покраснел, что я, испуганная, отступила на шаг, упёрлась в диван и остолбенела. Наши взгляды сцепились. Он стоял неподвижно и начал бледнеть. Из-за неспособности быстро без обдумывания подобрать подходящие слова он решил начать медленно раздеваться - в надежде, что что-то произойдёт. Он рассчитывал, что я пойму неловкость ситуации и возникнет возможность объясниться.

С нарастанием его бледности меня всё больше парализовывало. Вдруг он пошевельнулся, руки легли на ремень брюк и замерли. Я, разорвав контакт глаз, с трепетом внутри следила за продолжением. Он медленно расстегнул ремень, пуговицу, и замер, взявшись за змейку брюк. Во мне появилась первая мысль «Ну быстрее же!». Я уже не могла оторвать глаз от руки, державшей змейку. Отвечая моему желанию, змейка поползла вниз.
 
После того, как я опустила глаза и стала смотреть на его руки, он понял, что последняя надежда на то, что я не понимаю, чего хочу, не оправдалась, и придётся удовлетворить моё желание.

Под брюками оказались трусы, и мой страх ещё больше возрос – под свободно спадающими на теле трусами не было и намёка на то, что я ожидала увидеть. Теперь меня прострелила мысль – «Боже, как убежать от всего этого?»
За ответом на этот вопрос я обратилась к его глазам с мольбой избавить меня от этой пытки, а там был, как мне показалось, такой испуг, что это меня повергло в панику: «неужели там вообще ничего нет, что он так испугался?»

Когда при обсуждении я высказала ему это своё ужасное предположение – он просо онемел – на самом деле, после того, как он понял, что я действительно жду, что он разденется, он успокоился и только не хотел делать это быстро, чтобы это не показалось мне грубо, т.е. ничего похожего на страх он не испытывал, а в моём взгляде, в который я вкладывала мольбу избавить меня от этой пытки, он углядел мою просьбу «Ну, не мучай, давай скорее».

Следующим движением он отщёкнул кнопку впереди на трусах и они плавно упали вниз на брюки. Разгадка всего моего ужаса была чрезвычайно проста – под трусами были тугие плавки с верёвочными тесёмками сбоку. Он потянул за верёвочку, и они также упали вниз, освободив родимчик из плена. Простота разгадки и всё, что я натворила, смешалось у меня в голове и повергло в ужас. Но то, что я увидела через секунду, ввело меня в экстаз, заставивший забыть всё.

Ни одна виденная нами картинка не передавала и доли увиденной красоты!

Освобождённый из жуткого плена родимчик превратился в хотимчика! Кроме того - хотимчик был живой! Не неподвижный, а самостоятельно живой и «смотревший» вверх, на меня! Я ясно видела, как он чуть-чуть приподнимается и опускается. Гладкий, с тонкими жилочками по бокам, чуть голубоватой головкой с чуть приоткрытым вертикальным маленьким ротиком-дырочкой посредине. Он выступал не из тела, как я почему-то ожидала, а из точно таких же чёрных шёлковых волос, как на голове, которые я ужасно любила теребить, когда до них добиралась. Поэтому мне мгновенно захотелось запустить в них свои пальцы. Но под ними пристроились ясно различимые в их мешочке яички, о которых я знала мало, и они меня немного пугали. Теперь мною овладело напряжённое желание, чтобы он что-то сделал, чтобы разрядить нелепость нашего противостояния. А он не проявлял никаких намерений как-то что-то начать со мной делать. Хоть бы начал как-то меня раздевать, что-ли. Бледность с него начала сходить, но двинуться ко мне навстречу он не мог.
 
Брюки, трусы и плавки опутывали внизу его ноги – они лежали на неснятых сандалетах. Его глаза упёрлись в мои глаза. Похоже, ему в голову не приходило понимание, что нужно наклониться, снять сандалеты, потом брюки, трусы и плавки, а потом шагнуть ко мне и спасти от накатывающегося на меня обморока. Его руки безжизненно висели вдоль туловища. Хотимчик, ритмично вздрагивая, начал опускаться. Я совершенно потеряла способность думать.

А после того, как его родимчик получил свободу и превратился в хотимчика, и я не упала в обморок, как он предвидел, он успокоился и стал ждать дальнейших моих желаний. Единственное моё желание «покажи» он выполнил, в обморок я не упала, своего намерения – никакой грубости, никакого намёка на желание им секса – он собирался придерживаться неукоснительно, оставалось ждать, что я ещё захочу. Он просто стоял и наблюдал за мной. Он уже обдумывал, какой фразой выразить желание, чтобы и я разделась: скромнее «можно ли тебя попросить сделать то же самое» или чуть более настойчивее «твой повелитель ждёт от тебя того же».

То, что творилось со мной, наверное было предвестником обморока. Ноги подкосились сами. Я довольно сильно стукнулась коленями о пол и пришла в себя. Тем, что я опустилась на колени, т.е сдвинулась вперёд в направлении к нему, я приблизилась к нему настолько, что родимчик пришёлся мне на уровень носа – в двух-трёх сантиметрах. Я смотрела на него чуть сверху. Я ощущала прямо физическую боль смотреть на эту жалкую висюльку, ещё недавно бывшую гордым красавцем. Уж так мне захотелось поддержать его, что подставила под него ладошку. Вдруг он начал выпрямляться и почти ударил мне в лицо. Другой рукой я взяла яички, ощутив их твёрдость, как два камушка.

Жизнь ко мне вернулась моментально. Я почувствовала какую-то колдовскую силу, которой могу управлять им, таким желанным. И сразу мне захотелось поцеловать его, но только прекрасный хотимчик был передо мною, и ему достался этот поцелуй. А затем уже невозможно было не взять в рот эту прелесть. Я знала, что это очень острое ощущение, причём для него – особенно желанное и сладостное, и я не могла упустить такого благоприятного случая, понимая, что сейчас моя власть над ним стала безграничной. Доставить ему наслаждение для меня было не менее желанно, чем получить самой. И так захотелось довести его до оргазма немедленно – сделать ему такой неожиданный и прекрасный подарок, чтобы наша близость сразу вознеслась на верхний уровень желанного блаженства.

Что и как делать с хотимчиком я знала так же досконально, как и то, что должно произойти. Я знала, что если мне удастся вызвать 2-3 оргазма подряд – то сама уже не получу ничего. Но я навсегда останусь желанной в его памяти. Так что во мне боролись два желания – больше дать или сохранить часть тебя для самой себя. Не выпуская хотимчика, я потянула его на диван, и когда он сел, я очень удобно устроилась у него между колен. Я прямо чувствовала, что в нём играет желание этого наслаждения. Эгоизм побеждал, и я решила, что доведу его только до одного оргазма, чтобы после сна он мог дать мне такое же наслаждение, сделав при этом настоящей женщиной. Единственное, что было неожиданным для меня – это сила ударившей струи. Я едва успела её сглотнуть, как вторая струя – послабее – заполнила рот. Я её немного задержала, т.к. мне понравился лёгкий шоколадно-кофейный вкус. Удивлению моему не было предела – описания этого вкуса подружками никогда не были такими.
То, что этот вкус зависит от пищи “до этого”, я узнала oчень скоро.

Я ожидала у него успокоения, но этого не происходило, просто так прекратить ублажать его мне показалось неудобным, поэтому я продолжала ласкать его языком и руками. И вот я начала чувствовать нарастание оргазма в себе. Очень скоро я законвульсировала с такой силой, какой не бывало никогда при мастурбации. Меня это страшно обрадовало и поразило, т.к. я этого не знала из рассказов и не ожидала. Это вызвало у него беспокойство, и хотимчик моментально сник. Но теперь у меня к нему уже было чувство не жалости, а скорее, как у матери к своему беспомощному ребёнку – любовь и нежность.

Поцеловав его в своей ладошке, я, наконец, подняла глаза, пытаясь прочесть что-то на лице и в глазах у М. Я прочла там такую любовь, что вспыхнула от нового возбуждения. Чтобы что-то сказать, я попросила прощения «за самоуправство». На его «это было счастье» я ответила:
– Это мой первый подарок тебе, мой любимый. А теперь скажи, чем можно тебя укрыть, ложись и усни, я укрою тебя и пойду приведу себя в порядок.
Он выразил возмущение таким моим предложением:
- Что за глупости, какое «усни» - иди делай, что хочешь, и немедленно возвращайся. Я тоже здесь приведу себя в порядок.
Я мягко завалила его на диван и сказала:
- Послушайся меня, дорогой, поверь, что так будет лучше. Приляг, ты быстро уснёшь, так надо, чтобы нам обоим было хорошо. Дай мне ещё раз поцеловать тебя.
Он сразу подставил губы, а я впервые схитрила:
- Нет, ты сначала ляг и укройся, а потом я тебя поцелую.

И вот он укладывается, как котёнок, я снимаю его сандалеты и одежду, укрываю его покрывалом из соседней спальни и целую в губы и глаза. Он пытается ухватить меня, я выскальзываю, складываю его руки под покрывалом, ещё раз целую и прошу быть моей паинькой и принадлежать сегодня мне, обещая, что завтра я буду принадлежать ему. Этот довод действует безотказно. Он закрывает свои прелестные глаза и затихает. Уже через несколько минут он спит.
А меня опять разбирает желание обнять его и целовать, целовать, целовать, такого желанного и доступного.

Я ожидала, что он проспит час-два. Я приняла душ и пошла осматривать квартиру. Рядом на кухне заглянула в холодильник, обрадовалась наличием там всякой снеди – значит можно не выходить из дому два дня. Следующей оказалась его комната: диван-кровать, письменный стол, стенной шкаф и – множество моделей самолётов и почему-то каких-то моторчиков с пропеллерами. У меня мелькнула идея положить под стекло на письменном столе свою фотокарточку, которую давно уже хотела ему подарить, но не было подходящего случая. Я достала из своей сумочки фото и стала думать, как её надписать.
Взяла лист бумаги и стала записывать варианты. После перебора десятка самых любовно-эротических я надписала размашистым почерком на лицевой стороне:
«Твоё «это было счастье» всегда будет звучать во мне. Навсегда твоя». И поставила дату.
Страшнее надписи придумать было нельзя. Именно она послужила причиной и катастрофы и счастья. Но это будет потом, а уже сейчас приближалась моя личная беда.

Как раз на этом можно чутъ прерватъся и привести часть поэмки о нашем единении. Всего в ней 140 строф. Строки пронумерованы. Я буду выбиратъ из неё части, соответствующие изложенному.  В конце изложения первого раздела «Истории нашей любви и близости», занчивающегося свадьбой, приведу её полностъю.
Мы писали эту поэмку после свадьбы вдвоём - "по переписке" : он - из села, где отрабатывал назначение, я - из Ленинграда. Строчка за строчкой - переделка за переделкой. Он и потом вносил изменения.
Он никогда не распространялся о том, что чувствовал, когда писал мне, а я буквально жила этим почти пол года.

   6
Как всякую мою подружку,
Меня влекла мужская стать.
Пред сном, зарыв лицо в подушку,
Мечтала я «любовь отдать».
   7
Но окружавшие мужчины
Хотели только «одного»,
И были веские причины
Мне не влюбиться ни в кого.
   8
То он высок, то он уродлив,
То не умён, то он скупец,
Толстяк, ленив, а тот – похотлив,
Или «не к сердцу», наконец.
   9
Когда ж впервые увидала
Тебя, пришедшего за мной,
Я внутренне затрепетала
И загадала – будешь мой.
   10
Тебя в своих мечтах узнала,
Ты всем «запросам» угодил,
И так и этак примеряла –
По всем «статьям» ты подходил.
   11
Неделя быстро пробежала.
И вот уже, по уши влюблена,
Я над собой контроль теряла.
Решила, что отдать себя должна.
   12
Как ангел, ты лицом казался мне прекрасен,
Глаза - бездонной бирюзовой глубины,
Как Аполлон сложён, силён, и взор твой ясен,
И руки крепкие и тёплые нежны.
   13
Загадочен немного – математик,
Я ж – музыкант, что общего у нас?
Но ты был, как и я – в душе романтик,
А это значило - элитный класс.
   14
А перед этим от подруг я точно знала,
Как возбуждается всегда мужская плоть,
Когда та женщину любимую желала,
Мужчина этого не может побороть.
   15
Но у тебя я этого не замечала,
Когда меня в своих объятиях держал,
И в страхе, что тебя собой не возбуждала,
Я попросила, чтоб себя ты показал.
   16
Мне в жизни не забыть, как ты краснеешь,
От ужаса дар речи потерял.
Но вдруг ты страшно, как мертвец, бледнеешь,
Меня роняешь, но ... одежду снял.
   17
И лишь когда дрожащими руками
Развязывать тугие плавки стал,
Я поняла, что ныне между нами
Барьер последний в близости упал.
   18
Дабы в случившемся получше разобраться -
Могу ли девушкой приличною считаться,
Потом я эту сцену дома проиграла,
Как было всё у нас -  в деталях вспоминала.
   19
Как брюки опускал,
Не сняв свои ботинки,
Как орган твой восстал,
Прекрасный, как с картинки.
   20
Как волосы вокруг него курчаво вились,
Как в ритме с пульсом быстро он дрожал,
Яички как под ним в мошонке прикрепились –
Весь этот вид меня заколдовал. 
   21
Я помню – ты запутался в одежде
И двинуться навстречу мне не мог.
Та мелочь стала поперёк надежде,
Что ты меня возьмёшь, желанный бог.
   22
Я чувствовала, разум ты совсем теряешь,
Что надо снять ботинки ты не понимаешь,
К моим глазам припёк застывшим взглядом.
Я ж замерла и жду чего-то рядом.
   23
Твой орган опечаленно спустился,
А ты, к тому ж ещё, сильнее побледнел.
Мой разум совершенно испарился.
Страх потерять тебя вдруг мною овладел.
   24
Мне сердце подсказало,
Что я не смею ждать,
Что время убегало,
С ним – над тобою власть.
   25
Я разрыдалась, объяснить старалась
Свой страх, любовь к тебе, желанье и позор,
Бессвязно путалась, безбожно запиналась,
Боялась уловить твой возмущённый взор.
   26
И лишь когда последних чувств лишилась,
Решила встретить страшный приговор
В твоих глазах, а там любовь светилась.
Так мы вошли в любовный договор.
   27
Ты тихо молвил – надо нам расстаться –
В 17 рано нам детей иметь –
Себя проверить, в чувствах разобраться,
Любить друг друга крепко и – взрослеть.
   28
Да, ты романтик был, любить на расстояньи
В 17 лет – такие чудеса!
Но я была в таком же состояньи –
В мечтах я улетала в небеса.
   29
Ты очень умный был, как поняла я позже,
Что не сорвал готовый сладкий плод,
Тогда, чтоб в памяти твоей остаться твёрже,
Я приняла тебя с любовью в рот.
   30
Как эта мысль ко мне пришла, не знаю.
В мозгу свершился странный поворот.
Быть может, думала, я утопаю,
И это мой последний в жизни плот.
   31
Твой мёртвый орган бодро оживился,
Ты вздрогнул и легонько застонал,
С своей судьбой во рту моём смирился
И нежно голову мою прижал.
   32
Я oт подружек знала, что мне делать,
Чтоб ты оргазм желанный испытал.
Что с органом твоим чудесным сделать,
Чтоб ты меня навечно возжелал.
   33
Я знала, что могу почти мгновенно –
Мужских эмоций долго скованный порыв
Простым поглаживаньем непременно
Освободить в желанный плоти взрыв.
   34
Я задержалась, чувствам удивляясь,
Я чувствовала – всё в тебе поёт,
С твоим прекрасным органом играясь,
Я знала, что сейчас произойдёт.
   35
Ударившую в рот струю
Я радостно глотнула,
Как-будто жизнь спасла свою -
Власть над тобой вернула.
   36
Ты в шоке был, и я тобой владела,
Волшебной властью упивалася сполна,
Добилась я легко всего, чего хотела.
Твоей покорностью мне власть была дана.
   37
Ты так легко простил за «самовластье»,
Когда прощенья попросила под конец,
Сказал, смутясь, что «это было счастье»,
Я знала – оба мы готовы «под венец».
   38
(Я на себе счастливо испытала
Её «вся обомлела, запылала»,
А если бы Татьяна «это» знала,
Она б Онегина не потеряла).

Продолжение http://proza.ru/2016/11/06/915
.