Долг 8. Марш бросок

               
               

     В армии теоретические знания закрепляются практикой, желательно в условиях приближенных к «боевым». Для артиллеристов это стрельбы, для водителей марш – бросок, т.е. переброска техники на расстояние 200-300 километров и продолжительностью более суток.
   На правах старшины карантина каждого призыва и одновременно преподавателя матчасти гусеничных тягачей и инструктора по их вождению при обучении молодых солдат, я участвовал во всех марш – бросках после их выпуска из карантина. В марше обычно участвовало двадцать пять – тридцать единиц техники по числу учащихся плюс запасные. На запасных тягачах я и катался поочередно со штатным механиком-водителем.
Нашей задачей было подменить, в случае необходимости, тягач или неудачника. Мы оставались с неисправным тягачом и либо ремонтировали его, либо ждали помощи. Также буксировали неисправную технику. Это было развлечением в монотонной казарменно-парковой обыденности. К тому же, ни один марш-бросок не обходился без приключений. Иногда приходилось бывать непосредственным их участником.
   Маршрут и время его прохождения рассчитывались так, чтобы можно было испытать боеготовность выпускников во все времена суток, в том числе ночью. Однажды попался на редкость неуверенный водитель. Он не чувствовал габаритов техники и боялся скорости. Обычно набирали на обучение трактористов с производственным стажем один – два года. Призывник в свои девятнадцать лет мог иметь и пять лет стажа, т.к. во всеобуче, например, я сам получил права тракториста в четырнадцать лет. Обучать таких надо было лишь особенностям конкретной системы. Но попадали также люди случайно оказавшиеся в профессии и без практических навыков. Таким «трудновоспитуемым» оказался призывник из-под Воронежа Коля Крылов. Да еще с инструктором ему «повезло».


   Для проведения занятий по вождению класс разбивается на две группы. За каждой закрепляется постоянный инструктор. Одним из них я назначал себя, вторым любого из сержантов автороты или артбатарей, имеющего квалификацию инструктора-водителя. Это редкая специальность, обучали всего в нескольких учебках всего Министерства Обороны. Я был аттестован в части, а Коля Сечкин пришел из учебки. Личность неординарная, заслуживающая внимания. Его после учебки направили инструктором в карантин, где я был старшиной. Одного со мной  призыва. Старослужащих очень раздражал сержантский состав карантина. Меня назначили старшиной, чтобы я совмещал эти обязанности с обязанностями преподавателя теории по устройству артиллерийских тягачей. На тот момент грамотнее меня в этом вопросе в нашей части не оказалось. Я изучал их до армии в ДОСААФ и в учебке. Мне предоставили право набора сержантов на должности командиров отделений. Естественно, я подобрал тех, кого знал и кем мог реально управлять, т.е. выпускников своей учебки. Начальство отнеслось с пониманием к моим соображениям. Коля отлично вписался в наш коллектив. Призванный из Горьковской области, он был представителем своего народа с ярко выраженным стремлением к справедливости и не откладывающий дело ее восстановления в долгий ящик. Это его предкам надоело смотреть в Смутное время на вакханалию в стране, они собрались, бросили все дела, пошли на Москву, очистили ее от пришельцев, передали власть московитам, нимало на нее не претендуя, и вновь занялись своими делами. Коля отличался независимостью, чему способствовали его незаурядная сила и мгновенная реакция. При этом в любых ситуациях сохранял самообладание. Дня через три после его появления в части ко мне в методический кабинет прибежали солдаты из карантина с криками: «Сечкина в туалете бьют!». Прибегаю к туалету, смотрю – стоят старослужащие по третьему году сержанты. Двое с разбитыми физиономиями, остальные галдят, а из туалета раздается спокойный, но задорный окающий басок Коли: «Ну, кОму малО дОсталОсь? ПОдхОди, дОбавлю. Только не тОлпитесь, я пО ОднОму Обслуживаю». Я спросил санинструктора Гену Краева, земляка из пострадавших, что произошло и что они здесь делают. Он, трогая свежий фонарь под глазом, сказал, что сейчас разберутся, но в любом случае этого салагу из туалета не выпустят, там и утопят. Сообщил, что за всю службу это с ним впервые. Я ему верил. Таких, как Гена, гигантского роста и веса, почем зря не задевают. Из туалета донесся голос Сечкина: «Все ребята, мне надоело. Если через минуту вы не смоетесь, я выйду. Давайте, пока я вас в очко не побросал». Дембеля взревели. Хорошо, что в основном оказались моими земляками. Я пообещал им разобраться и уговорил разойтись. Коля не оценил моих стараний. Выйдя из туалета с нахальной улыбкой, объявил, что им повезло. Если б не одумались, могло бы плохо кончиться. Я кое-как их успокоил и Колю увел. По понятиям мне следовало принять сторону земляков, но пришлось опекать Колю как подчиненного. Кроме того, он мне своей бесшабашностью просто нравился. В нем была именно лихость, что не каждому дано.
   При выяснении обстоятельств, послуживших причиной скандала, сказал, что сами виноваты. Коля пошел в туалет без гимнастерки с брюками на подтяжках. Об этаком шике мечтали все дембеля. Не всякий офицер мог подтяжками щегольнуть. За ним сразу увязался хвост алчущих. Знаков различия на нем не было, незнакомый. Решили, что молодой, из карантина. Сам Бог велел со стариками делиться. Выяснять, кто такой сочли излишним. Коля тоже опускаться до объяснений не захотел. Когда он заходил в кабинку, ему приказали отдать подтяжки. Он издевательски спросил: «А вы у лягушки хвост (на самом деле еще крепче) видали? Вот и подтяжки так же увидите!», чем взбесил их, уже год ходивших в авторитете. На объяснения молодых, что это их сержант, разъярились еще больше и стали ждать выхода наглеца. Проход был узкий на одного человека и Коля при выходе не стал исполнять никаких ритуалов, а сразу начал вырубать не ожидавших от него такой прыти мародеров. Потом закрылся в кабинке и дал им пять минут на обдумывание. В это время подошел я. Вечером с участием всего землячества вопрос уладили, но Коля на разборки идти отказался, сказал, что ему все равно. Мои попытки объяснить их поведение  сроком службы, его не убедили. В учебке, куда  он попал сразу из военкомата, деления на стариков и молодых нет, Наскочат, еще отхватят. Пусть спасибо скажут, что твои друзья, а то бы легко не отделались. Впоследствии я не раз убеждался, что у Коли слово с делом не расходится. Пришлось выступать его адвокатом. Чем дальше, тем больше Коля мне нравился.  Только как инструктор оказался совсем никакой. У него не было выдержки, он не умел объяснять и не любил повторять. Я расписал график вождения с ним поровну. Через неделю заметил, что солдаты его группы ходят в синяках и царапинах. На мои расспросы ответы давать избегали. Думал, что у них возникли междусобойчики, и решил докопаться до правды. Наконец, выяснил, что все они жертвы педагогических навыков Коли. Мне он объяснил, что ему достались тупые солдаты, он не может сдержаться. Да и не бьет он их. Так, в крайнем случае, сгоряча. Но терпеть же невозможно! Решил проверить, чему он их научил. Моя группа рвалась на вождение с азартом, кому же не хочется покататься. А его бойцы боялись тягача, как огня, садились в него как на электрический стул. Зашуганные и скованные больше смотрели на инструктора, чем на органы управления и дорогу. Увещевания, угрозы ни к чему не приводили, терпения Коли надолго не хватало. Мы с ним были друзьями, даже после армии не упускали случая повидаться, но после этого выпуска я его больше на курсы не брал.


Вот этот «педагог» достался Коле Крылову, который экзамены сдал (случаев провала на экзаменах я не припомню), а ездить не научился. Но марш не шутка, мне нужно было его страховать. Делать это надо было так, чтоб не бросалось в глаза начальству. В трудных ситуациях я сам садился за рычаги. Иногда такой случай возникал в процессе движения, тогда оставалось полагаться на случай и всемогущее «авось». На этот раз марш проходили на АТП. Это легкий полубронированный тягач для буксировки противотанковых орудий. Очень мягкий на ходу, быстрый по сравнению с другими тягачами, он имел два бензиновых двигателя и рычал мягче своих дизельных собратьев. Но все равно в работе общаться можно было только с помощью переговорного устройства. Механик-водитель, командир расчета и стрелок-пулеметчик сидели каждый в своем люке, расчет в кузове. На марше в тягаче был водитель, расчет в полном составе, только пушек не было. Люки закрывались сверху. В случае опрокидывания машины расчет выпрыгивал через заднюю дверь, а членам экипажа в люках надлежало погибать как в мышеловке, если не оказывалось техники, способной поставить тягач на гусеницы.
   После завтрака все в оружейную комнату, артиллеристы получают автоматы, механики и командиры расчетов (все, кто в люках, где автомат не помещается) пустую кобуру и в технический парк. Раньше выдавали, как положено, пистолет, но после того как, легендарный в части, срочник старшина Белоногов, погонял, будучи навеселе, стройбатовцев, в кобуре мы стали носить ложки. Затем подготовка техники, пробный запуск, тренировочная погрузка-выгрузка расчетов. После выполнения подготовительных мероприятий в восемь часов общее построение участников. Приказ по части с кратким изложением задач, представление командиров, назначенных для выполнения марша. По времени марш рассчитан на сутки, завтра в девять часов утра будет построение на этом же месте в этом же составе.
  Команда по машинам, по флажку регулировщика колонна начинает движение. Пыль, лязг гусениц, рев моторов. Я в тягаче, которым управляет наш с Колей Сечкиным воспитанник Крылов. Мелкие «недоразумения» начались сразу.
   Командир расчета, сержант Ралко после одного очень резкого торможения, зазевавшись, так въехал в перископ лицом, что разбил его об твердую резину. После этого он пересел в люк стрелка. Километров через тридцать нам нужно было преодолевать брод через рукав Онона. Место мы знали, часто мыли там технику и заодно купались. Участок считался сложным, поэтому мне пришлось сесть в отсек водителя, командира вернуть на место, а водителя посадить в люк стрелка. Закрыли расчет, задраили люки, объявили готовность. После команды регулировщика колонна тронулась по песчаному берегу к месту переправы. На песке были заметны следы от траков. Я еще подумал, что кто-то до нас уже здесь проехал. Наши вроде все в парке, кто бы это мог быть? Рассуждать времени не было, я шел головным. Дистанция пятьдесят метров, колонна растянулась на полтора километра. Преодолевать брод по одному. Следующий  тягач заходит в воду тогда, когда идущий перед ним, выходит на противоположный берег. Переправа, если обойдется без приключений, займет часа два. Неожиданно тягач ухнул вниз и ушел под воду, смотровые линзы помутнели, пропала видимость. Инстинктивно сбросил газ, потянул на себя рычаги - у этого тягача тормозные фрикционы с ручным приводом. Двигатель заглох, приехали. Распространенная ошибка, нельзя сбрасывать газ в воде. Хотя здесь бы это не имело значения, слишком глубоко, тягач заливало уже через кузовной отсек. Вспомнил, что Ралко утром изнутри не смог открыть крышку люка,  замок заедал. Один раз пришлось вылезать из своего люка и открывать снаружи. Выходит, сейчас он в мышеловке. Между стенкой кузова и двигателем имеется щель, которая соединяет отсеки командира и стрелка. Ширина ее сантиметров двадцать. Она позволяла нам просунуть во время обслуживания тягача руку с тряпкой, не более. Ралко парень стандартной комплекции, не пролезет. Да и знают про нее только механики. Вода все прибывает. Открыл свой замок над  головой, а люк поднять не могу – давит вода сверху. Понимая, что каждая секунда промедления снижает шансы на спасение сержанта, неимоверным усилием всего корпуса, упершись в тесном люке ногами в сиденье, приоткрыл люк. Вода хлынула в щель, давление выровнялось, люк открылся, сразу появились звуки. Так и есть! Командирский люк закрыт. Прыгнул к крышке, краем глаза увидел, что люк стрелка открыт, отсек расчета тоже, люди плывут и бредут к берегу, подняв над головой автоматы. Рассматривать некогда, пытаюсь открыть люк. Наконец он поддается, открываю – пусто! Где Ралко? До берега метров десять, слышу сначала смех, потом ругань и команду: «Отставить!». На берегу стоит мокрый Ралко, весь растрепанный с разбитым носом и Крылов, которого отчитывает комбат. С носом понятно, он в самом начале марша об перископ разбил. Но как он из закрытого люка выбрался? Снова смотрю в люк – никого.
   Спрашиваю, все ли уцелели. Командир отвечает, что все, приказывает выбираться. Я прошу подать трос, тягач надо вытаскивать, пока не набралось воды в двигатель, к тому же, мы не знаем какой грунт, и почему вдруг оказалось глубоко. Мне бросают конец троса, ныряю, удачно с первого раза, цепляю за крюк. Прыгаю в люк, даю отмашку на движение. Через минуту тягач на берегу, начинаем проверять системы, не попала ли вода в мотор, топливные баки и масляные редукторы. В это время подходит командир колонны. У него свои заботы. Нужно выяснить виновников происшествия. Он сам два месяца назад водил здесь колонну, трасса была проходимой даже для автомобильных вездеходов. Сейчас начнут перетягивать канат штабники и командиры, да еще и особист от безделья подключится. Кто трассу прокладывал, кто и когда проверял и прочая бодяга.
   Стоять, значит нарушить график движения. Получаю приказ привести тягач в нормальное состояние и догонять колонну.  Сами уходят на запасной маршрут, посадив мокрый расчет растерзанного Ралко на запасной тягач. Километрах в пяти отсюда есть похожее место для переправы. Мне оставляют запасной тяжелый тягач АТТ с Гришкой Терентьевым, мастеровым, находчивым солдатом, земляком и другом. Мы с ним из одного города и района, вместе учились на гражданке. Разделись, накидали обмундирование на горячий Гришкин тягач для просушки и приступили к работе. Пока возились с тягачом, он рассказал, что следы от чужих гусениц вдвое шире наших. Вот она и причина. Танкисты по пути на окружной полигон разворошили нашу трассу. Скорее всего, мыли технику и, балуясь, пару раз развернулись возле берега. Им шуточки, а нам выше головы.
Потом развеселил Крылов повествованием о своем спасении. Когда тягач ушел под воду, он, так же как и я боролся с люком, придавленным водой. Уже отчаявшись, наконец, сумел его открыть. В отсеке он был один, в нем больше и не поместится. Поэтому, уже вылезая, взвыл от ужаса, когда что-то мертвой хваткой вцепилось в него снизу и затянуло назад под воду. Это, потерявший от страха рассудок Ралко, нашел единственную щель между двигателем и задней стенкой и пролез в нее, оставляя на деталях и агрегатах клочья обмундирования и кожи. Увидев просвет люка, уже захлебываясь, ринулся в него, подмяв под себя Крылова и буквально наступив тому на голову, выскочил из ловушки. Забыв про товарищей и все на свете, глотнул воздуха, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Не успел выйти, как его догнал разъяренный Крылов и въехал в нос и без того разбитый, не без его участия, перископом.
   Слушая, я свалился от хохота с тягача. Крылова от репрессий спасли нестандартная ситуация и состояние стресса. За мордобой, да еще старшего по званию, обычно наказывали сурово.


   Нам повезло, в воде пробыли мало, поэтому все обошлось. Толкаться на переправе не хотелось, решили воспользоваться случаем и отдохнуть, маршрут знаем, догоним к вечеру. Они на переправе и привале задержатся часа на четыре. А, нам с АТТ никакая переправа не страшна и бездорожье тоже. Он раза в четыре тяжелее и мощнее нашего АТП. Скажем, что на буксире тянули. Для таких случаев этот тягач и берут на марши. Кроме того, у него весь кузов забит бочками с маслами, бензином, антифризом и наиболее ходовыми агрегатами. Искупались, позагорали, открыли сухой паек, вдремнули.  После обеда увидели со стороны части на дороге пыль. Оделись, начали изображать бурную деятельность. На УАЗике подъехал начальник штаба полка, проверяющий режим прохождения колонны. Как старший по званию и должности я доложил обстановку, нажаловался на танкистов, рассказал, с какими трудностями столкнулись в ходе восстановления боеспособности вверенной техники. Сейчас все позади, к выполнению задачи готовы, к вечеру догоним колонну для совместного продвижения в соответствии с приказом командира. Получил приказание продолжить выполнение задания, после чего мы сели в тягачи и поехали за утонувшим в пыли УАЗиком.
   Подъехав к запасной переправе увидели там тягач и голых людей. И здесь кто-то искупался. По реке плывет мазут, радужные пятна бензина по всему руслу. Посерьезнее, чем у нас. Это тягач расчета, которым командует сержант Сукомел, длинный жилистый земляк нашего Ралко. Два сапога пара, оба с Западной Украины, в часть попали из одной учебки. Прославились стукачеством, за что их не любили. Ребята пакостливые, получали за дело, но сразу бежали жаловаться.
   Расчет Сукомела укомплектован стандартно, в люке стрелка никого не было. Поэтому Сукомел после травмы полученной его другом Ралко, сразу пересел туда из своего отсека. Механиком у них был Саша Кудрявцев, паренек из г. Любима, себе на уме, косивший под простачка. В карантине он был у меня головной болью. Постоянно стремился увильнуть от работы, сачкануть, не проявляя никогда открытого неповиновения.


   Однажды я решил его проучить, получилось наоборот. Он стоял дневальным на входе. Методический кабинет, каптерка, сержантская комната в единственном числе, рядом. Сижу, готовлю план-конспекты на утверждение начальнику техслужбы, времени в обрез. Заходит сержант, командир отделения, устраивает разнос дневальному. Через некоторое время второй, опять разнос. Затем третий. Не выдерживаю, интересуюсь, в чем дело. Вместо того, чтоб стоять, Кудрявцев сидит на перилах. Заходят сержанты, вскакивает, отдает честь. И так каждый раз. Выглядываю – сидит, увидев меня, вскакивает.
Ну ладно освобожусь, доберусь до тебя. Когда пришел из штаба, на посту стоял другой дневальный. Переоделся в спортивное трико, ушел в спортзал. Через час прихожу – Кудрявцев сидит на перилах. Заменяю его, увожу в спортзал, заставляю отжиматься, приседать. Не перечит, но делает все так, глаза бы не глядели. На плац не выведешь, сам в трико, да и офицеры кругом, по-настоящему педагогические навыки не применишь. Выходим за ворота части, командую бегом. Попытки сачкануть пресекаются пинками по копчику. После каждого пинка он ускоряется, потом замедляется. Я так увлекся этой забавой, что не заметил, как он высмотрел заросли крапивы выше человеческого роста и ринулся сквозь них. Крапива же в Забайкалье это не европейская, которой парятся в бане. Он знал, куда шел, поэтому прикрыл лицо, сапоги и плотное обмундирование хорошо защищают. А у меня, кроме  азарта, и трико с голым торсом, ничего. Услыхав мой вопль, понимая, что это его последние мгновения жизни,  Кудрявцев повернул резко с горы и выдал такой темп, что я понял тщетность погони. К тому же ожоги надо было залечивать. На этом не закончилось. Кудрявцев исчез. Понятно, что он боится возмездия. Но я отвечал за его наличие как старшина карантина. Идти докладывать – навлечь на себя немилость начальства. Сам гонял, сам упустил. С моей стороны и неуставные отношения, и нарушение распорядка (он был в наряде) и плохой пример для сержантов. Часа через четыре, когда тревога перевешивала гнев, а над инцидентом я уже сам смеялся вместе с сержантами, появился Кудрявцев. Не иначе кто-то из молодых доводил до него обстановку. На расправу в каптерку он пришел с невинным видом, не понимая о чем речь. Сержанты хихикали, меня уже все это тоже больше забавляло. Итак:
- Зачем ты меня загнал в крапиву?
- Никак нет, товарищ старшина! Это Вы меня гнали.
- Тогда почему ты убежал?
- По Вашему приказу, товарищ старшина, Вы приказали: «Бегом марш!»
- А почему не остановился?
- Не слышал команды, товарищ старшина!
- Какой команды?
- «Отставить!», товарищ старшина.
- Ты что, идиот?
- Никак нет, товарищ старшина!
   Сержанты, находившиеся в каптерке уже ржали, чего и добивался этот прохиндей. Он понял, что перевел ситуацию в комическое русло. А роль шута им давно освоена.
Я уже ему подыгрывал. Ощущение дежавю. Тогда если он Швейк, кто же Дуб? Ладно, хоть поручик, все утешение. Ярослав Гашек своих персонажей их жизни брал.
- И что дальше, почему остановился, если команды не было? 
 - Река Онон, товарищ старшина!
- Ты до Онона добежал? А почему не дальше?
- Команды плыть не было, товарищ старшина!
- Ну, а потом?
- Потом искупался и ждал команды.
   Сержанты веселились от души. Он еще и искупался. Кудрявцев не сфальшивил ни разу, преданно глядя мне в глаза и отчеканивая ответы.
- А если б тебя патруль забрал и на губу отвел?
- Никак нет, я в кустах был. А наказывать меня не за что, я Ваше приказание выполнял.
   Вот гаденыш, еще и сдал бы меня, не задумываясь.
- Что же ты до сих пор не сидел в кустах? Или комары заели?
- Я в наряде, товарищ сержант, а он закончился. Обязан прибыть на построение.
    Логика, однако. Вот это чудо, еще похлеще моего Крылова, досталось расчету злосчастного Сукомела.
 

 На выезде из брода, он почему-то взял вправо, тягач начал заваливаться, растерявшись, водитель дал полный газ. Двести двадцать лошадиных сил взбрыкнули, тягач выпрыгнул на берег и, перевалившись через образовавшуюся от множества гусениц колею, опрокинулся на крышу, как скакун монгольской породы, придавливая неопытного седока. Перепуганные и помятые пушкари повыскакивали из кузова, а Кудрявцев и Сукомел оказались в люках с придавленными крышками в полной темноте, гусеницы беспомощно и нелепо пытались зацепиться за воздух. Маленький Кудрявцев вывернулся, заглушил двигатель и стал звать на помощь, забыв о том, что снаружи середина дня и целая колонна очевидцев. Из люка Сукомела доносился противный вой на одной непрерывной ноте. Ставить тягач на гусеницы проще всего при помощи АТТ, но он отстал. Поэтому подогнали два АТП, разогнали зевак, приготовили огнетушители, запретили пользоваться огнем и курить, по земле уже растекались бензин и мазут. Пока возились с тросами, прошло минут двадцать, и все это время из тягача с бульканьем выливался антифриз и бензин, под аккомпанемент сукомеловских подвываний.  Потом появились тягучие полосы масел. Все требовало предельной осторожности и в то же время стремительности – вой из тягача царапал нервы. Кудрявцев вступил в переговоры, сказал, что все нормально, ждет избавления. А Сукомел временами стал замолкать и всхлипывать. В это время врач успевал задавать ему вопросы. Тот ответил, что шеей он покрутить не может, так как стоит на голове. Конечности проверить тоже не может, пробовал, но очень больно. Понятно, парень габаритный, развернуться в тесном люке не смог, возможно, травмы не позволяют. Тогда перепуганный врач запретил ему двигаться, чтоб не доломать кости. Сукомел из этого заключил, что на нем живого места нет, и завыл пуще прежнего. Потом вдруг дико взревел и замолчал. Врач объяснил, что потерял сознание от болевого шока. Потом возник хрип и вой возобновился. Врач сказал пленникам, что сейчас тягач будут переворачивать, поэтому нужно зафиксироваться насколько возможно, чтоб не добавить переломов. После этих слов вой Сукомела заглушил два работающих тягача.
   По команде один тягач дернул привязанный поперек трос, второй страховал, чтобы не перевалить в другую сторону. Перевертыш опрокинулся и встал на гусеницы. Отсоединили тросы, одновременно стали открывать люки. Из отсека механика вылетел весь в масле Кудрявцев, вытирая лицо, побежал к реке. Его поймал санинструктор Гена Краев, стал ощупывать и расспрашивать. Врач, склонившись над люком Сукомела, пытался осторожно его извлечь. Но у того длинные ноги запутались в турели пулемета, и он  ревел как бык в станке, не желая помогать. Понять, что с ним, невозможно, - все в горячем масле и антифризе. Шлем застегнут, надвинут на глаза, голова и лицо залиты так, будто его просто окунули головой в горячую вязкую жидкость. Глаза крепко зажмурены, с подвыванием пытается что-то сказать. С перепугу видимо русский язык забыл, бормочет на украинском. Подошедший Ралко с ним объясняется. Потом возмущенно говорит:
- Тю, дурень! Та як же воны течуть? Колы б текли, ты б нэ мовити, нэ думати. Воно кров, бо технично масло.
Сукомел замолкает.
Врач спрашивает, что с ним.
Уставник Ралко спрыгивает с тягача, вытягивается перед офицером, приложив руку к шлему:
- Вин бачыть, шо течуть мизкы, товарищ старший лейтенант! Я йому говорю, колы б мизкы, то ты бы вмер давно. Вин бачыть – густий! Докладил сержант Ралко!
- Что это? Переведите кто-нибудь.
Всегда жизнерадостный ефрейтор Глухов из Новочеркасска, посмеиваясь, переводит:
- Сержант Ралко вам доложил, что у Сукомела текут мозги. Это он на ощупь определил. А Ралко не верит потому, что он живой.
- Ну и что смешного?
Врач осторожно поворачивает голову подвывающего Сукомела вправо-влево.  Подзывает Краева, начинают медленно вытягивать, выпутывая ноги из турели. Вытянули, передали стоящим внизу, те осторожно положили сержанта на траву. Все участники спасательной операции измазаны не меньше пострадавшего. Врач бинтами осторожно протирает лицо и глаза Сукомела, тот скулит не переставая. Открыл глаза, смотрит тревожно, спрашивает:
 - Мэни в госпиталь трэба?
Врач запрещает ему разговаривать, ощупывает всего, начиная с шеи до самых пяток. Все время спрашивает, где больно. Не больно нигде. Начинают осторожно поднимать его на ноги. Сукомел боится, сопротивляется, все время стремится закрыть глаза. Подняли, стоит. Заставили пошевелить пальцами, руками. Руки согнуть, присесть. Все проделал со страдальческим выражением на чумазой физиономии. Вокруг уже начали подхихикивать.
Врач расстегнул ему гимнастерку, сняли, ссадин и ушибов не заметно, хотя через мазут не очень разглядишь. Распорядился снять брюки и отскочил от потерпевшего, зажав нос и матерясь. Окружающие загалдели и расхохотались. Врач, ругаясь, пошел отмываться вверх по течению, санинструктору приказал проследить за пострадавшим.
- Да штаны от мозгов пусть отмоет, как следует, очень уж они у него душистые!
Щеголеватый Гена, злой из-за перепачканного обмундирования, подвел к берегу Сукомела, подталкивая в шею. Сержант от импульса, приданного сапогом сорок пятого размера, взмахивая длинными руками как крыльями, и кудахча что-то нечленораздельное, взлетел в воздух и плюхнулся в реку, распространяя вокруг себя радужные круги от нефтепродуктов, которыми было пропитано все его существо.
После маломальской отмывки ему влепили выговор за то, что он оказался в люке стрелка, посадили вместе с расчетом в кузов запасного тягача. Кудрявцеву приказали отмывать тягач, дождаться АТТ (наш), залить из НЗ бензин, масла в агрегаты и продолжать движение с нами.



   Я управлял, Крылов сидел в люке стрелка, вставив лом в турель пулемета, и водил им как стволом. На ходу не разберешь, и встречные чабаны очень пугаются. Сзади шутник Гришка на своем монстре старается ехать с минимальной настолько дистанцией, что царапает своей носовой броней за мой фаркоп или кузов. Вылезаю в люк, показываю кулак. Раздавит ведь! Он сигналит  остановиться. Просит поменяться тягачами ради интереса. АТП у нас недавно, он еще на них не ездил. Меняемся, жалко, что ли? Гриха летит впереди на максимальной скорости. Это километров шестьдесят в час. Я отстаю значительно. Въезжаем в село. Его занесло пылью, видимость нулевая, останавливаюсь. Ко мне бегут люди, что-то кричат. Вылезаю, чтобы объясниться. Спрашивают, какая часть, где командир. Я в технической форме, в танковом шлеме, знаков различия не видно. Отвечаю, что часть секретно-разведывательная, называть не имею права.
- Тогда посмотрите, что вы натворили, разведчики!
  Сквозь немного рассеявшуюся пыль вижу, что в центре села снесен забор огорода и палисадника, вмяты в землю деревца, штакетник, а огород разворочен отчетливо отпечатавшимися гусеницами. Ясно, Гришкина работа. Отвечаю селянам, что немедленно иду на преследование, кем бы не оказался нарушитель, он непременно будет доставлен им на расправу. Прыгаю в тягач, жму на газ, дизель ревет, сизый дым заволакивает все вокруг, народ разбегается. Через километр вижу, что следы гусениц Грихиного тягача сворачивают с дороги, пересекают овраг и уходят за увальчик. Молодец! Догадался уйти от возможного преследования по бездорожью. Этот овраг только нам одолеть под силу. За увалом ждет Гришка с виноватым видом. Крылов с интересом взирает на нас с крыши тягача. Не стал позорить друга перед молодыми, спрашиваю, что случилось. Настроение вернулось к Гришке, стал излагать.
   Когда въехал в деревню, решил показать мастерство вождения и остановиться возле дома на полной скорости, как вкопанный. Раньше часто так делал. Не учел того, что это АТТ так может, скорость у него ниже, а усилие на тормоза сильнее. А самое главное, что подвело Гришку – это расположение тормозного управления. Он только что пересел с АТТ и  к новому тягачу еще не приспособился. У АТТ тормоза управляются ножной педалью. А у АТП в ногах педалей нет вообще. Сцепление сверху на рычаге переключения передач, а тормоза и акселератор на рычагах управления. Чтоб резко остановиться, нужно было тянуть рычаги на себя, а он по привычке стал сучить ногами в поисках педалей. Пока опомнился - перед носом уже стена дома. Как еще в кухню не въехал! Следовало выехать назад своим следом, чтобы ущерб был минимальным, но от растерянности он развернулся, не оставив от огорода живого места, и скрылся не задержавшись и на секунду. Когда очнувшиеся жители напали на меня, его уже след простыл. Согнал его на АТТ, поехали дальше.
   Километров через десять захотелось пить, фляжки пустые. Жара градусов тридцать. В тягаче двигатель под боком еще подогревает. Увидели в стороне чабанскую летнюю стоянку. Юрта и загон из деревянных щитов. Здесь же пасутся стреноженные кони. Отары и собак не было, но из юрты на рокот моторов вышла женщина. Так и бывает, чабан на пастбище, на стоянке семья. Чтобы не напугать, поехал один, набрать канистру. Обычно летники располагают возле родников. Метров за двадцать остановился, заглушил тягач – вдруг дети спят. Хозяйка, молодая симпатичная бурятка в цветастом халатике с любопытством разглядывала меня. В черной одежде, с потным от скинутого шлема лбом, чумазый, я ей, наверное, казался пришельцем из других миров.
   Однажды на гражданке наблюдал картинку – подъехавший к деревенскому магазину водитель спросил у женщин в очереди: «Как проехать в "Главснабзабайкалсельхозтехнику?». Чем дальше он выговаривал, тем шире открывались глаза и рты женщин. Наконец, одна из них вымолвила: «Ва-а-а-ай!». Шофер выругался, мы расхохотались. С тех пор мы иногда применяли этот прием для сражения наповал сельских простушек.
 - Здравствуйте! Как проехать в Главснабснабзабайкалсельхозтехнику?
 - Здорово! А вон за пригорок езжай, тама мой мужик, он скажет. Если чо, у него бич длинный и садкий, да и собаки, однако, уже твой трактор учуяли.
 - Да ты что, хозяйка, такая агрессивная? Я воды попросить.
 - Так бы и сказал. Заходи!.
Я зашел через откинутый полог. Мне приходилось бывать в бурятских юртах зимой. Обустроены они были поуютней, чем домишки русских жителей. А в летней все оказалось намного проще. Слева стол и шкаф для посуды. Справа большой сундук, на котором набросаны овчины, на полу войлок. В юрте прохладно и пахнет ребенком и чем-то пряным и горьковатым. Под войлочными стенами накидана полынь и еще какая-то трава. Возле входа деревянная бочка, закрытая овчиной мехом внутрь. Посредине столб, вокруг него ползает привязанный за ножонку годовалый ребенок голышом. Войлок по кругу на длину бечевки залоснился и блестит. В ручонке замызганный кусок сала, который у него пытается отобрать наскакивая, крошечный щенок. Грязный, круглолицый с лоснящейся от жира мордашкой, ребенок с любопытством смотрит на меня черными, как два уголька глазками-щелочками. Вид у него такой потешный и сам он вызывает такую симпатию, что пытаюсь с ним заговорить.
 - Кого ты, паря. Он еще по-нашему не говорит, а ты ему по-русски. На, пей.
Пока я отвлекся на ребенка, хозяйка подняла с пола захватанную и засаленную кружку, которой он играл. Обтерла ее полой халата, зачерпнула из-под овчины воду и подала мне.  Я был настолько поражен ее «гостеприимством», что не сразу обрел дар речи. Потом опомнился.
 - Да нет, мне в тягач воду, в радиатор долить.
 - Тогда на ключ тебе надо. Вон там.
   Метрах в ста родник с такой холодной водой, что ломит зубы. В глубине метра в полтора глыбы льда, несмотря на тридцатиградусную жару. В то же время оторваться от нее невозможно, настолько вкусна. Набрали фляги, канистру, поехали дальше.


   Было уже темно,  когда проехали большое село Боржигантай. Километра через два настигли колонну, остановившуюся на привал. По расписанию ужин, отдых часа на три и ночное вождение с возвращением в часть. От полевой кухни уже доносился запах дыма и  обещающие ароматы. Дежурные от расчетов стояли в очереди на раздаче. Было приказано не выдавать сухие пайки. Нас не касалось, мы свои уже уничтожили. Попытались получить из НЗ, нас прогнали. Не вышло, не надо.
   Неожиданно новое развлечение. Поступила команда в голову колонны собраться всем командирам расчетов. Вернувшийся с места сбора Ралко приказал идти на построение всем казахам. В его расчете их было трое. А всего в колонне не меньше половины. Странная команда породила немало шуток и предположений. Кто-то сказал, что идет мусульманский пост и пока темно, им будут выдавать сало. Кто-то догадался что, используя внешнее сходство, ввиду близости китайской границы, их будут готовить к заброске в тыл противника, т.е. обучать лозунгам на китайском языке (шло противостояние с политикой Мао). Я вызвался вести их на построение из любопытства. Порывавшемуся идти с подчиненными Ралко, сказал, что его дело присматривать за расчетом в месте его размещения.
   Строй получился забавный. Все в одинаковом обмундировании, одинаково запыленные с одинаковыми непривычному европейскому глазу лицами. Подошел командир колонны с двумя гражданскими - представительным пожилым бурятом и вертлявым молодым армянином с распухшим носом. Им было предложено осмотреть строй. Армянин прошел несколько раз, внимательно вглядываясь в бесстрастные лица сынов степи. Все оказались высокого роста, и ему пришлось заглядывать снизу вверх. Потом махнул рукой и отчаянно воскликнул: «Все вы здесь бандиты одинаковые!», после чего ушел к машине, стоявшей в стороне. Командир скомандовал всем по местам, поговорил с бурятом, оказавшимся из местных начальников. Посмеялись, пожали друг другу руки и гражданские уехали.
   Во время приема пищи тему продолжили. Сначала решили, что бурят хотел вербовать казахов, для притока свежей крови. Но участие и поведение армянина, версию не подтверждало. Потом пришел командир соседнего расчета и разрешил интригу.
   Когда колонна подошла к селу, и объявили десятиминутную остановку, солдаты бросились врассыпную. Командир понял, что допустил ошибку, но было поздно. Воинство мелкими шайками уже рассредоточилось по огородам с мародерскими намерениями. Так как с огородничеством в бурятском селении было скудно, принялись просто хулиганить. Поступила команда по машинам и отправление. Тягачи взревели и тронулись. Отставшие солдаты догоняли и прыгали на ходу. Хорошо еще, что в кромешной тьме никого не придавили. Население, перепуганное появлением вооруженной орды, сидело на запорах, выключив свет, боясь привлечь к себе внимание. Несмотря на поспешное отступление, кое-какие мелкие шалости все же имели место. Одна из них и была причиной столь селекционного построения.
   Кто-то из казахов, командир расчета, а потому без автомата, отбился от всех. У встретившегося ему  прохожего попросил воды. Им оказался армянин из шабашников, строящих местный клуб или библиотеку. В темноте он увидел солдата и решил, что это самовольщик. На просьбу солдата, обозвал, его чуркой.  Просто из непонятной любви к азиатам. Казах, на полторы головы выше ростом, так приложил «интернационалиста», что у того из орлиного носа хлынула кровь. На его заполошный крик из вагончика неподалеку выскочило несколько собратьев с гортанным клекотом. В это время появилась большая группа солдат с автоматами. Армяне запрыгнули в вагон и закрылись. На просьбу открыть нагрубили, а когда те пригрозили стрельбой (на самом деле патронов на марше не выдают), то взмолились, но открывать не стали. Воды не дали, боясь, что в открытую дверь солдаты ворвутся. В это время завелись тягачи, колонна тронулась. Тогда солдаты перевернули вагон дверьми и окнами вниз и под грохот падающих предметов утвари, потоки льющейся внутри воды и вопли людей, убежали.
   Когда опасность миновала, армяне выбрались наружу и побежали жаловаться руководству совхоза. Начальник сомневался в успехе - трудно в массе солдат обнаружить виновного. Но пострадавший ответил, что он запомнил налетчика и легко его узнает, так как он не русский и приметный. Вот и построили всех нерусских.


   После привала построение; объявлено, что определенные командованием задачи выполнены, колонна идет со значительным опережением графика, часа через два будем на месте. Оставался заключительный «ночной» этап вождения. Сам по себе несложный, но отдыха недостаточно, солдаты поскуливали, разминаясь. Команда вперед и монотонное движение. Ехали с открытыми люками. Когда задыхались от пыли, задраивались.  Потом открывали люки, спасаясь от духоты. Через час, сидевший за рычагами Крылов попросил сменить его, болели натертые ладони. Посмотрел - свежие мозоли полопались, кожа уже начала слезать. На турнике надо больше заниматься, тогда мозоли защитят. На первой же остановке поменялись местами. Подошел Гришка, сказал, что командиры ругаются, трясут картами и тычут пальцем в компас. С чего бы это? Дорога одна, накатанная, заблудиться негде. Снова по машинам и в путь. Еще часа через полтора, когда и мои «защищенные» ладони уже начали гореть, снова остановка. Опять Гришка принес свежие новости – командиры ругаются и тычут в компас пальцем. Не смешно. Хочется спать. Поступила команда на часовой привал. Упали, не сходя с места. Такого храпа эта степь не слышала со времен Чингисхана. Потом кто-то бегал по  растянувшейся колонне, ругался, пинался и подавал разные команды. Тщетно, просыпаться люди стали на рассвете от утренней прохлады.
   Когда рассвело, без компаса и карты стало понятно, что не свернули вовремя, полночи ездили вокруг горы Мантэ, накатали такую дорогу, что теперь на ней лет двести трава расти не будет. До части не более двадцати пяти километров, на месте будем вовремя. Но как не хотелось садиться в тягач! Руки опухли, прикосновение к рычагам было болезненным. Это у нас, деливших тяготы вождения на двоих. А каково остальным? А Гришке на тяжелом тягаче? Кое-как тронулись. Через час по прибытии на место, я не стал дожидаться парковки тягачей на свои места, общего построения и сдачи оружия. Все это сулило еще часа три развлечений. Мысленно благодарил судьбу за то, что нет автомата, который нужно чистить перед сдачей. Убежал в аккумуляторную и тут же уснул. Лязг гусениц, рев моторов, крики командиров всех рангов и едкий запах электролита только усиливали здоровый солдатский сон.