Самовар

Летом 1953 года студент четвёртого курса первого медицинского института, двадцатилетний Кирилл Плотников устроился работать сезонным санитаром. Подмосковному военному госпиталю, переоборудованному под «Дом инвалида», срочно требовались сотрудники, а Кириллу осеннее пальто.
- Повезло мне необыкновенно! - он обсуждал заманчивые перспективы с друзьями-однокурсниками.
Плотников не стал рассказывать, что помогла энергичная мать и её медицинские связи. Она прошла всю войну военным хирургом и знала огромное количество нужных людей.
- Условия предложили райские! - одновременно радовался и недоумевал Кирилл. - Главврач обещал устроить проживание на территории, ездить в Москву не надо. Зарплата приличная, питание по высшему разряду. Там говорят места знатные, старая графская усадьба… Парк, пруд, считай, в санатории лето проведу!
После ускоренной сдачи летней сессии, в первых числах июня Кирилл тихоходной электричкой отправился к месту работы. Ехать предстояло часа два, убаюканный шелестом мелкого дождя за грязным окном Плотников заснул. Ему приснился отец, когда уходил на фронт. Девятилетний Кирюша повис у отца на шее, словно понимая, что видит его в последний раз.
- Нас извлекут из-под обломков, поднимут на руки каркас! - раздалось громкое пение под самым ухом спящего. - И залпы башенных орудий, в последний путь проводят нас!
- Кто так фальшивит? - Кирилл недовольно открыл глаза, чтобы посмотреть на мешавшего отдыхать певца.
Он всегда после навязчивых снов об отце просыпался не в духе. Перед деревянной скамейкой, на которой сидел Плотников, стоял одноногий инвалид и тянул жалобную песню о танкистах.
- Граждане подайте герою Курской битвы, - канючил он, увидев проснувшегося пассажира. - Я за вас кровь проливал…
- Иди с Богом! - возмутилась тучная соседка. - Знаем, где ты ногу потерял, выпрыгивал на ходу с трамвая и угодил под колёса!
Молодой ещё мужчина смутился, и быстро перебирая костылями, прошёл в другой конец вагона. Вскоре оттуда раздалось протяжное пение. Женщина повернулась к Кириллу и со злостью сказала:
- Житья от попрошаек не стало... - она искала поддержки у окружающих. - После войны их развелось немеряно, каждый второй герой…
- Я слыхал, - вступил в разговор коренастый мужчина, сидевший напротив, - по поездам милиция всех певцов собирает и отправляет в лагеря.
- Брехня! - авторитетно заявил бодрый старичок, сидевший через проход. - Не в лагеря, а в специальные учреждения. Там за ними государство досматривает, всё же страну защищали.
- Вот и ладненько, - подвела итог дискуссии соседка Кирилла и, вытащив кошёлку с провизией, принялась закусывать варёным яичком. - Лишь бы они людям не мешали…
Кирилл снова закрыл глаза, притворился спящим. Он не мог сформировать собственного мнения на взволновавший всех вопрос. Ему было жалко инвалида, но высказаться против общего мнения он остерёгся.
- Действительно, - подумал он, соглашаясь с общим мнением. - Мало ли где калека мог потерять ногу?.. Если всем подавать, себе ничего не останется!
На следующей остановке Плотников вышел и, перейдя небольшое поле, подошёл к обнесённому высоким забором поместью. Седой охранник, недоверчиво глядя на подозрительного студента, отвёл к пожилому главврачу. Тот направил Кирилла в отдел кадров и через два часа оформленный по всей форме практикант перенимал опыт работы у старшего санитара.
- Работа простая, - сказал санитар Акимыч. - Главное к ним жалость иметь. Солдаты всё ж таки...
С бытовыми условиями всё оказалось даже лучше, чем предполагалось. Он жил вдвоём с флегматичным поваром в уютной комнате каменного флигеля, но один вид пациентов мгновенно лишал людей душевного равновесия.
- Как они могут жить? - с дрожью в голосе спросил Кирилл.
- А куда деваться?! - уточнил санитар. - У кого родных нет, а от некоторых отказались…
Каких только калек не увидел Кирилл. Кто без руки, кто без ног, без глаз и со срезанным осколком снаряда лицом. В палатах плотно висел тяжёлый дух лекарств, пота и отчаянья обречённых на смерть людей.
- Господи! - ужасался впечатлительный юноша. - Неужели в таком состоянии можно жить, надеяться на лучшее, пить водку, наконец?
Надолго в спецучреждении из персонала никто не задерживался. Лишь Акимыч работал здесь несколько лет и в короткие минуты перекура сообщил:
- Я ить на войну не попал!
- Как так? - спросил студент.
- Броню имел как шахтёр…
Казалось, к его огромной костистой фигуре привыкли не только обитатели больницы, но и здания, деревья и птицы. С утра до вечера он неутомимо переворачивал лежачих, вывозил на свежий воздух неходячих и менял повязки на бесчисленных гноящихся ранах. 
- Ну и что тут удивительного? - лениво заметил Плотников. - Многие не воевали.
- Так-то оно так, но вишь-ка… - тянул слова Акимыч. - Наши страдальцы вроде как заместо меня раны получали!
Горообразный Акимыч выбросил докуренную махорочную самокрутку и пошёл менять подгузники парализованным. Особо тяжёлых он неопытному студенту не поручал.
- Рано тебе... - отнекивался санитар на предложения о помощи.
Кирилл замечал пару раз, как он давал тумаков особо шустрым подопечным, промышляющим мелкими кражами на выпивку и курево.
- Ненавижу пьяниц! - несколько раз говорил Акимыч напарнику. - Все наши беды от водки…
Первую неделю пребывания Плотникова на новом месте беспрестанно лил дождь.
- Всё лето коту под хвост! - пожаловался он Акимычу.
- Лето не жизнь, - философствовал старший санитар, - одного не жалко…
Начало лета выдалось дождливым. Казалось, природа тоже оплакивала ушедшего в марте месяце генералиссимуса Сталина. Кирилл в толпе рыдающих москвичей ходил смотреть на выставленный в колонном зале дома Союза гроб с телом покойного, потом чудом избежал смертельной давки.
- Как же мы будем теперь жить? - он задавал себе вопрос. - Как же люди могут, есть, спать, ходить в кино, когда Вождя не стало?
Потом погода, как и жизнь, наладилась. Кирилл втянулся в повседневные обязанности санитара и однажды пошёл купаться на заросший кувшинками пруд. После заплыва разомлел на солнышке и слегка задремал. Вдруг по выложенной камнем дорожке показалась сутулая фигура старшего санитара. Он нёс что-то в вытянутых руках и, остановившись в метрах двадцати впереди, начал вешать ношу на дерево.
- Странно, - подумал очнувшийся Кирилл, - Акимыч чего-то чудит… Может, украл что и прячет?
Он тихонько подкрался сзади и выглянул из-за широченной спины бывшего шахтёра. Тот прилаживал на торчащий сук объёмный мешок, из которого торчала человеческая голова…
- Ё-моё! - ахнул поражённый студент. - Что это такое?
- Твою мать! - выругался он. - Зачем подбираешься так тихо?
- Я посмотреть хотел…
- Смотри теперь, сколько влезет, - Акимыч обиженно шагнул в сторону. - Чудом не уронил «Самовара».
На крепком дубовом суку, на пеньковой верёвке, висел грязный брезентовый мешок, из которого торчала лысая голова. Заикаясь, студент спросил:
- Кто это?
- Человек!
- Как он туда влез?
- Обыкновенно поместился...
- Он что карлик?
- Сам ты карлик, - обиделся Акимыч и предположил: - У тебя бы не было рук и ног, тоже, небось, легко вошёл…
Казалось, необычный пациент никак не реагировал на любопытство незнакомого человека. На бледном, словно застывшая маска, лице, выделялись лишь тёмные, живые глаза. Потрясённый Плотников подошёл ближе, чтобы подробнее рассмотреть необычного больного и спросил:
- Как его угораздило этак?
- Как обычно, - успокоился отходчивый Акимыч и начал сворачивать гигантскую «козью ножку». - Ранило на фронте в 1943 году под Воронежем. Направили на лечение сюда, здесь военный госпиталь располагался.
- А как же он потерял руки и ноги?
- У него были множественные осколочные ранения. Ноги ему отрезали в полевом госпитале, руки тут, после начала гангрены конечностей.
Акимыч курил, с неодобрение, поглядывая на голубые небеса. Словно сидящий там забыл собственные обязанности и не присматривает больше за глупыми детьми.
- После взрыва снаряда «Самовара» вдобавок контузило и парализовало, - продолжал он, регулярно сплёвывая на землю. - Так что говорить и даже двигать головой он не может.
- Так как он живёт?
- Припеваючи… - пошутил весёлый санитар. - Мы с ним друзья, правда, «Самовар»?
Человеческий обрубок раз моргнул прозрачными веками. Пожилой медбрат весело закричал:
- Видал? Так он говорит да. Если нет, мигает два раза…
- А почему «Самовар!»?
- Сейчас поймёшь! - Акимыч шагнул к раскачивающему мешку. - Ест он только жидкую пищу, поэтому по-большому ходит редко, а по-маленькому я вот что придумал…
Он повозился у дна мешка и сквозь специальное отверстие стыдливо вывалился небольшой отросток, в котором с трудом узнавался мужской половой орган.
- Теперь он мокрым точно не будет, мужики прозвали пациента «Самоваром». Похож?
- С боку похож... - присмотревшись, определил Плотников.
- А как его зовут?.. Фамилия у него должна быть...
- Хер его знает!.. Просто «Самовар»...
Кирилл посмотрел на спокойное лицо человека без имени и ему стало страшно. Он подумал, что смог ли жить вот так, без рук и ног, без всякой надежды? Акимыч, как ни в чём не бывало, бойко рассказывал:
- Когда хорошая погода я выношу его после обеда и до вечера.
- Не скучно?
- Что ему в палате делать? - ответил он. - Здесь свежий воздух, птички поют. Иногда осенью даже вывешиваю в окне его палаты на третьем этаже, чтобы он смотрел сверху на парк.
- А вдруг ему не нравится?
- Нравится, что ты, - не согласился опытный санитар, - а ну мигни!
«Самовар» послушно мигнул веками без ресниц, Кирилл понял, что тому нравилось висеть на дереве. Между ними установились дружеские отношения. Добродушный студент научился различать малейшие изменения на лице товарища, любое красноречивое движение его глаз.
- Он чувствует тоже, что и я. - Плотников часто приходил в палату для тяжелораненых и читал «Самовару» книги.
Когда выпадал погожий денёк, он выносил того в парк. Высохшее тело почти ничего не весило и Кириллу не верилось, что он несёт в руках взрослого мужчину. Часто он представлял, что перед ним отец и рассказывал ему всю свою жизнь.
- Мать замуж так и не вышла, - лучшего собеседника для юношеской исповеди было трудно придумать. - Хотя один полковник настойчиво сватался… Она тебя забыть не смогла.
«Самовар» послушно раскачивался под порывами июльского ветра, Кириллу чудилось, что его глаза блестели по-особенному. В начале августа Плотникова попросили поработать в архиве, у него был каллиграфический подчерк, чрезвычайно редкий среди врачей. Разбирая папки с бумагами находящихся на излечении, он случай наткнулся на дело «Самовара».
- Не может быть… - он узнал его по номеру палаты и места кровати, а также по выразительным глазам смотревшего с пожелтевшей фотографии.
Сначала Кирилл не поверил, что писаный красавец в довоенной форме кадрового военного и есть «Самовар».
- Да у него же должна быть семья, красавица жена и дети! - вскрикнул юноша, рассматривая статного черноволосого офицера.
Плотников, воспользовавшись возможностями госпиталя, послал телеграмму в военкомат по месту прежнего проживания «Самовара»:
- Такой-то офицер числится ли в списках и живы ли родные?
Через неделю пришёл ответ, советская военная машина работала, как часы.
- На ваш запрос сообщаем, что Калмыков Иван Тимофеевич числится пропавшим без вести с 1943 года! - прочитал Плотников. - Семья в составе жены Евдокии Семёновны и сына Константина Ивановича в настоящее время проживают по адресу…
В глазах Кирилла потемнело, он представил, как обрадуется сын, узнав, что пропавший отец жив. Он побежал к «Самовару». Странно, но настоящая фамилия, которая была известна ему, никак не вязалась с нынешним видом инвалида, и он продолжал называть его прилипшим прозвищем.
- Они живы! - крикнул Плотников на ходу, обращаясь к одиноко висящему на дереве человеку. - Я нашёл твою семью…
«Самовар», широко раскрыв глаза, внимательно смотрел на взволнованного санитара.
- Ты не рад? - собеседник помедлил и моргнул два раза. - Но почему? Они обрадуются тебе… Прошло столько лет, а ты жив!
«Самовар» чётко мигнул два раза. Кирилл сильно обиделся на него, подумав:
- Я ведь так старался!.. Как настоящий Шерлок Холмс вычислил и нашёл его семью, а калека даже не поблагодарил.
Две недели они не разговаривали, только в предпоследний рабочий день, накануне начала осени, Плотников вынес подопечного на природу. Он накануне мучительно думал, почему «Самовар» не хочет известить семью о себе.
- Ты не хочешь, чтобы они тебя видели в таком состоянии? - догадался он, глядя в потухшие глаза инвалида. - Да?
«Самовар» опустил и поднял чуткие веки и по его бледным щекам покатились две прозрачные слезинки.
- Прости меня солдат, - после мучительной паузы попросил Кирилл, - я не хотел причинить тебе боль…
«Самовар» понимающе моргнул раз и блаженно закрыл уставшие глаза, до вечера он мог понежиться под тёплыми лучами засыпающего солнца. В день отъезда Кирилла шёл дождь. Акимыч вывесил его в окне палаты и Плотников, выходя из ворот санатория помахал ему на прощание рукой. Он никогда не узнал, что через час «Самовар» перегрыз верёвку на которой висел его мешок и упал на площадку внизу, выложенную природным камнем.
- Не захотел дальше жить, - заплакал Акимыч, когда хоронил его на кладбище в парке в том же мешке. - Сердце у него было здоровое, не надо было гонять кровь по конечностям! Мог бы прожить долгие годы…
Кирилл в это время ехал в Москву. В конце пути в вагон зашёл калека, запевший грустную песню о войне.
- Какая разница, где человек потерял ногу? - подумал студент, вспомнив висящего на дереве «Самовара». - В любом случае ему больно...
Когда инвалид, натужно ковыляя, добрёл до него, он достал из собранных на покупку пальто денег, отложенных из зарплаты, купюру и протянул опешившему нищему…