Тим и Ева

Empty spaces - what are we living for?
Abandoned places - I guess we know the score…
On and on!
Does anybody know what we are looking for?


А по вечерам они запирались на чердаке и печатали всякую бессмыслицу на старой печатной машинке. Она работала по-другому, это было немного не то, что печатать на компьютере. Клавиатура была похожа на компьютерную, но расположение букв и функции клавиш отличались, поэтому они лепили заглавные буквы вместо строчных и строчные вместо заглавных. Но так было даже веселее. Шум улицы едва проникал в их убежище. Обычно они включали бумбокс с записями начала 80х, а иногда она печатала, а он бренчал на гитаре. На что они жили? Бог знает. Вряд ли они в чем-то нуждались. На полу закипал малюсенький чайник, его хватало как раз на две чашки. Они писали странные рассказы про луну и людей, заблудившихся в лесу и ненашедших дороги домой. Это была какая-то редкостная идиллия, и оба с нетерпением ждали вечеров, когда можно было бы сбежать на чердак. Приносили ли они пользу обществу? Вряд ли, они просто жили. Жили ради этих вечеров, ради друг друга. Учеба, как и жизнь, шла своим чередом, она их мало волновала. Когда заря догорала, они высовывались из окна и восхищенно смотрели на последние розовые тучки и надвигающийся мрак. А иногда они писали песни. Он писал музыку, а она стихи, потому что не умела играть ни на одном музыкальном инструменте. Иногда они относили свои рассказы в какие-то журналы, но их редко печатали. А еще они пили пиво на набережной. В общем, странная такая парочка. «А в чем же смысл?» - спросите вы. Даже не знаю. Наверное кто-то просто должен радоваться жизни, просто радоваться, без всякого смысла…
…Легкий свет сочился сквозь спущенные жалюзи. Улица, еще не такая шумная, как днем, но уже бодрая, врывалась в комнату. Ева раздвинула две пластины пальцами и посмотрела в образовавшуюся щель. Свет резанул глаза и заставил зажмуриться. Ева приложила одну руку к глазам, а другую резко опустила в стоявшие на подоконнике кактусы.
- А-а! – вскрикнула она и принялась с возмущением разглядывать пострадавшие пальцы. В один из них впилась маленькая, вырванная с корнем из земли, опунция.
В дверном проеме нарисовалась худая высокая фигура Тима. Он улыбался, а на его заспанном лице застыло выражение полного довольства собой и этой девушкой, которая так внезапно разбудила его своим криком.
- Ты опять не ложилась, верно?
- Я спала с двух до пяти, а потом встала, чтобы встретить рассвет. В обед снова будет жара. Тогда и выспюсь. – она встряхнула кучерявой головой и стала похожа на мальчишку, напроказившего и теперь пытающегося оправдать себя.
Тим ничего не стал говорить ей, ведь рассвет – это самое красивое зрелище на Земле, наверное, красивее северного сияния. И кто-то должен же его наблюдать.
А сейчас надо было сварить кофе. Ева пила растворимый, а Тим не переносил его. По квартире разнесся знакомый аромат. Ева открыла окно и шум города, до сих пор внешний, недостижимый, теперь слился с бульканьем чайника. Комната Евы, она же кухня, ожила вместе с новым днем.
- После кофе пойдем пройдемся, - категорично заявила Ева.
- Где будем завтракать? – отозвался Тим, остановив взгляд на кипящей воде.
- На углу «У Роджерса», - Ева благосклонно смотрела на Тима, она любила, когда никто не исправлял ее планы, которые составлялись исключительно в опоре на сиюминутное желание.
Своими достоинствами она считала ум, скромность и простоту. Хотя простым ее характер нельзя было назвать, она все же была нетребовательна к жизни и от ближних ждала лишь тепла и, в сложные моменты, возможности поплакаться в жилетку.  А еще она чувствовала, что всецело принадлежит себе. Иллюзия незрелой молодости? Может быть.
Тим тоже принадлежал сам себе, он ценил Еву за то, что она, украсив его жизнь и одиночество, тем не менее осталась сама собой и ему дала полную свободу. Этот странный союз нимного не смущал их. Окружающие думали, что «у них все серьезно», но то, что вкладывали в эти слова соседи и консьержки в их доме, не соответствовало действительности. «Подростки, нашедшие безмолвное понимание»  - так можно было охарактеризовать этих двоих. Они не заходили дальше ободряющих взглядов по утрам и теплых объятий при встрече, и им это нравилось.
Приехав в этот город, они сняли квартирку на чердаке: кухня и комната, одинаковые по размеру. Они жили вместе, потому что только вместе они могли быть изолированы от суетливого мира, только вместе они могли удержать связь с прошлым, не спугнув робкое Завтра.

На улице бушевал солнечный свет. Тим водрузил на нос очки-велосипеды и Ева прыснула со смеху. Тим попытался сделать серьезное, даже печальное лицо. Но вместо этого сам расхохотался.
- Ты на себя посмотри! – наконец попробовал надуться он.
Ева довольно улыбнулась и сбила на лоб свою ковбойскую шляпу.
- Ну и видик у нас! – не то гордо, не то разочарованно заявила она и зашагала по тротуару. Тим, несколько секунд озиравшийся по сторонам, вздохнул и бросился догонять свою прыткую спутницу. Они слились с шебуршащей и стремительной толпой пешеходов, оглушаемые ревом городского радио.

«У Роджерса» толпился народ: развязные, никуда не спешившие завсегдатаи и  торопливые прохожане, забежавшие перекусить между делом.
Тим встал в очередь, а Ева бросилась занимать какой-то случайно освободившийся столик на веранде.
- Ты знаешь, вчера я разговаривал с Анной, она пригласила нас в свой клуб на поэтический вечер. – Тим поставил поднос с едой, плюхнулся на стул и выжидающе смотрел на Еву.
- Ты знаешь, я уже месяц не пишу стихов, - съязвила она.
- Да, но ты можешь почитать что-нибудь старое.
- Может, ты сам почитаешь мои стихи? – Ева вдруг сама начала качать головой в знак согласия, как бы заставляя Тима повторить за ней, так сильно нравилась ей эта идея.
- Это же твои стихи, я могу аккомпанировать на гитаре, если хочешь, но читать должна ты.
- Неважно, чьи стихи: читать их может любой человек, - Ева не сдавалась.Момент, и ей вдруг стало все равно. Это частно с ней случалось в такие решающие моменты: надо что-то сказать, что-то придумать, выйти из ситуации, а ей вдруг резко становится все равно. И стыдно, и в то же время наплевать на дурацкий стыд. Все равно.
- Ладно, - Тим тоже махнул рукой, как-нибудь само все решится, - давай лучше поедим, и так на учебу уже опоздали.
- Я туда и не собиралась, - усмехнулась Ева, - Приятного аппетита.

В окнах детского магазина приветливо улыбались плюшевые медведи и сверкали на стеклянном постаменте модели ретро-автомобилей, совсем как настоящие. Капризный малыш плакал и сердился на маму, которая не соглашалась купить ему машинку, бормоча что-то об отсутствии денег. Вечная отговорка, которую трудно оспаривать, ведь врослым в таких делах виднее.
- Знаешь, зачем нужны плюшевые мишки? – Ева мечтательно уставилась куда-то сквозь Тима, - они отгоняют дурные сны, чудовищ из этих снов. Ведь человек очень беззащитен, когда спит.
- Да, верно, я тоже так думаю.
Тиму вспомнилось, что у него в детстве не было мишки. Его мать считала, что плюшевые медведи не для мальчиков. Ты же мужчина! Боже, не слышать бы этих слов. Тим зажмурился и вдруг вспомнил, что оставил свои очки-велосипеды «У Роджерса».
- На обратном пути заберем, - ободрила его Ева.
Они брели вдоль по улице и солнце слепило их, как будущее.
Тим пребывал в задумчивости, а Еве хотелось гоговорить с кем-нибудь.
- Кем ты хотел стать в детстве?
- Никем. Хотел стать хорошим мальчиком и вырос в идеалиста.
- Опять самоказнь! – Ева фыркнула, а еще ей нравилось это слово «самоказнь» - это когда человек казнится.
- Я и сейчас никем не хочу быть. Мне без разницы. Хочу что-то делать, а чего хочу – не знаю. Ничего внятного. – Тим был расстроен.
- А я в детстве хотела ветеринаром стать, чтобы лечить птиц и зверей. Я собак и кошек обожала, все мечтала, как вырасту и открою новую и красивую лечебницу для них. Вслух могла об этом рассуждать. Пока одна женщина мне не сказала, что я буду коровам клизмы ставить, а не кошечек изобихаживать. Так и пропала моя мечта. – Ева старалась наступать только на красные плиты мостовой, обходя белые. – Уже столько лет прошло, а я эту женщину и сейчас видеть не могу, дать бы ей по шее.
- Да, ты всегда любила собак и кошек больше людей.
Ева остановилась и обернулась. Тим смотрел серьезно, его взгляд редко бывал таким.
- Так же, как и ты, - отрезала Ева.
- Когда-нибудь эта любовь добьет меня и я уйду из дома на заре, чтобы погибнуть где-то на другом конце света.
- Предатель! – Ева принебрежительно посмотрела на Тима и поспешила перейти улицу.
Тим решил не догонять ее: пусть набегается, остынет. Что-то далекое и болезненное шевелилось у него в груди и в груди Евы тоже, он это чувствовал.
А город был сегодня такой, словно ничего плохого никогда непроисходило на Земле. Птицы заливались, укрывшись в молодой и яркой листве. Воздух был наудивление свеж и дышалось легко.

Тим не заметил, как оказался на побережье. В нос ударил запах рыбы и соленой свежести. Двое мальчишек копошились на помосте, сколоченном из полугнилых досок. Видимо, собирались с утра порыбачить да проспали момент. Тим подошел к воде и опустил в неё руки. Мимо него по камушкам важно прошлепал бекас, высоко задрав свой длинный клюв. Птица будто не замечала, что рядом человек, и медленно обошла Тима со всех сторон. Тим настороженно следил за бекасом, пока тот не пошагал дальше вдоль берега по своим птичьим делам.
Начинало припекать солнце, и мальчишки-рыбаки, устав от бессмысленного сидения с удочками, побросали свою одежду и прыгнули в воду. Тим расположился прямо на камнях. Он достал из сумки потрепанный ежедневник, зачем-то нарисовал ворону. Обычно небо и море вдохновляли его, но сейчас работа не шла, странные рассказы не клеились. Тим лег на спину и закрыл глаза рукой. Солнце просвечивало пальцы, и они казались красными, светящимися. Камни все больше нагревались и, когда лежать было уже невозмножно, Тим поднялся и направился обратно в город.

К полудню, устав от жары, он возвратился на чердак. В квартире было душно из-за раскалившейся крыши. Ева спала, разметавшись на постели. Шебуршали на стенах плакаты, тревожимые вентилятором. Тим вдруг вспомнил, что хотел рассказать Еве что-то важное, но что именно? Обычно Тим клеил стикеры с напоминаниями на окно. Он вырвал из ежедневника рисунок вороны и приколол его кнопкой к обоям. Это была грустная ворона, мокрая и жалкая. 
Тим понял, что обманывает сам себя. Конечно, он помнил,  о чем хотел рассказать Еве. Он всегда помнит об этом.
Он вдруг подумал, что ему будет слишком тяжело сдерживать себя от слез и воспоминаний, когда он будет рассказывать Еве эту историю. Не лучше ли написать? Напечатать, пусть это будет очередной странный рассказ. Ева любит такие. Через минуту стук клавиш уже упорядочивал метущийся хаос мыслей. Закончив печатать, Тим бросил листки на стол в кухне, где спала Ева, и выбежал из квартиры, влекомый прочь каким-то неведомым чувством. Дверь захлопнулась и тюлевая штора взметнулась к потолку от внезапного сквозняка. С подоконника упала пустая бутылка.
Ева открыла глаза.
- Тим! Ти-и-им! – тихо позвола она. – Мне приснилось, что ты ушел и не вернулся, и я пошла в полицию, чтобы писать заявление о пропаже…
Шебуршание вентилятора не было ожидаемым ответом на эту реплику, но Ева решила заранее не расстраиваться. На столе её ждал грейпфрут и очередной рассказ от Тима, она это заметила. Улыбнувшись, Ева решила не откладывать дело в долгий ящик. Эти небрежно брошенные листки она взяла без должного трепета. Они не были расчитаны на такое обращение.
«Это одна из тех историй, которые нужно было бы рассказать при первом же знакомстве. Но в силу их излишней интимности  такие истории, как правило, скрывают глубоко-глубоко в самых потаенных уголках нашей памяти, съедая наше Сегодня. Это та часть прошлого, которая не дает нам жить настоящим, не отпускает и тревожит каждый раз, когда, оставшись один на один с собственной персоной, человек пытается познать себя, утвердиться и полюбить себя. Да, да, именно полюбить себя. Ведь, если мы не признаем себя, не любим и не уважаем, как мы можем говорить, что уважаем и любим кого-то еще? Впрочем, слишком длинное предисловие. Читай, пожалуйста, читай до конца.
В городе, где я вырос, моя семья жила в самом обыкновенном дворе. Вернее, нет. Неправильно. Район, где мы жили был одним из самых бедных. Таксисты, подвозившие моего отца до дома, удивлялись: «Как вы здесь живете?» Но мои родители считали, что это полезно, «быть ближе к народу». Это место было полно жестокости. Дети из разных дворов сколачивали шайки и враждовали друг с другом. Это была настоящая вражда, с кровью и увечьями, на которую взрослые просто закрывали глаза.  Я рос профессорским сынком,  изгоем в среде своих сверстников. В то время как они не каждый день ели хлеб, я не знал нужды.  Я ходил вместе с ними в школу, мама считала, что это закалит меня. Никто со мной не дружил и я бы совсем одичал в одиночестве. Но однажды родители купили мне настоящую маленькую обезьянку. И она стала мне другом. Я мог целыми днями играть с ней, кормить, разговаривать, гулять. Мы жить не могли друг без друга, это существо делало меня по-настоящему счастливым.
Я уже говорил, что дети сколачивали шайки. В нашем дворе тоже была такая шайка. Главарем был Ацтек. Никто не знал его настоящего имени. Без роду, без племени, он был воспитанником пьяницы-сапожника. Он заставлял других мальчишек не только драться, но и устраивал настоящие ограбления магазинов и кражи. Мальчишки, естественно, попадались, но никто из них не смел выдать своего предводителя.
Как-то раз я вышел из подъезда, держа на руках свою обезьянку. Я отпустил ее на землю и только в тот момент понял, что надо мной стоит вся их банда. Я поднял глаза. Ацтек пнул мою обезьянку, а какой-то другой мальчик, его имени я не помню, схатил ее за ошейник и поднял в воздух.
- Нет, пожалуйста! – заорал я, - не обижайте её. Просите, я сделаю все, что вы скажете. Пожалуйста! Чего вы хотите?
Я был так взволнован и напуган, что из глаз моих непроизвольно лились слезы. Это позабавило молодчиков. Ацтек ухмылялся больше других. Его подернутые пеленой, словно выцветшие голубые глаза рассматривали меня.
- Тащи еду, и мы отпустим ее. Ацтек вырвал из рук своего подчиненного мою обезьянку и, желая подразнить меня, щелкнул ее по носу.
Я бросился домой и через минуту уже выбежал из подъезда. Мои руки были полны: пирожки, пакетик печенья и завернутая в бумагу копченая рыбешка.
То что случилось дальше я помню смутно, словно разум мой помутился. Орава мальчишек тут же опустошила мои руки. Ацтек по-прежнему держал мою обезьянку и дразнил меня. Вдруг, напуганное животное изловчилось и… она укусила своего мучителя! Ацтек взревел и в ярости откинул обезьянку. Она вскочила и попыталась убежать, но он вытащил из кармана пистолет! Настоящий пистолет из кармана своей куртки! И застрелил ее.
Увидев скореженное маленькое тельце, я почувствовал силу. Я кинулся на Ацтека и вырвал пистолет из его рук. Другие мальчишки отшатнулись от меня в испуге. А я прицелился в Ацтека. Я медлил.
- Ну стреляй, стреляй! – Ацтек не терпел промедления. Я опустил пистолет, а он, испепелив меня своими мутно-голубыми глазами, отобрал смертоносную игрушку. Я вдруг почуствовал, что по ногам у меня течет что-то теплое. Штаны мои были мокрыми… Ацтек усмехнулся и потащился прочь от меня, и вся его банда – за ним. «Никогда не бери в руки оружие, если не собираешься им воспользоваться!» - бросил он мне, обернувшись. Эту фразу я запомнил на всю мою жизнь.»

Ева отложила вспотевшие листы.
- Что это было? – она привыкла разговаривать сама с собой в минуты потрясений, а сейчас как раз была такая минута. Вообще-то она не прекращала внутренних монологов даже во сне, но вслух начинала говорить, только когда была по-настоящему озадачена.
Этот странный рассказ выглядел как нечто большее, чем просто воспоминание. Ева поёжилась. И где сейчас Тим?
Солнце начинало клониться к закату, но жара так и не спала. Ева решила, что нельзя просто сидеть и ждать, а надо куда-то идти и что-то делать. Найти Тима и поговорить с ним. Телефон он оставил дома, и это еще больше расстроило Еву. Она сложила листы с рассказом, сунула их в карман и отправилась на поиски.

Тим сворачивал из улицы в улицу, не разбирая дороги. Он знал, что если идти только по большим улицам, то не заблудишься и в конце-концов выйдешь из города. Но прохладные полутемные дворы манили своей подвальной сыростью. Тим свернул в одну из арок. Когда-то добротно отштукатуренная сейчас она облезла и вся была исписана и изрисована. Тим прижался спиной к намалеванному злому дворнику и съехал по стене на покареженный асфальт. Кусочек штукатурки обрушился и из-под него выглянул белый кролик.
- Сидишь? – спросил он у Тима.
- Сижу. – ответил Тим.
Кролик вдруг махнул пушистой лапой, будто позвал кого-то, и в арку заглянул уродливый слон. Из его пасти торчали клыки хищника, а хобот был несуразно коротким. Слон топнул раз и второй. Земля затряслась. Тим со всей силы сжал голову руками, чтобы не видеть ничего и не слышать. Но страх заставлял озираться по сторонам. По потолку ползла черная ворона, с нее капал вонючий пот. Тим понял, что задыхается, но подняться не было сил. Он пополз обратно на улицу.
Ворона слетела на асфальт и искупалась в луже. Перья её заблестели. Она допрыгала до ошеломленного Тима, замахала крыльями и поспешила прочь из арки. Тим смог, наконец, подняться, и решил преследовать ворону. Он несся за ней по улице, сшибая прохожих, а те громко возмущались и крутили у виска, но Тиму не было до них дела. А ворона дразнила его: она то приседала на подоконники и парапеты, то размахивала крыльями под самым его носом.
Машины неслись мимо и гудели, уличное радио ревело какой-то марш. Нескончаемый город надвигался.

Прошло много времени. Тим упал на песок, отдавшись морскому ветру. Ярко-алый закат раскрасил все вокруг. Тим сел и огляделся. Он не помнил, как вырвался из города. Он ничего не помнил, и морская гладь словно способствовала этому. Обрываясь где-то на горизонте она манила туда, переступить эту черту и посмотреть, а что же дальше.
Тим заметил неподалеку от себя ветхую лодчонку: она, заброшенная, пряталась в песчанных заносах. Тим поднял ее и поставил на воду, а сам лег на дно.
- Скоро ко мне вернется память и рассудок, и опять иллюзия жизни, а я не хочу этого, - пробормотал он вслух.
Тим скрестил руки на груди в надежде, что течение унесет его в открытое море и там похоронит.

Ева устало брела по тротуару. День догорал. Уличные торговцы фруктами зазывали прохожих в свои лавки. На переносной плите старуха пекла банановые блинчики. Шкворчало масло. Запахи и звуки пленили. Но Еве не было дела до этой суеты. Она искала Тима везде: в университете, в барах и их любимых забегаловках, на улицах. Его нигде не было и никто его не видел. Заходила она и на поэтический вечер, сидела и ждала, не появится ли Тим, но он не появился. Тихая и кроткая Анна видела тревогу на лице Евы, но так и не смогла узнать о причине этой тревоги. А Ева все надеялась.
- Не мог же он просто взять и уйти, оставить меня одну, ничего не сказав, не объяснив, - снова мысли вслух, - значит, что-то с ним неладно. Но, правда, нельзя же так расстраиваться из-за прошлого. Прошлое потому так и называется, потому что оно прошло.
Только сейчас Ева почувствовала, что сильно голодна. Надо было заесть печаль. Рядом с ней уличный торговец продавал суп из морепродуктов. Огромная перевозная кастрюля была окружена людьми. Ева купила себе порцию и села перекусить прямо на бордюр: он был теплый после знойного дня. Вдруг, почувствов на себе чей-то взгляд, Ева огляделась: через дорогу, прямо напротив неё, стоял бродяга с засаленной бородой и жадно смотрел то на огромную кастрюлю с вонючей похлебкой, то на Еву, собиравшуюся перекусить.
Ева помахала ему рукой, подзывая к себе. Бродяга осторожно перешел улицу. Ева пригласила его сесть и протянула свою тарелку с супом.
- А вы? – хриплым голосом поинтересовался бродяга, усаживаясь рядом.
- Я еще наемся, - горько улыбнулась Ева.
Бродяга швыркал супом и обжигался. Ева смотрела прямо перед собой, все глубже погружаясь в мысли.
- Что-то случилось? – поинтересовался бродяга.
Ева не сразу поняла, откуда голос, но ответила:
- У меня друг пропал. Написал странную записку и ушел из дома пока я спала.
- В записке он объяснил, почему уходит?
- В том-то и дело, что нет. Да это и не записка вовсе, а рассказ из его детства.
- Может, у него не все дома? – бродяга покрутил пальцем у виска, - от воспоминаний сходят с ума. Если я начну вспоминать, то, наверное, тоже чокнусь. 
- Конечно, то, что он описал в этой записке, глазами ребенка ужасно. Но это не катастрофа, от воспоминания о которой сходят с ума и убегают из дома! – Ева чувствовала, что сейчас заплачет и в бессилии уронила голову на колени.
- Для пианиста сломанный палец – страшная катастрофа. – бродяга смотрел вдаль, сквозь людей и машины, проезжавшие мимо. Голос его вдруг стал молодым и больше не хрипел. – Вот, например, война. В какой-то семье умирает на войне отец или брат, или сын. По радио сообщают о тысячах погибших, но для этой семьи важен именно этот один. Мы можем жить без миллиардов людей, но потеряем одного и падаем духом.
Он отставил тарелку и поднялся. Ева посмотрела на него в упор, а потом спросила:
- Что пошло не так?
- В смысле? – улыбнулся бродяга и вокруг глаз у него заиграли лучики морщин.
- Раньше вы жили как все. Вы же когда-то были в ладах с этим миром? А потом, что пошло не так?
- А у тебя? – бездомный медленно ретировался.
- Я просто устала, - Ева смотрела грустно.
Бродяга моргнул, как бы в знак согласия, и медленно пошел вдоль дороги. Пройдя пару шагов он обернулся к Еве:
- Я его видел. Он бегал по улицам, бормотал, что хочет выйти отсюда, и люди шарахались от него. Думаю, он нашел выход. Ищи его за городом.
Ева была рада и не рада, и только она открыла рот, чтобы поблагодарить внезапного вестника, бездомный уже смешался с толпой и след его простыл.

Вопреки ожиданиям Тима, его не унесло в открытое море и он не утонул. Лодку прибило к берегу через несколько километров. Тиму надоело лежать и видеть только небо. Он вылез из лодки и вытащил ее на берег. Солнце уже село, но свет еще не погас и вся округа светилась в каком-то прозрачном сиянии. Тим взял острый камень и нацарапал свое имя на лодке. Потом поднялся и решил идти дальше.
Тим добрел до шоссе, тянувшегося вдоль по побережью,  и почувствовал поднимающийся ветер. К ночи будет штормить. Сообразив, в какой стороне оставленный им город, Тим зашагал в противоположном направлении.
Ночь пришла внезапно, как обычно. Грохотал гром и дождь поливал обочины. Странно, что у такого дня такая ночь. Тим всё шагал по дороге. Редкие автомобили обгоняли его. Он устал и промок насквозь, но лихорадка внутри гнала его вперед, дальше и дальше.
Шум приближающейся фуры заставил его оглянуться. Сквозь дождь разливался свет фар. С грохотом машина проехала мимо. Тим не сразу понял, что она тормозит метрах в пятидесяти от него.  Дверь кабины распахнулась и в нее высунулся человек.
- Эй, ты! Иди сюда! – прокричал незнакомец, и Тим поспешил к машине. –
Темнотища, черт бы её побрал! Как тебя сюда занесло?
- Мою лодку вынесло течением в двадцати километрах отсюда. Кругом ни души. Я заблудился. – Тима пробивало на дрожь.
- Залазь быстрее в кабину, а то у тебя уже язык не шевелится, - не то ободряюще, не то насмешливо пробасил водитель. – Хорошо, что я заметил тебя, а не то худо бы пришлось.
В кабине было тепло и сухо, но с Тима текли потоки дождевой воды. Водитель протянул ему плед. Тим вытерся и понял, что согревается. За окном замелькали тени деревьев и огни встречных автомобилей. Дворники работали без устали, но они не справлялись, водитель рулил почти вслепую. Тим пытался разглядеть своего внезапного попутчика. В темноте едва вырисовывались глубоко посаженные глаза, острый нос и косматая борода. Большие руки крутили упрямый руль с уверенностью и каким-то остервенением.
- Тебя как зовут-то? – водитель поглядывал то на дорогу, то на Тима.
- Тим.
- А меня  -  Генрих. – Тим увидел как к нему протягивается огромная рука и пожал ее. Было странно, что такое имя принадлежит человеку, а не льву в зоопарке в его родном городе. Тим вздохнул.
В это время что-то начало стучать в стекло, словно камешки отлетали от дороги прямо в лобовое. Сквозь дождь Тим увидел на капоте ворону. Она стучала клювом по стеклу. Тим испугался и начал в ответ бить стекло кулаком, чтобы спугнуть птицу.
- Что? Что с тобой? – Генрих пытался остановить неистовавший кулак Тима.
Ворона улыбнулась, сверкнув маленькими глазками, и её сдуло ветром куда-то вправо. Тим тяжело дышал, сердце колотилось.
 - Да, парень, - протянул Генрих, косясь на Тима, - нам надо подыскать место для ночлега, а то совсем с ума сойдешь на этой дороге.
Тим молча согласился. Пусть везет его куда угодно, лишь бы эта тварь не прилетела снова.

Через несколько часов фура прижалась к обочине возле двухэтажного кирпичного здания.
- Приехали, - заключил Генрих и заглушил двигатель.
- Внизу ресторан – наверху комнаты? – поинтересовался Тим.
- Типа того, -  водитель был немногословен.
А внутри заведения бурлила жизнь. В облаках сигаретного дыма растворялась брань, смех и несвязные пьяные выкрики посетителей. Тим задержал взгляд на черноволосом бармене: свежее молодое лицо, негармонировавшее с окружающей обстановкой. Бармен подмигнул Тиму и продолжил свою работу. Тем временем Генрих с ярым упорством уговаривал перебравшего администратора выделить им комнату. Вскоре Генрих довольно играл полученными кючами, стараясь привлечь внимание Тима.
- Куда это ты там таращишься? Выпить хочешь. Тебе бы не помешало, да и мне вместе с тобой.
Генрих протащил Тима через невообразимую кутерьму и смрад к столику, где было два свободных места. Другие два занимали два каких-то хмурых типа: один был лет пятидесяти, усатый и черный от загара, другой – совсем молодой, может, чуть постарше Тима. Его лицо уродовал огромный шрам странной формы – Амазонка с притоками. Тим знал, что неприлично рассматривать посторонних, но не мог оторвать глаз от этой «Амазонки». Волчий взгляд исподлобья пронзил Тима, и он невольно зажмурился, словно от режущей боли. «Боже,» - прошептал Тим.
- Это невежливо с твоей стороны, приятель, поздоровайся в ответ, когда с тобой здороваются, - шутливо пожурил Тима вернувшийся от барной стойки Генрих. Тим открыл глаза. На столе стояли две кружки пива и поднос с четырьмя сэндвичами. Тип со шрамом протягивал Тиму руку.
- Юрген, - осклабился он.
- Тим. – рукопожатие закрепило знакомство.
Усатый тип не стал знакомиться – он спал сидя.
- Как делишки на передовой? – обратился Генрих к Юргену.
- Не очень. Кочерыжка слился после последнего дела. Ищу себе товарища.
- Тим, дружок, хочешь подзаработать? – голос Генриха был теперь приторно-слащавым и Тиму сделалось смешно, но он сдержался и лишь улыбнулся Генриху.
А по соседнему столу, за спиной Генриха, прыгала черная ворона. Тим заметил ее, но не подал виду. Ворона нагло прищурилась и перепрыгнула на их стол. Она начала потягивать пиво из кружки Тима.
- Ты уверен, что он верный человек? Откуда ты его знаешь? - Услышал Тим голос типа со шрамом.
- Юрген, он верный человек, отвечаю тебе головой.
- Ты просто впутываешь меня в очередную авантюру. Вдруг он псих или истерик. Только испортит все.
Юрген надулся и затих. Генрих жевал и косился на Тима. Ворона, напившись пива, подмигнула Тиму, как это делал какое-то время назад бармен. «Ты не согласишься работать с ними, потому что ты трус, ты любишь все просчитывать»,- прошипела она.
- Я согласен! – Тим выкрикнул это слишком громко, так, что Юрген вздрогнул, а усатый проснулся и начал озираться вокруг. Генрих продолжал жевать со своим неизменным выражением лица. – Я согласен, - повторил Тим, - какую работу нужно делать? Мне как раз нужны деньги, чтобы вернуться домой.
- Домой? А где твой дом, дружок? – поинтересовался Генрих.
- Я… я не помню. Но я вспомню, обязательно.
- Ты что, того? – хмыкнул Юрген и покрутил пальцем у виска.
- Бедняга просто много пережил сегодня, он устал. Завтра он тебе больше понравится. – снисходительно заключил Генрих.

Поднимаясь по шаткой лестнице, Тим все пытался вспомнить, где его дом и где то место, что должно вызывать какие-то чувства. Чувств не было, значит, и дома не было?

Утром от ночного ненастья не осталось и следа. На рассвете Тим уже не мог больше спать и пошел осмотреться. Этот своеобразный трактир, где они остановились, стоял в ряд с несколькими деревянными развалюшками, прямо на трассе, где днями и ночами громыхали проезжие грузовики. Это было на горе, а внизу, в долине, разместился пустынный и мрачный городишко без растительности. Серые малоэтажные домики громоздились один на другой, хотя вокруг было полно места.
Тим сидел в траве и расслабленно смотрел вдаль.
- Впечатляет? – неподалеку, облокотившись на забор стоял Юрген и ухмылялся. Тим помахал ему. Юрген подошел и сел рядом.
- Чем быстрее ты соберешься, тем лучше. Хорошо, что ты так рано поднялся. Нам предстоит неблизкий путь.
- Что мне делать? У меня нет никаких вещей, мне нечего собирать.
- Для начала позавтракай. – Юрген закурил, ловко пуская колечки. Его левый глаз дергался. Руки были покрыты грязноватыми веснушками. – Главное – не будь ублюдком и мы сработаемся.
Тим не очень понимал, что значит «не быть ублюдком», но решил об этом не думать.
После завтрака они грузили в фуру ящики с зелеными бутылками, а потом Юрген уселся на один из ящиков и объявил, что Генрих будет рулить, а они поедут прямо в кузове.
Каждая ямка на дороге отдавала Тиму в позвоночник, и бутылки весело позвякивали. В темноте ничего не было видно и Тим даже подумал, что ослеп. Через какое-то время Юрген закурил. Красная точка и дымок над ней, и голоса, сливающиеся со звоном стекла.
- Будешь курить? – поинтересовался Юрген.
- Чтобы мы задохнулись? – усмехнулся Тим.
- Ну как хочешь.
Вскоре Юрген убаюкивающе засопел, а Тим совсем потерял счет времени.

Переждав дождливую ночь дома, Ева отправилась в дорогу сразу же под утро. Она уложила в походный рюкзак еду на два дня, решив в случае чего обедать в кафешках, мамин свитер, джинсы и белье про запас. Оставшись в сандалях, она за шнурки привешала кеды к лямке рюкзака. Ключи от чердака оставила квартирной хозяйке.
От автовокзала каждый день ездил автобус до ближайшей деревушки на северо-западе, чуть вглубь от побережья. Ева решила выйти где-нибудь в чистом поле в районе заправки. Тим шел пешком и вряд ли успел уйти далеко. По крайней мере, на заправке есть кафе и он мог там обедать или его кто-нибудь видел.
В автобусе было много народу и стоял тухлый запах, но до нужной остановки Ева дотерпела.
Справа шли перелески, слева – поле. После ночного дождя от земли парило и влажность стояла невыносимая.
На заправке не было посетителей и продавец скучал, глядя в мутные окна на бензоколонки. Никого похожего на Тима он не видел и в кафе к ним никто не приходил уже сутки.
Ева расстроилась и решила выйти к побережью: у моря лучше думается. Если идти все время прямо и прямо через поле, оно где-нибудь кончится и там будет берег моря. Влажная с ночи трава умывала ноги Евы росой или дождем. Ева долго шла, прежде чем море появилось на горизонте. Заслышав шум прибоя, она зашагала веселее.
На берегу старый рыбак чинил сеть. Ева присела на камешек, чтобы съесть бутерброд. Рыбак был так занят своей работой, что не обращал на нее внимание.
- Послушайте, вы не видели здесь парня? Высокий такой. Волосы пепельные. – обратилась к нему Ева, решив испытать удачу.
- Кроме меня здесь никто не рыбачит. – отозвался старик.
- Ну может видели кого-то, а? – не успокаивалась Ева.
- Хм, вчера вот рыбачил себе рыбачил, а мимо лодка плывет, в ней парень лежит. Я ему: «Ты что? Разве можно так плавать? Унесет в море и концы в воду.» А он смотрит на меня и молчит. Ну я и подумал. зачем с сумасшедшими связываться…
- О Господи! - Ева отбросила бутерброд, - а в какую сторону он плыл?
Рыбак махнул рукой в нужном направлении, а через минуту Ева уже шагала в ту сторону вдоль берега.


Тима разбудил внезапный порыв свежего воздуха.
- Вылезайте, - распорядился Генрих, открывая двери кузова.
Юрген потянулся и пополз к выходу. Тим догадался, что ехали они целый день, потому что уже стемнело.
- Заночуем у меня, а завтра раберемся, что да как. – Генрих играл брелоком от ключей, а потом кинул их Юргену.
Тим огляделся. Улица была вымощена камнем, блестевшим при свете луны. В домиках горел свет – значит, еще не слишком поздно. Генрих забрался обратно в кабину – такой машине не место на тесной улочке.
- Скоро вернусь, - подмигнул он парням и фура медленно поползла прочь.
- Пошли, - тихо позвал Юрген, ныряя в душное тепло подъезда.
 Уже собравшись последовать за товарищем, Тим вдруг замер. То ли свист, то ли тихое пение доносились откуда-то. Тим вглядывался в потемки рядом, к нему навстречу двигалась фигурка подростка: тонкие ноги смешно торчали из безразмерной куртки. В окнах первого этажа зажегся свет – Юрген включил. Тим увидел, что это не подросток, а мужчина лет сорока. Он шел вдоль домов, проводя левой рукой по стенам. Штукатурка отваливалась на тротуар, он наблюдал за падающими кусочками и напевал что-то. Тим подошел к одному из засветившихся окон  и увидел, что Юрген тоже наблюдает за этим странным человеком, который подходил все ближе и ближе к Тиму. Когда странный человек остановился в шаге от него, Тим смог разглядеть морщины сеточкой, пустые глаза и блаженную улыбку.
- Геша ждет зиму, - сообщил странный человек Тиму и закутался в свою огромную куртку, к которой на булавки были пришпилены вырезанные картинки из журналов.
- Тебе чего надо? – Юрген раскрыл окно.
- Дай денежку, - попросил Геша и протянул Юргену руку, шебурша своими вырезками на куртке.
- Проваливай, попрошайка чертов! – выкрикнул Юрген и закрыл окно.
Попрошайка Геша все также улыбался и рука его тянулась к окну. Тим молча наблюдал, а потом спросил:
- Откуда ты, Геша?
- Из дому.
Попрошайка вдруг наклонился и подобрал щепку. Потом отошел на несколько шагов, сел на корточки и начал что-то чертить на камнях. Тим сел рядом, прямо на мостовую.
- Геша, а что ты пел?
- Это песня про зиму.
- А спой еще.
И попрошайка Геша тонким голосом запел:
Придет зима в наш сад глухой,
Наступит сумрачный покой,
И станет холодно ворам
Работать по чужим дворам.
В своих берлогах воровских
Им только вешаться с тоски,
Делить добычу по частям
И напиваться по ночам…
- Меня мама дома ждет, - заключил Геша, поднимаясь, - мама старенькая. Дай денежку.
Тим бессознательно шарил в карманах джинсов: у него не было денег. Вообще карманы были пустые. Тогда Тим наклонился и поднял с земли камешек-голыш, потер его пальцами, как бы удостовериваясь в гладкости, и протянул Геше.
- У-у-у – раздосадованно протянул попрошайка, но камень взял и поплелся дальше вдоль по улице.

Чайки бешенно кричали и накликали тучи. Погода в этих краях меняется в течении каких-то часов, поэтому никогда не знаешь, во что одеться, если собираешься выйти из дома на целый день. Ветер был сильный и футболка на Еве, если бы не рюкзак, развивалась бы парусом.
Желтые цветы росли кочками, и Еве приходилось маневрировать, чтобы не наступать на них.  Она вспомнила, что сегодня суббота – день уборки. Так повелось очень давно, и почему именно суббота – Ева не помнила. В детстве, когда ей было лет девять, она любила длинными зимними вечерами, по субботам, читать в кресле и ждать отца с работы, пока мама готовит ужин. Потом он приходил и все вместе садились за стол. Это повторялось из недели в неделю. А потом как-то прекратилось. Просто прекратилось. Причины и конкретная дата растворяются в памяти. Про себя Ева называла это время «период ужинов». Эти ужины, в них было что-то сакральное, тайное. И сейчас воспоминание о них слишком интимно, чтобы с кем-то делиться. Оно более сокровенно, чем история Тима и его обезьянки, ведь в конце-концов он смог об этом написать.
Ева пыталась отвлечься, перемежая воспоминания с окружающей действительностью: шумом моря, желтыми цветами, лежащей на ветру чайкой. Но любыми путями ее мысли возвращались к Тиму: где он сейчас. Слепые предчувствия вели ее, помогали переставлять ноги.
Приближалось ненастье, и нужно было возвращаться ближе к дороге – там была возможность спрятаться от дождя. Берег шел обрывами и идти по краю стало опасно. Поле кончилось и начался перелесок – высоченные сосны едва колыхались, хотя ветер был сильный и порывистый. Под обрывом, в воде, валялись зеленые бревна. Уже собираясь повернуть к дороге, Ева заметила, что неподалеку от нее прямо из земли тянется струя дыма. Это не костер – в землю была вкопана настоящая печная труба, только маленькая. Она не на много отрывалась от земли, а пламегаситель был выкрашен темнокоричневой краской, очевидно для маскировки. Тут же из земли торчал пень, а рядом -  упавшая сосна, одним краем касавшаяся обрыва, а другим – берега. Нижние ветки дерева были кем-то подпилены так, что получилось что-то вроде лесенки, по которой можно было спуститься и подняться, не боясь соскользнуть вниз. Ева начала спускать по скользкому стволу. Там где заканчивалась «лесенка» прямо в обрыве Ева обнаружила самодельную пещерку. Вход был завешен одеялом и прятался за рухнувшей кроной сосны-лестницы. Набрав побольше воздуха, Ева отбросила одеяло.
Корни упавшего дерева образовывали свод пещеры. В глубине горел очаг – это он дымил. «Хм, вентиляция», - усмехнулась Ева и чуть не вскрикнула от радости: у костра сидел знакомый бродяга.
- Заходите, раз уж пришли – глиняные стены глушили хриплый голос, - я как раз собирался поужинать. Сегодня же суббота и вы не можете мне отказать в просьбе поужинать вместе.
Ева понимала, что здесь ей надо бы удивиться, но она почему-то чувствовала подсознательно, что этот бездомный, обретший так внезапно жилище, должен знать о ее «периоде ужинов». Есть в мире связь, котрую мы не можем объяснить.
- Я верю в ангелов, - улыбаясь, Ева вползла в пещерку и съехала на холодный земляной пол.
Бродяга тихо засмеялся:
- Нет ничего хуже ангела, собирающего бутылки, чтобы купить банку просроченных консервов в дрянном магазине и сварить из них суп, которым он будет угощать случайных посетителей.
- Не страшно – я не боюсь просроченной сайры, - Ева уселась у костра, прямо на свой рюкзак. Ей было тепло и не одиноко.
- Скоро вы снова заживете по-прежнему, - бродяга ободряюще смотрел на Еву.
- Надеюсь, но вряд ли. Скорее всего, ничего уже не будет так, как раньше. Точнее, никогда и не было так, как раньше. То есть, как я думала. На самом деле все было по-другому. Вы меня понимаете?
Её собеседник горько усмехнулся:
- Вы хотите сказать, что вы жили счастливо, но счастье ваше было незрячим?
- Точнее не скажешь! – Ева почему-то была рада, что этот человек так умело перефразирует ее собственные мысли, которые она так и не смогла выразить словами.
- Но нельзя быть постоянно счастливым. Это сейчас так кажется, что счастье было, просто неприятности и грусть забылись, - бродяга помещивал бульон в котелке.
- Да это понятно. Хотя, не все забывается, потому что многие события или чувства, они совсем никуда не уходят. Как и некоторые люди, они продолжают жить в моей голове как в параллельной реальности. – Ева чувствовала, что увлекается, но не могла остановиться.
Бездомный уселся поудобнее и приготовился слушать. Его загорелое лицо и белесые глаза были полны сосредоточенности:
- Допустим, люди – это ясно, а вот какие чувства? Если они более или менее постоянны. значит от них зависит, что ты за человек.
- К примеру, бывают вечера, когда я ничего не чувствую, кроме собственной беспомощности, - продолжала Ева, - когда все что остается – это ужаснуться огромности звездного неба надо мной и своей собственной вялотекущей жизни. С досады черкаю строчки в записной книжке. Строчки, которые вряд ли кто-нибудь когда-нибудь прочитает.
Зимние ночи бессердечны, особенно перед праздниками. Вновь и вновь понимаешь, что не чувствуешь праздника, или чувствуешь, но не так как раньше. Вообще все не так как раньше. И никогда не будет прежним. А еще понимаешь, что не нужен никому, кроме родителей и новый год встретишь с ними под бормотание вечного телевизора. Но все это не так важно. Не важен телевизор, праздничная еда, крики подпитых соседей на улице. А важно просто сидеть рядом с мамой и папой, молчать или разговаривать – это тоже не существенно. Главное – рядом, все вместе.
В такие минуты хочется позвонить, написать многим людям, сказать, что люблю их – никогда не говорю этого, а в такие минуты хочется. И весь мир, огромный и непознанный, сосредотачивается в одной комнате. И вселенская тишина, нарушаемая треском фейерверков, уже не пугает.
Вы правильно сказали, можно жить без целого мира, лишь бы твой собственный мир никогда не рушился. Конечно, иногда и его сотрясают катаклизмы, но мы выстоим, выстоим. – Ева замолчала, потому что в голосе дрожали слезы. Не хватало еще разрыдаться.
Бродяга смотрел в одну точку, где-то на полу.
- Я знаю, что это смешно, наверное. Но мне не весело. – подытожила Ева.
- Надо было высказаться? – он глядел на девушку с сочувствием и улыбкой. Ева кивнула.
С потолка начало капать. Обуглевшиеся корни дерева, накрывавшие пещеру, стали влажными и как-то съежились.

Дождь лил неделю и реки в долинах вышли из берегов, затопив местность. Потоп не пришел в города: жители веками селились по принципу «пусть ближе к морю, но зато на возвышенности». Потому что знали: иная река страшнее целого океана, только дай повод.
Тим и Юрген скучали в просторной квартире, изредка обменивались репликами, сказанными словно в пустоту. Тим все чаще сидел у окна. Когда тучи немного рассеивались, улица заливалась белым светом. Если бы Тим мог наблюдать город с высоты, он бы увидел, как дома, тесно прижатые друг к другу и возвышающиеся всего в три-четыре этажа над землей, и каменные улицы каскадом спускаются вниз к морю. А там внизу, затопленная, покоится под водой пустая пристань.
Генрих явился на восьмой день, держа в руке бумажку с адресом.
- Загляните сюда после того как заберете Монику, - заявил он, развешивая мокрую одежду для просушки.
- Моника? Кто это? – поинтересовался Тим.
- Моя сестра, - Юрген рылся в шкафу, отыскивая одежду, соответствующую погоде.
Генрих, развалившийся в кресле, улыбался.
- Чему ты смеешься? Что происходит? Где мы? – Тим не успокаивался.
- Мальчик мой, слишком много вопросов. Мы спрашивали, хочешь ты подзаработать или нет, и ты согласился.
- Но что нужно делать? – примирительно задал Тим последний вопрос.
- Да не волнуйся ты так, Юрген все объяснит по дороге.
Настал черед Юргена спрашивать:
- Ты не отвезешь нас? Такой  дождь и долину затопило, мы туда не попадем в эти дни.
- Хватит ныть – уже грубо отвечал Генрих – просто делай свое дело и все. Наденете болотные сапоги. Без девчонки я вас не пущу на это дело.

 - Я тебе одну историю расскажу, только ты не перебивай, - начал Юрген свой рассказ когда они с Тимом шли  по вымокшей мостовой, - Я ведь сам не отсюда, но слышал все это от моих знакомых. Есть тут одна семейка, они все сумасшедшие, ну не в себе понимаешь?
- Психи что ли? – Тим плохо соображал, о чем речь. Огромный рюзак за спиной сковывал движения.
- Ну не то что бы… Они вроде как нормальные, но на самом деле чокнутые. Вся семья. Но один из них, вроде как самый нормальный, он владеет казино и содержит несколько карточных клубов. Алик его зовут. Он в молодости ушел из дома и сам сделал карьеру. Но его родители давно умерли, осталась только бабка. Она бродит как приведение по старому дому и все в округе ее боятся, думают, что она ведьма. Так вот несколько лет назад этот Алик решил помириться со своей бабкой, но в тайне, чтобы другие родственники не узнали, что он ее навещает. Он привез с собой…
- Куры, утки, серый снег, - раздался голос где-то рядом.
- А-а Геша! – Тим был рад вновь увидеть попрошайку.
- Вечно ты встреваешь в разговор, - Юрген был раздражен.
- Я с вами пойду, - заявил Геша и засеменил впереди.
Юрген сплюнул и продолжал:
- Так вот он привез с собой свою дочку и кучу денег. Пачки банкнот представляешь! Он такой же чокнутый как и вся их семья. Он решил, что в старом доме с безумной старухой никто не будет искать. Пачки денег он зашил в диван и еще есть чемодан, он его где-то в кухне спрятал. Это бабка растрепала всем. Теперь все знают, но боятся.
- Волков бояться – в лес не ходить, - вновь перебил Геша.
- Ты хочешь, чтобы мы украли эти деньги? – Тим только сейчас понял, с кем связался, и почувствовал, что назад пути нет. Разочарование мгновенно сменилось безразличием.
- Если поможешь мне, я поделю все по-честному.
- Он честный-честный вор, - Геша обренулся и смеялся в лицо Юргену.
- Может, заткнешься? – казалось, Юрген смутился.
Геша засеменил дальше.
- Ладно – теперь Тиму точно было на все наплевать.
- Ну и славненько, - Юрген заметно повеселел. Дальше шли уже молча.


Люди спешили сквозь непогоду и порывы соленого ветра. Дома были похожи больше на сложенные из кирпича и камня глыбы в четыре-пять этажей. Вдоль каждого этажа, каждого ряда окон, как бы вместо балконов, шли деревянные помосты, по которым можно было ходить, чтобы попасть из квартиры в квартиру. Дома шли непрерывающимися рядами, и каждый такой ряд со стороны был похож на гигантскую лестницу. Иногда ряды прерывались и в этих перерывах обрызовавались небольшие площади с несуразными земляными валами поверх каменной брусчатки: смесь строительного мусора с глиной и кирпичами, утрамбованная до состояния бетона. На таких валах размещались прилавки уличных торговцев и повюду бурлила жизнь. Тим дивился чудно’му месту, в котором оказался, но его не покидало чувство, будто он бывал здесь когда-то.
Юрген потащил его в один из дворов через высокую арку. Поднявшись на самый верхний этаж, они какое-то время плутали по бесконечным переходам, лесенкам и деревянным настилам, пока не прошли сквозь чье-то белье на веревках и не уперлись в облезлую дверь. Нужно было дергать за шнурок колокольчика, чтобы обнаружить хозяев. Юрген начал трезвонить, а Геша заколотил в дверь кулаком.
- Тише ты, идиотина, всех соседей распугаешь, - одернул его Юрген.
За дверью послышались шаги. Дверь открыла средних лет женщина в коричневом махровом халате. Выглядела она, мягко говоря, неважно. Впалые щеки, заплаканные глаза, рассеяно оглядывавшие нагрянувших гостей.
Геша рванулся внутрь квартиры, бесцеремонно оттолкнув хозяйку. Она не возражала.
- Вы заказ пришли забрать? – низким голосом спросила она.
- Да, два плаща, - тихо ответил Юрген.
- Проходите, - пригласила женщина, отходя вглубь своей прихожей.
Первой оказалась пустая комната, с выкрашенными голубой краской стенами. Пахло псиной.  В низу дальней стены, прямо на уровне пола, было полукруглое, закопченое окно: рама квадратиками. Один-единственный стол печально стоял в самом центре. Следующая комната была поменьше. Опять стол, только со швейной машинкой, белый оверлок, продавленный диванчик и старый шкаф у стены. Слева – лестница на чердак.
- А где Геша? – удивился Тим.
- Наверное, наверх побежал, - отозвалась женщина.
Тим наступил на ступеньку чердачной лестницы, но услышав жалобный скрип, отказался от этой затеи и тихо сел на диванчик.
- Что-то случилось? – спросил Юрген женщину.
- У меня сын умер, - сказала она с жутким равнодушием, доставая из шкафа два плаща в полиэтелене.
Тим смутился и не знал что сказать. Юрген продолжал, будто разговор шел о погоде или дороговизне на рынках.
- Когда были похороны?
- Вчера, - последовал тихий ответ, - посмотри плащи, Генрих уже за все заплатил.
- Плащи -  полный порядок – бодро заявил появившийся Геша.
- Да, действительно, - подтвердил Юрген, запихивая плащи в рюкзак - ну, мы пошли.
 И они направились к выходу. Тим на мгновение замешкался, и, бросив робкое «до свидания», поспешил за ними.

Они проделали длинный путь сквозь улицы и закоулки, пока не вышли и каменных стен. Потом еще долго взбирались на холм, стоящий посреди пустыря. Размягшая глина грозила переломами, и Тим пару раз едва не покатился вниз по наклонной, но каждый раз щуплый Геша подхватывал его под руки с невесть откуда бравшейся силой и толкал дальше в гору. Когда добрались до вершины, вновь заморосил дождь. Тим сбросил рюкзак на землю – надо было размяться. Этой своей стороной холм медленно и степенно спускался все ниже и ниже в самую низину, где вместо зеленых лугов стояла вода, из которой виднелись одиночные деревья и редкие дома на сваях.
Тим обернулся: Каменный город остался далеко позади, зажатый в собственной тесноте между двух водных пустынь, моря и разлившейся мутной глади, пришпиленной к Земле лысыми деревьями.
- Нам надо туда – Юрген указывал на один из видневшихся вдалеке домов.
- Здесь же глубоко, была бы хоть лодка, - Тим месил глину носком ботинка.
- Глубина не выше моего колена, - со знанием дела сказал Юрген, доставая из рюкзака болотные сапоги, - только для тебя, Геша, нет, ты уж прости, - насмешливо добавил он.
- Ничего, - Геша ничуть не расстроился, - я на вас отсюда буду смотреть.

Тиму казалось, что он входит в озеро и сейчас надо будет плыть.
- Ты главное, не упади, - подбадривал Юрген.
- Здесь все такие дома? Поодиночке и на сваях тяжело жить, наверное, -  Тим хотел хоть о чем-нибудь разговаривать,беседа отвлекала от плохих мыслей.
- Здесь, да – отвечал Юрген, - а там дальше – другой город. Его отсюда не видно. Только после последнего потопа там почти никто не живет. Целый заброшенный город, представляешь?
- Слушай, а зачем нам твоя сестра? Равзе вдвоем мы не справимся? Какой толк от девчонки?
- Она всегда мне помогает, да и сейчас с ней лучше. Она смышленая.  – Юрген запыхался, но все еще уверенно шагал вброд. Воды было, действительно, по колено.
- Странно это все. – заметил Тим в порыве откровенности.
- Что «все», - переспросил Юрген.
- Да все, что со мной происходит. Ты знаешь, ведь у меня тоже есть сестра. Или была. Мы жили вместе на чердаке в солнечном городе, и думали, что вечность поселилась с нами.
- Хах, а ты романтик, - Юрген развеселился.
- Да, смешно, - подтвердил Тим.
У одного из деревьев  остановились отдохнуть. Юрген облокотился на мощный ствол и воздел глаза к небу. Небо потрескалось ветками. Тим легонько постучал ладонью по коре. Послышался треск. Одна из веток отвалилась и рухнула в воду. фонтан брызг окатил Тима и Юргена.  Ветка спокойно поплыла прочь по своим делам.
- Пошли, - процедил Юрген сквозь зубы, - мы почти на месте.

Маленький деревянный домик опирался на сваи из бревен и металла. Наверх вела веревочная лестница. Неподалеку от домика из воды торчала детская горка и турник, к которому был привязан старенький катер.
- Моника! – позвал Юрген.
Сверху показалось лицо девочки-подростка.
- Поднимайтесь! – позвала она.
- Нет, это ты спускайся, мы здорово устали.
- Сейчас, - девочка скрылась, а через минуту уже карабкалась вниз по лестнице с сумкой наперевес и ключами в зубах.
- Вот и я , - сообщила она, нагло разглядывая Тима. – Катер в нашем распоряжении, - она поболтала ключами в воздухе.
- Нам надо выйти обратно к морю и по дороге добраться до места, - сообщил Юрген сурово.
- Сначала нужно выйти на сушу, - прервала его Моника, - я буду рулить.
Вскоре они мчались на катере по странному поселку, рассекая волны и огибая деревья.


Каждое утро Ева ждала, когда бродяга вернется в свою пещеру «с ночной смены» как она говорила. Бездомный приносил консервы и хлеб, иногда в магазинах щедрые продавцы давали ему залежалый товар – все равно пропадет.  Ева часами сидела и смотрела на залив. А когда бродяга приходил, готовила завтрак, болтая обо всем. Но в это, седьмое, утро она была зла сама на себя.
- Тим пропал, а я сижу здесь столько дней и ничего не делаю.
- Ты не при чем, - утешил Бездомный, - видишь, какая погода.
- Этот дождь не кончается. Нужно что-то делать. Проведешь меня в Каменный город? Думаю, там поискать, - Ева вздохнула – надежда иссякала.
- Я знаю места интересней Каменного города, - улыбнулся Бездомный, - Тим придет туда, вот увидишь.
- Куда «туда»? Я не понимаю, о чем ты.
- Мы пойдем в Затопленный город, точнее – поедем. У тебя найдутся деньги на автобус? – заявил бродяга.
- Что Тиму делать в За топленном городе? – удивилась Ева.
- Он же с ума сошел, сумасшедших тянет в такие места. Просто верь мне. – его голос был молодым, а выцветшие глаза блестели искрами костра.

В автобусе на них оборачивались другие пассажиры.
- Просто не обращай внимания – тихо сказал Бездомный и простодушно улыбнулся, - это глупые люди.
- Не говори так! – оборвала его Ева.
- Не буду.

Затопленный город оказался меньше, чем Ева себе представляла.
- Здесь всего несколько улиц, - тоном экскурсовода сказал Бездомный.
Вокруг был полнейший беспорядок, но им некогда было его разглядывать.
- Мне не терпится показать тебе одно примечательнейшее место, вот увидишь! – торопил бродяга.
- Увижу, увижу, - передразнила его Ева.
Разбитые двери старого кинотеатра заскрипели, потревоженные нежданными посетителями. Внутри дрожала умирающая электрическая лампочка. Все было безнадежно старым, на полу валялось стекло.
- Кажется, здесь кто-то побывал до нас. все разбито, - приглушенным голосом заметила Ева.
- Не страшно, здесь все еще есть, что посмотреть, - отозвался бродяга.
В соседнем помещении за столом, довершая картину разрухи, сидела девушка-администратор. Она напоминала призрака-хранителя. Ее лицо не выражало никаких эмоций: рабочая улыбка и напускная приветливость в пустых глазах:
- Я могу вам чем-то помочь? – спросила она, ничуть не удивившись внезапным клиентам.
- Нет, спасибо. Мы здесь погуляем – бродяга шел дальше и дальше из одно помещения в другое. Ева старалась не отставать. Всюду – разгром и запустение. Но пыли не было.
- Неужели кто-то делает влажную уборку? – удивилась Ева.
- Идем, идем! – торопил Бездомный. Он хорошо ориентировался, будто много раз был здесь.
Они шли и шли, пока перед ними не возникла дверь из черного стекла. В самом центре ее красовалась вмятина ввиде звезды: в дверь бросили чем-то тяжелым. Острые лучи отходили во все стороны, они светились в тмноте и бросали блики на разрисованные стены.
- Куда дальше? – спросила Ева бродягу.
Он молча толкнул дверь. Раз, еще раз, сильнее. Черные осколки рухнули с оглущающим звоном, открывая тлеющий люминисцент следующей комнаты.
- Ты порезался, - заметила Ева бродяге.
- Пустяки, - он махнул рукой, - скоро выйдем на воздух, а пока я покажу тебе это.
Комната шла влево вниз просторным белым коридором. По сторонам молчаливыми свидетелями прошлого стояли электронные фигуры, мелькавшие цветными огоньками. Тут были ковбои, динозавры в натуральную величину, лошади и герои сказок.
На свой страх Ева отстала от Бездомного. Она чувствовала, что когда проходит мимо очередной фигуры, скрытый механизм внутри жуткой игрушки запускался, они все шевелили головами и конечностями, издавая нечленораздельные звуки своими пластиковыми утробами.
Дальше- больше. Чем ниже по коридору опускалась Ева, тем подвижнее становились фигуры. Они уже начали двигаться по прямым, пересекающим тут и там проходной коридор. Они уже вполне осмысленно шевелили руками и ногами, из ноздрей шел дым, а изнутри раздавалась электронная речь. Из этого гомона Ева разбирала целые фразы: «Сейчас зима», «Не тревожься», «Эти миллионы были направлены на развитие инфраструктуры», «Стильная одежда по безумно низким ценам!», «Ты не поверишь!».
Еве сделалось жутко. В нее врезалась фигура Красной Шапочки и начала толкаться заевшей левой рукой. Замусоленные волосы, выцветшая шапка из хлопка, облезлые краски пластикового лица. Ева пыталась оттолкнуть напиравшую куклу, но та возвращалась снова и снова, не давая Еве пройти.
Ева собралась уже звать на помощь, как вдруг фигура северного оленя слетела со своей ржавой пружины и сбила Красную Шапочку с ног. Ева по прежнему стояла одна среди беснующихся в первобытном танце кукол.
Внизу замелькала фигура администратора.
- Выключите, пожалуйста, - закричала Ева, ускоряя шаг.
Девушка нажала выключатель на стене и все фигуры разом замерли. Воцарилась тишина. Там же внизу ждал Бездомный.
- Ну как? – поинтересовался он.
- Жуть, пойдем отсюда, - попросила Ева.
Он, изображая галантного кавалера, распахнул следующую дверцу и они оба оказались на улице.
- Наконец-то воздух!- Ева пыталась дышать как можно глубже.
Тучи рассеивались и сквозь них проглядывало солнце.
- Вот видишь, как хорошо! – Бездомный, щурясь, залюбовался небом. – Идем дальше?
- Ты меня на экскурсию привел или мы ищем Тима? – Ева пристально смотрела ему в глаза.
- Еще одно место, - попросил бродяга.
- Пошли.
Сквозь дворы и вселенский беспорядок Бездомный вывел Еву к старому парку. По заросшей яркой травой брусчатке довел ее до определенного места, отмеченного черным булыжником.
- А теперь, посмотри вверх, - скомандовал он.
Ева подняла глаза. В зелени листвы прятались пустые глазницы высоченных окон, врезанных в голые стены. Они заканчивались где-то под небесами. Густой плющ обвивал все строение, точнее то, что от него осталось. Кое-где спускались виноградные лозы. Солнечный свет играл на плитке пола и светлая пыль кружила в воздухе.
- Это что, храм какой-то? – удивленно спросила Ева.
- Да. – этот ответ отозвался эхом.
Крыши не было. Вдоль одной из стен узкая кирпичная лесенка вела на самый верх, ввысь над тем местом, где когда-то был алтарь. Ева медленно стала подниматься по ней, Бездомный шел сзади.
Дорога на самый верх была длинной, но Ева не чувствовала усталости. Старые стены оказались очень толстыми.
- Здесь раньше была колокольня, - пояснил бродяга.
Деревья внизу накрыло белое облако и солнце, теперь уже ничем не прикрываемое, жгло глаза.
- Мы что, на небесах? – усмехнулась Ева. Бездомный молчал.
Он подобрал лежащую тут же доску и положил ее прямо на воздух, на край стены, как мостик.
- Ну, иди дальше, - сказал он.
- Ты с ума сошел, - прошептала Ева.
- Не бойся.
Ева наступила на доску, задержалась чуть-чуть, а потом сделала два уверенных шага и упала в белую бездну.


Двор вокруг полузаброшенного каменного дома весь зарос крапивой и черемухой. Старые, покрытые мхом статуи запущенного парка, глядели пустыми глазами. Наготу их прикрывал вьюн. Дом тонул в зарослях черемухи, а с южной стороны на него наваливался огромный дуб. Окна второго этажа были заколочены, а на первом этаже их не было видно. Лишь одно выходившее на задний двор окно не пряталось в растительности. Тим пролез сквозь прутья забора вслед за Юргеном, осторожно подбираясь к этому окну. Оно было закрыто ставней. Юрген достал нож и, просунув лезвие в щель между ставней и подоконником, попытался открыть окно. Наконец, ставня поддалась и медленно поползла вверх, открывая прямоугольную дыру в стене. Стекла не было. Тим и Юрген переглянулись. По подоконнику прыгала черная ворона и зазывала внутрь.
Юрген приложил палец к губам: «Ни звука!» и стал делать знаки прятавшейся в кустах Монике. Девочка подбежала и Юрген помог ей перелезть в дом. Следом забрался он сам. Тим медлил.
- Ну же! – шепотом поторопил Юрген.
Тим выдохнул и перешагнул в полумрак. В комнате был полный беспорядок. Оборваные обои висели клочьями, по полу были разбросаны тряпки, вываленные из облезлого шкафа. У стены стоял грязный диванчик.
- Деньги зашиты в этот диван, - прошептал Юрген.
- Что за глупость?  - Тим понимал, что, наверное, так и есть, но все еще не мог поверить.
- Я тебе объяснял, - ответил Юрген, - но сначала надо обследовать дом и обезвредить бабку. Моника постоит на шухере у парадной двери.
- Знать бы еще, где здесь парадная дверь, - Тим пытался глазами отыскать ворону, но она исчезла.
- Найдем, - Юрген взял Монику за плечо и они покрались внутрь дома. Тим обшаривал диван пока его напарник не вернулся.
- Там и правда что-то есть, - Тим дрожащими руками пытался отодрать обивку.
- Стану я врать! Пошли, найдем её.
Юрген вновь выскочил в коридор, Тим – за ним. Они бесшумно шли, едва различая предметы и прислушивались к шорохам. Казалось, что в доме никого нет, кроме ветра, но Юрген всем своим видом показывал, что это не так. Двери во все комнаты были раскрыты и свозняк гулял, нарушая тишину шелестом оборванных обоев. У самой последней комнаты Юрген замер. Тим выглянул из-за его спины и увидел высокую старуху в черном. Она стояла к ним спиной. Поотдаль, на столике в углу горела свеча, ветер трепал пламя, и, казалось, старуха наблюдает за ним.
Юрген засучил рукава и, подбежав к старухе, сшиб ее с ног. Она завалилась на спину, а Юрген стал искать, чем бы ударить ее. Старуха смотрела на Юргена безумными, полными страха глазами. А он схавтил подсвечник и ударил ее по голове. Свеча выпала и покатилась, разливая по полу горячий воск.
- Ты убил ее! – прохрипел Тим.
-Тупица, она просто вырубилась и все. В той комнате на полу я видел мусорные пакеты. Иди, собирай деньги. Вот нож. А я положу ее на диван. Она скоро очухается. У нас мало времени.
Тим на ватных ногах вернулся в комнату со шкафом, ножом вспорол диван: под поролоном аккуратно были уложены пачки банкнот. Тим скидал их в черный мешок для мусора, который нашел на полу.
- Должен быть еще дипломат, где-то в кухне, я пошарю, - услышал он шепот Юргена из коридора.
- Хорошо, что ты сделал со старухой?
- На диване она лежит. Хочешь - посмотри. Она не умерла, не волнуйся, - Юрген ухмыльнулся.
- Юрген, ты знаешь, сколько нам светит за все это? Мы еще и ребенка сюда втянули. Мы же не выживем в тюрьме. А если и выживем, то выйдем тогда, когда вся жизнь уже пройдет.
- А на что она тебе, жизнь? А так хоть две недели покутим, пока нас не найдут. Уедем куда-подальше, и след простыл. Поживем хоть чуть-чуть, пока Интерпол не найдет. – Юрген говорил уверенно и в то же время будто смеялся. – Не дрейфь, старик.
Тим смирился. Не выпуская мешок из рук, он вновь дошел до комнаты, где Юрген оставил старуху. Она лежала на софе и постанывала. Ее стоны заворожили Тима, он стал слышать какие-то слова, словно древнее проклятие. Шум за спиной заставил его очнуться. Из-за угла выбежала Моника и помчалась в сторону кухни, где возился Юрген. В прихожей послышались голоса, женский и мужской. Тим как можно тише закрыл дверь в комнату старухи. Обернувшись, он увидел, что на него в упор смотрит молодая женщина в черной шляпке, а за ней, озираясь, стоит коренастый мужчина.
Тим сделал лицо как можно более располагающим и приятным и, улыбаясь, проговорил:
- Здравствуйте! Ну наконец хоть кто-то появился в этом доме! А мы уже битый час ждем бабушку: привезли к ней дочку её старшего внука Алика. Бабушка так хотела ее увидеть. Но когда мы подъехали к дому, таксист сказал, что бабушка, вероятно, ушла на прогулку, и нам придется подождать в доме. Я личный помощник Алика по бизнесу, - Тим доброжелательно протянул руку сначала женщине потом мужчине и они с готовностью её пожали. Удивление сошло с их лиц и они уже приветливо улыбались.
 Тим чувствовал, как колотится сердце, где-то в толстом кишечнике, но он изо всех сил сдерживал волнение и прекрасно играл свою роль.
- Вы уж извините, что вам пришлось так долго ждать. Бабушка обладает некоторыми странностями, она может целый день гулять по лесу и домой приходит только к ночи. – заговорила женщина. - Вы, наверное, не предупредили ее о своем приезде.
- Нет, к сожалению, мы думали, что старушка никуда не ходит и мы можем приехать в любой момент. – Тим состроил грустное лицо.
- Вы знаете, Алик – кузен моего мужа, - женщина указала на своего спутника, который, соглашаясь, кивал, - но у них большая разница в возрасте, Алик разругался с родителями и ушел из дома, когда Тэд только родился. Они не виделись с тех пор, правда, Тэд? – обратилась она к мужу.
- Да, но почему мы стоим здесь? Мне не терпится познакомиться с племянницей! Где она? – он выжидающе смотрел на Тима.
Тим предложил пойти в гостинную и, когда все трое расселись там в креслах, среди хаоса и пыли, он позвал:
- Эллочка! Элла!
В комнате появилась догадливая Моника и сделала гостям реверанс. За ней нарисовался Юрген, в руках у него был дипломат а на плече сидела ворона. Он вежливо поздоровался с гостями.
- Вот и наша Элла, - проконстатировал Тим, пока Моника обнимала своих новоиспеченных родственников, - а это Юрген, мой большой друг. Он любезно согласился проводить меня и Эллу. У нас еще есть дела в городе. Мой друг писатель, нам нужно передать в издательство кое-какие бумаги.
- Простите, - перебила его женщина, - но вы сами не представились.
- Я – Тим.
- А я Нора. и Тэд – мой муж.
Тэд рассмеялся:
- Ну теперь разобрались кто есть кто! – встреча с неожиданно появившейся племянницей явно воодушевила его, - знаете, у нас сегодня назначен обед с нашими друзьями, будет всего несколько семей. Мы хотели навестить бабушку, но раз она не вернется до вечера, у нас есть еще время! Нам было бы очень приятно, если бы вы присоединились к нам.
- Да, - вторила его жена, - обед будет в плавучем ресторане – бывшем пароходе. Мы поближе познакомимся с вами и Эллой. А потом вернемся и все вместе попроведаем бабушку.
Тим смотрел на двух идиотов и понимал, что не может им отказать. Элегантная дама в шляпке и ее супруг в дорогом костюме оказались с мозгами сусликов. Тим перевел взгляд на Юргена: «Этот дом выглядит так, будто в нем двести лет никто не живет. Их бабка лежит в отрубе в соседней комнате. Я сижу перед ними с мусорным мешком, набитым деньгами их кузена, в руках. Они обнимаются с сестренкой Юргена, принимая ее за свою племянницу. Они верят, что Юрген, этот урод со шрамом на поллица, интеллигент и писатель, и приглашают нас на обед, мило улыбаясь.» Вокруг происходил такой бред, что Тим почувствовал, как очнулся и протрезвел от чего-то, впервые, за последние несколько лет.
Юрген все понял без слов и пожал плечами:
- Что ж, если вы угощаете…
 Мешок пришлось оставить в машине, а дипломат они взяли с собой на пароход. Увидев респектабельных дам и мужчин за столом, Тим на мгновение подумал, что уж эти-то не такие чокнутые и сразу обо всем догадаются, стоит им только посмотреть на их с Юргеном затрапезную одежду и лицо Юргена.  Но дамы и их кавалеры лишь вежливо привестствовали новичков, стараясь из приличия не разглядывать их лица. Потянулся обед. Когда принесли сладкое, Тим вышел на палубу проветрится. Там уже курил Юрген.
- Ну и влипли мы. Слава Богу, вся их семейка умалишенные! – прошептал Тим.
- Я сначала думал, они нам подыгрывают, чтобы поиздеваться, а потом в полицию сдать, - Юрген нервно сплевывал в воду, - а потом понял, что они все серьезно восприняли.
- Если бы ты обнаружил в доме своей бабушки двух парней с мешком денег и маленькую девчонку, чтобы ты сделал?
- Полицию бы вызвал, как и все нормальные люди, - Юрген расхохотался.
- Не смешно. Не завидное у нас положение. Знаешь, что, - Тим пристально всмотрелся в даль, - здесь половина парохода – отель. Значит, интернетесть, надо бронировать билеты и валить куда-нибудь, как ты и планировал. Бежать надо!
- Погоди ты, - остановил его Юрген, - от них заразился что ли? Должен быть другой выход.
- Другого нет! – Тим начинал паниковать, проклятая ворона прыгала тут же по палубе.
- Давай так, - предложил Юрген, - когда вернемся в дом, ты отведешь их в комнату к бабке и будто случайно скажешь, что, мол, вот и бабуля здесь нас ждет. Я не пойду, она меня узнает, а тебя она не видела. Скажем, что у меня дела в городе, я свалю вместе с деньгами. а ты как-нибудь оставь Монику и тоже беги. Я тебя по дороге перехвачу, оттуда одна дорога – не заблудимся.
- А Монику, что, бросим? И бабка скажет, что это не ее правнучка.
- Бабка глухонемая, я же тебе говорил, ничего она не скажет, а Моника сама выберется.
- Они поймут, что она им не родственница и потащат ее в полицию, девчонка нас сдаст.
- Н-да, - согласился Юрген, - тогда надо научить ее тоже бежать. После того, как ты уйдешь, она пусть тоже как-нибудь… Пойдет в туалет и сбежит.
Юрген был доволен. Оставалось продержаться еще час до отъезда в дом.

Тиму не составило труда объяснить Монике как обстоят дела. Умная девочка все поняла и велела Тиму не ныть и не волноваться. По дороге к дому она весело шутила и болтала, а Тим держал на коленях мешок и свозь полиэтилен гладил пальцами пачки банкнот. Это помогало ему успокоиться. Юрген подыгрывал сестре и Тэд с Норой пребывали в отличном настроении.
У дома Юрген попросил вызвать ему такси: «надо было успеть в издательство». На лесной дороге он рассчитался с водителем и попросил высадить его. Птицы кричали наперебой. На сосне стучал дятел. Темнело. Усевшись в зарослях папоротника на дипломат, он принялся ждать Тима и Монику.
А у них все шло по плану. По приезде Тим сразу же прошел в комнату, где оставалась старуха. Она уже пришла в себя и сидела на диване, никого не узнавая. Тэд и Нора отвели ее в гостинную и засуетились с чаем. Тим вежливо извинился и пешком отправился «на автобусную остановку». Повернув за поворот, он бросился бежать со всех ног и чуть не пробежал мимо спрятавшегося Юргена.
Моника, отпросившись в туалет, как и планировала, сбежала через то же окно, через которое попала в дом. Перекинув ногу через подоконник, она поцарапалась о гвоздь. Но у нее не было времени обращать на это внимание.
Воссоединившись, все трое вышли через лес к шоссе и поймали попутку.


Старый «Форд» катил по ночному городу, реклама слепила глаза. Звуки скрипки из приемника то поднимались, вытягиваясь в тонку струнку, то бухались на нижние ноты: резали атмосферу. Ехали молча, лица светились как фосфорические: девочка с недетским вызывающим взглядом, с неизменной печатью скепсиса и невозмутимости на кислой физиономии; молодой уголовник с отвратительной Амазонкой во всю левую щеку и часть скулы, смотревший исподлобья диким зверем; увядающе-красивый юноша с большими слезящимися глазами на ничего не выражающем, застывшем, как древнегреческий гипс, но все же нервном лице. Картину завершала девушка-водитель. На вид чуть больше тридцати. Отчаянная особа, не задающая лишних вопросов. Этим троим повезло. Она курила, периодически забывая про сигарету, и её левая рука с разлетающимся на ветру куревом  болталась за окном.

- Мы далеко от побережья? – Тим, наконец, нарушил молчание и сам испугался собственного голоса.
- От этой дороги минут 20 влево, с любого места, - ответила девушка-водитель.
- С любого места – усмехнулся Тим и откинулся на сидение. В зеркало он мог видеть лица Юргена и Моники, огни то высвечивали их, ослепляя, то вновь прятали в тень.
- Скоро рассвет? – вновь спросил Тим.
Девушка-водитель посмотрела на часы:
- Минут через 40.
И действительно, пока они ехали, небо начало белеть. Тиму сделалось веселее. Он опять уставился в зеркало заднего вида.
- Юрген, а Юрген…
- Что? – буркнул Юрген.
- Вы с Моникой совсем не похожи.
- А почему мы должны быть похожи? – удивилась Моника.
Тим вдруг почувствоал сильную усталость.
- Ты что не догадался еще, она мне не сестра, она дочь Генриха.
- Вот глупость, и зачем было врать? – Тим чувствовал, что переигрывает, или что чокнулся. Он повертел головой – вороны не было. – Слава Богу – выдохнул он.
- Вас что, на побережье высадить? – поинтересовалась девушка-водитель.
- Да, пожалуйста, - ответил Тим. Юрген фыркнул.
- Хочешь встретить рассвет?
- Искупаться.
Юрген захохотал:
- Здесь плохой берег – глубоко и сплошные камни.
- Ну и что – Тим закрыл глаза. Осталось еще чуть-чуть.
Когда они прибыли на побережье, Тим первый выскочил из машины и достал из багажника мусорный мешок и чемодан, потом потащил их ближе к воде. Моника прогуливалась у дороги.
Юрген рассчитался с водителем, и через минуту машина уже скрылась из виду.
- Куда ты их потащил? – закричал он Тиму.
Тим остановился и подождал, пока Юрген догонит его.
- Я спрашиваю: куда ты их потащил? – повторил свой вопрос Юрген.
Тим обернулся, заглянул прямо в голубые, подернутые белой пеленой глаза и захохотал.
- Ацтек! Ха-ха-ха! Ацтек!
- Узнал, наконец, - прошипел Юрген, - смотри, снова в штаны не наделай.
Тим рассмеялся еще больше и спешно направился к воде. Расположившись на краю утеса, он раскрыл чемодан, загреб пачки банкот и швырнул в море. Волна с плеском билась о скалы, поглощая бумагу повышенной степени защиты.
- Ты спятил, да? Спятил, да? – закричал Юрген, приближаясь.
- Ацтек, иди сюда, Ацтек! Смотри, я сейчас их достану! – Тим схватил мусорный мешок и швырнул его в воду, потом отошел на несколько шагов, разбежался и прыгнул сам.



* * *************************
Тень. Одна, вторая, третья. Они бегут вперед меня по водной глади и хохочут. Я скольжу по воде. Ева! Ева!
- Я здесь – шепчет она.
- Ева, вста-вай, - говорю я медленно. Вокруг как бешеные орут сверчки и прочая ночная живность.
- Как ее звали? – спрашивает Ева и голос ее отдает эхом.
- Кого? – не понимаю я.
- Твою обезьянку, - уточняет она.
- Я не дал ей имени…
- Какой ужас! – пугается Ева.
- Я думал, что если давать животным имена, то труднее будет потом, когда придется расставаться с ними. Они ведь умирают раньше нас.
- Ладно, не будем, - прерывает она меня, - идем быстрее.
Я хватаю ее за руку и мы отрываемся от воды. Свет луны режет глаза. Так не бывает, не бывает! Мы плавно подходим к распростершему объятия светилу.
- Боже, какая она оргомная, наша луна, - я еле шевелю губами, но слова кажутся мне преступлением в этой вселенской тишине.
 Еву поглощает тусклый холодный свет, мирриады частиц растворяются в чем-то холодном и светящемся. Я спешу за ней. А  что дальше? Этого я вам не могу рассказать. Может, эта роса поутру – наши слезы, и эти ветки у придорожного дерева – наши руки. Где-то в трещинах асфальта затерялись наши улыбки. Ступайте смелее, не бойтесь. Мы дышим ветрами. Вдох-выдох, вдох-выдох.