Трим. Железная стрекоза

                Пао Линь не знал, что это было. Как будто наваждение, сон наяву. И почему так внезапно, вдруг? Причем он не успел в тот момент даже опомниться. Однако сейчас, когда прошло уже несколько часов и наступило раннее утро, он спокойно возвращался к себе домой, неторопливо спускаясь с пологого холма, на котором и был установлен его телескоп. Пао Линь еще год назад его сделал, воспользовавшись замысловатыми чертежами, найденными им в одной полуразрушенной людской библиотеке. Он даже немного усовершенствовал его, отчего телескоп, не сразу конечно, но после некоторой настройки стал выдавать очень яркое и четкое изображение. Но это — то, что он увидал в нем сегодня, превосходило все, о чем Пао Линь мог когда-либо лишь мечтать. Созвездие: прекрасное, изумительное, волшебное. Оно как будто все еще стояло сейчас перед его глазами, обозначая неведомый и невиданный никем прежде рисунок. Этот рисунок словно бы в одно мгновение проявился тогда в голове Пао Линя, отчего он на несколько секунд зажмурился даже, как если бы увидел в окуляре солнечный зайчик. Но нет, это было всего лишь одно впечатление: сильное, глубокое, осознанное, а оттого и еще более прекрасное.
Придя домой, Пао Линь взял карандаш, лист бумаги, после чего попробовал изобразить все то, что увидел сегодня ночью в телескопе. И хотя тот рисунок, который обозначало своими контурами далекое созвездие в общем-то не был особенно сложным, однако Пао Линь никак не мог его воспроизвести с нужной точностью. Все что он рисовал, выходило каким-то иным, похожим, но иным. И не было в нем того, ну просто одухотворяющего восторга, какой он испытал, когда смотрел ночью в звездное небо. Отчаявшись повторить увиденное, Пао Линь решил с наступлением темноты снова вернуться к своему телескопу, прихватив все необходимое для рисования. И уже там на месте все просто скопировать. Для этого он достал еще одно увеличительное стекло и сделал из листа картона некое подобие экрана, на который намеревался спроецировать световой поток от окуляра телескопа. Подготовившись таким образом, он решил наконец перекусить, после чего спокойно и крепко заснул.
Спал он долго, но не очень. Потому что привык просыпаться на закате. Вот и в тот вечер проснувшись и увидав в окно знакомый пейзаж садящегося солнца и утопающих в его лучах полей, Пао Линь потянулся, взял все, что приготовил этим днем и отправился на холм к своему телескопу. Там он стал ожидать, когда нужное созвездие поднимется над горизонтом. А до тех пор разглядывал молодую Луну, Юпитер и даже Сатурн, который, правда, совсем ненадолго показался в ночном безоблачном небе, а затем, сделав небольшую продолговатую петлю, окончательно скрылся из виду. И вот час настал. Пао Линь быстро сориентировал телескоп по намеченным еще вчера координатам и нашел нужное созвездие. Однако, к огромному своему разочарованию обнаружил, что сегодня оно уже не выглядело столь же прекрасным. Нет, оно, конечно, все еще оставалось поистине великолепным, однако того, ну совершенно ослепительного впечатления не производило. Пао Линь покрутил настроечные винты, потом проверил время и даже место установки телескопа. Но нет, все сходилось в точности. Вот только вчерашней красоты уже не было. «Да что же это такое, — заругался на себя Пао Линь, в очередной раз рассматривая созвездие, — ведь не привиделось же все это мне». «Не привиделось», — ответил ему чей-то металлический писклявый голос. Пао Линь выпрямился и посмотрел вокруг. Но никого поблизости не увидел. Тогда он вновь склонился над телескопом и ничего не увидел уже в нем. Лишь мутно-серое пятно, подсвеченное по всем краям легкими световыми разводами предстало его взору. Пао Линь даже отшатнулся назад от неожиданности. А затем подошел к передней части телескопа, решив, что это просто мусор какой-то попал на большую линзу. Однако никакого мусора там не оказалось, а сидело некое, довольно крупное насекомое с изогнутым хвостом и крыльями, которое сейчас на него смотрело.
— Здравствуй, Пао Линь, — пропищало насекомое все тем же странным металлическим голосом.
— Здравствуйте, — ответил Пао Линь удивленно. Потом помолчал немного и добавил, — простите за любопытство, а вы кто?
— Железная стрекоза, — ответило насекомое, — а ты разве не видишь?
Пао Линь пригляделся. Действительно, насекомое вполне напоминало обыкновенную лесную стрекозу, но только очень-очень крупную. Да, похоже, еще и вправду железную. Он заинтересовался.
— Но почему вы сидите здесь на моем телескопе? — задал он новый вопрос.
— Потому, что увидела озарение, — спокойно ответила стрекоза. — Оно вчера здесь было, когда ты смотрел на созвездие. А потом домой пошел. А сегодня опять попытался его найти. Но уже не увидел той красоты, как вчера, так ведь?
— Все так, — еще более удивляясь, ответил Пао Линь, понимая, что стрекоза, похоже, знала про него очень многое.
— Ты не можешь видеть его красоту, — продолжила стрекоза, — потому что сегодня другая ночь и созвездие повернуто к Земле немного не так. И более того, таким как вчера, ты не увидишь его уже никогда. Однако, — стрекоза потерла передние лапки, — все, что вчера здесь было, навечно останется в твоей памяти. И ты даже сможешь нарисовать это созвездие. И я помогу тебе. Ты, конечно, не сможешь воспроизвести его с абсолютной точностью, потому что время еще не пришло, но приблизительно — да.
— Что значит, «время еще не пришло»? — Пао Линь нахмурился. — Я что-то ничего уже не понимаю.
— Не пришло, значит, не пришло, — уверенно ответила ему стрекоза. — Вы пока еще слишком слабо развиты, чтобы воспроизвести красоту самого пространства. Однако до более примитивной красоты вы вполне доросли, — стрекоза вздохнула. — И ты даже не представляешь себе, как долго я дожидалась, чтобы это наконец произошло. Многие, многие тысячелетия. Еще с тех пор, как на земле появились первые обезьяны, а потом уж и люди. Но никто из них, за исключением лишь самых поздних людей, так и не приблизился к пониманию того, каков наш мир и насколько он прекрасен. Вот посмотри хотя бы на мои крылья, — стрекоза приподняла одно, — видишь на них узор?
Пао Линь пригляделся. Да, действительно, сверху и снизу крыла стрекозы был виден едва различимый в лунном свете узор из непересекающихся изогнутых линий, завитков и прочих знаков. Этот узор был очень красивым, таким примерно, как и тот, что он видел вчера в звездном небе. Пао Линь невольно ахнул.
— Вот, — спокойно пропищала стрекоза, — это и есть то, о чем я только что говорила. А именно красота самого пространства, заключенная в тонких линиях. Вообще, — она присела на задние лапки, — этот узор, есть графическое отображение пересечения функций от различных научных дисциплин в их наивысшем развитии. Алгебраической физики, мерной топологии и… — она ненадолго замолчала, — а третей, я пока называть не стану, потому, что вам пока это рано знать. И вот такой узор, ты, сколько бы ни старался, никогда повторить не сумеешь. Но упрощенную его копию, вполне. Поэтому бери-ка свои карандаш и кусок картона и рисуй.
Пао Линь подчинился. И долго он еще пытался воспроизвести увиденное им вчера в небе и сегодня на крыльях стрекозы. Последняя же поправляла его и давала указания, что и как нужно было делать. Наконец, хотя и с огромным трудом это ему удалось. Получившийся узор был, конечно, совсем не так прекрасен, как хотелось бы Пао Линю, но от него тоже буквально веяло красотой.
— Вот и молодец, — похвалила его стрекоза. — Теперь тебе осталось лишь потрудиться и научить остальных тримов так делать, а это всегда значительно проще. Я же теперь вернусь в свой старый дом, из которого вылетела впервые за многие тысячи лет, чтобы дожидаться новых проблесков красоты и сознания. Так что прощай.
— Постой, — не выдержал Пао Линь, — ну подожди хоть минуту. Объясни ты мне, прошу, кто ты такая и где живешь? И почему так долго? Ведь это же ужас какой-то, то, о чем ты сейчас мне сказала. Тысячи лет, ведь это же такой долгий срок. Подумать страшно.
Стрекоза вздохнула. А потом вновь присела на задние лапки, посмотрела куда-то вверх и ответила:
— Ладно, тебе скажу. Я — железная стрекоза. Но мое железо абсолютно чистое без каких-либо примесей и выплавлено, конечно же, не здесь. Многие, причем не тысячи, а миллионы лет я находилась в своем кубе, путешествуя по безбрежным океанам пространства и времени. Случайно, одной гравитационной волной меня вынесло сюда, на вашу Землю. Где я неожиданно почувствовала зарождение разума. А потом и увидела сквозь стенки моего железного куба очень слабые искорки сознания. И эти искры порождали люди. Однако они так никогда и не смогли обнаружить истинной красоты, хотя столько раз почти касались пределов своего невежества, — она опять вздохнула. — Но нет, всякий раз они снова и снова скатывались до примитивных инстинктов и беспросветного хаоса. А потом появились вы. И почти сразу почувствовали невероятное разнообразие и взаимосвязь всего сущего, отчего и смогли говорить и с ветром, и с водой, и даже с землей. Однако и с вами мне еще пришлось довольно долго ждать. По крайней мере до вчерашней ночи. Когда ты, первый и пока единственный не увидел нечто новое, прекрасное и удивительное. И вот теперь этот рисунок, что ты нарисовал, — тоже, причем сам по себе, способен разговаривать и с ветром, и с водой, и с землей. Вот ты прислушайся. Это направленные микро-циркуляции воздуха, которые порождает твой рисунок, а точнее его линии. Резонируя, они способны вызывать движения ветра или даже предметов, причем не разрушая их, как делали раньше люди, а взывая к ним и прося. И одной своей красотой порождая взаимодействие.
Пао Лишь прислушался. Действительно, лист картона, на который был нанесен его рисунок, очень тихо, словно бы шептал ему что-то, а еще, как будто некий слабый ветерок отходил от него чуть в сторону.
— Вот видишь, — кивнула головой стрекоза, — теперь это принадлежит вам. Я же опять вернусь в свой железный куб, дожидаться новых и более глубоких прозрений.
После чего практически беззвучно поднялась в ночной воздух и даже не махая своими железными крыльями полетела в неком, только ей одной известном направлении. Пао Линь же, напротив, вновь подошел к своему телескопу и внимательно посмотрел в него. И вновь ему показалось, что он увидел в нем нечто прекрасное, а возможно и услышал неясный шепот далеких звезд. И эти звезды как будто прощались с ним, тихо и навсегда. Чтобы очень нескоро, возможно через многие тысячелетия найти себе нового, куда более внимательного слушателя.