Возраст

Лиза питала слабость к белоснежному чистому белью, в котором она могла бы с утра понежиться нагишом, ощущая всем телом его свежесть. Она и сама была от кончиков волос до пяток белоснежной. Блондинка с пышными от природы волосами и прекрасной ясно бледной кожей. Само очарование. Какой мужчина устоял бы перед чарами такой девушки, какой бы там не была фигура. А фигура у неё была сносная. Это одна из тех вещей, которыми она могла гордиться.

Проснулась Лиза не в своей постели, что оказалось для неё новостью, но не удивлением, словно происходит это не впервой. Ей тяжело было вспомнить, каким был её вечер, лишь кусками возвращая к памяти некоторые моменты прошлого дня. Но и за эти немногочисленные обрывки вчерашнего вечера её пробрала лёгкое чувство стыда.

Лиза не сразу обратила внимание на молодого человек, стоящего перед кроватью с мольбертом, но только стоило ей придти в сознание и оглянуться, как он тут же с улыбкой добавил:

— Доброе утро.

— Доброе, — с удивлением согласилась девушка. — Ты что, меня рисуешь?

Но художник лишь улыбнулся в ответ, оставив вопрос без ответа. А что здесь ответишь, ведь и так всё было предельно понятно. На нём не было ничего, кроме нижнего белья и полурваного монотонного домашнего халата. Он имел имидж и стиль типичного художника, намерено или случайно вписываясь в стереотипное представление многих людей о странном, но привычном образе внешности художника. И это несмотря на то, что самые выдающиеся из них, были друг на друга совершенно ничем не похожи. В этом главная отличительная черта художников: в то время, когда писатели и музыканты между собой относительно, но схожи, то если попытаться сравнить Пикассо, Матисса, Дали и Ван Гога, обнаружится, что это четыре принципиально разных человека.

Молодой человек был высокого роста и худощавой комплекции. Но при этом он обладал крепким телосложением. Он выглядел как настоящий Аполлон со своими длинными крепкими руками и ногами, которые напоминали чем-то образ человека будущего, то есть в том числе спортивно совершенного. Он носил длинные по плечи сальные пышные бурые волосы, которые всегда собирал в пучок, когда работал или хотя бы был на людях, не позволяя себе выглядеть растрёпанным, это мешало ему лично, но с короткой стрижкой он и будучи одетым чувствовал бы себя будто голым на публичное обозрение. На лице у него была грубая чёрная щетина вдоль всего лица от шеи до скул. Он стоял напротив Лизы, нанося на широкий лист бумаги наброски, которые позже планирует использовать уже на полотне.

— Я тебе завтрак приготовил, — сказал он, не отрываясь от творческого процесс.

— Завтрак? Прям в постель?

— Конечно.

— Ну… и где же он тогда?

— А! Сейчас. Быстренько закончу и принесу. Не думал, что ты так быстро проснёшься.

Спустя полминуты он оторвался от работы, отставил карандаш в сторону и отправился на кухню. А Лиза тем временем смогла осмотреть комнату, которую, как ей казалось, она словно впервые видела. Но она была настолько же ярко светлой, как и сама девушка. Стены, потолок, шкафы, кровать, письменный стол, тумбочки и даже часы над дверным проёмом — всё было из белого материала. Только на полу был ламинат светло древесного цвета, а занавески почему-то прозрачно чёрными. Комната была очень просторной. В ней не было ничего, что заполняло бы пространство. Даже мебель стояла вдоль стен. Она была похожа на очень ухоженную студию, в которую идеально вписывала Лиза. Спустя полминуты она посмотрела на часы над дверным проёмом, в котором двери так таковой и не было, просто открытый выход в коридор. На часах словно зависли двенадцать часов дня. А через пару минут художник вернётся.

— А вот и завтрак, — сказал он, неся на подносе классический английский завтрак.

Это и правда было классической, состоящей из типичного завтрака и типичного ланча. В нём было все. Овсяная каша, яичница, обжаренный бекон, миска с грецкими орехами, парочка круассанов, чашечка эспрессо, стакан сока и два бокала красного вина.

— А не рановато ли для вина? — спросила Лиза.

— Уже полдень, самое то, — не согласился парень. — Конечно, только если после сока, кофе и жирной пищи, чтобы легче шло, а то после вчерашнего этого сейчас явно не хватает.

— Да, я уже чувствую, — заметила девушка по лёгкому головокружению после попытки встать. — Однако мне сначала неплохо было бы умыться.

— Да, конечно, ванная справа по коридору. На полочке возле зеркала находятся упаковки с новыми зубными щётками, если тебе понадобится. Можешь не стесняться, куплены специально на случай появления нежданных гостей.

— Значит, я нежданный гость?

— Очень приятный и вовремя нежданный гость.

— Ну хорошо, тогда я пойду умываться.

Лиза скинула с себя одеяло и нагишом отправилась в ванную лёгкой грациозной походкой, за которой молодому человек осталось лишь смотреть вслед, закусывая нижнюю губу.

Зайдя в ванную комнату, Лиза, подойдя умывальнику, начала резко ополаскивать своё лицо брызгами практически ледяной воды, затем медленно и монотонно умываться тёплой водой, и только потом она принялась за чистку зубов. Закончив, она отложила все приборы и под шум идущей воды начала просто рассматривать себя в зеркале. Она была коротышкой с миниатюрными ручками и впалыми локтями, с удивительно гладкой спиной, без полос, ямочек или надрывов, небольшая по размерам, но ровная круглая упругая грудь, небольшой животик, который её смущал, несмотря на то, что он гармонично смотрелся на ней, мясистые и округлённые бёдра, ягодицы и ляшки с идеальной кожей, даже без едва уловимых ямочек целлюлита, конечно, могли бы быть и поменьше, чем нисколько не испортили бы общую картинку, хотя и так вполне пристойно смотрятся, ну и на вульва, которая была тоже вполне гармоничной, без каких-либо видимых причин для комплексов или разочарований, но всегда являющейся причиной для внутриличностных нападок. Она смотрела на себя, как бы оценивая со стороны. Ей было уже тридцать три года. Она была очень миниатюрной, красивой и выглядела значительно моложе своего возраста, что как бы обескураживало, так как за этой внешностью стоял вполне состоявшийся тридцатитрёхлетний жизненный опыт с ещё более взрослой жизненной позицией, не как у старухи, конечно, но как у человека, который повидал жизнь и может трезво о ней рассуждать. Она всегда наносила лёгкий макияж, только поверхностно, не шибко усердствуя, но даже с ним в последнее время стала замечать на своём лице лёгкие морщинки вдоль щёк и на лбу, которых в упор не могла разглядеть прежде. Они отзываются ей напоминанием о том, сколько ей лет, стоит только почувствовать себя маленькой ранимой девочкой. Именно поэтому она смотрела на себя в зеркало и задавалась вопросом: Что столь молодое дарование могло найти в такой старухе как она? Она была прекрасна по всем мыслимым и немыслимым стандартам. Некоторым молодым девушкам стоило бы и мечтать о такой внешности и в свои двадцать пять. Но ещё больше её волновал возраст художника. Сколько ему? Двадцать три? Двадцать пять? И это только судя по тому, как он выглядит, не беря во внимание щетину, сбрив которую, он, скорей всего, выглядел бы лет на пять младше. Поэтому возникала дилемма «где он и где я».

Затем Лиза вернулась назад в эту белую плохо освещённую комнату, грубо стилизованную под студию. В это время художник продолжал наносить наброски своей новой работы. Он рисовал девушку в той позе, в которой она спала, лёжа на животе запрокинув одну руку за голову, а другую подложив под подушку, одной ногой вытянувшись в полный рост, а другую согнув в бедре и колене, как бы вполоборота повернувшись в одну сторону, а одеяло сползло ниже талии. Это было слегка вульгарно, но красиво. Зайдя тихо сзади, девушка незаметно от молодого человека наблюдала за творческим процессом, пока не подошла к нему со спины и не приобняла в области живота, от чего тот испугался и, вздрогнув, закричав:

— О Господи!

— Прости, — отдёрнув руки, слегка отстранилась девушка, сама почувствовав лёгкий испуг, не ожидая такой реакции от молодого человека.

— Ты меня напугала. Долго же тебя не было.

— Я случайно. Кстати, неплохо получается.

— Хах! Что? Неплохо?! — словно будучи возмущённым, слегка вызывающе и пафосно переспросил художник. — Ты же администратор моей выставки. Неужели ты могла бы выставить что-то, что лишено таланта? В моих работах определённо что-то есть. И это что-то — талант. Но конкретно на этой картине, в этой работе, — ощутив на себе взгляд неприятного впечатление Лизы, тут же перехватил собственные ошибочные фразы, попытавшись сгладить их. — На ней есть нечто большее, чем талант. Нечто большее, чем надменный художник, слишком многое возомнивший о себе.

— И что же? — не выдержав паузы, оставленной парнем, спросила Лиза.

— Красота, — на выдохе подметил творец. — Ты просто необычайно красивая. В тебе есть нечто то, что тебя отделяет от громадного количества других девушек. Ты могла подумать, что это случайная связь, особенно учитывая темперамент таких как я — молодых и амбициозных. Но поверь, ни одна моя связь не была случайной. Да и самих связей так таковых было немного, несмотря на то, что я вечно суечусь в какой-нибудь тусовке. Даже напротив, по современным меркам у меня скудный опыт.

— Ну я так категорично не сказала бы. Я плохо помню, что вчера был. Но сам… процесс оказался настолько… впечатляющим.

— Правда? Спасибо, мне это льстит.

После небольшой паузы, Лиза не удержавшись спросила, стремясь удовлетворить своё любопытство:

— У тебя и правда было не так много девушек?

— Правда, — улыбнувшись, ответил молодой человек, видя в этом вопросе оттенок ревнивого интима. — Не больше трёх, и то с самого раннего юношеского возраста. И все отношения были серьёзными. И ни с одной из своих девушек я не разрывал по собственной инициативе. Вот такая вот тяжкая судьба отношений любого творческого человека, я полагаю.

— Ну здесь я с тобой не соглашусь. Ты сталкиваешься с другими артистами и художниками значительно реже, чем приходится мне. Так что, поверь, многие из них и правда надменные.

— Спорить не буду, я и правда не знаю. Но это и не удивительно. Представь только то, через что придётся пройти человеку искусства, чтобы стать популярным? Особенно в современных условиях. По-моему, без надменности здесь вообще не обойтись. Ведь нужно уметь себя продавать. Понимаешь о чём я, да? Когда приходишь к издателю или администратору площадки. Тебя и слушать не будут, если ты покажешься неуверенным.

— А здесь соглашусь. По себе знаю. Слушай, — хотела было уже задать очередной вопрос.

— Да?

— Да так, неважно.

— Нет-нет, спрашивай.

— Да я уже передумала.

— Нет, так не пойдёт. Я же вижу, что тебя это волнует. Не бойся. Меня можешь спросить о чём угодно.

— Ладно. Тогда скажи, чем я тебе понравилась?

— Или вернее хочешь спросить, почему я считаю тебя самой прекрасной девушкой на свете?

— Ну или так, — слегка поморщившись, Лиза дала понять, насколько порой лестный комплимент появляется не к месту, воспринимаясь как средство замалчивания правды. — Просто, понимаешь, для меня это тоже была в какой-то мере не случайная связь, поэтому интересно, что именно повлекло тебя к тому, чтобы оказаться в постели со мной.

— Ну для начала, моей целью была не постель. Нами обоими, видимо, овладел к тому моменту алкоголь, ударивший в голову, что и привело к логическому завершению. Но на счёт того, почему ты мне искренне кажешься безумно красивой, скажу так. Я фанатик своего дела. Для меня форма и визуальная часть значат очень многое. И это при условии, что у меня не стереотипное сознание, а очень тонкое, душевное, творческое. Это как если я был бы каким-нибудь обезумевшим учёным врачом, который полюбил бы тебя за идеальные пропорции черепа, скелета, кожи и так далее. Ты просто идеальная и внешне, и внутренне. Я же не преувеличиваю и не говорю под влиянием гормонов. Хотя второе утверждение можешь смело ставить под сомнение. Дело просто в том, что идеальна ты для меня, я не говорю об общих стандартах. Мне плевать, что думают другие, ты красивая в моём представлении. Но здесь есть ещё и тонкий бытовой момент.

— И какой же? — с интересом спросила Лиза.

— Ну мне просто нравятся девушки постарше. Ненавижу малолетних сосок. В них нет ничего. В смысле вообще ничего. Ни опыта, ни знаний, ни мозгов. Просто молодое тело, которым можно легко пользоваться. Такое меня отвращает, честно говоря, но я понимаю тех, кто в таких отношениях видит смысл. Вернее, пытаюсь понимать, входить в их положение, но принимать на отрез отказываюсь. Не моё это.

Лиза и правда не знала этого художника толком до того, как его агент обратился к той площадке, директором которой она являлась. Да и во время организации не сильно задавалась вопросом о том, что он из себя представляет. Главное, чтобы всё было законно и прибыльно. Но одна вечеринка за другой, организуемые для продвижения выставки, которая была запланирована на целый месяц, дали ей понять, что кем он является хотя бы как медийная личность, то есть в маске публичного человека. Первое впечатление было обычным. Тот, кого называют подающим неплохое начало гением, оказался вполне обычным человеком, это даже сложило противоречивое мнение о нём. Гений и тут, как так, из плоти и кожи, а не из золота и платины. Но что их свело вместе? Одна единственная вечеринка, во время которой он заставил Лизу поменять мнение о себе. Он задержался на целый месяц в провинциальном городе, чтобы погрузиться в историю его архитектуры, возможно, вдохновиться на создание новых работ, но вечерами любил расслабиться по-крупному. И именно во время одной из таких разговорился с понравившейся ему девушкой, которая оказалась на удивление ему администратором площадки, а не случайно пришедшей, просто идя на звук музыки какого-нибудь очередного клуба, как это делают большинство мелочных продажных девушек. Именно в этот момент Лиза поняла, насколько на самом деле непритворным оказывается его личность, что это вовсе не образ, а он настоящий, просто своеобразный, будто рождён мраморным как статуя античных богов, а не обычным человеком из плоти. Да, уже не ткань, но ещё и не золото, а просто мрамор, на который приятно смотреть. Немного задушевных разговоров и с десяток бокалов вина сделали своё дело. На утро из них двоих только он помнил, что происходило в минувший день. Опыт пьющего человека всё-таки сделал своё дело.

Лиза наблюдала за творческим процессом, держа в руке чашечку с тёплым кофе, пока художник внезапно не отложил инструменты, чуть ли не отбросив их от себя, чувствуя, что его тревожит один, как ему казалось, очень важный вопрос, который необходимо было задать:

— Поехали со мной в Венецию?

— Что? — с удивлением спросила девушка, не веря услышанному.

— Я и так планировал устроить себе отпуск. Хотел отправиться в месячный тур по Италии, начиная с Венеции, заканчивая где-нибудь в Сицилии.

— В смысле, ты серьёзно?

— Почему бы и нет?

— Но как же? И бросить все дела?

— Ладно, прости, не подумал.

— Нет, ты пойми правильно, я хочу, просто я же не могу взять и всё оставить так как есть.

— По-моему, выставка должна продлиться ещё неделю. Разве ты при желании не управишься со своими делами за это время? Я думал, ты профессионал, — как бы подначивая, смеялся художник.

— Э, нет! Со мной твои манипуляции не пройдут.

— Кто знает.

Сначала Лиза сочла эту ночь случайной связью, но и заметить не успела, как она стала для неё чем-то большим, чем секс на одну ночь. Вместе с этим художником она почувствовала себя вновь словно девочкой, почувствовала как вновь научилась искренне влюбляться. Поэтому, сначала сочтя за безумие его предложение, она согласилась, отправившись практически на другой конец света, чтобы просто хорошо провести отпуск. Но пройдёт ровно месяц после начала их отпуска, и по возвращению на Родину Лиза напишет письмо, оставленное на столе в новой московской квартире, куда они планировали заехать уже навсегда, но не судьба:

«Привет, мой дорогой художник. Прости, что я не смогла тебе сказать это в глаза. Но думаю, ты поймёшь мою женскую долю. Поймёшь, почему я не смогла поступить так, как должна была. Я помню все те слова, сказанные тобою. Я помню как ты относишься ко мне, что для тебя значит возраст. Но сомнения никогда не дадут мне спокойствия. Я не такая, как ты себе представляешь. Я вполне обычная женщина, способная испытывать жесточайшую ревность по отношению к соперницам. И возраст в этом деле лишь всё усугубляет. Поэтому я считаю, что каждый должен любить того, кто к нему ближе, как бы это не было бы тяжко. Меня утомляет ревность, которую я уже неспособна скрывать. Причём я осознаю, насколько пустые они в своей основе. Я сдерживала себя. Думала, что разум сильнее чувств. Оказалось не так. Я ошибалась. Но не ошиблась в тебе. Я ошиблась в себе. Но ошибусь, если попытаюсь переделать себя. Женщины в возрасте никогда не способны воспринимать слова, они забудут все твои слова, увидев на горизонте любую молоденькую девчушку. Уж поверь мне. Я просто знаю, что если это продолжить, то всё придёт к ссорам и разочарованиям. Лучше я закончу это, пока нам обоим хорошо. Чем нам придётся разрывать на негативных эмоциях. Но знай, я тебе бесконечно благодарна за эти пару месяцев. За эти красивые и прекрасные отношения, что были между нами. Ты позволил мне почувствовать себя девушкой, ты напомнил мне об истинной роли, сути и сущности её. Ты позволил мне освежить себя как личность, морально, физически и даже, я сказала бы, физиологически. Ты и только ты освежил меня, моё сердце, тело, разум и душу. Спасибо тебе за всё. Прощай. И не таи обиды.»

И она исчезла навсегда. Оставив после себя приятные воспоминания, немного неприятный осадок расставания и картинку, которой не суждено было стать популярной, но суждено было навсегда остаться самой любимой работой самого художника.