Иное измерение

               
То, что нельзя изменить жизнь, не изменившись самому, я поняла совсем недавно.

Заснеженное село Павловка в начале шестидесятых годов находилось в Акмолинской области. Сугробы наравне с крышами домов, сложенных из подручного стройматериала—самана. Это кирпичи больше обычных, из глины, смешанной с соломой. Солома - связывающее звено, не позволяет кирпичам при высыхании раскрошиться. Смесь набивают в деревянную форму, которую потом переворачивают вверх дном, снимают, саман остается на земле и проходит «обжиг» на солнце. Стройматериал экологически чистый в отличие от того же сайдинга. Зимой стены, выложенные из него, сохраняют тепло, летом защищают от жары.

       Я участвовала как-то в его изготовлении. Дело это коллективное, поэтому принято собираться всем селом. Это воскресник – свободный труд свободно собравшихся людей. Я переусердствовала в набивке смеси в форму, и у меня долго болело правое плечо. Вечером всех участников процесса ждал ужин с выпивкой в благодарность за помощь. Стены складывали потом из подсохшего самана. Вдоль улицы выстроились такие вот домишки, потому что иных стройматериалов в казахстанской степи и в помине не было.

       В Павловке жили преимущественно немцы. В начале войны их переселили из Поволжья в степь, где стояло несколько домиков чабанов. Они освоили местную методу домостроительства. Так появилась Павловка. Было здесь и коренное население, а в период освоения целины появились русские. Меня в это село забросила судьба из украинского городишки. О романтике жизни на целине пели репродукторы, показывали фильмы. В погоне за ней я приехала к брату.
 
       По вечерам все тянулись к клубу, где крутили фильмы, а перед началом в фойе танцы под баян. Отопление клуба было символическим, поэтому танцевали в пальто и валенках. Музыкальное сопровождение обеспечивал заведующий клубом. Репертуар у него был ограничен: вальс, немецкая гопса-полька. Дальше в действие вступал проигрыватель пластинок.

 Здесь я познакомилась с Надей. Танцуя в пальто, мы мечтали о том, что со временем у нас будут белые капроновые платья на чехлах. Я видела одно такое в бытность свою на Украине. Капроновая ткань была особым дефицитом, и позволить себе такую роскошь могла только дочь заведующей отделом центрального магазина и то только потому, что пела в самодеятельности. Ничем не выдающийся голосок подкрепили невиданным доселе платьем. Это вызывало тот ажиотаж, которым досаждают фанатки своим кумирам. Они воспринимаются представителями из другой жизни, которая – сплошной праздник, в отличие от постоянных житейских будней, в которых все пребывали. Капроновые платья – это предел моих мечтаний. Надя их никогда не видела, потому ее идеал был проще и выполним. Ситцевые платья она сошьет на машинке, когда летом поедет к родителям. А вся их прелесть и необычность будет в том, что по линии декольте они будут отделаны петельками из этой же ткани, которые образуют зубчики.

    Надя работала в школе, училась заочно в пединституте на физико-математическом факультете. После сельской школы в вуз поступить было непросто. Шел письменный экзамен. Экзаменатора позвали из  аудитории к телефону. Приглядывать за абитуриентами остался старшекурсник. Он объявил, что готов помочь, если кто затрудняется. Надя сориентировалась мгновенно:

       - Я забыла формулу всемирного тяготения.
   
      Она старшекурсника от себя не отпустила. У нее возникали вопросы еще и еще. Так и сдала с посторонней помощью письменный экзамен. Для меня это было ново. В мое сознание намертво было вбито, что правила – для всех. А тут получается, что Надя не поступила даже, а проникла в вуз через заднее крыльцо. Но получилось у нее это так естественно и даже элегантно, и было достойно подражания.

        Я смотрела на нее с низу в верх в прямом и переносном смысле, будучи ниже ростом на целую голову. И вот идем мы с ней. Я в самом модняцком пальто из темно-синего бостона, сшитом в хорошем ателье, с песцовым воротником, сутулясь, опустив голову.  Просто переставляю ноги, не заботясь о том, как выгляжу. Надя в мамином пальто идет, как по подиуму, подняв подбородок, несет себя, вся такая уверенная и в который раз мне напоминает:
 
       - Не сутулься!

        Мне всегда не хватало того, что называется физической культурой. С тех пор, как научилась читать, вечно с книжкой, свернувшись калачикам. Поза настолько стала привычной, что я, если и разгибалась, то только слегка.

       Надя всегда держала спину прямо. Квартировала она у учительницы Эрны Владимировны. На летнюю сессию  уехала в видавшем виды свитерке непонятного цвета, остановилась у дальней родственницы. Та говорила, что в свитере, должно быть, жарко. У Нади другой одежки не было, и она объясняла свое пристрастие тем, что по утрам бывает прохладно. Приехав, она сказала:

       - Жаль, что родителей не выбирают. Я бы выбрала побогаче.

       Не думаю, что она смогла бы поменять родителей, если, паче чаяния, ей и представилась такая возможность. Просто ей было трудно.
 
       Я хотела, как Надя, работать в школе. И вот мы едем в районный центр, появляемся в кабинете заведующего отделом образования. Я готова работать пионервожатой в любом отдаленном селе. Неожиданно меня назначают учительницей начальных классов в школу райцентра, потому что в одной из школ среди учебного года учительница вышла замуж и уехала. Спустя некоторое время поняла, что причиной неожиданного назначения была моя экипировка. Такое пальто, как у меня, было только у жены директора школы, расположенной в центре города, и у завуча этой школы и означало принадлежность к привилегированному сословию. Так что работу вожатой, да еще в отдаленном селе – сочли для меня при таком дресс-коде не подходящей. Я переселилась в районный центр. Надя иногда приезжала ко мне, я – к ней. 

        Как-то она в сельском клубе прочитала доклад «О дружбе и товариществе», присланный областным обществом «Знание». В нем о дружбе вождей мирового пролетариата Карла Маркса и Фридриха Энгельса, монолог Тараса Бульбы о товариществе, лирическое отступление автора из «Молодой гвардии», и еще  о том, как А. Герцен и Н. Огарев на Воробьевых горах поклялись в дружбе на всю жизнь и посвятить себя службе Родине. Я переписала себе его, чтобы постоянно напоминал о вечных ценностях. А с Надей мы поклялись, как Огарев и Герцен, сохранить дружбу на всю жизнь и не зря ее прожить, погрязнув в быте.

       С докладом получился казус. В школе, мне поручили прочитать доклад для старшеклассников. Я заявила тему. Его пришла послушать завуч Елена Николаевна.  Она была не из тех, кто, плетясь сзади, подталкивает коллектив волевыми методами. Яркая речь, неукоснительное соблюдение правил хорошего тона. Это была личность, которой хотелось подражать.  Конечно, я хотела как-то заявить о себе, но выяснилось, что доклад написала... она. Ожидание услышать нечто новое из темы, которую разрабатывала, не оправдалось. О плагиате речь не шла, потому что я объяснила, какими путями ко мне попал доклад. Но, видя разочарованное лицо Елены Николаевны, чувствовала я себя обескураженной.

       Зимой культурная жизнь Павловки  теплилась в здании сельского клуба с промерзшими окнами. Летом приезжали студенческие стройотряды со своими песнями. А это уже не гопса-полька, а представители другой цивилизации – веселой, яркой, блистающей юмором, уверенные в себе. Одетые в форму защитного цвета с логотипами вузов, шли по улице живописной компанией, чувствуя себя явлением среди аборигенов. Держались стройотрядовцы своей диаспорой, и все же Надя познакомилась с одним из них.

       Но до этого она познакомилась еще с одним молодым человеком, первым парнем на деревне, прибывшим на побывку сыном директора совхоза. У немцев чувство субординации развито особо, и сын директора совхоза – было особенно круто. А если еще учесть, что служил он на флоте и был высокий и видный! Звали его Федор, у него еще до призыва была девушка, но получилось так, что по заснеженным улицам гулял он не с ней, а с Надей. Надя заговорила с ним в клубе, завязалось знакомство. Как и при поступлении в институт, Надя и тут своего шанса не упустила.

 Время побывки подошло к концу. Надя его провожала. На ритуал высыпала посмотреть молодежь. Стояли на перроне. Около полуночи проходил единственный поезд Днепропетровск-Барнаул. Время стоянки – минута. За это время следовало добежать до вагона, указанного в билете, взгромоздиться коленом на нижнюю  ступеньку, потому что поезд прибывал не на первый путь, где был перрон, ухватиться за поручни, подтянуться на руках и стать второй ногой на ступеньку.

       Вообще на вокзал приходили постоянно, поглазеть на другую жизнь за тускло освещенными окнами вагонов, далекую и привлекательную, проносившуюся мимо саманных домишек, где день начинался затемно и посвящен был исключительно быту. И так изо дня в день. Жители Павловки тоже ездили, но не дальше районного центра, на этом же поезде.

       Приходившие поглазеть на другую жизнь в ночном поезде не обязательно мечтали в ней оказаться. Смотрели из любопытства. Телевизоров не было, Интернета – тем более, телефон – только в кабинете директора совхоза, сельсовете и на почте. А тут проносится, на минуту притормозив, совсем иная цивилизация.

      Прощание Нади было недолгим. Из сизого морозного воздуха Федор в своем матросском бушлате нырнул в тепло вагона, поезд медленно тронулся. Для Нади в молодом человеке важнее всего был рост. Мало кто подходил под этот параметр, потому что ее природа ростом не обидела. Федор подходил. Он служил на Дальнем Востоке, писал оттуда Наде.

       Неизвестно, чем бы это знакомство закончилось, если бы не появились стройотрядовцы. Надя уехала на лето в отдаленную деревню, где жили ее родители, и принялась помогать по хозяйству. Дом, в котором жили, нуждался в ремонте. Поскольку цемент был в большом дефиците, его заменял подножный стройматериал под названием кизяк.

      Поскольку стройотрядовцы появились и в отдаленной деревне, Надя, накрутив волосы на бигуди, чтобы вечером на танцах появиться во всей красе, завязывает голову платочком, из-под которого бигуди выпирают в разные стороны, берет соответствующую тару и идет по улице вслед за прошедшим стадом, собирая кизяк. К ней подходит стройотрядовец. Я бы сконфуженно ретировалась, устыдившись своего непрезентабельного вида и непрестижного занятия. Надя, выражая полную уверенность в том, что все так и должно быть, поговорила с молодым человеком, условились вечером встретиться в клубе. Стройотрядовец ушел, Надя набрала нужное количество стройматериала и направилась домой производить штукатурные работы, чтобы к вечеру закончить.

      Танцы, провожания, встречи. Время, как известно, не стоит на месте. Стройотрядовцы готовятся к отъезду. Юра подарил Наде коробку с тремя флаконами духов «Подарочные». Надя с присущей ей практичностью сказала:

       - Этого мне надолго хватит.

       Кроме коробки, была еще фотография Юры. Он сделал Наде предложение.

       - Ну, и что ты решила?

       - Поеду на сессию. Если сдам экзамены, останусь в школе работать. Если нет – выйду замуж. Учительская работа неинтересная. Каждый год тупо объяснять одно и то же. Поступлю в технический вуз в Москве.
 
       - Ты чудом поступила в провинциальный педагогический. Откуда уверенность, что тебя ждут в Москве, да еще в техническом? Там же конкурсы нешуточные.
 
      - А курсы подготовки в вуз зачем? Это прямая дорога. Иначе кто на них будет поступать, если это не гарантия?

       Заложенный в меня стереотип: чтобы чего-то в жизни достичь, нужно учиться, учиться, учиться. Это и есть прямая дорога. А через курсы – это опять-таки через заднее крыльцо. Несмотря на эту свою установку, я Надю зауважала еще больше. Нестандартно мыслит, добивается, чего хочет. Нужно учиться у нее предприимчивости.

       Жизнь вскоре раскидала нас. Я, преодолев неверие в собственные силы, поступила в институт. Надя вышла замуж и уехала в Москву. В холле института, где я училась, висел ящик, разделенный на ячейки по буквам алфавита. Однажды в ячейке с буквой, на которую начиналась моя фамилия, я неожиданно для себя нашла телеграмму от Нади. В ней сообщалось, что она будет проездом в городе, где я учусь. Московский поезд приходил в пять часов утра. Поднялась затемно и пешком через весь город двинулась к вокзалу. Городской транспорт еще не ходил. Надя и Юра вышли на перрон с горстью шоколадных конфет. Даже не вышли, а появилась, как праздник. Для меня они были посланцами столицы. Я спохватилась, что не прихватила с собой никакого сувенира, чтобы и для Нади встреча стала радостной и запомнилась. Когда теперь увидеться доведется!

        В следующий раз встретились через несколько лет. Надя приезжала навестить родителей. До районного центра, где я жила, она добралась поездом. Полдня надо было ждать автобус в отдаленное село. Утром он выезжал в районный центр, а во второй половине дня выдвигался обратно. Я к тому времени получила комнату в коммуналке. Выпили дешевого винца, посидели. И тут Надя привнесла праздник. У нее был фотоаппарат. Для меня это было невиданной роскошью. В комнате стояла металлическая кровать, самодельный стол и две табуретки. Это то, что я могла себе позволить. На фоне этой обстановки сфотографировались. Я проводила ее на автобус. Надя потом прислала фотографии. Когда теперь увидимся?

       Шли годы. Надя ездила по турпутевкам в Ясную Поляну, Киев, присылала снимки с подписью типа: «Я и Богдан Хмельницкий».  Училась она в МАИ, писала, что фирма этого вуза высоко ценится. Когда окончила, написала, что о своей работе, к сожалению, не может мне рассказать, потому что дала подписку о неразглашении, но можно было понять, что связано это с космосом. Сообщала о командировке в «городок на Волге» Байконур.

      Как городок мог оказаться на Волге, мне было непонятно, потому что я не раз его проезжала по пути в Алма-Ату. Не сам городок, конечно. Поезд останавливался возле одиноко стоящего в степи саманного домика - подобия железнодорожного вокзала, не привлекающего к себе внимания. Из поезда выходили военные и сразу размещались в ожидавшем их автобусе. Было понятно, что место их обитания находится в необозримом отдалении от этой остановки. Я знала, что за Надей водится привычка не то, чтобы привирать, но приукрашивать, напускать важность, объясняла это желанием изобразить мир немного лучше, чем он есть. Что в этом плохого?

       Я сдала последний экзамен, получила диплом. Теперь и у меня есть возможность ездить в отпуск, мир посмотреть. Я приобрела себе «ФЭД-2», научилась фотографировать, чтобы запечатлеть места, в которых побываю. Для начала выбрала Ленинград, потому что он больше других мест соответствовал моей цели «похватать культуры». До изнеможения бродила по улицам, рассматривая достопримечательности, музеям, театрам. Устав от отпуска, возвращаюсь в Москву, где должна пересесть на свой поезд. Из окна вагона увидела название поселка, где жила Надя. Поезд здесь не останавливался. Доезжаю до Москвы, ставлю чемодан в автоматическую камеру хранения и иду в пригородные кассы.

        Побывать у Нади с визитом я не планировала, потому что не представляла, как ее разыскать. В своих письмах Надя по своему обыкновению, где можно, приукрасить, в обратном адресе  указывала: «Москва». Оказалось, Московская область. Мое появление определил случай. Изучаю расписание движения электричек, беру билет, успеваю на последнюю, прихватив на бегу в киоске, что было: коробку конфет и дешевое вино, зато две бутылки. Дело к вечеру. Ехать пришлось долго. Боюсь проехать нужную остановку. То и дело расспрашиваю у попутчиков, сколько еще ехать, потому что остановки  объявляют с искажением звука, и понять может только постоянно следующий этим маршрутом пассажир. Когда приехала, было темно. У вышедших из вагона женщин расспрашиваю, как найти нужную мне улицу. Это непросто: свернуть, потом еще свернуть. Чтобы точнее объяснили, как идти, пришлось сообщить, кого я разыскиваю. Оказываюсь возле дома с полуподвалом.

       Появление мое было неожиданным, и Надя меня даже не сразу узнала. Она мыла пол. Подняв голову, спросила свысока:

       - Что вам нужно?

        - Надя, это же я!

         Важность слетела с нее. Явно к такому повороту она не была готова. Я возникла из темноты неожиданно. Для меня было внове обретенная ею манера держаться. Радости по поводу моего появления она не проявила. Разговор шел буднично. У нее уже была дочь Любовь. Это логическое завершение Надежды и ее сестры Веры. Прибавилась Любовь. В доме жили родители Юры и его старший брат с семьей. Надя с мужем занимали крошечную комнатку, в которой помещались две металлические кровати, стол, шкафчик с посудой и швейная машинка.

        Утром Надя поднялась по звонку будильника, чтобы побелить кухню, потому что это у нее было запланировано, и пожарить картошку на завтрак, которую мы ели почему-то с селедкой. У меня забрезжила смутная мысль о том, что Надя живет скромно. Селедка – еда недорогая и к жареной картошке явно не подходит. К тому же я свалилась, как снег на голову, без предупреждения. И еще я устыдилась того, что Надя спозаранку на ногах, а я почивать изволила вместо того, чтобы ей помочь. Мало того, спозаранку, проделав немалую работу, Надя собралась мне показать Москву.

        Бродили по улицам, устали, Надя предложила купить билеты на концерт в Дом Советов. В антракте ели бутерброды величиной со спичечный коробок, на одном конце которого была розочка из масла, а на другой – несколько черных икринок. Я не только впервые ела черную икру, но впервые видела, хотя слыхала о существовании таковой. Надя еще посоветовала мне купить конфет с изображением ананасов на обертке, сказав, что это ее любимые.

       Мой поезд уходил ночью. Надя уехала раньше, иначе ей пришлось бы до утра ждать первую электричку. Я думала о том, что она очень изменилась, стала еще рациональнее. Оно и понятно. Семейная жизнь обязывает руководствоваться не порывами, как это со мной происходит сплошь и рядом.  Кроме того, жизнь, если не в столице, то в ее окрестностях, тоже накладывает свой отпечаток. И в глубине сознания смутно мелькнула мысль о том, что не случайно спозаранку Надя вытащила меня из дома. Была причина на то. Все,  что происходит с нами здесь и сейчас, воспринимается размыто, а до сути во всей ее глубине доходим некоторое время спустя.   И, скорее всего, как потом я поняла, причина в том, чтобы я не заметила разницу между тем, как Надя хотела показать свою жизнь и какой она была на самом деле.    
 
       Раньше я чувствовала, что Надя идет по жизни на шажок впереди меня. Сейчас поняла, что обогнала она меня на насколько шагов в умении держаться, стала еще увереннее. Я узнала, что Юра в вузе никогда не учился, имел рабочую профессию. К студенческому отряду он примкнул, чтобы заработать. Жена старшего брата издевалась по поводу немодных платьев Нади. Если раньше не укладывалось в голове, почему студент из стройотряда предпочел своей однокурснице деревенскую девчонку, теперь все выяснилось: нужна была работящая и надежная жена, не требующая респектабельной жизни. Наде я сказала:

       - Все же в одном параметре он тебе соответствует – рост.

        -Нет. Замуж вышла в двадцать лет, выросла еще.

        Выходя замуж, Надя не могла не знать, что Юра никакой не студент, и поэтому перспективы у него невелики. Но мне она тогда этого не сказала, чтобы солиднее все выглядело. 

       А потом случилось так, что я согласилась работать завучем в одной из школ района. Мне выделили половину дома: три небольшие комнатки, кухня, веранда. Правда, вскоре я поняла, что полдома, конечно, хорошо, но есть вещи важнее. Для меня всегда главным было – среда обитания, потому что мы зависим от окружения. Сельские учителя в большинстве своем замкнуты на приусадебном участке, иначе трудно выжить. Но вначале я была настолько в восторженно-приподнятом настроении, что настрочила об этом Наде.

       Ответ: «И что ты там делаешь в такой квартире? Очевидно, есть коллеги, нуждающиеся в жилье!»

      Надя меня отчитывала, как провинившуюся малолетку. Я пыталась понять, чем вызвана гневная отповедь. Обычно, если я хочу что-то понять, в голове гвоздем засядет задачка, преподнесенная жизнью, и я буду поворачивать ее то одним концом, то другим, пока не разгадаю. Вряд ли Надю возмутил мой моральный облик: бессовестно пользуюсь привилегиями, когда кто-то больше меня нуждается.

       Она поступила в вуз вместо более достойного стать студентом. Отбила Федора у девушки – по сельским меркам нарушение негласного гражданского кодекса, а потом вышла за Юру, который показался ей перспективнее. Прихожу к выводу, что в этих случаях Надя поступила правильно. Закон всемирного тяготения знать, конечно, нужно, но и находчивость, и цепкость тоже нужны в любом деле. То же самое и с супружеством. Тут естественный отбор. Создавать семью – дело ответственное.

 В моем же случае коллеги жильем были обеспечены, дают его тем, кто нужнее школе.

       Получается, разгадку надо искать в другом. Уж не в том ли дело, что зависть имела место? Чаще все же дружба испытывается не горем, а радостью. Но так может быть, если у нее не все благополучно. Это была не разгадка, а догадка. Но других объяснений просто не было. Пока размышляла, шло время. Письмо оставалось без ответа. Что можно было написать? Оправдываться – бессмысленно.

       От Нади неожиданно  пришло письмо: она готова писать мне, как раньше. Этому должно быть объяснение. Стала его искать. Оказалось, что моя мама втайне от меня написала Наде что-то вроде того, что нас связывает многолетняя дружба и неразумно разрывать отношения из-за пустяков. Проехали. Забыли.

      В следующий раз мы встретились через шестнадцать лет. Все это время посылали друг дружке к праздникам поздравительные открытки, потом от Нади стали приходить поздравления только к Новому году и Дню рождения. Я решила, что в столице и ее окрестностях виднее, с какими праздниками поздравлять. Советские, действительно, не актуальны, официозные. Нет в них того тепла, что в семейных, и исключила их из числа обязательных не только для Нади, но и для всех знакомых.

      Однажды, приехав из отпуска, в ручке двери нашла телеграмму от Нади. В ней  сообщала о своем приезде в наши края к родственникам. Я могла бы встретить ее с поезда, но не вышло. Очень жалела.

     Письма от Нади приходили, написанные явно наспех: тезисно и небрежным почерком. Почерк у нее изменился. А жаль. В бытность работы в школе был каллиграфический. У меня и сейчас хранится книга Федора Гладкова, подаренная мне Надей. Когда я смотрю на дарственную надпись, всегда думаю, что вот она, Надя, настоящая, а не измененная временем. Я по-прежнему писала ей основательные письма, иногда переписывала для нее стихи, задевшие меня. Помню вот эти.

                Слушай, ты умеешь
                Жадно слушать пенье,
                Жадно свежесть нюхать,
                Жадно встречи ждать?
                Если не умеешь,
                Обрети уменье.
                Тот, кто взять не может,
                Что он может дать?
                Нет на свете меры,
                Чтобы жажду мерить.
                Если знаешь песню,
                Ты ее мне спой.
                Буду жадно слушать,
                Буду жадно верить.
                Я хочу быть жадной,
                Лишь бы... не скупой.

       Надя потом уточняла автора: Вера Кончаловская, или Наталья?
 
       И вот, шестнадцать лет спустя, я еду с дочерью к родственникам на Украину. Дочь должна была пойти в школу осенью, и я решила организовать ей активный отдых. Остановиться лучше всего было у Нади, задержавшись в Москве ненадолго, чтобы показать дочери зоопарк, побродить по Арбату. На сей раз я сообщила о своем приезде. У Нади случилась оказия купить дорогущее вино. Мы выпили по малюсенькой рюмочке, еще рюмочку она налила свекру, оказавшемуся во время нашего застолья на общей кухне, остатки Надя тут же убрала бережливо со стола. Хорошего понемножку. Будут же, кроме моего приезда, события, которые тоже следует отметить.  Я никогда до этого, да и после, не пила ничего подобного и не представляла себе, каким бывает настоящее вино. Опыт подсказывал, что напиток не очень вкусный, с горчинкой и кислинкой, но его нужно пить, потому что такова традиция. Тут я сделала открытие, что есть же люди, которые такое пьют, если не постоянно, то периодически. На стол Нади оно попало по случаю. А вот те, для кого это не редкость, должно быть, избранные. Вера моя во всеобщее равенство в нашей стране не рухнула, потому что накрепко была вбита в сознание, но почувствовала, что здесь что-то не так.

       Суп из щавеля и кружки варенной колбасы с таким вином не сочетались, напрашивалось нечто изысканное, но тем более оно оставило впечатление необычности. В этот приезд еще больше бросилась в глаза скромность быта Нади. У меня к тому времени была двухкомнатная квартира в областном центре. Правда, в лучших домах города появились румынские мебельные гарнитуры. Я до этого не дотягивала. Были разнокалиберные шкафы, приобретенные в разное время, единственный ковер, купленный на рынке по спекулятивной цене, фортепьяно, потому что  дочь загорелась желанием учиться музыке, книги, хорошая посуда.

        У Нади за эти годы не изменилось ничего. Она не жаловалась, не в ее характере это было, но все же выяснилось, что Юра пил, денег ей не давал. Надя одна поднимала дочь. И фотоаппарата у них никогда не было, брали у кого-то на временное пользование. Если красивая жизнь не получилась, создавалась ее видимость. Фотоаппарат нужен был для антуража. Пленку отдавали в ателье для проявления и печатания снимков. Потом Надя отсылала их родственникам и знакомым. Все это связано с расходам, на которые Надя шла при всей своей бережливости.

      Любимый магазин ее – мерный лоскут, где остатки ткани можно купить по символической цене. Что-то потом мастерила из этих обрезков. Родители Юры ушли в мир иной. Надя пережила борьбу за наследство. Ее семье отошла комнатка, которую они занимали, и еще одна, совсем малюсенькая, в которой помещалась одна кровать и тумбочка. И еще три «сотки» земли, которую Надя использовала предельно рационально. Чего только у нее тут не росло! Надя даже продавала кое-что из огорода. Сначала она стояла на рыночке, опустив голову, потом научилась расхваливать свой товар.

        Деньги нелегко всем даются, но я и не подозревала, с каким трудом они доставались Наде, пыталась помогать ей, поливала грядки, Надя старалась подсунуть мне лейку, которая полегче. Посидеть, вспомнить молодость, как мне хотелось, не вышло. Между домашними делами было только сказано вскользь о том, какими мы были наивными раньше. 

      Надя подарила мне иллюстрированную книгу о достопримечательностях Подмосковья. Взяв ее в руки, я явственно почувствовала архитектурные и исторические богатства московских окрестностей. Надя написала пожелание посетить их, и я как-то  почувствовала, что пожеланию суждено сбыться, потому что от души оно, и обязательно материализуется. Это была не просто книга, а возможность окунуться в интереснейший мир.

       Никогда не приезжала без сувенира и я. Но это было что-то из того, что нужно, или пригодится, банальное, не запоминающееся. На обратном пути я привезла мед. У дядюшки своя пасека. Надя встретила нас с дочерью в аэропорту. Ни о какой плате за мед я и слушать не хотела. Но Надя ведь не из приличия предлагала.  Она каким-то чудом достала дефицитные металлические крышки и в благодарность послала их тетушке, чтобы та могла на зиму упрятать в банки соления и компоты.

      Дальше у меня в жизни сложилось по принципу «Свой путь земной пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». Была невыносимо острая потребность выговориться. Поскольку все важное в моей жизни как-то было связано с Надей, я считала, что следует только написать об этом, и выход тут же отыщется. Были у меня и другие знакомые, которые могли помочь, но Надя – нечто укоренившееся на всю жизнь. И не потому, что много лет назад мы вообразили себя Огаревым и Герценом. Была ли тогда это игра в благородство, сейчас трудно сказать, но мы были, безусловно, искренни. Написала все в очередном письме. Не в моих правилах обременять кого-то своими трудностями, но тут дала слабину. Надя ответила, что у нее свои сложности, и меня утешать она не может.  У меня было чувство, как после удара по лицу наотмашь. И опять размышляю, доискиваюсь причин, придерживаясь того правила, что причины всего, что со мной происходит, надо искать в себе.
 
      А пожеланию ее посетить достопримечательности Подмосковья суждено было сбыться много лет спустя. Я вела факультатив журналистики. Раз в месяц выпускали страничку «Школьная планета».

      Я была участницей международного фестиваля детской прессы, проходившей в подмосковном Звенигороде. Программа фестиваля была насыщена: посещение достопримечательностей, встречи в редакциях «Комсомольской правды», «Совершенно секретно», «Век» и других газет, творческие командировки, соревнования, встречи с артистами, известными журналистами, поэтами и композиторами. Все было интересно, везде хотелось успеть.  В программе фестиваля было знакомство с окрестностями. Побывала в Саввино-Сторожевском монастыре, Троице-Сергиевой Лавре, центре управления полетами в Королеве, музее в Мытищах, посмотрела все, что построил Савва Морозов. С Надей встретиться не удалось. Безрезультатно пыталась дозвониться. Дома телефона у нее не было, набирала номер рабочего, но там никто не снимал трубку. Пообещала помочь мама мальчика, который посещал мой факультатив. Его привезли поступать в академию им. Фрунзе на отделение военной журналистики. Приехали они всей семьей в Москву раньше, встретили поезд, которым приехала я и несколько членов пресс-центра.  Обещали отыскать Надю и сообщить о моем местопребывании. Не получилось.

      Зная мое увлечение цветоводством, Надя присылала луковицы фрезий, подснежников и королевской лилии, росток клематиса.

      Следующая встреча состоялась еще через много лет после моей поездки на Украину. Я ехала в Артек на юнкоровскую смену. Решила на сей раз привезти не дежурные подарки, а нечто особенное, запоминающееся. Это были карманные часы на цепочке для Юры, ручные часы для Любы и французские духи Наде. Духи были по тем временам дефицитом дефицитов и не самым главным, в чем нуждалась Надя, но я рассудила так, что прозы жизни у нее с лихвой. Пусть будет праздник.  И он получился.

      Любе было уже за сорок. Личная жизнь у нее не сложилась. Рассказывала, растягивая гласные, как коренная москвичка:
 
   - Я ве-едь на-а эле-ектричках е-езжу, а-а на-астоящие му-ужчины – на-а ма-ашинах.

       Люба манерничала. Произношение усиливало это впечатление неестественности. Бесполезно было объяснять, что в электричках и в машинах разный народ ездит. Но вот встретит человека достойного. Ему надо соответствовать. Манерность – отнюдь не хорошие манеры. Их надо воспитывать в себе, ум развивать. Люба окончила что-то аграрное, по специальности не работает. Надя подле себя пристроила.

      Неудовлетворенность жизнью срывает на Наде, та отмалчивается.

       Провожая меня на электричку, Надя сказала, как бы читая мои мысли:

       - Вот так и живу. Часто задаю себе вопрос: почему? И не ленюсь, много работаю. А иначе жили бы еще хуже. Пальто у меня старенькое. Скорее всего, и не куплю себе новое.

      Я не знала, почему так сложилось, но решила, что исхитрюсь и во что бы то ни стало, подарю Наде, если не пальто, то отрез хорошего сукна.

       Тем временем вышла моя книга. Я послала ее Наде бандеролью, с самой искренней, идущей от сердца дарственной надписью, получила сумбурное письмо. Чтобы  понять, постаралась определить доминанту. Пишет, что прочла залпом. Значит, книга зацепила. Тягомотину обычно откладывают. Понравились места о турпоездках, с наименьшей смысловой нагрузкой. Разразилась гневной тирадой по поводу того,  что о родителях  неуважительно сказано, не поблагодарив за книгу хотя бы из вежливости.
      Надя спрашивала, где мерило в поступках. Нет, не мерка и не мера, а именно в высоком стиле: мерило. Я объясняла разницу между образом и прообразом, и что написанное от первого лица не означает, что это автобиография. Художественный прием. Это из школьной программы. Но Надя этого не знала. Таков уровень преподавания в сельской школе. Она ведь и повесть воспринимала на уровне содержания, не поняв основной идеи. Я потом поняла, что весь курс "Введения в литературоведенье" всё равно в письме не изложу. Да и не за чем.
Надя меня отчитывала, как когда-то, когда я радостно сообщила о получении квартиры. Если это у нее вырвалось, значит где-то постоянно в подсознании тлело. Почему-то негатив вызывали   случавшиеся в моей жизни редкие  радостные события.  Я написала письмо на шести  страницах. Собственно, восприятие Нади - явление распространенное. Сплошь и рядом актеров отождествляют с созданными ими образами, героев произведений с авторами. Проблема отцов и детей существует, и не надо смешивать злословие в их адрес, которое преследует цель опорочить, с анализом, который нужен для того, чтобы не повторить их ошибок.  Спокойно могу обсуждать свои ошибки.

        Не исключаю, что в сознании Нади могла промелькнуть мыслишка о том, что я ринулась в писательство, не имея достаточного интеллектуального багажа.  Свою жизнь я связала с литературой. Сначала книги интересовали меня на уровне содержания, потом -  как эпоха откладывает отпечаток на личность, по каким законам складывается жизнь. С годами знания накапливались. 
 
       Жизнь научила меня прежде, чем выложить свое самое искреннее мнение, определить, нужно ли это кому-то для улучшения нравов, или для моего самоутверждения. Руководствуясь этими соображениями, письмо Наде не отправила. 
       В следующем письме она сообщила, что это был отклик на повесть. Что ж, у нее свое мерило. Слово в высоком стиле особенно поразило.
       Получилось так, что в это время у меня оказалась лишняя шуба. И не то, чтобы я утопала в роскоши, коллекционировала меховые изделия, но так сложилось. Решила мутоновую подарить Наде. Юра уже ушел из жизни. В последние годы он не вставал с постели и пенсию отдавал Наде. Теперь она лишилась этого источника дохода. Предстояло как-то переправить шубу в Московскую область. По почте – не лучший вариант. Следовало как-то упаковать далеко не компактную вещь, вопрос надежности  в те времена (на дворе стояли девяностые годы) тоже существовал. Ждала оказии.

       Не дождавшись ответа, Надя написала, что, очевидно, прошли те времена, когда мне можно было сказать правду. Чтобы я не сутулилась – была правда даже большая, чем Надя предполагала. Я ведь и по жизни шла, не старалась себя преподнести, а как бы свернувшись, и многие меня воспринимали соответственно образу, который складывался при беглом взгляде. Я это знала, но не хотелось расходовать энергию на саморекламу. Тогда я была благодарна Наде, потому что она пеклась о моем совершенствовании, как оно ей виделось. Сейчас было  подспудное желание  утвердиться в собственном мнении за мой счет. Она отодвигала меня, как когда-то тех, кто имел больше прав поступить в институт, подружку Федора. Я отошла в сторону. Не хотелось, чтобы меня как-то двигали.
      
       Там, где начинается непонимание, общение теряет смысл.  Надо бы только точку поставить красиво. Передать шубу не получалось. Дочь дважды за это время побывала проездом в Москве. Путь ее лежал в Казань, потом в Питер. Каждый раз получалось, что брать с собой узел в самолет – связано с неудобствами.  Так что дальше благих намерений дело не пошло.

      Прошло несколько лет. Я мысленно возвращаюсь к этому письму, потому что боюсь поступить неправильно. Время и обстоятельства развели нас в разные стороны.  Я теперь могу ответить на вопрос, почему у Нади так жизнь сложилась, потому что как бы отошла в сторонку, а со стороны всегда виднее. Все, закончившие вузы, получают одинаковые дипломы. Но в космическую отрасль, несмотря на крутизну вуза, идут единицы. Для большинства – серая обыденность. Из нее можно вырваться ценой немалых усилий: стать главным инженером, что-то усовершенствовать. Мысль должна быть направлена на совершенствование в профессии постоянно. Надя пошла по пути наименьшего сопротивления – торговать на рынке петрушкой.

       Злую шутку сыграло, казалось бы, невинное стремление приукрашивать все, происходящее в жизни, чтобы  выглядело не как есть на самом деле, а хотя бы немножко лучше. Долгое время я считала это в порядке вещей. Не выходим же мы из дома в засаленном халате и шлепанцах, потому что считается это неуважением к окружающим. Одеваемся соответственно случаю, да еще и макияж накладываем. Но существует тут та тонкая грань, перейдя которую, мы начинаем лгать себе, принимая желаемое за действительное. И вот уже вместо того, чтобы "на строгий суд себя призывать" периодически, выявлять диагноз нравственного недуга, начинаем увеличивать дозу наркотика под названием "самообман". В сознании происходит сбой, все смешивается. Полный сумбур.

 Надя хотела вырваться из Павловки в жизнь более привлекательную. Она осела в другой деревне, хотя не столь отдаленной от столицы. Обстоятельства мало изменились. Надо было меняться самой. Менялась, но не на пределах возможностей, не успевая за меняющимся временем.  Усилия уходили на то, чтобы еще и казаться.
Стремление не быть, а казаться - подделка. Когда позируешь - не на пользу внутреннему содержанию. Она не знала, что необходимо выстроить приоритеты. Внутреннее содержание - прежде всего.  Выдавливать из себя рабыню привычек, комплексов, установок требует больших усилий. Потом профессия, семья.  Иначе в другую жизнь попасть через заднее крыльцо можно, но все инородное она выталкивает на уровень более низкий, или высокий, в зависимости от соответствия, от «удельного веса».

    Однажды судьба забросила меня в Павловку. Саманные домишки растворились в пространстве. Центральная улица оделась в асфальт. Немцы – народ  трудолюбивый. Больницу выстроили покруче, чем в районном центре, и дома для медработников. С их помощью переманили лучших врачей из районной больницы. Цивилизация пришла и сюда. Встретилась с Федей. Он увеличился в объеме вдвое и назывался Теодором Теодоровичем. Был в совхозе освобожденным  председателем профсоюзного комитета.

      Стоило ли уезжать отсюда?  Москва ведь многоэтажная, и высотка предпочтительнее полуподвала где-то на задворках столицы. Она хотела жить в другом мире, не соответствуя ему. Поняв это, ничего Наде говорить не стала: она уже не сможет жить иначе.

       Точка, которая напрашивалась в отношениях, ухмыльнулась в очередной раз и стала запятой, потому что Надя – большая часть моей жизни. Я сотворила себе кумира, потому что он был мне необходим, хотя  в какой-то мере и показушный. Кумиры по мере созревания мозга уходят из нашей жизни. Надя задержалась, потому что произошел разрыв с реальностью. Время всех меняет, а люди, с которыми долго не видимся, остаются такими, какими их сохраняет память.

        Не получится теперь смотреть на Надю с низу в верх. Да и не обязательно. Поздравляя ее с очередным Новым годом в нашей жизни, я не перечисляю традиционно: счастья, здоровья, успехов. Все это зависит не от пожеланий.  Получает каждый из нас ровно то, что заслуживает. Теперь эпистолярный жанр из нашей жизни вытеснил Интернет.  И я набираю тезисно: «Живи мудро и праведно, Надежда. Остальное приложится».

       Все, что случается с нами в жизни - не просто так, а чтобы мы что-то поняли. И я уясняю для себя, что друзьями мы с Надей никогда не были. Для этого нужно родство душ.  Жизни наши потом пошли в разных направлениях. Встречались через длительные промежутки времени, не имея представления о переменах, происшедших в каждой из нас. Надю, некогда восторгавшуюся поэзией, поглотила проза жизни. Так жаль! А что сделала я, чтобы украсить ее жизнь? Были благие порывы.
     Раньше я думала, что дружба кончается из-за ссор, и нацелила себя относиться в таких случаях с пониманием. Но теперь если бы мне пришлось писать доклад о дружбе и товариществе, я бы написала, что в жизни нет ничего постоянного. Все течет и меняется. А дружба растворяется во времени. 
     Мы оказались в разных измерениях.