Петля Нестерова. Глава 36

        36.

        Когда он приходит в себя, то почти ничего не видит – на его голову по-прежнему надет мешок, сквозь который теперь пробивается лишь тусклый свет откуда-то справа.
        Очень хочется пить и сильно болит голова.
        Нестеров делает попытку пошевелить руками и ногами. Ему это практически не удаётся, и он понимает, что привязан к какому-то сиденью – не чрезмерно туго, но крепко. Он пытается оттолкнуться ступнями, но оказывается, что сиденье неподвижно прикреплено к поверхности, на которой стоит. Нестеров носком ботинка слегка стучит по этой поверхности, но не может определить её характер – под ногой находится что-то, напоминающее плотно убитую землю, усыпанную чем-то мягким.
        - Очнулся? – спрашивает всё тот же голос. Странно, но в нём как будто бы слышатся нотки заботы.
        - Я хочу пить, - хрипло говорит Нестеров.
        - Пожалуйста, родной!
        Мешок чуть приподнимается – к губам Нестерова подносят железную кружку с водой.
        Нестеров пьёт. Пить неудобно, вода холодным ручейком льётся за ворот, и это почти невыносимое ощущение. Наконец, кружка убирается и мешок опускается вновь.
        - Значится, так, - спокойно произносит голос. – Предупреждаю сразу: ты можешь орать, но это бесполезно. Прислушайся!
        Нестеров прислушивается и не слышит ничего, кроме глухой, какой-то ватной тишины.
        - Я ничего не слышу, - говорит он.
        - Правильно! – с удовлетворением соглашается голос. – Потому что мы в подвале. В очень глубоком подвале. Поэтому орать бесполезно, тебя не услышат. Усёк?
        - Да.
        - Отлично. Это первое. Теперь второе: если ты будешь вести себя благоразумно, то я не причиню тебе вреда. Более того, если ты сделаешь всё, как мне надо, то совсем скоро выйдешь отсюда на волю и спокойно вернёшься домой. Понял меня?
        - Как не понять, - говорит Нестеров. – Но кто ты и что тебе от меня надо?
        - Мне надо, чтобы ты выслушал и хорошо запомнил то, что я тебе буду рассказывать.
        - Я не услышу многого, в мешке-то…
        - Не проблема. Я освобожу тебе уши.
        Под мешок влезают руки, и на глаза Нестерову ложится широкая плотная повязка. Затем мешок убирают. Нестеров делает глубокий вдох – дышать стало гораздо легче.
        - Так чего же ты от меня хочешь? – вновь спрашивает он.
        - Хочу, так сказать, пролить для тебя свет на некоторые факты. Чтобы представить себя в лучшем виде, чем тебе могло показаться.
        - Начало интересное, - усмехается Нестеров. – И для этого ты решил притащить меня сюда?
        - На самом деле, я вообще не ожидал тебя здесь увидеть. Видишь, я честен с тобой. А когда увидел, то понял, что времени у меня почти не осталось. Ты же не просто так в эти трущобы пожаловал, верно? Значит, расчухал что-то. Только вот что? Ума не приложу. Не расскажешь?
        - Баш на баш, - предлагает Нестеров, стараясь, чтобы его голос звучал спокойно. – У меня тоже есть вопросы, на которые я хочу знать ответ.
        - А ты мне нравишься, старлей! – Нестеров по голосу чувствует, что его собеседник улыбается. – Мне всегда нравились смельчаки и наглецы. Правда, на поверку часто выходит, что за их смелостью и наглостью стоит не отчаянный характер, а полная отмороженность. Но ты же не из таких, а, Сергей Иванович?
        - Скажем так: у меня есть свои интересы. И я их преследую.
        - Наглец, наглец… - голос перемещается за спиной Нестерова то вправо, то влево. – Но шут с тобой, задавай свои вопросы! Отвечу, если смогу.
        - Участковый, который был до меня… что с ним случилось?
        - Он утонул, - с искренним сожалением произносит голос. – Увяз в болоте и утонул. Мы пытались его спасти, но ничего не вышло. Там неудачное место такое, не на что опереться. К тому же темно было. Всё очень быстро случилось.
        - Но пистолет у него вы забрать успели, - полуутвердительно говорит Нестеров.
        - Успели, - как бы извиняясь, подтверждает голос. – Там как вышло… Он за одним из наших шёл следом. И ловко шёл, между прочим – наш человек его только уже на болоте заметил. А дальше – борьба, я вырываю у него пистолет, он выбивает его у меня из руки, пистолет отлетает в сторону, мы продолжаем драться… А там твёрдого места практически нету, где всё это происходило – сплошное болото вокруг. Вот он туда и угодил. Я даже не думал, что может так быстро засасывать – он сразу почти что по шею ушёл. Мы похватали палки какие-то, суём ему, а они ломаются. Наконец, за куртку схватили, тянем – а рукав оторвался, и парень в болото ушёл. Но ты запомни главное, старлей: я его не убивал. Я вообще никого не убивал. Это, как говорится, не мой профиль.
        - То есть, вы все никого не убивали? – уточняет Нестеров. – Или конкретно ты никого не убивал?
        - Был один раз. По моему недосмотру. В Евдокимовке мужика завалили. Он крепкий, ему клофелин наш – что слону дробина: сидит, болтает и хоть бы что. А ребята невовремя вломились, началась драка, ну, один его и вальнул. Главное, я им всегда говорил: никакой мокрухи. Но они головорезы отпетые, им всё нипочём. А что делать? Приходится работать с теми, кто есть. Я его чуть не пристрелил потом. И пристрелил бы, но у меня правило: никаких трупов. Меня другие вещи интересуют.
        - А что тебе нужно тогда? Для чего ты всё это затеял?
        - Хороший вопрос! – с одобрением говорит голос. – И я дам на него честный ответ. Со стороны может показаться, что для меня главное – деньги. Но это не так. Не ради денег всё делалось – ради адреналина.
        Голос делает паузу – видимо, его обладатель ждёт от Нестерова реакции. Приходится реагировать.
        - То есть, это бесконечный процесс? – спрашивает Нестеров. – Если деньгами хотя бы теоретически можно насытиться, то адреналином ведь впрок не наешься.
        - Ох, лейтенант! – с явным сожалением произносит голос. – Встретиться бы с тобой – да при других обстоятельствах! Сели бы, поговорили… Но сейчас, извини, времени нет, да и место не то. Впрочем, я объясню, чтобы ты лучше понял. Ты девяностые не застал ведь?
        - Ну как… В том смысле, в котором ты говоришь – наверное, нет.
        - И всю жизнь, поди, в деревне своей прожил?
        - С небольшими перерывами.
        - Ну вот. А я из города. Из большого города, парень! Ты понимаешь, что это значит?
        - Наверное, нет, - честно говорит Нестеров. – Мне не понравилось жить в большом городе.
        - Тогда просто поверь мне на слово: в большом городе можно краси-иво пожить! Но для этого человек должен заставить себя хотеть очень многого. А получив это многое, он начинает хотеть ещё большего. А получив это большее, понимает, что ещё большего не существует, а жить с адреналином в крови он уже привык, спокойная жизнь не вставляет. И тогда человеку становится скучно.
        - Звучит не особенно радостно, - замечает Нестеров.
        - Во всём есть свои минусы… Так вот – девяностые. Я был в самой гуще событий. И не надо думать, что там одни уроды моральные были – полно нормальных людей с высшим образованием, которые сидели себе до поры по учреждениям, музычку на бобинах крутили по вечерам, кое-как собирали свой быт по крохам без надежды на изменения. И вдруг – бац! – конец восьмидесятых, свобода-вольница, все дела! Привычный мир рухнул, всё перемешалось, и пришлось как-то крутиться, если хотелось нормально прожить. Вот мы и закрутились. Не то что по отморозке – просто вдруг оказалось, что те, кто быстрей да удачнее крутятся, и бабок гребут соответственно. В начале восьмидесятых нам такое и не снилось. Правда, конечно, и риск был высокий – отсюда и первый адреналин. Бедные да честные, у кого кишка тонка, выживали кое-как, а рисковые да фартовые вырывались наверх – вот только главное было потом удержаться на этом верху.
        - Дикость какая-то! – не удержавшись, фыркает Нестеров.
        - Не дикость, а жизнь, - резко возразил голос. – Просто не надо отрицать законы природы. Иначе получится, что человек борется против себя самого. Всегда и везде было так: кто посмелее да потолковее, те наверху. Но они и рискуют больше. А ты, лейтенант, молодой ещё да глупый, всё за идеалы стоишь… А идеалы тебе – кем подсунуты? И для чего?
        - А я что – дурак, чтобы своей головой-то не думать? – с долей обиды говорит Нестеров.
        - Ты не дурак. Потому я с тобой и разговариваю сейчас. А был бы дурак – я и время не стал бы тратить. Но вы вот с коррупцией боретесь, с проституцией боретесь, с азартными играми боретесь – а для чего? Кому от этого легче? Всегда это было, всегда это будет, и никаким законом не победить. Потому что явления эти – естественные для человека. Ну да ладно, не буду тебя поучать: поживёшь – поумнеешь… Короче, мы в те времена большие бабки поднимали. На спиртном. Трое нас было: у одного типография небольшая, он нам этикетки делал, второй был мастер по самогоноварению, а я за сбыт отвечал и бутылки фирмовые доставал. Мы бабки лопатой гребли – понимаешь ты, нет? Но только в чём фокус: те бабки, что достаются легко, так же легко и уходят. Мы что поднимали – то и спускали потом на красивую жизнь. Потому что боялись, что завтра в стране опять всё может перевернуться. Ох, и красиво мы жили! – с явным удовольствием вспоминает невидимый собеседник Нестерова. – Хату специальную держали съёмную, без мебели – одни ковры на полу толстенные, да ещё телевизор, видак и музыка. Мы туда баб водили и целыми днями с ними могли гулять, со своим же самогоном. Гуляли-гуляли, а потом я о будущем начал задумываться: время-то идёт. Решил не все бабки спускать, откладывать кое-что – авось, не пропадёт заначка. И не пропала. Вернее, потом пропала, в дефолт, но тогда я уже сидел… В общем, поднакопил я бабла и решил уходить из дела, пока не грохнули: затаиться, пожить тихонечко, отдохнуть. Вот. Миллионов двадцать у меня скопилось, по теперешним если деньгам! Ты, лейтенант, такие деньги видал когда-нибудь?
        - Нет.
        - Во-от… Ну а я их видал. Вот этими самыми руками держал. Ну, короче, ушёл я на дно, где-то с год пожил тихо. Бабу завёл, жениться хотел… Но, чувствую, тоска заедать начала: вроде бы всё хорошо, а жизнь не в радость. Давит, хоть вешайся. Что такое? Чуть с ума не сошёл. Думал, руки на себя наложу. Никогда не подумал бы, что со мной случится такое. И вот, в тоске самоубийства… - говорящий делает паузу, чтобы сглотнуть, и Нестеров пользуется этой паузой.
        - Это Ахматова? – спрашивает он.
        - Именно! – с удивлением реагирует голос. – Вот ты молодец, старлей! Нет, ну вот точно – поговорить бы с тобой при других обстоятельствах… Ну да ладно. В общем, сижу сам не свой, грустный и законопослушный – и тут появляется один мой приятель из прошлого и предлагает дельце одно. Суть не важна. Обстряпали мы это дельце – и я как будто заново родился: радуюсь жизни, всё в кайф. Думал-думал, в чём дело, чего не хватает, потом понял: адреналин. Адреналина не хватает. Не могу без опасности жить, хоть ты тресни. Ну и пошло-поехало вновь. А дальше, как говорится, от сумы да от тюрьмы… Короче, сел я, и сел капитально. А пока сидел, мои денежки приказали долго жить, да и баба ушла сразу же. И вот я сижу, как лох, срок мотаю: ни денег, ни бабы, ни молодости, ни свободы. Впрочем, свобода как раз впереди – последний пятёрик разматываю. И тут вдруг побег затевается. Случайно о том узнаю – и хожу сам не свой. Ну, не в побеге, конечно, дело, а в адреналине. Туда-сюда, помог я ребятам – мы и свалили все вместе. Давно не испытывал я такого кайфа! Потом какое-то время в лесах отсиживались, по деревням заброшенным, а потом обсуждать стали: кто чем займётся теперь. Тут я предложил ребятам вариант… а дальше ты знаешь.
        - Ладно. Это я понимаю. Ну а учительницу зачем обокрали? Тоже ради адреналина?
        - Э-э-э, ты погоди! Тут другое совсем. Сначала-то она мне дурой показалась, когда я к ней подкатывал. Думал, лёгкая добыча: бабу пощупаю да ещё денег с неё сниму – поди плохо? А вот когда к ней домой пришёл вечером, чую: бабёнка-то непростая, со вкусом, с мозгами, да и собой недурна. Мог бы – остался бы с ней, и пропади оно всё пропадом. Но ребята не поняли бы. Знаешь песню про атамана и про княжну? Вот и они меня так же – на пику бы посадили, и все дела. Это народ такой – атаман-атаман, а ухо держи востро… Ты вот не знаешь, видимо – я же к ней приходил потом, когда разошлись мы уже с ребятами, деньги назад приносил, а она не взяла. Крепко на меня обиделась… Это страшное зрелище, лейтенант – женщина, которой ты люб и которую ты смертельно обидел. Я ей слова говорю – как камушки через забор докинуть пытаюсь, но забор слишком высокий, и камушки не долетают. Да-а, дела… - Нестеров слышит глубокий вздох, и он готов поклясться, что этим вздохом невидимый ему собеседник подавляет комок в горле.
        - Ну так вот… - тема меняется, и Нестеров поражается тому, как быстро горький голос говорящего опять стал твёрдым и деловым. – К чему я всё это веду. Я хочу, чтобы ты это запомнил: на мне крови нет, я никогда никого не убивал и никого к убийствам не призывал. То, что произошло в Евдокимовке – случайность. Сразу после этого мы разбежались в разные стороны, потому что наши пути разошлись. Я хотел только денег поднять и на юга рвануть – а оно видишь, как вышло.
        - А в Кривых что произошло? – спрашивает Нестеров. – Там вон тоже трупы были. Или это не твоя работа?
        - И вот мы подошли к главному, лейтенант. Теперь слушай внимательно и мотай на ус. Доказательств у меня нет, но и чужие грехи мне ни к чему. Я рассказываю, а ты веришь мне на слово. Впрочем, тебе больше ничего и не остаётся.
        В голосе говорящего внезапно слышится холодная издёвка, и Нестеров понимает: этот человек беспринципен и изворотлив и ему явно нравится, когда кто-то беззащитный находится в его власти. Способен ли такой человек на убийство? Если бы Нестерова спросили об этом, он однозначно сказал бы, что да. Но это ещё ничего не означает.
        - С Кривыми дурацкая история получилась, - продолжает тем временем голос. – Всё началось с того, что у меня закончились средства к существованию. Я отправился к своему основному тайнику и с удивлением обнаружил, что он пуст.
        - Тайник - это на элеваторе который?
        - Нет, не на элеваторе. А ты и до элеватора докопался? Что ж – хорошо, что сказал, мне теперь зря не ходить. Но на элеваторе мелочь была, так, на всякий пожарный случай. А вот другой тайник приказал долго жить. Не иначе мои отморозки привет прощальный прислали. Выследили меня, значит, да перепрятали всё. «Ну, - думаю, - я этого так не оставлю, держитесь!» Дальше туда-сюда – подробности тебе знать не обязательно – и, в общем, выяснил я, что кое-каким добром из моего тайника потихонечку приторговывает сосед твой, Игнатов. Я прикинулся покупателем – и к нему подкатил. «Откуда вещички-то?» - спрашиваю. А он говорит: «На чердаке у себя нашёл, не поверишь!», подмигивает и смеётся. Шутит, стало быть. Но спокоен, как слон – либо выдержка у него, либо, что вероятней всего, он просто не в курсе. В общем, решил я наведаться, лично на вещи взглянуть да справки у Игнатова навести, как да что. Договорились, что я к нему по темноте в дом приду и там побеседуем. Прихожу в назначенный час, стучу условленным стуком – не открывают. А свет в доме горит, между тем, и телевизор работает, слышно. Стою в тёмном углу, думаю, что дальше делать. Вдруг слышу какой-то звук, как будто глухой удар от прыжка, и вижу: кто-то бежит по двору со стороны повети. Тихо бежит, воровато, а кто, что – не разобрать. Ерунда какая-то, но сердцем чую: плакали мои иконы! А не хотелось бы… В общем, рванул я следом за бегущим человеком, но он уже куда-то исчез. Дверь в дом заперта, а человек бежал со стороны повети. Я туда: поветь тоже закрыта. Но больше-то неоткуда было вылезти! Стал щупать, нашёл место – там доска одна отходит, но узко так, только ребёнок пролезет, наверное. Я стал соседнюю доску выворачивать… ну, в общем, попал, наконец, в дом. Двери внутри были не заперты, я сунулся в избу: идеальный порядок, стол с цветами посреди комнаты, телевизор работает – и нет никого. В соседнюю комнату захожу – а там в постели покойница лежит, цветами вся убранная! Мне не по себе стало: ну, думаю, к чёрту, разборки эти, лучше уберусь подобру-поздорову, а то что-то не то происходит. Тут из сеней шум раздался. Я дёрнулся, о половицу споткнулся и нос себе рассадил. Кровь так и хлынула на пол и, главное, на половицы: не вытрешь… Вообще красота: я в чужом доме, на кровати труп, и весь пол моей кровью заляпан. Гляжу – из сеней Илья входит: рубаха белая, крест наружу, глаза бешеные, а сам еле ноги передвигает. Я здороваюсь – а он сквозь меня глядит, как будто не видит. Делает шаг, другой – и падает на пол ничком. Я к нему, пульс проверяю – не чувствую. Чёрт! Уже два трупа. Надо скорее из области убираться, а у меня, как назло, никаких денег с собой, да и на элеваторе только вещи. Начал искать по-быстрому: вдруг где-то деньги найду или иконы свои хотя бы – но ничего, пусто. Тогда решил кое-какое добро с собой захватить, думаю: вещи так вещи, но хотя бы на элеватор не мотаться. Сделал мешок из занавески и начал туда всё подряд скидывать: побрякушки какие-то, столовое серебро – мелочь всякую, чтобы хоть что-нибудь было. Потом в гараже канистру бензина нашёл, расплескал, спичкой чиркнул и ушёл опять же через поветь. Вот, собственно, и вся история.
        - Вся да не вся, - говорит Нестеров. – Я был в этом доме-то. Илья на кровати лежал, а не на полу.
        - Так это я его положил, когда решил дом запалить: пусть, если что, думают, будто они во сне дымом задохнулись. Я даже когда укладывал его, ещё раз у обоих пульс проверил, но не было пульса. Так что запомни, старлей: я никого не убивал. На мне крови нету. Мне надо, чтоб ты это знал. Мало ли – вдруг ещё пересечёмся там, где мне не хотелось бы с тобой пересекаться… Ну а теперь я тебе свой баш выложил – а ты мне про свой расскажи. Как ты здесь оказался?
        - Вещицу одну ты потерял. Необычную, - говорит Нестеров. – Когда мешок свой сюда нёс. Ты потерял – а я нашёл. И на пепелище нашёл точно такую же.
        - Ишь ты, как просто! – изумляется голос. - Выходит, ты по чистой случайности здесь нарисовался?
        - Выходит, так.
        - А что за вещица-то?
        - В левом кармане куртки моей пошарь. Если ещё не пошарил.
        - Там хрень какая-то была. Белого цвета. На ручку от чего-то похожая. Или на колонну от здания.
        - Вот-вот. Она.
        - И что это?
        - Понятия не имею. Скажи ещё вот что: пистолет участкового куда делся?
        - А то будто ты сам не знаешь? – с неожиданной грубостью отвечает голос, и Нестеров понимает: он задал вопрос, весьма неприятный для его собеседника.
        - Что ты имеешь в виду? – спрашивает он.
        - Что я имею, то и введу… - зло огрызается голос и замолкает.
        Какое-то время – примерно минуту – стоит тишина. Нестеров уже готов открыть рот, чтобы осторожно задать следующий вопрос, но собеседник его опережает.
        - Ладно, начальничек, - говорит он таким тоном, что становится ясно: продолжения разговора не будет. – Давай уже, что ли, заканчивать болтовню. Поговорили – и будет.
        - Как скажешь. Выбор не за мной, - пожимает плечами Нестеров.
        - Это ты верно говоришь… - злорадно отмечает голос. – Значит, слушай меня внимательно. Печку я наверху натопил, чтобы не так холодно было. Вот тебе ещё одёжа, - на плечи Нестерова опускается тяжёлый, пахнущий затхлой сыростью предмет верхней одежды. – Конечно, здесь не южный берег Крыма, но сколько надо ты, думаю, высидишь и не окоченеешь. А завтра к вечеру тебя освободят. Этого времени мне хватит, чтобы выехать из области, и – ищи ветра в поле! Напоминаю ещё раз: ты в глубоком подвале, так что орать бесполезно. И жалко, конечно, что мы в таких обстоятельствах, толковый ты парень… Но ладно, бывай. Привет жене!
        - Эй! Подожди! – вскрикивает Нестеров, но слышит только шаги вверх по лестнице, затем где-то вверху закрывается деревянный люк, раздаётся звук ключа, вращающегося в замке, а потом на люк надвигают что-то тяжёлое. Несколько удаляющихся шагов – и тишина: глухая, ничем не нарушаемая тишина.

© текст, отсутствие фото (какое уж тут фото? :) - Министерство Луны