Соседи казнить нельзя помиловать

  Несколько лет назад на страницах всех газет появилась фотография совершенно очаровательной молодой пары: она – хрупкая блондинка, снегурочка, он – смуглый и коренастый. Но это не было афишей нового голливудского фильма, увы. Речь шла о безжалостном убийстве якобы из-за дорогой иномарки. Сердце переполнялось жалостью к жертвам и ненавистью к бандитам.  Некоторое время спустя  я  встретилась с человеком, который многое прояснил, потому что владел информацией лучше, чем  газетчики. После обобщения вот  что  получилось.

Добротный сталинский дом. Сейчас такие называют элитными. А раньше – обычный дом, где селились преподаватели, профессора университета, уборщицы, шофер, кладовщик, буфетчицы  того же вуза.  Жили, как будто, так и надо.   Вежливо здоровались при встрече. Уступали место старикам и женщинам в общественном транспорте (свои машины были редкостью), приветливо беседовали о погоде, о том,  о сём. Охотно делились рецептами кухни,  дачной рассадой, черенками комнатных цветов.  На весенних субботниках с одинаковым усердием работали лопатами и граблями, сажали деревья и разбивали клумбы.
Но прошли годы, и всё резко переменилось.
Юрий Вадимович Грабко, декан юрфака, со временем обзавелся выпирающим животиком, массой болячек, дорогой машиной  и высоким самомнением. А почему бы и нет? Он  - профессор, препод университета, декан, наконец, а не какие-нибудь …  Которые в советские времена получили ни за что, ни про что квартиру рядом с порядочными людьми, и теперь терпи их!
Поэтому  улыбчивое  «здрасьте»  с  соседями буфетчицами-уборщицами и прочими  постепенно сменилось  на снисходительно-пренебрежительный кивок головой.  О здоровье   семьи или дачных делах больше не говорили: уж больно всё стало разное.
Появились очень зажиточные люди,  которые, как правило, заботились о любимых чадах. У Юрия Вадимовича появились новые «приятели», которые  просили устроить на учёбу  «способных,  но  немножко ленивых юнцов».  «Ну, что поделаешь! Всё дела и дела. За детьми не усмотрели. А они так быстро вырастают!  И, конечно, хочется им дать хорошее образование». 
И Юрий Вадимович сочувственно кивал головой и помогал, «как  мог». За что его, само собой,  благодарили.  Он округлялся внешне и вырастал в собственных глазах. 
Вывез жену и дочь сначала в Египет. Понравилось. Потом так и пошло. Что ни год, то выезд. Менялись страны: Турция, Греция, Испания… Появилась новая машина. Дорогая шубка у жены. У подрастающей дочери.  Бриллиантовые серьги у жены. Колечко с бриллиантом у дочери. С малюсеньким, правда, бриллиантиком. Но всё же  приятно чувствовать, что ты не хуже других.
Супруга Юрия Вадимовича, Евгения Константиновна,  преподавала  английский язык в спецшколе. 
А их единственная дочь Алиночка  была совершенно очаровательным созданием.  И не только родители так считали.  Об этом говорили все. Матовая кожа, золотистые локоны. Конечно, не без химии, но кто сейчас не красится?  От матери унаследовала  изящные манеры и миловидность. От папочки – снисходительно-пренебрежительную улыбку.  Еще она любила всё и всех ставить по местам. Могла при случае пустить кому-нибудь в глаз: «Мой папа - декан  юридического факультета». 
Вполне естественно,   она получала юридическое образование  в вотчине  любимого отца.
Такую прелестную девушку трудно было не заметить. Среди поклонников она выбрала  единственного сына миллионера. Нет-нет, вовсе не за его миллионы!  Просто он ей подошел больше, чем другие: холеный, с независимым  крутым характером, на крутом джипе.  Красивая вышла пара: он, потомок славного Соломона,  смуглый, черноглазый,  упитанный. И она, легкая, златокудрая, голубоглазая. Прямо-таки «тучка золотая на груди утеса-великана».
Когда она выбегала из подъезда, чтобы сесть в раскрытый джип своего кавалера,  ветерок развевал её белокурые локоны по воротнику темно-коричневой норковой шубки.  Прохожие  оглядывались, чтобы полюбоваться.
Но не только любимая дочурка составляла  смысл жизни Юрия Вадимовича.  Он глубоко и вдумчиво изучал юриспруденцию, читал лекции, вёл аспирантов, ездил на международные семинары и совещания.  Пропагандировал новые демократические перемены в постсоветском законодательстве.  Выступал за улучшение условий содержания заключенных. И в этом его мнение на сто процентов совпадало с  мнением известного депутата  Госдумы.  Особенно яро боролся он  за отмену смертной казни, считая это атавизмом, пережитком прошлого.  По этому поводу с ним многие не соглашались. Времена стояли смутные. Много людей гибло от рук бандитов или наёмных убийц.   Его оппоненты считали, что необходимы радикальные меры для очищения общества от криминала.  Хирургическое вмешательство.
Юрий Вадимович не сдавался. Перед студентами и коллегами не уставал напоминать о гуманизме. Цитировал Библию, Коран и классиков литературы о том, что только Всевышний имеет право отбирать у человека жизнь.  Хотя, надо заметить,  от рождения был убежденным атеистом.
«И что на него нашло? – удивлялись коллеги и знакомые. -  Чтобы  он так уж возлюбил весь род человеческий, не похоже. Может, решил таким образом прославиться?»
«Ничего, - успокаивал и подбадривал себя Юрий Вадимович. – Ничего, терпенье и труд всё перетрут. Мы ещё посмотрим, на чьей стороне  правда. Мы ещё поглядим, кто кого победит».
И он продолжал упорно бороться за свою идею, как настырное дитя за любимую игрушку.  Может, и действительно в этом  было   его  предназначение?!  В общем,  он упирался рогами и копытами, как упрямый  бык.  Добавим  : упрямый и породистый.   
Даже Президенту страны  отправил письмо, где ратовал за гуманизм и отмену  казни. Самолично  отвез на собственной Вольво  и передал в президентскую экспедицию под расписку. 
Женщина, принимающая письмо, спросила  «О чем содержание?» и прежде чем записать в журнал,  с любопытством взглянула на него. 
- Я – декан юридического факультета, - с гордостью добавил он к своему объяснению.
- Понятно, - коротко ответила экспедиторша.
Довольный  проделанной работой  возвращался Юрий Вадимович к себе в университет, предвкушая получить положительный ответ Президента, а может даже приглашение на аудиенцию. А может,  приглашение занять новый пост… Кто знает?
И ещё он думал, что на зимние каникулы отправит Алинку, как обычно,  во Францию или Италию.  Пусть девочка погуляет,  прикупит нарядов.  Вон какой у неё жених знатный!  Нельзя в грязь лицом  перед такой семьей. Пусть знают, что они тоже не лыком шиты. Пусть знают, что отец Алины – не какой-нибудь там  шаромыжник, а  декан юридического факультета.
Вот так поживал Юрий Вадимович со своим милым семейством.
***
А в это же самое время  соседи по дому, с которыми он перестал знаться и даже здороваться, тоже жили своей жизнью.
Толик, сын буфетчицы Анны Сергеевны и водителя Владимира Владимировича, вырос в крепко сбитого паренька  со строгим насупленным взглядом. Хотя в школе  неплохо учился,  карабкаться дальше на вершины познаний не захотел. Зачем? Сейчас модно забивать бабки. Чем скорее и больше, тем лучше. Устроился не без поддержки отца, у которого там нашлись приятели,  в  авторемонтную  мастерскую.  Место доходное: ремонт иномарок. Клиенты – сплошь толстосумы. 
Вскоре стал одним из лучших механиков. Руководство его ценило: непьющий, ответственный, сообразительный. Лучшим клиентам предлагали Анатолия, и те всегда оставались довольны. А на  денежное поощрение руководство скупилось. Зачем тратиться? И так дурачок вкалывает  прилежней некуда! Зачем ему лишние деньги? – Обойдётся.  Выбивать из клиентов чаевые, как это делали напарники,  мешали самолюбие и честность. Правда, иногда  некоторые  заказчики (надо сказать, весьма немногочисленные),  поощряли  сами, особенно когда попадали к нему после криворуких и наглых напарников.  Начальство брать чаевые запрещало, и Толик всегда опасался. Да ещё отец  вечно  капал на мозги: «Смотри не подведи!  Мои друзья  приняли  тебя из уважения!  Отца не посрами!»
Отец, человек  с устаревшей  психологией, ничего не  понимал в современной жизни.  Толик частенько спорил с ним до хрипоты и раздражения.  Хотя  ценил и любил отца без памяти, жизни бы  для него своей не пожалел, если что.  Мать всегда защищала отца и  набрасывалась на сына, как на злодея.  Глупые, старомодные родители! Если бы не они со своей никому не нужной щепетильностью… Глядишь,  и он  смог  бы нажиться и погулять, как другие.  Чего далеко ходить, как  братва из ремонтной.  Честным трудом нынче не проживёшь.
Все теперь мухлюют.  Взять того же профессора с 4-го этажа, Алинкиного  папана. Видали, как  заелся! СкАжите, по средствам живёт? Ха! А ещё права качает, правовед  сраный!  Законы двигает!  Как лучше воровать!  Важный стал. Ни с ним (какое там!), ни с родителями не здоровается. Подбородком едва качнёт в ответ на приветствие. Барин! Самое противное, что и Алинка туда же.  Важная, спесивая стала. Хоть и красивая – просто загляденье! 
Не то,  что в школьные годы,  худющая и прозрачная  – соплёй перешибешь!  Толик опекал её, как родную сестрёнку.  Он рос единственным ребёнком  в семье, как и Алинка. Никто ни в школе, ни во дворе  не смел и пальцем её тронуть  или подразнить. Тут же налетал коршуном Толян и с обидчика летели пух и перья.  Портфель помогал таскать. Куда ей такая тяжесть!
Мать поощряла : «Береги Алиночку! Мы – соседи и работаем с её родителями вместе».
Евгения Константиновна  в благодарность совала ему шоколадные конфеты: «Косолапый мишка», «Тузик», «Красная шапочка»... Конфеты, конечно, он любил до ужаса, но и без них  вовек не предал бы эту  беспомощную, как маленький воробышек,  девчонку с огромными бантами в косичках. 
Алинка гордилась таким покровителем, сильным, рослым  мальчишкой, лучшим школьным спортсменом.
Теперь же при встрече она задирает  голову и проходит, будто незнакомка.
Ещё бы! Видали,  на каком  джипе за ней приезжают?! Толик не понаслышке  знал, сколько такой стоит: приходилось  чинить.  А какой бойфренд  выползает  из джипа?!  Разжиревший не по годам,   избалованный  маменькин сынок! Наверняка, в школе  бегал от  уроков   физкультуры, как чёрт от ладана.
Как можно понять Алинку?! Неужели он, Толик, мог бы  влюбиться в  избалованную  раскормленную  деваху  только за то, что та  плюёт  деньгами из  офигенного  папашкиного  джипа? К тому же купленного на «отмытые» деньги.  СкАжите, на честно заработанные?! Попробуйте сами  такие честно заработать! - То-то же!
Так мрачно размышлял Толик, хмуря брови.   
***
Зима  выпала настоящая русская, с вьюгами,   сугробами, морозами…
Ни дня оттепели. Снег сиял под слепящим ледяным солнцем, как сахарная глазурь.   
В выходной день Толик  беседовал  возле дома с приятелями.  Кумекали, куда бы податься.  Большинство ребят  - друзья со школьных лет.  Кроме Алика (настоящее имя – Ахмед), который поселился  здесь  с родителями  и кучей братьев-сестёр год назад.  Его отец  завладел автосервисом,  вытеснив товарищество  механиков,  не выдержавших бремя финансов и налогов. Старые механики, организовавшие ремонтную мастерскую и взявшие к себе Толика, перешли  из владельцев в обычные мастера.
Алик, всегда уверенный в себе и всегда при деньгах незаметно  превратился в вожака дворовых ребят.  Толик  сам собой отошёл на второй план.  Но не потому недолюбливал он  нового соседа, хотя остерегался скандалов, чтобы не потерять работу.  Настораживали  цинизм и жесткая хватка новичка.  Такой же,  как батяня.  Не зря везде  преуспевают.  Владимир Владимирович,  отец Толика, со своей  душой  нараспашку, таким  и в подмётки не годился.  Толик чувствовал, что пришла пора  Ахмедов. И это ему тоже не нравилось. Но разве можно выбрать какой-то другой мир или  другую жизнь?  Человек живёт той, которая дана от рождения…  А вообще, кто в мире  задаёт правила игры? Посмотреть бы ему в глаза. Чью волю  исполняет и перед кем отчитывается? Если отчитывается.
Итак, в выходной день Толик беседовал возле своего дома со старыми  приятелями.  Ослепительно сверкал снег под ледяным солнцем. Ядрёный мороз пощипывал лицо и норовил пробраться в малейшие  щели на одежде. Ребята соображали,  где бы получше оттянуться?
Их вниманием завладел  подкатившийся джип.  Остановился неподалёку  у подъезда. Посигналил три раза. Тут же выскочила, как будто ожидавшая за дверью, девушка в короткой норковой  шубке без головного убора.  Золотые волосы засверкали ярче снега.  Зацокали по асфальту тонкие, как спицы, каблучки.  Распахнулась дверца рядом с водителем, девушка впорхнула с лёгкостью балерины.  В воздухе  на миг повисло и растаяло  облачко нежных духов.  Алина.   Хороша!
-  Вот тёлка, бле! Такую  бы трахнуть! – выразил восхищение Алик, сплюнув себе под ноги, и добавил ещё кучу  матюгов для пущего понта.  Говорил он плохо: тык-мык и дальше никак. Поэтому когда  слов  не хватало,  на помощь приходили матюги.
Толик недолюбливал этого типа и за матерщину (родители с детства привили отвращение к мату), но  особенно, сам того не  сознавая, за грубость в адрес Алины.  Да и вообще в адрес девушек. 
Джип стал разворачиваться. Самая широкая площадка была там, где стояли парни.  Они бы и сами отошли.  Но парняга  из джипа, опустив стекло, приказал  посторониться.  Может им  только показалось, что окрик прозвучал высокомерно, как  на бродячих  псов? Что-то вроде:
«Эй, вы там!  Прочь  с  дороги!» 
Во всяком случае ребята оскорбились.
- У нас за такое, бле, сразу пулю всадят или нож, - разъярился Алик. Другие его поддержали. Толика покоробила  чрезмерная агрессивность, но он, как всегда,  сдержался и  промолчал.  Не хотелось  идти против   течения. Да и с  сынком босса  лучше не  цапаться.
- Ты, козёл, бле!   Получишь ещё у меня! - пригрозил вслед Алик.
За то  уважали  его ребята,  что ни перед кем не преклонялся.  Не скрывая,  выражал общие ненависть и негодование.
- А  в конце  конце, чо терпеть,  поехали за ними! - вдруг предложил  Алик. – Сейчас  только  машину возьму! 
Через  несколько минут  Жигуль, переданный  Алику  отцом «для забавы», (новая иномарка предназначалась для торжественных выездов)  гналась  за  резво убегающим джипом.  Один парень сел  рядом с Аликом, Толик и еще двое  расположились сзади.
- Значит так, - командовал в машине Алик. – Если они в ресторан, мы тоже  туда. Там  застолбим  рядом и устроим, бле…  Дам на лапу, кому надо, чтобы ментов вызывали, когда мы  свалим …  Всё будет, как надо!
Толику  никогда не нравился этот Алик. И  его  тупые планы. Зачем он согласился ехать? Просто за компанию?  От нечего делать? 
Подспудно, в самой глубине души, шевелилась тревога за Алину, маленького воробышка, которого привык  защищать.
Была ли это любовь? Толик  отмахивался обеими руками от такой  мысли :    О какой любви речь?!  Да что вы?!  Зачем ей такой  безлошадный?!  Ни о какой любви он и не думал. Просто за Алинку всегда тревожился.  Вот и всё.
В ресторане их компания  больше пила, чем закусывала. Алик без конца   шушукался с официантами.   Потом затеял драку. Потом  прикатила милиция.  Милиция убралась. Они остались. Алик  классно улаживал дела.
Толик никогда ещё столько не пил и теперь  тупо  соображал, что вокруг  происходит.   События развивались как бы сами собой, непроизвольно.  Небывалая безмятежность развязывала язык и руки.  Жизнь казалась сплошным  весельем и забавой. Ничего серьёзного, никаких преград.  Тревога за Алинку незаметно  выскользнула из его души, чтобы спрятаться  в каком-то  тёмном  закоулке  ресторана.
Смешная Алина, трепетный воробышек! Так   бесстрашно кидалась на  пьяную компанию, силясь защитить  своего дружка!  Презрительно  обзывала  их  быдлом, отморозками и дрянью.  Не понимая, что этим заводит захмелевших   парней  еще больше.
Как во сне,  преследовали джип, выйдя из ресторана.
Джип почему-то остановился у обочины.  Жигуль  притормозил  сзади. Вытащили Алину  с полюбовником, и чтобы заткнулись,  всыпали,  как следует. И Толик тоже.  Потом принялись тыкать  рылом в снег, чтобы сбить спесь. И тут кто-то вскрикнул:
- Братва, да они же  уже не дышат! Они того…
И тот, который первым пришёл в себя,  вдруг согнулся пополам  и  начал судорожно  блевать  от испуга  и  перепитого.
- Ты чо? – накинулся Алик. –  Чо,   скулишь, как баба?!
У Толика похолодело внутри.  Перевернув Алину на спину, стал щупать  ей лоб.  Широко раскрытые голубые глаза  девушки  неподвижно смотрели  вверх.
- А-а-а! – не помня себя от ужаса,  заорал Толик. – Что мы наделали?!  Мы же их  убили! Мы  их убили! Зачем?
Он зарыдал громко и отчаянно, в одно мгновение протрезвев и сходя с ума от  необратимости того, что сотворил.
- Мамочка моя! Господи, что я наделал?!  Как я мог?!
Он кинулся бежать, спотыкаясь, не разбирая дороги,  только бы  спастись от кошмара, не  понимая еще, что  тот намертво, навсегда засел у него внутри. Кто-то  преграждал ему путь, кто-то крыл  матом… 
Никогда  не видела таким  сына   Анна Сергеевна.  «Наркотиков что ли набрался?» - мелькнула мысль.   Как могла,   помогла раздеться. Разбудила мужа. Тот тоже страшно перепугался, но взял себя в руки и вызвал неотложку.
Когда, наконец, сын  затих,  и врачи уехали,  отец с матерью еще долго ломали голову, что такое произошло?
- Он твердил, что кого-то убили. Видно на его глазах, - переживала мать.
- Не сам ли кого порешил? – рассуждал вслух отец. – Он  пьяный  вдрызг пришёл. Мало ли что с пьяных глаз…
- Ты спятил, отец? Чтобы наш кого убил?!  Да он мухи не обидит…

Скорая постоянно дежурила у подъезда их дома. Врачи бегали с этажа на этаж  от  одной обезумевшей матери к другой.  Отцы из последних сил крепились…
Состоялся суд.  Огласили приговор.  Толику, как зачинщику, -  семь лет строгача. Троим его подельникам - по шесть. Еще при допросах Толика поразило, что его называли организатором. Но особо спорить не стал: разве не  он  виновен больше всех?  Почему не защитил, не спас?  И с приговором  согласился.
С Аликом случай особый.  Отец  заверил, что  собственноручно  высек  отпрыска до полусмерти и отправил  в далёкий горный аул к чабанам на перевоспитание, чтобы «прочистил мозги  и нашёл путь истинный». 
Следствие не стало  возражать. 
Остальные, убитые горем,  тем более :  чужие люди, другая  жизнь,  другие обычаи.  Как приходят, так и уходят…
В зале суда  Юрий Вадимович  вне себя  кричал на таких высоких нотах, что голос  срывался:
- И это называется правосудием?! Семь и шесть лет за жизнь двух прекрасных молодых людей! - И, указуя рукой на  скамью, где  понуро сидели осужденные,  безвременно постаревшие, нечаянно опрокинувшие свою жизнь, как  чан с кипятком :  Да таких  уничтожать надо!  Выжигать калёным железом!
Напоследок пригрозил:  «Я  это дело так не оставлю!»
В то время как Юрий Вадимович кипятился и бушевал, отец подсудимого,  Владимир Владимирович,  сидел неподвижно, точно окаменевший,  до  боли сжимая руки. Голову беспощадно сверлила  мысль: «Где  не доглядел, как  мог такого вырастить?»   
Евгения Константиновна и Анна Сергеевна  плакали. Одна, опустив голову, вторая,  не сводя воспалённых глаз с сына.  Она  не покидала  его взглядом, как привороженная, даже когда выходила из зала, поворачивала к нему голову.
О чём  думала мать, Толик не знал. Молилась за него или проклинала?
- Знаешь, Юра, - обратилась Евгения Константиновна к мужу,  выйдя из здания суда. – Мне Анну Сергеевну очень жалко…
- Ты в своём ли уме, дорогая? Её сын со своими дружками  убил Алиночку, ангела нашего, и её жениха!…
- Я чувствую, как ей больно, - продолжала Евгения Константиновна. – Ей также больно,  как и мне. Она тоже потеряла единственного ребёнка. Говорят, тюрьма хуже смерти. Что там ожидает Толика? Страшно подумать!
Хороший  был мальчик, вежливый, способный. Я давала ему уроки английского.  А помнишь, как он за Алиночку в школе заступался?  Мы никогда за неё не боялись.
Юрий Вадимович открыл дверцу машины, и пока жена  усаживалась на заднее сиденье, внимательно изучал её лицо, потухшее,  мёртвое, иссохшее  от горя и пролитых  слёз.   Отрешенный взгляд.  И не с ним  вовсе она разговаривала, а сама с собой. Как в бреду.
- Боже милостивый, - ужаснулся Юрий Вадимович, - да у неё рассудок совсем помутился!  Потому и несёт всякий  вздор.  Бандитов пожалела! Надо вызвать психиатра…  Или, может,  лучше психолога?
… Я отказалась брать деньги за уроки английского и тогда Анна Сергеевна принесла  домашнее  варенье.  Из крыжовника называлось «царское». Ты  попробовал и сказал, что такое и вправду только  для  царского стола. От него пахло вишнёвым цветом…  Что же  произошло с нами? Почему мы друг друга  возненавидели? Что с нами произошло, Юрочка? Ты понимаешь что-нибудь? Я ничего, ничегошеньки.  Я опомнилась, когда потеряла дитя… Самое драгоценное… Теперь поняла, что  лишилась  самого драгоценного …  Как голова болит! Боже, какая жуткая  боль! Будто  кто мозги  разрывает.  Как бы я хотела, чтобы это был только страшный сон!
- Успокойся, дорогая! Скоро приедем. Я уже вызвал врача. Тебе станет лучше…
- О чём ты говоришь, милый? Мне никогда не станет лучше. Какой врач вернёт нашу девочку?!

Юрий Вадимович с трудом отыскал  свободное место, чтобы припарковать  Вольво.  Это оказалось довольно далеко от президентской экспедиции.  Торопливыми шагами добрался до знакомой двери.  Знакомая женщина спросила, принимая конверт : «О чём письмо?»
- Я требую смертной казни для лиц, -  бодро начал Юрий Вадимович. Тут его голос предательски задрожал, он всхлипнул и закончил чуть слышно плаксивым голосом :  которые  убили… мою единственную дочь.
- Понятно, - тихо ответила экспедиторша, но  вместо того, чтобы сделать  отметку в журнале, ещё некоторое время всматривалась в его лицо, будто припоминая что-то.
Юрий Вадимович,  оробев, как  застигнутый  врасплох напроказивший ребёнок, ждал каверзного вопроса : «Вы – тот самый декан юридического факультета?..»
Но экспедиторша видно не узнала его, потому что ничего больше не спросила.  Вздохнула и cклонилась над журналом.