Ханк Воин без Страха

   Рак… Это страшное слово мы слышим в последнее время все чаще и чаще. Но оно звучит не в агитационных роликах, льющихся на нас с экранов телевизора, не в передачах, пропагандирующих отказ от чего-нибудь для предотвращения заболевания раком. Это слово мы слышим в разговорах на улице, на работе и во дворе нашего дома в шепоте бабушек, провожающих глазами удаляющуюся похоронную процессию, и твердящих, как заклинание «А ведь, такой молодой был, такой молодой…». И если вы переберете в своей памяти многих знакомых вам людей, вспоминая причины, по которым они покинули этот мир, - вы ужаснетесь тому, как часто слово РАК будет всплывать в вашей памяти. Эта болезнь уже вошла в каждый подъезд каждого дома, в каждом городе, в каждой стране по всей планете. Рак убивает людей вокруг вас одного за другим. И вы знаете об этом. Так почему же о нем не говорят? И почему на борьбу с ним не тратятся миллиарды долларов? Может быть, это идет в разрез с целями Всемирной Организации Здравоохранения?

   Рак - во многом загадочная и трудная для лечения болезнь. Рак очень трудно распознается на ранних бессимптомных стадиях, когда поддается лечению, а когда проявляется в выраженных симптомах, то уже почти и не лечится. За последние десятилетия заболеваемость разными формами рака неуклонно растет, лечебные же успехи отнюдь не впечатляют. Лечить рак стандартными официальными методами, когда он в разгаре, это все равно что начинать копать колодец, когда ты уже умираешь от жажды. Сегодня это правило, а не исключение: ведь больные обычно слепо доверяют своим врачам - онкологам, а те иногда и сами верят, но еще чаще лишь делают вид, что верят в действенность официальных методов лечения (ножа, яда и выжигающего луча). Когда же в результате стандартного агрессивного лечения быстро иссякает иммунный и регенеративный потенциал больного (истощается лимит стволовых клеток костного мозга и других органов) и спровоцированные лечением, в том числе и операциями, устойчивые к яду и лучу метастазы окончательно поражают все жизненно важные органы, - тогда официальная медицина констатирует, что её возможности исчерпаны. Но тот рак, который знаем мы, не самый жуткий. В некоторых местах Земли водятся его более сатанинские инкарнации. В каких – вы узнаете, прочтя эту книгу…


   Грязные похоти падают на чистую воду с черных небес, создавая вибрацию, рушащую ритм. Они пропитывают собой буквально каждую капельку большого озера, подчиняют, после чего вода уже не располагает к себе, как прежде. В ней не хочется купаться, из неё не тянет пить, да и рыбы перестают быть похожими на самих себя – похудели, сгнили, покрылись второй чешуей и чем-то еще.
   Люди – как рыбы, их тоже можно испортить, прокапав их души не тем, чем положено.

   В глухой части Англии есть селение, пропитанное отборнейшим горем, вялое, убитое, как надежда тех, кто в нем обитает. Предчувствуя запах скорби, туристы проезжают мимо, а разобщенные местные хоронят детей, жен и мужей, затем принимают обратно, только немного других. Бледных, тяготеющих к братоубийству, словом, злых. Все, что сохранилось от этих некогда верующих, сердобольных и религиозных деревенских владык, это имена и фамилии, на которые, впрочем, оные не хотят откликаться.

   Уловить какую-то радость, находясь в проклятом селе, невозможно, если ты не распространитель проклятия, а, заразившись, тебе уже не захочется счастья.


   1…

   Начало сентября прошло при резком похолодании. Была ли смена погоды в худшую сторону первым признаком краха?

   Мать двух найденышей, народная мама, женщина, чья любовь к людям, к воде, к природе и к жизни (была) неоскудна, собиралась на работу, в церковь. Но с утра захворала, слегла...

   Утро – недомогание, которое уместно считать симптомом многих болезней, начиная от простой простуды, заканчивая раком, убийцей всех добрым мам.

   День - над ведерком. Бездолю рвало, пучило и тянуло в кровать. Свекровь помогала, как могла, но из-за кричащего в доме карапузика, у которого наблюдались схожие проблемы, только со вчерашнего дня.

   Вечер – в агонии. Христианка просила бога, чтобы её поскорее забрали, ибо нестерпимая боль, безжалостно охватившая практические все составные нутра, вынуждала мечтать об отбытии. Трясясь, попадая мимо ведра, бедняжка выпускала из себя литры оранжевой жидкости, вместе с кровью.

   Утро следующего дня. Тутошний почтенный старичок-целитель, любимый средь всех сердечников и обжор-диабетиков, нащупал злокачественную опухоль, только прикоснувшись к пузу дурневшей. И сказал так «происки нечистой силы, бог покинул нас, потому что жмотились. Я ничего поделать не могу»

   День следующего дня. Больная раком смотрит, как дети бегают вокруг неё, плачет и мочится прямо под себя, не хочет тревожить волнующуюся свекровь.

   Вечер следующего дня. Мумию сжирает рак. Мумию – потому что больная не напоминала человека, потому что страдания в первую очередь сушат, а мертвят только во вторую.


   2…


   Поговаривают, художники не тратят краски, чтобы изобразить светлынь, когда светло.
Рабы кисточки и пажи мольберта предпочитают рисовать ненавистный мрачняк. При наступлении мрака все наоборот – пажи вспоминают радугу, пытаются передать все её цвета и отдают дань обилию света. Противоречивость ощущений заложена в их хрупком и одновременно удивительном сознании.

   Заболеть раком для юного Пикассо означало – начать всегда дарить свет. Хворь – тьма, прививающая тяготение к солнцу, и к радуге.

   «Матильда, я серьезно занемог и вряд ли смогу встретить зиму. Любил тебя, не спал ночами, думал только о… в общем, сейчас это почти не имеет значения. Средств на лечение нету, а единственный в селе врач отказался меня оперировать, назвав жмотом. Хм, впрочем, обвинитель - странный старикашка с какими-то задвигами.
   Матильда, ты в моем сердце, ты для меня все»

   Мозг приказывал созидателю продолжать малевать, но руки начинали протестовать, так как слабели постепенно, худели, тряслись. Руки всяческий раз вступали в спор с мозгом. А потом того же расхотела и серая жидкость, ведь злокачественное треклятое образование пригнездилось и там, в голове Пикассо.

   «Матильда, я все. Я больше не буду писать, я не могу держать ручку, не то что более длинную кисть. Все, прощай и прости, что мы не свидимся смазливой весной»


   3…

   После двух смертей врач принял у себя основателей поселения, главных во всей ближайшей окраине. Отчитываясь, дедуля встал на колени, дабы поддержать древнейшую традицию, установившуюся еще со времен младого Фатума, и не изменить своим принципам. Целовать и облизывать до блеска обувь представителей высшей знати – было также обязательно, как дышать, молиться богам, лечить рак… По крайней мере, именно так внушала элита, а как на самом деле – не знает ни одно из божеств.

   Плати золотом – не прослывешь жадиной, и тебе дадут лекарство от рака…
   Плати серебром – умрешь в полумуках, получишь обезболивающее на основе трав.
   Плати монетами – умрешь в муках.
   Не плати – будешь мучиться веками, но не умрешь.

   Многие, кто отверг элитку, уже прочувствовали на себе праведный гнев богов, и не самым безболезненным образом. Благодарность святошам за их обильные дары должна высоко награждаться! Докторок же, вконец разуверившись в своих пребогатых покровителях, заправляющих землей, водой и небом, всем, что живет, всем, что умеет умирать и перерождаться, понес заслуженное наказание.
   Старик поступил, как последний эгоист, признав себя неспособным строить заговоры против своих же соседей, которые также не отличались ортодоксальностью и бесконечно кощунствовали, произнося вслух родовое имя их милосерднейшего бога, смея упрекать идола во лжи, в бесчестии и во всех пороках, присущих смертным, но никак не жизнедавцам.

   Достопочтенная элитка в последний раз навестила поседелого пятого сентября, когда уже трое подохли от рака. А на следующий день слег сам поседелый, а в пятницу иуда смёр, приобщившись к уже отбывшим матери найденышей, Пикассо и швее.


   4…

   Седьмого сентября детей в школе заставили читать новую библию, по словам педагогов, наставляющую на путь истинный, помогающую понять и исполнить земное призвание. Католики с рождения, родители строго воспретили доверять продажным “руководителям образовательного учреждения”, считая, что их первенцы обязаны признавать только Христа - сына божьего.
   Дети повели себя странно, поссорившись с предками. Ими движело что-то инородное, что-то, что находилось за гранью понимания этого мира и послесмертного царства. Агрессивные протесты не прекращались до тех пор, пока хулиганы не слегли, как доктор, швея, “Пикассо” и благонравная матерь.

   Неспособные излечить детей, неспособные снять или хотя бы уменьшить их боль, убитые горем родители подумали, что их чада подхватили какую-то смертоносную или крайне тяжелую инфекцию. Они придерживались данной версии, пока не узнали об участившихся случаях заболевания скоротечной формой онкологии.

   Преподаватели, видимо, входившие в какой-то тайный культ, о существовании которого известно лишь просвещенным, предупредили родителей, что вскоре вымрет вся деревенька. Пришедший мор – необходимые меры для формирования оптимальных религиозных условий. Именно, обретая страдания и перенося потери, люд обычно обращается к богу, забывает о корысти, начинает отдавать все, от рубах до носков, лишь бы поделились заветным лекарством… от рака.

   И уже ничто, ничто не спасет детей, выбравших в итоге Христа. Ничто и никто!

   Последняя порция хворобы пронеслась над селищем пятнадцатого сентября – все школьники померли. Кто-то, сидя за партой, кто-то – дома, за тетрадью, а кто-то - идя домой со школы. Поэтому в понедельник родители собрались на кладбище и занялись массовыми похоронами. Школа закрылась по причине отсутствия учеников.


   4…

   Утро.
   Мать найденышей очнулась в прочно сколоченном гробу. Она не вылезла, нет, она наверняка будет веками там лежать, если её никто не откопает, и не умрет полностью, так как дохлячки не нуждаются в воде и пище. С ней что-то случилось, раз её бог (или чей-то другой) её вернул.
   Но зло оказалось не просто живучим, а внушающе сильным: онкострадающая, утратившая рассудок (видимо, мозг слишком долго пробыл в нерабочем состоянии, чтобы стабильно функционировать), пробила верх гроба. Онкожертве чертовски повезло: продолговатый ящик был сделан из дерева, а не из металла. И почему же персонаж Карло Коллоди вечно комплексовал, а не гордился своей деревянностью? Если бы онкобольные заключались в Пиноккио, то вылезли бы из него также легко, как из пресловутого гроба.

   Вечером могилка содиночилась.


   5…

   Массовые похороны + массовое воскрешение умерших = массовое самоубийство. Все производимое в больших количествах, будь то заболевание, вставание из мертвых, тазы с полуснулыми рыбинами, так или иначе, стало подчеркнутым явлением деревни.
   Утром три семеюшки сходили “прогуляться” на озеро – не вернулись. Днем еще две “поплавать” – не вернулись. Вечером еще семь добровольно утопили себя. Матери держали дочерей/сыновей за руку, отцы шли рядом, доходили до места, где ноги не касались дна. Женщины говорили “мы идем к богу Христу” и “так нужно во имя спасения наших душ”. Самоубийство считается тяжайшим грехом, помнили взрослые. Но, выбирая между двумя злами, лишиться плоти и попытаться вымолить у всевышнего прощение, либо скончаться от рака предстательной железы, лейкоза или какой-нибудь другой гадости, и примкнуть к рядам беспокойных расхаживающих тел, ясно, любой дееспособный выберет кончить все расчеты с жизнью. Ведь рак – монструозная пагуба, осуждающая на безлимитные скитания.

   Поэтому, чтобы Христос ИЗВИНИЛ, господа-топляки брали с собой иконы, все, что имелись, либо наиважнейшие, прижимали тесно к груди, и, шли, молясь. Они ни за что не променяют католицизм на какую-то тоталитарную сектушку, склоняющую к убийствам, жертвоприношениям, злу и обману!


   5…

   Выкопавшись, мать вернулась обновленной, раскованной, незамутненной заботой о ближних, нехозяйственной и беспринципной. Первым делом дочь пошести, лиха и бды, наказала найденышей. Не за что-то конкретно, а за все “хорошее”: за то, что мелюзга не позволяла ей иметь личную жизнь с каким-нибудь барином из заграничных земель, способным осчастливить и умять любую стерву, за частые прогулы и попрошайничество.

   Воскресение – сестра прозрения, внутреннее духовное обновление, возрождение и переосмысление. Все, что когда чувствовалось важным, отходит на второй и третий план.
Мать, точнее, взбелененная вурдалачка-дикарка без тормозов и понятий, полакомилась своими детьми, понаделала из них пирожков, позвав на обед такую же “вменяемую” свекровь.


   6…

   Настал черед художника квинтэссенционно обновиться. “Проснувшись” там же, где и “уснув”, Пикассо взялся написывать письмишко своей Матильде, вот только без признаков былой страстишки и теплыни, какая превалировала на всех предыдущих листах.

   «Мне чуется, пока я просиживаю лучшие годы жизни в этой яме, ты направо-налево заигрываешь с чужими мужами, и динамишь всех подряд для самоутверждения. Я вылечился, наконец-то, и знаешь, это не рак был, ведь от рака умирают, а я жив. Значит, мне просто приснился дурной сон. Но я почему-то… хочу твоей смерти. Хочу убивать всех, кого вижу. Убивать! Убивать! Убивать!’

   Молодой человек выбежал на улицу, взял позолоченный серпок, подаренный ему его дедом, и прошептав:
   - Убивать… - отправился вдоль бережка, на поиски жертвы…


   7…

   Аристократия, дававшая доктору различные указания (который умер, но не воскрес, как все), навестила всех живых недужащих и зачитала выдержку из инструкции по спасению души и сохранению права считаться детьми божьими:

   чтобы смылись все грехи, сердце согрешившего должно остановиться. После возобновления работы всех органов, кроме излучателя ретивости, грешники оборотятся святыми, а некоторые даже получат доступ к древнему замку (касалось членов родов, принадлежавших местному нобилитету). Проигравшие искушению боговеры выстроились в очередь, чтобы облизнуть, потрогать или хотя бы узреть предложенный дар.
   Вот только ничего, за что стоило бы предавать Христа и вести себя изменнически, олухи и наивцы не обрели. Померли все – и почти все воскресли. Те “обновленные”, у которых сохранились мизерные зачатки разума и совести, завидовали самоубивцам белой завистью. Ведь теперь им, безвольным марионеткам с раковой опухолью в размер их собственного тела, никто не позволит пойти легким путем.


   8…

   Женщины, как чистилища и пристанища для нечистых духов, и сосуды греха, носились с острыми предметами, калеча себя, детей, мужей. Умилительное супружье воркование сменилось проклятиями, бранью и монотонными клятвами выпотрошить живьем за неповиновение.
   Мужики беспросыпно выдринкивали, закусывая детскими пальцами (тем, что осталось от сыновей-дочерей), а, выходя на лужайку поработать, поколоть дровишки, обсуждали, кого зарубят вечером, когда будет нечего делать.


  9…

   Десятого октября британская глушь претворилась в бесовское вместилище. Пастораль, за которую так любили эту землю, пропала: благословлённых очернили, капнув в них гнилью, скомбинированной из неправды, ереси и лжеучений. Умертвия приумножились. Этот краешек земли навеки потерян для Христа!



                ХАНК: Воин без Страха
                Найти, влюбиться, потерять…

   Часть первая.

   Глава 1 На пути исправления
   
   Африка. Весна две тысячи двадцать шестого.
   Наемник искал место, где ему не будут докучать секретные спецслужбы. Целых два года беготни, переездов и нежизни, пошли на пользу.
   Респу;блика Кот-д’Ивуа;р - государство в Западной Африке, граничащее с Либерией, Гвинеей, Мали, Буркина-Фасо и Ганой, с юга омываемое водами Гвинейского залива Атлантического океана. Экс-колония Франции, страны пармезана…

   Не имея ни регистрации, ни каких-либо документов, Ханк поселился в маленьком домике, и жил фактически на птичьих правах уже пару месяцев. Тридцатипятилетняя негритянка, в одиночку растившая маленького сына, приютила маргинала с условием, что тот будет проводить хотя бы четверть свободного времени с ребенком. Не желая конфликтовать с хранительницей очага и гнуть свою линию, мутант (Ханк считался человеком, имеющим некоторые способности и инстинкты животных, таких принято величать мутантами) согласился.
   Узнав о преступной деятельности сожителя, (Ханк – киллер, человек, совершающий убийство за вознаграждение от заказчиков), африканка не удивилась и не стала выгонять.

   - Значит, тебя устраивает, что твоего сына будет воспитывать выродок, которого даже не родили естественным путем и который занимается тем, что отбирает чужие жизни? – самокритичность изгоя вызывала у женщины уважение и даже… некое подобие сострадания, из-за чего хозяйка, собственно, и привыкла к нему.
   - У Абимбола нет и не будет другого отца. Нам не надо выбирать, с кем уживаться…
   - Но… - Ханк достал из-под кресла скомканную тряпку, вытер лицо и с минуту соображал, как быть дальше, - Это же ненормально. Меня стоит опасаться. Я убивал женщин, если хочешь знать. Я наслаждался их муками… - скучная, однообразная и безликая выставка отрицательных чувств, самоненависть и отношение к себе, как к чему-то плохому, неправильному, продолжалась еще несколько протяжных минут.
   - Но мне-то ты не опасен, не так ли? Меня ведь ты не убьешь… - закрыв глаза, содержательница вознамерилась чмокнуть Ханка в губы, но тот вовремя ускользнул.

   Надевая вспотевшую давно не стираную футболку, чтобы выйти наружу да прогуляться, мутант ответил на её вопрос:
   - Скорее, себя, чем тебя или мальчика…


   Абимбол бил по мячу на самодельном футбольном поле. По обе стороны землистой площадки стояли широкие ворота. За ними были вкопаны столбы, находящиеся примерно на расстоянии полутора метров друг от друга, и была натянута сетка.
   Сначала играл всего один Абимбол, за которым Ханк ежедневно приглядывал, а потом подтянулись другие негритята.

   Через полчаса игры Абимбол заметил издали смотрящего наемника и побежал к нему, чтобы поделиться чем-то интригующим, чем-то очень важным. Малыш попросил силача подставить ладонь.
   «Кто норовит всё время кого-то валить, никогда не научиться держать мир на раскрытой ладони»
   Тот послушно выполнил этот приказ-просьбу и получил записку, впоследствии кардинально изменившую намеренья и цели солдата – речь шла об уничтожении животного рабства.
   “Нельзя спускать живодерам их мерзкие происки”

   Считая обязательным предупредить маму Абимбола, Ханк отпросился на недельку и уже к вечерку заимел дешевые авиабилеты до Саванны…


   Тропическая степь с редко растущими деревьями и кустарниками приняла мутанта, как родного. Жаждая поохотиться на тех, кто истребляет бегемотов и слонов ради развлекухи, воин без страха взял с собой почти все оружие (за исключением набора гранат, без которого можно обойтись, где угодно). Первые два дня он только слышал жалобы от жителей этой природной зоны, в которой преобладало настроение напряжённой тревоги и глубокого внутреннего смятения, рассказы о разбойническом удальстве, об истреблении мирных зверей, но ничего не делал, потому что еще недостаточно глубоко вклинился в решение проблем.
   Пообщавшись с носастыми симпатягами, игривыми слоненками, беззаботно ошивающимися на бескрайних африканских просторах, Ханк испытал улучшение изначально мрачного настроения. Ведь представители отряда хоботных очень умны: способны опознавать себя в зеркальном отражении, что считается признаком самосознания, они также умеют применять инструменты, используют ветки в качестве мухобоек, уступая в этом разве что приматам, к тому же обладают отличной социальной памятью и хранят воспоминания.

   Немного подустав от телячьих нежностей, вероятно, с самым обворожительным слоником, Ханк отодвинул симпотную мордашку и сказал:
   - Хватит. Хорошего понемногу…


   За диким миром, занимавшим большую часть многогранной Саванны, следовал национальный парк, где держали животных, которые принадлежали не только сверхжаркому африканскому континенту, но и более хладному, евразийскому. Современные условия содержания независимо от материка обеспечивали комфортабельность любому виду.
   Подойдя поближе к парку, Ханк увидел двух недобрых гиен. Пятнистые падальщики лакомились чьими-то останками, окруженными жужжащей мошкарой.
   “Гиены – вестники бед, по мнению многих – вспомнил Ханк слова одного рыбака, с которым раз в неделю играл в картишки и рассуждал на тему несбывшихся мечт, - Забавно, я аналогичного мнения о человеке, приносящем боли больше, чем самый жуткий зверь”

   Не впадая в мизантропические припадки, как раньше, но и по-прежнему не восхищаясь людьми, воин без страха старался держаться золотой середины. Такой подход мог придать объективности и уберечь от допущения старых ошибок.

   Пройдя еще тридцать метров, ему приспичило присесть на пенек от недавно вырубленного древа. Напавшее недомогание, которое долго игнорировали, возросло до небывалых высот, и превратилась в физически-психологическую пытку.
   “Что со мной? – боясь выплюнуть внутренности, Ханк пошел на зов тревоги к обеспокоенному месту, перебирая ослабевшими в связи с волнением ногами, - Что?”

   Забравшись в кусты, из которых доносился невыносимый запах разложения, заносчивый путешественник увидел пятерых не полностью живых, но и не мертвых гиппопотамов, разлегшихся друг возле друга. Автономно возникшее желание избавить бедных существ от страданий соревновалось в нем с идефиксом найти виновника и вырезать всю его семью! Детей, родителей… чтоб было неповадно!
   Пять шевелящих лапками “речных лошадей” (иное название гиппопотамов) с наполовину отрубленными головами бились в конвульсиях, а меж тем их поклевывали вредные марабу. Там, где должны были располагаться челюсть и нос, торчало открытое мясо и виднелась кость переносицы. Жестокосердые ироды, не обремененные какой-либо моралью и не отягченные Фрейдом, не удосужились даже добить этих “крох”, и все смахивало на то, что это было сделано специально: лишить возможностей видеть, ходить, полноценно дышать, а потом уйти, мысленно услаждаясь кровавой маетой бегемотовых.

   “Ублюдки сняли им лица. Рога, глаза… срезаны”

   Весь следующий час Ханк потратил на умерщвление копытных страдальников. Так как животных он любил и ценил намного превыше людей, делал это медленно, с огромной неохотой. Впрочем, оставить их в “живых” было бы куда менее гуманным поступком…
   Подходя к каждому и в каждого втыкая, воин без страха вазюкался в крови, не жалел одежды…

   “Все” – когда дело, не чистое, но и не такое уж и грязное, было довершено, к мутанту подвалило шестеро бритоголовых негритосов с автоматами наперевес. Незнакомцы дали понять, что не рады чьему-либо присутствию рядом с (как оказалось) временно закрытым парком.
   - Если это вы, то… - Ханк уже потянулся за мечом, чтобы замутить резню, - Я за себя не отвечаю!
   - Это не мы! – успокоил наемника негр, по всей видимости, директор парка, или заместитель, - Так что лучше уберите-ка свой нож, пока еще кого-то не порезали! Если ты хоть немного заботишься о сохранении этих животных…
   Мечнику пришлось отступить, так как данные типы не представляли опасности и доказали заинтересованность в уничтожении браконьеров за какие-то четыре с половиной минуты. Главный предъявил документики, попросив не мешать им в выполнении служебных обязанностей. У воина же ничего просить не стали, никаких бумаг, доказывающих его законное нахождение в Африке, так как почти сразу разглядели в нем потенциал, могущий противостоять вызовам и угрозам, делать трудные решения и влиять на судьбы. Они давно искали такого человека.

   Наемник пообещал обезопасить работу персонала зоопарка и позаботится об охране животного мира, не потребовав вознаграждения, сказав, что спасение бегемотов и прочих жильцов Саванны входит в список его личных пристрастий.
   - Если думаешь, что срезать лицо – самое страшное, ты заблуждаешься, странник – волею добавил директор, - Некоторым мамам режут живот, доставая оттуда детеныша. Самки остаются умирать, объятые мучениями, им зашивают живот, но не до конца, чтобы смерть наступила не сразу. Это - сезонная напасть, ведь есть времена года, когда убийцы зверей менее активны…

   Time when people look at the murderer of an animal will come the same as they look now at the murderer of the person. Leonardo da Vinci
   (Придет время, когда люди будут смотреть на убийцу животного так же, как они смотрят сейчас на убийцу человека. Леонардо да Винчи)


   Прошла неделя.
   Ханк узнал имя и фамилию мерзавца, заправляющего разбойнической шайкой убийц зверей. Абиг Руфаро – бывший военный, чья девятилетняя дочка была сильно искусана львом и выжила только благодаря врачебному опыту и, наверное, фарту. Несчастный отец, возненавидевший животных как вид, вбил в голову, что, обрекая их на мучения, спасает человечество, взрослых и таких же детей…
   Воин без страха покончил со всеми прихвостнями сумасшедшего мстителя. Отрубая головы, оставляя без рук и ног, Ханк с фэнтезийной целеустремленностью приближался к главной шишке. Последний допрошенный, распрощавшийся с обоими ушами, сдал адрес Руфаро, но забыл предупредить, что пакостник живет не один.

   Наведавшись к боссу местной хулиганщины, антигерой не был избирателен в пыточных приемах и средствах: хватал, что попадется под руку, приберегая меч для финального аккорда, и швырял этим в напуганного Руфаро. Без фальшивых деликатностей заставил его выбирать, чего он хочет лишиться первее – руки, ноги, полового органа или какого другого парного придатка.

   “Теперь тебе будет жестче, чем тем бегемотам. Прости меня, Эллен, прости меня снова”

   Теряя пальцы на ногах, человек расставался с возможностью передвигаться без посторонней помощи, а лишаясь пальцев рук, оказывался неспособным управляться с едой.

   “Но чего я добьюсь, просто покалечив ублюдка? В конце концов, я – не чернозадый жиртрест, хоть и тоже мразь. И можно сделать все по справедливости без лишнего показного садизма”

   - Не убивай меня! – взмолился Руфаро, - Не убивай, прошу!
   - Вот именно что убью! – в вопросах помилования Ханк чаще оставался упрямым, - И не из необходимости, а по желанию!

   Запрыгнув на стол и с криком приговорив к смерти, заступник зверей наотмашь полосонул клинком по горлу сжавшегося в комочек толстячка. Словом срубленный крупный плод, башка Руфаро опрокинулась назад, за спину, едва удерживаясь на слизеньких “нитях”. Кровища хлынула, как из опрокинутого ведра, и дородное тело повалилось навзничь.
   Считая себя отчасти правым, Ханк не жалел о содеянном вплоть до непредвиденного поворота: в домик, где только что произошло жестокое расчленение, зашла женщина с девочкой-инвалидом (у ребенка не было рук).

   Увиданное оцепенило вошедших, повергнув в провиденциальную концепцию шока. Неминучее потрясение, произведшее несмываемый потовый налет, сковало две грудных клетки.
   - Я не… - воин без страха переполнился решимостью продемонстрировать боль, которой подвергал животных ихний кормилец, чтобы они, если не простили его, то хотя бы попытались понять, - Я выпотрошу себя, прямо здесь, прямо сейчас, сам себя, как делали те издеватели, снимая рога с детенышей и лишая матерей их детей, вспаривая им животы!

   Чуть заплакав (такие эмоции невозможно переживать без слезинок), перевозбудившийся мститель взял маленький раскладной ножик и принялся умело сдирать с себя лицо. Начал с левой щечной области, через треть минуты планомерно добрался до лба и в целях повышения правдоподобности раскаяния стал делать тоже самое с правой щекой и подбородком.
   “Так будет больше боли”
   - Смотрите теперь на меня! – да, он сделал это! Просто сорвал лицо и отбросил на пол, как театральную маску, лепешку-накладку с вырезом для глаз. Теперь вместо лика у мутанта - кусок сырого мяса, без носа и очей, прямо как у бегемотов, - Смотрите сюда!!!

   Жена обезглавленного содрогнулась, а девочка, и без того слабенькая, затерялась в обмороке…

   “Я не мазохист и не сумасшедший. Я должен показать я должен показывать людям, насколько это больно, насколько чудовищно и аморально”

   - Что мне еще сделать, чтобы вы поверили? – Ханк встал на колени, принявшись судорожно дергать себя за уши, за язык, лапать все подряд, чтобы близкие Руфаро оценили его готовность лишить себя всех составляющих тела, - ЧТО??? – казалось, эти самоистязания не ограничивались даже пониманием собственной меры.

   “Жизнь удивительно кореллирует между собой: становится плохо зверям – плохеет и мне. Открестившись от кожи, новой боли не наступило, так как все физическое перестало меня отвлекать еще с рождения. А старая, застоявшаяся, выражающаяся в переживаниях за братьев наших меньших, так и не прошла и, наверное, не пройдет никогда”

   Порыдав еще маленько, Ханк выбежал из домика. Но лицо его так и осталось лежать, на заляпанном кровью полу…


   Вернувшись в Кот-д’Ивуа;р, к Абимболу и его бережливой мамане, заступник зверей улегся на диван и уснул. Все, что он вырезал, уже давно отросло, и не осталось никаких ни шрамов, ни царапин.
   “Удобно калечить себя, зная, что регенерация вернет все на место…”


   Испания с её живописными рыбаческими деревушками и туристическими центрами для немолодого и изношенного жизнью Забира была ближе и роднее, чем любая африканская страна. Но, как это часто происходит, не человек выбирает, где ему коротать преклонную старость, а дрянная судьба, чьи дуновения порой сильнее камня.
   Забир нескрываемо любил сидеть на крае пристани, снимать на видеокамеру фазы заката, кормить птиц…

   Присевший рядом с ним носитель гордого звания “борец с браконьерством” придерживался свойственной ему прохладной отстраненности и безупречной краткости изложения. Собеседник за три минуты успел выложить все печали и страхи, все то, на что большинству понадобилось бы впятеро больше времени и моральных взносов.
   Забир, не привыкший бахвальствовать жизненным опытом, задаром раздавал советы заблудшим и потерявшимся. Воину без страха рыбак порекомендовал попресечься в своем течении и удостовериться, туда ли он плывет. Ханк не сказал однозначное “да”, в глубине допуская, что мог ошибиться на каком-то этапе.

   - Сам-то веришь в возможность искупить хотя бы четверть вольных согрешений? – все вопросы араба, заданные с абсолютной точностью, подводили к раскрытию внутреннего мира наемника, отличающегося ветвистостью, некой непоследовательностью, - Или, исходя из личных инсинуаций, предрассудков и нетрезвых фантазий, ты пришел к выводу о полезности такого образа бытия? – но натянутая невозмутимость оного не давала ни одной из веток выбраться наружу на обозрение.

   Целую зиму мутант провел, враждуя с собственными сновидениями, “обесточивающими” и забирающими силу громоздкими дозами: во сне за ним бегала девушка, блондинка, ежемгновенно напоминавшая о своей смерти, а до неё это делала другая, русая. Кровь стекалась по полу, собираясь в лужицу под их ногами.
   Устав просить извинения даже не у призраков, а у галлюцинаций, Ханк прекратил поиски оставшихся причастных к экспериментам в Чернобыле (подземный научный комплекс, располагавшийся на Украине) и отложил месть до перемен в лучшую, которые все не спешили наступать.

   - Такого образа? Нет, с меня хватит… - воин без страха бросил в воду пару камней, чтобы пронаблюдать за реакцией птиц, но, не успев дождаться её, перекинул взор на распинающегося перед ним философа Забира.
   Следующее наставительное изречение старик почти проконстатировал:
   - Животные тебе ближе людей… - старательно наморщив лоб для придачи взгляду серьезной задумчивости, - И это естественно, учитывая, что в твоих жилах кровь человеческая течет вперемешку с кровью лютого зверя, даже более чем зверя… - ему удалось тайно процитировать сразу всех знаковых софистов, от Ницше до Сократа, - Человек-зверь – гениальное существо, способное ценить жизни обоих видов в равной степени. Но пока ты не осознал всю ценность своего дара, тебе простительна негативная предвзятость по отношению к людям, эволюционированным приматам, кстати…

   Чтобы не встать на знакомые грабли и не заиметь во снах третью посетительницу, в данный момент (в данный, и только) мутант был готов принять любое предложение рыболова, любое задание и блеснуть исполнительностью.

   - Как показала моя практика, чтобы крепко полюбить какое-то существо, зверя, человека, неважно, необходимо проникнуться его горем – кашлянув в кулачок, араб шире раскрыл подуставшие от заката глаза, - На Земле есть место, где страданий значительно больше, чем должно быть. Побывав там два-три денька, ты либо чокнешься, либо… сбережешь нервы и рассудок, а уходить оттуда будешь уже с мировоззрением, противоположным сегодняшнему, гарантирую…
   - Что же такое я там повстречаю, что подарит мне любовь к гоминидам? – вдруг выказал заинтересованность Ханк.
   - То, что уже встречал незадолго после рождения – и ответ старика, поданный без ноток фирменного сарказма, его явно шокировал, - Только в заостренном гиперболизированном виде.

   Вдруг пред сенсорным органом наемника, как большущее монолитное сооружение, предстал Чернобыль, и в израненной памяти всплыли намертво въевшиеся имена, будто упорядоченные таблички - Морт Дагон, Брейден Кэрролл, Вадим Соколов. Попытавшись выкинуть их, или на крайний случай зарыть, антигерой столкнулся с некой трудностью и от безысходности ударился в закоснелые думы:
   “Мои страхи – часть меня. Я не могу не думать о Дагоне, потому что украинский террорист и мутант Морт Дагон – мой биологический отец, который погиб, пытаясь управлять моей волей”

   Рыболов позевал еще часок, а затем, сознавшись в желании пересмотреть по интернету вчерашний футбол, расслабленно покинул пристань. Утром араб встретил заступника зверей в том же месте, в то же время, и они с деловитой толковостью обсудили вариант отправки Ханка в британскую провинцию. Так называемая “эпидемия рака” вполне могла оказаться результатом злого заговора со стороны некой группы людей, управляющей этим процессом из корысти.

   Спустя трое суток Ханк уже покорял бездорожья Англии…



   Глава 2 Новая угроза

   Пропасмуренное коричневое небо, отражающееся в лужах еще мрачнее, доносящийся не пойми откуда дурной смех и нестройное щебетание, неубранная куча деревянных обломков возле сарая…
   Поверхностно ознакомившись с местными “пейзажами”, пассажир легкового такси передумал продлевать поездку. Шофер, успевший уже шестижды закурить, в очередной раз сунул в рот сигарету, но, пожевав, не зажигая, спрятал её в кулачок. Ему не давало покоя угнетающее предчувствие возможной будущей возни с эвакуацией онкобольных, с их перевозкой и, если не повезет, с перелетом. Ханк (пассажир) знал о происходящем от араба, но никак не мог разобраться, зачем им понадобился именно он.
   “Я не похож на врача, лечить - никогда не лечил. А рак не может вылечить даже инновационная медицина. В чем логика? Или я чего-то недопонял? Пфф…”

   Водила опасался гнать быстро, втихомолку рассказывая об участившихся случаях ДТП с участием деревенщин, находившихся на дороге в скверную погоду, о том, что остается после таких “чайников”. А на просьбы сидевшего сзади наемника поддать скорости реагировал молчанием, продолжая изображать осторожного.
   Когда по радио передали о возможном повторении позавчерашнего ливня, пришелец из Африки по-католически перекрестился, хоть бы вышло уехать раньше, чем ударит дождина и превратит и без того несовершенные дороги в непроходимые болота со слякотью. Шофер медленно снял фуражку с кованым козырьком, вздумав проветрить свою плешь, окаймленную колючими волосиками.

   Несмотря на вычурный “престиж” региона и убогость трассы, автомобиль ехал, почти не подпрыгивая. Стильная портативная CD-магнитола буквально тряслась от громко включенного панк-рока и служила постоянным отвлекающим фактором, благоприятным, как для лучшего друга бегемотов, так и для предусмотрительного владетеля взлызины.
   “Ничего, денек побыть можно, а на большее соглашаться не стану’
   Впереди ездоков встретила туманная завеса, впитывающая любой свет, даже очень яркий, словно кормясь им. Вырваться из образовавшегося закрытого “тоннеля” получилось нескоро. А когда вновь настала желанная ясность, минованная мгла сыграла с ними в догонялки. Но быстро отстала, по всей видимости, растеряв энтузиазм.
   - Уже не впервые кручу здесь колесами – не пойми с чего признался британец, - И все прошлые разы было как-то гуманистичнее и отзывчивее. Может, и вправду проклятие…

   “Что несет этот клоун? Какое к черту проклятие?” – Ханк мысленно раскритиковал чудного таксиста.


   Приближаясь к пункту, к самому первому домишке, такому же бедному на вид, как, впрочем, и девяносто девять и девять процентов угрюмого окружения, мужик вцепился в рычаг переключения коробки передач. По привычке…
   - Прибыли – мрачно сообщил он мутанту, - Вот, в общем-то, погуляйте, можете курнуть, если хотите…
  - Нет, спасибо – поблагодарил превежливый Ханк.
   “Не курю”

   Иностранец открыл дверь, вышел из машины и взялся осматриваться. Туман, заслоняющий всю детализацию мира, владычествовал и здесь. В глаза бросилась нефизическая строптивость места, которая намеренно вводила приезжих в соблазн побыстрее свинтить, быть может, от сильной любви к коренным, или…
   “Бредовые слушки про поселившегося злого колдуна и проклятье верны…?”
   Пожевав семечки (эта и подобные привычки укрепляли духовный баланс, хоть нередко процесс умиротворения и казался отчасти принудительным), поплевавшись, наемник удовлетворил просьбу британца зайти в дом. Тем более дверь оказалась открытой…


   Там внутри какой-то толстенный, внешне неуклюжий мужчина чах над своей женой, как над златом, убаюкивал, успокаивал, держал её мокрую слабеющую ручку, говоря все самое лучшее, бесконечно бубня одни и те же давно заученные фразы вроде “милая, мы будем вместе, потерпи, сейчас за нами приедут”.
   - Что с ними? – соблюдая определенную дистанцию, полюбопытничал Ханк, - Дайте угадаю, я сейчас должен быстро выучиться на онколога и создать какое-то суперэффективное лекарство для моментального излечения этой больной? – из его последних слов было ясно, что иностранец допетрил, в чем дело.
   - Побудьте здесь до утра – ничего не поясняя, сказал англичанин, - Помогите будущему вдовцу присмотреть за супругой. Терминальная стадия ведь…
   И тут Ханк вновь застрадал пытливым вопросительством:
   - Как определили?
   Услышав удручающе-компактное:
   - Видно по ней…

   “Зашибись – детально проанализировав обстановочку, мутант недовольно вздохнул, - Просто прекрасно”


   Ночь наступила быстрее, чем ожидалось, и загрохотал обещанный синоптиками ливень – предвестник многих бед и несвершений. Наемнику спать было трудно, первую половину ночи он… бегал во сне от преследовавшей его девушки-блондинки. “Сволочь, ты убил меня, гори в аду” – обвиняюще кричала Альбина (имя галлюцинации), не позволяя своему убийце даже высказаться.
   Просыпался негодник, обнаруживая себя мокрым с головы до пят, покрытым потом и размякшим. Да еще эти стоны, доносившиеся с первого этажа, то женские, то мужские. Муж слишком экспрессивно прощался с супругой…

   Чтобы проверить, как обстоят дела с умирающей, да хоть частично отвлечься от нападок безжалостной совести, воин без страха спустился вниз, отмеряя в уме ступени. Бесшумно достигнув супружеской личной зоны, Ханк с неприятным интересом и предсказуемо настороженно покосился, чтобы подслушать шептание.
   Женщина уже не дышала, а мужик настолько истерзался, что не отыскал в себе силы зарыдать вновь, и все, что выдал его язык, было безобидно искренним и фактурно банальным изливанием подоспевших мыслей:
   - Бог проклял нас, бог нас оставил…


   Ханк не спал до утра, боясь новой встречи с Альбиной. А, вновь спустившись, приступил к осторожному расспросу. Мужчина, накрывший пледом постепенно остывающую Оливию (имя умершей), рассказал о приезде в Англию с целью навестить дальних родственников.
   Они приехали, вроде, все, как всегда, но двоюродный брат Оливии вместо гостеприимства проявил больную агрессию. Пытаясь защитить любимую, мужчина запустил в психопата топор. Супруги только собрались заявить о случившемся в полицию, как вдруг Оливия сильно занедужила. Ей ничего не помогало! Узнав об эпидемии рака из газетенок, найденных в мусорном баке, Гарет (имя мужа) быстро определил её болячку. Почему в этом брошенном цивилизацией месте происходило заражение болезнью, не признанной учеными как инфекционная, причем, с быстрым метастазированием и бурным ростом метастазов – загадка из разряда заведомо неразгадываемых.

   Сам домишка, в котором поселились неудачливые туристы, напоминал неказистую избенку, ранее принадлежавшую либо нищим, либо пустующую со времен позапрошлого века – почти полный вакуум внутри + мебель из прогнившей древесины.
   - Признайтесь уже, зачем я здесь? – получив устное разрешение, наемник присел на длинную скамью, - Шофер попался на редкость молчаливым, ничего мне не объяснил.
   - Странно, мне тоже – Гарет произвел пару нервных шевелений башкой, - Молчун сказал только, что вы должны будете меня защитить. А на вопрос, от кого защитить, не ответил. По всей видимости, его попросили держать язык за зубами…

   Побеседовав с таким же несведущим Гаретом, Ханк заглянул под плед, чтобы удостовериться чисто для себя…
   “Мертва” – и тут же накрыл труп бедняжки обратно.


   Днем. Стоя под контрастным душем, проводя полезную процедуру закалки организма (наличие душевой кабины в избе – единственный нюанс, позволяющий снисходительно относиться к обветшалой постройке), иностранец прогонял страхи. Альбина не мерещилась, не появлялась в зеркале над раковиной. Значит, пока можно расслабиться и дождаться, когда кто-то, вчерашний водила-молчун, или какой-нибудь другой житель Англии, приедет за ним и заберет.
   “Забир – просто мастер переубеждения. Будто я не слышал или не видел, как кто-то умирает. Ну, умерла какая-то неизвестная, с кем не бывает? Я видел и нечто похуже популярных болезней. Неужто это – способ, гарантированно разрушающий гнев?”

   Ханк планировал провести в душе час, массажируя спину. Но… безумный крик, донесшийся снизу, заставил его, не одеваясь, броситься к лестнице с мечом в руке. По пути бегун едва не споткнулся о валявшуюся под ногами стопку газет, в одной из которых писалось о… зафиксированных случаях воскрешения онкобольных?


   Меж тем на первом этаже.
   Серое лицо вдовца искажал ужас. Но если его серость объяснялась негативными эмоциями, полученными в ходе скачка внутреннего напряжения, то тот же эффект на лице Оливии, которая незаметно вскочила и с кулаками набросилась на верного мужа, объяснялся приостановкой кровообращения и всех прочих жизнепроцессов.
   Гарет, плача, просил у ожившей:
   - Нет, не надо, умоляю. Мы… мы скоро уедем!

   Ханк не смог среагировать вовремя и спасти его от ножевого удара в мамону из-за схожего стресса и ошарашенности:
   “Что, ей похорошело? Я не проверял пульс, но… разве бросающаяся в глаза вопиющая бледность не указывает на то, что человек умер?” – не доверяя костровым байкам о живых мертвецах и вурдалаках, он предположил, что у приезжей произошла спонтанная ремиссия в силу неких характерологических особенностей организма, позитивного влияния природы или чего-то еще…

   Правда, когда звериное чутье подсказало наемнику, мол, это не так и перед ним действительно стоит воспрянувший “прах” зрелой особы, надвигавшейся на мужа, как на надоевшую игрушку или кусок порченой свинины, Гарета стало поздновато выручать: Оливия применила нож для мнимой самообороны – ударила им муженька по незащищенному брюху.
   Посчитав, что этого недостаточно, агрессивная зомбячка, будто выползшая из какого-то хоррор-хита восьмидесятых, трижды вонзила нож в спину.

   “Так вот зачем я здесь. Вот от кого нужно было защищать этого типа” – Ханк в душе расстроился, что не смог справиться со своей задачей. Совершив два неуверенных шажочка в направлении бесконтрольного исчадия, иностранец потянулся к ножнам на левом предплечье и метнул выхваченный из них клинок в стену.
   - Это предупреждение. Еще одно неверное движение и я не ручаюсь за последствия! – заранее предполагая, что любые слова окажутся бесполезны (ну, мертвецы – не совсем живые, им безразличны привычные средства коммуникации, знаковые системы и так далее, и тому подобное) и только усугубят личное положение, - Стойте – спокойнее молвил наемник, не наблюдая, чтобы мадам замедлила темп или хотя бы собиралась прислушаться, - Стойте! – а потом уже крикнул, - Я не шучу!

   Подпустив мыслишку о возможном убийстве воинственной госпожи, Ханк целиком проощутил, как порой не хватает слов, чтобы сказать, как он не хочет возвращаться к давно пройденному.


   От варианта закончить возню быстро, с помощью клинка, наемник то и дело отказывался, помня, что дерется с рядовой каратисткой, неспособной составить ему достойной конкуренции. Подспудно или умышленно поддаваясь ей, он оттягивал печальный финал.
   Леди Пантера, из угла наблюдавшая за их эффектным махачем, приблизила закономерный итог. Подкравшись к “стерве” с тыла, шерстистая толкнула её на сверкающее острие клинка, который Ханк изначально доставал не для того, чтобы убить, а просто помахать им. Помахать перед носиком жертвы.

   Но, услышав громкую просьбу подруги:
   - Давай! Чего ты с ней возишься?
   Наемник подумал над тем, чтобы изменить решение.

   Бежавшая, словно под действием энергетика, Альбина охнула от неожиданности, не успела затормозить и фактически сама напоролась на меч.


   “Снова все идет к тому, что я совершу убийство. Я не хочу – поэтому Ханк постарался обойтись без самооправдательных интонаций, присущих ему в такие моменты, обойтись малой кровью, такой, которая не привела бы к… окончательному усыплению онкобольной, - И не буду. Право оставлять жизнь или нет – всегда за нами”


   Ханк связал Оливию сверхпрочной бечевкой, найденной в одном из шкафов, связал по рукам и ногам, предварительно надавав по голове, и бросил в просторную кладовку на верхнем этаже. Неуемное зомби норовило выкрутиться, чтобы сделать с мутантом то же, что с мужем – избить чем-то острым, растерзать…
   Затем воин без страха вышел из избы, строго оглядев окрестность и приметив про себя:
   “Здесь и вправду всем правит смерть. Все какое-то неживое, убывшее” – щуря глаза и выжидательно процеживая опасения, иностранец неволей заметил, что один из обитателей глуши стоит от него в двенадцати метрах, то ли неподвижно, то ли покачиваясь.
   - С вами все нормально, мистер? – как только Ханк подошел к нему, обитатель свалился, лег ничком на слякотную полужидкую почву.
   - Бооооог… - простонал упавший. Затем заткнулся, как Оливия. То ли умер полностью, то ли не до конца.

   Доселе мечнику не приходилось изведывать ничего более престранного, чем неподдающаяся никакому объяснению чертовщина, царящая в британской окраине. Может, вирус какой-нибудь, способствующий развитию раковых клеток, и частичному оживлению организма после отключки мозга, может, еще что – было реально поверить во все, только не в действие злых чар, которые, впрочем, относились к метафизике.
   Полазив по карманам лежаки, воин нащупал клочок телячьего пергамента и развернул его, чтобы прочесть:

   Запись мертвого онколога – 1
   Мало что осталось от толпы верных Христу хлеборобов, зато свора “зомби” прорвалась в безопасную зону онкобольных. Как назло, первым им подвернулся мой друг, славный репортер Джонни, с которым мы приехали сюда с намерениями собрать данные, компрометирующие деятельность Повелителей Смерти в этих местах. Вот что я извлек из своих долгих пристальных наблюдений:
   1 – существует пятая стадия, которая по каким-то биологическим причинам возникает у больных только в некоторых участках планеты. Таких мест на Земле всего несколько.
   2 – рак, настоящий рак, это древнее зло, не убивающее человека полностью. Те формы рака, которыми люди болеют во всех других местах, лишь косвенно относятся к первейшим проявлениям этой поистине ужасной немочи. У поздних упрощенных форм отсутствует демоноидная пятая стадия, лишающая человека способности рационального познания. Все-таки, несмотря на пугающую бледноту, плохую координацию движений, мелкую моторику и чрезвычайную заторможенность, человека на пятой стадии глупо приравнивать к мертвецам, так как кроме центрального отдела нервной системы и фиброзно-мышечного аппарата у него всё функционирует, а пораженные в процессе четырех стадий органы неполно заживают по прошествии сорока-сорока пяти дней.
   3 – бойтесь достигших пятой стадии. Эти люди агрессивны, злы, животноподобны, эти люди – нелюди, идущие на поводке у инстинктов. Забудьте, что они ваши родственники, забудьте, что они ваши друзья. Теперь они – безобразные онколо, и их цель – вас убить.

   “Онколо… У этого врача, или кем там является цуцик, плоховато с чувством юмора – сколько Ханк не пытался нащупать у лежуна пульc, у него так и не вышло. Зато в другом кармане завалялась открытая и использованная ампула, наводящая на мысль об осознанном суициде, - Свел счеты с жизнью, чтобы не стать новым… кхм, онколо? Умен мужик, ничего не скажешь”


   Путешествие воина без страха только начиналось. Пройдя сквозь болото и чащу, спустившись в глубокий овраг и увидев вдалеке целую толпушку беспокойных землепашцев, неспешно выполняющих свой хозяйственный долг, чужестранец попытался присмотреться повнимательнее, чтобы по их движениям распознать, кто они – во всех смыслах живые и здоровые “валенки”, еще не отведавшие острое блюдо под названием пятая стадия рака, или бесноватые онколо, о которых упоминал в заметке тот самоубивец.
   К несчастью, худшие опасения полностью себя оправдали: покачивающиеся из раза в раз, мямлящие с абсолютной нечеткостью и допускающие дефекты произношения через слово, эти деревенщины немногим отличались от “послевосставшей” Оливии. И цвет на лицах селян отсвечивал той же нездоровой землистостью, свидетельствовал о серьезных неполадках в работе кишечника…
   “Такое дуальное чувство, что, даже став их вторым блюдом, их все равно не получится ненавидеть в полной мере”
   Идею отъезда пришлось отложить в шкатулку до установления причины массового заболевания людей, нуждающихся не только в устранении темных кругов под глазами, но и в устранении опухлости. А чтобы что-то разузнать, необходимо двигаться вперед, ни на секунду не задерживаясь на одном месте.

   Попытавшись использовать нескрытую туповатость этих дикарей, смекалистый Ханки скрылся в сарайчике, чем-то там погремел, почертыхался и вышел с деревянным корытцем в руках. Такое искусное притворство, думалось, могло создать безукоризненную маскировку.
   Помимо всего ранее узнанного, онколо оказались теми еще антропофагами – будучи неизбирательными в питании, зомбаки пожевывали покрытые шерстью лапки своих домашних питомцев, не перебирая кости, а давясь ими. Остатки, от коих они, нажираясь в три пуза, отказывались, доставались собакам, которые навскидочку… болели тем же.

   Ханки попытался пройти сквозь одичалую толпу, не вызвав при этом подозрений.
Первые два домика, погребенные под толстым слоем истасканности, имели узорчатые ржавые решетки на окнах. Крыши становились парками развлечения для шумного воронья, под чьим нескромным криком могло треснуть стекло любой плотности. И именно птицы, пернатые шпионы, рассекретили присутствие чужого: троекратно гаркнув, вороны окружили наемника. В воздухе образовалось черное облачко, насчитывающее около тридцати охваченных ярью каркуш.
   Скрытные хищники били крыльями, пытаясь заклевать, повредить как можно больше кожи, чтобы здоровых нетронутых участков было как можно меньше. Безрезультатно отмахиваясь от назойливого воронья, мечник утерял видимость, отчего приходилось гадать, каким предметом онколо нанесут первый удар – граблями, лопатой или, может, запустят бензопилу, да распилят торс?

   Не сыскав интереса в таких сомнительных ожиданиях, Ханк стал совершать резкие повороты и вслепую размахивать мечом из стороны в сторону. Так бойцу удалось задеть и, вероятно, даже поранить подкравшегося к нему тайком седобородого ареда, с трудом ковыляющего на тоненьких ножках. Прилетело и крезанутой бабенке, снабдившейся громадным тесачищем.
   Полученный ментальный урон сознанию кое-как скомпенсировала удачная отместка набегающим онколо. Но звездануть паре попавшихся под руку – одно, другое дело справиться со всей деревней.
   “Мне предстоит убивать. Рано или поздно кто-то из больных наткнется на мой меч, и, мне кажется, моя воля не будет решающим фактором”

   Тем временем вороны уже поистрепали верхний слой кожи. Воину получилось раздавить одну каркалку, двум переломать шею и покалечить еще нескольких соглядатаев. Претерпев потери, летучие вредители отвязались, хоть и оставили после себя нагромождение маленьких царапин.
   Отныне за действом двуногих противников следить было значительно сподручнее. Вот только где бы спрятаться? Сражаться с таким кол-вом бездушных упертых истуканов, не пачкая оружие кровью, не представлялось допустимым.


   Надежно забаррикадировавшись в одной из архаичных построек, Ханк распахнул первое обнаруженное им окно и обвел глазами местность, чтобы найти, по какой тропинке или дороге можно убежать. Долго высматривая пути отхода, он передергивал плечами из-за криков столпившихся у входной двери дедков, пытавшихся прорваться внутрь.
   “Не люди, а марионетки с нитями, за которые дергает сам сатана”

   Решившись на прыжок, воин учел все возможные последствия и прикинул самые худшие варианты. Но, как только нога иностранца уже коснулась крыши, из двухстворчатого шкафа, стоявшего справа от него, выбежало обезображенное чудище с картофельным мешком на голове и разделочным ножиком. Уродец схватил беглеца за торчащую левую ногу и затащил обратно, в комнату.
   - Бог ты мой – заметил Ханки выглядывающие из-под мешка участки кожи, отшелушенные, с сальными выделениями, - Что с тобой, приятель? Съел двадцать килограммов испорченных и дурно пахнущих куриных ножек?
   - Б-р-р-р-р-р-р-р-р! – зарычал больной раком (ну, а чем еще?) крепыш, - Бр-р-р-р-р-р-р! – и запустил в чужеземца тесак. Промахнулся.
   Двинув подошвой ботинка по закрытой харе несносного фрика, Ханк обеспечил себе прибавку в несколько пунктов рейтинга известности, и теперь уже рассчитывать на свободную и более-менее тихую прогулку по долине ужасов точно не стоило.

   Пожалев юродивого, воин не просто не лишил его жизни (хотя здесь более применим термин “существование”), но и не стал больше бить. И если первый блин получился комом, то вторая попытка выйти на крышу и вернуться в лес себя оправдала.


   Глава 3 Ужасный город Онколон

   Запись мертвого онколога – 2
   Я раздобыл укромное местечко на берегу проклятого озера и, дабы оказать достойное сопротивление такому грозному противнику, как лень, решил не сидеть сложа руки. Я взялся перечислять все поведенческие причуды больных на пятой стадии. Так как лучше меня с данной задачей не справится ни один изощрившийся воспитатель, никаких затруднений при составлении экспертного заключения по результатам наблюдения возникнуть не должно.
   1 – так как все онколо начисто обделены рационализмом, им остается только имитировать разумную жизнь. Носясь с ружьем по зданьицам и самозащищаясь, я встречал экземпляров, пытавшихся читать книги, смотреть телевизор, слушать радио… Нет, общаться между собой и понимать друг друга онколо способны, но это далеко от человеческого уровня и, честно говоря, смотрится жалко. Этакое простое мышление на уровне примитивной механики, как у людей с синдромом Джона Лэнгдона Хэйдона Дауна. Уж что-что, а предрасположенность к межличностному контактированию не требует большого ума.
   2 – некоторые онколо помнят, кем были до пятой стадии, но смутно. И до них очень туго доходит практически любая информация, связанная с прошлым. Например, одна старуха три часа пыхтела над фотографийным альбомом, трогая себя за висок. Снимки были выразительными, четкими, но нечастых колебаний сознания, нужных, скорее всего, для заманивания туристов (я по-прежнему придерживаюсь мнения, что эпидемия входила в планы секты), не хватало, чтобы родить устойчивые ассоциации и взаимосвязи с прежностью.
   3 – иррациональность также не отменяет трудового коллективизма. Многие онколо, имевшие военный опыт, частично переняли знания у самих себя. Остерегайтесь бойлолов – боеспособных онколо. Бойлолы наносят травмы острыми предметами, также моим другом были найдены подвешенные вверх тормашками тела с признаками повреждения позвоночного столба.


   Добыв еще один кусок пергамента, видимо, выпавший из кармана врача, Ханк сидел в забитом всякой всячиной подвале церкви и грустно покачивался.


   Три часа назад.
   Какой-то лысый старик, раздетый до пояса, с костлявой грудью, густо поросшей седыми волосами и впалым рыхлым соцнакоплением, все бегал, да грозился поубивать своих куриц. На миг оцепенев, наемник потрудился беззвучно исчезнуть из поля зрения “мертвелого” чучела.


   Засохшая рвота с прожилками крови на полу говорила, что недавно здесь кто-то побывал, и этот отблевавшийся, без сомнений, рыщет в поисках жертвы, сверкая глазами и щёлкая желтыми зубками. Мутанту было влом предполагать, какие еще осложнения влечет за собой неизученный пятистадийный рак.
   Как бы там ни было, тех неотесанных вандалов, очевидно, не исправит, уже никакая методика. И Ханку, избегающему мокрой расчлененки, бесполезно пытаться наладить контакт с “аборигенами”. Если он хочет помочь людям, помочь Англии, а, возможно, и всему миру, придется замараться, и не единожды. К тому же бойлолы, про которых писал док, должно быть, сильнее и напористей обыкновенных онколо.
   “Какими же отъявленными садистами и монстрами должны быть инициаторы всех этих оргий. Может, все же вернуться?”

   Первое, что пришло на ум при виде красного света в окнах предцерковного зданьица, долго казавшегося безлюдным и одиноким, как и большая часть поселения, это светлая идея поискать средство связи. Вероятность замутить товарищество с кем-нибудь здоровым и вместе свалить постепенно таяла, но копотливо и согласовываясь с душой иностранца.


   Освоение тайных и неизведанных местностей уже успело пополнить список излюбленных привычек Ханка. Сколько еще понаберется свычек и обычаев – покажет время, ну, а пока что можно смело утверждать, антигерой извлек немалую пользу из сего приключенческого триллера, проведя в провинции чуть больше суток. Дальше – интереснее.
   Мутант кавалерийским наскоком достиг второго этажа интересующего его дома. Но, услышав мерзкую гнусавщину, старающуюся походить на компанейский спаенный хохот, создающую нехорошее впечатление о “производителях” смеха, он притормозил.
   “Хэх, это женщина? Мужчина? Или все вместе?” – увидев женоподобного обрюзгшего пентюха с жидкостными патлами, вышедшего из комнаты, в которой постоянно работал торшер, Ханк раздосадованно прищелкнул языком и утер со лба противную испарину. Патлатик отправился в туалет, посурлять после трапезы)))

   Выждав, когда образина скроется за углом коридора с зелеными неновыми обоями, незваный гость зашел в комнату к… его спящей сестренке (лишь одно из предположений, кем уроду приходилась укрытая одеялом малютка), к еще маленькой, но такой же бледной, как ужасный брат.
   Подойдя к приоткрытому окну и слегка дотронувшись до занавески, иностранец оглянул троих выпивох, горлопанящих несусветную дребедскую ересь. В этот же момент соня выпрыгнула из кроватки и, взяв в руки торшер, врезала незнакомому дяде. Гнев в девчушке зажегся нестерпимым, опьяняющим пламенем. Мелкая два раза ударила мужчину по голове, затем отбросила светильник и вцепилась в его короткие волосы.
Лампа разбилась, и начался пожар…

   Позже к ним присоединился косматый жопарь и, скорчив дебильную рожу, прогудел:
   - Ты что вытворяешь, дурёха? Кто это с тобой, уу?
   Чтобы подолгу не возиться с каждым внеочередным онколо, Ханк подобрал иной метод, несколько отличавшийся от первоначального – метод убийства, к которому так не хотелось возвращаться.

   Вытащив метательный нож, удавшийся истребитель онколо всадил его точно в глаз страхоморды. А девочку…
   - Погрейся, так для тебя будет лучше! – скинул с себя и бросил в огонь, замотал в горящее одеяло и, обжигаясь сам, стал ждать, пока чудовище, которое когда-то было нормальным ребенком, отдаст богу душу. Маломерка залилась пронзительным визгом, не прекращавшимся на протяжении трех ужасных минут.
   “Живучие твари”


   После безрадостной победы (если вынужденное детоубийство вообще можно
приравнять к какому-то триумфу) Ханк пришел на место, где несколькими мгновениями ранее кутили мужчины-онколо, чтобы разделаться и с ними. Но, никого там не обнаружив, вернулся… обратно, в подвал церкви. Прилег, подложив руки под голову, и полузакрыл глаза.
   Ему снова привиделась Альбина…


   Удерживая девушку в грязном здании, Ханк инкриминировал ей намеренное скрытие важных фактов:
   - Помоги мне помочь ей. Киса должна поставить точку. Просто признай, что ты неправа, что предала кошечку, скажи это вслух и вуаля!

   Получая в ответ то, с чем не мог спорить:
   - Ты такое лицемерище, ужас… Оглянись, детка! Ты предал всю команду! Сколько людей, доверявших тебе, погибло! Я видела настоящего воина без страха, захороненного глубоко внутри! Так вот, воин без страха – это трус, который всегда ищет оправдания и виноватых, потому что знает, какое он дерьмо, но боится признать!

   - Это трус! ТРУС! ТРУС! ТРУС!


   Дремавший на полу Ханк резко вздрогнул и проснулся.
   - Что? Где? – эти обвинения показались ему настолько реальными, насколько реально все, что есть наяву. И неспроста! Пригрезившееся не было детищем мозга, а произошло на самом деле.


   Дым от пожара виднелся даже издали. Войдя в домик снова, чтобы отыскать наверняка уже сожженные тела двух онколо, и по-человечески похоронить их, наемник застал огненный занавес. Безболезненный проход исключался: длинная, выкрашенная масляной краской лестница пылала уже в четырех местах и потихоньку обваливалась.
   “Эх, опять придется ждать, пока регенерация все не залатает”
   Пройдя через огонь, нахватавшись колющих язычков, почернев и обжарившись, воин без страха выставил опаленные ручища вперед.

   Труп патлатого парняги достаточно обуглился, чтобы стать нераспознаваемым. Огнеустойчивый Ханки закинул его на свои натруженные плечи. Заодно он прихватил и девчонку, развернув сожженное одеяло. Останки с противным шмяканьем вывалились на то, что сталось с ковром, и сию секунду были подобраны расчувствовавшимся киллером, вынесены на улицу.
   “Вас убил не я, а тот, по чьей вине вы заболели”
   

   Мистеру нетленному пришлось долго искать лопату, потом столько же – пространство, подходящее для удобного погребения. Согласно канонам христианства, обряд предания земле может совершаться и в храме, и на кладбище, если туда усопшего сопровождает священнослужитель, коим “чернобыльский” ублюдок ни в коей мере не являлся, а значит, никакой речи о полноценных цивилизованных похоронах идти не могло. Но он был рад тому, что хоть чем-то помог им. Хоть как-то…

   Закончив, Ханк сломал лопату надвое…


   А в это время за мутантом негласно следил единственный трезвомыслящий обитатель выселка – француз-выходец из богатой дворянской семьи, получивший уроки гуманизма и мужества еще в далеком детстве. В данный момент тайный охотник на нечисть не спускал наемника с прицела, готовый выстрелить в любую секунду.
   - Что мне с тобой делать, чудо? Валить или… - боепозиция, с которой Базиль Калиньи в красной футболке и фирменном кожаном жилете вел свое наблюдение через дальномерный тепловизор, не могла похвастаться удобством, и это существенно сказывалось на терпении лягушатника, - Дать еще погулять, дождаться, пока тебя покромсают, либо… заразят?

   Базиля завела сюда отнюдь не какая-то дальняя тропка, а присяга, данная по требованию души. Разумеется, имея мозги, причем, прошедшие все курсы института, он и четверти не выболтал таксисту. Неизменность, опоясывающая француза, простирающаяся вокруг него, никуда не сдвинулась.
   Стреляный снайпер, побывавший в различных горячих точках, привыклый к любым формам насилия, сильно удивился увиденному: тело, чью поверхность на девяносто процентов покрывали ожоги, начало белеть, генерировать новые здоровые ткани. Вскоре Ханк избавился от всех черных точек.

   На продырявленном пирсингом языке тут же повисли национальные ругательские фразы и словарь французского мата.
   - Вау, вот так зрелище – стрелку не хватило простого восхищения удивительным созданием.
   “Не-е-е-е-т, бьюсь об заклад, эта хрень, какой бы силищей не обладала, никак не связана с грязными ухищрениями ордена – как и не удалось избежать эмоционального надрыва, - Прибережем тебя на потом, приятель. Предвижу, из нас получится несокрушимый дуэт, при сбалансированном кооперативе”


   Сработавшее сарафанное радио поставила на уши весь Онколон (новое название деревни, что-то типа города онкобольных, города онколо).
   Коротышка Велдон, относящийся к иностранцам с редким психопатийным презрением, накрыл стол по особо важному случаю и созвал “красивую” родню: десны наружу, вечно открытые рты у мужчин, вылезающие из носа волосёнки, жировые отложения у непропорциональных “принцесс” делали трапезников в каком-то роде карикатурным отблеском от нормального социума. Буквально все члены велдоновского сообщества ходили в трофических язвах-базалиомах (рак кожи), ходили и падали на ровном месте, зализывали гниющие места…
   - Что вы все сегодня какие-то медленные сволочи… - Велдон позиционировал себя как горячий сторонник валлийского традиционализма и не терпел, когда кто-то опаздывал на трапезу, - Жрать давайте, бестолочи, уууу… - но за речью следить карлик не мог. Он уже не тот кавалер, каким его знали при жизни без рака, - А то остынет. Греть повторно вам никто не буууудет, учтите!
   И со всех сторон посыпались согласные возгласы:
   - Жрать!
   - Жрать!
   - Жрать!
   Вдруг кто-то, затолкав в дрожащий ротик больше, чем позволяло нынешнее физическое состояние, вылил практически все содержимое желудка наружу. Это отличился старший племянник хозяина, которого заставили вытирать стол. Парню досталось от болезни больше остальных родственничков Велдона, его печень сплошь состояла из рака, а почки начисляли каждая по три метастаза.

   - Убирай, сучонок.


   Базиль Калиньи с профессиональной опаской приоткрыл входную дверь дома Велдона, отважился переступить порог и вошел на цыпочках. Преисполненный отвращения всегда найдет повод поморщиться, так и француз, не выносящий “аромата” просроченной продукции, нашел еще один повод придраться к онколо.
   “Ну, и вонючка же стоит здесь. Хоть вешайся, хоть прыгай в пропасть”
   Не забывая об основных целях и задачах ордена, агент (в Великобританию Базиля отправило американское правительство, чтобы разгадать загадку мистической пятой стадии рака и по возможности добыть оборудование) нарочно настраивал внимание цепляться за газетенки, журналы, листки, за все бумажное, что может вмещать информацию.

   Беспримерный случай: заполучив секрет Велдона, единственного разумного онколо, Калиньи надеялся методом шантажа договориться с шибздиком и получить к ночи свободную от монстров пристань, чтобы переплыть через озеро, попасть в замок секты. Но лживый недомерок, во всем искавший выгоду, не удосужился поднапрячь старые мускулы и договориться с дежурящими у пристани больными, за что вот-вот понесет законную кару. Французы, а в особенности французы-агенты, не просят уродливых дважды!
   - Почему возле места причаливания до сих пор пасутся эти фрики! Ты мне что обещал, старичок?
   Своим внезапным появлением господин Калиньи нарушил семейное обжорство и испортил аппетит всем жевавшим и чавкающим.
   - Эммм… - Велдон быстро выплюнул все, что недавно уместилось во рту, - Бог приходил, не в одиночку, естественно, а в сопровождении свиты. Бог не хочет, чтобы прозревшие переводили лексикон на грешников…
   Для благорассудительного агента, способного рассудить любую нестандартную сделку, оправдания валлийца были низким заискиванием перед аферистами.
   - Скажи, ублюдочное существо, а сотрапезники знают, что ты… задержался на четвертой стадии и еще не умирал…? – то, что выпалил меркантилистический француз, породило резонанс в семье уродов, - А ведь впереди остановка сердца, оживление, привыкание организма к новым стандартам и много чего интересного… - но, собственно, на это и был расчет, - Хотя, рискну предположить, твои же сродники разделаются с тобой раньше, чем болезнь.

   Полно высказавшись, Базиль направился к выходу из велдоновского убежища, но, еще не достигнув двери, услышал звон битых тарелок, косноязычные ругательства, угрозы, затем загорелись тревожные сиплые крики. По-видимому, карлика разодрали в клочья собственные родственники. Видимо, их, еле догадавшихся, что происходит, взбесила неискренность домовладыки, и уроды не придумали лучшего варианта, кроме как вычеркнуть Велдона из списка живых!


   Умно разобравшись с обманщиком, Базиль вернулся в свое гнездилище, где он прятал целый оружейный арсенал, с винтовками, ножами, гранатами и различными спецустройствами, доставшимися от нанимателей. Утренняя стрельба по бойлолам, вошедшая в привычку лягушатника, задавала настрой и тон всему ансамблю, а также придавала уверенности в четком выполнении всех поставленных задач, узловых и второстепенных.
   “Шикарный дождь. Шикарная месть Велдону. Утром пойду расчищать пристань. Эх, как же все шикарно…’
   Не забыл агент и про странное создание, умеющее залечивать серьезные повреждения кожи. Так как чувак вряд ли британских кровей, и уж точно не один из тупоголовых онколо, которые могут разве что тянуть время и невежливо бросаться топориками, союзничек из него выйдет какой нужно. Тем более, в замке, где опасностей намного больше, чем в окаянной деревне, пробиваться через орды зараженных (всего лишь теория, Базиль не имел ни малейшего понятия, какая жизнь там кипит) практичнее, имея под рукой надежного напарника.


   Запись мертвого онколога – 3
   История религиозных движений неотделима от истории цивилизации и не менее увлекательна своими взлетами и падениями, войнами и подвигами, открытиями и приключениями. Подробней я напишу о религии чуточку позже, когда дело дойдет до Повелителей Смерти, то есть, когда я раздобуду больше разъяснительных сведений и переварю уже найденные. Мозаика из фактов не дает полноценной картины, это разбросанные фрагменты, которые еще нужно суметь связать. А вдруг они разнородны? В общем, не буду торопиться.
   Итак, вот, что я выяснил, убив самку онколо, напавшую на меня ;сегодняшней ночью, и изучив тело:
   1 - температура тела – один из самых красноречивых показателей состояния организма и его здоровья. У больных в Онколоне температура вечно повышена, потому что с ними происходит приблизительно то, что происходило на четвертой стадии, те же деструктивные процессы, только протекающие менее болезненно.
   2 – живучесть, какой могут похвастаться 40% больных на пятой стадии, выражается в повышении костной прочности. Я склонен полагать, что это - эффект вмешательства извне. Опыты, эксперименты и тому подобное. Кто-то заинтересованный, кто-то из ордена, по всем вероятиям, имеет планы на этих несчастных и грезит превратить сборище онколо в свою личную армию. Остается пожелать безумцу удачи. Поглядим, каким будет дефинитивный результат.
   3 – еще кое-что о пока неясных мне метаморфозах. Собаки, пережившие клиническую смерть, простые беспородистые дворняги сильнее волков и тех же доберманов. Задумка природы? Не думаю. Здесь опять же не обошлось без козней секты.

   Ханк прочел третью записку врача-самоубийцы, неосознанно ступив на территорию Базиля. Он неспешно, но верно шел к цели…
   Несвойственная здешнему менталитету ухоженность помещений в доме выделилась среди всего, что видел иностранец этой ночью. В одной из комнат играл старинный патефон, вяло прокручивалась пластинка с композициями Баха, на белой двери висело расписание дня по часам, отпечатанное на машине, до чего сельский шортгорн никогда бы не додумался. В краткое мгновение подтверждения лишь одна мысль успела пронестись в голове у мутанта:
   “Можно произносить слово супер вслух, потому что, наконец-то, пообщаюсь с кем-то здоровым и дееспособным?”

   Осмотрев весь нижний этаж, Ханк вздумал подняться вверх по лестнице. Мало ли, хозяева находятся там, спят, а, может, готовятся к завтраку. Но…
   - Еще одно движение, крепыш, и имей в виду, тебе не поможет твое чудо-заживление. Усек? – кто-то приставил к его виску пистолет со взведенным курком и снятым предохранителем, - Будь паинькой, не шевелись и следуй инструкциям. Ясно изъясняюсь? - конечно же, это был не кто иной, как Базиль Калиньи, удалец и отважник, бравый рискователь. А кто еще может угрожать предрасположенному к мгновенной регенерации странному чуваку, носящемуся по деревне с мечом? Онколо не в счет, они больные…
   Первые секунды под прицелом наемник хотел возразить, но, подумав, что достойное противодействие таки куда лучше любого пышнословия, воплотил теорию в жизнь: резко, неразмашисто, но больно ударил грозителя локтем в солнечное сплетение, дернул сзади за куртку и отобрал пистолет. Не выхватил из руки, а взял запасной, который лежал в кармане француза вместе с разрешением на ношение оружия. Теперь они оба угрожали друг другу стволами:
   - Я бы не советовал – Ханки насмешливо поцокал языком, - Я-то вылечусь, а вот насчет тебя очень не уверен. И это не примитивная попытка самовосхвалиться, а правда, которая может, как понравиться, так и огорчить. В зависимости, каково твое мнение о жизни и смерти…

   Раскумекав принципиальную безвыигрышность, оскорбленный француз засунул самозарядную беретту обратно.
   - Что далее? Прикажешь проникнуться рабской угодливостью, а потом пришпандоришь гвоздями к стенке… и медленно прикончишь рассказами о том, как попал сюда? – от своих коллег Калиньи всегда отличался высоким уровнем разговорчивости, чем частенько надоедал, - Ты кто, кстати, милок?
   - Возьму-ка себе ствол – не отвечая, сказал Ханк, - Уж довольно давно огнестрел не использовал. Все только мечи, кулаки, да ножи. Подобное однообразие начинает пресыщаться…


   Мелодия Баха все еще играла. Пластинка крутилась, бередя старые раны, будя воспоминания о лучших временах деревнишки. Назойливо тыча правдинкой, это очень сильное произведение, заставляющее задумываться о месте человека в природе и истории,
помогало услышать отсылки народа к своему славному прошлому: что входило в число актуальных приоритетов до прихода нового бога, до страшной болезни, до осеннего прошлогодья…
   Лучшее настроение для семейного портрета – когда показывается любовь и привязанность членов семьи друг к другу. И такие фотографии, доказывающие человеческое начало у деревни, пылились в каждом втором доме. Теперь куда не глянь, всем на все плевать, люди растеряли ориентиры, а их картина жизнепространства сузилась до минимального уровня, чтобы замечать только еду и охрану земель от чужеземцев.

   На протяжении двух месяцев боговеров обманывали лживыми доктринами, такими, как путь к телесному бессмертию через обряд посвящения. И хотя далеко не все заболели раком добровольно (протестники могли уйти, покинуть село и зажить припеваючи где-нибудь в другом месте нормальной жизнью), от навязанного мировоззрения никто не смог спастись. Наслышанные о чудодейственном эликсире долголетия, о том, что глава ордена скрывает от грешного мира, крестьяне помешались на желании добиться доверия высшего общества.
   Дурынд предупредили, что, возможно, обессмертятся не все, но это лишь – проверка их одержимости, их вдохновения, их нового пути!


   Вдруг француз замер, увидев какое-то смутное пятно, движущееся за спиной Ханка, а потом уловив звук чьих-то быстрых шагов:
   - Ты слышал?
   - Нет – качнул плечами воин, - Я почуял – и обнажил меч, отбросил ножны.

   Быстро сдружившиеся, они отметили необычную активность в доме. После небольшой
прогулки по коридору, не увенчавшейся успехом (оставалось вероятность, что наиболее ловких и упругих бойлолов посылали на разведку), после мини-проверки новоиспеченные союзники решили переместить добро Калиньи в какое-нибудь другое “не спаленное” место.
   - Искренне говорю, восемь дней здесь сидел – выпучил глазища обескураженный агент, - Спал, доедал запасы пищи. Не представляю, как…
   - Тише! – дернул его за руку Ханк, - Кто-то, кто пронюхал твое убежище, совсем рядом с нами. Не делай лишних движений…

   Возможно, воин без страха ошибся, учитывая, что даже по прошествии семи минут никто так и не объявился. Устав ждать не пойми чего, Калиньи ударил ладонями по обоим коленям:
   - Знаешь, в случае нападения убогих я и сам за себя постою. Если ты умеешь то, чего не умеют другие, это еще не повод за всех дергаться! – и попятился к выходной двери, открыл её, но… вновь замер.

   На входе, словно манекен, лежало бездыханное тело плешивого таксиста. Колото-резаные раны в чистом виде отдавали свежестью и дождем. Становилось очевидно, мужичонка вел неравную борьбу с одним или несколькими взбешенными уродцами. Тотчас подоспела смелая, но закономерно вытекающая из предшествующих рассуждений мыслишка:
   - Плакал наш отъезд – её озвучил Ханки, так как француз пока пребывал в состоянии легкой растерянности и от него исходили не относящиеся к делу подробности, косвенные сторонние намеки, скрывающие суть, и бормотание. Такое бывает с теми, кто когда-либо наступал на труп…

   О водителе позаботились: занесли в дом, немного почистили загрязненную одежду, вымазанную во всем, в чем только можно, уложили на диван в уютной каминной и накрыли одеялом с головы до пят. Наемнику казалось, этот джентльмен с очень оригинальной манерой вождения мог знать что-то полезное об онколо, следовательно, иметь максимально четкие представления о том, как должна была развиваться жизнь в задрипанном поселке, но, к их общему невезению, мертвецы предпочитают отмалчиваться (хотя это утверждение спорно).
   Рукастый Калиньи порылся в паспортном документе британца, нашел возрастные данные и имя/фамилию порезанного:
   - Аарен Кортес, пятьдесят восемь лет, не состоит в браке. В паспорте отметки, во всяком случае, нет...
   - Точно не твой родственник? – ни к селу шутнул Ханки, - Ой, прости, совсем забыл, откуда ты родом…
   Француз сделал замечание:
   - Брось, неиронично же… - и, прекратив тиранить рвань карманья шлепнутого мистера Кортеса, перезарядил любимую беретту.


   Через пять часов.
   Ханк явился с небольшой прогулочки. Разведывал местность рядом с пристанью, чтобы знать, сколько бойлолов и прочих онкомонстров придется обезглавить для обеспечения свободного прохода. Мутант подобрел к окну: дождь так и не унялся. Стеклянный звон и стук капель о козырьки продлились всю ночь…
   Посылая обретенного союзника на задание и зная, что придется нехило изгваздаться, мистер Калиньи учитывал специализацию и социальный статус друга: выродок без прошлого с нигилистическим уклоном, наемный умерщвлятель, чистильщик. Субъект с такой характеристикой не затруднится устранить пару десятков онколо. Убедившись в умелости Ханка оставаться живым и невредимым, беспокойная французская душонка Калиньи поостыла, к нему возвратилась чемпионская флегма, с которой агент начинал задание.

   Перед выходом из убежища воин без страха порекомендовал захватить автоматический карабин M4, приведя приятеля в полную боевую готовность и предуведомив, что до пристани шагать не меньше получаса и велико вероятие нарваться на неприкаянных онколо, выгуливающих прожорливых псин. Движимые инстинктивным побуждением четвероногие отродья стерегут лесную чащу, и никого не подпускают ближе, чем на сотню метров.
   Положившись на сноровку грозы всего Онколона, Калиньи запасся героизмом.
   - А что если эти бойлолы, или как тут принято называть жизнестойких фриков, продемонстрируют демонстрацию силы, к которой мы не готовы? – но все же опасался недооценки противника.
   - Мой меч – сердце любого представления! – с великим подъемом воскликнул наемник, - И не смей спорить, пока не увидишь, как я кладу им горсть разгоряченных зомби.


   Три ржавых столба с покосившимися табличками, с написанным кривейшим почерком единственным словом onkolon, означающим нынешнее название деревни, был прочно вбит в сырую землю прямо между домом, где пронаходились Ханк с Калиньи, и неудобным входом в чащу, где мужчин подстерегали негостеприимная видоизменившаяся фауна.
   Напарники внимательно выслушали все мысленные доводы за, ни одного довода против, и, также мысленно пожав плечами, зашли в лес. Продолжая свой путь по ветвистой дорожке, они старались не терять бдительность, считая её залогом безопасности. Через пять минут их остановило жалобное скуление умирающего пса, которому, возможно, в скором будущем предстояло ожить.

   Лес подбросил множество сюрпризов, первый из которых не заставил себя долго ждать и попался еще неподалеку от выхода. Утром у собаки начали отказывать задние лапки, затем последовал понос, а к вечеру горячий нос и повышенная температура. Осматривая бедную дворняжку, Ханк не ущупал ни единой ранки, все чисто и без крови, без каких-либо наружных увечий, а, значит, пора ставить верный диагноз:
   - Рак, так же как и у его друзей, подружек, как у всех хвостатых… - и способ помочь псу был ясен заранее, - Потом пробуждение и голод. Голод такой, что нельзя сдержать. Я думаю, если бы дог мог разговаривать на английском, он бы попросил нас дать ему уйти, чтобы не вернуться в каком-то другом облике.

   До безотчетно отвернувшегося Калиньи донесся сдавленный лай, затем протяжный, затихающий, прекращающийся визг. Будучи ярым любителем животных, Ханк из сострадальческих соображений прирезал пса, авансом попросив прощения.
   “Вот бы мне оказали такую же честь, в лаборатории”


   Второй сюрприз показался убедительно грозным и не вызвал опасений лишь поначалу: впереди брел широкоплечий лесничий с перекошенной нижней губой, передвигался, переваливаясь с одной ноги на другую. Если бы мутант с французом не знали всех особенностей местного народца, то приняли бы неповоротливого верзилу за страдающего центральным параличом и отнеслись бы к нему без всякой настороженности.
   Специалист по лесному хозяйству со своим отравляющим опьянением животной возбудимости ухватился грязными руками за голову. Казалось, еще немножко и бирюк начнет рвать сальную встопорщенную шевелюру, и, вопя, остервенело вращать глазками. Господин лесник испустил истошный нечленораздельный вопль, словно взывая о подмоге.

   Чириканье прежде спавших птичек заблокировало все постоянные звуки, создав фон, очень соответствующий данной локации. Мутант и Калиньи приготовились к перестрелке, которой могло не состояться.
   - Образина что-то замыслил – повертелся француз, - Даже звери ничего не делают просто так…
   И был поправлен всезнающим Ханком, повторившим его же слова, правда, с небольшим дополнением:
   - Это правда. В отличие от человека, звери никогда не делают что-либо просто так – и пояснением аспектов психологии онколо, - Но радоваться рано. Группа людей, объединенных общностью условий, тех, которые здесь живут и множатся, как раз сродны с животными, по произволению, по повадкам…
   - Множатся? Хм, откуда в тебе уверенность, что они помнят, как нужно спариваться? - неожиданная смена поведения лесничего заставила агента прекратить язвить.

   Первое время мордоворот держался социопатично, хоть в целом и спокойно для психа, но потом начал проявлять все признаки стресса и эмоциональной взвинченности.
   - Ауууууууу!

   Вскоре ушей ожидающих достиг характерный рубящий звук топора и лесной квазимодо… увалился мордой вниз. Калиньи увидел торчащий из сутулой спины фрика топорик, располагавшийся чуть правее основной части осевого скелета. Но вскоре инструмент, который вогнали его же содеревенники, абсолютно не дружащие с головой, был вырван вместе с куском позвоночника.
   К убийце лесничего подбежала ошалелая шайка бесноватых бойлолов, претендующая на еще большую уродливость, чем их последняя жертва: зеленная и бугристая кожа, горящий в глазах алый огонек безумства, опухолевидные образования размером от горошины до грецкого ореха на ногах (ступни, колени) и болтающиеся вялые письки. Бойлолы всегда ходили голышом, таким образом, манифестируя протест привычному порядку вещей и показывая свою гладиаторскую сущность. Но рационализма в них было едва ли больше, чем у других порождений деревни, просто они были пойманы, хорошенько выдрессированы и затем отпущены обратно с целью защищать поселение.
   - Это всерьез происходит или мне снится? – задавался дивящийся Ханк, - А, впрочем, к черту!

   Анорексичные варвары-эксгибиционисты, недалеко и экспансивно разглядывающие подозрительных недоброжелательных персон, попрыгали на месте, покричали и толпушкой метнулись к здоровым. Воин без страха не успел произвести и взмаха клинком, как француз перешмалял всю шарагу.
   Бойлольчик, которого застрелили в последнюю очередь, оплакивал павших собратьев, падая на них и снова вставая. Патрон пробил шею немного ниже затылка, и уродец ;бахнулся без дерганий, без дыхания.
   - Все! – триумфально крикнул французишка, гордясь расчищенным маршрутом, - Я проложил путь!
   - Знаешь, а ты небезнадежен – похвалил Калиньи мутант, - Но не забывай, в кого стреляешь. Эти люди когда-то были похожи на тебя, отдавали отчет своим действиям, могли сочувствовать и даже любили…
   - Не теперь, заметь – напомнил умеренно циничный агент, - Теперь они просто куклы, марионетки в чьих-то руках. Их даже в шутку людьми назвать сложно…
   В ответ на аргументацию стрелка Ханк беззвучно вымолвил вслед:
   - Так не шути – и двинулся по скользкой после ливня тропе.


   Еще толком не опомнившись от забавной пропаганды эксгибиционизма, исполненной аборигеноподобными великобританцами, сооружники наткнулись на разбросанные среди опилочных куч собачьи трупы. Сильно промокнув, двортерьеры плохо пахли. По закрепленному обычаю Ханк осмотрел каждого метиса, и ни на одном не нашел следов ранения. Диагностировав смерть от рака, он заметно осевшим голосом попросил партнера об услуге:
   - Обезглавь, пожалуйста, всех. Я устал убивать животных, мне их жаль…
   - А почему сразу я? – снежился переменчивый лягушатник, - Ты б еще приказал соорудить гильотину, тоже мне каратель...
   - Обезглавь! – громко повторил воин, - Трижды не прошу!
   Дабы избежать ненужных ссор, Калиньи понуро покачал головой:
   - Ладно, только дай собраться!
   - Я бы на твоем месте поторопился – подхлестнул напарника Ханки, - Если бобики оживут, сделать это будет разительно сложнее, так что не брызгай соплями и приступай прямо сейчас. Не факт, что мне захочется спасать твою задницу…


   Подкинув агенту полезное дельце, мутант прошел немного вперед в поисках удобного места, чтобы осмотреть виднеющееся вдали озеро. И каково было его потрясение, когда антигерой увидел нешуточно разыгравшийся фестиваль танцующих бойлолов, этакую художественную акцию, посвященную «онкологическому» движению: не все шизанутые забыли прикрыть свое богатство, некоторые все же носили трусы, хоть и рваные. Зато все они поголовно показывали молодежную развязность, вертясь и падая, вставая, потом опять падая!
   “Меня совсем не тянет уживаться с этим племенем. Придется их выселить”

   Доложив об увиденном безумии возящемуся с собаками Базилю, Ханк стал обдумывать стратегию “освободительной” войны с оголтелыми туземцами.


   Запись мертвого онколога – 4
   О незаконности вмешательства в жизнь мирных крестьян со стороны секты можно расписывать, пока не откажут руки. Продвинувшись вглубь деревни, я заприметил новые признаки принудительных мер наглядно садистского характера:
   1 – большинство бойлолов приобщены к экзотичной поп-культуре и отучены носить нижние белье. Повелители Смерти отбирали понимающих дрессировку онколо и, обращаясь с ними, как с неразумными детьми, учили всему тому, что умеет почти вся современная мегаполисная молодежь: танцевать под громкую музыку, резвиться и показывать непристойные жесты.
   2 – бойлолов привозят в деревню на грузовиках по вторникам, ближе к первой половине дня, незадолго до обеда. Их отводят в лес и оставляют там. Бойлолы адаптируются к самостоятельному пропитанию, нападая на самых беззащитных онколо и поселяясь в их домишках.
   3 – несмотря на четкие указания охранять село, бойлолы остаются вольны покинуть завоеванное жилище, что и происходит в большинстве случаев. Бойлолы влекутся к лесной зоне какой-то непостижимой силой взаимного притяжения.

   Найдя очередную записку, не открывшую, в общем-то, ничего нового, воин без страха перелез через высокий забор и спрыгнул на закрепленные веревками ровно уложенные бревна. Спустя минуту иностранец приблизился к концертной площадке, на которой, туземцы, кривляясь и извиваясь, словно ужи на сковородке, занимались озорством и кокетливым дурачеством. При этом их воспаленные физиономии светились естественным весельем.
   Ханк пользовался их игровой озабоченностью, оставаясь незаметным, и оглядывался по сторонам. Ища выход из зоны бойлолов…

   Но Онколон всегда замечает тех, кто ему не принадлежит. Так и тут – наемник уже было забросил идею борьбы с “чунга-чанга”, соглашаясь на тихое прохождение данного этапа миссии, как вдруг затрубил сигнал тревоги, живо возбудивший дичков (это было бы лучшим вариантом, что они не так уж и сильны, скорее, быстро устраняемое препятствие, чем угроза). Но на подмогу пограничника вышел пузатый “питекантроп” с нечесаными космами! Файтинг между ним и наемником обещал выйти кровосодержащим и что ни на есть сурово-жестким!
   “Давай, малыш, иди ко мне” – Ханк приготовил меч для отсечения кое-чего круглого, да и где-то болтавшийся Калиньи явился, чтобы прикрыть друга. Французу не требовалась инструкция, как поступать, когда в руках лежал M4, автомат, созданный в США на основе М16А2, а справа острастно мерцала хрюкающая кодла.

   Агент, по идее, должен был заняться “аборигенами”, но почему-то пальнул в ожирелого косматика, оставив товарища без работы. Запечатлев громкое падение “питекантропа”, негодующий Ханки напряг морщины на лбу.
   - Ну, что ты жмотишься-то так? Может, снизойдешь и дашь мне немного поубивать? – и, запрыгнув на танцевальную площадку, двумя взмахами прикончил шестерых недостриптизеров. Две половинки их хрупких туловищ разделились, как расколотые полена, - А то все никак не выходит…


   Ряды стульев в концертном зале на открытом воздухе с колоннами-макетами под пасмурным небом, самая дорогущая аудиосистема и гигантские колонки, а также много чего, что привезли и поставили разумные люди. Ни онколо, ни бойлолы не могли это сделать, стало быть, творящийся кошмар – дело рук какой-то организации, как и указывалось в записках врача. Мутант дал почитать их Калиньи, чтобы тот составил мнение и поделился мыслями.
   Француз долго мучил бумагу, читал-перечитывал, внимая каждому предложению, не торопясь…
   - Мда… - сплюнув застоявшуюся слюну, он протараторил что-то на отечественном
скороговоркой, и… вернулся к английскому, - Не знаю, не знаю. Вот ты как вообще думаешь, зачем настолько уродовать людей? Неужели какому-то богатенькому мешку понадобилась личная армия и подонок не нашел лучшего способа переманить на свою сторону несколько династий, кроме как заразить их черт знает чем, что все почему-то считают раком? Бред, который никак не укладывается у меня в голове…
   - Поверь, у меня тоже – поддержал союзника Ханк, - Но какая-то причина должна быть.
   - Какая-то – да…

   Их желание переплывать озеро и ломиться в чёрт пойми какой древний замок, стоящий на высоком холме, с которого открывался панорамный вид на синюю ленту воды, убавлялось с каждой секундой. Весенний дождик тихонечко покрапывал, грозя перейти в обломный проливень, что значило вернуться к недавнему состоянию. Несмотря на то, что утрело, и первые солнечные лучи потихонечку выползали из плена туч, прободрствовавшим всю ночь хотелось спать, как никогда.


   Глава 4 Подземный страж

   Пятнадцать часов дня.
   Пока Базиль дремал в новом нетронутом онколо убежище, которое они с Ханком нашли, обойдя буквально все селение, воин без страха, поспавший всего пару часиков, пробовал совместить полезное с приятным. Он решил совершить ободрительную прогулку по местности и зайти в домик, где остановились бесталанные Гарет с Оливией (последнюю наемник запер в ванной, не зная, что с ней делать).
   Добравшись до нужного места, Ханк заметил невеликие изменения в расстановке вещей: около домишки было припарковано знакомое такси с выбитыми боковыми окнами и покоцканным передним бампером, чьи колеса, собравшие всю “прелесть” дорог (слякоть, мусор, собачье говнище) расплющили труп онколога. Усмотрев следы крови на водительском сиденье, наемник покачал головой из стороны в сторону:
   “Каково лешего ты сюда припёрся, Аарен Кортес? Сидел бы дома, да виски поглатывал”

   В доме, казалось, все было по-прежнему: Гарет как лежал, так и лежит, осталось проверить, что творится на втором этаже и уже окончательно определить судьбу
зомбячки. Хотя Ханк до сих пор не хотел её убивать, помня эту же женщину беспомощной и умирающей, неспособной ни на что плохое.

   Еще не успев подняться по лестнице, иностранец заприметил выбитую дверь:
   “Сбежала-таки лешая – и картина совершенно прояснилась, - Избавилась от веревок и избила ножом мистера Кортеса. Дурак я, что нож у сумасшедшей суки не отобрал. Мда, хорошенький урок предусмотрительности”

   Наемник искал беглянку, наверное, чуть больше часа, чтобы поступить с ней, как и с той мелкой людоедкой - убить, позволить душе вырваться из бренных оков в область бесконечного, ошибочно называемого смертью, и погрузить в почву. Но несложно представить себе, какой была его радость, когда в разгар всех треволнений, он нашел тело убийцы двух мужчин: заживо исклеванное ворониной, искусанное, изорванное волками и собаками пролеживало у входа в сарай.
   “Значит, не придется мараться”
   Взяв умершую (уже бесповоротно) на руки, Ханк медленно развернулся назад, и глазные яблоки бедняжки вывалились из глазниц и почернели, но расширившиеся зрачки, приклеенные к серым холодным шарикам, все еще передавали пережитый ею кошмар.


   …Француза разбудил громкий разговор бомжеватых аредов за запаутиненным окошком. Недолго соображая, что на себя одеть, чтобы только не выглядеть, как те бойлолы-эксгибиционисты, будто сбежавшие с самой фривольной вечеринки на свете, Базиль влез в черные джинсы и схватил спозаранку неглаженную белую маечку.
   Выбежав на улицу с ружьишком, Базиль произвел предупредительный выстрел в воздух, чтобы припугнуть разгулявшихся онколо.
   - Ну, что вам надо, сволочуги паршивые, а? Идите, гавкайте у крыльца какого-нибудь другого дома! – естественно, парня с пушкой никто не воспринял всерьез. Да и сам агент не питал особых надежд оказаться услышанным, - Здесь вам ловить нечего!

   Зато, пока “зомби” стояли и с нелюбовью таращились на чужака, заливаясь стереотипной итерацией, прошло достаточно времени, чтобы их какой-никакой замысел реализовался. Забравшийся на крышу старичишка, сжимающий в руке увесистый гаечный ключ, получил скрытый призыв к убийству в виде подмигивания одного из тех, кто стоял внизу, и массой навалился на Калиньи, опрокинул его на спину, стал бить инструментом по лицу. Повредив передние зубы и сломав переносицу, дедуля полностью уверился в себе, но после неожиданно прозвучавшего тихого хлопка оптимизма поубавилось, предвкушение победы сошло на “нет”. Усилившаяся бледность лица и слабозаметное дрожание бровей - грамотно завуалированный сигнал об отказе всех органов.
   Увертливый фрэнч сдвинул указательным пальцем деталь ударно-спускового механизма ружья, оснащенного глушителем, и пуля поразила легкое и печень больного.

   Избежав серьезных травм после непродолжительного бодания со старцем, Калиньи двинул прикладом в висок другого колхозника, затем выстрелил в спину двинувшегося за лопатой негроида. На этом все, как ощущалось поперву - очередная атака страшилищ была отражена.
   Вовремя вспомнившиеся слова Ханка, точно передающие природу здешних самаритян, помешали агенту расслабиться:
   “Я не доктор, никогда не увлекался медицинскими литературными пособиями, но все же вряд ли это рак. Скорее, неизученная эндемия, протекающая с явлением общей интоксикации, с симптомами диареи и по типу гастрита”

   Сколькими-то минутами позже на место недавней стычки сбежалось “стадо” неосведомленных о присутствии в деревне чужанина онколо. Заботливо осмотрев трупы сородичей, выродки (прим. в ругательном смысле) договорились разойтись по парам и прошерстить территорию.
   Калиньи сидел в туалете. Ему ничего не осталось, кроме как вернуться в дом и с полуинтересом ждать, что предпримет уродливая братия. Двое из них как раз начали осматривать новое убежище фрэнча.

   Все, до чего дотрагивались бледноликие, падало на пол или ломалось. Патологическая неуклюжесть как следствие слабенькой работы мозга лишала их способности замечать крадущуюся опасность, и, не беря в расчет привилегии вроде отсутствия страха и притупления других “продуктов” рационализированных чувств, делала их незащищенными перед более умным противником.
   Выйдя из туалетной комнатки и обхватив шею закашлявшегося онколонца проволочной удавкой, Калиньи запер глаза веками и резко потянул металлическую нить. Порез, нанесенный колючей веревкой, оказался для перхуна роковым. Почти вся его кровь вытекла из морщинистого горла.
   “Так-то, бай-бай”

   Нетрезвая женщина в замызганном жаккардовом халате и плохо завязанном беспрестанно распадавшемся платке, с трудом передвигающая синюшные целлюлитные ноги, была покрепче быстро упокоившегося астматика. На неё напали также, пытаясь порезать горло проволокой. Но у жирной слонихи (прим. в ругательном смысле) нашлось силенок оттолкнуть приспособившегося к такой охоте фрэнча.
   Приземлившись спиной на пыльный ковер, и сильно надорвав поясницу, агент попытался превозмочь боль с охами и ахами. Благо, все обошлось легким помутнением хрусталика, прошедшим уже через миг, и такой же мимолетной склонностью к зубному скрипу. Чем больше синяков получит Калиньи, тем паче будет отдача.

   Целлюлитная схватила присевшего за плечи и с силой начала трясти. Кулак француза вошел в двойной подбородок мегеры, как нож сквозь сливочное масло, затем удар повторился, но угодил ей чуть выше. В глазах толстухи стемнело, а в виске зародилась тупая пульсирующая боль.
   Не прекращая ненавидеть себя за вынужденные крайние меры в отношении онкобольных, Базиль следующим маневром нацелился поднятым с пола ружьем в живот слонихи:
   “Да простит меня бог” – и раздался еще один предвещающий хлопок.


   Ханк похоронил Гарета и Оливию рядом с местом их смерти, возле домика и расквашенного такси. Найденная в сарае лопата повторила участь сестрички, той, что помогла закопать сожженную девочку. Мутант взял в привычку ломать лопату каждый раз после единичного использования… навеки расставаясь с теми, на чьем месте часто представлял себя.
   Смахнув с лица подскочивший налет пота, копатель погладил порядком подросшую щетину и задумался над идеей француза достичь территории замка, что в итоге вылилось в отличную мыслительную разминку. Как гласило предчувствие наемника, плотно сросшееся с логикой, спецы в области изучения возбудителей эндемических инфекций, устроившие в деревне “духовно нравственное очищение”, должны были
беспременно позаботиться о неприступности своей крепости, своего укрепленного пункта.

   Ханк, который уже намылился вернуться к дружку, чтобы перетереть с ним шансы заделаться выгостями замка, заметил припорошенный листьями полуоткрытый колодец, обогретый яркими лучиками солнца. Разглядев треугольную зияющую дыру, он спросил себя, надо ли спускаться.
   - Проверим сначала… - отодвинув тяжелую чугунную крышку смотровой вертикальной скважины, мутант убедился в относительной неглубокости ямы и нырнул в затхлый подземный переход.


   Воин подавил все, что можно отнести к ранним проявлениям опаски и паники, и пожестче надавил большим пальцем на кнопку однорежимного фонарика. Лампочка осветила дальнюю каменную стену, исписанную мелом. Подобные послания с претензией на рифму и какой-то неразборчивой символикой одинаково сильно интриговали, как малоподвижных бурдюков домашнего склада характера, так и искушенных авантюристов, обошедших полсвета. Кто их оставил? Зачем... с какой целью?
   “Как пометом намазали, трудно распознать, что буква, а что символ – разнедовольствовался придирчивый к почерку Ханки, и, напрягши зрение, сумел прочесть одно из наиболее длинных предложений:
   Whoever crosses the line of life and death is honored to fall from the clutches Onkolonto
(всякий пересекающий эту линию жизни и смерти удостаивается чести пасть от когтей Онколото.)

   Сочтя эти бесполезные полосы мела за плод воспаленной фантазии какого-нибудь загибающегося от мультиформной глиобластомы (злокачественная опухоль мозга) пришлого прозаика, воин без страха разглядел узенький проход и зашел под каменистую арку.
   “Будем надеяться, что Онколото – личный бзик больного. А то одно название щемит нервы и стимулирует бежать за семь верст”

   Поблизости извергался невидный водопад, а от стен попахивало сырым камнем. Ханк невольно сравнил этот мелкий переходик с настоящей пещерой, где водятся летучие мыши, свисающие вниз головой. Он тут же возомнил себя великим спелеологом, покорителем хтонической тьмищи, и все беспокоящие гипотезы по поводу чудовищнейшего Онколото развеялись сами собой.
   Падение воды в реке с уступа, пересекающего речное русло, звало бесстрашного наемника, приманивало собственной свежестью, прохладой. Сталкиваясь со столь приятными и, вроде, пустяковыми явлениями, путнику открывались, может, небольшие, но едва уловимые привилегии, уговаривающие думать, что не все так критично.


   Запись мертвого онколога – 5
   До спуска в тайное святилище Повелителей Смерти (к слову, эта дыра только называется святилищем, нынешний Генрих Фатум специально мешает науку и все на свете с оккультизмом) я не верил в бесконтрольные формы мутаций. До встречи с Онколото, чей факт существования служит лишним подтверждением намедни зародившихся подозрений насчет неблагонамеренности главы ордена, я велся на внушительные рассказики Генриха о целительном предназначении метеорита и на его уверения в скорейшем совершеннейшем достижении социальной трансформации в лучшую сторону. Два часа в сырой подземке доказали мою наивность и ошибочность мнения о лояльности здешней аристократии. Однако теперь, когда мне известно, как именно онколо добиваются привилегированности и чем больные жертвуют, чем рискуют, я не могу сидеть без дела.
   1 – Онколото – это многопроцессная инвазия, вместилище неограниченного числа
новообразованных тканей, конфликтующих между собой. Предположительно, когда-то оно было человеком (но от этой мысли мне становится хреново).
   2 – патологические реакции любого другого существа приводят либо к смерти, либо (читайте мои предыдущие заметки) к пятой стадии, а потом прекращаются. Пятая стадия – пик, и опухоли на ней прекращают метастазировать. Онколото же активирует процессы постоянно, у него нет предела. Небось, глава секты идентифицировал прибыльные свойства создания, запустил новый механизм отбора, и понеслась раздача привилегий. Те онколо, чьи организмы отвергли зловещую модификацию, погибли от передозировки новообразованиями, а, значит, им никогда не достанутся придворные титулы, они никогда не станут приближенными короля. Да что там короля… бога!
   3 – заключительный пунктик я написал, чтобы донести до тех, в чьи руки попадут эти ценные записи, каким способом можно победить чудо-юдо. Есть несколько проверенных способов по снижению регенерации и сокращению числа опухолей твари. Первый из них – свет. Я не знаю, почему, так как у меня попросту не осталось времени на дополнительные исследования, да и личной лаборатории я не завел ввиду случившихся разногласий между мной и Фатумом, но Онколото панически не переносит света. Солнечные лучи смертельны для него (именно по этой причине чудище предпочитает жить под землей), а свет фонаря может нанести серьезные ожоги. Второй способ менее практичен и годен только для хардкорщиков-зазнаек, можно попытаться свалить Онколото в воду, тут рядышком течет подземная река. Правда, я все же не советую так поступать. Медицина, хоть и не готова признать инфекционность рака, доктор внутри меня щебечет, рак – самая универсальная болезнь. Вдруг Онколото заразит воду? Что тогда?

   Ханк подобрал очередной кусок пергамента, чуть намокший в этот раз, и живенько провел глазами по тексту.
   “Предвижу пиршество по случаю трогательного расставания с чудовищем” – неоднозначная реакция на фактическое подтверждение смутных опасений, всплывших средь океана прочих забот, подвела к катарсису всех недремлющих психических процессов и приказала сторожно озираться.

   Заметив в крупном скалистом камне трещину, пропускающую дневной солнечный свет, воин отодвинул его. До встречи с ужасным привратником, царем подземельного
Онколона, идти пришлось еще несколько метров. Но снастью, выдавшей присутствие твари, стали, отнюдь, не глаза и не вечно сигналящее в таких условиях шестое чувство, а…
   “Ну, и фетор. Недолго задохнуться” - …всевоспринимающее сверхострое обоняние.
   Человекозверь приостановился и, глубоко вдыхая через нос, стал медленно поворачивать голову. Внезапно он совсем замер и еще раз шумно втянул в себя воздух.

   Не выходя на свет, который, честно говоря, мало что решал, так как Онколото всегда держался подальше от него, Ханк почти инертно вытащил нож из набедренного чехла, чтобы не дать себя в обиду. Гадая на кофейной гуще, откуда выглянет “красавец”, человекозверь обнаружил полужидкую субстанцию, антрацитово блестящую слизь сосулеобразной формы, стекающую сверху вниз. Сосульки шмякались рядом с его ухом и разлетались мелкими брызгами.
   Злоуханное махинище небыстро и с предвкушением опустило щупальце вниз. Этот подвижный придаток смрадины крепко объял шею застопоренного “спелеолога” и, планируя задушить, потянул сопротивляющееся тело вверх. Другое щупальце, импрегнированное не меньшим вонизмом, как черное облако, обкрутило талию, не давая возможности вырваться.
   - Прости, дружок, я все прекрасно понимаю, но ты не в моем вкусе! - пальцы, становившиеся бесполезными из-за многочисленных переломов передних конечностей, смогли дотянуться до неудобной кнопки ручного фонарика. Когда это произошло, когда, казалось, такой обыденно житейский предмет, как безделушка-фонарь, спас наемничка от не самого мечтанного исхода, поединок резко прибавил в интересности и стал еще накаленнее.

   Упав и стукнувшись спиной-затылком-копчиком, воин без страха сполна оценил прескверную наружу твари, неблагоприятную для воспроизведения на фотоснимках: выстланный яйцевидными шарами, каждый из которых имел размер яблока, мясистый желто-красный кровяной слой применялся в качестве комбинированной композитной брони. Эта защита делала Онколото, по сути, емкостью для смешивания всех видов рака и по этой же причине, как указывалось в заметке, идеально подходила для процедуры привилегирования. Двухметровое страшилище могло как угодно опционировать организм, это - оптимум без ресурсных ограничений.
   Что до передней части головы, то лицо будто позаимствовало вытянутую мордашку монстра из фильма “Чужой” и переместилось с экрана в реальность. Какая-то магия, ей богу…

   Но антигерой не захворал при виде такой “красотищи” и смог даже подняться с намоченной почвы. Вновь посветив на “чужого”, он нанес ему вторую маленькую травму. Издав кошачий визг, Онколото куда-то ретировался, харкнув изрядной долей слизи.
   - Иди-иди – произнес напоследок злопамятный, но впечатлительный Ханки, - Пока еще можешь передвигаться…


   Меж тем…
   Базиль Калиньи только остановил кровотечение плечевой артерии, полученное во время последней перепалки с онколо, и вплотную занялся перевязкой.
   “Благодаря наличию целиком сформированной бригады хирургов, трудящихся круглыми сутками напролет, большему количеству пациентов реставрации плечевой артерии выполнились в экстренном порядке, непосредственно после поступления в отделение”- латая дыры в собственном теле, француз вспоминал, что проходил в учебке при ОПБ.

   Раньше, бывало, агент, засыпая, представлял тихолесье, долины, усеянные трупами врагов, и переживал необыкновенную эмоциональную встряску, мысленно рисуя жуткие образы павших от его руки. И теперь, когда почти все больные мечты заигравшегося в войнушку Базиля сбылись, вслед за достижением гнусной цели пришло… расслабляющее облегчение, быстро перевоплотившееся в немощь: на земле, тут и там, вразброс, в разных позах и с разной степенью повреждения кожи валялись с два десятка онколо. Базиль их убил, защищаясь. Впрочем, ни пострадавшая артерия, ни это эффективное оправдание не мешали ему чувствовать силовое первенство и не предлагали христианского подвижника по противостоянию греховным образам. Да и, кроме того, он еще не выполнил свою часть обязанностей, а, значит, маньяк в нем не перестанет развиваться, а подобных случаев, когда необходимо будет кого-то убить, в дальнейшем еще мноооого представится.
   Господин Калиньи открыл защищенный ноутбук (из справки. Это вид ноутбуков предназначен для эксплуатации в экстремальных условиях. Они хорошо защищены от влажности, запыленности, воздействия агрессивной химической среды, обладают повышенной устойчивостью к ударам и вибрации, могут работать при воздействии «запредельных» температур), провел подушечкой среднего пальца по гладкому тачпаду и зашел в скайпоподобную прогу. Не Skype, о котором знают любые малолетки, но что-то очень похожее, как дизайном, так и предназначением, только более агентовое и продуманное.
   - Со мной бывший член Союза Супергероев якшается. Может быть, слышали? Мутант по прозвищу Ханк. Я нашел его случайно… и мы пока еще сотрудничаем. Мы хорошо сработались. Ханк пока не знает, что я ищу…
   Человек, на которого работал корыстолюбивый Калиньи, норовил заграбастать секрет пятой стадии, чтобы, подобно лидеру Повелителей Смерти, тоже называть себя богом, безжалостно губить целые поселения и промышлять здоровым шантажом. Вообще, думал француз, любой головастый негодяй захочет присвоить подобные дьявольские и потенциально дорогущие знания.
   - Очень хорошо, продолжай в том же духе – сказал тайный наниматель, - Лучшего союзника, чем Ханк, не найти. Если вдруг разжуешь, что ваши взгляды резко расходятся, не руби с плеча, подстройся под идеалы мутанта. Незачем палить контору, когда мы уже так близко подобрались к инструменту власти…
   - Так точно – почтительно произнес сэр Калиньи, - Воин без страха - мой друг до конца путешествия. А останется ли им и после, не имеет принципиального значения.
   - Полагаюсь на твои актерские способности…
   Разговор двух лягушатников прошел без каких-либо рабочих недопониманий.

   Закрыв ноут, хитрый агент ненадолго погрузился в пролетевшие годы учебки.
   “Поступающим оказывали полный спектр клинических и хирургических услуг, не оставались без внимания и те, шансы которых были меньше малого. Умирающие получали надлежащий уход, а когда их не становилось, их родственников оповещали, участвуя в организации похорон и выдавая нехилую моральную компенсацию в случае врачебных ошибок”


   Если простые люди привыкли искать опасность глазами, то воин без страха делал это… с помощью нюха. Зрение почти не играло роли, и служило лишь дополнителем к основному инструменту.
   “Ты здесь, напрасно прячешься – Онколото впервинку нашел жертву ленивей
предшествовавших. Все, кто оказывались в пещере, как правило, не выходили из неё. Так было до Ханка, и теперь, возможно, именно ему решать, как будет дальше, - Напрасно”

   Бесенок, несмотря на свои впечатляющие габариты, носился по потолку, подбирал лучшую позицию для атаки. И спустился только тогда, когда крепче уверился, что наемник не ;следит за его локомоциями. Но продолговатая башкатень пещерного выродка прыгнула прямо на направленное вверх острие меча.
   - Пора бы тебе подремать – Ханк за долю секунды привел в исполнение задумку
минутной давности, просто перевернув клинок, - Пора!
   Безмозгло верещащий Онколото пытался прогнать боль, исступленно кусая своего обидчика и царапая где попало. Тягучая вязкая жижица выгоревшего оранжевого цвета заструилась из лопнувших опухолей (из слизесодержащих частей внутренней стенки плодов) и с ног до головы окатила пришельца. Позже все, из чего “слагалась” ноская знаменитая броня монстра, подверглось невозвратной деструкции: все “плоды” повзрывались, словно гранаты нелетального действия, что привело к нарушениям целостности системы и некорректному функционированию органа-просветителя (та самая часть телища Онколото, которая, согласно записям врача, проводит отбор избранных, отвечает за таинства вступления).
   Тяжело дышащая объемная туша свалилась к ногам наемника спутанным клубком и подохла, высунув иссохший зеленый язык. Глаза убиенной тварюги сосредоточенно уставились на водопад, продолжавший литься вопреки всему происходящему…

   Расправившись с борзым животным, воин без страха подумал о срочной помывке лица и всего, что испачкал, когда унимал не самого симпотного монстрика. И подземный ручей мог ему в этом помочь…
   Ханк отбросил все тормозившее мысли и безраздумно прыгнул вниз, цепляясь за камни. Ноги силача висели, не доставая до водной поверхности, а мышцы рук напрягались, но усилие, противоборствующее злу, дошло лишь со временем. За это время холодённый родник уже прекрасно отмассажировал спину, снял стресс и избавил от спёртого, застоялого “амбре”. По краешкам мыслей расползался незыблемый кайф, вечный, как звезды, как дар Онколото…
   “Кайф, удовольствие”


   …Француз уже не различал, что часть миссии, а что мономанские выверты, заключавшиеся в необузданном стремлении выпилить всю деревушку. Для убившего больше, чем позволяет душа, нагоняи и ругань со стороны поздно пробудившейся совестности не больно страшны. Куда катастрофичней не убить кого-нибудь снова…
   “Онколо хуже, чем люди. Истребляя их, я оказываю миру услугу. Так зачем мне стесняться естественности? - не выбрасывая из тяжелой башки ведущие причины своего трехнедельного пребывания в Англии, Калиньи пытался совмещать приятность с пользой, - Все в норме. Их нужно истреблять. Они уже не люди, по крайней мере, не в моральном плане” – но его почему-то всегда уносило левее. Быть может, это влияние чистого весеннего воздуха?

   Подверженный настроенческой переменчивости лягушатник зачистил пять построек, истратив четверть боезапасов, с жестокостью казнил маленьких онколо и не насытился так, чтобы не захотеть повторить то же через час-два с другими детьми. Однако свое новое увлечение он будет всячески скрывать от Ханка, чтобы “не рубить с плеча”, а “подстроиться под идеалы мутанта”.

   Ветер, раскачивающий подпорки ОПБ, довольно быстро подхватывал и разносил слухи. Смерть приснопамятного исполнителя директорских обязанностей, чистокровного испанца Тейлора Родригеса, и его неродной матушки, входила в ТОП самых будоражащих тем последних двух лет. Вначале все искали причину самоубийства, старательно отталкивая версии, что профессиональный десантник, спец по подрывной деятельности и владелец лицензий на командование любой авиа и морской техникой, в совершенстве обладающий всеми видами холодного оружия и огнестрела, мог кому-то просрать. Кто-то даже доказывал, что Тейлор двинулся крышей, нажрался в хлам, пришлепнул собственную пожилую мачеху и поджег дом, но, будучи в пьяном состоянии, не смог из него выбраться.
   Не подлежит сомнению, что именно из-за такой мыслительной трафаретности и факта непринятия многих правдоподобных версий из-за голой веры в Родригеса и вознесения на Олимп слишком идеализированного стереотипа сверхсильного солдата, причастность Ханка к двойному убийству никто по серьезке не рассматривал. Хотя многие знали о его затаенной обиде на ОПБ за скрытие фактов, касавшихся его… нестандартного появления на свет.

   Без зачатия, без матери, без материнского вынашивания… Ханк родился не чтобы жить, а чтобы подчиняться. Имели ли право ученые, чьи работы - образец жестокости и бесчеловечности, направлять собственное детище, диктовать ему и держать в несвободе?


   Взыграв духом и подбодрившись, воин без страха вышел из пещеры с заметно улучшенным самочувствием, будто никакого знакомства с Онколото и не было, будто ничего, что могло еще пуще удряннить умонастроение, не приключилось!
   “Вода - определенно лучшая стихия, стихия, от которой жизнь зависит сильнее, чем от огня”

   Впрочем, после этого привосстановления все вернулось в прежнюю печальную колею: свинец и порох, незримо присутствовавшие в воздухе, навязчиво доносили о недавно закончившейся (в пользу неизвестной стороны) перестрелке. Картина, представшая перед Ханком, не напугала и не удивила, а всего лишь в подробностях передала результаты боя: донельзя уставшие и измотанные, как псы, обливающиеся непроходимым потом и отмахивающиеся от насекомых, онколо заносили тела своих односельчан в домики. Предположительно, деревня вывела француза из равновесия, и Калиньи, забив на исконный план действий, подразумевавший соблюдение границ допустимой лояльности, решил поиграть в Рембо, только не на компьютерной консоли, а вживую, чтобы, отправляясь домой, повспоминать-поностальгировать, как он, с пушечкой наперевес, шел напрямую, сквозь опасности, и сносил головы бледноликим уродам!
   Зияющие красные дыры, испещрившие колхозное шмотье, подтвердили догадку. Пока самый сильный на деревне махался с великим и ужасным Онколото, Калиньи не терял времени зря и устроил настоящую одностороннюю бойню в духе хитовых лент Тарантино.

   Такой поступок, казалось бы, адекватного человека, который должен помнить, что их враги – жертвы в большей степени, чем они сами, попавшие сюда не по приглашению, подкинул Ханку повод задуматься:
   “Сколько нужно совершить убийств, чтобы потерять душу? Есть ли точная цифра? И если да, если есть, то на каждую душу приходится своя цена или у всех с этим одинаково?”
   Повод все утрясти и, вероятно, попытаться договориться с разгоряченным французом о снисхождении в отношении заболевших. Касается это, конечно, более безобидных форм онколо, над которыми не ставили опыты, а в столкновениях с прочими шестирукими и трехглавыми “бойлололами” метод кнута позволителен и даже… рекомендован.


   Вечером народец проклятого селища, как по накатанной: сначала занервничал от недоразумения, походившего на дождь, забродил по гостям, да в незаселенные домики, предрекая Онколону господню немилость за проведенный в неверии сентябрь и крича что-то об обряде кульминации, потом с практически подростковой возбудимостью
встретил проливняк.
   Проходя мимо одного из более шумных укрытий, где, по всей видимости, в поздний час совершалось ужинное застолье, незаконнорожденный погладил больного раком пса (что было заметно по зубам, на чьих концах висели куски кожи), но не напавшего на него, предположительно, из-за сходности генетической природы и умения наемника понимать язык животных. Открывшая глазенки дворняга с сонным видком потянулась к мечнику. Она напомнила ему…

   Ханк пять минут любовался, как собака, которая любит жить, ищет палку. Затем неподвластное логике чувство обязанности взяло над ним верх, и он прицелился…

   Произвел дальний, но меткий выстрел. Пуля вошла псу в левый глаз.
   
   Ханк склонился над обездвиженным телом четвероногого братишки и закричал во все горло.
   Так громко, что его услышали даже посетители бара, среднестатистические обитатели “Диксиленда”, располагавшегося за двадцать пять километров от закрытой фабрики. Крик интонационно напоминал волчий вой.

   - И это слабость!

   Ханк похоронил Спуди неподалеку от того места, где убил.

   о первом убийстве. И, как ни странно, это тоже было собака…

   - Гранд заставил его убить собаку. И, как бы извращенно это не звучало, страдания пошли ему на пользу, они закалили воина без страха!

   - Да-да, братик мне все рассказал, до конца! О своей ужасной судьбе! О Лэтсе Гранде, о том, как пришлось убить любимую девушку. Но он...

   - Но он поборол детские травмы, как и боль, причиненную Грандом. Он создал себя заново!

   Услышав выстрелы, грозящие перейти во что-то более страшное, противоречивый антигерой посмотрел в окна домика, рядом с которым стоял:
   “Неужели Базиль опять корчит из себя шоумена? Так просто это нельзя оставлять” – уши не подвели, стрельба пробарабанила в метре от него, хоть и быстро смолкла.


   Калиньи, словно воздающий меч за прегрешенья, хладнокровно расправился с целым семейством онколо, мирно сжинавшим кое-как сготовленный рис. И потом сделал несколько кругов вокруг подстреленного хозяюшки дома, еще не мертвого, но близкого к тому. Закончив расхаживать туда-сюда, тренироваться в злорадности, ОПБ-шник “нарисовал” черную точку на лбу мужика. Нарисовал, спустив курок…
   - Вот так вот, лежите здесь, твари, и отдыхайте. Больше вам жрать не придется… - благодаря хищническому взгляду, сейчас он выглядел чудовищнее любого порождения деревни, - Никогда…

   Устремившись вон из домика, неизмеримо лютый и жестокосердный агент достиг дверного приема, из которого выскочил взбешенный и чем-то явно недовольный, где-то пропадавший весь день товарищ Ханки, который, не произнеся ни слова, впечатал союзничку чувствительную плюху, схватил за шиворот, как нашкодившего щеночка, силушкой затащил на кухню, к недавно прикокнутым британцам, и швырнул со всей злостью и отчаянием. Хотя мутант не скрывал, что в данный момент желал разорвать горе-дружка и превратить в кучу смердящих ошметков, он пытался выглядеть максимально дипломатично и вежливо.
   - За что? – не врубился тугодумный Калиньи, влепившийся затылком в нижнюю дверцу холодильника, - Мы же делаем одно дело! Истребляем мутированных тварей!
   - неёет… - поспорил с ним Ханки, - Я хочу помочь им при условии, если это возможно, а ты просто… открыл для себя тир, и теперь льешь кровь без необходимости.
   - Да брось, ты реально смешной! – заулыбался француз, подло готовя беретту, чтоб выстрелить, - Кто будет оплакивать фриков?
   Заметив пушку, прежде чем хитрец успел бы ею воспользоваться, антигерой прямым ударом ноги сломал ему колено и оглушил с разворота. За смачным хрустом последовал звук бьющегося стекла. Со стола упал прозрачный стакан…


   Порывистый ветр, к ночи просочившийся в ремесленный мир, символизировал разъединение небесного и земного. Но потоку воздуха свойственно смотреть на бедствия не только скептически, а видеть прекрасье во всем существующем, потому что, нигде не задерживаясь, ветр постоянно мчится и перемещается, не позволяя негативу с ним взаимодействовать, им вертеть.
   - Где я? – сломленно вопросил побитый Калиньи, перенесенный в какой-то другой дом и связанный по всем составным, - Где…

   Когда где-то свершается лихо, ветры дуют с морей, так они плачут, так убеждают небо в своем небезразличии. Год назад на этом самом месте, где сейчас два несдержанных мужика с непонятными мотивами друг на друга орут и что-то друг другу доказывают, престарелый дед поведывал внуку о своеобразии ветра, о благотворном влиянии и целительном импульсе природных созвучий, чтобы наделить воображение ребенка архитектурной высью изображенных цветов и плодов! Это, с мудрых слов старика, поможет выявить в оконном витраже гармонию ветровых и земных композиций, близких к тому, что падре величает раем.
   - В моей власти! – Ханк вспомнил основные приемы уничижительно-оскорбительной методики, прижал нож к запотелой шее лежачего и, борясь с острым желанием перерезать её, начал повелительно диктовать месье Калиньи, как ему следует поступить, - И если твои оправдания не покажутся мне правдой, нашего следующего разговора не состоится! Понятно?
   Оказавшись в проигрышном и, чего греха таить, позорном положении, боец ОПБ закивал часто-часто.


   Глава 5 Жуткая религия

   Запись мертвого онколога – 6
   Так как Онколото нужен был главному только для того, чтобы возвращать утраченный разум, на него не ставили все фишки. Онкобольные этакой шестой стадии, заново получившие возможность обрабатывать идеи, устанавливать речевую связь с себе подобными, вполне коммуникабельны и рациональны. Теперь онколо – те же люди, какими были до самой трудной и ужасной пятой стадии. Так что да, мои заметки верны, Онколото - своего рода переход с пятой на шестую стадию, материал, расширяющий влияние секты. Но я еще не так глубоко продвинулся в дела ордена, поэтому пока продолжаю переводить музейную бумагу на подробности социального существования больных пятой стадией. Точнее, асоциального.
   1 – онколо не всегда действуют в одиночку. В одной из предыдущих записей, кажется, во второй, я писал, что иррациональность не отменяет трудового коллективизма.
Деревенщины неравнодушны к посиделкам у костра, к играм в шахматы, в карты… И после четвертой стадии у них все это осталось. Собираясь в кучки, онколо могут выселить вас откуда угодно, заставить выйти самим путем поджога дома, либо поднажать и протолкнуться внутрь. Так что будьте осторожны и не в коем разе не недооценивайте мощь древних болезней. Не вы их – так они вас!
   2 – так как рак все же ослабляет, а не придает силы, онколо могут вас побить и они уже это делали, причем, не единожды. Люди, которые несколько минут назад казались хладнокровными и выученными бойцами, при виде атакующих онколо, превращались в беспомощных… потому что их ослаблял страх, хотя они чисто физически были крепче селянских простаков, которые слабее, но из-за вспышек гнева обретают больше, чем в итоге имеют. Безумцы не фильтруют эмоции, а выпускают их все и сразу, в чем и кроется фокус их частого превосходства. Онколо – безумцы.
   3 – все, что я написал об онколо и уместил аж на шести листах, может быть смело зачеркнуто. Конечно, я не беру слова обратно, так как любой ученый не привык считать себя проигравшим, не получив официального опровержения собственных гипотез. Прелесть науки содержится в изучении, в процессе, а не в результате, не в победе. Во всех любых случаях так и есть, но только не в этот раз, когда от результата может зависеть будущее мира. Пятая стадия рака – это звонок нам, людям, предупреждение, чтобы мы остановились, наконец-то взялись за голову и прекратили. Я думаю, ошибки исправлять никогда не поздно, но также я знаю, что у всего есть конец. Даже у никогда…

   “Еще одну запись прочел” – смяв листок в штанишном кармане, Ханк вернулся к французу и продолжил, надрываясь, выспрашивать его о… задании. Хватать за горло, рвать пуговицы на его одежде, грозить расчленением! Калиньи боялся, что, узнав правду, наемник с ним так и поступит, а потом подумал:
   “А к черту – и за раз раскрыл все то, что еще недавно намеревался оставить втайне от воина, - Бэкон не оценит. Зато выживу. Зачем мне преставляться из-за жирного президента?”
   - Я работаю на антитеррористическую организацию, сформированную главой США в две тысячи девятом. Я из ОПБ, в чем можно легко убедиться, только глянув мои документы!
   Угадливый мутант не разучился удивлять:
   - Про это известно, не расслабляйся! – и требовать тоже, - Но, знаешь, гложет нехорошее предчувствие, что это не все. Ты скрываешь что-то еще. Мое чутье никогда меня не подводило, никогда не заводило в ловушку. Будет лучше, если я в течение минуты все узнаю.

   Онколон все также тянулся к забытью, а перманентный дождь обеспечивал подходящую атмосферу, предрасполагающую к творчеству и склоняющую к какой-то очень “вкусной” грусти. Атмосферу отчуждения от мира всего. Ночная бессонница полезна тем, что атрофирует многие вековечные печали и помогает сосредотачиваться точно на одной-единственной цели: человек начинает принимать все происходящее, не заботящее его или волнующее в меньшей мере за декорацию. Правильно поступают те, кто не ложатся спать утром, если всю ночь пробегали, разрешая какие-то дилеммы. Куда разумней улечься под вечер - подписаться на беспрерывные сновидения длиной в десять часов, а то и больше.

   - Если думаешь, что ОПБ проводит очередную спецоперацию против террористов, то мне жаль тебя расстраивать… - не зная, с чего начать, дважды покалеченный Калиньи лепетал, оттягивая время, - Так что…
   Ханк остановил его резким замечанием:
   - Прибереги свою жалость для слабых! – и, замахнувшись плечом, напомнил о недавно продиктованных условиях, - Клянусь, еще немного и выведешь! Ближе к делу, или все кончится плачевно!
   - Любые спорные намерения президента идут во благо государству… - оправдания из уст француза посылались раньше объяснений, - Слухи как перья, разнесенные ветром. Так вот, молва гласила, что в этой части Англии, в этом глухом регионе, прижилось одно преступное объединение, владеющее уникальными медицинскими познаниями, та же пятая стадия… - объяснения поступали, но с небольшими задержками, что, в общем-то, наемник прощал погруженному по уши в дерьмо лягушатнику, - Меня наняли раздобыть
сведения…
   У почесывающего локти мутанта остался всего один вопрос:
   - Зачем?
   - Это нужно, чтобы в недалеком будущем, изучив принцип неизведанных, скрытых от мира болезней, вирусов, штампов, Бэкон мог бы шантажировать державы, не входящие в НАТО. Североатлантический альянс – паутина нынешней Америки…
   Дорассказав до конца, француз уже было приготовился к худшему. Но… Ханк не испытал никакой злости, ничего, что подвигло бы его к какому-нибудь решительному грубому действию в отношении зажмурившегося травмированного Калиньи.

   Действуя в противовес страшной правде, день скрывает все самое плохое, держит поодаль от нас, тогда как ночь спускает зло с поводка, выпускает в преувеличенном шаржированном виде. И то, что днем привыкло казаться безобидным и быстро решаемым, в ночное время суток выглядит непроходимым и смертельно опасным. Всем не выдерживающим резкие перепады стоит остерегаться утренних и вечерних прогулок. Кто знает, скажется ли временной диссонанс на вашем самочувствии?


   Не бесшумное бряканье дверной петли, ознаменовавшее приход нечисти, едва не разорвало мозги поспокойневшего Калиньи. Агент, который надеялся по-человечески выспаться, что не удавалось сделать уже много-много ночей, занесся с желанием выпустить слезинку.
   - Вот твари! – произнес фрэнч с нескрываемой ненавистью к деревне, к её жителям, к себе… - Гляди-ка, прутся сюда, будто по зову бывшего архангела! Да что им нужно, твою мать! B;tards!
   Ханк, миллион раз попадавший в подобные неприятные переделки, требующие сноровистости, храброты и ума, тем не менее, изрядно растерялся и рассредоточился. Приняв дружеский совет оглянуться, мутант, чье призвание выживать при любых экстремальных условиях, взвесил свои шансы и шансы товарища. У второго они были значительно скромнее:
   “Я-то выкарабкаюсь. Но что мне делать с ним? Тащить на себе? Ой, совсем забыл, это ведь я лишил его возможности заниматься пробежкой. Ну, хорошо хоть не артроз коленных суставов”

   Четыре десятка легковооруженных онколо пьяной походочкой “ползли" к дому, как черви. Что-то неразборчиво бормоча и иногда переходя на подвывание, больные осадили убежище чужестранцев и начали бить по фасаду, по стеклам, обрабатывая первый этаж! Один башковитый британец, наловчившийся использовать несущие конструкции, раздобыл невдали завалявшуюся деревянную несколькиступенчатую лестницу и полез на крышу.
   Выбить окна фанатично настроенным колхозникам удалось лишь на шестой минуте бунта. Вставая ногами на подоконники, пролезая внутрь, жители Онколона ловко лепили дегенеративные рожи, их рты с нечищеными зубами кривились в усмешках, а слюнявые обветренные губы предвкушающе изгибались.

   Стараясь соображать практично и оперативно, “без розовых соплей” по бедным британцам, Ханк соизмерил полезность их жизней и полезность жизни неидеального, но, безусловно, более разумного Калиньи, и выбрал:
   “Займусь защитой француза, хотя не исключено, что для этого придется убить нескольких заболевших”

   Первые мятежники, смогшие пробраться в дом, распрощались с некоторыми мелкими конечностями. Меч наемника с кинематографической помпезностью отсекал не жизненно важные члены.
   Уловив отточенным слухом жалостный крик травмированного, антигерой срыву повернулся и устремился в противоположную часть помещения.

   Француз усердно отпихивал ногами стягивавших плед онколонцев, норовивших выволочь его на улицу, чтобы после кроваво разделаться. Особо назойливых стукал предметами и даже… кусался. Как маленький ребенок, которого умные взрослые пытаются вывести на прогулку, агент ни в какую не соглашался сдаваться даже после пришедшего осознания, что без скорой поддержки Ханка ему не удастся долго противостоять четверым.
   Калиньи вонзил нож в запястье одному, заехал торшером второму, но быстро слился оставшейся паре – онкобольные взяли упрямца за руки и за ноги, и потащили к выходу.

   Подобно палочке-выручалочке, Ханк вовремя подбежал, чтобы нарушить их замысел: моментально схватив дурачка в зеленой куртке за скальп и сделав смертельный надрез в области шеи, гроза Онколона методично отдубасил его розовощекого соратника в красной кепке, запачканной птичьим пометом. Вывернул руки, схватил за болтающийся сзади капюшон, дернул на себя и… вниз. Попав коленом в позвоночник, мутант обеспечил упырю остатки жизни в строгом кроватном режиме.
   Потерянный Базиль взглянул на партнера:
   - Это все? – и, приложив немалые усилия, вновь расположился на мягком диване, - Если нет, то продолжай в том же духе. Мочи выродков…

   Большинство построек деревни из-за ненадежности и ветхости не предрасполагали к засилью и проведением в них шумных боев-потасовок. Поэтому весь “мычащий” сброд, необдуманно скопившийся на хрупкой дощатой крыше, с громким треском провалился вниз. Несколько обломков пришлись в лицо уже дважды побеспокоенному обсыпанному месье Калиньи, которому все никак не удавалось прилечь…
   - Да, вашу мать, уродцы! B;tards! - ругнувшись на родном французском, агент вновь вступил в неравную борьбу с грязными сельчанами, которые в результате своей остервенелой недоразвитости игнорировали присутствие вблизи более грозного противника, - Отцепитесь, сучки!
   Одному онколо крайне не повезло с приземлением: заработав несколько переломов носа, рук и ребер, мужик свинячье взвизгнул. Но те трое, что отделались стандартными ушибами и ссадинами, протянули к французу ручонки и стали агрессивно стаскивать с дивана.
   Опять…

   Мечник, не отходивший далеко от беспомощного ОПБ-шника, смотрел по сторонам и говорил про себя, подчеркивая важность лаконичных раздумий:
   “Демоны приближаются, ломятся сквозь все преграды – и вправду, обложившие рассыпающийся дом троглодиты максимально близко подходили к собирательному понятию “демон”, - Никто не сможет никоим образом доказать или опровергнуть их существование, пока не столкнется с ними лично”

   Пол, усыпанный мелкими опилками, мириадами светлых крошечек-пружинок на фоне ломящихся буйных онколо, содрогался монотонными ритмами. И в какой-то момент обоим борцам с нечистью, и Ханку, и Калиньи, показалось, еще чуть-чуть, и пол не выдержит экзамена на прочность, они окажутся в каком-то подземелье, из которого потом будут часами безрезультативно искать путь возврата, пока не поймут, что никакого выхода нет.

   Вдруг раздался грохот, дом стал быстро наполняться металлическими листами и досками, пытающегося зарыться под одеяло француза треснуло по спине чем-то непривычно увесистым, тяжелым. В последние миги, когда пребывание внутри становилось физически невозможным из-за постоянно увеличивающейся армии онколо, а дальнейшее промедление могло сулить погибель месье Калиньи, наемник взял напарника за плечо, встряхнул, как следует. Взгляд Базиля сделался цепким.
   - Готов бежать? – спросил Ханк, - Ну!
   Так как вопросец заведомо относился к разряду чисто риторических и, скорее, был задан с целью легкого высмеивания неудачливого фрэнча, устного ответа не поступило. Подверженный влиянию самых благородных рыцарских порывов, воин без страха вытащил Калиньи де-факто из ада, и сам из него вышел…

   Трое онколо, спустившиеся с верхнего этажа, взялись учиться искусству метания ножей, заточек, топоров, гвоздей, иголок и прочих подручных средств, тщетно пытаясь остановить убегающих чужеземцев. Одному из бросателей топорик прилетел обратно, точно в макушку. Бледнолицый уродец оперся о ненадежные лестничные перила и, сломав их, увалился вниз головой…


   Высунувшись наружу, сопомощники увидели трагикомедийную, примечательную и присущую театру сцену: возмущенные бунтари да бунтарки, сломленные и безнадежно разочарованные в собственных силах, кидают ножи, лопаты и косы для косьбы, избавляются от своего недооружия, хором отворачиваются и с черепашьей скоростью входят в белесый туман. Последний “растворившийся” успел бросить злопыхательный взгляд на неподдающихся никаким извращенным расчетам иностранцев, прежде чем исчез из их поля зрения...

   - Неужели… - перевел дыхание француз, но облегчения на сей раз не случилось, - Я-то думал, здесь построят склеп с видом на кладбище… - упаренный непрекращающимися войнушками с онкологической нелюдью, он был готов затолкать в рот полудохлую псину и проглотить её вместе с костями, лишь бы получилось воздержаться от расширения круга общения в нестоличных регионах Англии, - Кладбище всего с двумя могилами. Угадай, с чьими?
   - Не волнуйся, не с нашими – вопреки законам и логике назло Ханк не растерял воинского оптимизма, - Мы не только выберемся живыми, чего так боится деревня, но и поможем другим. Кого-то вылечим, кого еще можно…
   Ковырявшийся в ноздре Базиль невзначай оживился:
   - А кого нельзя…? Убьем, я так понимаю?
   - Ну… - покачивая головой, наемник попытался родить альтернативу и выразил вслух: - Изолируем.
   Потом уже в мыслях точнее:
   “То есть, да, потрошить нам придется по-всякому”

   Союзники немного потоптались возле рухнувшего дома, завалы которого теперь будут напоминать онколо о недурном потенциале пришельцев, а затем начали продумывать идею, как попасть в замок, не угодив в первую же хитро расставленную смертельную ловушку.


   В Онколоне находились аж две богомольни. Первая – Христова, заброшенная и, судя по богохульным рисункам на наружной стене церкви, отрицающим христианство, ненужная селянам, располагалась на холмистой возвышенности вдоль правого берега озера. После произошедшей эпидемии огромная часть населения района изменилась душой, отвергла отеческие предания и приняла иную веру. Причины закрытия католической богослужни сообщались в объявлении, вывешенном на церковных дверях: цель религии – ведение людей к миру и единству, христианство было построено на лжи и суеверии, стоявшем над недоказуемостью описанных в библии фактов. Мы предлагаем совершенную правду.
   Другую церковь активисты из Повелителей Смерти построили пять лет назад без одобрения народа, чтобы еще основательней укрепить фундамент своей власти. Спустя год после постройки этого маленького храма достопочтенный глава ордена начал собирать первые заявки от желающих принять участие в ритуале инициации, сопряженным с физическими и моральными муками. Думалось, подогрев интереса к новой религии осуществлялся не самыми честными и морально спорными средствами – проявлявших заинтригованность куда-то отводили, держали в неизвестном месте несколько часов и якобы (со слов посвященных в тайны секты) показывали бессмертие. Возвращаясь домой, к родным и близким, эти люди не могли думать ни о чем, кроме как о слепой власти, не могли переключиться на быт и колхоз, рассказывая с упоением, что они там видели! Через месяц такой практики главу ордена начали обвинять в насильственном распространении “яда антисоциалистических идей” и использовании наркотических психотропных веществ. Многие захотевшие сменить религию оказались бессильны против навязчивых родственников, принуждавших пройти наркологическую медэкспертизу. Но быстро полученные анализы не выявили ничего противозаконного. Правда, в продемонстрированное бессмертие так никто и не поверил, никто из тех, кто не посещал замок Фатума и не договаривался о переходе на сторону двоедушных сектантов.
   Эта “другая” церковь находилась рядом с пристанью, заваленной продырявленными шлюпками, негодными шинами и другими подлежащими утилизации вещами.


   Запись мертвого онколога – 7
   Идее создания идеальной человеческой коммуны уже бесчисленные тысячи лет. И вот, как будто сам Господь диктовал, что почти все, кто задавались целью построить утопию, были либо отъявленными мошенниками, либо психами. Все эти акции – скрытая профанация и шантаж, не пахнущий благом, неуважение личного выбора человека и попытка отнятия данной ему богом свободы. Христианам обещали бессмертие (которое, в общем-то, не являлось откровенным вымыслом, но о нем позже), если они перестанут быть христианами. Мне довелось собрать мозаику из фактов уже на треть, и что же я узнал? Люди перешли из одного вероисповедания в другое, то есть, по сути, стали предателями, бросили все, что отстаивали их родные предтечи, и что ренегаты получили? А все то, что было в первых шести заметках, рак, смерть от рака, обезображивание,
разрушение зримого материального, внутренний моральный распад.
   Проведя утро в бегах и конкретно утомившись, я нашел свободные пять минут для очередной записи. Вообще я очень сильно сдал за последние несколько дней, не знаю, сколько еще смогу продержаться. Но, чувствуя себя частично ответственным за происходящий кошмар, так как именно я поневоле помог Фатуму в достижении некоторых антигуманных целей, я обязан жить, чтобы искупить свою вину. Три пункта о том, как онколо ходят в церковь:
   1 - так как что-то человеческое в них все-таки осталось, что-то от тех прекрасных людей, которыми когда-то были заболевшие, онколо поддерживают традицию посещения богомольни. Правда, они ходят не в католическую церковь, в которую проходили всю жизнь до своего превращения в этих существ. Их прежняя исповедальня зеленого цвета, цвета мантии Генриха Фатума. Они приходят туда, стоят подолгу, смотрят в пустоту и, вспоминая движения, делают рукой жест креста, но не факт, что они знают, какому богу молятся. Они не грузятся этим, они просто следуют заданному ритму.
   2 - любые установленные порядки поведения чужды для онколо, поэтому в церкви не раз случались драки между больными. Я вот, заходя в это дрянное место, видел кровь на ковре.
   3 - в церковь онколо всегда приходят и уходят вместе большими группами. Почему так происходит – сложно сказать. Необходимо углубляться в психологию, а у меня уже руки замерзли. Что-то сегодня холодно, знобко…

   Ханк оторвал от подошвы новый листок, на который наступил, прочел его, дал прочесть Калиньи, и союзники продолжили двигаться в направлении святилища Повелителей Смерти. Вороны летали над крышей храма и каркали-истолковывали, как знак проживания поблизости злых колдунов. Француз краем зрачка зацепил чьи-то черные сапожки (ступни) и попросил мечника, помогавшего ему идти, сбегать посмотреть, кто там валяется.
   - Может, кому-то просто поплохело и в таком случае надо будет привести этого человека в чувства. Ты же видишь, я не могу…
   - Одну минутку – Ханк усадил товарища на скамью рядом со статуей непонятного божества, то ли ангела с рогами, то ли черта с лицом ангела, не понять, - Отдохни пока здесь – а сам ушел проверять.

   Воин без страха отодвинул задвижку, приоткрыл скрипучую калитку и вошел в заросший, неухоженный садик. Там лежала горбатая старуха с зажатым в синюшных цианотичных ручках серебряным крестом. Предмет в виде стержня с перекладиной под прямым углом как символ христианского культа будто прилип к сухим морщинистым ладоням, ссимбиозившись с мертвой. Повнимательней осмотрев женщину, чей многострадальный лик отражал миллиарды пережитых страхов, иностранец обнаружил бумажный круглый комок, выглядывающий из её рта, и, видимо, ставший причиной
смерти.
   “Последний вздох - вечное упокоение”
   Вытащив из неё где-то, наверно, с рулон, Ханк принялся мучиться ненормальным вопросом, что это - убийство или суицид? Бабушка почувствовала недомогание, и, зная, что может стать одной из этих… наложила на себя руки, специально подавившись, затолкав в рот столько, сколько нельзя прожевать, или кто-то запихнул бумагу силой?

   И вот в таких пессимистических размышлениях о мерзопакостях, так ни до чего и не додумавшись, не придя ни к какому выводу, Ханк пробыл четверть часа. Ему пришлось присесть на корточки, чтобы погрузить все тело в прохладу, уткнуться лицом в колени, закрыть ладонями уши, зарыться в темноте, в тишине, в отрицании.
   “Упокоение везде”


   Две тысячи двадцатый.
   - Знаешь… - Джон обратил внимание на грязь под ногами, на прилипшую к подошве жвачку, - Будь я циником, я бы сказал, что ты потерян для общества и вообще забыл бы о тебе, махнул бы рукой на твое существование. Было бы так… - он сказал Ханку то, что его вдохновило, вывело из затянувшейся депрессии, - Но я не циник. Я вижу в уголках твоих глаз добро. В них его более чем достаточно. А, значит, ты не потерян и можешь сгодиться для чего-нибудь хорошего…

   
   Воин без страха почти забыл, как после проигрыша Спауну, самому слабому (по физическим меркам) супергерою Земли, его навестил Джон Вэйн, известнейший миллиардер-филантроп, и выложил все, что думал о нем. На Ханка этот нежданно вынырнувший из недр памяти короткий флешбэк, один из самых любопытных фрагментиков жизни, подействовал исцеляющим образом, помог побороть нахлынувшее отчаяние: пальцы сами собой сжали рукоять меча, очи больше не смотрели на труп старухи, вся кровь наэлектризовалась в секунды, разум вскипел, обжигая внутреннюю поверхность костей мозгового черепа. Безбоязный (или же побеждающий все боязни) гимнет вернулся к французу. Во время этого небольшого морального восстановления у него созрел целый гипостасис, посвященный тому, как добраться до замка, и он спешил поделиться им.


   Ветер, не щадящий никого, и крайне не приветственный к калекам, не желавший пропускать тепло, к утру только посуровел и стал пронизывающим.
   Калиньи, посвистывая, словно развязной флибустьер, устал сопротивляться мурашкам:
   - Да уж, быстро же ты, ничего не скажешь… - озноб доканывал агента, прям бррр, - А еще быстрее мог бы? Я чуть яичник не отморозил!
   Мутант решил подыграть разомлевшему:
   - С утра у меня будто физическая ломка, ломка с подташниванием, я могу заснуть в душе – но не заигрываться, - Но я же не плачу. Так… в чем дело?
   - Можно предположить, что у всех раны заживают одинаково быстро – француз слазил за носовым платком в правый нагрудный карман куртки, - Скажи, честно, мне придется каждый раз напоминать тебе об этом? Или все же потрудишься запомнить?

   Посмотрев одним глазком на засопливившего Базиля, да подумав:
   “Парень и впрямь расхлябался, не хватало только, чтобы он заболел, иначе пиши пропало. Важно сделать дело втихую” – Ханк не стал спорить:
   - Если ты пока не в состоянии быстро передвигаться и неважно себя чувствуешь, с посещением замка придется повременить – и попытался войти в положение фрэнча, - Снова найдем убежище, сколько-то посидим там, приведем тебя в порядок и… тогда уже начнем готовиться к штурму. О'кей, босс?
   - Надо же, успокоил, старик – в знак благодарности Калиньи выдавил из себя ленивую усмешку, - А то я уже боялся, ты прикажешь мне тащиться в логово врага в разгар весеннего депресняка, где безумные сектанты, без сомнений, порежут меня на части…
   - И выплюнут! – “подбодрил” дружка языкастый наемник, - Так, сейчас вставай, пойдем в центр, а там уже…

   Секунду спустя послышался противный скрежет закрывающихся дверей церкви. Ханк напряженно вгляделся в исчезающую вертикальную полоску и заметил неявное мелькание чьих-то рук.
   Пришел черед француза насторожиться, предвидя спланированный подвох.
   - Надеюсь, ты не пойдешь туда…?
   Мутант сухо усмехнулся с пятьюдесятью оттенками (отсылка к роману Э. Л. Джеймс) серого ухарства:
   - Ну, я лояльно отношусь ко всем существующим и несуществующим церквям…
   Напарник одобрительно хмыкнул.


   Остерегаясь возможных технических ловушек и держа клинок наготове, чтобы пустить в ход сразу, как только понадобится, воин пробрался внутрь храма. Но не через главный вход, на что, очевидно, рассчитывал мистер инкогнито, а, вскарабкавшись на каменистую стенку, через открытое окно, имевшее форму треугольника.
   Спрыгнув с семи метров, ловкач сколько-то пробыл гуськом, прищурился, хищно осматриваясь…
   “Ты здесь. Просто прячешься пока, прячешься во тьме. Но это не поможет. Я зверь, я увижу, я зафиксирую перемещение, даже осуществляемое телепортационным способом – и, буквально сгорая от раскаленного любопытства, выпрямился во весь рост, отряхнул брюки и окинул строгим взглядом анахроническое нутрище соборчика, которое уже давно не обогревалось свечами, не обдавалось песнью священнослужителей… - Ну, же, покажись”
   Ханк уж боялся, что будет вотще искать инкогнито, но тот… вышел на контакт по чистой воле.

   - Ты кто? Что ты за существо такое? – неизвестник был покрыт ниндзевской одежкой и обувкой: полностью черный фасон, форма со свободными рукавами, лицо целиком закрыто, все лицо, кроме глаз, - А, впрочем, как у нас заведено в ордене, чем могущественнее противник, тем больше чести в его устранении!
   Мечник улыбался неёстественно, скрывая, таким образом, сидящую в нем неуверенность, раскрывшую бутон прямо перед поединком:
   - Пффф, прячешь мальчишеский максимализм за клишированными фразами о моральном и профессиональном достоинстве? – но противник этого не понимал, поскольку сам сильно сомневался из-за неоспоримого преимущества Ханка, из-за регенерационной способности, наличие которой значительно повышает интерес к поединку, - Думаешь, у тебя есть шансы, клоун?
   Воин вытащил Сай - колющее клинковое холодное оружие наподобие стилета, визуально похожее на трезубец с коротким древком (максимум на полторы ширины ладони) и удлиненным средним зубцом. Сай считается традиционным оружием для жителей Окинавы и является одним из основных видов оружия Кобудо, и, отсчитывая в голове оставшиеся секунды до атаки, чинно поклонился противнику.
   Антигерой ответил тем же, на лице его проявилась вся палитра отрицательно окрашенных чувствований: от презрения до гневности, готовой прорваться наружу.

   Скрытый в ладони сюрикэн, долго ждавший своего непосредственного предназначения,
был мощнецки выпущен. Ханк нарочно пропустил летящее в него лезвие только для того, чтобы показать парню, как ему пофиг на боль. Сюрикэн порезал Ханку щеку и впился в древнюю каменную стену, хотя изначально метил в сердце. Опять же, сказалась отличная спортивная подготовка, позволявшая производить незаметные уклонения.
   Потерпев досадную неудачу в метании, сектант продуцировал комбо отточенных ударов, один из которых наискось достал голову мутанта. Затем последовала очередная несостоявшаяся эмоциональная попытка решить вопрос использованием сая и
достодолжный ответ наемника. Дыхание ниндзя прервалось от резкого толчка в чревное сплетение, и парень не смог выговорить ругательство до конца, шатался безвольно пару минут, цепляясь то за одно оружие, то за другое…
   - Кем бы ты ни был, чем бы ты ни был, человеком или животным, тебе была оказана редчайшая привилегия пасть в бою, умереть смертью воина… - не предвидя никаких благообразных перспектив, как и причин возвращаться, сектант сделал нелегкий выбор, ведь ему не хотелось разочаровывать “бога”, - А теперь тебя ждет бесславие. Мой повелитель уже знает о святотатственных проделках парочки негодных чужеземцев. И лишь вопрос времени, когда смерть настигнет вас! – и, не колеблясь, раздавил зубами ампулу с цианидом.

   “Какого хрена? – спросил себя Ханк, когда парень упал без малейшего шума, лег без каких-либо признаков движения и… более не встал, - Кому рассказать – не поверят”.
   Ровным счетом ничего не предпринимая для выяснения причин спонтанного суицида, воин без страха, чей разум устал получать все новые подробности шокирующих происшествий в британской глубинке, покинул церковь через боковую дверь. Единственное, на что решился наемник в отношении взгоряченного самоубивца, это пошуршать по карманам его экипировки и ничегошеньки там не найти.


   - Что, уже пришел? – спросил Калиньи, радуясь в душе, - Быстренько как-то…
   - Сколько понадобилось. Я не больно-то и религиозен… - почесал локоть Ханк, и помог другу подняться со скамьи.


   Несколько месяцев спустя.
   Под конец жаркого лета солнце по привычке стучало в ставни, украдко извещая самых младных поселенцев деревни о переломности грядущего их жизнепериода. Это значит, нужно поскорее просыпаться, собрать школьные принадлежности и отправиться с родителями на долгую прогулку. В замок, что омывается водой со всех сторон.

   После того, как большая часть взрослых поверила в бессмертие главы культа, продажный староста деревни, которого не нужно даже стараться коррумпировать, устроил провокационный опрос среди населения: кто хочет попасть в рай? Дело не обошлось без высокопарной проповеди сектантов, явившихся в село по просьбе местной “звезды” Генриха Фатума. Ведь Фатум - человек, которого определенно стоит уважать, любить, и которого нельзя недооценивать. Он занимает главенствующее положение в верхушке религиозной общины, самой праведной, самой бескорыстной, самой чистой и по-хорошему ортодоксальной. Он жертвует собственным личным временем специально ради детей, собирающихся в школу, готовящихся к новому учебному году, ради их презаботливых родичей, ради их дедов, ради их бабушек, ради их гармоничного единства. Но неугомонные приверженцы христианства, с недавних пор утратившего былую актуальность, наносят вред духовной метафизической спайке. Улучшить социальную защищенность и сплотить коллектив возможно, пойдя на радикальные шаги в социальной сфере! Медлить и откладывать на потом нельзя ни в коем случае! Люди почти достигли точки невозврата, еще чуть-чуть и их уже нельзя будет спасти! Очищению подлежит то, что загрязнилось, а не потонуло в грязи.

   - Вместо того, чтобы попробовать очистить грешную кровь таких кощунников, как мы, Повелители Смерти, подобно истинным наставителям-духовникам, пытаются подсказать нам, как обезопасить душу от грехов… - убеждали детей их родители, уже изрядно “прокапанные” лжеучениями ордена, - Эти безвозмездные проявители блага, актуализируя всю скопившуюся душевную гниль, уберегут нас от ошибок наших предков. Мы должны переиначить генеалогическое древо…

   Чтобы вымолить у бога прощенье, у истинного бога, того, который обитает в замке и глубоко страдает, думая о будущем всего человечества, деревня была согласна выполнить любую волю. Но главной изюминкой стала возможность потрогать метеорит, хранящийся в лабиринтном подземелье замка. Тело космического происхождения, упавшее на поверхность Земли несколько тысячелетий назад, являлось бесценным историческим артефактом и еще одной оказанной честью, первым этапом дьявольского привилегирования.


   Ханк нашел новый нетронутый онколо домик, похоже, последний из домиков, в которых еще не “ползали” страшилища, и надыбал немного еды. Выражая неподдельную признательность, уважаемый месье Калиньи часто отшучивался и затевал разговоры о воображаемых плюсах их путешествия, словно неся больной бред.
   По пути сюда союзники неспешно прошествовали мимо скалящихся псин, голодно смотревших в их сторону. Эти собаки, то ли заболевшие, то ли здоровые, обычно бросались с лаем на встречных, а сейчас по какой-то известной лишь им одним причине уступили, проявив маломальскую воспитанность.

   В этот раз француз нашел листик.
   “Еще один, для коллекции” – и, прочитав небрежно набросанный текст, передал пергамент Ханку.


   Несмотря на неоспоримую успешность секты в переубеждении крестьян, в их переходе на сторону “правды”, отнюдь, не все семьи допустили ренегатство. Где-то четверть деревни, может, чуть больше, осталась привержена консервативным традициям и укоренённое в них христианство ничто не разрушит. Ничто!
   К тому же те, кто сохранил преданность своей прежней вере, жалеючи косились на новообращенных и относились к их новым покровителям с неприкрытым пренебрежением. И хоть никаких решительных действий по разоблачению Фатума так никто и не предпринял, все задумались - можно же сымитировать неисправность того датчика, исполнительного механизма, который встал под подозрение?


   - На, глянь, довольно информативненько – осилив письмецо, француз откинулся на кровать, устало закрыв свои глаза, закинув руки за голову, но при этом о чем-то мечтая…
   Списав слабосилие на аккумулированную измотанность, он почти исключил вариант, что мог заболеть раком…
   “Я здоров. Сейчас посплю, и все пройдет”


   Глава 6 Встреча с чудовищем

   Запись мертвого онколога – 8
   Эта заметка не содержит привычных так называемых пунктов, знакомых вам по предыдущим. Возможно, в следующий раз что-то новое и будет. А сейчас я совершу виртуальное путешествие в историю.
   Горсть крестьян с горем пополам пытается прокормиться морским извозом, и малый отряд благожелательно настроенных вояк сторожит следы одной из монументальнейших цивилизаций в истории человечества. К северо-западу от этого бесплодного склона за белыми скалами и бледно-голубыми прекрасными водами ныне загрязненной гавани, на расстоянии десяти миль в открытом море заметны очертания о. Кос. Здесь, приблизительно за четыре сотни лет до нашей эры, до того, как Триопия достигла расцвета, родился человек, заложивший истоки современной системы научных знаний и практических мер, объединяемых целью распознавания, лечения и предупреждения болезней. Гиппократ, комбинировавший отмечания с уникальным мышлением, состряпал серию шикарных трактатов, из которых мы можем узнать о хворях того древнего времени. Среди письменных достижений мэтра имеется трактат под скромным названием "О карциноме". В нем хорошо описан рак молочной железы. "у женщины из Абдеры развилась карцинома груди, и через сосок выделялась серозно-кровянистая жидкость; когда выделения прекратились, она умерла". Термин "карцинома" используется ныне для описания рака покровных тканей, а суффикс "ома" значит припухлость. Для описания опухолей Гиппократ применял также термин "onkos", и хотя он, видно, не ограничивал его исключительно описанием рака, именно от него произошло слово "онкология",
означающее только изучение опухолей. Но в современное время оно используется в качестве названия для всех отраслей, касающихся изучения рака.
   За две тысячи лет до появления первых микроскопов онкологический вердикт являл собой комбо тщательнейших наблюдений и увлекательных гипотез, поскольку тогда еще не наблюдалось средств для окончательного диагностирования болячки. Некоторые инфекции, напоминающие рак похожими разрушительными процессами, вводили в замешательства. Тем не менее, мудрый грек очевидно обладал вескими основаниями опознавать группу определенных состояний как раковые заболевания, тем более что он написал об их лечении следующее: "В случаях скрытого рака лучше не прибегать ни к какому лечению, поскольку леченые больные быстро умирают, а без лечения они могут прожить долго" (Гиппократ, Афоризм #38).
   Приблизительно в то время, когда жил Гиппократ, у жены Дария Атоссы развился рак с массивными изъязвлениями молочной железы, который женщина скрывала на протяжении многих лет, что предоставило лекарю основание написать о легкомыслии больной и выдвинуть концепцию о раннем выявлении и лечении болезни. Молчание женщины было очень легко объяснить, в любых интернет-источниках можно найти ссылку на лечение рака молочной железы методом "выжигания". Данный способ нетрадиционного лечения вселял больше ужаса, нежели хворь..
   До рождения и начала деятельности Гиппократа имелось крайне мало медицинских трудов и заметок, однако в египетских папирусах за три тысячи лет до нашей эры имеются упоминания о раковых заболеваниях.


   Проснувшись, Ханк “полакомился” остатками зачерствевшего хлеба за неимением иной пищи, попил воды из бутылки, похоже, простоявшей на столе дольше месяца. Все прилетевшее на ум толком не утолившему голод мутанту уместилось в одно длинное предложение, не нуждающееся в каком-то размусоливании.
   “Этот сухой паёк похож на боевые рационы самых днищенских американских подразделений во время спецзаданий в каких-нибудь джунглях”

   Калиньи же, проспавший больше, чем задумывал, словно воскрес: убрав с головы подушку, подтянувшись с широко распахнутым ртом, француз убедил друга, что полностью здоров и пообещал свое дальнейшее участие в нелегком противостоянии против Повелителей Смерти.
   - Я… вчера, в общем – он еще толком не проснулся, потому и страдал небольшой речевой заторможенностью, - Думал, конец пути. Но нет, судьба дала мне еще одну возможность проявить себя…
   Положив руку ОПБ-шнику на плечо, Ханк слегка сжал его и сказал:
   - Так не упусти её. Знаю, это все очень неприятно, не правда ли?
   - Все очень… - безрадостно согласился агент, и, натянув серую футболку на мощные, красиво развернутые плечи, уселся завтракать, оседлав стул задом наперед. Фрэнчу достались вонючие консервы, найденные в верхнем кухонном шкафчике, и полбутылки сильно газированного лимонада.
   “Не густо” – но, так как прежде ему приходилось терпеть голод, выдерживать длинные “трапезные дистанции”, отсутствие кухни не являлось каким-то смертельным упущением. Скорее, очередным гвоздем в гробу потенциального отпуска.


   Пятое апреля прошлого года.
   Сегодня день Католической Пасхи – день воскресения Иисуса Христа - самый древний и важный во всем церковном литургическом году. Так как большая часть жителей села набожны и очень католичны, невидимой пуповиной привязаны к старым традициям, празднество коснулось и школы. Ученики средних и старших классов принимали участие в окрашивании яиц в крапинку, а младшие (за исключением первоклашек, так как их отпустили пораньше), как и в любой другой день календаря, работали с канцелярскими принадлежностями – писали, рисовали, чертили…
   К окончанию короткого учебного дня невзыскательные педагоги расщедрились на преувлекательную сказку о мифическом чудовище, якобы проживающем в замке, на острове. Монстр высасывал из людей кровь, рассказывала классная руководительница девятого класса, а потом превращал в себе подобных. Подверженные негативному воздействию бедняги сколько-то скитались в обличии своем нелюдском, заканчивали жизнь в закоулках, в кустах, в заброшках, в местах, где их не будут искать. Оскверненные боялись, что их родные увидят, в кого они превратились, и предпочитали безвестие похоронам.


   Ханк нашел полноассортиментную медаптечку в этом же доме, немного поработал с коленом француза, кое-что сдвинул вручную (Калиньи терпел боль с небывалым усердством) и загипсовал ногу, стараясь не затягивать.
   - Надежнее тебе только в учреждении сделают… - сказал воин без страха, - Но о реабилитации сустава не забывай, и по возможности отлеживайся…
   Француз оскалил рот, сдвинув челюсть набок:
   - Спасибо – и проговорил с очень энергичным угнетением, - Хотя было бы куда лучше, если бы ты изначально ничего не ломал мне.
   - Что поделать… - беззаботно пожал плечами Ханк, - Издержки темперамента!


   Этим днем в Онколоне осуществилась доставка сухопутного груза водными видами транспорта. Сверхнавороченный катер с грузоподъемным краном, отлично выдерживающим нагрузку до двух тонн, подплыл к пристани и где-то на протяжении пятнадцати минут качественно и собранно опускал груз. Поприветствовав гостей из замка, женщины онколо лошадино загоготали, а онколо мужчины вторили им пошлым хохотом, вгрызаясь в свои руки дырявыми желтыми зубами.
   Металлический контейнер, специально созданный для безопасного переноса мутированных субъектов, смахивающий на гигантский сейф, с грохотом коснулся земли. Больные насторожливо отступили назад, разрешив владельцам катера вольно распоряжаться их имуществом.

   Гонцы ордена использовали напрокат несколько домиков, чтобы разложить там компьютерную аппаратуру, нужную для сдерживания “субъекта” на случай попытки к бегству или проявлению агрессии, которая может перелиться в неуправляемую ярость и тогда уже над зверем потеряют контроль сами разводчики. Они, к слову, не носили никаких “маскарадных” ниндзевских костюмов, парни с оружием довлели к не шибко затейливому унифицированному обмундированию.
   Самый трепетный член группировки, тридцатилетний афроамериканец с маленькими наколками на пальцах, брал программистские хлопоты на себя, никому ничего не доверяя и лишь иногда поручая друзьям самые элементарные задачи:
   - Смотрите сюда, при установке программы на компьютер отображается соответствующая шкала процесса. Поняли, да? Когда инсталляция подойдет к завершению, позовешь меня! – попросил негр устало курящего мужичка в леопардовой панаме, - Оки?
   - Да-да – покладисто буркнул водитель катера, - Не засну, не волнуйтесь…
   - Будем надеяться…


   Через несколько часов.
   Ханк и Калиньи обретались в деревне до шестнадцати сорока, а к пристани подобрались только, услышав отрывистый треск коротких автоматных очередей и одиночных выстрелов. Судорожно передернув затвор пистолета, приготовив гранаты, вытащив винтовку, француз выдвинул самое вероятное предложение из всех возможных – кого-то “скосили”. Вскоре снизу донесся глухой стук тяжелого тела о землю, болезненно
ударивший по барабанным перепонкам… и такой же ошеломительный крик, который, создавалось устойчивое впечатление, стоил кричавшему голосовых связок.
   Воин без страха предложил проверить, чем увенчался “обмен любезностями” и стал дожидаться согласия напарника, которого сперва одолевали едкие сомнения насчет трезвости данной идеи, но позже он преисполнился пофигизма, махнул рукой и сказал “а почему б не сходить? Что ценного я могу потерять? Всего лишь скучную жизнь?”.

   Придя на уже стихнувшие импульсивные крики, мутант и ОПБ-шник увидели следы недавней схватки. Вырисовывалась картина не для слабонервных: разорванные трупы животных, онколо и каких-то парней, куски, которые воедино собрать уже не выйдет, полеживали в самых разных местах. У воды, на траве, рядом с катером…
   - Не очень-то похоже на почерк медлительных деревенщин. Неужто в английской бездне завелась какая-то другая разновидность ублюдков? – неоптимистично изрек фраппированный мистер Калиньи, - А, дружище?
   - Завелась-завелась – не стал утаивать Ханки, - Я уже встречался с настоящими монстрами, так что… - и недавняя стычка с Онколото выступила на поверхность памяти сама по себе…

   Сосульки шмякались рядом с его ухом и разлетались мелкими брызгами.
   Злоуханное махинище небыстро и с предвкушением опустило щупальце вниз. Этот подвижный придаток смрадины крепко объял шею застопоренного “спелеолога” и, планируя задушить, потянул сопротивляющееся тело вверх. Другое щупальце, импрегнированное не меньшим вонизмом, как черное облако, обкрутило талию, не давая возможности вырваться.
   - Прости, дружок, я все прекрасно понимаю, но ты не в моем вкусе! - пальцы, становившиеся бесполезными из-за многочисленных переломов передних конечностей, смогли дотянуться до неудобной кнопки ручного фонарика.

   - Почему решил рассказать о красавце только сейчас?
   - Берег твои нервы. Подобные пикантности не всем по душе…

   Пока никакой “косолапой” опасности не возникло, иностранцы осмотрели прибрежные домишки. В двух из них, на столах, лежали аппаратурные наборы, предназначенные для выполнения какой-то секретной функциональной задачи. Вещи, использование которых требует от человека IQ с уровнем чуть выше семидесяти, не могли принадлежать лопоухим валенкам из Онколона.
   Машинально хватая компьютерную мышь, а глаза упирая в монитор разряжающегося ноутбука, француз саданул картечью свинцовых фраз:
   - Шалунята пытались привести в действие некий защитный механизм! Но с поставленной задачей не справились. Что-то пошло не так, не по задумке, и предполагаемые авторы погибли от рук… собственного произведения! – Калиньи дружил с компьютерами с малых лет, взламывал сайты и писал программы, - Улавливаешь суровую иронию?
   - Меня давно не тянет на смех – неулыбчиво сознался наемник, вслед за другом направив все внимание на всплывшую табличку с надписью ERROR (ошибка) и скрытую за ней черно-зеленую загрузочную полосу, - Ты у нас гений, начинай озвучивать предположения. Полетела система безопасности или что-то в этом духе?
   Напарник покрутил пальцем у виска и, немного покорчившись, рассыпался в догадках:
   - Боюсь, причину сбоя определить уже не получится, так как контейнер, многооборотная тара, в которой переносили нечто, капитально поломана вместе с находящейся рядом панелью – потом неопределенно мотнул головой и нервно задергал плечами, - Парни могли банально не рассчитать, может, напряжение оказалось недостаточным, и хреновина вырвалась из плена, может, проблема в чем-то другом…

   Пробыв у черта на куличиках без малого два дня, они отметили переменчивость климата, будто погода сошла с ума вместе с народонаселением поселка: только солнце отправилось на заслуженный отдых, как подоспел дождь, быстро набравший обороты до беспощадного грозового ливня. Это, в общем, для многих было предпочтительней и по-человечески ближе занудной и обложной весенней мороси, но при ныних обстоятельствах не особенно радовало.
   Ничего не добившись за два часа сидения за чужим ноутбуком, Ханк и Калиньи только закончили собирать неиспорченное оружие с трупов, как один внезапно принял довольно смелое решение о невозвращении в деревню. Идея наемника затаиться, выждать то, что разрушило тару изнутри и порвало в хлопья двадцатерых человек (может,
и больше), и нанести неожиданный сокрушительный удар по тваренции звучала притягательно. Долго ломавшийся француз сказал, что останется с ним и с радостью подстрахует.


   Актуальное предложение забраться в катер, буквально требовавшее словесного выхода, поступило от ОПБ-шника ровно в час ночи. Мутант даже удивился, что в кои-то веки, хоть кто-то из них озвучил давнишнее желание обоих.
   - Холодное пиво, газировка, фисташки… Представь, если там стоит мини-холодильник! – агент умело подзуживал-поддразнивал Ханка, - Все это добро должно принадлежать нам, без вариантов – но сам планировал остаться в укрытии, - Слушай, если ты не нагруженный монашеской моралью скопидом, то, конечно, не откажешься от замечательной возможности промочить горло пивом…

   Ночка сложилась на диво (до встречи с монстром) приветливой, лес переполняли птичьи голоса, и даже деревья шелестели листвой, съеживаясь от мокрой прохладцы. Невзирая на натуральный опупический проливняк, временами молкнущий, но сохраняющий интенсивность, природные звуки оставались слышны и годились для телефонного рингтона.
   - Ты наглец, знаешь об этом? – сравнив свою силу и силу фрэнча, наемник пошел на серьезные уступки, - Если я там что-то и найду, то, учти, получаешь только четверть добытого…
   - Ладно, вали уже – невесело прошушукал Калиньи, пряча за спиной банку колы, - Мне, знаешь ли, плевать на угрозы… - и когда Ханк ушел “на разведку”, громко хлопнув дверью, он без зазрений совести её опустошил.
   “Счастье-то какое”


   Учителя описывали чудовище из сказки, как “трехметрового волосатого мужчину, увеличенную, но в остальном точную копию лесничего и хранителя ключей из Гарри Поттера, Хагрида”. Руки его похожи на безобразные ветви пожухлых деревьев, ноги – на толстенные дубовые стволы, а испить невыразительность взгляда, малосодержательность и опустелость, не помешает даже густая борода, достающая почти до пояса. Достаточно посмотреть великану в глаза, в огромные, как бильярдные шары, очень неудобные, с застывшими зрачками-“наклейками”.
   “Вдыхание сводящих с рассудка аромата несуществующих трав, приостановка реальности, замедление жизни, льющиеся через край кабацкие мысли... Перед тем как перешагнуть через порог металлической двери, ведущей к вечности, вы обернетесь и поймаете на себе пристальный взгляд хозяев замка. Ни одна скула на их лицах не дернется, а вас перекосит, и вы поймете, что были жестоко обмануты…”


   Ни газировки, ни фисташек, ни пива, ничего съестного и тем более вкусного Ханк не находил, сколько бы не рылся. Катер, оставшийся без водителя, был абсолютно пустым, как и большинство домишек в деревне. Только записка самоубийцы-онколога, восьмая по счету, мало-мальски оправдала эти десятиминутные поиски.
   “Сейчас заценим. Надеюсь, это не бесполезный экскурс в историю, как прошлая писулька”
   Пальцы, трущиеся об шершавую поверхность бумаги, призамерли, взяв пример с других частей тела.


   Запись мертвого онколога – 9
   Дабы резко отойти от исторического тона, я постарался сделать вступление максимально коротким, и уже на первых строках озвучить главную тему - эксперименты. Вот многие бы стали утверждать, что успехи генетики человека обеспечены технологиями, предполагающими вмешательство в геном человека, в биологические процессы. И это бесспорная правда. Но, в таком случае, и инцидент в Англии не должен будет отпугнуть человечество, если, конечно, происходящее здесь когда-нибудь всплывет наружу и мир узнает о кусачей пятой стадии. Все-таки, мне кажется, я немного отошел в сторону этических вопросов медицины и науки. Пора мне накарябать информацию про самый нестабильный и, скорее всего, провальный проект Повелителей Смерти – Онколозавр.
   1 - Онколозавр был получен путем скрещивания ДНК больного меланомой с ДНК-структурой Онколото. Меланома, по-другому Меланобластома - злокачественная опухоль, развивающаяся из меланоцитов — пигментных клеток, продуцирующих меланины. Наряду с плоскоклеточным и базальноклеточным раком кожи эта дрянь относится к злокачественным кожным опухолям. Преимущественно локализуется в коже, реже сетчатке глаза, слизистых оболочках, таких, как полость рта, влагалище и прямая кишка. Сближение с Онколото смогло до неузнаваемости преобразить базовые свойства Меланомы, что не замедлило отразиться на подопытном.
   2 – Браннон Ходжез, педофил и убийца, был приговорен Верховным судом Великобритании к смертной казни, но незадолго до исполнения назначенного приговора его похитили. Как выяснилось, к данному преступлению причастен ранее упомянутый
глава культа Повелителей Смерти. Остается загадкой - имеет ли Фатум связи среди высокопоставленных должностных лиц США или главсектант добился успеха благодаря мастерству и щепотке везения.
   3 – польза Онколото заключалась не только в размножении духовно преданных марионеток, в доведении онколо до совершенства, в возвращении разума, в возвращении памяти, но и в создании идеальных орудий для убийства, идеальных ассассинов и одновременно живых существ. В обычное время Браннон выглядит как чрезмерно упитанный, лысый мужчина с бородкой и в кофте, а когда ему нужно кого-то убить, наружу выползает меланома, сама опухоль. По сути, нынешний Браннон – сожительство, симбиоз, в нем совместно уживаются два монстра. Один, собственно, сам Браннон, убивший шестерых детей во время поездки в Германию, люди так не поступают, а второй… в общем, я уже все написал.

   “А второй… – Ханк попытался закончить за автора, - Меланобластома?”


   Калиньи мучился от последствий недосыпа, склоняющих к полной безответственности. Лихорадочно стуча по липкой клавиатуре ноутбука с мотивом возобладать над докучающей сонливостью и смешно дрыгаясь, он часто посматривал в окно. Дверь в домик была открыта, так что шум дождя и регулярные грозовые “бомбардировки” не давали ушам расслабона, а, значит, напряжение терпел и мозг ОПБ-шника…
   Но вскоре наступила точка кипения, и француз расхотел греть ягодицы и дальше. Бесцельное прозябание при осознании, что ты способен на нечто большее, начало конкретно вымораживать.
   “Лучше попасться собачкам на завтрак” – не выдержав натиска суеты, Калиньи открыл еще одну спрятанную банку и вышел на улицу, вздумалось малость подмыться, да устаканить шаловливые мыслишки…

   - Дружище, ты там скоро? А то я уже что-то занервничал… - надеясь разглядеть в округе признаки Ханка, который вызвался исследовать каждый дюйм местности и, видать, задержался, в ответ он получил только тихий, отдаленный, но не прекращающий возрастать лай, издаваемый помирающими от рака псами, наводящий печаль сильнее скорби.
   Невзгода, тиранично захватившая провинцию, препятствовала благорастворению воздухов, прогоняя все потуги позитивных эмоций. Идилличность начинала цвести, как луговая ромашка, обзаводилась яркими бутонами, как суккулентный гимнокалициум, а потом… вяла, только-только становясь красной (от слова красивой). Заколдованная деревня противилась благоденствию и мешала позитиву распускаться, в чем ощущался промысел изгнанного ангела…

   Выискивая усталыми глазенками не вовремя запропастившегося Ханка, месье Калиньи обнаружил на фоне немеркнущей ночи широченную фигуру, закрывающую собой крыльцо соседнего домика. Длинноволосый полуседой верзила с обрюзгшим расползшимся лицом и вторым подбородком маниакально пялился на фрэнча, плененного редкой оторопью. Верзила сделал несколько шагов вперед, остановился, зевнул. Неровная шаркающая походка, косолапая, нездоровая, согбенная спина и мешковатая одежда, землисто-серая (как и у большинства онколо) кожа и яростный медвежий взгляд – “Хагрид” повиновался исполнить священную волю повелителя, дарователя бессмертия, ангела-бога, всемогущного Генриха Фатума! Самая важная вещь, которую необходимо не выпускать из головы, а хранить до успешного осуществления цели, проматывалась в сознании пестрой лентой и озвучивалась детским писклявым голосочком, противоречащим свирепому имиджу Ходжеза.
   - Убить чужаков! Убииииить! - одолеваемый маньячной жаждой “Хагрид” с явно нездоровым выражением, которое сопровождалось олигофреничными бровными сдвигами, поперся на француза.

   Беретта, являвшаяся своеобразной палочкой-выручалочкой агента из любых дрянных ситуаций и его неразлучным спутником, хлопнула шесть раз подряд. Один из выпущенных пистолетных снарядов угодил амбалу прямо между глаз…
   Не получив желанного результата, боец ОПБ застыл в изумлении:
   - Матерь божья! – и еще долго не мог сдвинуться с места, - Что ты за хрень-то такая?
   “Хагрид”-Ходжез-Онколозавр снял прилипшую к переносице пулю и, издав хриплый короткий смешок, сжал приготовленные кулаки.

   Монстр опрокинул Калиньи выносящим ударом, поднял за лицо, которое смял грязной землистой ладонью. Попытавшись выдавить жертве глаза, но, не справившись (потому что француз удерживал пальцы великана), экс-педофил отшвырнул его на несколько метров. Агент приземлился на ребро шероховатой доски, сильно ударился копчиком, содрав немного кожи. Береттка валялась слишком далеко, чтоб пытаться добраться до неё.
   “Вот черт”
   Тем более “Хагрид” и сам не был прочь помочь иностранцу в исчерпании припасов: дылдак засунул компактное солоноватое на вкус дуло самозарядника в разинутый рот, загодя проверив предохранитель. Весь мир вокруг них словно замер. “Хагрид” израсходовал оставшиеся в обойме патроны, опустив массивную угловатую голову вниз. Как и замышлялось, ни одна из пуль никак не навредила, не пробила затылок громадины, чья экспонированная неубиенность обезводила последние гаснущие надежды…

   Калиньи предельно напрягся, прижался к бруску и закрыл глаза, отсчитывая мгновенья до наступления безотрадной развязки. В нем все заиграло траурным хором!
   - Умриииииии! – бешено кричащий Онколозавр высоко поднял ногу, готовясь раздавить горло француза.
   И если б не Ханк, появившийся в самую последнюю секунду, заслонивший узкую область пространства между ними, то драгоценного агента пришлось бы часами соскребать с подошвы сенсационно большого ботинка.
   - Ты что-то сказал…? – отбросив видимую комплиментарность, воин без страха воткнул ножи в шею, которая казалась отсутствующей, и силой пододвинул старину “Хагрида”. После скоротечного визжания, непроизвольно испущенного монстром, дуэль двух “не совсем людей” продолжилась уже без постороннего участия. Оказавшись бесполезной обузой, француз с грехом пополам дополз до домика и более не смел высовываться.
   “Пойду-ка посижу, попью газировки, что ли, а они пусть сами там разбираются. Еще меня приплели”

   Меж тем битва шла в самом разгаре.
   Ханк активировал припасенные на черный день остатки кошачьей маневренности, акробатично запрыгнул на скучавший контейнер:
   - Или мне послышалось!!! – и, ухватившись двумя руками за рукоятку меча…
   “Я с ним справлюсь” – спустился обратно.

   Мигом позже Онколозавр нащупал эту же рукоять у себя, нашел её торчащей в заросшей груди. А край клинка предвещающе выглядывал из тучной спины, ярко вспыхивая в отсветах молний. Из пробитого лезвием места струей брызнула жидкость, по цвету и консистенции напоминающая моторное масло, которая заменяла кровь. Запекшиеся на воротнике и штанах многочисленные подтеки говорили о недавних, безусловно, легко перенесенных боевых ранениях. Но, так как в жизни здоровяка гигиена занимала едва ли не самое последнее место, то его повседневное облачение до сих пор не было предано стирке.
   Потихоньку вытаскивая рубящий-колющий предмет из своей богатырской грудной полости, Ходжез не переставал самоутверждаться, свистя, махая бородой и приговаривая любимое:
   - Умриииииии!

   “Все еще жив?” - признав данную попытку пучинной, а принятые меры недостаточно жесткими для столь претензионного бой-антагониста, Ханк не растерял ни уверенности в себе, ни страстного желания надрать гнусу зад.
   - Отдай игрушку, это не принадлежит тебе. Будет лучше, если я получу её обратно, и, причем, в ближайшее время – наемник аффектированно несколько старомодно сбавил интонацию и, нахмурив брови, изобразил на лице безграничную занятость осмотром ускользнувшей к врагу “игрушки”, - Ну, все, перестань, давай договоримся. Я не буду тебя…
   - Умриииииии! – к несказанному счастью иностранца, его меч сохранился целехоньким, хоть и остался на треть в теле дылды. “Хагрид” отказался от каких-либо последующих взаимодействий с клинком, посвятив каждый миллиметр Своего Тела, Душу и Дух Богу, тому, что прятался в нем, командовал педофилом и развивался.

   Онколозавр низко нагнулся, раскрыл рот нараспашку и вывалил язык, усыпанный миниатюрными прыщевидными пупырышками. Назревающая физическая революция,
которая долго откладывалась из-за обыкновенной ненадобности, проступила бурлением, потрескиванием, обильным выходом газов через прямую кишку и начисто закрепостила волю приговоренного. Из поломанной при чрезмерном сдвиге челюсти “Хагрида” выполз, небось, король всех глистов: змеиновидный угрехвостик, обтянутый человеческой испорченной кожей, превративший тупорылого детонасильника в свою защитную цитадель, был ожившей меланобластомой, а т.к. это уже неразделимый симбиоз двух монстров, мистер Ходжез психологически не мог обойтись без пигментной гадюки.
   И все бы ничего, да только меланома росла, создавая сожителю массу неудобств, сдвигая еще больше…

   Мутант стоял, как вкопанный, наблюдая за гибридической схваткой двух видов. Даже подземный обитатель не сумел произвести на него такого неординарного впечатления, что на ура удалось Онколозавру. Когда “тактическая рокировка” подошла к концу, от Браннона Ходжеза, очередного раба, посланного на смерть, уцелел лишь рваный скарб, который ничей язык не повернется посчитать за одежду.
   Меланобластома достигла размеров парагвайской анаконды, обвила сожителя кольцами и, достав до бороды своей головкой, черным безглазым и безносым кончиком с красненькой гнойной точкой, залезла в ушное отверстие. Роковая предательница, сгубившая того, кто несколько лет подряд её вынашивал, также вольно распрощалась и с собственной жизнью, оставшись без добытчика пищи и полезных веществ. Самопожертвие, имеющее под собой высший благонравный мотив, самопожертвование Во Славу Рода Сего!

   Стараясь отойти от просмотренного зрелища, Ханк наконец-то дотумкал:
   “Выходит, та кровь принадлежала не жирдяю, а опухоли” – и, дособрав остатки воли в кулак, полез забирать из пожеванного педофила свой меч. Однако позже, как подчеркнула его легендарная чуйка, "произошел ряд негаданных событий” и дело приняло совсем другой, еще более скандальный поворот.


   Базиль Калиньи мучился, держал обе руки за спиной, ежеминутно бегал с места на место, и бормотал, вспоминая все, связанное с медициной и учебкой:
   - При любой травме копчика ушибленное место рекомендуется как можно оперативнее охладить с помощью холодного компресса. Хм, забавно, только где найти грёбаную влажную повязку? Дожил! Ничего уже не соображаю… - поиски компресса могли занять от пяти минут до получаса притом, что вялость и разморение, добивавшие фрэнча на протяжении всего вечера и первой половины ночи, почти взяли верх. Плечо, нога… теперь еще и нижняя конечная часть позвоночника претерпела поломку! Весь потрёпанный, Базиль невольно подумал о превратностях судьбы и о том, как неожиданно изменяет свой ход колесо фортуны.
   “Весна - самая удачная пора задуматься о своём здоровье, наиболее благоприятный период для очистки организма от накопленного за год дерьма”

   Увечный ОПБ-шник, отталкивающе смакующий свое изнемогание, едва лишь уселся за ноутбук, на старый лад завертел указательной стрелочкой, как по душу агента нагрянули новые заботы. Битва полумонстров, неизвестная судьба воина без страха и прочее, имеющее отношение к недавним выжиданиям, практически выветрилось из башки ненадежного лягушатника, распространителя гривуазных побасёнок. Одначе громкий и настойчивый стук, призвавший к ответственности и одновременно обрадовавший, оторвал его от компьютера.
   Немного пораскинув логикой, Калиньи пришел к выводу:
   “Если дверь не выбили, а постучали, что для не подвергавшихся обтеске деревенских простаков очень нетипично, стало быть, бородач лежит в нокауте” – и открыл дверь.

   Насквозь промокший, заляпанный кровью, своей и не только, помятый, исцарапанный Ханк, едва державшийся на ногах, прыжком ввалился внутрь и, бормоча в полуслух что-то бредовое, расположился на полу. Признательный ему за спасение, за неоднократную выручку и поддержку, о какой никто не посмел бы просить, француз проявил все самые человеческие качества: помог тяжко раненому разместиться на кровати, дал спрятанной колы, принялся ахать и расспрашивать о судьбе малокультурного вахлака:
   - Что с тем недоразвитым, который напал на меня? Ну, с тем, который чуть меня не кокнул… - разглядывая тканевые повреждения, способные устрашить, как людей, категорически непереваривающих вид свежей кровушки, так и малоопытных хирургов, Базиль неприлично таращил глаза и бессмысленно вертел головой во все стороны, - Ты с ним расправился? Или стоит ждать улётного реванша?
   Несмотря на, вроде, неутраченную способность пользоваться устной речью, на не прекратившееся сердечное биение и вполне себе эффективно функционирующий мозг, на общую работоспособность органов, лежачий сгорал от боли, раздирающей снутри Невыносимой. Неуемной. Не берущей взаймы. Не идущей на самые пустяшные компромиссы…
   - Она во мне… - собрав все остатки силы, дабы благополучно закончить предложение, Ханк тем самым подписался на усиление мучений, о высвобождении агонии не могло идти и речи, - Эта тварь проникла в мое тело. Помоги, разрежь живот! Уууух… - каждое произнесенное слово отдавалось ударом по почкам, толчком, нейтрализующим попытки приподнять голову.
   - Что? Я не понял… - Калиньи сделал туповатый вид, хотя и в правду ничего не понимал. Он очень хотел возблагодарить мутанта, воздать должное, но боялся, что не сможет ослабить шок и получит труп, а с ним – и чувство вины за нерасторопность, - Тварь? Ну, же, говори!
   Заходясь удушьем в подступающем приступе одурения, чувствуя, как тошнотворный страх рушит надежду из-за того, что органы пищеварения сильно трясутся, воин
раздобрился на развернутую инструкцию для начинающего хирурга:
   - Возьми режущий предмет, любой из того, что есть под рукой, сгодится почти все… - но слишком затянул с интервалами, - Разрежь! Выпусти мне кишки, ну, же, не тормози… - его указания казались безумнее некуда, однако, он знал, о чем просит, - Еще немного и тварь возьмет меня под контроль, тогда я убью тебя и займу место того дуботряса…
   - Сейчас-сейчас! – нервно задергался поторопленный фрэнч, начав искать глазами какое-нибудь “средство” с протыкающим элементом, - Только сопротивляйся, не смей поддаваться ей! Я знаю, ты можешь! Я в тебе уверен!
   - Да давай быстрее, дебил! – Ханк уже, кашляя, отхаркивал мокроты с кровью, - Уммммм… - и яростно бился затылком о железное изголовье кровати.

   - Колись, что с тем уродом? Ты укоротил ему бородку?
   - Нет, уродом покормилась его же зараза!

   Не определившись, какой “инструмент” практичней использовать, но, дабы не медлить, ОПБ-шник схватил сразу два ножа, приполз на коленях к кровати и немного замешкался:
   - Что-то не понял, тебя резать вертикально или горизонтально?
   Не имея ни сил, ни желания повторно инструктировать несносного соратника, наемник взял его за кисть руки, рассвирепело крикнул:
   - Поехали! – и не без чужой помощи распорол кожу на животе, сделав глубокий “карман”, позволяющий достать до внутренностей. Чтобы перекрыть гадине все возможные пути отступления, пришлось провести еще две толстенные полоски, и со стороны ранее трусившего Калиньи почувствовался реально большой вклад!

   Продольный надрез шипел и пузырился желтой канареечной слизью. Это значило, рак обосновался так крепко, что уже отложил свою “мякоть” и полноценное извлечение инородного подвижного органа займет уйму времени, отнимет много нервишек. Готовый к операции, Ханк предпринял все необходимые меры для сохранения целостности оконных стекол в деревне, оскалился, оторвал кусочек от наволочки, взял зубами и зажал челюстью.
   “До свадьбы заживет” - аккуратно утопляя руку в образовавшейся складке, антигерой добрался до скользких, округлых кишок.

   Француз отер пальцами окровененную щеку напарника, мучающегося от пробивного сопротивления меланобластомы и попыток отогнать постепенно накрывающий обморок. Он систематично подбадривал его, щелкал пальцами для проверки реакции и долдонил шаблонное:
   - Не смей отключаться! Понял? Я здесь!

   Нащупав мерзавку, запутавшуюся в раздутых от плохой жрачки “колбасках”, Ханк обхватил настырную опухоль обеими руками и резко потянул на себя. Поврежденная часть требушины, которую залечить будет сложнее всего (ведь для этого еще нужно вставить кишки на место), вышла наружу вместе с гнидой. Когда на мастера самооперирования смотрела уже не часть крохотной мордашки, а вся головка, тот сокрушенно покачал головой и сжал кулаки:
   - Почему так быстро сдалась? – жидкая кашица потекла между пальцами…

   Усмиривший надоедную змеюку одним верным движением, мутант расслабил мышцы, повелевая себе выжить. Через полмгновенья зрачки закинулись вверх, а изо рта, чего стоило ожидать, всплыла подноготная “растерзанного в прах” живота. Белая пена, желтая гадость и кровь… Обеспокоенный голос француза перестал быть слышен, превратившись в невнятный гул, который тотчас же смерк. Затем воцарилась повсеместная тьма…


   Воину приходилось импровизировать, искать выход за считанные мгновения, неся при этом колоссальную ответственность за безопасность сибирских детишек. Бесы шмаляли, из самых разных пушек, не жалея боеприпасов.
   Осмелившись выглянуть из-за угла деревца, Ханк увидел трогательную картину - умирающего мишку, еле двигающего лапками. Было ощутимо, медолюб сопротивлялся до последнего...
   “Прости, что не спас, собрат”

   Уснув и переместившись в ненастный морозец, который все же лучше британской глухомани, мутант оглянул бескрайние просторы Сибири и пожалел, что… не сможет там остаться.
   Мечты и глупые надежды отошли на второй план, а на их место наконец-то вернулось осознание реальности происходящего, как и временно утерянные индивидуальные способности вроде обостренного обоняния, не стали долго обходиться без хозяина. Высунул ли француз “кляп” изо рта, вставил ли кишечник обратно и какая участь постигла любительницу чужих животов – Ханк закидал себя горой вопросов, из-под которой потом мечтал выбраться. И несколько вещей, обязательных для наслаждения “счастливым финалом жизни” и ‘возрождением”, потеряли свою привлекательность: Калиньи сидел перед ним, на стуле, и строил крайне недовольную рожу. Глазки француза возбужденно запрыгали вокруг него в надежде услышать похвалу из уст самого воина без страха:
   - Поздравляю, ты еще более живучий сукин сын, каким я всегда представляя тебя! – но затем недовольство сменилось улыбкой, - Провалялся почти сутки, и… как видишь, до сих пор находишься на грешной земле.
   - Не спеши меня списывать со счетов – наемник проверил гладкость своего уже затянувшегося пуза, и наполнился безмятежным блаженным спокойствием, - Значит, все зажило без рубцов, без осложнений? Шикарно…
   Агенту нечего было добавить, кроме вышесказанного, и заключительным неопровержимым доказательством абсолютного триумфа над Онколозавром стал дурной привкус во рту, свидетельствующий о том, что змеевидная опухоль находится в стадии разложения и уже вряд ли восстанет.


   …Онколо по очереди выходили из церкви, не толкались и не толпились, как всегда, а с ранее невиданной осторожностью, пропуская сородичей. Прошедшая служба (если так можно назвать двухчасовое пребывание в состоянии угнетенной прострации) чертовски утомила предсказуемым однообразием и, вроде, все договорные обязательства на сегодня были выполнены, дань почтения основателю милосердной верховной организации была отдана. Зомбированные сбросили “зажимы” и ощутили какую-то неполную свободу.
   Человек, следивший за поддержанием культурных ценностей и религиозных объектов в селище, строго наказывавший онкобольных в случае неподчинения, являлся приближенным самого Фатума, цель которого, баланс во всем мире, традиционно
осуществлялась на высоком уровне. Конрад Найджел прошел обряд посвящения в элитную консорцию, британца обрабатывал сам Онколото, накачивал в него килограммы рака, это - колоссальная доза суперсилы! Онколото просунул уменьшившийся хвост в рот ортодоксального фанатика Найджела и передал ему частичку себя.

   Покинув пещеру реконструированным, выдрессированным, посвежевшим, словно феникс, родившийся из пепла, Найджел привык пасти онколо, как овечек. Ему доставляло умиротворение и поистине незыблемую радость чувствовать себя в седле при езде в закрытом манеже (образно выражаясь) и командовать этим пролетариатом. Когда “пастух” был счастлив, то считал это счастье даром Господа, а себя – единственным по-настоящему достойным такого дара, сектант понимал, что оказался в прекрасных условиях и о чем-то большем просто не осмеливался грезить.
   Вчерашний и позавчерашний дни убедили изверга в необходимости перевоспитания покорливых, но невыносимо тупых крестяшьек. Использованные бранные выражения “Пошевеливайся, пиноккио недоструганый!” и “Что тянешь, бесполезная сучка?”, может, и не аттестовали Найджела, как предельного интеллигента, они были до безобидности мягкими относительно других “комплиментов”. К тому же далеко не все работяги оставались целехонькими после многочасовых понуканий и надзирательств – менее трудоспособных пытали, между пальцев клали карандаш и ломали, избивали, скармливали их же питомцам, которые в приступе непреодолимого голода не отличали хозяев от прочего мясца. Собаки на пятой стадии рака выглядели позловещней людей с идентичной болезнью, что вызвало у надсмотрщика праздный интерес и родило идею использования четырехпалых онколо в боевых и сторожевых целях.

   - Выы… - один из стариков, “воскресших” позднее большинства, все терся возле мистера надсмотрщика с раннего утра. Того это начинало малость подбешивать, - Выыы…
   - Что ты скулишь? – Найджел, совестно исполняющий обязанности старосты деревни, справляющийся с любым поручением секты, вскоре не вынес и одним движением сломал больному шею, - Хотя уже неважно… - брезгливо отшвырнув обмякшее тело в сторону, привилегированный расплылся в алчной улыбке и стал расписывать в уме все прелести присоединения к ордену:
   “Еще несколько лет преданной службы, еще немного потерпеть… меня пропустят во дворец империи и вручат ключ к дверям бессмертия”


   Глава 7 Конрад Найджел (часть 1)

   Ханк второй день шел по следу высокорослого британца, предположительно, имевшего наиболее тесную связь с владельцами замка. Замечая за собой слежку, цель каждый раз исчезала, будто превращалась в пар, и к ней никак не удавалось подобраться. Сколько воин не предпринимал попыток прижать “пастуха” и сколько тактик не отрабатывал – все без толку! Тогда он, размышляя, как профи, принял непростое для себя решение развести беспорядок.
   “Не хотелось бы наводить шум, но иначе не выйдет добраться до старосты”

   Очередной приход иностранца прервал разговор двух черномазых колхозников, заставил дикарей поднять с грядки вилы и напуститься. Заранее простив себя за убийство, наемник отобрал сельскохозяйственные принадлежности у деревенщин и сминусовал их. Забилась тревога, поставившая на уши весь Онколон, давшая воину хороший шанс на встречу с вечно убегающим Найджелом, который, если хочет сохранить преданность секте, обязательно должен будет вернуть прежнюю идиллию.
   Примчавшиеся на подмогу соверцы обнаружили обездвиженных Рэнди и Фуллера.
Вилы, воткнутые в их туловища, мотивировали онколо обратиться за советом к старшине.


   Мягкое, ещё не ослепляющее солнце показалось над горизонтом. Оно выглянуло из-за невысокой горы, окрашивая серое небо в нежно-голубой цвет. Птахи запели, жуки зажужжали! Природа, ненадолго очищаясь от проклятья, включала второе дыхание и цвела порознь.
   - Как прошла прогулка? Хотя, постой, лучше в подробностях расскажи, чего ты добился, прошатавшись полдня черт знает где… - Базиль Калиньи начал потихоньку свыкаться с хронической молчаливостью Ханка, но иногда, чувствуя трудность в общении, становился жутко приставучим, - Сколько мы еще проторчим здесь? Месяц? – и лез с бесконечными расспросами.
   Воин без страха меньше всего любил перед кем-то отчитываться, а сейчас и вовсе лег, ничего не сказав другу, кроме короткого предупредительного:
   - Отвяжись…

   Проклятье, так или иначе, брало свое, подавляя природу и переделывая контекст окружения: загрязненное озеро с плавающими на поверхности трупами рыб, птиц, людей; сверхъестественно громкий скрип, которые издавали заброшенные детьми старенькие ветхие качели, а также облезлая краска на стенах, заросшие пылью и паутиной окна, почти не пропускающие свет, а также развалившиеся ступени лестниц, искореженные и исчерканные – это и многое другое доказывало властность проклятья. И, казалось, болеют не только живые организмы, но и все остальное.
   Калиньи мучило кое-что, предмет чего он долго не решался затрагивать, и о чем попытался поговорить только сейчас:
   - Скажи, это правда? - оказавшись в плену бушующих противоречий, француз царапал пальцы, цеплял запястья, хватался за локти.
   - Что правда…? – воину без страха уже битый час не удавалось вздремнуть, то черные негативные мысли доканывали, то агент, обещавший не лезть, забывал обещание. Немалую роль играла и сама кровать, не блещущая ни дизайном, ни особым удобством, как, впрочем, и все в этом доме, как во всех домах Онколона!
   Очевидно нервничая, ОПБ-шник сменил исходное положение рук:
   - Ну, то, что… ты имеешь причастность к нераскрытому двойному убийству в Испании?
   Сей вопрос, заданный не впопыхах, а с похвальной собранностью и подготовкой, неслабенько огорошил наемника:
   “Что? Откуда он знает? Я же никогда о своих подвигах не распространялся” – и заставил простить вновь побеспокоившего Базиля, чтобы только выяснить:
   - Кто тебе сказал?
   И Базиль опять перевернул напряженную обстановку, разворачивающую внутри Ханка:
   - Ты сам.
   - ??? – наемник настолько потрясся, что не сразу поверил услышанному, - Так, погоди, все нормально. Теперь, пожалуйста, потрудись уточнить, когда я такое говорил?
   Напарник поднёс к губам сжатый кулак и тихонько кашлянул. Ему, предвещающему шквал критики, хотелось избежать конфликта, а для этого стоило выложить “все карты на стол” и в дальнейшем обходиться без сокрытий и утаений, измерений и ограничений…
   - В бреду! – ответ, как ни странно, показался более-менее реалистичным. Уничтожив меланобластому, Ханк затонул в полусне и несколько минут подряд неторопливо выкладывал правду, - Состояние, мешающее контролировать поток мыслей, продлилось достаточно долго. И за это время я узнал все филигранно скрытое тобою.
   Участки вокруг глаз мутанта намокли солеными каплями:
   - Браво, теперь у тебя есть веские причины не помогать мне… - а сам он отвернулся к стене, желая скрыть слезы.
   Не собираясь разводить дискус о морали, Калиньи красиво вытащил сигарету из подзабытой пачки и как-то по-особому звонко щелкнул языком:
   - Думаю, сейчас это уже неактуально – слукавив во благо, как он считал, можно сохранить не только дружбу, но и улучшить настроение товарища, что особенно важно в их не самой простой ситуации. Поэтому французишка предпочел не развивать тему спорных поступков Ханка, - Да и потом, от промахов никто не застрахован!
   Мечник позволил себе не согласиться:
   - Убийство большого числа женщин, инсценировка суицида, умышленное причинение тяжкого вреда здоровью лицам, неспособным к оказанию сопротивления, едва ли
поддаются оправданию – твердо стоя на своем, выдвигая для обоснования своей позиции свинцовые аргументы, - Отбивать вскидчивые атаки совести легче, когда продолжаешь убивать…
   - Не знаю, не знаю, ты убедил меня остановиться… - и в довершении тяжеловесных выяснений Калиньи принес свою благодарность, напомнил, чем помог ему Ханк, как помог и во что вылилась помощь, - Я висел на волоске от становления монстром пострашнее онколо. Уверен, никто бы другой не решился встать между мной и больными… - и попытался призвать на подмогу всю существующую в нем искренность, что, оказалось, не так уж и сложно, - Никто не знает цену человеческой жизни лучше виновника многих человеческих смертей. Чтобы измерить глубину горя, связанного с утратой, нужно это горе создать…
   Благодаря небезразличному отношению друга мутант подуспокоился:
   - Откуда взял? – и вскочил с кровати, чтобы намочить пересохшее горло водой из литрового графина на полке книжного шкафчика, - Признавайся!
   Фрэнч прижал три пальца к середине лба и несколько минут не шевелился, изображая высокую мудрость:
   - Как откуда? Из головы – и улыбнулся так, будто его изобличили в чем-то незаконном, - Мысль собственного производства!


   Из-за трансформации окружения, навлеченного проклятием, срединная весна напоминала позднюю осень: зябкость и холод, неприсущие предлетнему времени года, рвали души и сердца, то наполняя их смертной тоской, то подменяя сонномушье психозом. Но и преимуществ чернотропа вроде позолота осенней поры также не видать. Листья на хрупких ветвях засыхали, принимая тусклые оттенки, и сливались с серостью местности. Антураж загадочности Онколона, привлекающий только почитателей литературной хоррор-классики, загонял в пожизненное рабство каждого проезжего. Гарет с Оливией, Аарен Кортес, много других людей с провинциальным укладом, теперь Ханк и Калиньи, которые пытаются не просто выжить, но и как-то помочь завядающему кончику Англии.
   - Расскажи о своих планах. Я считаю, раз мы угодили в одну и ту же ссань, будет честно согласовываться друг с другом. Так наши нежирные шансы могут увеличиться… - Калиньи надеялся, что теперь, после череды множеств откровений Ханк перестанет вести двойную игру и предложит полноценное сотрудничество, - Ну, что думаешь?
   - Думаю, ты, несомненно, прав – воин без страха, наконец, признал эту важность, - И да, извини, если позволил тебе усомниться во мне. Как многие бы сказали на моем месте, я был не в духе… - важность дружного единства.
   - Ничего-ничего! – резво отмахнулся французик, удобно разместившись в кожаном кресле. Его рука вкупе с головой незамедлительно настигли мягкую спинку, - Мы плывем в одной лодке. Было бы преступно дуться, не войдя в положение…
   В следующую минуту в доме струною зависла нерушимая тишина, и агент с остановившимся взглядом и с крепко стиснутыми зубами невзначай прикимарил…


   Время активности Конрада Найджела – поздняя ночь. В иные промежутки его не найти, разве что тень, да и та мчится быстрее ветров. Онколо, признавшие Повелителя Смерти своим лидером, установили вокруг его персоны строжайший, почти ритуальный этикет: в целях сбережения и сохранности важных сведений о деятельности секты больные научились быстрому самовыведению из строя.
   Ханк и Калиньи, которые как никто понимали неразумность местного населения, сознавали безнадежность любых попыток выбить хотя бы каплю полезной информации. И хотя “преображенные” селяне не умели развернуто делиться, точно указать местоположение старосты они могли, и даже больше, например, проводить до места, где укрывается Найджел.

   Пятерым более сильным онколо, в прошлом рубившим назойливых туристов, да гонявшимся за еще не озверевшими жертвами рака, поручили охранять вход в найджеловское жилище, где, по предположениям иностранцев, может прятаться объект
долгих и кропотливых поисков врагов ордена. Справа от пристани пролегала тропа, неровная и трудно заметная из-за окружающих колючих кустов, казалось, посаженных злонамеренно. Во время очередного делового променажа по знакомым и уже надоевшим локациям воин без страха нашел эту узкую протоптанную дорожку без покрытия и обнаружил на ней грязные следы от ботиночных подошв.
   “Найджел, я все равно рано или поздно пронюхаю, где ты шляешься” – вообразив себя гением сыска, этаким Шерлоком Холмсом нашего времени, Ханк покрепче сжал колени руками и глубоко вдохнул, будто собирался повторить Прыжок Свободы (отсылка к падению со статуи Свободы из книги ‘Спаун и Героймен: на Заре Правосудия”).

   Промежуток до следующей постройки оказался разочарующе длинным. Нетерпежа прибавило возращение черных ворон, проявлявших стервозность без понимания меры. Тучка ощутимо сгустилась над лесным пустырем, призвав сковывающий запах опасности, разжигающий страсть жизни и азарт к авантюрам. Крылатые предвестники бед и катастроф, какими мэйнстримные каркуши все чаще предстают на страницах книг жанра темного фэнтези, проследили за наемником вплоть до заброшенного бревенчатого домика.


   Найджел развел костер вчерашним вечером, и тут же, тут же ушел! Сельский староста то ли забыл, то ли не захотел тушить круто разверзнувшийся огонь. Так как Ханк
еще не изучил умственные способности незримого противника и мог лишь догадываться, что представляет собой самопровозглашенный вождь онколо, да и то отдаленно, он отказался от преждевременных теорий.
   Домик, также пострадавший от пожара, скрывал тварюг позубастее предыдущих “композиций”. И, хоть ничто не намекало на ловушку, звериное чутье громко трубило. Антигерой задержал дыхание, напряженно прислушиваясь к шорохам:
   “Здесь никого, нет, по крайне мере, не снаружи” – последнее собственное умозаключение подтолкнуло воина без страха к скорейшему осмотру жилища Найджела.

   Наведенный в избе “монастырский” уют заставил вошедшего совершить непроизвольное движение плечами и рот пошире распахнуть. Ни в одном, ни в одном из домов Онколона не наблюдалось обстановки и близкой к тутошней, сразу была видна рука человека с сохраненным рассудком, с непотерянной волей: в камине трещали полосатые поленья, внося атмосферу добропорядочности, аккуратно сложенные во внутренних ящиках шкафов книги с толстым переплетом доказывали начитанность и информационную компетентность домохозяина. Чуть наклонившись, чтобы попристальней вглядеться в повешенные на стене картины и фотографии, Ханк окончательно запутался:
   “Тот, за кем я гоняюсь – человек или…? Может, он единственная удача местной корпорации зла? А, может, один из тех, кому Онколото вернул разум после ужасной пятой стадии?”

   Дальнейшее расследование вышло куда плодоноснее - бережно ухоженная избенка на маленьком лесном поле оказалась секретом внутри секрета! Наемник уже было планировал уходить, как вдруг, опершись локтем на каминную полку, с выносимым скрипом отворился тайный проход сквозь портретный проём. Портрет принадлежал главе ордена - мужчине в офицерском снаряжении с черной бородой, из-под бровей которого сердито сверкали хитрые видавшие виды глазенки.
   Ни о чем не думая, Ханк погрузился во тьму прохода и уже… на первых мгновеньях
дотронулся руками до чьих-то костей, черепов и разбросанной там посуды. Под ногами захрустел многовековой мусор…

   Оказавшись в месте без света и воздуха, чертовски напоминающем темницу времен глубокого средневековья, он обнаружил признаки недавнего посещения: ключ, забытый кем-то в замочной скважине, так и просил, чтобы им побыстрее воспользовались; уроненный клочок бумаги стандартного формата и еще не засохшее пятно крови на листке.
   “Все чересчур гладко и просто, чтобы это не было ловушкой, приготовленной персонально для меня. Но не проглотить наживку будет трусливо, что ж делать?” – следующим действием не простившегося с логикой Ханка была попытка прочтения содержимого листка, но малоудачная. Если первая верхняя половина сохранилась и осталась читабельной, то вот вторая, нижняя, увы, капитально промокла и уже не подлежала даже частичному восстановлению.

   Onkoloto made me better, stronger, quicker, than I was! And everything because of unique ability of my organism to transfer any metamorphoses. Heinrich Fatum, the greatest scientific opener and my spiritual mentor, named me "Soldier Gospodnim". I... I couldn't dream of such gift! Now I need not to bring simply the new god and to eliminate a source of troubles - a couple of the strangers who arrived to the village, allegedly, to prevent great to bring an order to the world and all spiritually to cure, turn Earth into paradise where there will live one devoted!
   (Онколото сделал меня лучше, сильнее, проворнее, чем я был! И все из-за уникального умения моего организма переносить любые метаморфозы. Генрих Фатум, величайший учёный-открыватель и мой духовный наставник, нарек меня "Воином Господним". Я... я не мог мечтать о таком даре! Теперь мне нужно просто не подвести своего нового бога и устранить источник неприятностей - парочку незнакомцев, прибывших в деревню, предположительно, чтобы помешать великому навести порядок в мире и всех духовно излечить, превратить Землю в рай, где будут одни просвещенные!)

   Кому предназначался листок, для чего автор за пару абзацев раскрыл весь замысел Генриха – в детали взаимоотношений сектантов, покрытые завесой тайны, Ханк не очень-то хотел углубляться. Его куда сильнее заботил вопрос, что кроется за дверью? Не спеша становиться сытной закуской для черт-знает-какого страшилища, воин сначала прикинул свои шансы на победу в неравном бою с очередным “нестабильным проектом” и, выполнив постепенно все типы дыхания подряд, повернул ключ вправо, до звонкого щелчка.
   Когда его нога ступила на неизведанную территорию, душа застонала в смятении.
Мутанта встретили каменный зал звездообразной формы с пустым фонтаном под арочным углублением, висящий на раскачивающейся гигантской люстре скелетированный труп в женском розовом платье и столик с животными алхимическими ингредиентами. Причем, рождалось притесняющее чувство, что что-то одно обязательно символизировало что-то другое:
   по всей очевидности, фонтан, в котором уже сколько-то лет не течет вода, плотно аналогировал с деревней, где когда-то тоже билась жизнь и люди верили в Христа; высохшее тело женщины, вполне возможно, служило наглядным доказательством губительных последствий неподчинения законным требованиям ордена и власти, тяготеющей над простыми смертными; колбы и прочие стеклянные сосуды, из чьих узких горлышек выходил жаркий пар, демонстрировали натурфилософские, магические и алхимические навыки основателя!

   Ханк нашел еще один листок, валявшийся у фонтана, еще один выпавший, по всей видимости, из дырявых рук Найджела.

   Meanwhile eight long years, and Heinrich as if, and I forgot to think of my existence leaked. In Heinrich's arrival I didn't go to church services if when it happened to see suite of the wizard, just from a distance, and was not to make out, after all disagreement with perception began at me already then.
   The naughty concubines of Heinrich, the mistress on a constant basis who were eternally taking me for a child of devilish charms at my approach dawned on themselves signs of the cross. Muzhchiny-fatummeny I was despised, after all I was fed from hands of this aristocrat who doomed to wearisome works, by means of cynical blackmail. I was born in that year when all life of peasants went to a bottom because of unreasonable ambitions of their mister. If I was also not the direct cause of misfortunes of residents of the village, that, it is necessary to summarize, my useless presence at possession was the next whim of difficult nature of Fate.
   (Меж тем протекло восемь долгих лет, а Генрих, словно, и думать забыл о моем существовании. На богослужения, посвященные омоложению Генриха, я не ходил, если когда и случалось увидеть свиту волшебника, так только издали, и было не разглядеть, ведь нелады с восприятием начались у меня уже тогда.
   Озорные наложницы Генриха, любовницы на постоянной основе, вечно принимавшие меня за детище сатанинских чар, при моем приближении осеняли себя крестными знамениями. Мужчины-фатуммены меня презирали, ведь я кормился из рук этого аристократа, который обрекал на изнурительные работы посредством циничного шантажа. Я появился на свет в том самом году, когда вся жизнь селян пошла ко дну из-за непомерных амбиций их господина. Если я и не был прямой причиной несчастий жителей деревни, то, надобно законспектировать, мое бесполезное присутствие во владениях являлось очередной причудой непростого характера Фатума)

   После прочтения кое-что проясняющей записки Ханк пообещал себе, что убьет Найджела только после того, как тот расскажет о потенциально уязвимых местах “его господина”, чтобы проникнуть в крепость противника, будучи прошаренным и ко всему готовым. Никакой опасности, ничего, что могло бы изранить или подзадержать наемника, не попалось, на пути не встретилось ни одного подземного жителя.
   “Прогресс?” – подумал мечник, но в итоге скинул все на элементарное везение.


   Базиль Калиньи не собирался ждать, когда друг явится и даст полный отсчет о боевой позиции онколо, а затем угрюмо завалится дрыхнуть. Ему, привыклому действовать всегда в одиночку, с головой хватило предыдущего опыта, и, покинув домик, он нисколько не пожалел о сделанном выборе. Более того, француз оказался немного удачливей самонадеянного мутанта, и нашел человека по имени/фамилии Конрад Найджел уже на двенадцатой минуте своего разведзадания.
   Британец, умеренно смуглый, безбородый, стоял посередине круга, образованного молящимися сельчанами. Благоговейно слушавшие проповедь старосты, онколо превращались в скопище бесноватых, становились еще более чудовищными, чем они есть.

   Правильно держа снайперскую винтовку и прицеливаясь в “пастуха”, Калиньи с некоторым энтузиазмом выражал вслух свои мысли:
   - Выглядит нормально по сравнению с этими бомжами. Движения заторможены лишь чуть, а, возможно, мне просто так кажется. Здоровый или больной, монстр или человек, совсем скоро не будет иметь никакой разницы… - негромко и не очень тихо, как во время обычного не слишком скромного разговора, - В конце концов, от смерти никто не застрахован.

   И, когда ОПБ-шник уже собрался стрелять, чей-то палец прикрыл ему оптический прицел. Снайпер взволнованно приподнял голову, и крикнул, увидев Ханка:
   - Черт! Что ты делаешь тут, а? Зачем мешаешь мне?
   Воин без страха не позволил ему пробить черепушку Найджела, так как имел на британца свои планы, идущие в разрез с примитивным устранением. Впрочем, он все объяснил сотоварищу.
   - Не так просто! Пастух - очень редкое животное, занесенное в красную книгу. От подобных зверей всегда много пользы… - благо, хватило лобовитости убедить, - Надеюсь, я не растерял талант внушать доверие?
   - Что ты от меня хочешь? – пристав, фрэнч комично всплеснул руками и весь задергался, - Ты все равно не услышишь нет, даже если я так думаю! Выбор не очень-то велик…
   После этого Ханк признался с насмешкой:
   - Потому и спрашиваю. Я очень люблю командовать, много говорить, но не люблю слушать других. Хочешь работать со мной – привыкай, а если что не устраивает, то… - фактически поставив перед фактом.
   - Да-да-да, скажешь, вали на все четыре стороны! – соглашаться на такие условия без выплесков недовольства означало бы полностью “прогнуться”, поэтому, перед тем как успокоиться, Калиньи по-детски закапризничал, показал свою полную несобранность и отсутствие чувства командной игры.
   Выпучив нижнюю губу, мечник мастерски изобразил поддельную досаду:
   - В общем-то, да. Хотя ты уже сказал за меня… - и, прекратив глумление над эмоционально нестабильным лягушатником, перешел к обдумыванию плана встречи с мистером Найджелом. Ханк хотел остаться с сектантом наедине, победить в кулачной драке и выспросить обо всем познавательном, после чего, нетрудно догадаться, он бы с радостью выпустил британцу кишки и оставил бы секту без важной шестерки.

  После выяснений, касающихся ликвидации правой руки Фатума, соратники продолжили наблюдение за терками онколо и старосты. Найджел пытался выдвинуть различные предложения по эскалации боевых действий в пределах села, привлекая интерес к запуску архаических механизмов агрессивных и псевдозащитных мер. До больных доходило крайне туго, каким образом им нужно уберечь свои земли от незваных иностранцев, в связи с чем сектанту приходилось разжевывать одно и то же по несколько раз.
   Наравне со слонами, бабочками и летучими мышками Ханк обладал аналогичным умением слышать очень низкие звуки. Эта функция, конечно, не знаменитый суперслух Героймена, разрешающий подслушивать, о чем говорят обитатели другого континента, но все же она давала сильное преимущество перед противниками с менее развитым слуховым аппаратом.

   - Подождем, когда их соберется столько, что можно будет устроить мини-войну. Ты отыщешь позицию поудобней и начнешь стрелять по ним… - выстраивая план своих действий по отношению к Найджелу, Ханк не упустил из внимания факт коллективной сработанности онколо и попросил француза обеспечить ему свободный проход и возможность развернуться, - Главный враг настойчив и стратегичен. Пусть наша цель и не совсем такая, кое-что она все же от него переняла…
   - Надо думать! – согласился Калиньи, - Ты вылавливал ублюдка чуть меньше недели! Откуда взялось такое проворство?
   - Вот и я о том же… - Ханк пристроил рядом бинокль с высокоточным лазерным дальномером, облил лицо и голову водой из металлической фляги и под музыку в голове успешно спрыгнул с крыши.


   “Благодаря ухватистой памяти, я по части интеллекта стал единственным идеальным фатумменом, почти такой же неповторимой диковинкой, какой являлся в смысле наружности. Память росла во мне быстрее преданности - заклейменный множеством позорных обращений и прозвищ, но все еще верный Фатуму, как прежде, Найджел шастал ночами по дебрям и всевозможным чащам, тренируя в себе охотничьи задатки, развиваясь и эволюционируя, - Бред… Так много бреда, прикрытого аллегоричностью искусства”
   Гулявшим ночью часто не везло. Абсолютно неконтролирующий себя староста нападал без предупредительных жестов и просьб оставить в покое. Далеко не беззащитные онколо прощались с руками, ногами, а иногда сектант лишал бедняг и более жизненно необходимых частей.

   Выйдя поохотиться в очередной раз, англичанин вспомнил, чем закончилась его недолгая встреча с агентом Базилем Калиньи, появившимся в деревне двумя днями раньше Ханка.

   Угробив множество времени на слежку за смелым ОПБ-шником, Найджел подловил его в коридоре дома коротышки Велдона, схватил за шкирку, рывком прижал к стене и заткнул рот рукавом старомодного широкополого плаща, облекавшего фигуру. Все, что он сказал попавшемуся, можно запросто счесть пучком невпечатляющих понтов с прописными истинами.
   - Покуда ты чужак для нас, покуда по твоим венам не течет наша священная кровь, не смей мне попадаться на глаза. Сейчас я тебя отпущу, поскольку не уверен, что кто-то протянет здесь дольше пары суток, но помни, Повелители Смерти кого угодно достанут из-под земли! От нас не зарыться!
   Дождавшись окончания пламенной речи, француз упал и нехорошо хрястнулся о край прикроватной тумбы. Железистый запах стального троса, исходивший от ладоней “скотопасца”, улетучился вместе с ним. Агент остался один на втором этаже, тогда как внизу праздновала уродливая семейка Велдона…

   Найджел упрекал себя в бездействии, в том, что не прикончил эвентуально опасного Калиньи, когда мог. За последние четыре дня руководительства и управления британец наглотался гнева в таком преизбыточном количестве, что гнев буквально распирал его грудную клетку и не давал продохнуть, отпуская лишь ненадолго, но потом прижимая с новой силой.


   Запись мертвого онколога – 10
   Нерасторжимое единство между простолюдинами и орденом осуществлялось бесчеловечным садистским образом. Подозревая непостоянство и беспечность нововступивших, зачинатель клана готовит ряд вступительных психологических испытаний, которые те будут обязаны пройти, после чего не остается и крошечных сомнений в непоколебимости их веры, ведь все узлы завязаются жестко.
   Конрад Найджел – один из таких воинов, прошедших дополнительную выверку. Его память была частично стерта, отчего разум нисколько не пострадал. Болел Найджел раком, как большинство послушников Фатума, или нет, неизвестно, однако, можно утверждать со стопроцентной уверенностью, что с деревенскими межеумками его ничего не роднит. Мне также не удалось выяснить, является ли просвещенный носителем скрытых несиндромальных мутаций. О фактах, известных мне, читайте ниже:
   1 – Конрад обучен эффективному воздействию на подсознание онколо, за что получил прозвище Пастух. Но… с чего бы? Повелители Смерти практикуют муштрующие семинары, посвященные гипнозу и невербальным техникам давления на достигших пятой стадии? Не могу сказать, будет ли у меня возможность и желание полностью посвятить внимание Найджелу, но это очень странно.
   2 – субъект перемещается нечеловечески быстро, иногда настолько, что кажется, он умеет телепортироваться в пространстве. Разумеется, предположение о том, что Фатум заполучил технологии спидстеров, до непрофессионализма абсурдно. Хотя кто знает… Может, Повелители вдохновились работами Фаррелла и вознамерились добиться максимально похожего эффекта?
   3 – судя по рукописям, которые делает Найджел и затем оставляет где попало, ему известно множество интригующих фактов о жизни Генриха Фатума, о жесточайших деяниях Повелителей Смерти, обо всем, что, окажись в беспристрастных руках, могло положить конец заразительному безумию, исходящему от многовекового террориста.

   После прочтения десятой по счету записки доктора, убежденность Ханка в конструктивности собственных идей в некоторой мере оправдалась. Француз четырежды повторил “ты был прав” и, чтобы как-то искупить вину за многочисленные протесты и споры, назидательно выпустил:
   - Предлагаю сперва загнать волка в угол, а хвалиться будем уже потом, после того, как ты его допросишь.
   - Кто-то сомневается…? – воин без страха оскорбился, продолжив нудную антимонию о том, кому виднее, - Говори, если так! – уже не чураясь повышать голос, он показывал готовность к любому развитию беседы.
   Несмотря на высокий шанс нарваться на грубость, Калиньи не “прогнулся”, как вчера днем, а, напротив, погрубел и впервые за время их сотрудничества посмел высказаться достаточно резко и убедительно:
   - Не парься, старик. Я не имел в виду твою негодность в качестве предсказателя… - такой экспрессный переход от покладистого и прислужливого к гнущему линию и
эрегированному, право, смутил Ханка, совсем не ожидавшего подобной реакции, - Если желаешь натибрить деньжат, с которыми будешь бегать по деревне и хвастаться прохожим, то придется считаться со мной.
   Безусловно, смена настроения и само поведение Калиньи, обусловленные глупым стремлением выделиться, ни капельки не обидели сверхтерпеливого наемника, о чем тот ясно дал понять на следующий же миг:
   - Иди, пошути в другом месте. Я цирк не заказывал.

   …Через десять секунд француз уже вовсю заливался диким ржачем, давясь папиросным дымком и колотя ногами об пол, стирая выступавшие на глазах слезы, затягиваясь скомканной папироской и снова давясь дымом.


   Пожелав агентишке всего наихудшего, Найджел спустился вниз, чтобы побеседовать с хозяином дома, негостеприимным и ворчливым старикашкой мистером Велдоном. Пастух попросил его и всю фриковскую семейку приглядывать за перемещениями француза и при случае наведения шумихи незамедлительно доложить. Старик не искал конфликтов с начальством, и, переварив в умишке просьбу старосты, согласительно кивнул. Родственнички карлика (те, что разучились стесняться своих язв) все как один поклонились гостю так низко, что ладони коснулись колен. Необходимость в “экстравагантных” жестах уважения преследовала все соцгруппы деревни.
   Найджел по достоинству оценил никуда не девшуюся раболепность онколо, а в награду за совестное соблюдение этикетных норм и семейных устоев их братства произнес с ярко выраженной отрепетированной напыщенностью:
   - Спасибо, я расхотел забирать ваши жизни. Можете обжираться, петь и плясать, если, конечно, вам позволят ваши кости!

   Пастух с завидным хладнокровием убил двух ленивых онколо, бродивших без дела у пристани. Еще прикончил пса, который, не восприняв Найджела, как своего хозяина, устроил страшный лай, чем перевозбудил прочих поблизости спавших дворняг, заставив их проснуться и также раскрыть пасти. Свои манеры, как и тип мышления “не подчинился – умри”, садюжник понахватал, побывав в общем имении религиозного культа и испробовав на вкус все приспособления крайнего деспотизма.
   “Но я все еще не отрицаю варианта, что когда-нибудь сорвусь и предам своих создателей – время от времени мозг Пастуха посещали всякие “богохульные” помыслы и предательские позывы. Мечта поскорее подобраться к рассекречиванию способа вечной жизни допускала разные варианты, такие, как, к примеру, возможная подстава в дальнейшем. Фатум не старался походить на добряка, разбрасывающегося тайнами, как и Найджел не больно был похож на щеночка, готового ждать столетия и таять от слепой надежды, - И на разделение власти не согласен. Мне хочется полной монархии, единовластия! Чтобы на вершине горы стоял я, и никто больше. Чтобы владыка Олимпа, спускаясь на Землю, видел гигантскую статую из мрамора, возведенную моими рабами, статую на рубчатом каменном пьедестале. Такие произведения искусства посвящали римским императорам… почему же ничего подобного не посвятили Фатуму? А?”

   Встретив еще с десяток блудных псин, Найджел подкинул им сытную свежатину - скукожившееся тельце недавно раздавленной им облезлой сучки.
   - Ешьте на здоровье! – не отличающие сготовленное мясо от трупятины собаки принялись голодно жумкать и облизываться в кратких перерывчиках.
   “Власть…”

   Пастух снова посетил обитель Велдона через двое суток, чтобы узнать, не тревожил ли их настырный агентишка с того самого раза. Имея целую коллекцию забот, сектант не успевал ходить туда-сюда, что-то упуская, а что-то выполняя позже, чем планировал искони. Ну, а вторжение иностранных пришельцев, посредственно владеющих английским акцентом, занимало, пожалуй, первое место среди проблем, требующих проведения специальных мер.
   “Только узнаю, что ублюдок еще жив, или появлялся, но мне об этом не доложили, порешу всю семейку” – с такими коварными намерениями Найджел шел до комнаты с приоткрытой дверью. Но посмотрев, что творится в ней, увидев, как злобные родственнички отрывают от низкорослого дедули куски плоти и чавкают похлеще собак, порассудил, как же быть:
   - Позволить еще пожить, твари? Или все же освободить от оков? Мм? – не получив ответа (что, в общем-то, и ожидалось), Пастух ушел также неслышно, как и появился. Изголодавших онколо ничто не могло потревожить…


   - Очнись! – воин без страха хлестанул храпевшего Калиньи по щеке. Тому из-за пониженной чувствительности, вызванной недавним употреблением нарко-вещества, показалось, что это был порыв ветра, - Ну, вставай уже!
   “Увеселительная травка”, как частенько называют марихуану, обладала седативным, «затормаживающим» действием. Активисты легализации сходились во мнении об её безобидности и добились разрешения вещества в Израиле и еще двадцати штатах США.
   - Постой, ой… - француз пожалел, что выкурил так много. Голова трещала, да и по спине проходил холодок, принуждающий к регулярному вздрагиванию, - Я еще маринованный…
   - Это не на руку нам обоим, поэтому давай… - чтобы поскорее привести напарника в порядок, Ханк прибегнул к исключительным мерам активизации деятельности его мозга. Он рванул его на себя за грудки, другой рукой обхватил горло, отогнул назад и ударил “дыней” об стол. Руки агента взметнулись и раскинулись. Сам же ушибленный, быстро пришедший в чувство, не торопился петь песни со словами благодарности:
   - Конченый псих, что ты творишь? – казалось, еще чуть-чуть и фрэнч выдаст порцию кислой рвоты прямо на пол, - Уй, так ведь… так ведь убить можно! Ты вообще думал, прежде чем меня кидать так…
   Забавно покрутив зрачками глаз, наемник признался:
   - И не одну минуту! – а затем, вспомнив последний просмотренный фильм и старый ламповый телевизор, который юзали сибирские террористы, попытался изобразить актерскую игру, замахал пальцами возле своего лица и возле лица приятеля, - Увидел бы себя в недавнем состоянии – побежал бы искать стометровую скалу, чтобы с неё спрыгнуть. Говорю без утрирования.
   Это объяснение подействовало, так как курильщик сразу перестал на него дуться:
   - Ладно, забей. Черт со всем этим… - и, посоветовавшись с самим собой, взялся посвящать друга в истоки столь опрометчивого поступка. Речь пошла об участливых переживаниях о прошлом, о том, что уже было сделано и о том, чего сделать не вышло, - Чтоб ты знал, старик, я не без причины балдею во время спецзаданий и не просто так спонсирую фестивали по выращиванию конопли… - Калиньи за какие-то три минуты “вылил” все, что держал поодаль от мутанта, - Мне стыдно до синей усрачки, я бы многое в жизни отредактировал, много моментов переписал бы…
   Видя разбитость товарища, ;с какой тот всматривался в бесформенный, в бесцветный потолок и ловил потусторонние звуки, Ханк пригрустил за компанию:
   - А я бы вообще стер все листы – и уселся в кожаное кресло напротив любителя травки, - И не стал бы заново писать. Если бы поинтересовались, что я хотел бы оставить, я бы выбрал от силы две странички.
   - Нетрудно угадать, что на них – тихим голоском проронил ОПБ-шник, нащупывая на макушке здоровенную шишку, похожую на еловую, - Твоя исповедь, не знаю, к лучшему или к беде, уже пять раз повторялась в моих снах…
   - И как я в них выгляжу? В чужих снах… Трогательным или злым?

   Последние слухи, датированные вчерашним числом, слухи в голове Калиньи о предстоящем грехоочищающем испытании, обретали конкретную плоскость. Засыпая, француз уже не путался в каких-то разногласиях, а принимал назначение как некую данность, как разрушенную и случайно переформированную структуру. Калиньи привстал, словно получивши прощение всех согрешений, ключ от всех дверей:
   - На одном задании с минимумом известей сначала я хладнокровно расстрелял в упор семерых сдавшихся боевиков… - и мученически выпятил глаза, - Парни просили пощадить их, разбрасываясь клятвами и обещаниями. Я в замешательстве почесал затылок, но уже через несколько секунд рассудил по-свойски… - ОПБ-шник хмурился и отводил взор от всего, на чем тот останавливался, - На протяжении многого времени меня мучает совесть – он хотел произнести над собой справедливый суд, добившись полноты покаяния, - Да так мучает, что переходит в уныние, в жажду забыть и забыться…
   За горой в беспорядке наваленных друг на друга психоустановок Калиньи не видел собственного будущего, отчего с легкостью соглашался на самые рисковые миссии. Это, несомненно, роднило его с Ханком. “Подставлять шкуру, ходить по лезвию ножа гораздо легче, когда ничем не дорожишь” – агент уживался с подобной философией вот уже несколько лет, хоть и не исключал, что следующий год может получиться поворотным в плане смены мировоззрения. Пессимизм ради оптимизма…

   Воин без страха принялся размышлять вслух после краткосрочной паузы, экипируя в слова потаенные россказни, долго ждавшие выхода:
   - Значит, мы оба убийцы и происходящее тут не что иное, как мощное вмешательство Божьего Промысла, идеальная возможность исправиться? – мутант верил в непрерывную цепь различных действ бога, направленных, так или иначе, на “моральное исцеление” (в кавычках, потому что в предыдущей книги Ханк регулярно изрекал это двухсловие) грешников.
   - Почему бы и нет? – ОПБ-шник сильно потер лицо и сильно сощурился, - Вполне допустимо, что выбор всевышнего пал на дно провинциального края. Оглянись по сторонам, выйди на лужок у озера, в воде плавают не только рыбы…
   Внимательный антигерой закончил за друга:
   - Но и тела утонувших. Я знаю.
   Какое-то время Калиньи с мужицким усердием старался игнорировать всплывающие в сознании образы, знаки и символы, предвозвещающие скорую расплату, веля уму либо безмолвствовать, либо сотрудничать с ним. Но, истратив большую часть своего пыла и терпения, дойдя до рассеянности, француз так и не сумел погасить в себе пламя, пронзившее все микроучастки души…


   Этой ночью Конрад Найджел отнял восемь жизней, пять человеческих и три собачьих.
Заранее подготовив нравоучительную речь для онколо, которая разъяснила бы причину столь зверского поступка, маньяк преисполнился намерениями как можно сильнее закрепить родственные связи – поговорить с последними представителями самых старинных родов, проживающих в деревне. Хитрость, исправно замаскированная густым слоем доброжелательства и товарищества, сворачивала горы.
   - Мне жаль, что сегодня ушло пятеро ваших. Еще больше жаль, что бедняги погибли от моей руки – Пастух расхаживал кругами возле умирающего от рака пожилого филиппинца, приехавшего в деревню за десять часов до возникновения фатальных легочных кровотечений, раздражения кожи, общей слабости и прочих нехороших симптомов. Ходил вокруг него вкрадчивыми шагами, диктовал, как надо поступать в том или ином случае, сильно ограничивая свободу филиппинца, - Но я не такое уж и чудовище, а в сравнении с иностранцами, силящимися подорвать бесценную репутацию моего повелителя, и вовсе ангел. Однако спешу предупредить, сердить меня отнекиваниями все же не стоит – Найджел явно наслаждался чужой болью, - Умерев, ты причислишься к лику верующих. Это твое эфемерное право…
   - Лучше умру – прохрипел больной раком, дрожа от сухого болезненного кашля, возникающего при глубоком дыхании, - Помогать бесчестным ублюдкам, собирающим дань, отбирающим хлеб у старух, сродни преступлению… - некоторые альтруисты даже при облике смерти остаются верны себе, - Нет, я ничего не стану делать, ни для вас, ни для ордена. Так ему и передайте…
   Получив отказ в довольно грубой форме, Найджел рассвирепел внутри, все бросил и, наполнившись временно захватившей “ядовитостью”, нещадно рассчитался с хворающим. Схватил за лицо, выдавил глаза, точнее, растер их в порошок. Что там давить-то? Они и так уже ничего не видели…


   Чувствуя неладное, Пастух спустился в пещеру, чтобы проведать Онколото – важнейший инструмент просвещения. После обряда, пережитого Найджелом, пошел прорыв во всех сферах, усилились “экстрасенсорные” способности, а главное изменение - неформатная способность предсказывать действия противника. Найджел тронулся рассудком, думая, что полученный “дар” натурален, естественен, как природа, как рак, но это было самой лучшей фикцией и результатом удачного внушения. Нанимая Найджела, Фатум не обращался к архинаучным знаниям. Фатум просто сказал, куда идти и пожелал счастливого пути! Найджел просто считал себя особенным…
   “Иностранец сильнее, чем я предполагал, сильнее, чем предполагал орден – сектант нашел скрученного в клубок подохшего Онколото, обслюнявившего каменистые стены возле себя перед смертью, и долго стоял, смотря на труды Ханка с удивительно переменной терпимостью и негодуя, - Победить подземного жителя простой смертный вряд ли бы смог. А, значит, тот, по чьей вине господин потерял свою зверушку, имеет неявные, невнешние задатки животного, чем можно хитро воспользоваться. Если подойти к делу с умом, то даже поезд взлетит в небо”

   Подойдя к краю, пастух вгляделся в подземную реку, водопад ниспадал с непроглядной выси, бурлил яростный поток! Смотрящему вниз загорелось освежиться, искупнуться, но… увы, обязанности, пришедшие с привилегированием, накладывали явственный отпечаток, дополнительную ответственность и ограничения, делающие отдых недопустимым.


   Лишив онкобольного филиппинца не только “встроенного прибора видения”, но и до неузнаваемости изуродовав все остальное лицо, сломав правую руку, измяв ступни, маньяк уверился, что отрекшийся кощунник… все еще дышит (Найджела в течение четырех лет обучали наносить тяжелейшие телесные повреждения, не убивая) и змеино прошипел:
   - Твое сердце остановится только к полудню, старик, ну, а до этого момента тебя ждет еще несколько часов страданий. Мне жаль… мне жаль, что так вышло! - а, уходя, вероломщик дал обещание, - Но так будет с любым, кто отвернется от бога.
   “С любым”
   Тяжелая дверь с треском захлопнулась…


   …Меж тем ОПБ-шник рассказывал Ханку, сколько времени было потрачено, пока исполнительный директор, человек, сменивший Родригеса, не додумался послать его в Англию. Более семидесяти сообщений от жителей, встревоженных необычными дикими явлениями, приневолили местную правоохранительную структуру, информированность которой стояла под глубоким вопросом. Участившиеся жалобы на неадекватное поведение сожителей не только не снимали проблемы, а порождали новые. Самые деятельные пытались искать результативные ходы, но все без особого успеха.
   - По причине грядущего межгосударственного конфликта с участием могущественных супергероев президент, да и сам директор, не захотели отвлекаться на какую-то, на первый взгляд, банальную эпидемию и безраздельно сосредоточились на мировых заморочках… - рассусоливая с широко открытым ртом и выпирающими деснами, Калиньи выглядел кладезем ценной информации, не человеком, а каким-то компьютером, - Да и это понятно, когда Америка движется вперед, выставляя тяжелую артиллерию вроде Героймена, на Англию с её малогабаритными злополучиями всем автоматически становится чихать.
   Помня реакцию господина Бэкона на известие о нравственном упадке в одной точке
Британии, агент не удивился, что директор ОПБ избрал ту же политику. Глава спецподразделения отчитывался напрямую перед президентом, он мог возразить, мог попытаться переубедить, но, в конечном свете, не смел, да и не имел права, идти против его воли.
   Ханк вспомнил, как выражаться кратко и одновременно подробно, это умение, достойное считаться искусством, спасало его от нужды затевать длинные монологи:
   - Политикам насрать на нас – это аксиома!
   Высокая аргументированность сформулированных по теме выводов не позволила собеседнику поспорить:
   - В точку! Да, так и есть…

   Сидя в машине такси и спрашивая мистера Кортеса об особенностях здешнего менталитета, француз услышал намекающее “местные сохранили некую систему распознавания своих и чужих, но не ждите от них ни приглашения погостить, ни теплого приема”. Водила вел себя странно с самых первых минут поездки, начинал что-то бубнить и потом словно замыкался в себе. Калиньи связал в уме сказанное Кортесом с кошмаром, царящим в деревне, а после серьезно призадумался. Почему таксист предпочел умолчать о массной психопатии? Мог ли он занимать определенную нишу в ордене? Могла ли его немногословность скрывать под собой коварный умысел? Вопросы, вопросы, вопросы…
   Часто для вступления в какое-то тайное сверхсекретное сообщество от члена требуют разрешение на наведение татуировки, а в некоторых более жестоких и ортодоксальных сектах знак единства осуществляется путем прижигания. Получив труп Кортеса, Калиньи начал осмотреть его, но ничего не нашел…

   - Аарен Кортес, пятьдесят восемь лет, не состоит в браке. В паспорте отметки, во всяком случае, нет...
   - Точно не твой родственник? – ни к селу шутнул Ханки, - Ой, прости, совсем забыл, откуда ты родом…
   Француз сделал замечание:
   - Брось, неиронично же… - и, прекратив тиранить рвань карманья шлепнутого мистера Кортеса, перезарядил любимую беретту. Но когда друг ушел, он, не выпуская из памяти странные намеки убитого, взялся осматривать тело.

   - Расслабься! – приказал фрэнчу наемник, считая стройку домыслов далеко не безупречным способом скоротать время до кровавой, захватывающей стычки с Конрадом Найджелом, до первой и последней в своем роде, - Таксист мертв. Ломать голову, был ли какой-то левый водитель причастен ко всему этому дерьму, все равно что промышлять мазохизмом. Так ты ни к чему не придешь и ничего не добьешься…
   Агенту пришлось с ним согласиться, согласиться и перестать проявлять глупое любопытство, прекратить задаваться ненужными вопросами:
   - Верно. Здесь ты прав. Я совсем не в тему заговорил о трупах…
   “Совсем”


   Воин ночь напролет прозанимался точением ножей, нудной прелюдией к той самой битве не на жизнь, а на смерть, разрядкой души и мозгов, помогающей заостряться на главном и становиться ревностным приверженцем какой-то единой идеи. Некоторые, чтобы достичь такого уровня сосредоточенности, какая наблюдалась у Ханка в моменты совершения крайней необходимости, теряли годы: ездили по шаолиньским монастырям, травились древними диетами, делали огромные вложения, посвящали свое время неспешному созерцанию, погружению в себя, поискам внутренней силы и тотального
умиротворения. Ханк же, не имея за плечами многолетней практики, чудесно обходился и без перечисленного.

   Западная Африка. Респу;блика Кот-д’Ивуа;р. Несколько недель назад.
   Следующее наставительное изречение старик почти проконстатировал:
   - Животные тебе ближе людей… - старательно наморщив лоб для придачи взгляду серьезной задумчивости, - И это естественно, учитывая, что в твоих жилах кровь человеческая течет вперемешку с кровью лютого зверя, даже более чем зверя… - ему удалось тайно процитировать сразу всех знаковых софистов, от Ницше до Сократа, - Человек-зверь – гениальное существо, способное ценить жизни обоих видов в равной степени. Но пока ты не осознал всю ценность своего дара, тебе простительна негативная предвзятость по отношению к людям, эволюционированным приматам, кстати…

   Нынче мудрые советики дедушки Забира вспоминались как дивный, прекрасный, чуть бредовый сон с легкого перепоя. Черпать наставления в речениях араба оказалось и полезно, и одновременно увлекательно.
   Ханк представлял - перед ним стоит его враг, грозится отнять много жизней, юродствует, не страшится расплаты за свершенные грехи, а хвастается ими, будто приравнивает убийство к созданию жизни, ибо настолько извращен умом и душой, что уже не является человеком даже в косвенном морально-психологическом плане. Воин понимал, возможно, Пастуха придется обезглавить, чтобы спасти стадо (онколо), но он, проектируя в уме этот поединок, старался не заниматься смакованием физиологической специфики убийства, а признать содеянное вынужденным злом.

   - Что же такое я там повстречаю, что подарит мне любовь к гоминидам?
   - То, что уже встречал незадолго после рождения. Только в заостренном гиперболизированном виде.

   Ханк видел, кем ему снова придется стать, чтобы помешать злокозненным планам секты. Ненавидя скупцов, готовых ради наживы жертвовать жизнями невинных женщин и детей, относясь с презрением ко всему, что творится в деревне, одинокий мститель, парень без прошлого, чей лучший друг – меч, дал себе клятву свести до минимума жертвы среди населения, не распаляться на незапятнанных, беспорочных и правых, отличать добро от зла и истину от лукавства.
   “Я – воин без страха, и я к тебе иду” – вообразив, что Пастух крадется сзади и собирается подло напасть, мутант бессознательно достал меч из ножен и также механично взмахнул.


   …Понеся потерю в лице филиппинца, которую, в общем, можно пережить, Конрад Найджел завербовал двух недавно приезжих и уже умирающих, в деталях объяснил им, что случится после мученической смерти. Будущие онколо, буквально облизываясь в будоражащем предвкушении возможности поработать на самого Доктора Фатума, произвели движение, напоминающее кивок. Пастух гарантировал наименее мучительный период адаптации + отменные технические условия для освоения навыков обращения с новыми “мироощущениями”.
   Наколотые сразу несколькими видами наркотических анальгетиков (что позволяло умирающим перемалывать информацию, ведь боль стремительно набирала обороты, накатывая вал за валом, грозя накрыть, грозя разорвать), потомки старых родов моментально приняли дорогостоящее предложение господина Найджела. Им давно хотелось стать праведнее, стать угоднее “богу”, вкусить райские плоды…
   - Тогда, раз мы обо всем договорились, я побегу уговаривать других! Вы ведь, надеюсь, не против? – сказал Пастух, сидя на краю соседней кровати и мучая старый блокнотик, - Согласно моему утреннему опросу, сегодня должны подъехать еще несколько родственников преображенных. Необходимо обсудить с ними их дальнейшее пребывание в Онколоне. Отдыхайте… - свою маленькую победу, заключавшуюся в пополнении в армии защитников ордена, коварник отметил натужными смешками.

От муки родов до предсмертных стонов
Отрезок, данный раком, быть в юдоли,
Крича от боли, то в хор, то асинхронно
Храним в сердцах прекрасье его воли.
Скорбим и помним, что судьбка непреклонна.

   Через двадцать недолгих минут Пастух гостил уже в доме семьи Чандлеров, и с таким же напускным равнодушием “рекламировал” бесплатное вступление в ряды своих личных телохранителей и сотрудников группы сопровождения. Злодей замышлял нечто грандиозное, и подготовка к празднику, считал он, должна быть соответствующей…
   - В вашем случае слова, такие, как боготворящий, молящийся, любящий и преклоняющийся являются прямыми синонимами. Не стыдитесь получать их в свой адрес. Вы же не какие-то там атеисты – не отрывая взгляд от блокнота, Найджел помечал фамилии согласившихся жирными плюсиками, а фамилии тех, кто предал веру, зачеркивал, - Вступая, человек сразу же очищается от всех грехов, какие когда-либо допускал. Большие, маленькие – не имеет значения.
   В отличие от предыдущих ренегатов, Чандлеры находились в двух-трех минутах от смерти. Их взгляды были теперь прикованы к одному месту, а гробовая тишина, повисшая в комнате, давно стала новым фоном. Со вчерашнего дня.
   Сектант не услышал желанного “да” из-за неграмотно организованной противоболевой терапии. Непредсказуемое течение опухолевого процесса требовало индивидуального подхода к каждому заболевшему, о чем индифферентный дофенист Найджел не считал нужным печься. Поэтому в случае “реактивного” заболевания от рака сгорали, не получая комплекс мер для снижения мук.

   - Не можете ничего сказать? Рот открыть не в силах? Тогда я скажу за вас… - закрывая записную книжку с отрывными листами, скрепленную сверху при помощи металлической спирали, староста подло воспользовался немногоречивостью Чандлеров, - Вы приняты! – и убрал её в боковой карман брюк…


   …Ханк заприметил сборище люмпенских онколо у раздвижных ворот в амбар. Яко босяки из деклассированных слоев, “зомби” ходили с грязными воротниками и рукавами, в порванной верхней одежде и тряпками, прикрывавшими тощие ноги больных, которые
пытались сойти за… длинные шорты.
   “Сукин сын собрал тут целую армию. Чувствует приближение безрадостного финала, и пытается отсрочить наказание. Но ничто, ничто ему не поможет” – проникнутый уверенностью в собственной крутизне, воин без страха игнорировал вероятность облавы и всеми возможными способами пытался приподнять себе самооценку.

   Подкрепления онколо приходили с разных сторон. Следуя зову вожака стаи, малоимущие сипло охали, невнятно жаловались на нахальных свекровей, наглых супруг, на быт во всех его скотских проявлениях. Они, заживо погребенные под шевелящимся, ворочающимся толстенным слоем бздошной антихристианской прели, не могли радоваться красивым цветам, чьим-то звучным пением и журчанием ручьев. Из них яко насосом выкачали все человечественное. Даже непонятно, как они такими глазами что-то видели, глазами, за которыми пряталось зло…
   “Где ты отсиживаешься? Где? – из всех страхолюдных уродищ, топчавших английскую почву, Ханка интересовал только Найджел, - Был бы не трусом – вышел бы на ринг” – и потому неудовлетворяющий требования санитарии внешний вид ходячих туда-сюда крестьян его почти не доканывал. И все же мутант с трудом свыкся с истиной, что все эти люди теперь просто куски говна, чье предназначение – преобразовать свою животную оболочку и поставить её на служение высшим целям, что подразумевало под собой унизительное волочение в неприглядной глубинке, лишенное всяческих благ и мечтаний. Такой тип бытия отлично подходит роботам, но никак не живым созданиям, рожденным свободными.

   “Все они… мертвы, по сути, их точно нельзя вылечить, вернуть к прежности. Кто-то должен за это ответить, кто-то должен…”
   Мелкие капли влаги, оседающие на траве, называемые росой, не успели исчезнуть, так как дождь вернулся вновь и окропил местность жидкой прохладой.


   Мистер Калиньи, порядком уставший охотиться на рядовых пешек Пастуха, решил посвятить вечер пятницы лежачему отдыху. Француз бесстыдно храпел, проваливаясь в сон при каждом удобном случае. Положить голову на руку оказалось достаточно, чтобы обрести минимальное удобство. Нужда в мягкой подушке отпала сама собой…
   Как и Ханк, агент ОПБ тоже гулял в сновидениях. И не всегда эти прогулки были радостными. После некоторых настроение пропадало на весь день…

   Пять лет назад. Пакистан.
   Пока Тейлор Родригес отсиживал тюремный срок, некоторые неофициальные подподразделения Обеспечения Президентской Безопасности вели непрерывную, то скрытую, то почти явную борьбу с терроризмом в происламленных республиках Южной Азии. Их целью был Хасан Шахид - лидер религиозной группы, крышевавшей ряд небольших коммерческих объектов, в основном, принадлежащих выходцам из Азии, занимающимися разбоями и вымогательствами. Этот день подчеркнул как достоинства, так и недостатки характера американской спецагентуры. Поступок Базиля Калиньи, совершенный, без всяких сомнений, сгоряча, послужил примером ответной трехкратной агрессии.

   У француза затрезвонила рация, боец, взял в руки аппарат, вынес крикливый утрированный тон командира…
   - ОПБ три, Лиса шесть, докладывайте, как у вас! Взяли Шахида или советуете провести демонстрацию силы?
   и, загадочно усмехаясь, покачал головой:
   - Никак нет, сэр. Ситуация не выбиралась за пределы банальной перестрелки. Запросив подмогу, вы только выставите нас беспомощными кроликами!

   А тем временем где-то поблизости грохотали взрывы, каменные укрытия рассыпались на сотни мелких камушков, оторванные члены, раздробленные кости и красные струи разлетались во всех направлениях, создавая мрачно-эпичную картинку в духе Спартанцев Зака Снайдера.
   Калиньи, который долго трусил идти в открытый “огонь”, не мог больше смотреть, как его сослуживцы подбирают собственные конечности и целуют кресты, прежде чем их добивает снаряд. Боец сказал “все” и пошел в атаку на дворняжек Шахида. Первый, попытавшийся подстрелить ОПБ-шника, упал раньше, чем понял, что не может стоять. Второму пуля прошла из виска в висок. Третьему, четвертому, пятому…

   Калиньи убил шестерых. Еще четверо, обнаружив критический недостаток припасов, вышли к нему с высоченно поднятыми руками и, чтобы попытаться договориться о прекращении обстрела, сдали пушки. Француз… сперва хотел их пощадить, если и вовсе не отпустить. Правда. Но подумав:
   “Эти фашистские свиньи столько наших за сегодня порешили” – агент поменялся лицом и резко изменил свое решение.
   - Нет уж! Ваши жизни слишком вредны для земной атмосферы… - он убил капитулянтов, подойдя к каждому и на каждого изведя по патрону. А когда пришли бойцы, отвоевавшие пространство предречной части, он соврал им: сказал, что те сопротивлялись до последнего и так и не прекратили учащенную пальбу. Это было утверждение, заведомо не соответствующее истине и высказанное в таком виде сознательно, обман обманов, ложь лжи…

   Сослуживцы прилипли с вопросами:
   - Что скажешь, солдат? Все эти трупы – твоих рук дело? То есть, ты в одиночку замочил их всех? – и от них было невозможно отмахнуться.
   - Да, я. И представляете, насколько мне повезло? – Калиньи завелся, считая, что в команде его таланты выползать из поганых перепалок жутко недооценивают, - Я, считайте, был единственным воином в поле, без огневой поддержки, как вы под вертолетами! Скажете, мол, необязательно выходить на бой с превосходящими силами противника, будто вы что-то понимаете в войне? – и начал упрямиться, на пустом месте, - А я скажу, да ни черта вы в ней не смыслите!
   Плечистый парень-блондин с треугольным лицом, характеризующимся ярко выраженным острым подбородком, похлопал нешуточно взвинченного фрэнча:
   - Уймись, хорош тут выделываться. Все же свои. Поторопимся к транспорту, а? Не забывай, это конец задания, мы победили, мы выиграли…


   Белый дом. Спустя два месяца.
   - Говоря открыто, мне не верится, что ты, всегда отличавшийся страстью к посиделкам в укрытиях и отсутствием боевого норова, просто взял, побежал с пушкой и завалил восьмерых – пролив вражескую кровь, парень прославился на все ОПБ, о его подвиге “жужжали” даже в кабинете президента. Сам Фрэнсис Бэкон, редко траивший время на неделовое балабольство с агентами, положил на французишку глаз, и с тех пор они работали почти сообща. Базиль по большей части выполнял неофициальные поручения главы государства, и будущее путешествие в дебри Британии было одним из таких, - Раскроешь секрет, откуда достал смелость?
   Мистер Бэкон повел себя на редкость гостеприимно - приготовил ОПБ-шнику чай, порекомендовал стул покомфортнее, извинился за трехкратное шуточное обращение по прозвищу.
   - Основным источником солдатской храбрости всегда была уверенность в своей правоте. Если я не вытворял ничего подобного прежде, значит, не был уверен. Сомнения погружались глубоко и мешали моему интеллектуальному резерву раскрыться – Базиль по понятным причинам стеснялся присутствия президента, потому, походя на несчастного лунатика, старался держать глаза призакрытыми, - Шахид виновен в гибели целого взвода, кроме того, из-за непрекращающихся терактов в Пакистане у вас развязались контры с польским руководством – это, впрочем, ни капельки не смущало визави, давно привыкшего к тому, что его общество вынуждает людей скромнеть и прогибаться, - По-моему, мной только что были перечислены все веские причины поверить в себя.
   Внимательно выслушав и серьезно отнесшись к самоотверженному достойному двух медалей поступку агента, Бэкон кратко выразил признательность и бегло заговорил о первых неофициальных порученьицах.
   - Что ж, ты славно послужил своей стране, мальчик, но не спеши сразу укладывать все в чемодан. Возможно, скоро тебе придется повторить уже однажды сделанное…

   Калиньи ни с кем никогда не обсуждал свой поступок, никому не открылся (кроме как президенту во время личного разговора) и держал волнения в себе, и из-за этого беспорядки в его голове только усиливались. Глаза сдавшихся были молящими, скорбными, мокрыми, ненавидящими, усталыми, тревожными, разочарованными, наивными и в то же время гордыми. Преследуя убийцу везде, они продолжали просить с той же настоятельностью…


   Вырвавшись из тесных объятий Морфея, продрав моргающие зенки, француз обреченно помотал головой и, немного прихрамывая, добрался до припасенного на черный день винца. Его не покидало предчувство могильной неотвратимости, в ноздри проникал жуткий земельный запах, а уши слышали стук молотка, вгоняющего гвозди в крышку гроба…
   “Еще, еще немного…” – и агентик свихнется.


   Ханк исследовал ту часть деревни, в которой ранее не был. Зашел под плохо построенный мостик, где гнездились и обжирались голодные вороны. Трупы крестьян по краям дорог, ставшие незаменимым кормом для хищных пташек, пропагандировали доисторический стиль жизни, когда никто ничего не готовил, и большинство существ довольствовались падалью, бренными останками. Никто не жаловался на качество пищи, уплетая за обе щеки кем-то здорово продырявленные объедки, все всех устраивало…
   “Видать, долго бедняжечки ничего не клевали, раз не могут оторваться”

   Прошедший мимо общего внимания, воин без страха увидел вдали узкий проход, похожий на широкую щель. Там же послышался тихий вскрик, который не повторился, и через пару мгновений мечник повернулся к птицам:
   “Улетели”
   Издав звук, косящий под человеческий, вороны, таким образом, выказали неприязнь к иностранцу. Ханк не замедлил шаг, но, достигнув выхода, случайно наступил ногой на что-то хрустящее и приостановился, чтобы рассмотреть раздавленную вещь. Это – яйцевидный кокон, слизкий и полупрозрачный, холодный и мокрый, источающий острый запах тухлятины. Мутант низко наклонился и проверил содержимое находки, представлявшее собой кусок запревшей кожуры, покрытый струпьями и маленькими язвочками, комок испорченной кожи, будто срезанный с кого-то и помещенный в этот кокон.
   “Смрад – даже выносливый и многое чего повидавший Ханк едва сдержал позыв к рвоте. Воздух здесь был настолько пропитан испражнениями, уриной, потом, немытыми телами, что не сблевануть считалось подвигом, - Какая же гадость…”
   Там же лежал и листочек врача…

   Запись мертвого онколога – 11
   Один из разочарованных в распиаренном благодушии ордена открыл мне много нового касаемо экспериментов, проводимых Повелителями Смерти. До недавней поры Конрад Найджел оставался для меня темной лошадкой. Было непонятно, кто он - стороннее лицо, временно поддерживающее интересы Фатума, или непосредственный участник секты, а также я ничего не ведал об источнике его способности свободного общения с онколо и подчинения их воли. Тем более, секретный способ манипуляции больными и вправду действенный. Так как же сектант это делает? Давайте разберемся.
   1 – вернемся к теме Онколото, которую, как выяснилось, мы еще не до конца разжевали. Раз в неделю зверь откладывает яйца с находящимися внутри опухолями, обладающими инфекционными свойствами. На вид распространители болезни как оторванные части тела, что совсем не удивляет, ведь это и есть органическая плоть.
   2 – почему Фатум не использовал их? Да все просто. Онкобольные, заразившиеся от яиц, существенно отличались от заболевших стандартным путем. У них оставался рассудок, и сам период превращения протекал менее мучительно. Естественно, такому стратегически мыслящему бизнесмену-полководцу, как Фатум, не нужны людишки, которые могут додуматься сплотиться и ему отомстить. Глава секты распорядился о немедленном уничтожении яиц.
   3 – Конрад Найджел – единственный зараженный от яиц, которого не убили из-за его проверенной годами преданности! Такой способ заражения дарил телепатический контроль над всеми достигшими пятой стадии. А потом его дозаразил Онколото. На выходе получился относительно стабильный коктейль из разных фаз. Можно сказать, Генрих Фатум приблизился на один шаг к сотворению совершенного слуги.

   “Опыты, эксперименты, наука… Где-то я это уже видел” – прочитав одиннадцатую по счету заметку, Ханк вспомнил подземный центр на Украине и несколько лет заточения. Призраки прошлого вернулись, а с ними печаль и горечь воспоминаний, обида и раскаянье за опрометчивые поступки.


   Между тем Пастух созвал уже более двадцати человек, дав поручение составить порядок разработки и утверждения инструкций по обеспечению его безопасности. После получасового спарринга по ничегонеделанию онколо прибегли к взаимному знаменателю и разошлись в разные стороны. Теперь можно с уверенностью говорить, возникшая потребность объединяться и военизироваться сыграла определяющую роль в жизни деревни – еще сильнее укрепила узы нерасчленимого альянса!
   Ханк и Калиньи околачивались рядом с заброшенной одноэтажной кофейней, держа пушки наготове (француз заставил друга взять облегчённую винтовочку с укороченным стволом) и перекидываясь шуточками о том, сожрет ли их гигантский рак, только настоящий рак-мутант, а не болезнь.
   - Как ты говоришь, коконы? – после всего того, с чем им довелось столкнуться, ОПБ-шник готов был поверить в любую паршивую сказку. Критичность и недоверие в нем полностью отсутствовали, - Это что-то новенькое. Хотя… нет! Все то же самое! – заглядывая в пачканные, затянутые тенетой окна, агент балагурил для снижения психологического напряга, - Вонь, говно, желание подорваться на динамите, которое превращается в манию…

   Две деревянные плоскопараллельные пластины, прибитые к дверям шурупами, содержали объявления о наличии вакансий на следующие должности - уборщик служебных помещений, мойщица посуды и повар. Недолго размышляя, воин без страха сломал обе доски, затем стремительным рывком распахнул дверь и ворвался внутрь.
   …Оглядев начальственным взглядом доску с размещенными на ней черно-белыми газетами середины прошлого столетия и сложенные пирамидкой пачки картечных патронов на низеньком стуле, вошедшие взялись выстраивать теории, кто мог прятаться здесь.
   - Даже не знаю… - лягушатник, как обычно, начал с небольшого вступления, - Может, какой-нибудь не заболевший, как мы, искал место для временной отсидки, чтобы поднакопить силы и сделать очередную попытку покинуть село…
   В кофейне еще находилась ручная швейная машинка старого образца, липкие залежи перепрелой бумаги, так и не сыскавшие своего предназначения, полулитровый стальной термос и… еще много чего констатирующего факт прошедшей человеческой активности.
   - Будем просто иметь в виду… - сказал Ханк, сметая с подоконника желтую горку пыли на раскрытую в ожидании левую ладонь, - Что Англия умерла не за день, не за два… - и с несмываемой грустью в голосе подытожил, - Период истления длился долго. Англия издыхала днями, неделями…
   Калиньи неопределенно повел подбородком и проверил калибр охотничьего ружья, лежавшего на дверце металлического шкафчика для раздеванья. Осмотрев оружие, француз обнаружил поломку, и идея пополнить арсенал тотчас пропала...


   Покинув кофейню, сообщники схватились руками за ветхую, проржавелую лестницу и стали спускаться вниз. Звуки шагов и громко звяканье металла соединились в мелодию. Фрэнч перебирал ногами тяжело и грузно, соблюдая осторожность, в то время как мутант держался смелее и перешагивал аж через две-три ступени.
   Изучение окрестностей Онколона плавно подходило к концу. Из таких неосмотренных
местечек остался лишь подводопадный грот, проход в который было достаточно трудно заметить. Не спрашивая у напарника, хочет ли он осмотреть “ту пещерку”, Ханк пошел далеко вперед.

   По прибытию воин увидел небольшой каменный алтарь для жертвоприношений с воткнутым в него красивым кинжалом и стоящий рядом золотой сундук, набитый доверху редчайшими драгоценностями, обсыпанный блестящими золотыми монетами. Но глаза наемника не разбежались при виде богатств. Сохранившееся похвальное бескорыстие упрощало любой поход и делало возможным любование на роскошь без приступов алчности и возникновения помешательств вроде ониомании.
   “Сундук и алтарь” – Ханк нашел листок с откровениями Найджела. Как и в подземелье под своей хижиной, здесь слуга ордена заносил свои мысли на бумагу. Одно волнение – один лист.

   Yes sacred blood on deviated will be shed and the inspiration on graves of ancestors will condescend. Before a convergence flashes of fertile fire start dawning on the world. Miraculously to see how god and the nobility comes that you near it. Prechisty light just embodies high moral values of an award in souls. These people don't read any more, don't watch TV, don't look after children, don't eat bread, don't pray without speech halts. Everything that remained to them, it to stand in church which was constructed for revolution, for a denial of centuries-old lie. At all stages of a cancer to the fifth fellow countrymen avoided visit of the temple built in honor of Heinrich Fatum... They saw reason, having died that once again proves, the person grows wiser only after revival.
   (Да прольется священная кровь на отклонившихся, да снизойдет озарение на могилы предков. Перед схождением мир начинают осенять вспышки благодатного огня. Чудно видеть, как приходит бог, и знать, что ты рядом с ним. Пречистый свет в душах праведных воплощает высокие нравственные ценности ордена. Эти люди уже не читают, не смотрят телевизор, не ухаживают за детьми, не едят хлеб, не молятся без речевых запинок. Все, что им нужно для выполнения житейских обязанностей, это стоять в церкви, которую построили для революции, для опровержения многовековой лжи. На всех стадиях рака до пятой земляки сторонились посещения храма, построенного в честь Генриха Фатума... Они образумились, умерев, что лишний раз доказывает, человек умнеет только после воскрешения)

   “Только после воскрешения… Сколько же нарушений должно быть в мозгу писавшего эту ересь, чтобы рождать настолько черный юмор?” – воин без страха и раньше считал Пастуха зацикленным на варварских уставах, а после прочтения листка с неудивительным, но подтвердившим догадки содержанием, сомнений в его “недружбе” с головой и вовсе не осталось.
   Водопад мило шуршал, изредка доставая до Ханка щекотливыми брызгами. Звуки падающей воды расслабляли и немного сбивали с толку. Покидая тайное место ритуальных действий, иностранцу пришлось потратить несколько минут, чтобы перенастроиться.


   …Отдохнувши перед назревающим серьезным замесом, друзья уселись на траву и
увлеченно занялись подсчетом боеприпасов. Хорошо охраняемый сарай был предполагаемым местом нынешнего нахождения Конрада Найджела, из-за чего именно здесь распылался огонь грядущего боя.
   - Я сейчас смотрю на них и вспоминаю Пакистан, то, как враг окружался, подвергался обстрелу и уничтожению… - нервно пробухтел Калиньи, задыхаясь от собственного воодушевления, - И это не смешно, это забавно…
   Ханк счел важным морально подготовить товарища:
   - Как бы ты не хотел, а сегодня нам придется забрать сколько-то жизней. Не время киснуть, ясно?
   Не предоставив словесного ответа, напарник покачал головой сверху вниз. Обговаривание стратегии тихого проникновения заняло чуть больше времени, чем хотелось, но зато у борцов с опасными эпидемиями появился прекрасный план, как подобраться к сараю и сэкономить на отсеченных конечностях.

   Трое мужиков, чьи лица выражали смертельную немилость и неудовлетворение текущим положением дел, будто экспрессия, гиперболизированное излияние чувств было их самоцелью, терлись с правой стороны дряхлого сарая. Вынюхивая кажинный след и отслеживая кажинный звук и шорох, онколо протаптывали тропинки в предлесных зонах, порой позволяли себе отдаляться от нуждавшегося в беспрерывной охране объекта. Француз ждал момента, когда проход окажется чуть более свободным.
   Парочка бледноликих отвалила в кусты, а один таки остался стоять на своем “родном” месте. Подбежав, чтобы обмотать шею “чучела” бельевой веревкой, Калиньи упустил из внимания уже поссавшего ареда и едва не схлопотал топором по спине. Благо, превнимательный и все учитывающий Ханк находился вблизи и сберег жизнь разини. Собиравшийся кинуть топорик лишился руки, а затем повис на мече, пронзившем анорексичное туловище неприязненно настроенного скряги. Воин без страза покалечил и убил еще шестерых земледельцев. Кто-то из заболевших расстался с головой и навечно замер, а кому-то пришлось пересчитывать пальцы на руках. Умело отражая атаки озлобленных недругов, антигерой превратил некогда спокойную деревню в поле битвы, на котором он – один единственный облечённый в порфиру победитель и чемпион! Иностранцы принудили оставшихся непокоцанных британцев бежать в отчаянии и в ужасе кричать “на помощь”.

   Спустя минуту.
   Калиньи, заколдованно рассматривающий окна, озвучил первые прогнозы:
   - Внутри, вроде, никого… - и, агент, конечно же, в противовес мутанту доверял в первую очередь зрению, нежели чутью, - Что мы здесь забыли…?
   - Стой тут! – заново обретя силу, ту, что позволяла идти по жизни, заглядывая в будущее и предугадывая опасность, Ханк предвидел ловушку и помешал лягушатнику зайти, - С Найджелом буду биться я! Уверен, он экземпляр поужасней Ходжеза и всех, прежде досаждавших нам…

   Старые входные ворота сарая, слегка перекошенные беспощадным временем, были наполовину открыты. Воин активно прогонял страх, и по большей части ему это удавалось, хотя в редких случаях подлая мыслишка о возможном проигрыше все-таки проскальзывала, но это было не столь часто. Реже, чем если бы этим занимался простой смертный…
   “Пастух, твой ангел смерти ждет тебя”


   Глава 8 Конрад Найджел (часть 2)

   …Ханку пришлось две минуты стоять с тупым взглядом и щупать себя за лицо, чтобы понять – сверху капает сырая зеленая слизь, падает прямо на него. С потолка, словно сталактиды, свисали “ракосодержащие” коконы. Именно яйца, о сохранении которых так заботился продажный староста, их благовонный сок, их аромат обеспечивали Найджелу эффективность коммуникации с больными. Считая сектанта за своего из-за схожих запахов (нечто подобное наблюдается и в поведении собак), онколо почти всегда шли на контакт с ним. Фатум не знал, благодаря чему прислуге удается налаживать связь с селянами, ибо его приказ о срочном уничтожении яиц заставил деревенского изверга играть в молчанку и вести себя скрытно.

   Не совсем ожиданно наемник почувствовал, что его правая ладонь вся увязла в жидкой фигне, повернул голову вверх и увидел застывшие тени от яйцеклеток, зародышевых форм!
   “Двуличная погань прятала здесь секрет своей суперсилы. Даже не знаю, валить ли его собственноручно или стукнуть главному, чтобы с ним разделались пожестче – обнаружив этот, с позволения сказать, клад, антигерой еще острее воспрезрел мистера Найджела и уже с лютым нетерпением ждал возможности наточить об него меч, - Пусть погань не рассчитывает на быструю смерть” – но вдруг слух иностранца поймало неприятное шелестение за спиной. Имманентные крики о самокрутизне и доминации малость поутихли, на смену им пришли более актуальные гнев и настороженность.
   Все это время дрессировщик онколо прятался под каркасом крышной конструкции, и спрыгнул лишь тогда, когда мутант почувствовал его злопыхательское присутствие.

   Послышался характерный звук хрустящего под ногами сена, отчего у многих сжало бы грудь. Ханк же, дождавшись необходимости повернуться в другую сторону, каким-то непонятным образом умудрился избежать сердечного удара.
   - Ты! – наемник с несдержанной антипатией ткнул в переносицу Найджела указательным пальцем, - Не надейся выбраться отсюда не по кусочкам! Я тебя… - и заученным движением освободил меч из футляра, - Мелко нашинкую, порублю!
   Классическая реакция злодея, легкомысленного по части подхода к оценке собственных сил и способностей: угрозы иностранца с неопределенной национальностью показались англичанину слишком мальчишескими и вызвали лишь умиление. Это шапкозакидательство до нынешнего момента работало безотказно, мутант даже не разозлился…
   - Ты нарубишь меня…? – Пастух скривился в плотоядной гримасе, облизываясь, захватывая область вокруг губ, - Парень, я все понимаю, есть приколы настолько нелепые и смешные, но то, что ты сейчас сморозил, должно быть, от дури, просто неимоверно! – и злорадно потирая ручонки с обшелушенной кожей и давнишними не проходящими
мозолями, - Это за гранью добра и зла…

   Не желая присутствовать при выступлении кривляки-ирониста, перенявшего повадки королевского шута, образ которого, ассоциируется, как правило, со Средневековьем, шута без колпака с бубенцами и яркого наряда, Ханк кинулся в отчаянную атаку с кулаками. Первые два удара пролетели мимо, а третий с чудовищной мощью вошел в переносицу и нерадикально изменил форму носа.
   - Получи!
   Сломанный поврежденный орган обоняния придал внешнему виду Найджела недостающего устрашения. Этакий “физиономный тюнинг”…
   - Ты хорош, но теперь моя очередь! – смачный толчок обеими ладонями в грудь, совершенный без особых усилий, швырнул иностранца на несколько метров, - Очередь главного претендента на трон вседержителя!

   Ударившись всем телом о стену, мечник соскользнул вниз, как струя воды,
 и приземлился на душистый сенный стог.
   “От плохого к приятному. Быстрая смена ощущений оставляет забавное послевкусие, которое не хочется долго и нудно описывать”

   Оказавшийся еще тем нечеловечески крепким сучьим ублюдком, Пастух делал короткие, неспешные шаги в направлении мутанта, хрустел шеей, хрустел суставами пальцев. В башке знай мелькали и напевались различные мелодии, скомбинированные из несложного словосочетания “я тебя порву”, и всевозможные варианты фаталити, добавлявшие кайфа в медленное, но, как казалось монстру, неизбежное приближение к финишу.
   Слезшему с сена Ханку, познавшему мрак и блеск собственной гордыни, пришлось избрать оборонительную тактику вместо наступления. Воин, чье бесстрашие ныне стояло под сомнением, опасливо отшатнулся, задев пяткой какое-то злосчастное пластмассовое ведро с отстойной водой, чтобы не упасть, ухватился за висящую металлическую балку и отошел к стене…
   - Ты сам смешен, а пытаешься иронизировать! – Найджел зловеще настиг прижавшегося, схватил за горло и поднял высоко над полом, - Великобритания снабжает мир лучшими! Я – тому доказательство!

   Наемничек молчал, т.к. положение его было не самым удачным. А сектант, душащий негодного противника, продолжил произносить свою предубийственную речь. Его очи зазвездились параноидальным азартом:
   - Религиозный фанатизм придает нечто возвышенное даже жалкому! К величайшему сожалению, кое-кому не доведется войти в тот новый мир, который готовит для нас мой господин. Кстати, я могу указать на этого неудачника! Хочешь?

   И в сей миг какой-то странный окатыш, со звоном разбив стекло, влетел внутрь сарая. Внимание враждующих переключилось на неизвестный предмет. И по законам приключенческого жанра повезло тому, кто первый прорюхал, в чем дело (француз, решивший как-то поучаствовать в “шоу”, подбросил гранату):
   - Я тоже! – словив момент, когда взгляд Пастуха зафиксировался на какой-то точке в пространстве, Ханк совершил эффективный своевременный удар по ушам ладонями обеих рук, согнутыми наподобие чашек, и, наконец, освободился от захвата, - Тот лох передо мной!
   Найджел, судя по всему, не ожидавший такого поворота, схватился за голову и закачался. В глазишках потемнело до полной черноты и сильно заложило уши. Пытаясь поскорее восстановиться для продолжения битвы, досточтимый староста совсем забыл про предмет. Тогда как воин отбежал в дальний уголок помещения, он так и остался стоять, где стоял…

   Реактивная мини-граната многофакторного поражающего действия была
незаменимостью для Фрэнча, когда требовалось “немного” пошуметь. Случившийся взрыв огромной мощности, сотрясший сразу несколько душ, ударил по тонкой, непроницаемой для воздуха и жидкости ушной мембране Ханка.
   Воздух насытился удушливой гарью, гнилью, угаром, кровью и тленом. Где-то впереди рассыпался пучок ослепительных красно-желтых искр, где-то с потолка, создавая грохот, упало несколько брусков, пол усеялся крошечными стеклышками всевозможных форм и размеров, черными обугленными деревяшками и отвалившимися покрытыми копотью кусками стен. Но самая завораживающая часть зрелища бесспорно располагалась посередине помещения: адское багровое пламя обуяло спину не сдвинувшегося с места фанатика.

   “Словно кто-то включил репродуктор и нагло глумится – подавляя неприятный приставучий шум в своей голове, воин без страха заходился кашлем и ежесекундно сплевывал. Его радовало только осознание вероятной кончины супостата, покрасневшего от липкого жара. Но эта мимолетная радость растворилась очень быстро, чтобы можно было ею полноценно насладиться:
   Пастух, абсолютно целый и невредимый, будто ни разу не обжегшийся, смахнул с рукавов язычки огня и, убедившись в испорченности куртки, скинул её с себя. На фоне злой ухмылки, грезилось, растущей вширь, ярко блестел золотой искусственный зуб.
Староста стоял не только живой, но и дико злой, выведенный, не растерявший былого азарта и маньячной сноровки.
   - Ты же должен быть мертв, твою мать! – с повышенной агрессивностью выкрикнул Ханк, - Выходит, ты – очередная куколка генетических разработок?
   Некое подобие фатовства прокурсировало по самодовольной роже фрика, который попытался рассказать вкратце о своем истинном предназначении:
   - Искусственно созданная бактерия, целенаправленно влияющая на конкретный биологический вид, согласно пожеланию заказчика!

   Встав на носочки и разведя руки в стороны, Найджел (или то, во что он превращался) повернул волосатую голову вверх и стал часто вдыхать носом воздух с недобрым намерением впитать в себя скрытую в висевших на потолке коконах силу, чтобы потом разблокировать её в себе! Чтобы исполнить предначертанное…
   Пастух ужался, делая движения, характерные для запущенных наркоманов. Далее последовал болезненный всхлип и прокатившаяся по горлу и пищеводу волна судорог. Потеряв власть над телом, сектант зажал в руке складку живота и принялся рвать до мяса, до внутренностей. Британец не отдавал полного отчета в том, что в нем происходило, он лишь выполнял “приказ”.

   - А вот и сотворитель! – из развернутого отбросившего кишки пуза Конрада Найджела
выскочили три меланобластомы. Вызывающее агональный припадок, паническую атаку, острую вспышку неконтролируемого страха зрелище: как подколодные змеюки любя опетлили вечно живого сектатора. Опухоли сломали ребра, повредили кость, обеспечивающую соединение плечевой кости с ключицей, укоротили позвоночный столб несколькими трещинами. Еще миг… и пастушок порвался надвое точно по шву! Туловище умеренно растянулось ввысь, ноги продолжили топтаться там, где и топтались, а посередине зашипели возмужавшие опухоли. Многоножка, которая ранее носила внешность человека, сильно выросла вширь. Меланомы изъели (уничтожили) скелет слуги Фатума, позже заменив его, сформировав с десяток иных подвижных новообразований, - Встречайте, я - новый Онколозавр! Настоящий Онколозавр! – и злодейчик, еще недавно унывавший от всех этих хитросплетений продуктивной работы трех змей, весьма повеселел и залился румянцем.

   “Дурдом” – обходя кругом нескончаемую череду выпирающих головок, Ханк изумлялся, как такое вообще могло уродиться.

   Извиваясь покрытым мелкими ожогами и внутридермальными невусами телищем, выпячивая глаза всех своих сволот, непропорциональный монстряга достал макушкой до потолка и грозно оглянул низ под собой. Отвергнутая свисающая кожа живота, прилипшая к горячему полу, усиливала пикантность нахождения в этой преисподней и наматывала нервы на кулак.
   Постоянно спокойный и невозмутимый, не поддающийся ни на какие уловки ожившей
“лавкрафтовской мифологии”, Ханк сказал - как отрезал, как рук себя лишил без наркоза!
   - Некогда мне церемониться со всякими клоунами! – и, волею ловкости став невидимым для мультиликой каракатицы, зашел с фланга. Клинок, не потерявший остроты, разделил на половинки двух сплетенных змей и толкнул образину в бок. Еле удержав равновесие, монстро (что-то значительное, поражающее необычными свойствами, уродством, величиной) сердито расфыркался, с чихом дернул “прибитым” к фанерному настилу ножищем, дабы стряхнуть надоедного.
   Памятуя предыдущий печальный опыт, то, с какой ретивостью господин Калиньи помогал вытаскивать змеюку из чрева, наемник избегал тактильного контакта, а Найджел, уже раскусивший все функции и возможности “дара”, стремился проинфекционировать врага.

   “И не мечтай” - чтобы полностью обезопаситься от голодных бактерий, Ханк крутанул меч в руке и глубоко вонзил в незащищенную коленную чашечку великана. Завывая от боли, монстр неуклюже переместился влево, а измочаленное колено ударилось об острый край продолговатого бруска. Пастух не устоял на своих парных опорах и повалился как подкошенный. Наемник, не теряя подходящего мгновения, подбежал к барински раскинувшемуся на пол-сарая упырю и затащил меч ему под подбородок. Удаленький конец вылез из виска и перерезал горло.
   - О, не переживай, похожую участь разделят и остальные ублюдки, те, кто покровительствуют над тобой! Верхушка псевдочиновников и мутированных силовых структур, состоящая из местных религиозных шишек, совершит полет ко дну! - подождав, когда из недруга выйдет достаточно жидкости, иностранец забрал свой “экскалибур”, Конрад Найджел опустился всей массой на туловище и умер, а придавленные метастазы остались подыхать, корчась в каких-то своих муках. Мокрые блестящие головки опухолей стирались об уникально треснутый бревенчатый настил, изранивались в кровь…

   Сено горело, становилось все чернее, все суше, тушить пал никто не собирался. Воин без страха добился еще одной громкой победы и уже отметил в уме как царское достижение.
   “Надо бы делать ноги. Крыша вот-вот обвалится - не торопясь, он поволочился к нетронутым огнем воротам, будто зовущим “иди же, быстрее”. Честные мечты об ужине отгоняли самые дурные презумпции и допущения, - Мне пора. Я здесь и так задержался. Да, эта страна сумасшедшая… Следующую весну постараюсь провести вдали от Англии. Насрать на спецзадания, изучения мистических эпидемий хватило с головой…”

   Обещанный всеми признаками бестревожный идилличный выход накрылся медным тазом: жизнестойкие гадины, оказавшиеся на грани исчезновения из-за провала, допущенного Найджелом, пробили спину, порвали зеленый поношенный свитер и вылезли на поверхность. Тело мертвеца изогнулось, переживая разлом всей костной составляющей, и начало переворачиваться с бока на бок, каждые несколько секунд меняло положение, пока опухоли не сбросили рабские оковы. После освобождения силы онкологии совокупились – змеи сплелись в тугой клубок, создав “макаронного” монстра. Какие-то метастазы, сумевшие вырваться вслед за меланомами, дополнили сатанинский шедевр. Это “непоймичто” попыталось вытянуться и, превозмогая неудобство, встать ровно, чтобы видеть противника.
   “Как только подойду – сразу заражусь” – твердил в уме Ханк, соблюдая правильное расстояние.

   “Когда все дерьмо пройдет… Если пройдет… Здесь нет народа, здесь толпа жаждущих чужой смерти выродков. А если это – конечная станция, и далее следует бездна? Вдруг французишка никакой не ОПБ-шник, а посланник самой преисподней?” – он настолько измаялся, что уже готов был подозревать всех и вся в чем угодно! Калиньи не вошел в список исключений…


   …Валившиеся стены и потолок крутнулись перед глазами, подтолкнув Ханка к немедленному исполнению какого-нибудь трюка. Совершив немудреный акробатический кульбит, переворот через голову с опорой на руки, антигерой увернулся от паразита, норовившего обхватить его штанину, и, мелькнув мечом в воздухе, проколол тварь. Через секунду он сильнее прижал острие к её тельцу.
   “Шедевр” же, словно не обращая внимания на весомые увечья, задействовал других подопечных и подбросил ближе к мутанту. Тот отскочил в нужный миг, но, не заметив, оказался рядом с недогоревшим стогом. Полымя обожгло предплечье, а затем пластиковые осколки больно резанули по руке. Мечник зажал лицо руками из-за накопленного несносного пекла, и чуть было не пропустил новую атаку монстро.
   “Фух”

   …Огонь уже оккупировал максимум пространства! Воин без страха начал жариться, подрумяниваться вместе с ползучими внутренностями Найджела.
   - Я смогу! – от боли, разошедшейся по всем органам, спасали регулярные самоутешения, - Я вынесу! – Ханк ни за что не покинет сарай, пока не удостоверится по гнилости о
смерти монстро, - Я выдержу! – Ханк сам погибнет, но заберет монстро с собой!

   В самый последний миг, за полминуты до обвала, появился Базиль Калиньи и увидел тонущих в огне напарника с Онколозавром. Герой войны прицелился в туловище, но потом, догадавшись, что стрелять бесполезно, на всех змеюшек просто не хватит пуль,
решил повторить старый добрый номер с киданием гранаты. По сравнению с отстраненным от должности бывшим членом супергеройской элиты, француз не бросался понтовыми фразами, а делал работу скромно и без лишних закидонов.
   Одна секунда, две… и грохотнул погрязший в крике убойнейший взрыв. Монстро растворился в ярко желтом всплеске. Какое-то время пред глазами фрэнча стоял непроницаемый ослепляющий свет. А когда пропавшая видимость наладилась, спец по гранатометанию узрел последки, плотно осевшие на стенах – то, некогда принадлежавшее чудищу, что уцелело.

   Отброшенное к воротам знатно обгоревшее тело лежало без признаков жизни на раскиданном сене. Не говоря худого слова, Базиль водрузил Ханка на плечи, и они
синхронно покинули ад.

   …В Книге Притчей говорится, что Господь ненавидит семь вещей, что Ему противны:
Гордый взгляд.
Лживый язык.
Руки, проливающие невинную кровь.
Сердце, кующее злые замыслы.
Ноги, быстро бегущие к злодейству.
Лжесвидетель, наговаривающий ложь.
Сеющий раздор между братьями…

                The end…



   Глава 9 Новые места

   Озеро в Онколоне – своеобразный склеп, рай для утопленников. Местные жители в нем не купаются, поскольку плавание это уникальная разновидность отдыха, требующая тонкой настройки множества навыков и соответствующих физических данных. Онкобольные могут только плескать ступни на бережку, нырять не решаются. Неспособность выродков передвигаться по воде давало сильное преимущество Ханку и Базилю в случае столкновений. Отыскать шлюпку и переплыть на другой берег оказалось плевым делом.
   Вороны, жившие в местах рядом с озером, состарились, дряхлость и немощь стали их уделом. Каркали птички очень нечасто, взбудоражить их могло только появление в деревне незнакомых личностей, и то не всегда. Многое зависело от самих людей. Ежели они диковаты и грязны, как похабные мужланы, засиживающиеся в барах допоздна, обтрепанные каркуньи причисляли их к своим ближним, а более ухоженных и благовоспитанных отказывались принимать.

   - Хочу есть! – Ханк уже не скрывал насущных потребностей и готов был кричать о них, - Очень сильно! Но нам еще в замок пробираться, так что кулинарии придется ждать новых едаков…
   По всем имеющимся данным, Фатум - мастер всех существующих боевых единоборств, стратег и профлидер с почти богоподобным коэффициентом интеллекта, имеющий обширные предметные знания в самых разных областях. Калиньи много раз в нарочито девчачьей форме повторял, что сильно сомневается в их шансах противостоять столь древнему злу.
   - Как знаешь, а я бы пожрал перед смертью… - и с таким траурным видком, будто собирается на собственные похороны, вытащил из кармана пару сигарет, обе сунул в рот и
обе поджег.
   - Что? – Ханк с недопониманием уставился на друга, - Мне только что послышалось недовольство нашим успехом…?

   Перемещение судна по поверхности воды с помощью вёсел, приводимых в движение мускульными усилиями, заняло двадцать минут. Гребля пошла на пользу настроению, но усилила несвоевременное чувство голода, с которым впору бороться. Небеса, затянутые серым платком грозовых туч, и редкие капелюшечки дождя, вынудили путников начать весловать быстрее, чтобы успеть до берега до того, как сильнейший ливень накроет всю округу. Калиньи, признававшего магию домашнего комфорта, такой бы душ точно не обрадовал, а вот Ханк, безразлично относящийся к любым метео-капризам, не почувствовал особенной разницы между мокротой и гладеньким бездождьем.

   - Искусственно созданная бактерия, целенаправленно влияющая на конкретный биологический вид, согласно пожеланию заказчика! – образ чокнутого предводителя деревенского быдла, его слова, его маневры, его почти героическое самопожертвование, не вылезали из памяти Ханка всю следующую проведенную в подготовках неделю. ОПБ-шник боялся, что мутант – труп, когда принес его в дом, всего обожженного, и в течение часа не мог оживить. К счастью обоих, наемник пришел в себя, снова, и принялся дотошно расспрашивать, что сталось с чудовищем. После тихо озвученного ответа восхищению очнувшегося не было предела.
   - Удача может улыбнуться, если эти религиозники с червяками в мозгах накосячат в нашу пользу… - Калиньи нередко ударялся в мечтания, устно перетирая заезженные темы, по большей части связанные с планируемым налетом на замок, - Но специально ждать, когда враг допустит промах, как-то недостойно… - но все заметки фрэнча ощущались стоящими на повестке дня и преподносились с приятной иронией, отчего никогда не утомляли. Очередность получения похвалы повышалась с каждым разом.
   - А ведь ты прав – воин без страха согласился с последним утверждением агента, - Философия войны: тот, кто способен прорваться вперед, сквозь полчища, не должен стоять сзади – и сам захотел блеснуть воображением, - Манипуляторы, конечно, сами попадаются в свои ловушки, но часто справедливость их настигает прежде…

   С приходом усталости Базиля заносило в совсем другую степь, голос резко хмурел, подстраиваясь под мрачную обстановку:
   - Ты говоришь так, будто тебе на неё не плевать… - короткие мужские волосы все также подхватывал и трепал ветер, а лицо уже не выражало ликования. То приходящее, то исчезающее беспечалие кооперировало с такой же непостоянной радостью, - Где же, интересно, пропадали эти золотые мысли о справедливости и божественном воздаянии, когда кое-кто без разбора лил кровь, списывая все на месть?
   Нехотя возвращаться к тому, что уже сто раз подвергалось обсуждению и не способствовало хорошему расположению духа, а, скорее, мрачила, Ханк напомнил дружку об одной из его главных обязанностей и “подстегнул” не лениться:
   - Греби, давай. Говорил же, что не хочешь промокнуть…


   Лодочка причалилась к острову, где поблизости стояло убежище ордена. Союзники неторопливо вышли, а тучи меж тем спрятались за горизонтом. Изредка выглядывающий полуяркий диск солнца ещё обеспечивал слабенький свет, хотя день прошел очень быстро и уже вечерело. До замка еще нужно было дойти…
   - Отдохнем маленько, пожуем семечки или повелишь не расслабляться от нетерпежа разобраться с упоротыми адвентистами седьмого дня? - накрутил словечек Калиньи, - Выбор за тобой. Я банально перечислил варианты… - и уже не впервой за сегодня. Все резонерство, исходившее от ОПБ-шника, являлось прямой причиной недавнего переполоха в Онколоне. Герой только начинал приходить в норму, т.к. адреналин надолго задержался в крови…

   Свежий ветерок остужал разгоряченную кожу, легкие жадно поглощали чистый воздух, глаза прослезились, вновь набираясь влагой. За спиной в последний раз треснул и рухнул, как карточный домик, окончательно сгоревший ненавистный сарай, источник последних переживаний. Спустя пять нещадных мгновений француз почувствовал сильнейшую ответственность, словно от него зависело будущее мира. Он мало что слышал, ибо в ушах до сих пор звенело после взрыва собственной гранаты.

   - Какой именно отдых тебе нужен? Возможность провести профилактическое гранатометание ручными гранатами еще представится! - Ханк высоко оценил, что фрэнч для него сделал, более того, все попытки напарника призвать к совести отныне он пропускал мимо, а не отвечал на них грубостью, как было до кинематографичного поединка с каракатицей, - А пока должным образом настрой свои ноги и прекрати реветь…


   Далее судьба занесла путешественников в небольшую чащу, которую необходимо было пройти для входа на каменный мост. Там донесся нарастающий рык спущенных с привязи онколо-псов, и через мгновение мужики уже отстреливались от четвероногих вредителей. Ушастый сенбернарище с исклеванной воронами холкой, выпускающий из зубатой пасти длинные нити слюней, схлопотал пулю между бешеных глаз. У фрэнча с собой была захвачена дробь и несколько патронов картечи, чего, в общем, хватило для расправы над четырехпалыми прожорами и их менее прыгучими хозяевами. Калиньи с каким-то психопатическим вдохновением перебил нерадивых барбосов. Животная братия уступила пальму первенства своим старшим и разумным товарищам!
   - Это еще не все! – громко сказал Ханк, и оказался прав:

   груженый вооруженными солдатами джип, остановившийся рядом с местом огнестрельной перепалки, попал в поле зрения метнувшегося в ту сторону Ханка.
Почувствовав опасность, военные запуляли наугад, ибо кошачья ловкость делала атакующего недосягаемым для большинства охотничьих и автоматных прицелов.
   - Видите ублюдка? – открыл рот один из стрелявших, - Я не… - и, увидев выходящий из груди коллеги нож (или меч, было неясно), закричал, - А-а-а-а-а-а-а-а! – позже то же лезвие, что проткнуло его друга, расправилось и с ним, обезглавив.
   Воин без страха залез под джип, подышал стекающим в поддон машинным маслом. Плохо зашнурованный ботинок брюзгливого негра, приказавшего своим разделиться для поисков “поганых чужаков”, настолько вывел стрекулиста, что, не удержавшись, он высунулся из-под авто и схватил чернокожего за ногу да повалил на пыльную землю. Двух-трех вызубренных движений хватило, чтобы умертвить афроамериканского солдафона и отнять автомат у ха;ньцы. Единственный оставшийся в живых прислужник, у которого имелись все шансы отделаться легкими-средними увечьями, так как остальные уже лежали в лужах крови, поступил согласно своему кодексу чести.

   - Кто бы ты ни был, кем бы ты ни был, человеком или животным, тебе была оказана редчайшая привилегия пасть в бою, умереть смертью воина… - не предвидя никаких благообразных перспектив, как и причин возвращаться, сектант сделал нелегкий выбор, ведь ему не хотелось разочаровывать “бога”, - А теперь тебя ждет бесславие!

   Как и таинственный ниндзя, китаец раскусил смертельную цианидную ампулку, вшитую в зуб.
   - Нет, не делай этого! – Ханк совершил смешную попытку помешать ему.
   Перед тем как отправиться к праотцам, азиат произнес непоколебимое:
   - Со мной моя религия! Смерть – это лишь начало … – и, опустив затылок назад, вырвал белой пеной.

   “Да уж, обильное же у парнишки слюноотделение” – усмехнулся про себя наемник и вернулся в лесок, чтобы узнать, скольких щеночков уже положил психологически метаморфичный мистер Калиньи.


   Глава 10 Вынужденное расставание

   У ворот, ведущих к мосту…
   Вздумав проверить время, француз глянул на наручные часы, но разочаровался, обнаружив, что столь полезная вещь подверглась поломке – треснул крохотный круглый дисплей. Ханк припомнил о наличии сотового, что ничуть не помогло. Мобильник сломался еще раньше, а если точнее, на прошлой неделе, в ходе сарайных бомбежек…
   - Назрела идея – поделился своей мыслью Базиль, - Раз мы лишись всей походной аппаратуры, не слямзить ли часть у убитых?
   Воин без страха критично отнесся к предложенному:
   - Нет – и не поленился озвучить причину, - Мы на четыре километра отдалились от того места. Назад не пойду…

   Не затевая спор, ОПБ-шник снял с руки испорченные часики и символически приложил их ко лбу. Он трижды перекрестился, прежде чем избавиться от безделушки, годной лишь на выброс. “Когда прижимаешь к голове какой-нибудь предмет, который происпользовал несколько лет, ты заново переживаешь все эти годы”. В кругу друзей мистер Калиньи славился способностью придумывать на ходу самые оригинальные и грандиозные способы применения обычных вещей и называл свой талант зодчеством быта, искусством строительства практичных идей. Такие незаметные, на первый взгляд, мелочи, второстепенные свойства характера, мини-комплексы, создают контур, подчеркивающий лучший фрагмент человека, этакую рамку, и выделяют человека из толпы.


   …Хоть иностранцы и не подошли к сооружению настолько близко, чтобы полностью оценить стремление постройщиков к созданию максимальной средневекости, они не могли не почувствовать, что архитектура виднеющегося вдали сооружения носила строго
аггравированный характер. Комплекс зданий, сочетающий в себе жилые и оборонительно-фортификационные задачи, не просто не соответствовал условиям современности, он вобрал в себя всю энергию анахронизма. Один большой пережиток старины, смело отрицающий все, что соорудил человек после наступления Нового Времени (период в истории человечества, находящийся между Средневековьем и Новейшим временем),
словно пузырь посреди замерзшего пруда, грозился дотла выжечь лед.
   - Вау… - француз, не видевший в жизни ничего подобного, издал только один безобидный звук и глубокий вздох удивления, как получил бессрочное отстранение.
   Положив ему руку на плечо, Ханк круто обломал приятеля:
   - Стоп! Дальше я один.
   - Что? – агент явно не понял, с чего тот принял такое решение, - Один? Старик, ты о чем?
   Воин не хотел подвергать жизнь друга риску. Ни здесь. Ни сейчас. Он посчитал необходимым “скинуть хвост”.
   - Впереди подстерегают опасности. Мне меньше всего хотелось бы увидеть твою гибель, но я не могу постоянно подстраховывать!

   - Да что ты несешь, идиот! – истерично запричитал взбесившийся фрэнч, - Окстись, лузер, это я вытащил твою задницу из пекла! Попридержи ЧСВ, если бы не я со своим детским увлечением бросаться картошкой, ты бы сутки отогревался под завалами!
   - Но я бы не умер и так! – доказывая верность своего решения, мутант пытался не кричать, хоть и выглядел наэлектризованным, как упрямый напарник, - Я регенерирую, я, наверное, вообще не могу умереть! Это ты понять в состоянии?
   - Ой, хватит…

   Настоятельный Ханк перекричал ОПБ-шника. Не в силах продолжать спор, Базиль Калиньи не нашел лучшего выхода, кроме как уступить. Но прежде чем повернуться назад и пойти далеко-далеко к лодке, к берегу, к озеру утопленников, он пожелал товарищу удачи и честной борьбы, не скрипя зубами:
   - Ты по жизни соло, и это было понятно с самого начала. Что ж, я не фанат долгих переговоров и скрупулезных выяснений, я умываю руки и слагаю с себя ответственность, ибо меньше всего люблю кого-то разубеждать… - но ни одно грустное событие не обходится без сигаретки. Калиньи клацнул зажигалкой раз, другой, третий! Вероятно, кремень стерся, т.к. не было ни искр, ни пламени. Досадно чертыхнувшись, француз на все махнул рукой и договорил прощальную речь, - Смотри, не примкни к воинству врага. Оставайся на стороне христолюбивых…
   - Ну, я еще не окончательно выжил из ума – утешил ОПБ-шника Ханк, - Так что не
гоняй гусей, все нормально.
   - Надеюсь… - выкинув портативное устройство для получения огня, уже бесполезное, агент без спешки побрел назад, к воротам.

   Первые двадцать шагов агент шел медленно, напряженно размышляя, как бы подать всю эту презанятную исторьицу экс-сослуживцам, родне и партнерам по боулингу, как бы рассказать, чтобы ею прониклись, поверили в неё! Ноги шаркались о мелкие грубые камешки, разбросанные то тут, то там, ветер крепчал по мере того, как иностранец продвигался вглубь острова…


   Повелители Смерти встретили воина без страха, движущегося в направлении главных ворот замка, на полпути. Сзади подступила фигура в черном балахоне. Её зеленоватые руки схватили наемника за шею, попытались задушить. Не предприняв ничего колоссального, не придумав какой-нибудь новенький трюк, антигерой по старинке устранил препятствие несколькими банальными эпизодами. Его хватка была сильнее хватки Повелителя, и по жестокой иронии судьбы задохнулся тот, кто замыслил удушье. Раздирательные подававшиеся с воплями просьбы фанатика, то ли онколо, то ли здорового человека (хотя если сектант здоров, откуда на руках эта зелень, свойственная трупам?) остановиться не повлияли на легко заводимого Ханка. Пальцы так и не разжались, а слюна угодившего в собственную сеть все тяжелей перемещалась по гортани…

   “Сдохни – мутант отпустил “фигуру в балахоне”, когда та уже не дергалась, - И это все?”. Он предположил, на сим попытки владельцев замка избежать неприятной разбирательской дискуссии с ним прекратятся, но не тут-то было! Забубённые представители религиозной общины встали мятежом, вооружились балестрами, мечами…
   Так как вес арбалетных наконечников значительно превышает вес наконечников обычных стрел, то и эффект при попадании болта в живую плоть более впечатляющ, чем эффект попадания стрелы.

   “Боль. Тупая боль в спине, между ребер, в пояснице, в шейном отделе. По всей спине, по длине позвоночника, словно электрический разряд проходит при каждом движении, при каждом сгибе кости хрустят, порываясь сломаться. Под лопатками боль такая, как если бы кто-то ввинчивал толстый, широкий болт. Медленно, не останавливаясь, надавливая сильнее. И боль распространяется! Она увеличиваться в размерах, перемещаясь, занимая или охватывая всё более широкое пространство! Как только согнусь, не могу разогнуться обратно, чувствуя, что отростки на позвоночнике развернулись и теперь впиваются в мышцы своими острыми концами, не давая двигаться нормально. Каждый вздох - это агония, ведь ребра не хотят расширяться, а если раздвинулись - не хотят сходиться обратно – почувствовав резкий зуд в своих недрах, Ханк коснулся рукой своей спины и нащупал торчащий болт от самострела, - Но любая боль - не повод сдаваться”

   Вытащив стрелу, источник дискомфорта, воин без страха сформулированно и ультимативно посмотрел на подлого арбалетчика.
   “Убью” – не теряя мгновений, иностранец повалил зложелателя, яростно воткнул ему эту же стрелу, с наконечника которой покапывала кровь, ровно в око! Затем в рот, затем в переносицу, во второй глаз…
   Понеся серьезные потери, оставшиеся фанатики сбежали с поля боя. Мутант догнал только одного труса, и сделал с ним то же самое – обезглазил болтом!

   - Что вы еще предпримете, грязные уроды? - в душе посмеиваясь над глупыми британцами, наемник незаметно для себя переходил на неприкрытый стеб, разбрасывался претенциозными шутеечками и ребяческими фразами, фигурирующими в телевизионных пошлых передачах, идущих ежеутренне по музыкальным каналам, - Может, попросите отыметь вас в зад?

   Согласно кодексу, Повелители Смерти не имели права возвращаться домой, если с ними могло просочиться и лихо. В таких драматических ситуациях поборникам секты приходилось идти на вынужденное самоотречение, на саможертву! Успокаивая их, лидер называл это высшей формой альтруизма, готовностью отказаться от земных удовольствий ради благородной цели…

   Не заходя в замок (хотя у каждого из “балахонов” имелась при себе карта доступа, заделанная под ключ исторической эпохи лордов и рыцарей), Повелители выстроились в одну линию и взялись за руки. Они стали стоять в ожидании сплочающего мига, когда легендарный “экскалибур” пропустит их в рай. Стоять, молясь втихомолку и бившись затылками о ворота…
   От смерти, что с каждой пройденной секундой казалась все более неминуемой и обязательной, приспешников Фатума могло спасти только искреннее раскаяние, которого не поступило. Приблизившийся к сжавшимся и побагровевшим монахам Ханк попросил дать ему пройти, и, не добившись понимания, воспользовался “экскалибуром”. Тот распластал пополам худощавые тушки бледнолицых жрецов!
   - Так-то…


   …Меж тем.
   Покои высокомудрого главы Повелителей Смерти, любимое помещение Генриха Фатума в замке, как всегда, громыхало бравурной патетикой и эксцентричным коктейлем из амурных стенаний. Опираясь на спинку каменного бассейна и похотливо вздыхая при мысли о продолжении “процедуры” вылизывания члена под водой, зрелый мужчина с черной недлинной бородкой и густой прядью с проседью, красиво свисающей надо лбом, хватал сексуальную рабыню за голову, заставлял её сосать энергичней и тем самым возбуждал садомазохистский процесс. Все семь содержанок, с которыми хозяин не спешил расставаться, брали в рот по очереди. В задачу девиц входило не только приносить хозяину максимальное удовлетворение путем сладких перепихов, какое тот мог получить в любое время в любом месте, но и заряжать хозяина верой в собственную богоподобность, в незаменимость, звонко твердя о его первозданном величии!
   “Душевные утехи едва ль важнее плотских”

   Собираясь провести вечер за доскональным изучением детородных частей своих вульгарно раскованных наложниц, подобранных и тепло присчитанных блудниц, мужчина очень огорчился, когда его потревожили, “сбили с заданного ритма”. Ведь чтобы настроиться на прежнюю волну, придется по новой переживать полчаса оральных прелюдий, а эти генитальные ласки так утомляют…
   - Повелитель, к нам ломится некто неизвестный! – ниндзя с полностью закрытым маской лицом, висящим на боку кинжалом и узким поясом-ремнем наклонился под низким арочным перекрытием и вошел в королевскую купальню, - По первым предположениям, это один из богохульных иностранцев, переполошивших ворон в колючих кустах Онколона и убивших вашего приближенного Найджела, сэр! Что прикажете?

   Главсектант раздраженно ахнул и оттолкнул от себя приставучую путану, вылез из бассейна, из точной копии средиземноморского имплювия (имплювий с латинского – водосбор, бассейн в средиземноморском доме. Впервые возник в древнеиталийском и древнеримском жилище домусе, затем стал необычайно популярен в древнеримской и древнегреческой архитектуре античности, когда в условиях засушливого климата в целях экономии воды древний очаг на дне атриума был убран, и на его месте появился четырёхугольный неглубокий бассейн-имплювий).
   Когда мужчина подошел к уведомлятелю, чтобы отдать распоряжение, на нем уже как на вешалке висел блестящий бросающийся в глаза желто-зеленый халат с арабско-китайскими узорами. Темный взгляд “вседержителя” смотрел внушительно в торжественной безмятежности своей славы.
   - Пусть постучит, пусть подолбится! Я за милю чую его пыл! – перед озвучиванием очередной инициативы он по древней привычке почесал за ушком, - Чем грешник злее, чем упрямее, чем позднее произойдет воздаяние… – и суровее нахмурил заросшие брови, - Тем ужасней будет божья расплата!

   Вот такой вот он местный объект идолопоклонства – Генрих Фатум! Часто к нему обращаются по прозвищу Доктор…

                Конец первой части…


   

























   





   Часть вторая.

   Этот человек никогда не шел навстречу неизвестности, не предполагая, чего можно ожидать. Он всегда собирал информацию, сопоставляя планы и возможности, всегда все просчитывал. Наверное, исполняющий обязанности генерального директора антитеррористического спецподразделения не мог по-другому.
   Попросив подробный отсчет от тех, кто наблюдал за поведением Ханка месяцами, Тейлор Родригес ловко вытащил сигару, кончик которой выглядывал из нагрудного кармана, и без спроса закурил.

   И где-то приблизительно спустя полчаса его просьба была удовлетворена, она буквально оказалась перед носом. Взглянув на бумажку, Тейлор аккуратно вытащил её из синего проспект-пакета, прекратил дрожание рук и начал вчитываться в прыгающие пред глазами строчки:
   “Вы думаете, что наизусть знаете Ханка, но, поверьте, за его очередной ложью скрывается новая. Что можно точно утверждать насчет этого человека, вернее, человекоподобного существа – ему нельзя доверять. Однажды, просимулировав припадок, вероятно, чтобы совершить попытку побега, Ханк привлек внимание неопытных сотрудников и накинулся на них, как только те открыли камеру. И кроме непробиваемой неправды, круто размешенной полуистинами-полуиллюзиями, я увидел что-то еще в его глазах. Что-то, что-то не поддается описанию, что-то, что, очень вероятно, до меня видел кто-то еще”
   Позже автор текста, психолог, специалист по вопросам изоляции нарушителей с суперспособностями, извинился за кривой размашистый почерк…


   “Сколько времени прошло с момента моего заключения? Год? Два… А я все говорю с ней ночами, представляю по-цветному живой и доброжелательной по отношению ко мне” – Ханк принял Тейлора, хоть и возненавидел в душе за то, что тот буквально вытащил его из прекрасных размышлений. Родригес зачитал мутанту вердикт спеца, прежде чем перешел к главной теме, из-за которой, собственно, и наведался в тюрьму, а после зачитки спросил:
   - Как считаешь, мне стоит принимать во внимание все, что здесь накалякано, или нет?

   - Вы общались с Хендриксом? С тем социопатом, прячущимся за должностью врача? – Ханк начал с обвинений и ярлыков, на что и рассчитывал изворотливый военачальник, идя к нему.

   Спустя пять минут ничего не поменялось. Экс-наемник пытался убедить неподкупного солдата, что он “чище” и добрее других.
   - Главное, не слушайте Хендрикса и вообще весь местный персонал, погрязший во вранье!

   Спустя еще три минуты.
   - Они улыбнутся, обнажат душу, но это все игра!

   И еще через две.
   - Думаете, что могли полностью изучить меня, прочитав этот текстик? Знаете, кто я внутри? Согласен, не идеал идеалов. Но Хендрикс хуже, психолог этот… злостный манипулятор и мой ночной кошмар – по расширившимся зрачкам Ханка, по тряске подбородочной области, из-за которой средняя клочковатая бородёнка стойко напоминала влажные блестящие водоросли, прилипшие к белому небосводу,


   Пока Ханк стирал кулаки в кровь, молотя ими по воротам, самые дрянные воспоминания назойливо лезли в голову. Унизительный тет-а-тет с Тейлором Родригесом в стенах спецтюрьмы прошелся по мозгам, как бритва…
   “Я все равно попаду внутрь. Даже если придется простоять здесь полгода”


   Глава 1 Знакомство с великим и ужасным

   …Осенним предночьем за оконцем представительного замка забрызгал тусклый дождик, небо, отрицательно реагирующее на козни, незаметно всплакнуло. Из-за меланхолически-холерического неопределенного настроя жителей замка на нем отразились депрессия, упадок и грусть… все то, что люди с нечистой совестью пытаются скрыть за баронесским пиршеством и разгульной дрянной праздностью.
   Витражные потолки с цветочным узором в парадном входном холле первого этажа, не менее уютном, чем прочие помещения многокоридорного гиганта, и композиция из больших потолочных витражей в холле лестничного марша на втором этаже – заслуга последних архитекторов, принявших участие в улучшении качества жизни древнего ордена. Она смонтирована в алюминиевые рамы сложной геометрии и до сих пор цепляет взгляд насельников…

   Внизу, стоя у золотого трона, на который никто не имел право садиться, кроме Генриха, приподнято беседничали трое привилегированных. Один из разговорников попадал под шаблон напыщенного индюшонка с тонкими подкрученными усиками, ухоженными бакенбардами и маленькой аккуратной бородкой-эспаньолкой. Этакий сатирический нарцисс французского разлива, способный войти в топ-десятку самых востребованных моделей-мужчин.
   - Ой, Мэлори, брось, умоляю! Неужто ты и впрямь надеешься, что кто-то из присутствующих поверит в твой флирт с Гитлером? – от красавчика-метросексуала веяло пассивной педерастией, и у многих его ужимки, жеманные улыбки да нежный немужественный голосочек вызывали брезгливый отврат, - Красномордые бундесы, конечно, любят потрепать барышень за сиси, и изнасиловать тоже могут, если перевозбудятся после пьянки! Но это у них происходит на уровне, эмм, животного инстинкта! Очень маловероятно, что Адольф был донжуаном, каким фрица расписывал твой премного уважаемый папаня…
   Вторым был ниндзя. Как и все приученные к битвам и сражениям воины ордена, он чаще молчал и лишь иногда раскрывал рот, чтобы только подшутить над предполагаемой гомосексуальностью усатого и таким неизощренным способом развлечь стоящую с ними красавицу. Кстати, о ней.

   Среди них была до бесподобности очаровательная, необычайно прелестная женщина лет двадцати семи-тридцати на вид, в действительности ей было куда больше. Черные полукудрявые волосы по поясницу; красное платье с обнаженной спиной, носить которое могла лишь обладательница идеальной фигуры, так как на любой другой особе оно бы не смотрелось; татуировка с изображением индийской кобры на верхней и часто оголенной части руки, длиннющие острые ногти-стилеты, окрашенные в ярко-красный, придающие писаной красавице сатанинско-ведьминский имидж; губная помада идентичного цвета, драгоценные перстни и арабские кольца с золотыми цепочками, украшавшие каждый пальчик её нежных рук. Глядя на Мэлори Фатум, многие думали, что она – живая композиция обольщения, “винегрет” из противомужских ухищрений. Но в воплощение юной элегантности и утонченной чувственности её окончательно превращал вертикальный губной пирсинг. Этот глубокий прокол, который делают параллельно губе, наводил баланс консерватизма и современности.
   - Нет-нет, кто-то из вас двоих очевидно навирает! Видеть я его видела во время папашиного визита в Германию, но не пыталась закадрить! – а еще дщерь Генриха очень часто и подолгу двигала приоткрытым ртом, будто жевала бесконечную жвачку, морщилась, словно разгрызла пакетик лимонов, и без конца трепала свои волосы. Все эти “магические” приемы для усиления сексуальности брюнетка записала в книжку еще полвека назад и до сих пор ими пользовалась, - Вообще мой папа любит меня превозносить до небес, иногда забывая о моих предпочтениях…
   - Так ты, получается, даже не подходила к Адольфу? – не прекращал выспрашивать Герцог Вивиан (прозвище, не имя), пользуясь умением выуживать самую интимную и по совместительству интересную инфу, - Даже не спрашивала о его отношении к евреям?
   - Скажу только тебе! Другим слушать воспрещается! – Мэлори на носочках подбежала к метросексуалу, прижалась губами к его уху и прошептала несколько слов, - Немчура не был в моем вкусе… - затем быстро вернулась обратно, на свое место.
   Вивиан перекрестился три раза:
   - Пресвятая Мадонна, прости меня, я, честное слово, скоро чокнусь, находясь в этой компашке. Дева Мария, прости…

   - Уа-ха-ха-ха-ха-ха! – оценив интеллигентный юмор сэра Герцога, Мэлори безумно захохотала и показалась беседчикам взбалмошной девчонкой, готовой сплясать самый раскрепощенный танец на свете, чтобы физически расслабиться и выбросить мусор из глубин подсознания, - Ой, я так не ржала со времен взятия Рейхстага! Аха-ха-ха-ха…
   “Педераст” подыграл ей кудахтающим притворным смешком:
   - Уо-хо-хо-хо-хо!

   “Им пора заканчивать общаться. До хорошего это не дойдет” – подумал ниндзя, который в отличие от этих двоих держался спокойно и вполне тянул на адеквата.



   Запись мертвого онколога – 12
   На написание моей версии истории происхождения Генриха Фатума ушел не один час,
не один день и не одна неделя! Несколько переисправленных-перенаписанных текстов и истраченная гора бумаги. Берясь за изучение чужого прошлого, важно помнить о высокой вероятности самовведения в заблуждения. Признаюсь, страх допущения кучи ошибок и хронологических неточностей преследовал меня даже по завершению письменной работы. Я и по-прежнему-то не больно уверен, что вся моя макулатура хотя бы на четверть сходна с правдой. Хочу заметить, точный возраст предводителя секты не был установлен, но, по моим расчетам, он находится между семью веками и тысячелетием.
   1 – Генрих родился в семье аристократов, что объясняет его безраздельную любовь к роскоши, а также финансовую привычку чахнуть над златом. К тому же, можно предположить, несмотря на окружающий престиж, он воспитывался очень строго, и, наверное, строгость исходила от мужчины, как и положено. Прекрасное понимание военного ремесла, полное отсутствие пагубных привычек и достаточное уделение внимания физическим нагрузкам – черты человека, пришедшего из древности, заметны с первого взгляда. Сравнение было бы не в пользу современной действительности.
   2 – найденная мною в секретном отделении библиотеки книга, которую, по-видимому,
написал сам Генрих, повествует о некоем королевстве, где на протяжении долгих лет мирно и благостно жили люди, пока на их земле не поселились варвары. Пять тысяч мечей вражеской армии разгромили семидесятитысячную армию заступников в кровавом побоище. Из-за своего долголетия Генрих не помнит ни названия родного государства, ни своего родного имени, ни, естественно, имён своих родителей. Однако он держит в памяти общую картину произошедшего. И хоть со временем детали мутнеют, а очертания теряют детальность, наиболее важные формы рисунка, укрепившегося в памяти намертво, вряд ли когда-нибудь сотрутся.
   3 – как связать древнего воина, прошедшего десятки эпохальных, вошедших в историю сражений, с тем, что творится в деревне? Да думаю, просто. Есть такой уникальный вид людей, по складу ума, по темпераменту, умеющие совмещать и совмещающие науку с искусством войны. Медицина, физика, химия – все это в способных руках может стать оружием.

   - Сэр, простите, что я вас потревожил. Я не хотел! – ниндзя, который прервал половые игрища Генриха с его подстилками, хвостиком бегал за ним до самого входного холла и вымаливал извинение, словно сильно нагрешил и теперь раскаивается, - Вы же сами понимаете, что…
   Доктор Фатум, зачастую снисходительный к вечно шкодящим, но забавным послушникам, сказал только, чтобы тот отвязался:
   - Прощен! Теперь окажи милость своему богу, уйди с глаз долой!
   - Я повинуюсь! – сектант развернулся кругом и понесся восвояси назад, оставляя за собой дорожку из мятых следов на ковре.


   Мэлори и Герцог Вивиан все еще смеялись до слез, хватаясь за бока и неприлично фыркая. Но неожиданное появление отца беззастенчивой брюнетки в холле возымело нужный воспитательный эффект.
   - Хватит разводить хиханьки! Ваше свинячье пырсканье уничтожает аристократичный моральный облик замка! – Фатум слыл пестуном и почитателем строгих дисциплин. Каждый, кому доводилось с ним общаться, мог подтвердить истинность этих слухов, - Ох уж это ваше поведение, недостойное даже нищих… - и очень любил отчитывать, - Но, может, вы нищие духовно…?

   Фатум посмотрел на Герцога, предупредительно кивнул ему в знак приветствия, потом также посмотрел на Мэлори и сказал с напускной сердитостью:
   - Молчишь? Вот и хорошо. Молчи. Это единственное, что у тебя получается не хуже, чем плясать стриптиз!

   Проверив взгляды собравшихся подданных, он взошел на золотую ступень, откинул в сторону яркий халатик и уселся на трон, который словно ждал его. Первая приказная просьба прозвучала мягче всех последующих.
   - Принесите-ка десерт! Важность проведения политических дебатов проще понять, хрустя шоколадными фигурками…
   Нервно задергавшийся ссыковатый Герцог уже было подумал, что данное воззвание адресовалось ему, и хотел спросить, где искать буфет со сладостями. Мэлори, уставшая смотреть на этот цирк, сжалилась над денди и приуспокоила:
   - Да не вам сказали! Расслабьтесь…
   - Фух... – французоподобный метросексуал обтер вспотевшую эспаньолку рукавом
пиджачной безрукавки и с небольшим усилием выпрямился во весь свой средний рост, - Я запыхался…
   - Понимаю ваши страхи – Фатум язвил весьма профессионально и по-черному. Одной из его самых любимых уловок была отсылка к авторитету, то есть, к самому себе, - Но уверяю, конкретно вам ничего не угрожает. Народам незачем ударяться в продажность, для этого есть мы…
   - С-п-а-с-и-б-о – сие словцо Вивиан произнес по слогам, отхлопав в ладоши.

   Спустя минуту, к трону подтащили сундучок из бересты, доверху набитый серебряными монетами, зафальгованными молочными шоколадками. Мудрец крайне неохотно подцепил пальчиками вкусняшную монетку, еще неохотнее раскрыл и сунул в рот. Жевал мудрец медленнее медленного, а, дожевав, провозгласил:
   - Неплохо, но в девятнадцатом веке на какао не экономили! – и сильно подавился, зашедшись оглушающим страшным кашлем.
   - Кошмар…– закатила глаза Мэлори, едва удерживаясь, чтобы не вырвать сундук у дурного старикана.
   Жажда сладкого из взгляда отхаркавшегося Генриха никуда не делась. Следующую шоколадку глава культа проглотил уже быстрее. А потом и вовсе принялся уплетать их одну за другой, перемежая жевание псевдоинтеллигентным брюзжанием и ерничаньем:
   - Забыл вам сказать, дорогие мои, пока мы тут набиваем животы да смеемся, в ворота стучится один из ублюдков, чьи подкопы стоили мне Найджела. Рабочие исповедают принцип гармонии интересов, когда им не мешают копать грядки и заниматься колхозом. В остальных случаях обществом верховодит хаос, что не к добру…

   Мэлори всегда хвалилась своим честно завоеванным титулом правой руки великого Доктора Фатума, ей не хотелось выходить за рамки устоявшегося амплуа необязательной советчицы. Но на эту должность метил и грозился отбить менее пристрастный (по мнению папы) Герцог. Его идею встать к главе поближе поддержали все, кроме ревнивой дочурки.
   - Так как я еще не разобрался, кто из вас будет шептать мне на ухо все второе полугодье, тебе рано покидать пост – сказал Генрих, обращаясь к дочери, – Но, как гласит народная мудрость, заранее готовься к переменам!
   - Дай-ка уточню! – Мэлори задумчиво провела по щекам острыми ногтями и снова поправила волосы, - Народная мудрость… твоего пера?
   - Естественно! – к этому времени главный диссидент Земли счавкал уже седьмую по счету мини-плитку. Звенящие обертки из фольги он бесцеремонно кидал на пол, мол, зачем нужны альтернативы? Слуги все уберут, - Благокровные сами себе и боги, и наставители!

   Закончив сахарный перекус, Фатум “рассыпался” в предвкусительных благодарностях подданным-кондитерам и потер руки в нетерпении перейти к обсуждению щепетильной темы - проблемы в лице педантичных иностранцев.
   - Знаете, хочу посоветоваться с вами, как быть… - голос старика помягчал, - Тот бедняга, который дьявольски промок, находясь снаружи, не утонет, знайте. Если бог призовет Ноя и тот соорудит ковчег, с ним ничего не будет. Я чувствую, этот парень способен выполнять потрясающие вещи с помощью воли, чего вы, дорогой Герцог, не можете в силу её отсутствия – но заковыристые подкапывания не прекратились, - Знаю, вы боитесь со мной спорить, и все…
   Над ним тягостным грузом довлела расползающаяся, смутно проступающая идея, которую небезучастная Мэлори уловила и подвергла критике:
   - Хочешь впустить вражину в дом? Не заигрался ли?
   Отец обвел её поддельно-недоумевающим взглядом, подняв голову:
   - Мы не трусы, это во-первых. А во-вторых, все опасности – нераспознанные козыри. Ближе врагов друзей быть не может…
   - Ой, ну тебя… - с огорчением отвернулась красавица, - Поступай, как знаешь…

   Фатум повернулся к Вивиану (опять):
   - Герцог, вы-то что молчите? Хоть сказали бы что-нибудь для галочки, хоть звук бы издали какой! Иль расхотели быть моим советником?
   Прилизанный самолюбователь давно ждал, когда его мнения спросят, и, получив такой шанс, был неизъяснимо рад повлиять на принятие окончательного решения в отношении вымокнувшего странника.
   - Настоятельно рекомендую открыть ему! – усач не стал прибедняться, а использовал возможность зарекомендовать себя на полную катушку, - В случае атаки вы однозначно выйдете победителем, тут даже споров нет, но есть ведь вероятность сдружиться с чужаком. Так почему не попробовать?
   - Решено! – еще раз убедившись в абсолютной компетентности и смышлености Вивиана, распорядитель ударил кулаком по ручке трона и медленным движением накрыл голову капюшоном рясы, - Впускаем мокрого! Прошу немедленно отворить ворота!


   - Я скажу так, и попрошу со мной не спорить… - потоптавшись на месте для поиска подходящих слов, присонер захлопнул оба глаза. Какое-то время перед ним, в неприглядной завесе, еще кружились изображения фотографий убитой девушки, - Я не должен жить. Мое рождение – ошибка, результат злого умысла… - к соответствующему умозаключению, к этому “ножу” Ханк шел очень долго, опровергая все сомнения в себе, превосходя любую критику в собственный адрес. Он и сейчас идет к нему…
   Но должен ли он жить?

   Звук открывающихся дверей, как правило, многих раздражающий, противный режущий скрип, продержался полминуты. Мутант, отсчитывая взмахи своих гневных измышлений и быстрые паузы, еле дождался, когда сможет войти. Получив свободный проход, он, наконец-то, зашел. Первые миги Ханк отмеривал шагами длину увешенного заплесневевшими гобеленами коридора, а потом начал думать, что скажет противнику перед тем, как казнить.

   Ирод, восседающий на троне, поприветствовал гостя тремя громкими хлопками в ладоши, и, явно насмехаясь, кинул к его ногам шоколадку, уже надгрызенную, развернутую.
   - Ты, должно быть, устал с дороги. На, перекуси! – и с поразительной надменностью преподнес еще один жест королевского величия, похвалив себя, - Я сегодня щедрый…
   Подыгрывая отцу, брюнетка заливалась смехом, который едва могла унять. Её откровенно фривольное поведение не ускользнуло от бдительного ока вошедшего, обратившего внимание на присутствие в холле вылощенной женщины только после того, как по этажу заметался буйный “ведьминский” хохот, заставивший дрожать хрупкие огоньки свечей, что заполняли неосвещенные места в замке теплым светом и густыми тенями.
   Уважаемый Герцог с интересом внимал речам главного и практически не шевелился.
   - Так ты и есть Фатум? – Ханк спросил, кажется, заранее зная ответ, - Стоит отдать должное, неплохо обустроился! Из грязи в князи! Только зачем ты предаешь тех, кого, по идее, обязан защищать?
   И тут барская кичливость хозяина проявилась в полной мере, став походить на психорасстройство:
   - Заблуждаешься. Я уже пять веков как не принадлежу рабочему классу, а потому не могу предать его. Я – элита…
   Воин отрицающе помотал башкой в разные стороны:
   - Нет! - и осторожно придвинулся вперед, - Ты – говно, жирующее за счет христианской чистоты и наивности. Небось, проворовался на рассвете аристократической деятельности, а потом, наловчившись, взялся воровать регулярно.
   Уловив в словах иностранца нотки невежества, дочь заступилась за отца:
   - Закрой рот, сучий сын! – и, возможно, переборщила с выбором оскорбления, - Никто из смертных и ныне живущих не смеет ему не то что хамить, но даже говорить, когда говорит он!
   Но и наемник не был эталоном джентльменства, мог от души “откомплиментить”:
   - Сама закрой, тварь!

   Мэлори:
   - Смотри, не лопни тут от злости.
   Ханк:
   - Иди, припудри носик! Судя по твоему внешнему виду, ты все двадцать четыре часа в сутки проводишь перед зеркалом. Скажи, очень ли интересно так жить?

   Пулеметная очередь ругани, вспыхнувшей между мутантом и красоткой, прекратилась сразу после недовольного выкрика Генриха:
   - Замолкните оба! – и его грозной просьбы, адресованной воинственной дочери, - А ты, милая, выйди, действительно, попудри нос. Оставаясь хранительницей очага и пользуясь известным уважением, женщине, тем не менее, не пристало встревать в мужской разговор!
   Брюнетке пришлось послушаться, но она не могла покинуть холл, не позлорадствовав напоследок:
   - Желаю тебе сдохнуть поскорее! Уверена, схлестнувшись в поединке с моим отцом, ты не продержишься и трех минут!
   - Иди уже! – поторопил её Фатум и высоко подпрыгнул на троне…


   Избавившись от женской компании, глава культа встал с золотого кресла и спустился с постамента, обеими руками смахнул капюшон и прогладил еще не высохшие после мытья волосы. Непосредственно присутствуя на месте грядущего мечного боя, Герцог Вивиан, из корысти умолчавший о не зондированных преимуществах противника, предвидел резонанс. Хотя крутой поворот мог оказать неисправимое отрицательное воздействие на их общину, в первую очередь, на деятельность Генриха, метросексуал считал, что все хорошее и плохое рано или поздно обязано меняться.
   Готовясь надрать чужаку задницу, опозорить его перед французом, хозяин снял халат-рясу, под которым скрывалось мужское волосатое тело, не полное, не худое, и разминочно повертел руками:
   - Ты ответишь за оскорбление моей дочери! Я убивал за то, что на неё просто сально пялились, не говоря уже о хамском поведении!

   Нижнюю часть торса закрывал оружейный пояс с пустыми раздельчиками, а на ногах красовались черные штаны, сшитые из редчайшего дорогого материала. Некий эпатаж, с лихвой присутствующий в нем, был стилизован под исторические времена, как и все остальное в замке. От Фатума исходила инородная суровость, чуждая тем, кто родился в этом или в прошлом веке…
   - Прости, не дерусь с безоружными! – Ханк жестко недооценил боевой опыт противника, - Возьми меч, если хочешь потанцевать со мной!
   Но это ни в коей мере не задело управляющего культом, а лишь вызвало безобидное чувство умиление и дало повод ощериться.
   - А ты, стало быть, думаешь, я в нем нуждаюсь? – последний недвусмысленный намек от Генриха ввел наемника в затруднение. Тот подошел поближе и начал делиться личным видением применения и необходимости средств, конструктивно предназначенных для
убийства и самообороны, - Тело – и есть настоящее оружие, руки, голова, ноги, туловище… Оно должно подчиняться нам безоговорочно, а мы должны уметь им владеть. Если ты не подчинил себе тело, то какой с тебя мужчина? Какой с тебя рыцарь, защитник и жнец? Ты – большое ничто, если заходишь в чужой лес без приглашения, но не можешь обойтись без клинка…

   Из-за воинской смелости Фатума, превышающей любую земную меру, Ханк попал в положение, когда не знаешь, как поступить. Он не решился напасть первым, а вот Фатум… приблизился рывком, совершил движение головой и заахал лобешником в лицо озадаченного дуэлянта. Получив удар, от которого разболтались мозги, герой романа присел на одно колено и проверочно коснулся переносицы.
   “Вроде, не сломана. Вот шустрый сучок”

   - Я дождусь чего-нибудь в ответ? - провоцируя молодого противничка на решительные действия, лидер ордена не терял жестокого оптимизма, и, несмотря на колоссальную разницу в возрасте, держался достойнее: не в почтительном молчании, когда враг приготовится к атаке, а с активным озорным подстрекательством, - Хотя бы мечом помаши, или что ты там можешь…
   Пообещав себе в дальнейшем отказаться от поддавонов и поисков причины не убивать старика:
   “Все…” – мутант последовал его совету, заведя руку за спину, где, покачиваясь, висели ножны.

   Когда яро оскалившийся Ханк налетел с клинком, Генрих отступил чуть-чуть вправо, улучил момент и сделал подножку. Подбежавший растянулся на полу, больно ударившись подбородком о край золотого постамента. Их битва, обещавшая быть кровопролитной, начала походить на цирковое выступление.
   - Нет-нет-нет, даже не близко, нет, старайся лучше! Все продемонстрированное тобой очень далеко от настоящего мастерства… - Фатум производил легкие “детские” приемчики, быстро меняя позицию, оставаясь уберспокойным и сосредоточенным, - Скажи, кто тебя учил и, может, я снизойду и расщедрюсь на парочку советов до того, как сделаю из тебя ничтожество, превращу тебя в половую тряпку, опущу до уровня дворового пса и выброшу в окно! - а наемник, никогда не чувствовавший себя таким беспомощным, жалким и неподготовленным, распаленным от злинки ртом втягивал половую пыль и поминал черта.
   - Я тебя… - Ханк поднял выпавший меч и, встал, спотыкаясь, словно слепой.

   Терпеливо невозмутимый хозяин продолжил обсмеивать гостя:
   - Эмм… ты меня? Запугаешь? Порежешь? Убьешь??? – и у него это выходило с праздностью, с древнеримским пафосом, - Прошу! У меня даже оружия нету, как видишь. Что ж ты не бьешь-то?

   “Все еще только начинается” - не желая мириться с бестактом временно лидирующего хвастуна, как и не собираясь спускать все произнесенные им желчные остроты и шпильки, воин без страха покрепче сжал рукоять, стиснул челюсти и хрустнул шеей. Фатум уперся руками в колени и пристальным выжидающим взглядом окинул презренного гостя:
   - Иди сюда!

   Ханк собрал в себе всю злость, какую имел, чтобы выплеснуть её на деле, но очередная необдуманная атака стоила ему позорного проигрыша: удачно ускользнув от удара и сместившись, Фатум высоко махнул ногой, выбил из его рук изменчивый клиночек, а затем воткнул безукоризненно острое лезвие в бок.
   Прошла минута болезненных охов…

   Обретя полную власть над истекающей жертвой, садист погрузил меч еще глубже. Эта мера по укреплению контроля была известна Генриху со времен битвы при Самугаре (решающее сражение в междоусобной войне в Индии, произошедшее двадцать девятого мая тысяча шестьсот пятьдесят восьмого года между войсками индийских претендентов на трон Великих Моголов Аурангзеба и Дара Шикоха. Закончилось поражением последнего).
   - Покоряя Индию, я приговорил к публичному позору и плахе одного
скотского коррумпированного полководца четыреста лет назад! Убил только за то, что тот чихнул на меня во время победного пиршества. Раджи, сидевшие рядом, просили меня, хотя нет, считай, умоляли оставить полководцу жизнь, а я был непреклонен… - Повелитель Смерти очень хорошо помнил пьяные морды индийских чиновников, “оплевавших” друг друга еще до начала застолья, - А ведь жиртрест на меня только чихнул! Представь, что я вытворял с теми, кто опускался до грубости!

   Выслушивая эту “нравоучительную” быль, Ханк, не до конца растерявший жизненную силу, наполовину вытащил лезвие из плоти, сжал правую руку в кулак и произвел последнее мысленное действие.
   “Ты больше никого не убьешь” – но еще перед взмахом воин лишился трех пальцев – указательного, среднего и безымянного. Видя, как собственные конечности отделяются, падают и становятся чужими, он уже не надеялся ни на какую победу.

   Хозяин замка изувечил противника быстрее, чем тот успел бы до него дотронуться:
   - История – моя стезя! Так называемая елизаветинская драма – это эпоха подъёма английского драматического театра и неспроста считается одним из самых интересных периодов в истории Великобритании! – Фатум прекрасно помнил свое самое несправедливое убийство, совершенное в Англии, - Симпатичный менестрель, певший песни на преимущественно любовную тематику, не совсем дружил с рассудком и о воспитании не знал. Каждое утро трубадур, изображая из себя Ромео, напевал дифирамбы под окном. Это жутко мешало мне спать… - с тех пор, хоть и прошла уже чертова уйма лет, Повелитель все еще помнит, как бесчеловечно приструнил песельника, и рассказывает об этом всем, чью участь собирается подвести под участь юноши, - В конце концов, я взвесил, что важнее. Жизнь полунищего безземельного шельмеца, не имеющего никаких перспектив, и мой сон, сон генерала, командира, рыцаря, ученого-алхимика.
Выйдя на улицу, я притолпно обескровил певца…


   “Должен ли я жить? – пока Генрих фанфаронил своим объективным предрасположением к управлению чужими судьбами и умению измерять важность жизней, Ханк вязнул в скученных меканьях, прежде пугавших своей непонятностью и мучивших разум больше года, - Должен ли?”
   Вдруг женский крик ударил по ушам, заставив вздрогнуть всем телом:
   - Нет! Не должен! – отчаянный многосторонний глас Альбины разрезал мозг виновника, как скальпель, - С чего тебе жить? Лучше бы ты не рождался!

   Мутант потерял так много крови, из него столько вытекло, что удивляться приходу галюнов было бы, по меньшей мере, глупо. Хотя русская и прежде являлася ему, обычно во снах, но, бывало, наяву, сейчас она вела себе еще демоничнее.
   - Умри, как я когда-то умерла! – её лицо стало бледнее, чем ранее, и вытянулось, отражая внутреннюю боль её убийцы, - И не медли, пока еще кто-нибудь не умер по твоей вине!
   - Прости… - Ханк даже дважды ущипнул, чтобы поверить, что это правда, - Я не хотел твоей смерти…

   - Что? – Фатум обескуражился, поняв, что жертва не ему адресует извинения, а кому-то, кого определенно нет в холле, - Ты, сучёнок, прослушал мой рассказ о британском трубадуре?

   “Прости меня, Альби, я не хотел…”

   Его это взбесило. Его всегда бесило, когда кто-то не обращал на него внимания, или отвлекался:
   - Знай же, сучёнок, смерть придет за всеми нами. Мы можем избегать её лишь до поры, до времени. Считай это достойным уходом!

   Хотя бой, по мнению наблюдающего в сторонке француза, и имел провиденциальный характер, то есть, было ясно, кто одержит верх, все же француз держал отчет Найджела крепко в памяти и буквально молился про себя, чтобы все оказалось так, как излагалось в подробном рапорте старосты. Предвкушение чего-то грандиозного и подлинно интригующего не покидало Герцога Вивиана. Иностранец обязан себя показать…

   Перед нанесением фатального ущерба хозяин засунул присвоенный меч в позвоночник наемника.
   - Это тебе за все те беспорядки, наведенные в деревне! – к вопросу добивания Фатум подошел весьма оригинально: сорвал металлическую декоративную застежку со своего кожаного коричневого ботинка (такую обувь носили в средневековье), - Запомни, настоящий ассасин не ищет оружие специально! - и, грубо схватив презренного за короткие волосы, полосонул пряжкой по шее, - А использует то, что есть под рукой!

   Струя алой жидкости брызнула фонтаном из разрезанного горла! Ханк рефлекторно зажал рану рукой, что нисколько не помогло остановить кровоток, а лишь приблизило
“дренаж”. Потеряв больше крови, чем нужно для шевеления самыми малыми частями, воин без страха прижался лицом к полу. В его глазах потух огонь, рот широко раскрылся, не по велению умирающего, а сам по себе, будто кто-то произвел впечатление. Под лежачим образовалась багровая лужа, которая быстро впиталась в поверхность ковра и засохла.

   - Ты мне не друг, но уже и не враг, поскольку я не враждую с трупами. Теперь ты никто! Могильные мучения станут воздаянием за все совершённые грехи!

   После завершения не самого захватывающего, но, совершенно точно, самого веселого поединка за всю прожитую тысячу лет Генрих Фатум бросил меч рядом с телом противника.
   - Зовите поваров! Такую победу, такой святой день преступно не отметить! – крикнул он на весь первый этаж, - И шлюшек готовьте к новому заходу! Я сегодня всю ночь буду лапать их…

   - А, и да! Немедленно уберите это говно с моего пола! Жуть, как разит…


   Умерев в сотый раз, Ханк провалился в бездонную пропасть. Пробуждение, если таковое и случится, будет безрадостным, мрачным…

   “Где я? Я сплю? Это сон? Или что…?”


   Подойдя к внимательно слушающей и внимающей Альбине, наемник открыл бутыль Богородской водки и вылил ей на голову. Тщательно выпрямленные волосы завились в смешные кучеряшки. Униженная, вся оплеванная, словно студентка в преддверии экзаменационной сессии,
девушка держалась, как могла, дабы не расплющиться.
   - Ты здесь, чтобы признать правду. Чтобы киска могла двигаться дальше, морально исцелившись, как я!
   - Желаю удачи!
   - Но ты же не дурочка, вроде, понимаешь, что в таких делах недостаточно иметь голую удачу!

   “Где?”

   Воспоминания перестроились, превратившись в иллюзии - в то, чего не было. Любой полет вниз независимо от высоты неизбежно ведет к приземлению. Всем мертвым, всем покинувшим плоть - временный дом, в котором порой нелегко задержаться, остается это помнить.

   Мутант носом почувствовал холод, холод, проникнувший внутрь, в основание, в структуру, и впоследствии захвативший все органы. Не сразу обнаружив себя в сидячем положении, качающим оглушенной головой, с закованными в кандалы руками на манер Альбины, Ханк, заключенный в острог недосна, разорвал тишину громким отчаянным криком. Из него едва не вырвался зверь…
   “Тут все так знакомо”

   Украина. Щелкино. Недостроенный домишко над “Чернобылем”… Уснувшего переместило в прошедшее, и статусы “жертвы и хищника” диаметрально поменялись: теперь наемник сидел на том месте, где некогда сидела блондинка, теперь он терпел угнетение, страх и гадал, что с ним будет, а русская выступала в роли палача, вызвалась предопределить судьбу согрешившего.

   - Ты искал традиции о моральном исцелении, разрушающие ложь, параллельно убивая…? – желая отплатить недругу за свою преждевременную смерть, девушка заранее собрала все стандартные инструменты и кучкой сложила на стол. Осторожно, оттягивая пытку, мстительница обвела глазами кисти его рук, - Ах, ты, сволочь!

   Замахнувшись, она ударила по верхней фаланге указательного пальца молотком, и с отталкивающей лыбой проследила за реакцией мученика. Наторелый по части истерзаний и измучиваний Ханк не шелохнулся.
   - Давай еще! – наоборот, он стал просить, - Бей! – не то что ему не было больно, боль как раз таки присутствовала, в умеренном количестве, - Я, правда, заслуживаю – но мозг ставил перед необходимостью переносить пытки, и идти против себя заложник совести не мог, - Правда.

   Убедившись, что жертва совсем ничего не испытывает, что жертве по большому счету плевать, наступит ли завтра или же случится армагеддон, Альбина, не имеющая никаких представлений о маньяческом терпении, решительно перешла с пальцев к голове и уже через минуту-две башка Ханка раскололась как орех из-за семи ударов столярной киянкой, произведенных с неповторимой заглушающей ненавистью. Серое вещество мозга избитого вытекло на штаны и вскоре изгрязнило всю одежду! Не умерев до конца, а болтаясь между двумя измерениями - недосном и пробуждением, пленник затрясся мелкой ознобливой дрожью и вымолвил с придавливающей труднопереносимой тяжестью:
   - Убееей…

   Острая нехватка забытья, влекшая к падению в пропасть, ничуть не уступающая полидипсии, добила грешника раньше мстительной русской.

   “Где я?”

   Через миг после новой смерти…
   Возобновленный полет вниз совмещался с концертом погромных настроений, от чувства неизбежности до всепоглощающего ужаса! Накал рвал в летевшем струны, делая их горячими для ослабления, а дна бездны по-прежнему не было видно, это провоцировало приступы паники и включало автоматичные психопроцессы: руки цепко хватались за грудь, мышцы непроизвольно подергивались, а рот выкрикивал воющее, молитвенное, острое слово, обозначающее выражающее утверждение истинности и верности:
   - Аминь! – в еврейском языке оно имеет тот же корень, что и слова, значащие “твердый”, “надежный” и “постоянный”, - Ами-и-и-и-и-и-и-и-и-нь!

   Конец, которого, как думалось, нет у этой пропасти, наконец-то показался, и Ханк быстро выявил у него черты лица Генриха Фатума, желавшего проглотить его.
   - Иди сюда-а-а! – говорил верховный властитель пространства, - Ты теперь мой! И ничто, никакая сила, никакое антизаклинание не убережет тебя от службы! Именно такой удел предначертан нам судьбой!

   “Нет…”


   …Наступило долгожданное пробуждение, которое, подобно грубому приземлению, отразилось болью во всем теле и прошло глухо, незаметно, словно боли не было...
   - Не-е-е-е-е-е-т! – когда Ханк очнулся, не зная где, импульсивно хватаясь за каждый лежащий под рукой предмет, в келью с минимальным внутренним убранством на цыпочках вошла монахиня и протянула ожившему узкий стеклянный сосуд с какой-то кипящей жидкостью. Мутант с нескрываемым подозрением отнесся к жесту “сестры”, решая про себя, принимать сомнительный подарок или отказаться. Краешки полученных в поединке ран завернулись внутрь и зарубцевались, остались только следы в виде синяков и черных полосок, становившиеся все бледнее и малозаметнее с каждой пройденной минутой.
   Прочитав на лице мужчины быстро возникшую обоснованную неуверенность, монашка попыталась объясниться:
   - Универсальный восстанавливающий эликсир долголетия, налаживающий или, если вы здоровы, улучшающий функционирование организма – её голосочек, милый, добрый, абсолютно бескорыстный, принуждал согласиться и испить вежливо предложенный напиток, - Прошу, не посчитайте это за отраву! Я крещеная с первых дней рождения, поэтому подлость и лукавство мне строго противопоказаны – в подтверждении своих слов женщина показала нательный крестик, висящий на золотой цепочке, - Как вы можете убедиться, некоторые жильцы замка все еще воспринимают Христа и считают его, только его истинным богом…
   - Тогда почему вас до сих пор не порешили, а? Здесь никто с католичеством не дружит – не практикуя беспричинного доверия, воин без страха заручился помощью логики и… ответил грубым недвусмысленным отказом, - Может, уже хватит защищаться верой, скрывая свою гнусь?

   Разоблачить лгунью оказалось проще простого – монахиня, бессильная против бывалой проницательности Ханка, созналась в неудавшейся попытке самолично:
   - Вы чертовски догадливы, да и символ на нем вовсе не относится к католицизму, как и к любому другому ответвлению христианства! – обманщица поднесла крестик поближе к
лицу недавно проснувшегося, - Видите?
   На нем что-то было выгравировано мелкими буквами, какое-то важное слово из четырех букв. Гость сощурился, чтобы прочесть:
   “Дум?”
   Значение DOOM – рок, судьба, погибель, то же самое, что и Фатум, фамилия главного…

   Опустив взгляд на собственные оголенные ступни, Ханк зарылся в раздумьях, в каком окружении он пребывает – в компании нормальных, но мастерски замаскированных под психов и, безусловно, жестоких людей, либо среди неизлечимо больных, пригодных к пожизненному заключению в дурке?

   Через минуту в комнатку зашло еще двое монахов, и на этот раз ими оказались мужчины. Сверкающие зрачки послушников с безумным удивлением смотрели на целого и невредимого бойца, получившего около десяти смертельных ранений. Регенерация мутанта была для братства Повелителей необъяснимым феноменом наравне с ненормальным долголетием лидера, еще одним крепким доказательством, что чудеса таки существуют. Один из служителей заговорил с иностранцем:
   - Пока побродите по замку, изучите все как следует! Вечером Доктор обязательно примет вас у себя и, вероятно, продиктует условия дальнейшего сотрудничества…
   Главным "неубиенным" козырем сектантов, конечно же, являлось зудливая любопытность мутанта, со временем прогнавшая всю неохоту задерживаться в замке и перевесившая чашу весов:
   - Заманчивое предложение, но с чего мне сдруживаться с ним? Есть какие-то весомые перспективы? Может, планы…?

   Ничего больше не произнеся, сектанты заплетающимся шагом покинули келью. Их головы наполовину закрывали капюшоны, однако, их прозрачные и бледные, как восковая маска, лица, регулярно выглядывали, напоминая об эпидемии и о болезни использующейся как сверхэффективное средство подчинения…
   “Оружие массового поражения - это оружие большой поражающей способности” – с такими близкими к истине мыслями гость вышел в коридор, сразу после того, как это сделала противная монашка.


   Только высунувшись, Ханк моментально подчеркнул, что все оказалось намного престижнее, чем предполагалось заранее: стены длинного коридора обвешаны портретами давно ушедших людей, их родственников и ближайших потомков. Сквозь окна, находящиеся в боковом зале этажа, лучи солнца освещали золотые рамы картин с историческими европейскими баталиями. Иногда сие место казалось хранителем мировой памяти, здесь было ТАК МНОГО ВСЕГО, что глаза разбегались и выходили из орбит! Этим невозможно искуситься…

   Противоречия в наемнике перекликались между собой с должным беззвучием, не мешая росту естественного живейшего интереса. Сверяя свой путь с внутренним компасом, в котором не было особой нужды, ведь на часах всего лишь шестнадцать пятьдесят, воин без страха вдохновенно загляделся на масляную живопись...
   “Кого-то мне это напоминает…”
   На шедеврально красивой картине изображался радостный отец в зеленом наряде, держащий за руку маленькую дочь на фоне золотисто-рыжей осыпающейся осени и ярко-голубого озера. Неповторимое природное прекрасие!

   “Сто сорок лет назад в США впервые отпраздновали День сурка” – было написано в правом нижнем углу прелестной картины пубертатным волнистым почерком, словно писал только поступивший в школу ребенок. Хотя девочке едва ли исполнилось шесть…

   Кроме завершенных работ, имелись еще и эскизы, “неполноценность” коих легко восполнялась похвальной амбициозностью авторов. К примеру, отсутствующие на полупустом полотне, стоявшем в самом краешке зала, оставляли простор для воображения. А бездарно намалеванные кусочки чьего-то лица, неспособные претендовать даже на школьнический высер, приводили в уныние и склоняли еще больше любить не заляпанную часть полотна.
   “Вот уж не думал, что совершенная белизна может быть приятнее рисунка”

   На данном эстетично отделанном этаже, будто в декорации, стояли на каменных платформах четыре мраморные статуи, олицетворяющие природные стихии (огонь, вода, воздух, земля). Статуи смотрели друг на друга, не моргая, не шевелясь и не дыша, но тайно кипевшая (в образном смысле) жизнь в них чувствовалась на расстоянии около полуметра.
   Следующим объектом осмотра неожиданно любознательного Ханка стала коллекция самурайских мечей от великих японских мастеров, находящаяся в узкой стеклянной витрине. Их до невозможности дорогая цена, доступная только самым мажорным элитарцам Евразии, указывалась на бумажках, плотно приклеенных к стеклу.
   “Ничего себе”
   Помимо мечей, были и более редкие и очень необычные разновидности холодного оружия, к которым иностранец не посмел прикоснуться. Не забывая о своем статусе гостя, он соблюдал, пусть и не совсем искреннее, но какое-никакое уважение, отказываясь от любого проявления самовольничества…


   Запись мертвого онколога – 13
   Вспоминая мою предыдущую записку, вы уже знаете, что Генрих Фатум не знает, где родился и произрастал. Возможно, речь шла о Распаде Великой Римской Империи. Я нашел схожести между историей, описанной в книге, и одной из проблем в историографии Поздней Античности, в основе которой лежит исследование причин ликвидации власти западно-римских императоров. Например, то, что оба государства, и Рим, и то, в котором якобы жил Генрих, были атакованы и завоеваны варварами. Вождь германцев Одоакр силой вынудил последнего западного римского императора Ромула Августа отречься от престола…
   1 – в длиннющем списке причудливых одержимостей Генриха Фатума числится страсть к коллекционерству мечей – хобби, существующее уже тысячи лет, долгий и завораживающий процесс. Предложив мне посотрудничать на благо мира и ради мироисцеления, лидер культа ознакомил меня со своим систематизированным собранием изогнутых йеменских кинжалов-джамбия. Это был сногсшибательный экскурс в историю…
   2 – наличие гарема, состоящего из девиц преимущественно со смуглым цветом кожи, говорит об арабской направленности личности. Таким баловством часто промышляли богатые мусульмане, султаны и правители, посещение этого запретного места дозволялось только родственникам или приближенным. Удивительно, что, несмотря на преклонный (это еще мягко сказано) возраст, Генрих не утратил аппетит к женскому полу
и часто выбирает “шведский” способ времяпровождения.
   3 – Генрих служил во многих армиях мира, что подтверждает энное число врученных ему орденов и медалей, таких, как сборник наград Второй мировой войны; медаль с изображением наполеона, предположительно, времен наполеоновского правления; орден серебряной звезды – персональная военная награда США.


   …Ушедший день и наступивший вечер ничем не отличались для хозяина замка:
сексапильная мастурбация шлюшек в имплювие, длительное плескание в горячей пенистой мыльной воде с прилагающимися нежностями, как какое-то волшебное снадобье, помогало забывать все на свете. Принимая даосский эликсир, Фатум омолаживался физически, заходя в гарем и принимая ванну с трущимися в ней любодейками – омолаживался духовно.
   Но, как это часто происходит, как только самый требовательный ловелас начинает погружаться в атмосферу приторной благодати и безмятежной беззаботицы,
все обрывается на самом приятном этапе.

   Ниндзя, который обратился к нему в прошлый раз, заставив бросить цыпочек и пойти мочить Ханка, пришел и сейчас:
   - Иностранец… - воину доставляло крайнее неудобство вновь и новь отвлекать господина, что хорошо чувствовалось по его голосу, - Он каким-то мистическим образом ожил! Бойцы его вышвырнули, кинули рядом с мостом на корм бродячим псам, но… заметив, что он еще дышит, приволокли обратно и дали отоспаться в келье. На нем легко зажили все раны… - слуга виновно опустил голову, продолжая свое объяснение, - Мы подумали, что этот неубиваемый тип может сгодиться для научных целей!
   “Ну, и дела” – получив столь неожиданное известие, представитель элитного бомонда отреагировал с деланным равнодушием и пообещал разобраться через пять-семь минут.


   Толстая часовая стрелка на декорационном циферблате, висящем на стене зала третьего и самого просторного этажа, достигла отметки двадцать: ноль-ноль. Воин без страха, осмотревший уже почти все выставленные напоказ пригожести замка, начал ждать встречи с владельцем этого антикварного рая.
   Сектанты нашли его не сразу, им пришлось полчаса бродить по коридорам. Железно уверенные в том, что гость не захочет сбегать, они ни капельки не волновались…

   - Кого я вижу, скажите мне, боги? – поднявшись по накрытой красным ковром лестнице и наткнувшись на стоящего в проеме мутанта, Генрих начал с оптимистичного подобострастия, сопровождающегося определенным набором ужимок и хаханек, - Ужли сам Аид, владыка подземного царства, мрачный, могильный и смертесодержащий, выдворил тебя с вещами? – а, истратив все пришедшие на ум метафоры, быстро посерьезнел, в глубине его глаз задрожали путанные, как темные изгороди, злые мерекания, - Скажи мне, только не смей уворачиваться, кто ты такой? Почему не сдох после поединка?
   Вольнолюбивый наемник не спешил ублажать своекорыстие Фатума, и тоже заговорил с ним загадками:
   - Не знаю. Видимо, бог очень не хочет моей смерти… - ему удавалось совмещать легкий полуюмор с тяжкой правдой, - Не согласовываясь с моими личными желаниями, бог постоянно возвращает меня. Зачем – не пойму…
   Хозяин был убежден – скрываясь за маской скромности и непричастности, чужеземец о многом умалчивает. Но он не стал прибегать к излюбленным методам выявления правды мгновенно, а решил “проаккомпанировать” ему:
   - То есть, ты бесповоротно разочаровался в жизни, и считаешь свое бессмертие господним взысканием?
   Сколько бы Ханк не бегал от искренности – все попытки обмануть и обмануться шли коту под хвост. Капли чистосердечности вылетали изо рта, как мыльные пузырики, невидимо оседая на душе.
   - Проклятьем и карой… - сейчас мутант больше думал о себе, нежели о своей миссии, и о, возможно, неизбежном приобщении к планам секты, - Когда вы стояли надо мной, маша перед моим лицом мечом, рассказывая о каких-то былых подвигах, я на миг поверил, что могу умереть, и… несказанно обрадовался.
   - И, полагаю, вновь ожив, ты сильно расстроился? – выслушав необычные, но все же понятные треволнения воспрянника, (просторечн. человек, который каждый раз воскресает) Фатум почерпнул для себя нечто новое и немаловажное. Сам эстет и ценитель всего изящного, старея, никогда не задавался вопросом, пить эликсир или нет из-за боязни смерти и любви к полной жизни, - Что ж, допускаю, и такое тоже встречается… - а еще он получил прекрасную возможность пофилософствовать, что, конечно же, привело к длинному затяжному монологу, состоящему из самоцитирования и самозаимствования, - Жизнь на самом деле опережает смерть по количеству условностей и запретов. Помимо принесения удовольствия, жизнь отнимает хлеб, расстегивает брюки и лишает крова.
Когда человек теряет все на свете, когда у него не остается ничего, что ему было дорого и ценно, жизнь становится обузой, и профанированный, уничиженный человек задумывается о поиске альтернативных троп, часто приходя к мнению, что смерть значительно гуманнее!

   Ханк:
   - Вы хотите помочь мне обрести смысл? Найти причину, почему я должен не грезить о конце?
   Фатум:
   - Если позволишь, если подпустишь поближе! Ведь прожигать огороженным забором с колючкой, не иметь ни друзей, ни знакомых, быть невротически закрытым, действительно, мало похоже на жизнь. Относясь с уважением к себе, мы продуцируем уважение вокруг себя!

   Воин без страха шел в замок, намереваясь раздробить членов культа на мелкие частички. Но, проникнувшись доброжелательностью, излучаемой основателем сей интересной, проживающей в тени организации, он умерил свой воинственный пыл и посмотрел на вещи под несколько иным углом.
   “Меня всегда снедали сомнения, на чьей стороне выступать. А сегодня туманящая рассогласованность дошла до пика. Ведь выбрав что-то одно, я предам то другое, а посему мне суждено считаться предателем. Этот Генрих - ориентальный истеблишмент и уберменш, использующий свой интеллект и ресурсы, чтобы уничтожить правительство и гнилое, по мнению Повелителей, современное общество.
А, может, Генрих и вправду великий мыслитель, которого неверно судить по меркам среднего класса? Как его возможный будущий союзник, я буду обязан хотя бы пытаться подстраиваться под нонконформистские взгляды ордена. Но что-то мне подсказывает, цели намного прозаичнее и грязнее”


   Изольда – имя легендарного женского персонажа из средневекового рыцарского романа и по совместительству имя одной из купальных шалуний Фатума, не родное, а полученное после “приручения”. В возрасте двадцати трех лет девушка из Северной Дакоты попала в большую неприятность, чуть не стоившую ей жизни. Проезжавшие мимо люди,
оказавшиеся членами организации, спасли бедняжку, жестоко убив её обидчиков, местных насильников, и после предложили отправиться с ними. Смертельно напуганная, девушка чрезвычайно обрадовалась и тотчас дала согласие. Спустя два дня ‘Изольда” уже заняла место в сердце нестареющего радикала, причислившись к сералю (к гарему).
   Будучи новичком, она за недолгий промежуток времени сыскала симпатию среди стражников, поваров и других любовниц Фатума. Сначала хозяин увлекся ей всерьез, держал вокруг себя, отпуская лишь изредка, потом постепенно стал остывать, как, впрочем, было и со всеми. Прелесть новизны постепенно спадала, точно платье без бретелек, обнажая бессменное однообразие. Но потеря влечения не повлияла на изначальные планы Фатума приютить девоньку навеки. Не находя плюсов в возвращении в Дакоту, Изольда осталась в замке по собственному хотению.

   Единственным человеком, негативно воспринявшим коренную американку, оказалась Мэлори. Её убийственная ревность исходила от уважительного отношения к матери, погибшей от рук отца во время бытовой ссоры (основная причина недопониманий по сей день неизвестна). “Крошка”, утверждал Генрих, чем-то напоминала ему маму Мэлори, и это, именно это вызывало у коварной брюнетки жгучую ненависть. Ничто так не жалило, как готовность отца найти замену.
   Направляясь в душ, молодая американка повстречала караулящую её дочку хозяина, вольготно сидевшую в широком белоснежном кресле с высокой спинкой:
   - Сегодня раз десять пыталась к тебе подойти, но ты ловко ускользала… - госпожа возвышенно рассматривала перстни, часто меняя положение ног, - Не буду обнадеживать и скажу, ты правильно боишься меня! – Фатум гадала, какое украшение ей подарят в следующий раз, - Давно замечаю, что мой отец стал неизбирательным! Издержки возраста, знаешь ли…

   В меру смелая для своих годков Изольда не старалась скрыть дискомфорт, одолевавший её, когда рядом находилась Мэлори и пыталась стращать:
   - Что тебе нужно? Мы, вроде, все давно выяснили, все обсудили. Твой отец дает мне приют, а я ему позволяю распоряжаться моим телом. Никаких чувств у нас нет и быть не может… - одетая просто и довольно по-крестяньски, в белую рубашку и коротенькие брюки, американка не любила лишний шик, чего не скажешь о её неприятельнице, которая даже в непраздничные дни носила фасонистые нецеломудренные наряды, которые любая другая женщина в её положении ни за что бы ни осмелилась надеть, - Иногда складывается ощущение, что ты не успокоишься, пока я не умру или пока не окажусь за пределами замка. Если все так, как я думаю, то не стесняйся, говори! Ну, же!
   Восхитившись прямотой американки, её умением обрисовывать и конкретизировать проблему, Мэлори прошлась граненым стилетом (наращенный ноготь экстравагантной формы) по её нежному беззлобному личику и нанесла пару тоненьких царапин.
   - Признаться, я несколько оробела, что после долгой игры в молчанку ты все же соизволила начать работать пастью – стилет добрался до шеи девушки, затем до груди, - Мой отец полюбил тебя за юность, за безгрешность, легко ассоциируемую с белыми розами, олицетворяющими осторожность, неспешность подхода к развитию женско-мужских отношений. Ты смиренна и приближена к божеству! – чернокудрая обошла Изольду сзади, погладила и начала прижиматься к ней очень сильно, по-лесбийски, - Даже мертвецы и те повылезают из могил, окажись ты на кладбище! Никто не устоит против ауры, витающей вокруг тебя – но за всеми этими касаниями и троганиями скрывались доведенные до крайности ехидство и злонравие, - И мне до боли жаль, что вся эта магия притягательности - пшик и пустота! Обидно, что мой отец не видит того, что вижу я…

   После нескольких минут заурядных архетипических лесби-движений Мэл (сокращенно Мэлори) отошла на полметра и дала себе полную свободу слова, начисто отказавшись от всякой цензуры и нейтралитета.
   - Я смотрю на тебя, малышка, и ни черта не вижу, не могу разглядеть в тебе хотя бы одного достойного качества! Я вижу низко павшую бездолицу, отчаянно хватающуюся за любое дело, как за последний шанс! Неблагородных кровей замухрышка, которой место в деревне, где пролетарские крысы мрут от рака! Кстати, не хотела бы наведаться в село? Пробегал правдоподобный слушок, что, заболев, местные жители растеряли все понятия о гостеприимстве, стали очень недружелюбными, ну, правда, только к тем, кто не похож на них кровью…
   Изольде, порядком утомленной “подступами” и “отступами” высокомернейшей гадины, надоело все это выслушивать и, не стерпев систематической нахальности, девушка вылила на обидчицу все наболевшее:
   - Знаешь, пытаясь ущемить меня, тратя на это время и собственные нервы, ты сама опускаешься ниже плинтуса! – но отнюдь не путем тривиальных ругательств и пошлых намеков, а культурным перечислением возможных недостатков стервозы, - Приглядывать за личной жизнью отца, когда тебе уже… кхм, неважно. В общем, если нуждаешься в совете, если у тебя проблемы, или тебя что-то мучает, плохое настроение и в душе царит мрак, так прямо и скажи. Я все пойму, честно…
   Важно скрестив руки на груди и вызывающе уставившись, Мэлори усмехнулась и ответила также размеренно-спокойно, без выступающих наружу эмоций:
   - Если ты хотя бы на миг допустила, что я способна огорчиться или закомплексовать из-за того, что какая-то малолетняя служанка самым низким образом ссылается на мой возраст, то спешу разочаровать, мне и не такое говорили – подступив к собеседнице практически вплотную, дочь Генриха помогла застегнуть пуговицы на рукавах рубашки, - Отец полон самолюбия, лживой любезности и любви к власти. Бежать бы тебе по-хорошему, глупенькая, пока он не выпустил когти – и, исподтишка царапнув шею оранжевым стилетом, поправила ей воротник, - Но я вижу, тебе до лампады на будущее, поэтому обещаю, больше никаких разубеждений! Благородная Мэлори умывает руки и пусть с тобой вытворяют все, что захотят…

   Перед тем как оставить Изольду в покое, брюнетка поцеловала её в нос и нашепнула:
   - Отказ от уже принятого дара невозможен… - затейливо вышитое платье госпожи коснулось пола, - Только посмей забыть!
   “К чему бы это?” – подумала американка, и с отвращением убрала покраснение в области переносицы, след губной помады…


   Меж тем Фатум в красках поведывал Ханку об идеологии ордена, как выяснилось, свято уверенного в том, что, миром правит кулиса, а главным является противостояние обесчещенных везучих, чьи судьбы, начавшиеся под смутным фундаментом, приобрели незримую деталь – возможность.
   - Заметь, человечество постоянно изобретает то, что может послужить причиной его исчезновения. Ты никогда не задумывался об истинных причинах создания ракеты?– глава секты задавал вопросы, от которых наемник мгновенно впадал в позорное остолбенение, из которого вырваться можно было, лишь сказав какую-нибудь подростковую колкость, - Никогда?
   - Ну, мне доводилось общаться с типом, пережившим прямое столкновение с боеголовкой… (отсылка к Героймену).
   Власть – рулетка, считал Фатум, и говорил, исход этой азартной игры зачастую не зависит от свойств игроков. Все решает случай…

   Спустившись на второй этаж замка, по уверению хозяина идеально подходящий для проведения ознакомительных экскурсий, они прошли через узкую “аллею” высокородных пеших рыцарей, выставленных, словно в музее, с сохранившимися многочисленными вмятинами от пуль. Заковывающая броня, так презираемая современностью, выглядела эстетнее и изысканнее всего, что человечество создало после выхода рыцарских доспехов из массового потребления.

   После узкого коридорчика шедших встретило вытянутое в длину крытое помещение с заменяющими стены колоннами и балюстрадами. Галерея, атмосфера которой безукоризненно передавала расслабляющий дух периода среднего века, слыло самым предпочтительным местом для дневных прогулок и, похоже, являлось таковым без преувеличения.
   Генрих уверенно расхаживал, держа руки за спиной, причем, одна кисть крепко обхватывала другую, в отличие от Ханка, чувствующего себя не в своей тарелке на незнакомом “пастбище”. А вместе с тем и небо посмурело, утратив всю необычайную голубизну, окрасившись в свинец!
   “Неужто ли к дождю?” – повядший в уже привычном прискорбии, гость легко бы смирился с осадками.

   Но у инициатора прогулки совесть пробудилась значительно быстрее, чем ожидал наемник:
   - Скажу, как чувствую, мы здесь не сможем просуетиться еще час, не промокнув до последней нити. Хотя мне не страшен любой бзик погоды, думаю, лучше будет вернуться…

   Нетерпеливым движением Фатум стряхнул капли влаги с промокшей зеленой мантии. Только войдя в закрытую часть замка из-за непредвиденного ливня, сорвавшего такую чудесную прогулку, едва попрощавшись с галереей, они встретили проходящую мимо Мэлори. Их взорам представился бюстгальтер персикового цвета, поддерживавший пышную грудь с двумя черными родинками.
   - Что за… – красотка ошарашенно глянула на Ханка, - Ты же умер? – выпучила глаза так широко, что потом с трудом закрыла, - Я видела, как тебя выносят!
   Мутант усмехнулся и подмигнул ей:
   - Меня пожалели!
   - Бред…


   Воин без страха предложил вернуться во входной холл, где они “сражались” (в кавычках, ибо то, что произошло между ними трудно назвать полноценным сражением), и ему впервые взбрела мысль о смене темы. На первом этаже все осталось по-прежнему: свечки ярко горели, и в комнатах было тепло.
   - Все о мировоззрениях, да о замке… О себе расскажите, что ли!
   - А что рассказывать? – Фатум притворился, что стесняется, но, по сути, был коммуникабельным, легким на подъем, обладающим потрясающей энергетикой, харизмой… - Хотя, да, тебе предстоит многое узнать обо мне и об этом окружении, о
символике, присутствующей в архитектуре, о той малой заметной её толике. Тебе предстоит узнать почти все!

   - Вы не совсем в ладах с родней, получается? – от нежелания разговаривать, перевешивающего желание говорить, от атрофированной скромности, от смущения до свободности, Ханк, вероятно, бессознательно затронул нечто глубоко личное, - Предупреждаю, я лишь сторонний наблюдатель. Но, по обычаю, самое очевидное всплывает сразу…

   Для ответа истеблишменту требовались настрой и подходящая обстановка. Изливать всегда легче, будучи убежденным, что, рассказывая, не пропустишь ни единой детали. Остановившись в шаге от полотна Адольфа Гитлера, чей жесткий взгляд тиранил не слабее, чем при жизни фрица, Фатум прижался виском к правому нижнему краю картины и, опустив зрачки вниз, налился редчайшей тоской:
   - Так уж вышло, что к шестнадцатому столетию жизни у меня никого не осталось, кроме одного ребенка. А ведь детей я наплодил столько, что хватило бы на заселение стогектарового участка… - в нем бился импульс, то расширяющийся, то сокращающийся в зависимости от выбранного потаенного воспоминания, - К очень своеобразному счастью, моим последним и, пожалуй, самым долгожданным наследником стала девочка, чего, я, признаться, опасался, так как всегда мечтал о мальчишке. И, думалось, в каждой неудаче есть куча других плюсов, и что девочки во многом послушнее мальчиков, но я ошибался. Мэлори была далеко не простым, а, напротив, крайне трудным ребенком. Ей с малых лет нравилось играть чужими судьбами. Несмотря на предпринятые
многочисленные попытки привить нравственность посредством наказаний и устрашений, это лишь усложнило мою отцовскую задачу и еще сильнее усугубило проблему недобросовестности. Я начинал считать себя плохим родителем! - чувствовалось, что автор внутри него хотел немного отойти от уже банальной приевшейся схемы “жестокий, но мудрый отец – необходимое зло в семье, а дочь – сатана и исчадие”, однако, как именно и в какую сторону, придумать не сумел. И тем забавнее было наемнику высматривать схожести между его ситуацией и ситуацией личной. Намёки на религиозную притчу, аллюзии, на которые в рассказе, безусловно, хватало, но ни к чему конкретному не приводило, оставаясь лишь неглупым обрамлением для очередной банальности.
   - Игра судьбами… а в чем, в чем это хоть выражалось? - метафорические словоупотребления и “таинственность” в умозаключениях Генриха несильно раздражали терпеливого Ханка, - Что ваша дочь делала такого, что вы назвали это игрой су… вы поняли, в общем!

   Оставив картину в покое, ярый сторонщик ультрарадикализма посмотрел под ноги, суетливо покрутил талией и, выждав, пока в голове все не уляжется, приступил к продолжению сказочной истории о взрослении Мэлори Фатум:
   - Как-то раз, в тысяча девятьсот четырнадцатом, в Москве она подцепила одного желторотого гусара в офицерской столовой. Парень – Аким-простота из захудалой провинции. Не злой, бережливый, он бы мог сделать её счастливой… - безвеселые ноты заботы скользили в умных максимах отца, - Но надменная жестокая девчонка, которая, похоже, родилась, назло всему людскому роду, не нуждалась ни в каких отношениях. Ей были нужны не мужчины, а тряпки-рабы, готовые удавиться за неё. Поцеловав подкатившего гусара, Мэлори продиктовала условия, прокричала на всю столовую. Звучало это примерно так: ты вскроешь вены и получишь мое расположение, признание… - середыш Генриха бился все чаще, плача, скуля. По крайней мере, так казалось мечнику, - Сняв венгерку, околдованный её чарами гусар схватил со стола первый попавшийся нож да вскрыл себе вены на запястьях. При всем скопившемся народе. Я глядел на неё, одновременно и узнавая, и не узнавая прежнюю Мэл. Мне было больше страшно, чем стыдно…
   Несколько минут они стояли, ничего не произнося от незнания, что стоит добавить, а что мудрее удержать в голове, пока Ханк не расшевелил Генриха вопросом, подстрекательским к дальнейшему поруганию аморальных деяний дщери, но вполне уместным:
   - Дальше… дальше было что? Вы гневно рассуждали вслух о непозволительности такого поступка? Наказывали и… били?
   - Все без толку! – готовый спеть элегию, Фатум мрачно отвернулся от мечника, - Мэлори ловко вертела мужчинами, как куклами. И лишь тогда, когда количество таких самоубийств перевалило за сорок, она впервые задумалась, заставилась прекратить недетские игры. Кусочек сердца Мэлори просто откололся, слетел как снежок с замерзшей твердой ветки… - а, повернувшись вновь, его широкая, словно надгробная плита, грустца разошлась по всему небритому лику и закрепилась, - Она сбросила темп, какое-то время вообще не говорила с мужчинами, сдерживая бесенка внутри себя. Но… до сих пор, время от времени, Мэлори использует искусство соблазнения для достижения личных и не всегда благих целей.
   Дослушав, Ханку так и хотелось сказать “понимаю”, но по какой-то причине мутант воздержался. Возможно, данная попытка принести соболезнования показалась бы излишней, ведь у него никогда не было детей, никогда!

   Поэтому они просто еще немного помолчали…


   Втайне затаив сильнейшую обиду на красноречивую и не совсем безобидную американку, правильную любимицу папочки, Мэлори не стремилась совершать полную разрядку негативных эмоций. Хоть женщинам и было свойственно катонное выплескивание накопившегося застоялого “хлама”, наследница Рока (Рок = Фатум = Дум) лидировала по всем “техническим” критериям и шла с большим отрывом от других не прощающих “хипесниц”.
   “Эта тварь сдохнет, и сегодня. Я ни от кого не потерплю такого отношения, особенно от недисциплинированных прикормленных швалей. Потеряв её, в следующий раз папаша двести раз подумает, прежде чем ничего не сказать мне и подобрать очередную попоротую мымру”
   Намереваясь навеки разлучить отца с Изольдой, злодейка устремилась в подземелье замка – в хранилище ядов, где был спрятан растительный “арсенал” Повелителей Смерти: различные сосуды, флаконы с веществами самого непредсказуемого действия, свернутые трубкой рукописи, содержащие инструкции по применению, и много чего интересного…


   Вероятно, забыв все основные правила приличия, Ханк наконец-то решился поинтересоваться реальным возрастом Генриха:
   - Заранее извиняюсь, если вдруг мой следующий вопрос пройдется ударом по уху. Сколько вам лет? – ему давно хотелось это знать, любопытство сжимало упругостью мячика, - Хотя бы намекните. Дальше сам догадаюсь…
   - Видишь ли, в чем дело. Я мало помню о том, кем был до определенного периода… - Фатум жалел, что не записывал количество исполнившихся лет, что не вел дневников, не предпринимал ничего, чтобы в будущем все о себе знать, - Но тысячу лет мои глаза видят точно. Видят и с каждым годом все сильнее желают ослепнуть…

   Побывав внизу достаточно долго, чтобы утомиться и задуматься над срочной сменой локации, например - подняться на второй или третий этаж, или сходить на улицу и разведать, перестал ли бить дождь, разговорщики размеренно зашагали в разные стороны, огляделися… и снова встали в круг.
   - Выкинь из головы хотя бы часть того, что я сгоряча наплел тебе о Мэлори и просто присмотрись к ней. Серьезно говорю, присмотрись! Может, у вас что получится…
   - Не уверен… - улыбаясь, покачал головой слегка застенчивый Ханк, - Кстати, а ей сколько? Надеюсь, значительно меньше, чем вам! Ведь в противном случае…
   - Меньше-меньше, расслабься! - теперь улыбнулся и Фатум, - А вообще это ненужный вопрос. Сам логически рассуди, зачем мужчине знать, сколько женщине, если та выглядит безумно молодой? Ну, зачем, а?

   Ханк:
   - Нарочно увиливаете. Так вы можете сказать?
   Генрих:
   - Конечно! Хочешь знать, сколько Мэлори! Ей сто сорок пять! Сто сорок шесть стукнет в августе…
   Ханк:
   - Оу, для меня это слишком…

   Поймав нотки зарождающегося сомнения в негромком голосе мутанта-наемника, эхом отразившиеся в мозгах обоих, хозяин быстро развернулся на пятках и устрожил взгляд:
   - Мне показалось, или я сейчас услышал признаки твоей неуверенности? – ему захотелось раскритиковать иррациональный, по его мнению, но популярный среди современных мужчин образец восприятия женщин более старшего возраста, основанный на чужом предшествующем опыте, - Ведь только слабые или, метче сказать, недостойные задаются целью поиска пары помладше! Полноценный мужчина, будь он защитником основополагающих ценностей, от которых невозможно отречься, или безжалостным завоевателем, рожденным проливать реки крови, высоко ценит женский жизненный опыт, если, конечно, ему нужна львица со стажем, а не покорная рабыня, подчиняющаяся единому слову. Тогда тебе не к Мэлори…
   Ханк сделал вид, что согласился с авторитетным и труднооспоримым мнением самого ярого шовиниста на планете… иначе было никак. Генрих требовал к себе отдельного почитания и уважения.


   “Мне давно было пора вмешаться и все сделать самой. Никто тебе не поможет, пока ты себе не поможешь – как же я могла забыть это?” – немного забывшись, Мэлори спустилась по каменной винтовой лестнице в подземном этаже. Её объял легкий озноб из-за резкой смены температуры, незакрытые плечи и руки покрылись гусиной кожей, а под каблуками захрустели трупы гигантских насекомых. Дойдя, красотка наткнулась на препятствие в лице сторожа, что было вполне ожидаемо: охраняя комнату с ядами, слуги стараются не терять бдительности, зорко осматриваясь, ибо любое, даже самое незначительное посягательство на хранящиеся в банках растворы и смеси карается страшно-пристрашно, и полностью расплатиться за подобную ошибку невозможно!

   - Никому не позволено здесь ошиваться, такова воля моего господина! Данный запрет касается и вас, госпожа… - охранник был метисом с явно азиатскими чертами, чьи узкие темно-синие глазенки выглядывали из-под ниндзевской маски, - Прошу прощения.
   - Я тебя извиняю, Марат - понимающе сглотнула хитровка, - И, знаешь, не буду обижаться, если ты еще раз волей-неволей меня оскорбишь… - Её руки потянулись к нему, они коснулись его рук и немного напряглись, - Мой отец, возможно, действительно убьет тебя, если ты врубишь джентльмена и пропустишь меня. Но давай не будем столь категоричны и с подобающим глубокомыслием взвесим все за и все против, мм?
   Марат (имя сторожа) моментально почувствовал флюиды превратной страсти, токи наивысшей душевной энергетики и заговорил чуть быстрее:
   - Что, по-вашему, мне может показаться дороже собственной жизни?
   - Ну, не знаю… - Мэлори с поддельной подозрительностью оглянулась по всем сторонам, и в конечном итоге её взгляд вернулся к метису, - Может, серия поцелуев, во время которых ты и вовсе начихаешь на свою унылую жизнь? Серия включений-выключений из реальности… Марат, я не хочу, конечно, обидеть, но посмотри правде в лицо, ты не видел родных уже пятнадцать лет, за эти годы у тебя ни с кем не случалось, потому что служба ордену обязывает посвящать всего себя веротерпимости и вероединству. А такое лжеобразное истинноподобие немногим предпочтительнее полного забвения… - дабы добиться желаемого, злодейка поставила под сомнения истинность сентенций отца и совратила слугу на предательство, - Ты хочешь еще лет двадцать просостоять в камердинерах, так и не получив возможности вкусить мои губы?
   Ничего не говоря, не проявляя эмоций и не делая никаких объяснительных жестов, потомок от межрасового брака натянул маску до носа, захватил голову плутовки и впился грубыми губами в её рот.


   Через шесть минут, примерно столько её тискал прислужник, Мэлори уже хозяйничала в комнате. Самые эффективные из веществ, приводящих к немедленным нарушениям жизнедеятельности, хранились на полках, разделенных на отсеки. Разобраться, что и где лежит, злодейке помогли свитки из античного папируса. Языкознание, развитое еще в далекой молодости, существенно ускорило расшифровку инструкции к нужному яду…
   Какой гадостью пропитать юный организм американки, чем именно отравить девушку – Мэлори решила только по прошествии часа.
   “Вводится внутрь, а эффект достигается всего через полминуты? Идя в этот вонючий подвал, я и не мечтала, что смогу найти полностью подходящий под мои запросы рецептик, да еще так быстро – широко заулыбавшись, коварная бестия перевернула колбу открытым горлышком вниз и пролила содержимое на острые, словно бритвенные лезвия, концы ногтей, - Ну, теперь держись, замухрышка, расплата уже близко”
   При попадании синей жидкости на роговые пластинки раздалось резкое шипение…

   Перед выходом из хранилища, лиходейка обратилась к выжидательно “трущемуся” в дверном проеме Марату:
   - Надеюсь, ты не обижаешься, что я подлым образом воспользовалась мужской слабиной и тем самым тебя приговорила? Если уж не смерть, то, сам понимаешь, позорное изгнание тебе обеспечено, как и несмываемое клеймо вероотступника…
   Метис вбирал нежалеющим взором вобрал в себя всю Мэлори, как красивую картинку, от которой трудно оторваться:
   - Вы не властны надо мной, госпожа! Вполне допустимо, что сегодня-завтра я пострадаю, но лишь из-за глубокого уважения к вам.
   В обмен на лестные словечки искусительница отвесила ему воздушный поцелуй:
   - Ну, конечно же, дорогуша! Любой мужчина сам строитель своей судьбы! Я абсолютно напрасно виню себя в подлости…


   …Тем временем разговор Генриха и Ханка медленно, но верно подходил к той части, где обычно спрашивают “ты останешься здесь, или хочешь уйти? У тебя нет возможности долго ломать голову”. Второй внес вынужденную корректировку в планы еще утром, но сообщил об этом только сейчас. Озвученное им предложение постараться взять его в орден не могло пройти мимо внимания первого:
   - Не скажу, что в восторге, ведь на высокие эмоции способны лишь дети. Однако мне почти все понравилось и я бы не отказался остановиться здесь еще на пару ночек – наемник излагал вполне серьезно, но, бывало, пропускал тонкий, интеллигентный юмор, соответствующий обстановке и подстроенный “под цвет окружения”, - Хотя, как знать… Дома меня никто особенно не ждет, может быть, я и смогу стать частью вас. Частью всего этого… - условия, обязывающие к соблюдению полного культурия и вежливости, благотворно влияли на гостя, - Это же осуществимо, не так ли?
   Фатум не спешил заглядывать слишком далеко вперед. Уверенный, что Ханк никуда не денется, а будет ждать своего “предназначения” столько, сколько понадобится, он сказал не прямо, а аллегорически:
   - Ты найди момент и присмотрись, как обустроена жизнь: летят года, и мы незаметно стареем. Постепенное ослабление деятельности организма, в особенности, когда человек это чувствует – одно бесконечное напоминание о смерти. Но здесь, в моем замке, время течет по-другому. А ждать легче тогда, когда знаешь точно, что дождешься…
   - Непременно последую вашему совету – с бесхитростной улыбкой отозвался наемник. В нем с высоким пристрастием билось рвение поскорее изучить принцип распространения болезни и предотвратить возможные будущие эпидемии, - Обещаю не подводить…
   Беседа была прервана появлением на этаже людей с мечами и масками, но запала в душу Генриха, мгновенно откликнувшегося на какую-то просьбу своих слуг…


   Если верить всем часам, имевшимся в замке, то сейчас - ранний вечер, но на улице было уже совсем холодно, а во многих залах стоял полумрак. Изольда выходила из душа, кутаясь в крупном махровом полотенце, ловя себя на неприличной мысли:
   “Стражники, как всегда, будут таращиться” – её уравновешенный тип поведения, колеблющийся между полным спокойствием и умеренной активностью, имел большую популярность среди жителей Дакоты, но не всегда совпадал с бушующими в самой девушке страстями, отдающими легким полоумием. На свои родные имя и фамилию, которые с недавних пор начали постепенно забываться, Нэнси Гарднер почти не откликалась. Ей дали задание поскорее забыть все, что связано с её прошлой жизнью и
настроиться на новую волну.

   Так называемый “дискуссионный клуб” метресс любвеобильного Генриха открывался незадолго до наступления глубокой ночи, а закрывался ближе к двум часам, либо под утро. Готовясь отправиться к остальным девчонкам для “досонного” веселого времяпрепровождения, для быстрой пролистовки журналов, для подруженских бесед, бывшая Нэнси никак не ожидала встретить на своем пути озленную, сосредоточенно пялящуюся на неё госпожу Фатум. Бесовка неуклюже шагнула в сторону застывшей на месте Изольды и вскинула руку с растопыренными ногтями.
   - Сразу прошу прощения за неискренность! – она крепко настроилась на убийство
нежеланной выгостьи и не рассматривала вариант пощады, - Я так и не притерпелась к упрекам, и по большей части это относится к сенситивному периоду развития. Я солгала, сказав, что меня не задело то напоминание о возрасте! Да и вообще…
   Кисти рук двадцатитрехлетней содержанки моменталом потянулись к лицу. Американка все поняла еще до того, как заместчивая бестия приблизилась достаточно близко, чтобы царапнуть её, пустив летальный яд.

   Пограничный выпад с употреблением набора оскорбительной лексики и жестов памятозлобства последовали уже после отравления. Но окончательно проститься с врагом, долго доставлявшим моральное неудобство на уровне сильного дискомфорта лишь одним своим присутствием, Мэлори предпочла, без выученной за полтора столетия хулы:
   - Никто! Никакая другая женщина, а уж тем более такая простая и заурядная, как ты, не будет смотреться с моим отцом также хорошо, как смотрелась с ним моя мать! Сейчас, стоя пред тобой, пред умирающей, я оказываю тебе, может, и сомнительную для кого-то, но все же честь. Ты уйдешь молодой, не пройдя и четверти моего земного срока! Скажешь, это не милосердие с моей стороны? – убийца говорила почти трупу, ведь отечная Изольда, легонько трясясь от приближающейся кончины, уже совсем не двигала мерклыми губками, - Тогда ничто нельзя считать милосердием. Ничто!

   Злодейка долго перекатывала слюну у себя во рту, но потом выпустила её в издыхающую. Та плюхнулась на лоб бедной девушки и, растекшись, добралась до её погаснувшего правого глаза. Собираясь уже уходить, отравительница позаботилась об уничтожении следов преступления: не пожалев юбку, она усердно потерла пол её краем в том месте, куда упали капельки крови, вылетевшие с поцарапанной руки умирающей.
   “Хотя нет-нет, я ошиблась. Лучше быть старой, да живой” – с облечением подумала Мэлори…


   Генрих Фатум снова и снова, не уставая, повторял себе, как же ему повезло с Ханком, с подвернувшейся возможностью удачной передачи империи и со многим другим,
напрямую касающемся Повелителей, их вклада в общемировой прогресс. Наемник же, намекая, что может пригодиться в скором будущем, давал повод радоваться: Рок целое столетие искал преемника, того, кто окажется достойным занять его место. Среди верных слуг имелись люди, которым мудрый глава религиозной общины мог доверять, но не очень-то представлял их в роли вождей.
   Но и кое-какие опасения тоже возникали, причем, весьма серьезные:
   “Если я ошибусь с выбором, то столетия, отваленные на постройку государства, процветающего в тени, и многолетние труды уйдут насмарку. Этого нельзя допустить – страх Генриха ничего после себя не оставить разделяла добрая половина стареющего человечества. Несмотря на солидную отсрочку вплотную надвинувшейся смерти, он не везде и не всегда считал себя бессмертным. Были моменты, когда Генрих “приземлялся” и инфантильные мысли о собственном величии на время пропадали, - Нельзя…” –
                но потом возвращались. И так постоянно…


   Глава 2 Ванна Даоса

   Вечером, перед самым сном, когда в некоторых помещениях замка уже не горели свечи, а из окон доносился звук, похожий на совиное уханье, воин без страха привычно прохаживался по коридору и пытался гипнотизировать попадавшихся на пути любовниц Генриха. Тревога за оставленного друга, каким для него стал дражайший Базиль Калиньи, не просто не уходила, а росла по часам. Но мутант пообещал себе на днях, может, завтра, а, может, в четверг, что обязательно отпросится на несколько часов и проведает француза, сочинит какую-нибудь правдивую причину. Уж слишком он проникся редким уважением к ОПБ-шному агенту, чтобы бросать…

   Ханк, немало уставший (разговор с хозяином “крепости” выбил из него больше моральных сил, чем ожидалось), очень надеялся на безэкстренное завершение перенасыщенного знакомствами дня. Но, как принято выражаться в подобных ситуациях, когда чего-то ждешь, а этого все не случается – счастье изменило ему. Мечник стал невольным свидетелем по-настоящему волнующей сцены, отбившей всю тягу ко сну: дочка хозяина либо очень сильно, либо смертельно раненая, умоляет, нет, взмаливает поднявшего клинок стражника. Тот, не отзываясь на ошеломительно громкие просьбы Мэлори не убивать, собирался поступить противоположно её воли и неохотно выдавливал из себя тихие неискренние извинения. Реакция Ханка заиграла алармизмом!
   “Я должен спасти её”

   Принюхавшись к запаху выпущенной крови, наемник побежал быстрее и успел добраться до того, как успело бы стрястись нечто плохое и, вероятно, непоправимое: он в отчаянном полу-прыжке въехал коленом в лицо стражника. Тот быстро восстановился после неожиданного мощного удара. Раненая вздрогнула, и вой сирен в ней разорвал сгустившуюся предсмертную тишь. Ханк отвлекся на неё. Собираясь спросить “как дела”, он слишком озаботился состоянием брюнетки и пропустил летящий в него зубристый кинжал. Арабский ханджар вошел в плоть мутанта наполовину, не достав до сердца. Потом еще два таких же ножа флегматически уместил в себе нечувствительный к боли, не знающий страха!
   С немыслимым усердием сопротивляясь отключке, обволакивающей чем-то до неприятия вязким, пронизывающим, тяжко охая и держась за пробитый саблей живот, Мэлори узрела картину. Эта картина впечатлила её пуще всего, что она видела за последние полвека: как кровоточащие раны на могучем теле её пылкого защитника, обязанные стать впалыми шрамами, заживают в мгновение ока, после чего не остается и крошечных следов увечья, как Ханк отбирает у супостата оружие и резким движением ломает саблю о колено, как приставляет меч к шее врага и настойчиво просит остыть.
   “Вот же он. Вот кто истинный бог, искупитель…” - не до конца веря происходящему, лежачая считала это негативным последствием ранения, одним из характерных знамений скорого конца, но не исключала варианта, что увиденное зрелище могло оказаться реальностью. До неё стало доходить: - Теперь понятно, почему чужак выжил после поединка с отцом”

   Одолев обидчика Мэлори за какие-то две-три минуты, воин без страха хорошенько проинструктировал побежденного, что и как ему делать:
   - Мне не нужно объяснять, какова была причина покушения! Я здесь на птичьих правах и ничего, ничего не решаю! Сейчас же отправишься к своему господину и перед ним объяснишься, все ясно?
   Араб (национальность слуги) закивал так энергично, что его шея захрустела, и, безоговорочно признав Ханка победителем, протянул руку в знак мужской солидарности и возможного примирения. Триумфатору пришлось переступить через свое нежелание и
согласиться на рукопожатие.

   Закончив одно дело, воин неотложно приступил к другому – от него требовалось принять срочнейшие меры по спасению дочери Фатума. Он присел на одно колено и аккуратно взял раненую на руки, не заглядывая ей в лицо, не тормоша её длинные волосы…


   Генрих Фатум, приготавливаясь ко сну, по устоявшему обычаю читал вслух молитвы, которые сам когда-то написал. Будучи высокопрофильным специалистом по религиоведению, долгожитель собирал в кучку богообращения различных религий с непринципиальным преобладанием ислама и на основе “ассорти” придумывал свое, что-то убирая из текста, что-то добавляя от себя…
   Традиция самопоклонения со временем перешла в самофанатизм, и хоть Генрих, бывало, признавался, что все это - лишь давно начатая игра, иногда он по-настоящему забывал о своем земном начале.

   - Господин, простите, что уже третий раз подряд вас беспокою, но это срочность! – ниндзя по имени Саид, тот, который дважды наведывался в гарем, появился в спальне босса с таким пришибленным и запыхавшимся видом, словно несся пешедралом семь миль подряд без остановки.
   Фатум настолько привык к компании Саида, что уже не мог на него злиться:
   - Ты как девочка, вознамерившаяся обременить себя родным чадом! Постарайся впредь обходиться без неинтересных предисловий…
   - Хорошо! – тут же исправился ниндзя и выложил все как на духу.

   Дослушав до конца, до самой последней буквы самого последнего слова, Рок сильно скрипнул зубами:
   “Час от часу нелегче” – и спешным ходом направился в Лазарет (самое келейное место в замке, где проводятся обряды воскрешения и полного физического исцеления, где все отрицания бессмертия обретают ложный окрас).


   Некоторые слова Господа: радуюсь за вас понимали так: что Я не был там, это послужит для утверждения вас в вере. Ибо, если бы Я был там, Я исцелил бы больного. Чудом было бы и это, но оно показало бы мало силы Моей. А теперь, когда Меня там не было и последовала смерть Лазаря, а Я пойду и воскрешу его, вы должны более утвердиться в вере в Меня. Ибо увидите, что Я силен делать и то, чего прежде еще не явил, именно: воссозидать и воскрешать мертвеца, уже разложившегося и издающего гнилой запах.
            - Это Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Иоанна.


   …Ханк не устал нести Мэлори на руках,
   Его губы повторяли “не вздумай умирать”…


   Иоанн вещает, что был болен некто Лазарь из Вифании, из селения, где жили Мария и Марфа, сестра её. Мария же, которой брат Лазарь был болен, нашлась та, что помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими. Сестры послали сказать Ему: Господи! Вот, кого Ты любишь, болен. Иисус, услышав, сказал: эта хворь не к смерти, но к славе небесной, да прославится через неё Сын Божий. Иисус же любил Марфу и сестру её и Лазаря.

   Подносы со свечами в морщинистых руках монахинь-сопроводительниц, метровые подсвечники, сделанные в виде деревьев с круглой кроной, пахнущие всеми ароматами мира, иконы неизвестного происхождения с неизвестными святителями - ни у чего не получалось переманить внимание воина. С каждым вздохом слабевшей микроскопические молекулы его организма наполнялись незримым огнем, им же запруживались реки артерий и вен, единственные нетронутые клочки-овраги, образованные все тем же
невыразимым трепетом, прятались вглубь, отталкивая уже сожженное, чтобы избежать встречи с бдительным недреманным огнем.

   Иоанна продолжает: если они дошли до такого нравственного падения, что не слушаются голоса Божия, выраженного в Священном Писании, то всякие другие уверения окажутся также напрасными. Неверующий, пораженный даже необычностью явления умершего, потом всё же начнет себе объяснять это явление как-нибудь иначе и снова останется таким же неверующим и неисправленным.

   - В Лазарет её, это сюда… - распорядился встречающий их Фатум, показывая пальцем на стремительно приближающуюся комнату с одной лишь каменной ванной внутри и положенной на край ванны выцветшей от времени книгой, священным сборником воскресительных молитв. В резервуаре зловеще булькал, плескался, стекал вниз по стенкам бурлящими струями однофазный раствор - смесь, изготовленная из чистой родниковой воды и даосского эликсира вечной молодости.
   - Ваша дочка совсем… совсем слабая! – озвучил очевидное Ханки, - Вы уверены, что её организм переживет эту процедуру? – и недоверчиво взглянул на переполненную жидкостью ванну, - И что это такое вообще?
   - Нет, не уверен… - помотал головой Генрих Фатум, - А знаю, что переживет! Я практикую данную методику уже тысячелетие, и, сказать по правде, целебные свойства этих вод помогли мне прожить дольше срока!

   Побагровевшие щеки защитника, поверившегося в шансы Мэлори, освежились влажной прохладцей, в нос прорвался воображаемый пряный запах свежести и чистоты. Воин передал отцу его непутевое чадо, казалось, сбросившее пару-тройку кило, и тот с демонстративной осторожностью поместил беспомощную в резервуар. Тело Мэл погрузилось в жидкость, вошло почти целиком! На поверхности осталось только мертвенно-бледное лицо с закрытыми глазами и намокшими прядями…

   - Я чем-то еще могу вам помочь? – Ханку было приятно ощущать себя нужным, - Мало ли что… - поскольку чаще его преследовали в корне другие отвратительные чувства.
   - Нет! – со всей ментальной категоричностью ответил бессмертный, - В ближайшее время ты мне не понадобишься. Знаешь, ложись-ка ты спать. Утро всегда мудрее вечера.
Завтра Мэл снова будет бегать по замку и, скорее всего, вновь начнет всех бесить, но ты не переживай, она обязательно поделится ощущениями, напишет статью под названием “какова на вкус смерть”…

   И Ханк ушел по велению ментора в келью, “к себе”, где впредь было менее страшно, чем раньше, но прежние неуютность и чужесть, словно являвшиеся неотъемлемыми условностями проживания в замке, никуда не делись. Прошел определенный период и эти воплощения дискомфорта, преследующие здесь, наверное, всех чужеземцев, сроднились с воином и стали удобоваримыми…


   !!!Вкратце о даосе и о его применении в домашних условиях: однажды Мэлори, любуясь собой в зеркало, заметила первые возрастные изменения - у неё появились межбровные морщины. Помешанная на своей внешности, тратящая кучу средств, времени и сил на поддержание красоты, дочь Фатума расстроилась до слез. Мази и крема не больно выручали, и видимых складок на некогда идеально гладком ангельском личике с годами только прибавлялось!
   Что делать, что делать – тревожилась Мэл, беспрестанно мозгуя над актуальной проблемой. Как вернуть молодость кожи? Или хотя бы замедлить старение? Ежедневно наблюдая её интенсивные не проходящие переживания, Генрих впервинку за тысячу лет раскрыл своему ответвлению, своему отпрыску секрет эликсира вечной молодости. Не то чтобы бессмертный ни разу не жалел о собственном решении, просто прогрессирующие психологические комплексы избалованной дочурки сбивали с толку, так как с каждым пройденным годом становились выраженнее и переходили на уровень психического недуга. И все бы ничего, да вот только эти “метаморфозы” в поведении Мэлори срывали многие планы идущей напролом организации, и оказывали дурное влияние на многие процессы, происходящие внутри секты. В конце концов, Генрих переборол гордыню, заключавшуюся в эгоистическом желании сохранить использование эликсира втайне даже от родни, и весь следующий век делил данную привилегию со своим ребенком. Находясь с отцом то в мире, то в раздоре, что не имело особого отличия, Мэлори получила то, о чем не могла мечтать ни одна смертная – возможность постоянно омолаживаться, идти в ногу со временем и не трястись за свою красоту. Одно лишь единственное прикосновение эликсира к губам вызвало наглядный, иллюстративный эффект, и это притом, что жидкость еще не успела попасть внутрь – ненавистные морщины сошли, и вернулась та самая прежняя гладкость, которую к сорокам годам стало совсем не хватать.

   С юных лет Мэлори таскалась вместе с отцом по свету, всячески отталкивая его несколько извращенное восприятие действительности и одновременно неосознанно впитывая. Генрих пытался учить её многому из того, что умел, хоть и выборочно, сообразовывая обучение с её реальными умственными и психологическими данными.


   Запись мертвого онколога – 14
   Пришло время поговорить о даосизме – о науке, чей отличительной чертой является представление о возможности достижения человеком бессмертия. Попыткам людей сравняться с богами посвящено бесчисленное множество книг, какие-то собрания удачно выезжали за счет таланта автора строить красивый слог в красивом стиле, а другие были почти сразу признаны ересью и предались забытью. Радует, что мы, несмотря на, видимо, врожденные недостатки и гору допущенных невосполнимых ошибок, мы боролись и боремся с ложью. Точное число таких попыток, изменивших взгляд человечества на окружающий мир, недопустимых вмешательств в божий промысел, никогда не будет известно. Но, по крайней мере, одна из них таки удалась. Итак, перейдем к перечислению побочных эффектов со стороны всего организма после приема эликсира:
   1 - самый неприятный и, к сожалению, распространенный из них – кратковременное помутнение и неконтролируемые вспышки агрессии. Но чем человек старше, тем больше времени уходит на общее приспособление. Лицам, достигшим столетнего возраста, применение даоса противопоказано, так как их сумасшествие может продлиться неделю, а то и месяц. Апеллируя к череде законспектированных случаев, когда безумие не прекращалось вовсе, и омолодившегося приходилось либо убивать, либо изолировать, лишний раз подмечу, что данное удовольствие следует рекомендовать не всем.
   2 - заряд уверенности, полученный после первых двух омоложений, при третьем употреблении даоса заметно ниже. Причина в привыкании. Есть предел, при достижении которого мужчины и женщины перестают ощущать себя молодыми. Они чувствуют себя неполноценными, всей душой желая покинуть бренные оковы, поэтому их ненормальная бравурность объясняется, скорее, психологическими причинами. Став снова девушками и юношами, они лучше приспосабливаются к возрасту между отрочеством и зрелостью, и потому следующие обновления уже не вызывают прежнего ажиотажа и не кажутся чем-то сверхграндиозным.
   3 – я не осмеливаюсь предполагать, но и не исключаю, что частое “переоборудование системы” человека, может, и не напрямую, а окольными путями неблагоприятно влияет на характеристики души. Совокупность устойчивых индивидуальных особенностей личности, складывающихся и проявляющихся в деятельности и общении, претерпевает процесс надлома и распада. Такие жуткие выводы я сделал, получше вникнув в идеи Генриха, в его планы на Землю! Так что да, злоупотребление эликсиром чревато… но жить-то хочется. Жить хочется всем! И здесь я понимаю властелина судьбы… Понимаю и не могу его упрекать, ибо совсем не уверен, что поступал бы иначе, окажись у меня такая власть.

   На часах – половина первого ночи. Хмурые глазишки Генриха уже устали, заслезились. С чувством непрекращающейся мыслительной работы и гадкой сухостью во рту он с полуминутным интервалом с нескрываемым беспокойством поворачивался к трясущейся просыхающей сзади дочурке и тут же отводил взгляд. Ложится спать Рок не собирался, по крайней мере, до тех пор, пока не разберется в причинах, по которым Рахиль едва не убил Мэлори…
   “Сегодня никто не уляжется”

   Дождавшись, когда реанимированная вновь обретет временно утраченный дар речи, отец схватил её за руку и потребовал яснейшего изложения произошедшего. Для большей убедительности спец по выбиванию информации из родных обхватил ладонью лицо дщери, пристально взглянув в зеленоватые озера её взволнованных очей:
   - Только попробуй сокрыть хотя бы часть истории, и я клянусь всеми божествами Греции, всеми идолами Рима, что ты испытаешь боль тысячи смертей и сильно пожалеешь о своем возвращении!
   Напуганная, Мэлори не видела никакого другого выхода, кроме как виновато сознаться в убийстве Изольды, в “подкупе” Марата. Умолчала стервочка разве что о Ханке, своевременное появление которого все еще принимала за глюк.

   По завершении покаянного излияния Фатум ослабил кисть, но еле удержался, чтобы не раскроить её физиономию в хлам.


   Спустя пять минут Генрих спустился вниз, освободил связанного Ханком горе-стражника и начал расспрашивать его о мотивах:
   - Рахиль, а, вернее, раб, ты почему посмел вертеть саблей перед лицом моей семьи? – Мэлори стояла рядом со скрещенными руками и взглядом, невеселым, жаждущим скорейших объяснений, - Разве ты забыл, как однажды бежал от загребущих лап Аида, а я дурак тебя спас? И… что это? Такая оригинальная расплата за оказанное благо?
   - Господин, я… - “раб” только открыл рот, как его грубо оборвали:
   - Молчать, я еще не закончил! – Фатум изначально был настроен крайне жестко в отношении провинившегося, - Разве вокруг тебя никогда не пробегал миф о том, что тот, кто тронет пальцем мою дочь, будет мучиться долго и страшно: умирать и воскрешаться, воскрешаться и умирать до тех пор, пока организм рукоприкладчика не устанет, и либо навеки остановится на жизни и тебя ничто и никто не сможет убить, хотя бы будешь не подвижней растения, либо умрешь и уже не сможешь восстать в Лазарете! У всего есть свой аккумулятор… - он сделал два шага вперед, и невольно перешел на полушепот, - Но ты не просто обидел её. Ты её чуть не убил и, как я чувствую ситуацию, ты планировал убийство. Тебя ведь на ходу остановили…
   - Да, все так! – назло семейке Рахиль чувствовал себя весьма уверенно, - И я действовал строго в соответствии с кодексом! Никаких отступлений от норм, никаких нарушений! Озвученные вами правила, позже записанные на пергамент, гласят о бездумном обезглавливании каждого и каждой, кто посмеет хоть бы минимально навредить вашим женщинам! Но речь ведь не о банальной обиде, а об убийстве! – мавр был сама учтивость, - И я что-то не нашел строчки, запрещающей не убивать вашу дочь, если та, как написано, навредит вашим женщинам!
   Стоя и не двигаясь, Мэлори охренела от своеобычливых аргументов обидчика. Она
прикрыла рот рукой, чтобы поярче показать свое недоумение. Понятие сценичности ей было явно близко…
   - Это блеф, который не пройдет… - растерянно помотал башкой Генрих, чувствуя себя каким-то униженным лопухом перед более собранным мавром, - Есть ведь правило, запрещающее наносить вред дочери! Скажи, почему ты одни пункты признаешь, а другие смеешь игнорировать? От кого ты научился вихлять и изворачиваться, а?
   - От вас и от вашей принцессы, полагаю! Ой, лол… – стоически морщась, араб продолжал троллить Фатумов, - Я подозреваю, не существует строчки, в которой четко бы говорилось, что Мэлори нельзя мочить при условии, если та вдруг навредит содержанкам? Нет ведь её, правда, нет, да? Не написали? Лол! – он явно неровно дышал к чернокурой, в негативном плане. А Генрих молчал, борясь с нарастающей жаждой вырвать пасть
наглому дерзостнику, - Ну, если не написали, то какие ко мне могут быть претензии вообще? Идите и пишите, а мне позвольте и дальше строго следовать этому судьбоносному кодексу! Лол! Вы не вправе меня наказывать…

   Не найдя никакого достойного контрдовода, Генрих вынужденно отступил и повернулся к порядком разочарованной дочке:
   - Как бы мне не хотелось это признавать, но он прав. В кодексе, написанном лично мной, содержатся основы, и среди них, увы, нет графы, запрещающей убивать тебя в случае такого-то нарушения. Извини, что не проконтролировал. Правила регулярно меняются, и уследить за нововведениями бывает просто невозможно…
   Забытая такая вся, Мэлори включила истеричку:
   - Ой, да пошли вы со своими талмудами и установками! Мужики, называется… - и отошла в сторону, дав знать о своем нежелании присутствовать при их демагогии.

   Заведенный как никогда, Рахиль еще не все спросил с наставителя:
   - Так! А что за тип меня атаковал, а? Я всадил в засранца несколько ножей, после такого никто не смог бы выжить, а ему хоть бы хны! Залечился вмиг!

   Его слова о неуязвимом нападальце развеяли сомнения тяжело задумавшейся Мэлори:
   “Так значит, мне не почудилось, не показалось. И тот воин, тот мужчина, которого мой отец не смог убить, не был никакой галлюцинацией”

   - Несмотря на всю паршивость случившегося инцидента, а инцидент и вправду не из приятных, вы должны были осведомить о пополнении в семье, не оттягивая! – мавр шумел и пытался дерзить, пока Генрих не напомнил ему о важности соблюдения дисциплины:
   - Мальчик, ты, кажется, забыл, с кем говоришь. Если бы я был кому-то должен, то не добился бы и четверти того, что в итоге имею. Я дам тебе возможность выйти из этой ссоры без особо печальных последствий, но ты обязан немедленно пропасть с моего поля зрения… - предупреждение прозвучало убедительно, хоть и тихо.
   Страж живо посмирел, “поручнел” и снизил тон до заговорщического шепота:
   - Уйти-то уйду, вот только все же насчет гостя хотелось бы перетереть. Как вам удобно доверять недочеловеку, о котором вы почти ничего не знаете и который еще недавно превращал наших братьев в ошметки?
   - И черт с ними, невелики потери… - Генрих ловко увернулся от прямого взгляда слуги, - Но если ты посмел засомневаться в моей бдительности, то мы это обязательно исправим, потом… – и, высмотрев отдаляющуюся в коридоре фигуру дочурки, пошел догонять её.


   - Знаешь, мне временами начинает казаться, что ты размяк! – прекратив подавлять бурю негативных эмоций, Мэлори испытала некое облегчение, - Я ровно пятьдесят раз стукнула каблуком, пока ты перед ним унижался! И что…? Где голова ублюдка на твоем клинке? Где надгробье с именем и датой смерти под фундаментом замка? – она гонористо требовала от отца, забывая, что тот никто не плясал под её дудку, - Где это все?
   - О, за это волноваться не следует, будет тебе кровь – наставитель подумал о хранилище, о ядах, что лежат там, о Марате, некогда поклявшимся никого не впускать, - И когда я пролью её, кто-то постарается объяснить мне, почему Изольда ушла. А еще я нахожу очень странным и противоестественным, что в крови девушки очутился яд, к которому у тебя нет и не может быть доступа! – Рок смог внушить ей необходимость в детальном изложении, а также в раскаянии за совершенное преступное деяние, - Просто чудеса какие-то!


   Спустя пять минут Генрих Фатум уже стоял в подземелье и испытующе оглядывал накосячившего стражника. Это выглядело так, будто главный хотел сожрать его с потрохами. Тактичная дочь старательно избегала встречаться с ним взглядом, делая вид, что очень интересуется жужжащими над её ухом комарами.
   - Ты, как давно привилегированный, наверное, удивляешься, почему тебе не суждено попытаться исправить допущенную оплошность? – последовательный ряд мыслей и умозаключений Генриха в контексте какой-либо темы всегда сходился в одну
индивидуалистическую точку зрения – он знает все обо всех и обо всем, хотя без попыток придать объективный окрас не обходилось ни одно такое рассуждение, - Барахтаясь в паутине внушенной реальности, в паутине лжи и обмана, люди нередко посвящают себя поискам счастливой звезды, той, что станет для них путеводной…
   Марат был не из тех, кто не понимал своих ошибок, и привык часто отдуваться.
   - Можно мне высказаться перед оглашением приговора и его вступления в силу? – нисколько не обвиняя Мэлори в грядущих неблагоприятных переменах, в своей фактической отставке, Повелитель Смерти поднял подбородок, крепко сжал зубы, стучавшие от холода, и глубоко вдохнул носом, испытывая колики в области сердца, - Пожалуйста. Это – единственное, о чем я прошу.
   - Конечно – Генрих почесал бороду, - Я могу отнять у тебя жизнь, поскольку, вступив в орден, ты доверил её мне, но вот право на последнее слово… не отберет сам Аллах! - и поправил болтающийся сзади капюшон монашеской рясы, - Но пусть сперва выскажется виновница сего мероприятия. Мне не терпится узнать, какой именно из разнообразных по своей сущности психологических алгоритмов использовался для твоего обесчещивания. Увидев воочию яркое изображение её приема, я буду знать, чего ожидать в следующий раз и не допущу оплошностей со стороны слуг!

   Умоляя в мыслях, чтобы Марата не убивали, сверхпротиворечивая Мэлори незаметно для себя наклонилась вперед и с растерянным тревожным выражением часто замигала:
   - Пап, мы, вроде, не хотим делать никаких поспешных решений, да? – она начала искренне жалеть, что заварила всю эту кашу, - Ладно, скажу, как было. Я просто попросила его пропустить меня, подарив пару поцелуев. Не без средств, возбуждающих половое влечение… - и, недолго взвешивая, раскрыла пару очевидных “секретов”, - А ты прекрасно знаешь, что устоять против моих чар под силу только единицам. Несправедливо кого-то наказывать из-за моих шалостей.
   Узнав правду, Генрих ничуть не удивился, так как изначально не ожидал услышать какое-то другое объяснение. Для него все “штучки” дочери – давно прошедший этап. И все же Рок считал необходимым проучить заносчивую, приговорив к забвению её “песика”:
   - Я бы купился на розыгрыш, но у меня слишком большой опыт в общении с женщинами. Каблук не всегда правду изрекает. Вернее будет спросить у самого подкаблучника, и действовать уже по обстоятельствам…

   Фатум повернулся к Марату:
   - Раб…
   И верный подданный тут же проответствовал, не дернув веком:
   - Да, мой господин!

   Главсектант в стандартной для себя манере с сухим лицом и абсолютно неподвижной мимикой начал ходить вокруг провинившегося:
   - Пуская тебя в свой дом еще зеленым, освобождая от всяких земных податей и награждая привилегиями, я произнес одну напыщенную фразу с продуманной интонацией. Мне не нужен оборотистый делец, мне нужен честный человек. Так вот, скажи честно, ты взаправду такой слабый и рассеянный, что позволил какой-то бабе заморочить тебе мозги, дезориентировать и, грубо говоря, вывести из строя?
   Из Марата, долго ждавшего возможности выговориться, полился неостановимый поток правды, а вместе с тем усилилось желание приблизить завершение многолетней пытки, которую все в один голос называют “служением”.
   - Нет, повелитель. Госпожа ни в коей мере не повлияла на мое решение. Сейчас ей, конечно, хочется так считать, чтобы, во-первых, возможно, попытаться сгладить мою вину, ну, а во-вторых, кто запретит женщине немного попреувеличивать?
   - Угу… - Фатум убрал руки за спину, - Я привык спрашивать, предварительно зная правду – и движением головы смахнул густую прядь, - И, насколько я понял, ты по доброй воле осрамил свою честь и честь организации? Предал кодекс фатуммена! Ты в душе отрекся от меня, сделав все, чтобы я снизошел и отпустил тебя, чтобы провести последний экзамен…

   Тогда как Марат стоял с безразличной пофигистической миной, ожидая, что предпримет глава, кишки Мэлори тряс сучий мандраж, и в уме прогрессировало сильное брожение. Казалось, что красавица волнуется за жизнь Повелителя Смерти больше, чем сам “экзаменующийся”.
   Генрих задал вопрос, заводящий в тупик, и этот вопрос адресовался дочери:
   - Помнишь мое недавнее амбициозное заявление?


   - И что…? Где голова ублюдка на твоем клинке? Где надгробье с именем и датой смерти под фундаментом замка? Где это все?
   - О, за это волноваться не следует, будет тебе кровь! И когда я пролью её, кто-то постарается объяснить мне, почему Изольда ушла.


   Мэлори была готова заплакать, но сдержалась, признавая отсутствие шансов переубедить деспотичного папаньку. Всей душой желая избежать зрелища дальнейшего унижения и неминуемой казни стражника, она быстро отвернулась. Генрих велел ей:
   - Нет уж, смотри, давай! А то его смерть окажется напрасной, и ты его еще сильнее обесчестишь! – и откуда-то вытащил обоюдоострый ритуальный кинжал с черной рукоятью, - Эти уроки будут повторяться вновь и вновь, пока ты не выучишь их наизусть…

   “Смерть такого человека, как Марат, заслуживает всех почестей, которые можно воздать - жалость госпожи к обреченному превратилась в уважение, и на себя ей вдруг стало плевать, - Не зря меня считают сукой”

   Кинжал проник в подреберье. Очень глубоко. Затем брызнула обещанная кровь…
   Ни один мускул не дрогнул на покрытом колючими щетинками мужском лице, ни единого стона не вырвалось из оскаленного рта. Лишь дыхание раба участилось, да на лбу выступили капельки испарины. Марат только издал короткий хриплый смешок да выпустил слово:
   - Свобода… - и затих навсегда.

   Сделав дело, Фатум с нарочитой медленностью стряхнул с лезвия кровь и, глядя прямо в глаза взятой сполохом дочурки, упрекающе вымолвил:
   - Один мудрый старец, умирая, передал истину дрожащим онемевающим ртом. Ибо не может все делаться по мысли твоей, как ты хочешь, потому что не все хотения бывают добры и не всякие желания полезны! – он незаметно спрятал кинжальчик обратно в футляр, - Теперь скажи, я удовлетворил твои произволения? Тебе же нравится насилие, убийства, кровь… Бесполезно отрицать, это давно стало частью тебя!

   Несмотря на ясность вопроса, ответом ему была лишь тишина. Мэлори надуто поджала губы и гордой походкой покинула подземелье, изо всех сил стараясь не матюгнуться.
Отец проводил её взглядом, испустил вздох и тоже ушел…


   …Передумав отправляться на боковую, Генрих посетил помещение гарема с расположенным посредине имплювием. Кокоток не было, все они спали, в чем крылся несомненный плюс – бессмертный наконец-то сможет обрести желанную гармонию уединения, пропустить в себя запахи трав и деревьев, заняться ловлей поэтичных разногласий восхода луны с темно-синим звездным небом, освободиться ото всех переживальческих осадков, вдоволь насытиться свежим воздухом, поддувающим из полуоткрытого окна…
   Синева ночи сгущается над замком, сладкие ароматы цветов пронзают бессмертного изнутри.
   “Покой – все, что мне нужно”

   Но эту сказочную нерукотворную идиллию, стоившую куда дороже всех богатств мира,
разрушила предосудительная дщерь. Ворвавшись бешено и гортанно закричав, Мэлори накинулась с руками, чтобы достать до лица и поцарапать. Генрих отстранил бестию толчком, и когда та вновь подбежала для очередной попытки, влепил ей бойкую пощечину. Это выбило из неё дурную идею «мстить за Марата»…
   - Может, хватит уже? – Генрих предупреждающе замахнулся рукой с несжатой ладонью, - Все, достаточно! Угомонись, в конце концов!
   Человек-машина, движимая твердым намерением выхлестнуть все накипевшее, в которую превратилась Мэлори, заставила себя приостыть, взялась за ум и постаралась говорить без надрыва:
   - Мне хочется знать, как долго ты собираешься менять баб как перчатки, прикидываясь, что всех всё устраивает и не замечая моего недовольства?
   Доктор Судьба (Фатум = Судьба) всегда вкладывал в ответ тяжелооспоримую аргументацию. В этом ему помогало древнее умение выявлять нестыковки и противоречия в словах тех, с кем он общался:
   - Следи за речью. Ты сначала намекала, что всех всё не устраивает, что, конечно же, является плодом твоего разыгравшегося воображения, а потом резко вспомнила о себе! – и в девяносто девяти процентов случаев его отточенная техника ведения дискутирования ставила собеседников в тупик, - Ты - последняя эгоистка и выскочка, потратившая полтора века на безрезультатные попытки исказить и отвергнуть правду, и еще смеешь зарекаться о справедливости?
   Мэлори так и не уяснила, насколько важна осторожность в выборе выражений. Её понесло обвинять, судить и обличать:
   - Помнится, ты говорил, что любил мою мать, ты говорил, что тебе жалко, что её с нами нет, по твоей вине, между прочим! Но я не вижу этого, я не вижу ни любви, ни уважения! Ты раздарил половину маминых вещей малознакомым шлюхам, которых я обязана терпеть! Вывод напрашивается сам собой, если я такая злая, плохая и ничтожная, то кто же ты со своей правдой, со своими гнусными формальными попытками снизить степень вины передо мной? Кто?! - не вынеся страстного накала, дочь ударила по щеке в ответ, - Я хочу знать, когда закончится вся эта игра!
   Генрих в спокойствии провел ладонью по ушибленному месту и, не повышая голос, рассказал то, что тщательно скрывал все полтора века. То, что скрывал неспроста. Истина оказалась шокирующе-неприятной, позорной и даже печальной, обжигающей…
   - Во времена твоей матери я тоже, как ты выразилась, дарил шлюхам вещи,
периодически практиковал необязательные отношения. И, к твоему личному сведению, она принимала все мои привычки и вполне нормально к ним относилась.
   - Бред… - Мэл с негодованием отвергала услышанное, не веря, что такое вообще допустимо, - Хочешь сказать, её это удовлетворяло? Что отец её ребенка вовсю лапает слабохарактерных целок, а ночью с невинным выражением ложится в постель?
   - Нет, конечно, в душе её это злило, даже очень…  – признался папаня, - Но что поделать? Она была частью серали, как Изольда, как остальные…

   - Она была одной из них - отцовский голос стал еще тише, а остатки сердитости и высокомерия исчезли, будто их не было, - И твое рождение, конечно же, чудо! Невидаль света, чудо чудес! Незапланированное родительство прекрасней намеченного, ведь известие о ребенке, которого ты не ждал, но которого получил, всегда становится огромным сюрпризом.

   Во что Мэлори точно не могла поверить, так это в его радость, смутно помня душераздирающую сцену:

   - Я просил тебя родить мне сына, а не эту м-м-мразь… - бесноватый Генри каждый вечер закатывал скандалы, бил жену, грозился покончить с малышкой… - Что молчишь?
   Мать Мэлори сильно пожалела, что не бросила своенравного муженька, когда могла. Патлатый, небритый, раздраженный, кормилец возвращался с миссий в подвешенном состоянии и всю накопившуюся за муторную смену злость нагло срывал на семье.
   - Что молчишь, мразь?
   Однажды он взял в руки кухонный нож и…

   Генрих зарезал жену на глазах пятилетнего чада.
   - Будешь знать!

   Сцену смерти матери! Позже эта же сцена была промотана в глазах младенца-девочки-девушки-женщины еще миллион раз. Но о своем неверии дочь Доктора нарочно промолчала, продолжив спрашивать, копать:

   - И почему... почему ты убил её? На какой почве произошел ваш раздор?
   Генрих перечислил причины, заставившие его нажраться и взять в руку нож:
   - Непринятие моих интересов, бесконечные попытки меня изменить, отвлекающие меня от спасения мира и управления войском. Я могу продолжать до утра… - плохой-хороший родитель помнил ту ночь гораздо хуже Мэлори, ибо был пьян и неадекватен, поэтому выдавал мысли и предположения за правду, - Мне, очевидно, не удавалось удерживать баланс между собственными желаниями, амбициями и интересами близких и окружения. Я попытался стать кем-то другим и погорел…

   После большей части душещипательных отцовских признаний мир вечной красавицы разлетелся, как карточный домик, и дрожал на грани взрыва, который либо изменит её в
одну из сторон, сделает лучше или хуже, либо погубит.
   “Какой же стыд, какой позор, какой же… кошмар… вся моя жизнь”

   - Ну, благодарю тебя! – ощущалась острейшая нехватка утоленности во всем, способная вдохновить на плохое и довести до исступления, - За то, что долго убеждал, старался, и таки убедил меня в бессмысленности моей жизни! - пока гнев перешивал огорчение, слезы не спешили выступать, - Но меня интересует следующее, неужто совесть позволяла тебе скрывать детали слияния с моей несовершенной матерью так долго? Неужто все эти полтора века, которые ты пьянил меня первосортной ложью, тебя ничего не тревожило?
   Генрих сомкнул брови и прикусил изнутри нижнюю губу, скрывая кисти рук в широких, как занавеска, рукавах рясы:
   - Мне померещилось, или мое дите опять чем-то недовольно?
   Мэлори так хотела повторить свой фирменный жест:
   - Ты, верно, издеваешься, глумишься надо мной! - но, хорошо подумав, воздержалась от стуков каблуком и пренебрежительных наездов, - Ты минуту назад сказал и, считай, доказал, что я – результат грязного сношения! Ведь ты не отрицаешь, вполне вероятно, что распорядился бы иначе, если бы предполагал, чем закончится акт! – и все же кипящая
неунимаемая ярость, детонация, отдающая вибрацией во всем её теле, так и не прошла, - Так за что мне говорить спасибо? За то, что я появилась на свет только из-за того, что ты вовремя не высунул член для избежания зачатия?
   Напряженка достигла невозможного предела, разговор затянулся и, казалось, семейную драму ничто не разрешит. Виной всему была разность восприятий: если в деве происходили самые непредсказуемые изменения, что с уникальным правдоподобием отображали её непостоянство, выражаясь в импульсивности мимики, если в ней чертики исполняли брейк-данс, то вот папа не блистал эмоциями, соблюдая стабильную прочность, больше раздражающую, чем замиряющую:
   - Ты получила, что хотела, то, за чем пришла. Как ты перенесешь этот удар по самолюбию, пощечину по гордости – уже другой вопрос и, честно говоря, мало меня интересующий… – ни о какой положительной энергетике, благотворно воздействующей, укрощающей ссору или вражду, усмиряющий гнев и злые помыслы, речи не шло. Во всех потугах Генриха сгладить несглаживаемое чувствовалась какая-то искусственность, ленно скрытая фальшь, - Твоя мать дала мне тебя, а это уже гигантский повод испытывать безостановочное скорбение, двадцать четыре часа в сутки и семь дней в неделю!
   Мэлори уже не боялась говорить то, о чем думала:
   - Вот только ты на это не способен! – как и не стеснялась резких выражений, - А раз не можешь скорбеть, то не выдавливай из себя милостивца! Не стоит пытаться вылезти из шкуры волка только для того, чтобы на миг прикинуться овцой!

   Слезы, так долго просившие выхода, возникли сами по себе, без позволения хозяйки.
   - Я устала ото лжи! Устала от боли, которую привыкла скрывать за злостью, устала быть сильной! - капли, которые не получилось удержать, самовольно намочили щеки неветшающей девы, чья красота непрестанно обновлялась и благоденствовала, как бесконечный цвет, расположенный посреди идеально зеленого луга… - Так хочется чего-то настоящего, хочется быть кому-то нужной, хочется иметь силы что-то изменить!
И больше ничего не надо!
   - Постой, давай поговорим насчет этого… – Фатум попытался остановить её, легонько схватил за руку, развернул к себе лицом и… получив еще одну пощечину, вторую за ночь, вынужденно отпустил.

   Мэлори убежала в слезах…


   Отправляя знакомого, друга или близкого в дальний бесконечный путь, основатель ордена прощался с умершим уединенно, без отвлекающего дыхания посторонних, без их ненужных кривых взглядов и полузастенчивых мешающих гримас. Придвинувшись к одетой в пурпурное платье Изольде, неподвижно лежащей на каменном жертвеннике в самом сердце сложноархитектурной ритуальной вязи, Генрих обратился к стародевическим традициям прощания с усопшими: наклонился, по привычке убрав руки за спину, приложился лбом ко лбу девушки, пробормотал что-то христианско-католическое, относящееся к богу, к небесам, и прикрыл глаза.
   “Ты ушла рано, так что сложный вопрос, кому повезло больше”

   Считая себя отчасти виновным в преждевременной кончине любовницы, долгожитель обязался организовать достойные похороны. То же касалось и Марата, который, хоть и провинился, но был не менее ценен и любим.
   - А вы не думали вернуть их, повелитель? – нежный голос француза-метросексуала раздался в самый неподходящий миг, разрушив похоронную атмосферу, коварную, удушливую, но при этом спокойно-прекрасную, - Или по каким-то личным причинам не хотите их видеть возле себя и спешите избавиться?
   Герцог Вивиан, обходительный с дамами, человек, много шутящий и любящий быть смешным в глазах других, проснулся поздней ночью. Услышав крик и шум, главный льстец барина кое-как натянул на себя синюю прикольную пижаму и спустился вниз по ступеням, осторожно глядя под ноги…

   Случайно увидев грустившего над женским телом Фатума, он зажег факел и бестрепетно отправился в тьмищу отпевального зала, в очень тихую и воздержную обитель.
   - Любое расставание стыкуется с печалью, как и великий даос может вернуть девяносто девять процентов ушедших… - Генрих излагал медленно, разжевывая все до мелочей, - Но есть один момент - необходимость отделять свои желания от чужих. И воля бога, свыше влияющая на мое решение, также должна быть учтена… - время от времени кивал и гладил волосы отпетой, поседевшие аж в пяти местах (оказавшись скованной ядом,
Изольда испытала леденящий ужас), - Гнев Божий не есть волнение Духа Божьего, но Суд, которым налагается наказание…
   - Вы, как я понял, считаете частое использование Ванны Даоса вмешательством в промысел и, являясь человеком истинно-верующим, боитесь спровоцировать гнев Всевышнего? - видя, насколько все серьезно, Герцог прекратил улыбаться. Его лицо приобрело так хорошо известное всей политической знати бесстрастное выражение, - Но что если Всевышний обрадуется их новому земному рождению? Это вообще допустимо?
   Фатум не отрицал:
   - Возможно… - хоть и категорически стоял на своем, - Но нужна ли мне вся эта возня? Мэлори ведь душу мне вырвет, увидев малышку вновь живой. А умирать дважды от руки одной и той же дурочки… унизительно даже для шлюхи.
   Минутой позже Вивиан вспомнил о предателе:
   - А Марат? Что о нем думаете? – напрягся и слегка выпрямился, - Конечно же, сильное разочарование имеет место быть, но…
   Основатель резко повысил тон:
   - Я убил его вовсе не со злости! - и прекратил трепать белесый лохм девушки, - А потому что не видел в нем тяги к жизни, словно мой воин предал меня специально, чтобы умереть, понимаете? А, за миг до смерти, он заговорил о свободе, ибо не видел разницы между свободой и смертью. Для него это было одним и тем же…
   “Одним и тем же’

   - Так подумайте, зачем возвращать добровольно ушедшего? Это было бы фактически равноценно лишению свободы, это значило бы пойти против бога…
   - Может, касаемо Марата вы и правы, мой господин – Вивиан низко ссутулился, и уже говорил с краткими грациозными жестами тонкой руки, - А вот девушку нужно воскресить безотлагательно! Она всей душой хотела жить. Кому, как не вам не знать этого - гонителю смерти и магу-возвратнику!
   Стараясь не упираться, Генрих обещал принципиально обмыслить данную идею.

   Герцог простоял рядом с ним, пока факел не погас, а после, посчитав свои обязанности исполненными, беззвучно удалился. Господин же предпочел остаться в темноте, и еще немного, еще несколько минут посвятить любованию безжизненной Изольды. Поистине одна из самых странных привычек сильных людей – смотреть на мертвецов и видеть в них свое отражение.


   Синева ночи все еще не прошла, как и не исчезло ассорти цветочных ароматов. Все, что
мимоходом пленяет и долго-долго держит, находилось в помещении с имплювием, именно там и больше нигде бессмертный обретал внутренний покой, равноправие удовольствий и ощущение, которое одновременно и бодрило, и укладывало спать. Сидя погруженным в воду по грудь и опираясь спиной о край бассейна, Генрих плескал ногами, рассматривал пальчики и ногти на ступнях, брал в ладонь прозрачнеющую воду, бросал и снова брал. Незаметное и незамечаемое время, которое и так не имело над ним власти,
вовсе приостанавливалось. Вся реаль вокруг замирала, а мир прекращал существовать. Звонкое пение, свист, лай, вой, совиное уханье, жужжанье и кваканье утихали, слуховой контакт пропадал вместе с прочими чувствами. Но это не значит, что бессмертный ничего не слышал. Нет, отнюдь. На смену этим звукам приходили звуки войны: стук копыт под биение сердца, звон тяжелых доспехов, шум бьющихся друг о друга мечей и ломающихся копий. Кто-то содействовал возникновению душервущего крика, кто-то торопливо выпускал стрелу за стрелой, пытаясь попасть, а кто-то, придавленный мертвой лошадью, с разинутой пастью выплевывал кровь и кричал “о, боги мои, сжальтесь”…
   Генрих выстрадал столько, сколько обычному человеку пережить не под силу, и Ванна только продлевала молодость, а не обессмертивала! Многократно преувеличенным, перевернутым и раздутым слухам о своей неумираемости, как и прочими боевыми успехами, он был обязан своему характеру, его тираническому складу…


   Восемьсот пятьдесят лет назад.
   Двенадцатый век начался с правления английского короля Генриха, младшего сына Вильгельма Завоевателя, предыдущего правителя Англии, которое отметилось восстановлением единства англонормандской монархии после достославный победы над нормандским герцогом Робертом Куртгёзом в тысяча сто шестьдесят первом году, а также целой серией административных и финансовых реформ, легших в основу государственной системы Англии эпохи высокого средневековья.
   Многие рыцарствовавшие поддались всеобщим псевдопозитивным настроениям и разобщились, некоторые предпочли отстраниться от службы королю и ушли в добровольное изгнание вместе с теми, кто много лет подряд воевал с ними плечом к плечу и не видел дальнейшей жизни без непритязательных товарищеских шуток, без ностальгических бесед, которые не ведутся, с кем попало, потому что требуют расслабления и максимальной уверенности…

   Бывало, Генрих дни напролет засиживался в кузнице, громыхал железом, стучал молотком и, будто настоящий мазохист, наслаждался жаром, исходившим от огромной печи, топившейся не переставая. Пылающий в нескольких футах за
наковальней горн позитивно заряжал обстановку проанглийской самобытности и уговаривал работящего молотобойца посвятить сему святому делу еще несколько часов, буквально не выпуская из кузны.
   Труженик действительно гордился своим делом и не стыдился уставать к приходу вечера, он видел в такой жизни едва ли не больше смысла и важности, чем в тех же сражениях…
   “Хорошо бы потом пробежаться, заняться разминкой, самым полезным, что только может человек”

   Когда дело пошло к ночи, Генрих удобно улегся на скамью, обтянутую кожей убитого зверя, положил обе руки под затылок и попытался уснуть. При каждом носовом вдохе носом ноздри нервно подергивались, из приоткрытого рта, в котором виднелись потресканные зубы с застрявшими в них крошками, миниатюрными кусочками плохо пережеванной углеводной пищи. Громкий раскатистый храп, способный превратить отдых любого в злую плотоядную бессонницу, не покидал его ни на секунду, ни на мгновение…

   О бессмертии рыцаря ходила молва, но никто точно не знал, к чему это верно относить – к слухам, к результату низких старушечьих сплетен, или к истовой правде. Вечный молодец отказывался говорить на эту тему, обвиняя мир в тупости и полоумии, а всех поверивших - в наивности.


   За исключением труда и полезных ремесел, шайка бывших воинов короля грешила разбойничеством и самоуправством, часто жестила, похищала женщин и бодяжила заморскую кровь своей англосакской. Месть, а, точнее, бесконечная расплата занимала не последнее место в их жизни: они прощали так редко, что почти никогда, отвечая обидчику многократно, иногда, вырезая всю его семью, близких знакомых и давнишних лучших друзей.
   Генрих редко задумывался о карме, о совокупности поступков и многое, требующее глубокого анализа, легкодушно отпускалось и оставалось не разжеванным. Так, например, Генрих сурово отплатил воришке, посмевшему украсть у них меч с корыстнейшей целью разжиться – отыскал, зарубил, надыбал крепкую веревку и обмотал ею зарубленного, повесил на дверь, как трофей.

   Убивец надеялся – на этом все, история с трусоватым стырщиком выветрится из памяти через два денька, и он вновь ощутит прилив чувства героизма, заряд сил и энергии, необходимой для продолжения покорения нормандских земель. Но
неприятные открытия и разочарования случаются, когда их меньше всего ожидаешь. Вслед за мерзким присвоителем, чья жизнь, по циничному мнению рыцарей, не стоила и рваного шмотья, их временное логово нашла и посетила сухая сгорбленная старушенция, не скупая ворчливая грымза, каких поразводилось в беднеющих закраинах Англии, а добрая мамыса, желавшая счастья, как своим друзьям, так и врагам, всяким, кто с ней говорил! Седая женщина прерывисто молилась, прося небо об удовлетворении её нестяжательных прихотей, и смела рассчитывать, если не на сочувствие со стороны грозных мстителей, то хотя бы на разрешение забрать свою кровиночку.

   Генриха побеспокоили собственные товарищи. Хоть бессмертный и предупреждал не вламываться без спросу, в этот раз его просьба была проигнорена из-за безотложных обстоятельств.
   - Победитель, отвлекись-ка на минуту, к тебе прется какая-то карга. Говорит, проделала путь длиной в маленькое государство и смерть, как хочет пообщаться…  - рыцарь, разбудивший кузнеца, вел за ручку старушку и ежемгновенно предлагал ей присесть, - Подыми свою задницу и разберись!
   Недовольно вскочив со скамьи с перекосившейся рожей, Генрих рассвирепел и заорал при виде такого безобразия:
   - Ты что наделал? Впустил в наше убежище чужачку! – эмоции в нем пылали огнем, явно опережая рассудок, - Теперь мы вынуждены либо убить пришелицу, либо против воли держать и ждать, пока не кончатся её преклонные лета!

   Дичайший ор и звон мужицких перебранок прекратились лишь тогда, когда старица издала первый звук. Иссохший рот скривился в судороге духовной боли, той, что жжет сильнее боли плоти:
   - Я никак вам не наврежу, поверьте… - добрая карга на время растопила зачерствевшее сердце бессмертного, пробудила спящее сострадание, входящее в вековечный комплект качеств любого из живых и порой меркнущее под гнетом дурных черт, - И все, что раньше было мне важно, теперь лишь в моей памяти.
   Генрих попросил друга исчезнуть с глаз долой, желая поговорить с гостьей без постороннего присутствия.
   - Поскольку твоя роль уже сыграна и ничего полезного добавить ты не можешь, попрошу покинуть мою кузницу. Закрой дверь с той стороны и не заходи, пока женщина, которую ты привел, не уйдет, а коль ослушаешься вновь и потревожишь, то будешь бит нещадно или, скорее, изгнан. Понял?
   И рыцарь, ранее прислуживавший совсем другому Генриху, тому, который с честью зовется королем, оставил вожака наедине с бабулей. Оставил и вышел прогуляться. Благо, снаружи правила теплынь, и не было повода трястись за непогоду…


   Генрих спросил старуху с вежливостью, какую только смог собрать:
   - Мать, скажи, о чем ты думала, идя ко мне? Разве слухи о моей беспощадности уже не так внушают? Зачем рисковать жизнью ради какого-то скитальца? – владелец кузни почесал бородку, и муху, севшую на колено, раздавил хлопком ладони, - Ведь я мог не заметить твоей седины и обезглавить мигом!
   Гостья неистово замотала головой и утерла покрасневшие щеки краем рукава.
Бедняжке пришлось закрыть глаза и долго настраиваться, освобождая себя от лишних мыслей, чтобы всю энергию направить на разговор и пробудить в кровопроливателе как можно больше сочувствия, как можно больше добра. Но, предполагая, что одних слов будет недостаточно, горбунья преклонила колени перед сидящим Генрихом и кинулась ему в ноги, начала целовать его башмаки…

   Где-то двадцать секунд слабый язык отказывался перемещаться, не вылезал изо рта, губы шевелились медленно, едва ли быстрее остального лица. Каждое движение давалось с адским трудом и отнимало последние силушки. Чувствуя жуткую неловкость, сравнимую с позором, кузнец обхватил руками съежившиеся худые плечи присталицы и усадил на скамью. Предварительно освободил место от шерстяного одеяла.
   - Мать, ты что творишь? Присядь-ка… - бессмертного охватила сердобольность, прорвалась сквозь гущу закорюк и преткновений, ударила по самому больному, по самолюбию, по самоуважению, по душе… - Мы все обговорим, я обещаю.

   Незавидная долюшка горбуньи – кланяться тому, кто род прервал без страха. Рассказ о воре-сыне все сложил по полкам, потушил очаг интриги и расхоложил.
   - Мне не трудно просить у вас о милости позволить мне дитя похоронить, воздать ему почести, нужные, ненужные! - ошеломленная собственным поступком, старуха расплакалась, словно на исповеди, - Я любила своего мальчика с момента, как его сердце только начало стучаться и до того, как прекратило… - и попыталась, если и не поверить в возвращение заколотого, что было невозможно, к её большому горю, то хотя бы распознать знакомые очертания в убийце сына. Как бы драматично и обидно это не звучало, Генрих напоминал древнесаксонского мужа, несмотря на то, что настоящая национальность бессмертного затерялась в пыли разноэпохья, а значит, напоминал и её сына, который был чистокровным англосаксом, чья кровь, пульсирующая в жилах, обязывала чтить устои любых предков.
   - Ах, за этим вы пришли, за моим трофеем… - гуманность вдруг слизнем с хозяина сползла, - Рассчитываете на снисхождение? Молитесь богам? – и укатилась в какой-то дальний угол, - Пройдоха знал все риски. Тот, кто посмеет меня обворовать – мертвецом ходячим станет. Данная заповедь крепче библейских указаний!

   После неблагопристойно нескромного ответа нахального воздателя долгов старушка посерела. Новая порция слез подступила слишком близко к её окам…
   - Всякий негодяй, неважно, сколько гадких поступков лежит на его совести, заслуживает погребения. Этого достоин даже ты, о, Генрих Фатум, казнитель сотен мужей, сирот и вдов, ужас поселений, городов, отымщик кровов, отбиратель слав, а мой сынок подавно… - и закончилась по завершению закатанной речуги, когда все, лежавшее не языке, было произнесено и ярко-ярко выражено.
   - Да, все так… - как и стоило ожидать, Генрих приуныл от жуткой правды, притих и боле не разглагольствовал возвышенно о своих сомнительной порядочности подвигах, о неблаговидных черных актах, все дальше отстраняющих от рая, - Всё, как вы говорите. Я так много отнял, я стольких убил, что уже сбился со счету и точное число не вспомню никогда!
   - Поэтому ты проклят… - сказала долго молчавшая карга, - Твое бессмертие – беда. Ты не живешь, а терпишь муки, но и другим жить не даешь.
   Согласный с её мудрым вердиктом, рыцарь короля обмусолил в уме:
   “А ведь мать права, права полностью”

   - Я отдам тело, обязательно… - хозяин не смог больше спорить, - Обещай мне, мать, что ты похоронишь парня, как подобает! Воздашь почести, нужные и ненужные, чтобы призрак твоего сына мог без беспокойства и лишних тревог пройти все божьи испытания для получения загробной идиллии, для обретения истинной вечности, нерушимой, нетленной… - и пошел доставать тело, завернутое в толстую ткань, намедни начавшее гнить, - Обещай, обещай, обещай!

   Еще не приступив, он внове обратился к пришлянке:
   - Безмерно восхищаюсь твоей выдержкой и силой воли! Ведь это так непросто – просить у убийцы родного о даянии! Я бы так не смог… - и позже, про себя:
   “Вот - лучшая из матерей, которых носил свет”
   Бабушка не обратила внимания на его слова, продолжая украдкой зачитывать мольбу, шмыгать носом, да тереть глаза кулаком…


   Рыцари помогли Генриху развернуть ткань и положить вора на кованый стол.
Избавили от одежды, обработали и промыли. Кузнец лично проследил, чтобы на теле не осталось ни одной кровинки, ни одного красного участка. Когда работа была завершена, главарь рыцарской шайки подошел к старухе и… с признательным видом вынул из кармана растянутых штанов небольшой мешочек, развязал тесемки и высыпал его содержимое себе на ладонь.
   - На, смотри… - он сам встал на колени перед ней, - Это - то, что меня молодит, секрет моего долголетия! Прими, омолодись и ты! - и не чувствовал никакого позора, скорее, облегченность, - Найди мужчину, роди еще детей и ни за что, слышишь? Ни за что не позволяй им воровать! Ты должна жить, чтобы продолжать творить добро! Возьми, прошу!
   - О, нет-нет, не возьму… - бабушка беспомощно закашлялась, было видно, она очень сильно простужена, - Свое я отжила, а больше мне не нужно! – и отклонила предложенный дар, - Бог бы не одобрил…
   Фатум заспорил:
   - Это да, несомненно. Но Бог одобрил распятие сына своего, и смерть твоего допустил! Такие вопросы решают люди, а не небеса!

   Угрюмо насупившись, старуха пробурчала:
   - Ты можешь заражать своим подношением-проклятьем десятки и сотни… - и в резком приступе удушья схватилась за сердце, - Но никто, никто не захочет так жить… - побледнела, - Потому что это не жизнь – её кожа потеряла тонус, утратила свой прежний цвет, - Жизнь – то, куда я сейчас направляюсь…

   В итоге она умерла, отказавшись от милости, прямо в кузнице, прямо на скамье. Не шевелясь, Генрих еще доооолго удерживал на ладони ампулу с зеленым эликсиром, и сколько убийца не пытался сгладить свирепствующие в нем контры, все под хвост коту! Особенно его сердило, что кто-то разделил его давние страхи, это подтолкнуло на очередную безутешность и дало новый повод относиться к бессмертию, как к порче, как с глазу…


   Синева ночи обязалась пройти где-то часа через два, перед наступлением утра, когда природа еще только “оживает”. Окутанный в шарф старых разногласий, Генрих просидел в бассейне столько, сколько не планировал. Воспоминания о первых десятилетиях проживания в Англии помаленьку таяли, но, впрочем, сохраняли свою кусающую едкость
со следами порой несносных колебаний. Бессмертный получал больное удовольствие от самоистязаний, чем, по сути, являлись эти “погружения”: минованное возвращалось, распуская бутоны уже забытых несвершений, и нагоняло хвостатую депрессию, тянущуюся дни, недели, месяца…
   “Я так устал – решив, что необходимо, во что бы то ни стало, заново научиться ложиться спать вовремя, Генрих осторожно вылез из имплювия. С него, как с гуся, стряхнулись капли, слетела вода… - Так устал…”


   Глава 3 Любовь, которая сводит с ума и занимает все сердце

   …Как будто, пытаясь попасть в тон цветущей весны, утреннее небо засияло огоньками, окинуло окрестности замка и усмехнулось над всем, что покрывало и прятало. Черные вороны, посланцы зловещего Онколона, вскружились вокруг самой высокой из башен, и вились черным облачком почти полчаса, исходясь брюзгливым скверным карканьем!

   Взяв в руки книжонку, Мэлори зазывающе раскинулась на шелковом диване и начала быстро листать, искать страницу, на которой остановилась в прошлый раз. По совету главной героини, она переспала с плохими мыслями и встала с совсем другим настроением. Заверченно-закрученная романтика, эквилибрирующая на грани хоррор-триллера, оказала красавице необходимую психологическую помощь и оградила от дальнейших неприятных разбирательств с отцом.
   Но что окончательно привело её в отличное расположение духа, так это появление Ханка в зале с мечами и статуями. Мэлори не могла определить для себя, какая из возможностей обрадовала больше – удачно подвернувшийся шанс поблагодарить за вчерашнее или просто увидеть его еще раз.

   - Ты, должно быть, в жуткой обиде на нашу семейку… - воин заметил присутствие красотки только тогда, когда та заговорила с ним, опустив книжку на колени, - То папаша мой тебя изрубил и выставил за дверь, то с Рахилем повздорил! Глядишь, так и до эмиграции недалеко…
   Вытирая голову полотенцем (Ханк только что вышел из душа), защитник вспомнил все главные жесты и мановения, использующиеся при общении с женщинами:
   - Да ну? Лучше расскажи-ка, что у вас там произошло, и почему тот тип чуть не убил тебя. Если бы я не вмешался, то…
   - Да-да, в курсе, была бы уже мертвой! – не стала упрямствовать Мэлори, - Что ж, хоть на что-то ты и сгодился, а то раньше вообще не понимала, для чего тебя здесь держат…

   - Так все-таки за что? А? – Ханк проявлял неподдельный интерес, так как будучи вовлеченным в их разборки, он считал, что вправе знать хотя бы четверть правды, - Вряд ли кто-то будет беспричинно нападать на даму, тем более с мечом…
   Мэлори сказала так:
   - Причины были! – и, сев поближе к своему спасителю, всецело отдалась разговору, - Я убила папину любовницу, и… поплатилась! Конечно, замечательно, что ты проходил мимо и подизменил исход, но то, что последовало после моего восстановления, было не намного лучше предмогильных звонов. Я услышала кое-что, во что отказываюсь верить…
   Наемник вдруг подкинул годную идею, которая в последнее время помогала ему не киснуть:
   - Поделись и станет легче. Это проверенный и наиболее действенный способ борьбы с
меланхолией...

   - Ну, хорошо, напросился! - брюнетка отложила триллер, убрала волосы с лица слабой рукой, долго находившейся в одном положении, и отрешенно уставилась на потолок, - Ты знаешь, у меня все замечательно, ну, за исключением того, что моя мать была шлюхой и что от меня это скрывалось…
   Усевшись в кресло напротив, Ханк раздумчиво поковырялся в правом ухе и сложил пальцы крестом. Его взгляд упирался прямо и менялся, подстраиваясь под нестабильное настроение собеседницы.
   - Не самая ужасная новость, хотя… иногда и этого достаточно, чтобы впасть в разочарование – мутант, как безумный, искал удобный момент сползти с темы, - История моего рождения куда мрачнее и формат таких непринужденных посиделок не подходит для неё…
   - Жалкое оправдание! – категорично вскликнула брюнетка, - Давай, выкладывай,
никакие отмазки не принимаются! На твой вопрос ответили, и ты изволь…
   “Какая же она…” – спохватившись, Ханк прикусил язык, с которого едва не слетела мужланская язвительность, и пошел на поводу у красотки. Пальцы скрестились сильнее:
   - Мы сейчас можем гадать, любила ли тебя твоя мама, что она чувствовала, покидая тебя… - а ноги сжались в каком-то безотчетном порыве, - Но у кого-то совсем не было
родителей, никогда-никогда…
   И тут догадливая Мэлори сверкнула умишкой:
   - У кого-то… это у тебя?
   Ответ прозвучал сеемгновенно:
   - Да! – мутант уже смирился с мыслью, что ему придется раскрываться каждому и каждой, разглашая поневоле все “тайны Мадридского двора”, - Естественные роды до сих пор единственный тщательно продуманный и спланированный природой процесс создания новой жизни. Мои же роды были неестественными…

   - Меня растили как убийцу, но потом, видимо, у ученых что-то пошло не по плану и… почувствовав себя взаперти, я стал думать, как мне выбраться, и, спустя несколько месяцев после рождения, смог сбежать.
   Дочь Фатума вдруг вспомнила известный англицизм, означающий счастливую концовку сюжета:
   - Это хэппи-энд?
   - Нет – Ханк стиснул зубы, проглотил слюну, застрявшую в горле, заполнившую половину рта, - Это был не конец пути, а начало ада… - и прислонился спиной к спинке кресла, - Бесконечная тропа мести и смерти! Стремление к душеразрушающим исканиям, меня покорившим, не покидало даже в мирные часы… - затем откинул голову назад, подальше, и что-то тихо-тихо прошипел.
   - А твоя способность заживлять раны, твой иммунитет… - жгучая потребность Мэлори докопаться до "корня вещей" постоянно росла, не сбавляя темпа, и рожала новые вопросы, - Это все заслуга тех, кто тебя создал?
   - Если и заслуга, то очень-очень спорная. Я…

   Внезапно их разговор прервался на незавершенной ноте: в зал вошло трое воинов, трое мастеров восточных боевых искусств! Красавица сказала Ханку:
   - Ты иди с ними, а мы потом еще поговорим, обязательно! - и вернулась к чтению любимого романа, - Как-нибудь в другой раз…
   Повернувшись к молчаливым обладателям сабель, воин без страха негромко скомандовал:
   - Делайте, что велено. Ведите меня к нему – те послушно окружили мутанта, один пошел впереди, а еще двое сзади шли рядом, сопровождали…


   Сегодня – понедельник. Эта неделя прошла в тренировках: Доктор Фатум научил Ханка военным искусствам, в которых маскировка имела величайшее значение, показал, что такое скрытность и владение гневом. И если первые два пункта (маскировка и скрытность) были мечнику знакомы по сибирским операциям, то вот с самоконтролем было не все так шибко гладко.
   - Управление зверем, что живет внутри и пытается тобой завладеть, пожалуй, самая важная из дисциплин. И успешное выполнение данного нелегкого испытания приблизит на десять шагов к нашему братству! - местом проведения тренировок Генрих избрал подземелье и мигом запросил перечень пустующих помещений нулевого этажа замка.
   Ханк ходил все и думал:
   “За что мне оказывают такую честь?”

   Впрочем, причина столь быстрого посвящения в “студенты” стала известна уже перед началом тренажа:
   - Знаешь, почему мы здесь? Ты спас дочь нашего господина, которая, хоть и далеко не святая, очень дорога ему, мне и вообще всей организации! - коллега тренера, сморщенный белобородый старичок в тюбетейке, скорее всего, уроженец востока, взял на себя роль инструктора в категории дисциплины и рассказал новичку все, что должен был и чего не должен, - Мэлори - винтик в общей системе, но очень значимый винтик. Откуда, думаешь, у повелителя берутся моральные силы контролировать целую империю, существующую многие века за занавесом безвестности, да еще держать этот занавес? - по обеим сторонам от пожилого араба встали двое арабов помоложе. По возрасту эти Повелители Смерти, возможно, не обогнали Ханка, - Успех во многом измеряется наличием близких людей под рукой. И я тоже благодарю тебя за это…
   Наемник раскошелился на несложное “спасибо” и, совершив громкий мощный выдох, протиснулся через все тормозящие сомнения, переместился в центр зала…

   Генрих вышел к нему с мечом и палкой, спровоцировав приступ вожделения. Ученику смертельно хотелось забрать временно конфискованное оружие, свой неразлучный клинок, с которым его роднило море неразрывных общностей.
   - Сейчас отдадите или…?
   - Когда отберешь! - не перестал дразнить бессмертный, - Жизнь так устроена, что ничего вечно нашего, твоего или моего не существует! Отдать или присвоить можно все, для этого нужна либо сила, либо снисходительность, смотря чего ты хочешь…

   Как всегда, в подземелье императорствовал холод. От мурашек присутствовавших там оберегала многолетняя (а кого-то и многовековая) закалка. Разумеется, никаких электросветильников не было, никаких ламп, никаких люстр… свет поддерживала пара-тройка факелов да три свечи в подсвечнике на круглом столе. К столь самобытной обстановке приходилось долго привыкать.

   “Попытаем удачу?”- решив последовать мудрому совету наставника, Ханк атаковал, но в то же напряженное мгновение понял всю необдуманность этого смелого поступка: ментор проткнул его его же мечом, как и тогда!


   - Покоряя Индию, я приговорил к публичному позору и плахе одного
скотского коррумпированного полководца четыреста лет назад! Убил только за то, что тот чихнул на меня во время победного пиршества. Раджи, сидевшие рядом…

   Перед нанесением фатального ущерба хозяин засунул присвоенный меч в позвоночник наемника.
   - Запомни, настоящий ассасин не ищет оружие специально!

   Струя алой жидкости брызнула фонтаном из разрезанного горла! Ханк рефлекторно зажал рану рукой, что нисколько не помогло остановить кровоток, а лишь приблизило “дренаж”. Потеряв больше крови, чем нужно для шевеления самыми малыми частями, воин без страха прижался лицом к полу.


   Разворачиваясь от упавшего противника, с растерянным видом пялящегося на свой клинок, торчащий из его же живота, мастер перешел от практики к теории:
   - Эх, тебе еще учиться и учиться. Не нужно быть провидцем или предсказателем, чтобы понять, ты никогда не дрался идеально или даже хорошо. Ты всегда рассчитывал на свою чудорегенерацию, пропуская, предполагаю, самые позорные удары! – Фатум глаголил истинную правду, чем отпугивал своего воспитанника, - Я тебя не виню, это можно понять. Но запомни, художника делает художником умение рисовать, восполнять моральные недостатки фантазией и чутьем, а не размазывать краски по мольберту…
   Ханк стерпелся, что отныне придется постоянно внимательно, не прерывая и до конца слушать замечания, полезные и не очень. Он вытащил меч из живота, не вставая, а, поднявшись, пережил то же самое вновь:
   - Может, хватит уже? Ой… - только теперь в нем топорщилась саиф, изогнутая арабская сабля с характерным навершием, часто применяемая коренными арабами, - Неприятно же!
   - Ничего не знаю, это бой! – Рок непричастно дернул плечами и с видком пофигиста всыпал ему палкой по лицу, - В бою принято драться, а не наматывать сопли на кулак!


   Понедельник и вторник посвятились оттачиванию техники владения холодным оружием. Прогресс имелся, и не сказать, что малый - мутант стал (по словам старика в тюбетейке) на четверть приближенным повелителя. А вот испытание, назначенное на среду, неприятно изумило товарища Ханка: его ждали связанные в пучки побеги орешника, точнее выражаясь, ждала пытка.
   Генрих, мутант и еще несколько подчиненных зашли в очень жаркую, как баня, комнату, похожую на средневековую темницу. Оставалось загадкой, что именно издавало жар.
   - Как разновидность телесной меры воздействия против проступков и преступлений порка розгами известна с глубокой ветхости. Она была популярна в Спарте, в Древнем Риме и Египте, и была пандемически распространена в Европе до начала девятнадцатого века, в Англии, в англо-саксонской системе права… - ментор велел ученику ухватиться руками за металлическую перекладину турника, стоявшего посередине помещения, и повиснуть, удерживая ноги на весу, - Если брать Российскую империю, то там порка как официальное дисциплинарное наказание была отменена в тысяча девятьсот третьем. Вроде, в апреле, точно не помню…

   Когда Фатум закончил вводить в курс, началось то самое изуверское испытание, к которому Ханк стал готовиться, как только услышал о порке. Количество ударов розгами по оголенной спине в минуту соревновалось с количеством сердечных стуков! По крайней мере, так мнилось наемнику, который до ломоты и треска сжимал зубы, чтобы не закричать. По лицу градом катился пот, на виски давило огромное напряжение!
   “Я вынесу, я вынесу…”
   Генрих смотрел на испытуемого (это наиболее точное определение), хитро облизываясь, словно получая удовольствие от этих пыток.
   Итого мученическая ордалия продолжалась двадцать минут. Учащенный свист тонких свежеизготовленных прутов воспринимался как мелодия…


   Наступил четверг.
   Поясница, хорошо расчерченная красными полосками розог, страшно прозудела весь вчерашний день. А сегодня уже не было ни одного крошечного следа. Ханк вернулся к зрелищным боям на мечах, к скрещиванию копий, к дракам на палках, к тому, на что потратил первые два дня этой недели…
   - Готов к новому позору? – Генрих вел себя так, будто не допускал и мысли, что может проиграть, - Впрочем, твое согласие не требуется. Если хочешь покрепче прижиться в нашем коллективе, в нашем расписании жизни, придется пережить и перестрадать уйму оскорбительных моментов. Героями ведь не рождаются, ими становятся, знакомясь с болью! – и, в общем-то, такое шапкозакидательство не входило в число удивительных явлений: человек, штурмовавший многие города, участвовавший в стольких сражениях и битвах, сколько даже самый развитый мозг не может запомнить, будет выделываться и показушничать даже перед спуском к Аиду, - Если тебя это утешит, я познакомился с ней в девять лет, и больше никогда не расставался!


   Запись мертвого онколога – 15
   Как Повелители Смерти научились конвертировать древнюю болезнь в оружие массового поражения, вы узнаете позже, если, конечно, меня не убьют к тому времени, когда я буду готов к… неважно. Поверьте, в последнее время я вкладываю большую часть своих сил в написание, что-то мне удается передавать на лист, а что-то, увы, нет, это зависит от множества факторов…
   Все, что я узнал сейчас, относится к одному из разделов астрономии, и никоим образом не задевает медицину. Ну, почти… Изучение метеоритов позволяет пролить свет на процессы формирования планет и астероидов Солнечной системы, ведь об их регулярном падении людям известно со времен глубочайшей древности. К большому огорчению, попадание космических тел на Землю не всегда проходит бесследно, а порой и вовсе порождает глобальные последствия, сопровождающиеся распадом структурных отношений и функционирующих систем. Попытайтесь забыть, что я писал про Гиппократа, ибо знаменитый древнегреческий врач, вошедший в историю как отец медицины, вполне возможно, серьещно ошибался. Не знаю. Ибо мы, склонные вязнуть в мутных догадках, точной правды о всех, вся и всем никогда не получим.
   1 - Генрих Фатум, который, по-видимому, знает о медицине не меньше гиппократского, если не больше, также хорош в астрономии. Его последователи убеждены, что метеорит, упавший в восемьсот девяностом году до нашей эры, незадолго до смерти царя Ассирии Адада-нирари Второго, распылил вредные бактерии, безъядерные микроорганизмы, разумеется, иноземного происхождения. И именно эти палочки, опять же, беря в расчет личные уверения сектантов, способствовали образованию злокачественных опухолей, вызывали повышенную утомляемость, слабость… А что? Такое вполне допустимо, ведь рак обзавелся ясными очертаниями только после рождения, смерти и воскресения Иисуса Христа. А до тех пор человечество сохраняло дистанцию ввиду своей неопытности, и многие подозрительные симптомы списывало на издержки переходного возраста, реакцию организма на погоду и на проявления менее тяжких болячек.
   2 – я так и не осмелился пойти против воли хозяина и проверить грызшую меня теорию о том, что метеорит, якобы заразивший планету смертельным доменом, находится где-то в глубинах подземелья замка. Почему сам патриарх секты не заболел, как и его дочь, прекрасная Мэлори, как и многие сектанты-не онколо, легко объясняется регулярным применением спа-процедур, купанием в Ванне Даоса. Вероятно, достаточно сделать один неполный глоток даоского эликсира, чтобы выветрить из организма всю дрянь и всю заразу. А если учесть, что Фатумы годами плещутся в Ванне, то их организм просто неспособен подпустить эти бактерии. Рак, чума, оспа – им на все по фигу, ведь даос не только омолаживает, он здоровит, укрепляет, совершенствует операционную систему человека, наделяет нас тем, чего нам не дали при рождении – идеальным иммунитетом. Но единичного использования Ванны, как и одного глотка эликсира, наверное, все же не достаточно для того, чтобы запустить в себе модифицированную версию защитной программы. неёеет! Для достижения такого эффекта нужна многолетняя практика.
   3 – метеорит, возможно, до сих пор заразен и даже за тысячелетие не утратил своих вредоносных качеств. Как бы там ни было, но Повелители часто шептались, что заходить без спецодежды строго запрещено. Скорее всего, они имели в виду место, где Фатум прячет метеорит. Конечно, там может быть что угодно, например, какая-нибудь тварь вроде ранее упомянутого богомерзкого Онколозавра или чуть более рационального, но тоже ужасного Конрада Найджела…


   Эта тяжелая неделя прошла, и следующая оказалась чуть менее напряжной. Генрих больше не ставил перед Ханком больших целей и не заставлял терпеть пытки, которые с его слов крепили волю. Но вот типические подковыры, так часто вылетавшие из уст циничного аристократа, никуда не подевались:
   - Вижу, ты пока не больно соскучился по розгам… - хозяин заглядывался на свои гербы в зале на третьем этаже, и делал это изящно, с особым изюмом, - Или все же хочешь повторить? - в геральдике нитям отвадилась полупочтенная и даже предосудительная роль. Геральдическая нить, выглядящая как тончайшая полоска, пересекающая поле щита по диагонали, акцентирует на недостойности герба, его владельца, либо одного из его родственников. “В семье не без уродов”. Если такой знак разделяет гербовое поле справа налево, значит, герб принадлежит младшему отпрыску дворянского рода, а если слева направо, то дело обстоит значительно паршивее: гербовладелец, либо его родственник - незаконнорожденный бастард.
   - Довольно занятный вопрос и какой-то… сложный, что ли… - как ни удивительно, но Ханк, не до конца оправившийся после недельного мытарства, так и не растратил умение шутить и производить достаточно удачную иронию, - Мне нужно время, чтобы подумать.
   А Генрих по-прежнему резко одергивал наемника, не позволяя тому разговориться:
   - Нет, потому что, пока ты живешь здесь, думать будут за тебя! – и, убирая взгляд в сторону подоконного гербария, включающего сборы, сделанные в разных регионах Англии, закрывал глаза, - Теперь иди. Сегодня, завтра и послезавтра – твои свободные дни. Делай, что хочешь, только не уходи далеко от замка. Обитатели здешних земель, которые всегда несколько неодобрительно относились к приезжим, утратили последние признаки человечности…

   Воину без страха захотелось спросить:
   “А что с ними случилось? Что случилось?” – но по непонятным ему самому причинам оставил вопрос при себе, так и не задав его Генриху, который абсолютно точно знал про заболевание очень многое, если не все, и пока не планировал посвящать новенького в секреты эпидемии. Возможно, главные основания для предубеждений крылись в недоверии, чему поспособничали записки врача-самоубийцы. В них говорилось о непосредственной причастности Повелителей Смерти к “переломам”, случившимся в деревне, онколог привел множество сверхубедительных доводов.
   Когда ученик уже более-менее созрел для вопроса, Генрих Фатум исчез из его зоны видимости. Неслышимо спустился по лестнице…


   Весь день проболтавшись по коридорам и ловя себя на мысли:
   “Нужно найти какое-нибудь занятие, чтобы не сдохнуть со скуки” - Ханк лег спать в уже убранную келью, в келью с замененной свежей простыней и другим одеялом.
Он быстро отключился, стоило только отвернуться на левый бок и прищуриться.
   Все волнение ушло, сменившись сосредоточенностью на подоспевшем сновидении, мозг расслабился, но… ненадолго, поскольку реальность по ту сторону завесы не всегда приветнее нашей действительности и прекрасно умеет “отрезвлять”, рассеивая все иллюзии насчет покорной безобидности снов!


   Первые мятежники, смогшие пробраться в дом, распрощались с некоторыми мелкими конечностями. Меч наемника с кинематографической помпезностью отсекал не жизненно важные члены.
   Уловив отточенным слухом жалостный крик травмированного, антигерой срыву повернулся и устремился в противоположную часть помещения.

   Француз усердно отпихивал ногами стягивавших плед онколонцев, норовивших выволочь его на улицу, чтобы после кроваво разделаться. Особо назойливых стукал предметами и даже… кусался. Как маленький ребенок, которого умные взрослые пытаются вывести на прогулку, агент ни в какую не соглашался сдаваться даже после пришедшего осознания, что без скорой поддержки Ханка ему не удастся долго противостоять четверым.
   Калиньи вонзил нож в запястье одному, заехал торшером второму, но быстро слился оставшейся паре – онкобольные взяли упрямца за руки и за ноги, и потащили к выходу.

   Их перекореженные физии, вцеженные зверством вперемешку с какой-то первобытной хитринкой, хаотически мелькали, вторивая примерам уже павших. Несмотря на обстановку, призывающую к постоянному маневрированию, оборонительным действиям и частому применению насилия, воин без страха видел в них жертв. Просто людей, которых сгубили – как его Эллен, как та же Альбина, как сам он, когда еще лежал на хирургическом столе и, заходясь вселенским ором, мечтал о скором прекращении страданий. Тогда Ханк готов был принять все, даже приостановление угребищного сюжета с наихудшим сценарием…

   Онколо ломились в дверь, разбивали окна, как живые кошмары, и чем дальше больные заходили, чем больше усилий тратили на устранение проклятых иностранцев, тем сильнее становилось их жаль.

   “Жертвы”


   - Да, вашу мать, уродцы! Отцепитесь, сучки!

   Пол, усыпанный мелкими опилками, мириадами светлых крошечек-пружинок на фоне ломящихся буйных онколо, содрогался монотонными ритмами.

   - Готов бежать? Ну!

   - Неужели…


   Сон-воспоминание, как вспоминательный рефлекс, напомнил мечнику, для чего он находится в замке. И к нему вернулось на время подзабытое, послабевшее чувство ответственности, а с ним и тяжесть ответственности.
   “Я - не гость, я - агент и шпион. Моя задача - найти лекарство, спасти мир и заодно очистить совесть”

   Антигерой проснулся посредь ночи от ощущения, что кто-то ему нашептывает, пытается что-то донести. Кто – не разглядеть, ведь этот шептатель, кем бы он ни был, бесплоден, как души убитых им девушек, завернутые в марлю его фантасмагорий! Ханк встал спросонья, промахнувшись ступнями мимо выданных тапок, и рывком выбежал из кельи.
   “Мне так жаль…”


   Он с вымотанным не проснувшимся взглядом брел по коридору, слепо ведя рукой по стене, придерживаясь за что попало другой рукой и пошатываясь на ходу. Столики с вазами, потолочные украшения круглой формы, какие-то настенные крепления,
бутики, декоративные с повторяющимся рельефным узором… роскошь тянулась нескончаемой чередой, все больше надоедая, все сильнее пресыщаясь.
   “Господи” – дойдя до места, которое, по-видимому, было кухней, о чем говорили всюду расставленная посуда, идеально вымытые, вылизанные столы с элегантно разложенными серебряными тарелками и хрустальными подносами, Ханк устало приостановился. Инструкция по достижению такой кулинарной идиллии, внятный план, как её достичь, умещалась на стенде, стоявшим рядом с двухстворчатым шкафом со стеклянными дверцами и расставленными на нижней открытой полке в строгом порядке коробочками с карамельными леденцами.

   Странно, но все это дворцовое убранство ни капельки не улучшило настроение Ханка, склонявшееся к расчету с прошлым, к продолжению затянутых кошмаров. Возможно, душа все еще повторяла мутанту, что все, что он видит, все, что его окружает, не более чем красивая обёртка грязной игры, глобальная иллюзия и занавесь, скрывающая под собой обычную гниль.
   “Где же я?” – следуя давнему согласованному плану, мутант твердил себе, что странствует во мраке, как потерянный, как крохотный свечно-лампадочный огонь, грозящийся погаснуть, а потом понял, что и вправду потерялся!

   Заметив не один и даже не два, а целых несколько стендов с развешенными листками, на которых размещались какие-то мысли, не связанные между собой, но несущие в себе сплошную негативную религиозность, отсылающую к библии, к онкологической английской эпидемии, к власти Доктора Фатума…

   The temple of the Lord's Coffin in Jerusalem - the main sight of Israel
   (Храм Гроба Господня в Иерусалиме - главная достопримечательность Израиля)

   We get a cancer in the coffins which stumbled. There our main reserve of death
   (Рак мы добываем в гробах оступившихся. Там наш основной резерв смерти)

   To you not to recover without faith, without repentance. The confession means repentance and the decision further not to sin
   (Вам не вылечиться без конфессии, без покаяния. Исповедь подразумевает раскаяние и решение в дальнейшем не грешить)

  Читая это, у Ханка голова начинала идти кругом, пропадала ясность мышления. Он задумался о самом ужасном:
   “За что извратили людей? За что их убили? Неужели из-за того, что сельские жители не признали в Генрихе нового бога?”
   А прочесть еще предстояло немало. Еще столько сатанинских строк, столько стендов… и каждый из таких только в очередной раз доказывал безумие Фатума, что, в общем-то,
было очевидно изначально.

   The lunch - a meal in the middle of the day, and, by tradition, to it is given by hot dishes. The organization of a lunch in our community submits to ancient laws, narrow according to the contents. During food we try not to speak, but the heroic world of the Anglo-Saxon epos and makes the way from lips
   (Обед - трапеза в середине дня, и, по традиции, к нему подают горячие блюда. Организация обеда в нашем сообществе подчиняется старинным законам, узким по содержанию. Во время еды мы стараемся не говорить, но героический мир
англосаксонского эпоса так и пробивается из уст)

   Practice in the ability to derive pleasure from life as, having immortalized, you will be incapable to enjoy it fully
   (Практикуйтесь в своей способности получать удовольствие от жизни, поскольку, обессмертившись, вы будете неспособны наслаждаться ею полно)

   We don't remember, how many we live. We divide a bed, but not views. Sex became boring, the food became a necessity, any new acquaintances, opening, celebrations are perceived as formality now. There is no feeling of life, saturation fluctuates within fifty percent, sometimes reaches seventy, but to hundred always nearly holds out. It gnaws us and kills
   (Мы не помним, сколько живем. Мы делим постель, но не образ мыслей. Секс приелся, пища стала необходимостью, любые новые знакомства, открытия, празднования воспринимаются нынче как формальность. Нет чувства жизни, насыщение колеблется в пределах пятидесяти процентов, иногда доходит до семидесяти, но до ста всегда чуть не дотягивает. Это нас гложет и убивает)

   While to us not to find desirable neither in that, nor in other the world, take pity, supreme, return us to ashes, we from where came
   (Покуда нам не обрести желаемое ни в том, ни в другом мире, сжалься, всевышний, верни же нас в прах, откуда пришли мы)


   Ханк с трудом осилил этот маразм, и даже кое-что вынес для себя. Но сон и недавно возросший неукротимый аппетит пропали окончательно, и вряд ли вернуться в ближайшее время. Побуждая себя к решительным шагам, искусственно вызывая у себя угрызения, стимулирующие не бездействовать, наемник громко крикнул:
   - Хватит! – и смахнул рукой с одного из столов чайный сервиз. Чашки с грохотом упали на пол вместе с блюдцами и столовыми приборами, а сверху на кучку разбитого фарфора легла белая скатерть, - Хватит!!!

   Успокоиться, взяться в руки у него получилось только при появлении в трапезной знакомой фигуры с задранной рясой и изучающей поступью, отдающей постукиванием.
   - Вопрос такой, как ты собираешься расплачиваться за устроенный погром? – разумеется, это было не кто иной, как Генрих Фатум, который так и не лег спать, и ждал, словно догадывался, словно знал, что ученик проснется посредь и начнет мстить сервизу, - А? Просто интересно…

   “Все” – в Ханке вспыхнул колючий огонь ненависти, в нем пробудился зверь, который время от времени выходил из берлоги, чтобы подышать свежим воздухом, помахать когтями и обратно залезть в свое логово!
   - А кто расплатится за все эти загубленные жизни? Кто будет держать за них ответ? – этот гнев не поддавался укрощению, - Кто!!!
   После бедных чашек в ход пошли бокалы и прочая посуда. Два столика совсем опустели, а третий удалось спасти на треть. Хозяин остановил разбушевавшегося мутанта строгим четким возгласом:
   - Прекрати!

   Тот, хоть и не мгновенно, но остыл, прислушавшись к голосу разума, часто проявляющего несогласие с более искренним сердцем, но помогающего в выборе тактики.
   “Ради попытки предотвращения расширения эпидемии, что может грозить серьезными политическими последствиями для всей страны, мне нужно стремиться сохранить зрительную верность ордену. Хотя я так пытался избежать надобности лгать, и тут опять… столкнулся с ней”
   - Чем вы руководствовались, принося в жертву целое поселение? – крик перешел в нормальный уравновешенный тон, - Я могу знать? Или предпочтете отмалчиваться, будто меня это никак не должно касаться?

   Главсектант нетехнично ушел от ответа, заговорив о чем-то своем и неторопливым шагом подойдя к стенду с надписью “Practice in the ability to derive pleasure from life as, having immortalized, you will be incapable to enjoy it fully”.
   - Англосаксонские рыцари и воины, с которыми меня свела судьба, долго и с великим терпением отлагали старость. Их сомнения в правильности такой жизни увеличивались с каждым новым употреблением эликсира. И однажды когда, видимо, больше не осталось сил, англосаксы отказались от очередного обновления. Продружив больше четырехсот лет, мы попрощались… - голос Генриха внезапно пронизался задыхальной хрипотцой, которая на самом деле была грустью. Бессмертный снова показался добрым, как хамелеон, меняющий окрас в зависимости от обстановки, искрил всеми “цветами радуги”, поочередно, - Расходясь по разным путям, мы поклялись друг перед другом больше никогда не купаться в Ванне, не притрагиваться к эликсиру. Рыцари сдержали слово, состарившись и умерев, а я так и не смог смириться… - и самое страшное заключалось в том, что ему хотелось верить. Опять. Неужели настолько сильной была эта ложь? – Я предатель, нарушивший клятву…

   - Вы просто хотели жить, ничего больше! – Ханк, живописно колеблясь, легонько дрожа и ломаясь, помотал головой, - Это естественное желание человека, за которое глупо осуждать… - его злость, его ненависть к этому времени уже стихла, практически прошла, и зверь вернулся в берлогу, - Но почему вы поступили так с селянами? Вернее, я повторю свой вопрос, за что вы так обошлись с ними?
   Генрих не возразил и даже в какой-то мере обрадовался, что ученичок бросил буянить. “Так можно сохранить вдвое больше посуды”. Но, ни в какую не желая затевать разговор об онкологической эпидемии, бессмертный перешел к плану Б:
   - Ты слишком много на себя возлагаешь, копаясь в дебрях чужих согрешений – он припас для Ханка нечто особенное, нечто, обязанное шокировать и, возможно, сбить с толку, - Но забываешь, что мы вплотную занимаемся твоим переосмыслением. Хочешь ли ты заглянуть в глубины собственной души и ужаснуться? Готов ли ты? – Фатум сколотил состояние, просчитывая все наперед и не допуская никаких серьезных оплошностей, - Самым важным испытанием, которое необходимо пройти вступившему на путь поклонения судьбе, всегда являлось раскаяние. Признание своей вины в чём-либо, обычно с просьбой о прощении в момент встречи с последствиями своих черных поступков. Тебе, как и всем, кто у нас причислился к избранным и праведным, придется пройти это…

   Воин без страха говорил с собой, в мыслях:
   “Я готов продолжать притворяться” – к сожалению, только в них он мог быть стопроцентно честным и открытым…


   Времени – полтора часа ночи. Монахи вели Ханка в башню, не отходя от него ни на метр. Глубокие черные капюшоны, наброшенные на головы, скрывали их бледновато-зеленые лица, плащи болтались на них, словно тряпки, сорванные с трупов, при шепоте от них доносился резкий противный запах изо рта. На решение воина избавиться от “свиты” повлияли эти и еще несколько неприятных факторов. Остановившись, когда до входа в башню было уже всего ничего, новичок попросил:
   - Дальше я сам! Поняли?
   Повелители Смерти заупрямствовали, сильно рискую нарваться на меч. Однако Ханк сумел обойтись без крайних мер, убедив сектантов в своих намерениях попробовать “десерт”, приготовленный первым специалистом по созданию сюрпризов и мистификатором - Доктором Фатумом.

   Крохотные запыленные окна слабо освещали загрязненную, но геометрично красивую лестничную площадку башни. Обычный долгий подъем по ступеням – это на редкость изнурительный вид физических нагрузок, но ноги шедшего не устали подниматься и через несколько минут, так как вся энергия тела сосредотачивалась на пугающем любопытстве, и на физическую усталь просто не хватало внимания.

   Наконец, достигнув верха, Ханк увидел перед собой криволинейное перекрытие сквозного проема в стене и вошел в него. В коридорах башни было не протолкнуться. Однако большинство суетящихся монашек не представляли, чем себя занять, и неспокойно перемещались взад и вперед, словно мальки в одном стеклянном аквариуме. А еще там было темнее, чем в любом другом углу замка…
   Спустя двадцать пять шагов стало попросторнее. Монахини все ушли вниз праздновать что-то незначительное (судя по их сестринскому балаканью), и дышать стало чуточку легче.
   “Видимо, не зря говорят, чем меньше народу, тем…”

   Вдруг Ханку на пути повстречалась Мэлори, вероятно, искавшая что-то, или кого-то...
   - Ну, подожди, куда ты всё уходишь от меня… - она, явно желая с ним вновь пообщаться, попыталась взять его за руку. Но тот оттолкнул её тонкие пальцы.
   Воин сильно озадачился, не поняв цель вопроса:
   - Как куда? Я что, должен постоянно крутиться возле тебя? Странная ты…

   - Мы в прошлый раз не договорили… - напомнила Мэл.
   И Ханк, не придумав ничего своего, повторил её же выражение:
   - Как-нибудь в другой раз…


   Воин без страха нашел Генриха в маленьком библиотечном помещении, тускло освещенном одним-единственным факелом. Справа от главы стоял монах, присутствию которого мутант не придал должного значения, поэтому сюрприз “сработал” в точности как замышлялось.
   Аффектированно рассматривая книжные полки раздела классико-исторической литературы, Доктор Фатум вновь озвучил старый вопрос:
   - Готов посмотреть в глаза грехам? Готов очистить душу?
   Ученик не произнес в ответ ни слова, а его молчание не могло означать ничего, кроме
согласия.

   Бессмертный так и понял:
   - Что ж, замечательно… - и, придвинувшись к почти не шевелящемуся монаху, бездвижному, ни на что не реагирующему, будто погруженному в созерцание, легким движением руки смахнул с него откидной убор, - Только прошу, присмотрись повнимательнее, это очень важно!
   И каково же было удивление Ханка, когда оказалось, что под капюшоном скрывался…
его старый “приятель”!
   - Ты…?
   А под ним скрывался Владимир Парошин, которого на родине все считали мертвым. Вот это сюрприз так сюрприз!
   “Какого хрена? Что здесь делают ОПБ? Что здесь делает… он?”

   Еле оправившись от сильного потрясения, чуть было не стоившего ему обморока, собрав столько слюны, сколько не умещалось в глотке, мутант воспользовался советом ментора и повнимательнее присмотрелся к лицу “приятеля”, к чрезвычайно бледному и с выступающей зеленью. Это дало возможность предполагать – русский тоже был чем-то болен, или… чем-то заражен.
   В Ханке что-то шевельнулось, и затем сошло с языка:
   - Прости меня – он чувствовал, что, внутренне заведясь, никогда не устанет повторять, - Прости, пожалуйста.

   - Не забудь уточнить, за что именно ты просишь прощения – Генрих, долго смотревший на Владимира, вдруг встал к нему спиной и повернулся к новенькому, - За смерть его женщины или, может, за его смерть?
   “WHAT???”
   - Что? Я не понимаю! – заэмоционировав, наемник прибавил громкость, - Я не убивал тебя, не убивал точно! Только… только её! И то, я бы не сказал, что это вышло полностью осознанно!
   - Возможно, боец спецподразделения скончался и не от твоей руки – вмешался Генрих, безумно радый их встрече, которая не единожды откладывалась, - Речи и не шло об убийстве в его обычном значении. Но кому, как не тебе, Ханк, известно, что часто для достижения злого результата прямого воздействия вовсе не требуется! Чтобы погубить человека, достаточно отнять у него что-то ценное, или кого-то.



   Двадцать восьмое сентября две тысячи восемнадцатого. Москва. Спортивный комплекс имени Иванова.
   Многофункциональный спортивно-зрелищный объект столицы к осени превратился в боксерский клуб. В основном, туда приходили тренироваться закаленные любители бокса, иногда кто-то подваливал за компанию, не принимая участия в спарринге.
   Находясь в рабочей командировке, Владимир “зависал” там вечерами. Бывало так, что не везло – ребята получали сильные тумаки, попадали под раздачу. Но, спустя какой-то промежуток, восстанавливались и снова шли драться. Каких-то трагических инцидентов со смертью или комой, от чего не застрахован ни один фанат бокса, не наблюдалось…

   Понять, почему Парошину так сильно полюбился клуб, почему спорткомплекс стал для него фактически вторым домом, несложно, если хотя бы изредка следить за тем, что происходило с ним вне семьи и вне работы. Распознав в себе способности ведения двойной личной жизни, Парошин потянулся в женскую раздевалку, и именно там он впервые встретил Альбину. Вначале девушка слабо улыбнулась ему, собираясь уходить. Тот, не теряя надежд на развитие “пока еще дружбы”, поплелся за ней хвостиком. Подловив блондинку на улице, он предложил ей сходить в ресторан, естественно, за его счет…


   Уже через полгода общения с ней, после шести месяцев тайных встреч и беспокойных ночей, Владимир сделал ей предложение руки и сердца, что поставило свободолюбивую любовницу в тупик (про её работу в ОПБ Владимир тогда еще не знал):
   - Что скажешь, а? Ты согласна? Возможно, с самого начала, с того момента, когда я к тебе прикоснулся, что, заметь, произошло в первый же день нашего знакомства, все шло именно к этому!
   - Не хочу тебя обламывать. Ты сейчас смешнее, чем обычно… - изучая пальцами карманы спортивного костюма, Альбина нашла старую резинку для волос. Вытащив её, она убрала волосы в хвост, - Но ничего не остается! У тебя есть жена, есть ребенок. Зачем тебе кто-то еще?
   Парошин чувствовал, что упускает свой шанс, и, сняв с головы мокрое душевое полотенце, подсел поближе к даме, приобнял:
   - Считаю нецелесообразным упоминать тех, кто в наших отношениях никак не фигурирует. Развод не за горами, только хотя бы намекни, что не попытаешься сбежать при первой удобной возможности, оставив меня с носом.
   Агентесса, вымотанная после тренажера, прилегла на колени своего бой-френда, она высоко закатила глаза, выдавив из себя нервный смешок, а потом с весьма серьезным выражением подробно растолковала ход своих мыслей:
   - Подписавшись на это, мы только все усложним, и лучше точно не будет. К тому же у тебя недавно родился ребенок, а мне, как и, наверное, любой девушке не хочется становиться причиной раздора. Подумай, что хорошего твой сын скажет о тебе, когда вырастит? Что отец отказался от него и свалил из семьи ради какой-то белобрысой потаскухи? – она лежала, рассматривая кольцо, втайне мечтая принять его, но не решаясь по уже озвученным причинам, - И эта обида никогда не пройдет…
   - Ну… ладно, как скажешь - Владимир надул щеки при закрытом рте. В нем клокотало неудовольствие вследствие неудачи, - Хотя бы коробочку с бриллиантовым подарком оставь себе. Храни её у себя до тех пор, пока мы встречаемся.
   За проявленную грандиозную щедрость Альбина расплатилась скользящим прикосновением губ по щеке и обещанием о максимальной продолжительности их альковной эпопеи.


   Октябрь две тысячи двадцать четвертого.
   Покойно взрыдая и шепча что-то очень быстро об её бесконечной любви к нему, расходуя максимум сил на элементарную работу лицевых мышц, одинаково сложно поддающихся контролю, целуя и поцеловывая, пока сводимые судорогой охладевшие губы не перестали подчиняться, Альбина произнесла последнее:
   - Прости…

   Теперь она лежала неподвижно, застывшая, точно труп, отвернув голову вправо, в сторону выбитой двери. Она обрадовалась, что перед смертью получилось увидеться с ним, но… “замерзшая” мимика не смогла передать эту радость.

   - Альби, Альби, очнись, ну, же, Альб! Подмога уже в пути, давай, просыпайся! - прозрев всю горечь случившейся трагедии, вспомнив заезженную истину о навсегда ушедшем, не склонном к возвращению, Владимир, истошно взвыл, стуча лбом об M16, - О, боже, любовь моя, ****ь! – и заплакал до покраснения кожи, до возникновения пронзающих колик.

   - Нет, нет, нет, нет, нет! Дыши, ну, же! Ты должна дышать! – даже тогда, когда она была уже мертва, пускала кровавые слюни, он не терял веры и не переставал пытаться её оживить. Время текло незаметно, - Ну, нет, пожалуйста, дыши! – а когда её смерть стала выглядеть неопровержимым фактом, агент решил повторить старую задумку. Увы, данный сюжетный поворот не из тех, когда какое-нибудь резонансное событие только начинает оказывать влияние на судьбу, как все обнуляется до некоторой константы. Это из тех случаев, когда ты знаешь, что придется вечно сетовать, но отрицаешь правду до последнего звука в собственных матерных фразах.


   Командир застал невероятно драматичную картину, первую
претендентку на роль его следующего самого ужасного сновидения:
   посредине помещения болтался труп молодого мужчины, повешенный на шнурке, неоригинально зацепленным за люстровый крюк. Сквозняк, тянущий за собой режущий отвратительный запах сырой затхлости, раскачивал тело удушенного. А на полу покоилась девушка, одна её рука теребила краешек запятнанной кровью белой кофты, другая – в смешной попытке остановить кровоток держала место ранения, её ничего не видящие, немигающие ангельские глазки уставлялись на висельника.

   - Отбой, Пол, кажется, я нашел наших - второпях выпалил Тейлор, не без труда и с беспокойством, - Им уже ничего от нас не нужно…


   Русский прикрывал ненависть к убийце тонкой вуалью нетканых полотен, какие только
могло создать его лицо с плохо работающей мимикой. Немного скрытности, ситуационного лицемерия, немного неживого искусства!
   Наяривающий кругами по комнате Фатум пояснил, в каких негигиеничных условиях произошло “возвращение” Владимира, интерпретировав богомерзкие процессы быстрого перехода в шестую финальную стадию!
   - Я потратил зиму на изучение причины смертей среди женщин и детей, живущих, ой, точнее, живших в деревне. Разумеется, то, что с ними творится сейчас, назвать жизнью по силам только законченному цинику… - врал бессмертный или говорил правду, он хотел, чтобы Ханк поверил в непричастность их секты к эпидемии, - И оказалось, что не зря! Организовав научный консилиум светлейших умов планеты, мы отыскали лучшую замену Ванне. Теперь можно воскрешать людей задолго после их смерти, на что не способен ни один алхимический шедевр…
   Ханку, видавшему виды, было совсем нетрудно догадаться, что наставник подразумевает под альтернативой:
   - Как раскусили потенциал Онколото?
   - Для начала мы его создали! – легко признался Генрих, и секундой позже приступил к детальному просвещению, - И это наше произведение на основе опухолей основания черепа, распространяющихся в глазницу, на самом деле просто скопление стабильно растущих и обновляющиеся тканей. Сильно приумноженная дифференцировка здоровых клеток, хотя и состоящая на девяносто девять процентов из малигниризованных язв, обладающих смертоносным клеточным атипизмом! – почувствовав во рту некую сухость, возникшую, вероятно, из-за частого употребления диалектной терминологии, Фатум переключился на воскресшего:

   - Владимир был первым удачным экспериментом. После возвращения памяти и полноценного восстановления рассудка боец присягнул мне на верность, как мелкий феодал сюзерену! – и погладил его по голове, как гладят маленьких детей, преимущественно послушных, - Теперь он – фатуммен, воин судьбы! Клятва служить ордену до конца своих дней незыблема, как песок, лежащий рядом с вавилонскими развалинами!
   Ханк устал с отравляющей виной пялиться в одну точку, глазеть на русского и пытаться посмотреть сквозь вуаль, поэтому он отвел взгляд чуточку левее:
   - Знаете, что? Все это похоже на незаконное лишение человека свободы! Так ведь… так ведь нельзя! Человек, если не идет речи о тюремном допустимом заключении, должен распоряжаться своей жизнью самостоятельно!
   Не видя смысла уступать, Фатум сформулировал несогласицу с благородным воодушевлением новенького.
   - Но у него нет никакой своей жизни! В том-то все и дело! – и дал понять, что его переубедить невозможно, - Восстав, открыв глаза вновь, боец прибился к гурьбе моих рабов, и теперь готов не то, что подчиняться мне, а умереть за меня, как люди, жившие в глубокой древности, богоугодные жрецы, добровольно приносили себя в жертву богам, бросаясь в огонь, в воду или со скалы. Это считалось высшей добродетелью и неукоснительной обязанностью любого священнослужителя!

   Наемник сдался, убедившись, что любые слова будут лишними, и без чувства признательности за оказанную возможность попятился к двери. Но притормозил, услышав директивный речевой акт повелителя, еще не успев полностью отвернуться:
   - Погоди, куда спешим? Неужели нет желания подольше побеседовать с тем, кого ты убил?

   Сраженный чувством полнейшей безвыходности, мечник ругнулся про себя:
   “Сволочь” – но, так как гнев был здесь бессилен, это ему, знамо, никак не помогло…


   Запись мертвого онколога – 16
   Раньше я не понимал, каюсь, а теперь, хорошенько обдумав стратегию, уже не нахожу выращивание таких тварей, как Онколото, чем-то странным. В прошлых моих текстах имелись недвусмысленные намеки на репродуктивность чудовища, а теперь появились основания баснословно утверждать, что без Онколото развертывание производства заняло бы почти втрое больше времени. Конечно, дьявольская сообразительность Генриха, умение быстро находить выход из затруднительного положения нашли бы миллион иных способов создания единой армии, и, сколько ресурсов не отняли поиски, жители деревни, так или иначе, были обречены на совместное будущее с орденом.
   1 – выживших после контакта с Онколото, а затем впущенных в замок называют фатумменами. Что это означает, понять довольно легко, если знаете значение слова Фатум – олицетворение судьбы в Древнем Риме. Фатами назывались также божества, подобные греческим мойрам, и определявшие судьбу человека при его рождении, у стоиков - сила, управляющая миром. Значит, фатуммен это человек судьбы или человек, поклоняющийся судьбе, как вам предпочтительней…
   2 – некоторые из фатумменов умерли вовсе не от рака, но были возвращены к жизни тем же способом. Их вернула вовсе не Ванна. Даос может давать бессмертие, когда его периодически принимаешь, также воскресить недавно убитого человека, но воскресить уже разложившийся труп даже ему не по силам, иначе бы начался хаос.
Инвазийный Онколото заселяет тела умерших злокачественными клетками, которые не убивают из-за своей мультифункциональности, порожденной множеством иных развитий, а дают в корне противоположный эффект, несходный с привычной деструкцией. По сути, в организме “отобранного’ происходит то же бесконтрольное деление, просто заставляющее изначальные органы работать немного в другом режиме, а не мешающее их функционированию. На вопрос, правильно ли считать воскрешенного с помощью рака онкобольным или этот человек вполне может называться здоровым, поистине трудно ответить. Почему трудно? У него ничего и никогда не болит, о возвращении стандартных губительных процессов можно не беспокоиться, поэтому в плане физического состояния, в плане общего самочувствия такой человек полностью здоров. Но в нем, как ни в ком из больных, очень много новообразованных клеток, нужно помнить, что все это – зараза, которой изначально не было в организме и которая не должна была в него попасть. Ну, да ладно, это уже пошла лишняя объективизация от меня!
   3 – “зомбированность” фатумменов, существ во многом безвольных, объясняется психологическими причинами. Вроде, я уже писал об этом раньше, но, считая, что в повторении нет ничего плохого, напишу о методах порабощения еще раз. Расширение влиятельности всегда обходило мораль стороной, потому что большинство правителей не просто что-то там хватали по мелочи, лишь бы запихнуть в карман побольше, а всеохватывали земли. Фатум – мастак в манипуляции, и заставить кого-то полностью прогнуться для него не проблема, тем более, если его цель – некто, переболевший тяжелым недугом и пострадавший из-за него. Такими людьми легко вертеть и еще легче их обманывать, ведь они инстинктивно ищут формулу доверия, нуждаются в крепкой моральной поддержке. Приведенные примеры показывают, что после исцеления в человеке что-то меняется – то, что раньше в нем пряталось, проходит обработку и выставляется на обозрение.


   Владимир Парошин вернулся в свою келью, снял с себя ежедневное недорогое одеяние, одежду духовенства, церковнослужительства, оголил торс, встал перед широким зеркалом, висящим на стене, и осмотрел себя с головы до пят. В отражении он видел несчастного аскета – не аскета, а узника одиночества, захваченного, полоненного и подмятого. Мускулистое чудовищно оттренированное тело русского на треть покрывали шрамы, горизонтальные рубцы, которые фатуммен нанес сам себе в отчаянных потугах абстрагироваться от окружающего мира, достигнув какого-то “единства”! А еще фатуммен подобно шизофренику или человеку, страдающему от органической недостаточности ЦНС, разговаривал с отражением, то есть, с собой.

   Злая сторона Владимира, жаждущая расплаты, по привычке начинала диалог:
   - Встреча с виновником нашей смерти – лишь малый проблеск того, что нас ждет.

   Добрая присоединялась, откликаясь почти мгновенно:
   - Кого мы успокаиваем? Меня или меня? Может быть, свою, точнее, нашу любовь?

   Злая:
   - Понятия не имею, о чем мы!

   Добрая:
   - А я думаю, мы все понимаем. Наш дом не здесь, а в России! Там мы родились, и там должны умереть, как умерли там почти все наши близкие! У нас и имя русское, вспомни, Владимир, да?

   Злая:
   - Нет, мы уже не произносим это почти забытое имя. Мы – фатуммен! Так нас назвали, воскресив!

   Добрая:
   - Мы можем называть себя как хотим. Одна фигня, от правды не ускачешь. Будь Альбина по-натуральному дорога нам, дорога нам обоим, мы бы не подхалимничали
перед террористом. Мы бы сделали все, чтобы её вернуть и вновь завоевать!

   Выхаживая перед зеркалом и время от времени нервно погрызывая ногти, Парошин сочинял текст для нового спектакля. Подготовка ко второму “диалогу” заняла чуть более десяти минут. И когда предварительное молчаливое исполнение закончилось, зеркальный двойник ожил.
   На сей раз разговор зашел о Ханке, и начала, как всегда, активная злая сторона:
   - Проклятый мутант ничего не потерял, траур пробежал мимо него! Ублюдку оказали величайшую честь, приняв теплее, чем других более достойных ребят. Разве про нас такое скажешь? Судьба нас заставила, возможно, из-за грехов наших, из-за неправильного образа жизни понести поражение.

   - Хм… - добрая саркастически усмехнулась, - Повелители Смерти, какая же глупость… - и вообще она не принимала многие постулаты злой, - Мы банально боимся за наши шкуры! Сотворяя для себя кумира и всячески превознося его, осыпая идола похвалами, рекламируя идола, мы лишаем себя свободы ради пустоты! Мы – кучка слабаков, убежавших от жизни, трусливо спрятавшихся! Это не сила, это не храбрость, это проявление эгоизма, самого страшного!

   Утомившись от напрасных самооскорблений, Парошин сказал так убедительно, так твердо, что больше не смог с собой спорить, да и кто-либо другой, окажись на месте его злой половинки, вряд ли бы осмелился!
   - Даже не думай, что хорошо знаешь меня, пока твоя семья, пока твой ребенок не погиб у тебя на глазах! Пока ты не убедился, что его невозможно спасти, пока не смирился с его смертью!


   Восемь лет назад. Московская окраина, шоссе…
   - Мария, как ты? Ой… - измазавшись чем-то липким и черном, очень напоминающем смолу, Владимир обнаружил, что дергает ручку двери в перевернутой машине, - Мария… - до него только постепенно начало добредать, что при гробовом молчании шансы вытащить любимую живой ничтожно малы, а вероятность еще раз увидеть сыночка, младенчика, которому не исполнилось и двух лет, отсутствует вовсе. Глубоко символичная надежда на лучшее погасла раньше, чем горе-водила увидел Марию с переломанным позвоночником и треснутым тазом.
   “Нет” – в нос вонзился предвещающий взрыв запах горючего и гарь от остывающего мотора.


   - Не осуждай и не подвергай никакой критике, пока ты не шепнул про себя “малыш, я спасу тебя” и пока не нарушил свое обещание! Пока не пережил то, что пережил я! Пока не пережил четверть, пока не пережил половину! Ничего не говори, лучше заткнись!
   Голоса в голове фатуммена не замолкали. Они словно пробирались через заросли и кусты, протаскивали лодку, чтобы переплыть озеро страданий, но треклятые весла хлопали по воде, разбрызгивая и расплескивая её, мешая локализовать источник боли…
суициднику становилось невыносимо.

   Схватившись обеими руками за лицо так крепко, будто оно было забрызгано горящим маслом, Парошин взрыднул, одним словом, разрюмился. “Жидкая драгоценность”, просившая скорейшего выпростания, не дождалась и вытекла сама, сквозь пальцы горюющего.
   “Мы должны обязательно простить себя, нас, за то, что мы оскорбили нашего ребенка”


   …Тем временем Ханк смотрел на настенные часы и видел, что уже наступило два ночи. Ночь, которая казалась бесконечной, преступно растянутой, никак не могла закончиться. Причин ложиться все не возникало и, смирившись с вероятностью завтрашнего недосыпа, воин без страха зашел в помещение с имплювием, чтобы поговорить с Доктором Фатумом. Без свидетелей, без посудобитья, без привычной и уже приевшейся натужности, постоянно угрожающей перелиться в горячный разлад. Наемник искал ответы на вопросы, которые задает себе любой, на чью долю выпадает перепутье. Он надеялся и верил: Генрих сможет ему помочь, если не делом, то советом и наставлением.

   - Тебе страшно повезло, что я еще не сел в бассейн и не расслабился… - вместо приветствия Фатум прибег к дежурным угрозам и обыденным для него предупреждениям, вылетавшим по привычке, по сложившемуся способу поведения и встречания тех, кто не имел отношения к его кровному или духовному родству.
   - Да-да, знаю! – вошедший саккомпанировал хозяину без ущерба для собственной гордости, - Вот только я с миром к вам!
   - Чего ты хотел? – равно как и Ханк, бессмертный не планировал спать. Сидеть полночи в воде, стараясь вспомнить невспоминаемое, было гораздо-гораздо приятнее, - Я сегодня так устал, так вымотался, как не выматывался, наверное, со времен Итальянской кампании Бонапарта, со времен начала мирных переговоров Австрии и Франции. А тренировать всегда сложнее, чем тренироваться…
   Ученик настаивал по-доброму:
   - Простите за наглость, но если бы мог, то я бы ушел еще до того, как вы бы намекнули – он недокончил говорить, и, лишь сделав несколько шагов вперед, стал чуточку увереннее, - Я насчет Владимира, я быстро, только выслушайте…

   - Ааа… - Генрих пошире раскрыл рот, скорее всего, специально, а, может, это вышло автоматом? - Стоп, уже знаю! Считаешь меня бездушным чудовищем, да? Думаешь, я сухой и черствый старик-деспот, раздражительный, с притязанием на помещичество, который никогда никого не любил по-настоящему?
   Став невольным слушателем фатумских интрижек, Ханк замер на месте и еще долго не шевелился.

   - Да нет, была у меня любовь, и не одна, разумеется! – Генрих подошел к бассейну вплотную, низко наклонился и поводил пальцами по воде, начав перечислять женщин-носительниц титулов, с которыми у него когда-то были отношения, - Дочь египетского фараона, супруга императора Западной римской империи, сестра королевы франков, византийская императрица… - по идее, он должен был гордиться этими романами с известными женщинами. Но что-то перекрывало путь фанаберии. Возможно, если уже и не любовь, то человеческое уважение к ним, запрещающее высказываться надменно, - Я помню эти ночи до сих пор только благодаря пергаменту. Все любовные похождения я записывал на бумагу, чтобы потом увлеченно читать…
   Дождавшись перерывчика, Ханк озвучил, пожалуй, единственную мысль, крутившуюся у него в башке. Единственную своевременную.
   - И в итоге? Вы любили так много, что потом разучились…?
   Бессмертный отрицательно помотал подбородком:
   - Да нет, не разучился – еще раз дотронулся рукой до воды, соблазняясь её чудесным, но выдуманным запахом, - После бессчетного множества расставаний, разводов, потерь я изъял урок. Любовь приносит беды, страдания и сильно утяжеляет, что известно каждому, кто хотя бы раз в жизни любил…

   Отойдя от имплювия, Фатум положил эту же мокрую руку на плечо воина без страха:
   - Слепой увидит, как мы удивительно похожи… – а после коснулся щеки ученика, - На обоих засохшие пятна крови наших любимых женщин, и оба адски жалеем об этом, ведь так? Оба импульсивны… - и затем повторил это действие, но уже автоматически, - Так давай же скрепим соглашение крепким рукопожатием, как и полагается настоящим мужчинам! А потом… я буду спокойно купаться, а ты пойдешь спать, и каждый займется то, чем желает, о’кей?
   Мутант лишь чуточку помешкал, желая убедиться, что готов по-прежнему постигать допустимые пределы притворства:
   - Да, обязательно! Как же без главных мужских ритуалов приветствия…

   - Ты прав, без них никуда… - как и было замыслено в этом витиеватом сценарии, они обменялись рукопожатиями.


   Выйдя за дверь, Ханк опять встретил Мэлори. Сошелся с ней в достаточно длинном каменном коридоре, освещаемом свечами в настенных золотых канделябрах. Красавица куда-то спешила, была невнимательна…
   - Подожди, ты куда? – она задала вопрос из разряда глупых, словно не зная, сколько сейчас на часах.
   На миг застыв в смущении, наемник повернулся к ней:
   - В смысле? У нас уже ночь и я отправляюсь спать! Всем остальным, кстати, того же советую…
   Мэлори тихо произнесла, это был почти шепот:
   - Хорошо, да. Приятных снов…
   Мирно качнув головой, её спаситель быстро исчез во мраке сравнительно узкого прохода…


   Генрих до сей поры не забрался в бассейн, потому что чувствовал - вслед за Ханком придет кто-то еще. И вдруг услышав звук каблуков, бессмертный подчеркнул, это - несомненно, тот самый стук, который ему всегда удавалось выделять среди тысяч миллионов звуков.
   - Дитя мое, я гляжу, тебе тоже сегодня не спится? – Генрих спросил Мэлори, даже не повернувшись, чтобы проверить, она ли вошла, - Если что-то беспокоит, то не откладывай, а расскажи-ка сейчас, распахни свою душу, заходи, я приму…

   Несмотря на серьезнейший повод для обиды и ненависти, дочь весьма быстро простила отца, чему поспособило недавнее неприятное происшествие, закончившееся принятием Ванны.
   - Пап, знаю, время позднее, но я пришла за советом! – от подступающего волнения её сердце бешено прыгало, было больновато. Оно билось часто-часто, буквально вырываясь из груди, - Я хочу изменений в жизни и, кажется, догадываюсь, что может помочь мне. Но предпринимать какие-то кардинальные шаги не решаюсь, потому что не уверена, что это нужно кому-то, кроме меня.
   Генрих беззлобно улыбнулся, присев на край бассейна:
   - Можешь не углубляться в подробности. Я заметил, как ты поменялась, и скажу лишь, что эти перемены… прекрасны.

   Затем он опять поднялся, опять встал и замутил повествовательный монолог, как бы давая совет на своем примере.
   - Много лет назад, очень много лет, у меня было желание, в точности такое, как у тебя сейчас. Я… хотел видеть определенных людей рядом с собой, находиться с ними двадцать четыре часа в сутки, любить и быть любимым… - Фатум отуманился, “повесил нос на квинту”, передавая грустные эмоции на расстоянии, - Я был наследником правителя одного очень могущественного государства. Ребенком, полностью обеспеченным, защищенным от всех невзгод, от всех зол мира. Отец с матерью по очереди носили меня на руках. Моя жизнь протекала словно сказка, она была сущим блаженством… - где-то на середине рассказа радость в голосе бессмертного уступила место печали, - Пока одним пасмурным днем в наш дом не вошел человек из далеких диких земель и не поставил моего отца перед кошмарным выбором: отдать все золото, что лежало в казне, отдать все драгоценности, сойти с трона, не возразив ни единым словом, или смотреть, как нас будут пытать и жестоко убьют! И отец отдал трон, отдал золото. Но, не сдержав обещания, чужеземец заколол его у нас на глазах. Мы с мамой немедленно понеслись к выходу, её догнали возле самых ворот, забили ногами до смерти, а меня слуги отцовские погрузили на лошадь и далеко-далеко унесли!

   - Так я навсегда покинул свой дом, ни с кем не простившись. Прошло семь веков, и память о прекрасном детстве частично стерлась. Я так и не нашел, так и не вспомнил то место, где родился! Ни названия государства не узнал, ни даже материк, на котором это произошло, ничего, что могло бы меня связать с прошлым и хоть как-то облегчить! – почти закончив, Генрих сдвинул глаза ближе к носу, ему оставалось только дать совет, который был уже частично озвучен, заложен в рассказе, - Порой жизнь бывает непередаваемо жестокой, а судьба – непредсказуемость! И чаще всего мы в это не верим, пока сами не испытаем на собственной шкуре. Но не дай бог такое кому-нибудь перенести…

   Мэлори не смела его прерывать, и, пока стояла, слушая, искала внутри себя покой в сочетании со смиренным упорством, чтобы не уйти раньше времени. Генрих увидел, с какой рьяностью дочь собирается попросить его подсократить историю, и подвел итог:
   - Так что, не думая, рассеивай все сомнения, прогоняй в дали и иди напролом!
Наши колебания, протесты и несогласия могут лишь отсрочить неминучее. Но, в конечном счете, ты упустишь ту райскую возможность, которая, к слову, у тебя еще есть, и которой у меня при расставании не было! – отец прикоснулся пальцами к лицу дочери, рисуя её образ с закрытыми глазами, перерисовывая её в других видах, в других платьях, в других юбках, - В твоих интересах пойти к Ханку в келью, и попрощаться там с ним. Скажи же, как сильно ты его любишь, признайся ему в своих чувствах! Вырази все, что жаждет пропеть твое сердце! Сделай это немедленно, сделай это сейчас, пока… судьба не разъединила вас навек и не взяла втридорога за неиспользованный шанс, пока ты не заплакала, как рыдал я!

   Закончив, бессмертный резво щелкнул зубами, демонстрируя свое позитивное отношение к происходящему, и удовлетворенной походкой вернулся к имплювию. Красавица-дочь немного постояла в смятении, в переплетении чувств разительного контраста, и беззвучно ушла. Прежний стук каблуков почти не был слышен…


   …Наемник уже было собирался ложиться, как его глазам предстала старая картина.
   “Все непогашенные долги выныривают на поверхность, напоминая задолжавшему”


   - Ну, крутой – Гранд поднял голову, - Что дальше?

   Ханк кивнул.
   Так и не дождавшись, Эллен повернулась к напарнику, чья рука, крепко удерживающая ствол, внезапно сменила направление. Ханк оставил в покое покрытое испаринами лицо гангстера и наставил на девушку браунинг с расстояния меньше фута.

   Хамп услышал выстрел. Подумал, ребята поквитались с арестантом.

   Но все вышло несколько иначе. Пуля пришлась бедняжке в грудь. От полученной раны затруднилось дыхание, помутнение, возникшее в глазах, свидетельствовало о значительной кровопотере, постепенно немела правая рука. В двух словах - наступила агония.
   Гранд не сдержался от пошлых комментариев.
   - Сынок, ты зачем повредил традиционный символ благородия? Может, она мечтала родить!


   Обычно, в такие моменты, воина отвлекал шепот, звучащий в голове, в сердце, в душе, в какой-то мере безумящий, толкающий к новому этапу развития воли и самообладания. Раздевшись только наполовину, он учуял чье-то присутствие и присел на кровать, чтобы получше принюхаться. Запах был, скорее, приятным, чем отвращающим. Две минуты Ханк старался выяснить, что это – проектирование памяти, создавшей прообраз Эллен, чья улыбка вечно блестела с подлинной солнечностью, или вещества, воспринимаемые обонянием, исходящие от реального живого человека, невидимо присутствующего в келье. Дверь скрипела редко, и только при полном открытии, так что обладатель(ница) упругой талии мог(ла) теоретически пробраться, пока воин раздевался.
   “Да, как же, будто бы я не узнал аромат женских духов”

   - Говори, что хотела, и уходи. Мне дали три дня отдыха, а я еще даже толком не отошел от первых тренировок! - догадавшись, что источником ароматизирующего средства является цельная натура высокого роста, хозяин кельи уже не видел надобности поворачиваться и искать её взглядом, - Не заставляй прогонять…
   Красавица немного поиграла в “прятки за шторами” и вышла сразу, как только её раскусили.
   - Но ты не прогонишь меня, значит, мне нечего бояться – сказала она с чрезмерной уверенностью и по-хозяйски уперлась руками в стянутые тугим корсетом бока, - Джентльмены отличаются особой терпеливостью. Это их преимущество и одновременно их слабость, которой можно пользоваться…
   - Может быть… - Ханк повернулся к дочке наставника, чтобы разглядеть её новый откровенный прикид, - Вот только я не вхожу в число интеллигентов.
   - Ну, конечно. Какая еще интеллигентность? Ты же рыцарь… – смазливая незванница скинула красную накидку, обошла кровать походкой танцовщицы, - Интеллигентность нам совсем ни к чему – и носком сапога толкнула своего спасителя в плечо, поставив на него ногу.

   - Постой, ты чего? Что ты делаешь? – ощущая неловкость, неудобность и неуклюжесть, мечник прикрывал все эти оттенки стеснения улыбкой, - Не понял…
   - Как что? Соблазняю тебя! - Мэлори оказалась достаточно смелой не только для того, чтобы говорить открыто, чему она научилась еще в подростковом возрасте, но и развязно вести себя, действовать с подчеркнутой непринужденностью – качества, позаимствованные у отца, который всегда брал все, что хотел, не спрашивая разрешения, не учитывая чужой интерес. Чутка надавив каблуком, “маньячка” заставила сидячего откинуться на спинку кровати, а сама разулась и начала исполнять композицию телодвижений с эротическим уклоном, напоминающую упрощенную версию стриптиза.


   …Просидев в бассейне меньше, чем обычно, Фатум тщательно вытер полотенцем лицо и волосы, надел зеленый халат с символическими китайскими узорами-дракончиками и направился в свою “опочивальню”. И совершенно некстати, особенно для такого позднего времени, бессмертный столкнулся лбом с шедшим навстречу Владимиром. Русский трижды извинился за это “происшествие”, изрядно всколыхнувшее его господина.
   - Почему вы сегодня все не спите, я не понимаю? Как, интересно, вам удасться поддерживать имидж приближенных творца, если будете похожи на полудохлых собак наподобие тех, что обитают в проклятой деревне и кормятся падалью, грязью и мутью?
   Фатуммен воспринял сказанное наставителем, как справедливое замечание, и, низко поклонившись ему, озвучил причину своего беспокойства:
   - Мутант… - русский едва сдержался, чтобы вновь не взреветь от злобы, густо смешанной с разрывающим на части бессилием, - Мутант должен умереть, мутант должен страдать. Умоляю, позвольте мне, я так этого ждал…
   Не выслушав до конца бесячий нудеж слуги, Фатум сказал строго-настрого:
   - Нет! – и объяснил, по каким соображениям новичка запрещается трогать, - Поиск достойного приемника занял двести семьдесят лет моей жизни. Если Ханк пройдет
проверку и окажется тем, кем я его считаю, то совсем скоро кое-кто займет мое место и организация получит молодого предводителя.
   - Так, стойте… - от данного ответа у экс-ОПБшника раздвоилось в глазах, - Стойте, мне нужно прийти в себя. Да нет, чушь какая-то…
   - Тебя что-то не устраивает, раб? – хозяин немало возмутился бесцеремонной недовольностью русского и стремительно посуровел, - Я, кажется, никому ничего не обещал. Сам взвесь, месть за твою бабу, по которой, предположу, никто, кроме тебя не скулит, или столетия моих трудов, давших шанс на создание нового идеального общества! Как думаешь, что важнее для планеты?

   Перестав по-наркомански “ломаться” и приняв самую смирную позу, Владимир попытался сделать так, чтобы его ответ показался господину максимально разборчивым и четким:
   - Конечно же, ваша утопия. Тут и думать нечего… - и заслуженно получил удар по носу.
   - Тогда почему я улавливаю ноты сомнения, раб? – подняв руку, Генрих зазвездил ему между глаз кулаком, обтянутым в железную перчатку, - А! Почему?
   - Простите… - сжавшись в комок, слуга был готов целовать его башмаки, - Простите, ради бога, повелитель…
   Последнее выражение еще сильнее задело Фатума, чем “ноты”.
   - Ради… какого еще бога? Бог здесь я, один единственный! Да, впрочем, и на всей Земле тоже!

   “О, нет”

   Садист около пяти минут изгалялся над Владимиром, бил ногами, не позволяя встать. Кисти несчастного тщетно закрывали лицо, подвергаясь легким переломам.


   Тем временем в келье.
   Танец, закончившийся удивительно быстро, не вызвал у зрителя каких-то ярких впечатлений. Признав свои ошибки и пообещав немедля исправиться, Мэлори прыгнула к нему на кровать. Для большего удобства Ханк опустился чуть ниже, теперь его голова касалась не стены, а мягкой подушки.

   …Они очень долго, безотрывно смотрели друг другу в глаза, и каждый думал про себя, что делать дальше. Никаких незримых барьеров не возникало, никаких стен и ничего, что могло бы помешать им провести эту ночь незабываемо. “Вступительная сценка”, не имевшая строгого контура, растянулась почти на двадцать минут, как начало четырехчасового порнографического французского фильма с легкой примесью эзотерического хоррора…

   Но вот наступил момент, которого стоило ожидать – Ханку надоело просто пялить красотку, никоим образом не кооперируя с ней. Впечатление, что до неё, как до запретного эдемского плода, нельзя докоснуться, стало систематически крепчать, приобретать законченную форму и грозило привести к альтернации. Однако для “слияния” кто-то должен был побороть свою гордость, уступить партнеру и воин без страха уже собирался начать…

   Тут Мэлори вспомнила несколько основных и наиболее частых причин, из-за которых первый шаг делает именно женщина. Одну из них она даже зачитала про себя:
   “Я достаточно сильна, темпераментна и уверена в себе, чтобы самостоятельно сделать выбор. Мне никто и никогда не говорил, что я должна лишь инерционно отсиживаться, сложа руки, и ждать пока меня заметят. Товарища на ночь или спутника жизни, неважно, выбирают представительницы прекрасного пола, ибо счастье только в их руках. Я хочу быть и буду с тем, кто нужен мне, а не с тем, кому нужна я”

   Упершись кулачками в подушку, Мэлори возненавидела себя за застрявший в горле ком и наконец-то опустилась. И хотя губы жаждали поскорее коснуться других губ, первый поцелуй, открывший постельную эстафету, пришелся мужчинке в лоб. “Заложив фундамент”, она снова отдалилась.

   “Теперь её точно прогнать не удастся, хотя что там, теперь я сам её никуда не отпущу” – подумал Ханк, и, считая необходимым расплатиться, приподнял голову. Вытягивая губы, словно для поцелуя (как и было на самом деле), ловелас проговорил, направляя нежный шепот прямо ей в ухо. Что он сказал, брюнетка не расслышала из-за перевозбуждения и оглушающего драйва. А поцеловал он её в вертикальный пирсинг, как она втайне и мечтала, теперь получив бурю новых ощущений.

   Второй этап обмена приязненной энергией прошел в раздевании. Узкий корсет мешал пышной перси выпрыгнуть наружу, поэтому мутант, дабы не утруждать Мэлори, помог расстегнуть его. Проворно “побежденная” застежка состояла из двух стальных полосок и крючков, а материал, сделанный из китового уса, было в кайф лапать. Освободившись от пояса, грудь расширилась и задышала, безмерно благодарная Ханку.
   - Ты такой хороший, ты очень мне нравишься! - брюнетка произнесла это с таким аффектированным пылом, как будто уже давно в себе держала.
   Отказавшись отвечать словесно, наемник припал ртом к её сладкой груди, предприимчивый язык начал щекотать кожу окрест розоватых сосков, а зубы “надкусывать”, “надгрызать”, затем партнер засунул ей в трусики руку и начал гладить промежность, отчего объятая экстазом зазноба буквально воспламенилась и накрыла келью аномальной жарой.

   Ханк подумал, глядя на иступленную:
   “Люди горят только тогда, когда тают, и наоборот, тают – когда горят” – вскоре путешествие пальцев по интимным уголочкам женской территории закончилось, перейдя в засос, а засос перешел в классический секс без импровизации.


   Отмывая окровавленную физиономию, еле выжившую после нещадных продолжительных избиений, Владимир провел острием ритуального ножа (их выдают всем фатумменам) по руке, и не останавливался, пока не дошел до запястья. Здесь острие задержалось и нажало сильнее.
   Русский хотел покончить с собой снова, уйти в мир, где ему будет лучше и значительно-значительно теплее. Но, имея перед собой четкую цель и задачу, которую нельзя отменить, раб не мог оставить задуманное на полпути и “слиться в бачок”, как тряпка. Такая небоевитая тактика будет для него явным и позорным проигрышем на театре военных действий!

   Бывший агент больно схватился за глубоко порезанную руку и выдавил пару капелек себе на штаны…
   “От крови все становится червонным” – а после опять встал перед зеркалом, чтобы возобновить общение со своей доброй стороной и попытаться еще разок убедить себя в собственной лживой безгреховности!!!


   …Ханк попросил взбудораженную Мэлори, стерву, всегда предпочитавшую быть сверху, остановиться и дать ему ровно полминутки на то, чтобы он снял мешающие делу штаны. Когда осталось только выключить торшер и пристроить готовый член в вожделенное скользкое влагалище, мутант почему-то… засомневался:
   - Все выходит как-то спонтанно, подожди!
   Тогда черноволосая самостоятельно избавила комнату от света, расстегнула ремень и стянула с него брюки, выпалив второпях, чтобы убедить в полезности подобных
разгрузок:
   - Отец говорил, спонтанность – ложь рассудка. Всякое, текущее под звездным покровом, заведомо спланировано и предрешено…

   Ласкаться в полной тьме, веющей подкупающей загадочностью, оказалось поначалу непривычно, но затем любовники приспособились. Следующие полчаса они охали под мелодичный совиный вой, обливая друг друга потом.
   Взмахивая непокорными локонами, Мэлори трепетала, широко раздвигала ноги, затем обхватывала ими партнера. Разгоряченный партнер оргазмически вылизывал промежность, заставляя её громко вздыхать от удовольствия, заходиться в восторженных визгах.

   Они оба кончили очень быстро, почти одновременно и стали, отдыхая, шептаться.
Безбурно возроптав, красавица опустилась на корточки, прислонилась к сильному телу любовника и уткнулась носом в его могучее колено.
   - Прости, не могу не спросить, ты зачатия не боишься?
   - Эликсир бесплодит, если пьешь регулярно. Мне не забеременеть…
   - Такова плата за вечную молодость?
   - У всего есть цена. Вот на мужчин, например, данное ограничение не распространяется. Я ведь родилась…
   После небольшого, но крайне познавательного диалога, после отклоненного предложения Мэл почесать или помассажировать спину, Ханк приступил к следующему оригинальному проявлению страсти – подтянулся, чтобы достать до разноцветной татуировки на руке взысканницы и лизнул кобру, затем не больно укусил в том же месте.

   Спустя десять минут.
   Второй заход был блеклой тенью первого по причине возросшей усталости – наемнику пришлось долго “заряжать” пенис, чтобы тот влез в отверстие. Несколько пережитых промахов сказались на активности, и когда у них вышло повторить, они уже оба были никакими. Так хотелось спать…
   - Завтра я, наверное, буду весь день шататься по окрестностям. Нет, не подумай, мне не надоело сидеть взаперти. Поскольку считаю, что свобода движения не в манипуляциях и не в мельтешении… - пока воин говорил, смотря в потолок, которого не видел то ли из-за темноты, то ли от измора, Мэлори уже провалилась в глубокую яму, называемую сном, и мечтала провести в ней ближайшие несколько часов, не высовываясь.


   Эта ночь была темной-претемной и тихой, за окном спокойно крапал дождик, но на душе у спавшего Ханка было светло. По крайней мере, пока.
   На часах – пять. До наступления утра (если придерживаться современного делового этикета) оставалось всего ничего. Будто бы назло, наемник проснулся ближе к шести. Имелось кое-что важное, что не давало ему покоя. Одно незаконченное дельце…
   “Как же там поживает мой друг? Как он в одиночку борется с монстрами? И жив ли он?” – волнение за мистера Калиньи, переполнявшее душу, резало полученный с огромным трудом элизиум и сводило на нет результаты их общих с Мэл усилий…

   - Да что ты несешь, идиот! – истерично запричитал взбесившийся фрэнч, - Окстись, лузер, это я вытащил твою задницу из пекла! Попридержи ЧСВ, если бы не я со своим детским увлечением бросаться картошкой, ты бы сутки отогревался под завалами!
   - Но я бы не умер и так! – доказывать верность своего решения. Мутант пытался не кричать, хоть и выглядел наэлектризованным, как упрямый напарник, - Я регенерирую, я, наверное, вообще не могу умереть! Это ты понять в состоянии?
   - Ой, хватит…

   Ханк покинул постель осторожно, чтобы не разбудить Мэлори, поднял с пола корсет, поднял накидку, положил их на освободившееся на кровати место, оперативно оделся и покинул комнату…
   “Спи…”


   Спустившись на первый этаж и дойдя до входного холла, новичок попросил дежурящих (или просто беззанятно болтающихся) фатумменов открыть ворота. Те послушались не сразу, расспрашивая, куда именно ему приспичило идти в такое время? И только под угрозой обязательного отсечения головы с последующим уничтожением тел слуги Рока выпустили мечника.
   Нечто, родственное нежеланию выходить из тёплого дома на слякоть и ветер, быстро улетучилось из-за воспалившегося чувства ответственности. Ханк пересек мост, не теряя надежды, что у лягушатника все зашибись и что ему не придется хоронить останки единственного друга. Уж слишком это неприятная морока, перекрывающая все зачатки создания положительного эмоционального настроения…

   Прошло чуть меньше часа, ровно пятьдесят минут, и Ханк уже смотрел на озеро. Ничего ужасного, по крайней мере, из того, что могло бы считаться открытием, за этот “почти час” он не повстречал. Трупам убитых им и Калиньи заболевших дворняг было не под силу испоганить общее впечатление от изначально несветлой драматической картины или раскрыть новые грани ужасания и саспенса.
   “Шлюпка – аксессуар для слабаков” –  не испытывая чрезмерного уважения к старой лодке, иностранец решил маленько поплавать.

   Ханк вошел в воду по пояс, судорожно протер глаза, потряс башкой, избавляясь от плохих предположений по поводу неизвестной участи фрэнча, и быстро поплыл, перебирая ногами и руками. Водное передвижение заняло полчаса. Любой, не имеющий идеального иммунитета, на месте мутанта уже бы простыл, простудил бы себе все на свете!


   Деревня, с которой антигероя связывало много нематериальных вещей, за время его отсутствия ничуть не изменилась, по-прежнему оставшись обителью скорби.
   Доплывший тряхнул головой, точно сбросив мрачные воспоминания - умопомрачительные приключения, преданные незабвенности и ставшие чем-то вроде центровины памяти. Наемнику чертовски повезло, что приятеля не пришлось искать слишком долго. Обойдя примерно половину села, будущий фатуммен увидел домик с окнами, в которых горел свет, похожими на большущие кошачьи глаза, и увидел несколько силуэтов. Обглоданная собака, спрятавшаяся в будке, несколько раз громко тявкнула, словно предвещая лихо или бурю.

   Не ища оригинальных вариантов, Ханк зашел в домик (перед тем, как открыть дверь, иностранец прислушался к разговору находящихся внутри) и оценил трагеобстановку: благородный месье Базиль Калиньи сидит на стуле приуныло, а рядом с ним в кроватке лежит и, видимо, умирает маленький ребенок. Ребенок семи-восьми лет, родители которого буквально не отходили от него и держали первенца за ручку, нездорово кашлял и тяжело дышал. При дыхании шел хриплый не перестающий звук. Явившийся-незапылившийся Ханк больше сосредоточился на друге, чем на рыдающих предках.
   Базиль заговорил с высоты своего положения:
   - Чего уставился, хорек? Ты где вообще пропадал? Я тут без тебя… в общем, без комментариев!
   Не обидевшись на вполне понятное недовольство, мутант тронул товарища за плечо без всяких “привет” и попыток объясниться, а потом заговорил с ним о главном:
   - Давай, рассказывай, что у вас?
   - А ты что, не видишь? – ОПБ-шник пришел в возбужденное, повышенно-нервное состояние, взволновался, возбудился, - Пожертвовал зреньицем, сражаясь с полтергейстами замка?

   - Парню, похоже, конец. По всем признакам последняя стадия. Я сижу тут с позавчерашнего вечера, наблюдаю, как вянут цветы и бутоны… - Калиньи привстал и поднес больному воды по просьбе его матери, - Вот такая вот хрень настигает приезжих…
   Ощутив резкую сухость во рту, Ханк (такая засуха наступила после того, как он вспомнил, что происходит с людьми по пришествии смерти) выдавил нелицеприятную правду. Глобальный недостаток слюны не помешал ему ввести в курс дела убитых горем родичей пацаненка, хотя и был повинен в медленности откровения:
   - Если считаете, что с уходом сына часть страхов отпадет и что ваше дитя обретет покой на небесах и какое-то там счастье, то разочарую. Этого не случится, и будет только хуже. Происходящее с ним – не совсем то, о чем вы думаете.
   - А что же это тогда, мистер? – мужчина, чей вид любого мог поразить до глубины души, сколько голгофы в нем чувствовалось, сколько крестных путей, сколько хождений по мукам, дрожащими руками коснулся брюк Ханка, - Что?
   Гроза деревни быстро предоставил ответ в максимально краткой форме:
   - Это – дьявол! – уместил его в два незамысловатых слова, - Мальчик на время умрет, а потом, воскреснув, кроваво расправится с вами. Существо, в которое ваш сын обязательно превратится, не будет знать жалости. И совсем не факт, что исчадие остановится на вас. На фоне такого потенциального сценария с большой вероятностью от его рук пострадает еще много невинных…
   Вдруг женщина, мать малыша, заплакала, стала бить себя по лицу и сокрушаться:
   - Господи…
   Муж её обнял, что не сильно успокоило.

   Пока родаки горевали, а мутант стоял в размышлениях, Базиль рассказал, с чего все началось:
   - Американская семейка, знаешь ли. Прилетели сюда дурачки из Миннесоты, ну, там, где еще река Миссисипи протекает, славная такая, а тут на тебе, захворало их чадо на второй день. А весь первый день американцы потратили на попытки выжить в аду. Местные бы их зарубили, разумеется, если бы я не впрягся…

   Измерив температуру больного (градусник показал - тридцать семь и четыре), мужчина вернулся к единственной волновавшей его теме отмененного будущего сына:
   - Да-да, мы помним бесов, на нас напавших. Вы правильно все сказали, это не люди, в них не было ничего человеческого! Но как спасти душу мальчика? Проинформируйте…
   Избавившись от длительно грызшей нерешимости, которая была не к месту, Ханк на полном серьезе попросил своего коллегу:
   - Скажи им выйти. Я все сделаю сам...
   Чуть двинув головой вперед, лягушатник с сочувственным нашептыванием взял мать умирающего за руку и проводил до дверей. Супруг вышел сам, после жены, а вслед за ними и агентишка покинул “избу”. Американцы не знали точно, что незнакомец сделает с Билли, но… подспудно догадываясь, попрощались с сыном в душе.


   Наступило время для совершения сильного поступка! Ханку понадобились подготовительные пять-шесть минут, напряжение характеризовали периодически случавшиеся глубокие вздохи, а изрядно поколотое иглами сердце обливалось кровью при одной мысли, что придется снова убить.
   “А я так не хотел возвращаться к этому, так хотелось уйти и вообще забыть, как это делается. Я бы согласился даже при условии, если бы не смог вспомнить в момент реактивной опасности”

   Ласковыми словами и обещаниями Ханк вдохновил мальчика собрать все силушки, чтобы принять сидячее положение. Он… он даже поцеловал его, чмокнул в затылок и заключил в теплые тесные объятия.

   Когда ребенку стало СЛИШКОМ душно, от него поступил вопрос:
   - Что вы делаете? – ребенок попытался выпутаться, но не смог, так как наемник сжал сильнее и уже по-настоящему душил.

   Ломать шею и параллельно лелеять, убивать и трепать по головке – непросто. И коль мутант умел сострадать, и сострадал в последнее время все чаще и чаще, для него данный необходимый поступок, нацеленный на спасение детской души, дался не менее болезненно.
   Попытки продышаться, когда не получается вдохнуть полной грудью, приводили к излишнему выводу из организма углекислого газа. Вскоре слабое сопротивление прекратилось, едва только язычок мальчишки вылез и повис. Вместе с прозвучавшим хрустом в области шейных позвонков прогремел и предвещающий грозу громовый раскат. К тому времени Ханк прижимал уже к себе мертвого ребенка, мертвого Билли. Он сделал это, чтобы…
   “Спасти душу” – и прослезился гипервыразительно, будто участвуя на съемках какой-нибудь камерной драмы. В итоге пролитой соленой воды от него было не меньше, чем от родителей. А ведь прежде ему доводилось “проводить эвтаназию” для тяжелобольных деток…


   Вытащив метательный нож, удавшийся истребитель онколо всадил его точно в глаз страхоморды. А девочку…
   - Погрейся, так для тебя будет лучше! – скинул с себя и бросил в огонь, замотал в горящее одеяло и, обжигаясь сам, стал ждать, пока чудовище, которое когда-то было нормальным ребенком, отдаст богу душу. Маломерка залилась пронзительным визгом, не прекращавшимся на протяжении трех ужасных минут.
   “Живучие твари”


   Своеобразно усыпив мальчика, Ханк положил его обратно на кровать и укутал в одеяло с головой, выбрел что-то неразборчивое и молчаливо удалился из домика. Вопрос обеспокоенной матери “что вы сделали с Билли?” остался без внимания…


   Сходя с ума, ломая и раскидывая все, что только попадалось под руку, воин, запершийся в соседней постройке, пытался сгладить недостающую внутри утешность сумасшествием. В голове закачалось, в животе забурлило! Ханк наклонился вперед и из него “вынесся” мутный желтоватый поток. Рвота опрыскала брюки, попала на ботинки и загадила входной порог. Осталось констатировать:
   “Если честно, так отвратительно я себя давно уже не чувствовал – и протереть пальцами одной руки между пальцами другой, чтобы хоть немного прийти в себя после пережитого потрясения, - С удовольствием бы зарядил ноздри изрядным количеством кокаина. Да вот только где достать?”

   Сильно завидуя мальчику, что тот уже спит вечным сном, не зная забот, а ему еще предстоит долго мучиться, мутант приметил беспощадную контрастность жизни: совсем недавно ему было так хорошо вместе с Мэлори, так уютно, что он забыл почти все, что происходило до этого, а сейчас ужас вернулся в трехкратном размере, спустив с небес на землю.
   Родительские выкрики, повышавшие риск развития у него еще большей депрессии, полоснули по душе, словно острой бритвой, не в меньшей мере ситуацию усугубляли и бесконечные, громкие просьбы француза “взяться в руки”. Допускать вариант, что удушение мальчика было лишней мерой предосторожности – Ханк не допускал, потому что точно знал, что произошло бы дальше, но сильно легче от этого не становилось. Прислонившись к стене, с которой чуть левее свисали пошкрябанные обои, Ханк медленно начала сползать по ней вниз. Сев на пол, он поджал под себя ноги, обняв их руками, опустила на колени голов … и пронаходился в таком положении около часа…

   …Неожиданный стук в дверь заставил напрячься, встать и отряхнуться. Уверенный, что это стучит товарищ Калиньи, спешит оповестить о чем-то, что было напрямую связано с американской семьей, мутант не смог предвидеть угрозу, и пропустил рубящий удар топором.
   - А-а-а-а-а-й! – топор вошел глубоко, точно между глаз. Временно потеряв половину зрительных функций, неумираемый быстро отскочил назад
   “Хорошо, что мне хотя бы не придется долго мучиться и вспоминать алгоритм оказания первой помощи пострадавшему с инородным предметом в голове”

   Широченная трещина в черепе, которую нащупал наемник, проверяя последствия, больше раздражала, чем отпугивала. Вытащить инструмент оказалось делом беспроблемным, но уж чересчур антисанитарным: одежда, ранее замаранная гнусной харкотиной, теперь вся была в крови и частицах мозговой слизи. Очевидно, мучительной стирки уже не избежать.
   Мужчина, попытавшийся убить Ханка, раздольно отворил рот из-за ненормального удивления:
   - О, господи, да что… что ты такое? – и топор прилетел к нему обратно. Тоже в голову. Но в отличие от человека, которого не брали ни пули, ни огонь, ни какое другое оружие, ни какая другая стихия, этот тип свалился навзничь и больше не встал.

   Лишь только заново обретя возможность полноценно видеть, мутанту удалось рассмотреть внешность обидчика, и им оказался…
   “Oh shit”
   Отец Билли.


   Ханк вышиб ногой дверь, выбежал на улицу, крикнул Калиньи и тот подошел к нему через минуту, не обратив внимания на искромсанное личико приятеля и сходу спросив:
   - Что опять стряслось?
   Воину без страха часто казалось, что он общается с полным дебилом, насколько сильно его выводили шаблонные вопросы агента:
   - Зайди и глянь! – впрочем, мутант сам иногда задавал их, - Мистер, чьей фамилии я не знаю, умер… во сколько? И неужели его так быстро прихватило? Как-то нетипично даже для скоропостижного рака, мужик только что выглядел полностью здоровым, а тут на тебе, набросился, как зверь, ничего не говоря, что типично для другой разновидности, обитающей здесь…
   - Постой! – разрывавшийся между желанием сказать правду и скрыть её фрэнч вынудился прервать горе-товарища, - Никто больше не умирал. Выходя, папаня мальчика сказал, что хочет покурить! Папаша был зол на тебя, хотел пойти и завалить, но жена, вроде, переубедила, или… А что?

   Вкусив новое преогорчительное открытие, Ханк махнул на все рукой, не в силах расстраиваться еще больше…
   “Ничего, ладно, всё равно, пусть, так и быть” – и затем грубо толкнул ОПБ-шника, давая понять, что ни с кем не хочет общаться.

   Отец Билли, по-видимому, не понял, зачем пришлось убивать Билли. Можно сказать, злую шутку сыграла угрюмая немногословность наемника, который ныне винил себя в том, что не удосужился поведать об особенностях недуга более детально, например, собравшись, сказать, что индивидуальные особенности, свойственные личности до наступления пятой стадии, навсегда утрачиваются. Но мутант также не забывал, насколько сильно порой людей уродует расставание с близкими…
   “Всё равно, пусть, так и быть”

   Ливень уже не замечался под гущей хлестких казусов и трагепроисшествий, так и не унялся, соревнуясь с мерзлым ветром за звание самого ярого доставителя неудобств. Листва на деревьях все также шелестела, съеживаясь от прохлады, и некоторые листья, оказываясь слабыми, прощались со своими собратьями.
   “Все равно”


   …Снова замок.
   Очнувшись ровно в девять, Мэлори с машинальностью индейца пошарила рукой по второй половине кровати, и наткнулась на пустоту. Она резко раскрыла глаза и никого рядом с собой не обнаружила. Такая печалька стоила ей испорченного настроения на все оставшееся утро.
   “Вернется – убью”

   В десять дочь Фатума помылась, расчесала скомканные волосы пластмассовым гребнем и последующие полчаса провела на стуле перед зеркалом, закутавшись в простыню, а угодливая служанка скакала вокруг неё, то махая щипцами для выпрямления локонов, то орудуя совершенно неизвестными госпоже, вероятно, редкими инструментами. Улыбка и выступившая на щеках краснота доказали, что процесс прихорашивания доставлял ей куда больше удовольствия, нежели сам результат.
   Привыкшая к соблюдению абсолютной тишины и абсолютному согласию, служанка лишь изредка о чем-то спрашивала свою хозяйку.
   - Вы сегодня добрее, чем обычно, могу ли я узнать, что послужило причиной столь замечательных перемен в вашем поведении?
   Мэлори наводила имидж в келье Ханка, совсем забыв, что её королевские покои располагаются этажом ниже.
   - Грэсия, ты, конечно, извини, я никогда не считала себя эталоном воспитанности, мне далеко до этого, но, кажется, личное на то и личное, что не подлежит разглашению…
   С застенчивым взглядом женщина выставила ладони вперед с просьбой обойтись без лишней критики, и в соответствии с желанием красотки немедленно прекратила расспрос:
   - Все-все-все. Не хотите – не будем.

   В десять тридцать в келью постучали, как раз под конец программы по приведению хозяйки в порядок. Хлопотливая Грэсия попросила госпожу не вставать и сама подкатила к двери. Наполовину повернувшись назад, Мэл повелела открыть её. Та по традиции покрутила головой и обхватила пальцами элемент дверной фурнитуры. Увидев нового поклонника брюнетки, исполнительница чужих капризов поперхнулась, её сердце ушло в пятки от испуга.
   - Моя мадонна! – произнесла Грэсия, прижав одну руку к груди, а вторую ко рту, - Вам точно сюда?
   На самом деле реакция прислуги была самая что ни на есть адекватная. Как можно не обомлеть, встретив мужика полубродяжного вида с головой, рассеченной пополам до самого основания носа? Мужика, который при этом стоит, вполне себе живой, и еще умудряется разговаривать?
   - Оу… - поддержала испаночку Мэлори, - Я не промахнулась с кавалером! - приличествует заметить, её тоже бацнул данный “сюрприз”.

   Сменив страх на ложную веселость, служанка озвучила то немногое, что пришло ей на ум:
   - Раз ваш уже явился, госпожа, то в таком случае я, пожалуй, побегу. Мне еще нужно кое-что успеть сделать до наступления полдника…
   Ханк никого не хотел слышать и очень некультурно обошелся с испанкой, сказав
грубым тоном:
   - Иди уже!
   Разглядев трещину в черепе новообъявившегося капельку внимательней, Грэсия
стремглав умчалась прочь, подальше от “зомби с протекшей серой жидкостью”.

   Осуждающе и одновременно грустно покачавшись, словно строгая учительница, Мэлори чмокнула мутанта в неповрежденный участок, находившийся совсем недалеко от кровавого углубления, сквозь которое отлично виднелся скелет, и тихо спросила:
   - Ну, признавайся, что ли, кто тебя так?
   Ничего не ответив, Ханк, будто затаивший на неё какую-то странную, но сильную обиду, прошел вглубь кельи и опустился на старый, скрипучий табурет. Большую часть жизни он оставался верен популярной, бытующей среди пьяных быдла теории, что если долго-долго сидеть, не произнося ни звука, то рано или поздно баба, не блещущая интеллектом, соизволит свалить и, может, даже стукнет каблуком на прощанье, ударит по щеке или отчебучит что-нибудь в этом духе. Но наследница Фатума была не из тех ранимых самок, умела ждать и терпеть.

   Так прошло сорок минут с момента возвращения Ханка, и все сорок минут прошли в немоте и бездействии. Мэлори просто стояла - а наемник просто сидел, и оба таращились в пол, избегая встречаться взглядами. Носитель постепенно затягивающегося “модного” шрама начал часто зевать, не стесняясь широко открытого рта и площадных движений нижней челюстью. Когда спавшему совсем мало вдруг что-то остро потребовалось, когда дискомфорт от сопротивления сну увеличился, он нехотя поднялся с табурета, к которому, казалось, прилип, и надвинулся на свою дульцинею, (обожаемая женщина, возлюбленная, имя возлюбленной Донкихота, героя романа Сервантеса), готовый четырежды изнасиловать.
   - Повернись ко мне спиной – вылетело из него, как из одержимого.
   Великая Мэлори, и так переступившая через гордыню, зверски удивленно подняла брови ввысь:
   - Это еще зачем?
   Ханк хотел выбраниться черным словом из-за её непокорности. Но вместо ругательских речей он избрал более дикий, более “животный” способ убеждения. Громко повторил:
   - Повернись! – и, обхватив её руками за плечи, отвернул её к столику, затем приказал нагнуться. Мэлори подчиненно выгнула спину, слегка раздвинула ноги. Получеловек-полузверь схватился за подол и закинул юбку повыше.
   “Трусы забыла надеть? Хм, что ж, это сильно облегчит задачу” - разглядев сдобные ягодицы сонливыми глазенками, которые уже почти ничего не видели, получеловек снял брюки и занялся анальным сексом. Привычного для таких моментов лязга пряжки не послышалось, потому что от ремня избавились очень медленно и осторожно.

   “Она его ждала все утро, еле дождалась, а он вместо запуска механизма генерирования извинений и комплиментов трахнул её в попу” - это не могло не вызвать ничего, кроме чувства унижения и слез, которые к финалу измывательства переполняли не только её глаза, но и всю её сущность.
   Запустив сперму в истерзанный зад без единого вынимания, Ханк (зачем-то) обратно натянул брюки и прыжком завалился на кровать, то есть, лег в грязной уличной одежде.
   Ревущая Мэлори спросила у него сквозь труд и боль:
   - Что с тобой?
   И получила “прелюбезный” ответ.
   - Отвянь, иди к черту… - через минуту бедная келья затряслась от невыносимого мощного храпа.


   Глава 4 Мелодрама

   Запись мертвого онколога – 17
   Недавно мне посчастливилось выяснить, как появились на свет все эти онколо. Экспериментальное заражение осуществляли эпизодически, распространяя болезнь с помощью еды.
   1 - Светлое Христово Воскресение - главное богослужебное событие церковного календаря, древнейший и самый важный христианский праздник, отмечавшийся ещё во времена апостолов и установленный в честь Воскресения Иисуса Христа - центра всей библейской истории и фундамента всего христианского учения. Католики празднуют Пасху тридцать первого марта, а предварительно они готовятся к празднику, запасаясь порошками, жидкостями и даже гелевыми карандашами для покраски яиц, добывая все первостепенные ингредиенты для приготовления праздничных блюд и всячески облагораживая кров.
   2 – откровенные разговоры за чаем и чтение молитв пасхальным утром в почете у англичан, как и всевозможные проявления вежливости и гостеприимства в светлый день. Говорить за всех сложно, но зато можно утверждать, что большинство богобоязненных и благонравно воспитанных католиков, проживавших в деревне, открыли бы дверь незнакомцу и, скорее всего, даже впустили бы, если б тот попросил. Пересуды и толки о человеке в зеленой рясе не стихали до средины лета. К чужестранцам и к малознакомым лицам здесь относились предвзято. А все потому что в далеком прошлом Повелители Смерти уже пытались провернуть похожую аферу, вторгшись в мирную жизнь англичан,
но тогда их козням помешали ИЗНУТРИ. Видимо, о том событии никто так и не забыл. Эту полулегенду-полурассказ мне поведал один из самых пожилых жителей деревни, увы, не дотянувший до этого дня.
   3 – популярность отзывчивого и доброго лекаря, единственного во всей деревне, постепенно росла и, к сожалению, привлекла к себе много лишнего внимания. Подмаслив этого ранее порядочного и принципиального господина, Повелители прорыли тропу к сердцам британцев: самый изощренный способ подкупа это напоминание о старых забытых долгах. Далекий предок лекаря тоже служил Фатуму, но как-то раз, все бросив, сбежал из-под надзора своих покровителей вместе с драгоценностями! Смыть позор предательства, легший на род, нельзя, не примкнув к служению Его Высочеству. Пользуясь приятным случаем, Фатум потребовал от докторишки слишком многого – подарить каждой проживающей в деревне семье по корзинке пасхальных яиц, убедить в их полезности и аппетитности, сказав, что этот обман во благо и что, когда наступит нужный час, все, поднесшие к губам “магическое” яичко, возвысятся идейно и нравственно, приблизятся к понятию об идеальном! Слишком, потому что когда “нужный час” пробил, когда наступила сентябрьская осень, доктор не потянул груз ответственности и, чувствуя себя обдуренным, уничтоженным, съел несвежее яйцо, лежавшее с самой весны. Предателя земляков не постигла общая участь – он не стал онколо, он просто умер, потому что микроорганизмы, содержавшиеся в дейтоплазме просроченного яйца, со временем утратили большинство своих паразитирующих свойств. Злокачественная опухоль развивалась традиционно и заболевание отказывалось переходить на пятую стадию, остановившись на четвертой. После употребления свежей пищи, впитавшей в себя внеземные бактерии метеорита, должно пройти больше ста дней, прежде чем бактерии усвоятся и начнут действовать.


   Две тысячи двадцать четвертый год. Россия. Москва.
   В городском морге, расположенном на улице Люблинской, недавно состоялось пополнение - поступило тело взрослого мужчины. Но это не все. В управлении сказали, дескать, пришел указ ввести агенту то же, что ввели предыдущим погибшим солдатам, агентам и бойцам различных подразделений, крепким и боевым мужикам, только взять дозировку побольше.
   Дедушка-врачок, несколько месяцев экспериментировавший с кровью Онколото, изобрел технологию изготовления продукции, так нужной Повелителям Смерти. Сперва чертов гений смоделировал процесс физической эволюции с помощью голографического проектора, обладающего тактильным интерфейсом.
   - Круто, да, коллеги? Раньше от рака умирали, а теперь будем оживать и наживаться! – врачу было глубоко до фени, как Фатум распорядится евойным продуктом, вопрос стоял только за деньгами, - Продадим еще кое-какие вещички, и в Питерок командово отвалим! Ну, а чё нам, небритым мужикам забывать здесь? Дело говорю ведь!

   Через сутки после онко-заражения труп конвульсивно изогнулся, резко дёрнулся, покачнулся и с шумом грохнулся на пол. Руки и ноги невольно заработали, хоть и не сразу вспомнили свое предназначение. Какое-то время они заново
приспосабливались.
   Первое, о чем подумал предстоящий член секты, когда полностью опомнился – это санитарно-техническое приспособление для отправки дефекации. При даже медленной ходьбе голова адски кружилась, а колени подкашивались. Но Парошин быстро нашел туалет, будто определил его местонахождение по присущей всем сортирам вони.
   “Я жив, жив снова, но свободен ли?”


   Через три дня.
   - Браво, коллеги, мы добились успеха. Воскрешенный может говорить, все прекрасно помнит и на все реагирует без задержек, каких-то необъяснимых поведенческих патологий также не наблюдается! Онколото, чья структура архисложна для изучения, был клонирован, и теперь у нас есть запасной монстр.
   - А мы точно в безопасности?– грязные помощники подонка-докторишки очень тряслись за свои шкуры и часто спрашивали о вероятности губительных последствий, - Подопытный кролик ничего не учудит, пока мы, все такие занятые, погружены в работу и несколько уязвимы?
   Врач морга настоял на необходимости новой встречи Парошина с Онколото, считая, что отныне у этих созданий “одинаковая кровь” и что их следует держать рядом друг с другом, мол, это залог сохранения органической мощи при абсолютной подчиненности и умиротворении.
   - Субъект не захочет сбегать и не начнет буянить, если будет чувствовать себя в седле. А каждому новорожденному комфортнее находиться рядом с родителями. В данном случае Онколото приходится испытуемому и матерью, и отцом! Просто не разлучайте родственные души и, можете не сомневаться, вас никто… не тронет!

   Онколото, как казалось ОПБ-шнику после каждого сближения, видел его душу, все его переживания разделял, все потаенные страхи, а часть их брал на себя. Экс-агент проходил “процедуру” перестройки каждый четверг на протяжении трех долгих месяцев. И сейчас он скучал по моргу, по этим месяцам…

   Очень скучал…


   …Ханк проснулся поздним вечером и был приглашен на стол, как ему сообщили, к его “будущим родственникам”.
   Генрих щелкал кедровые орешки, сплевывая скорлупу на блюдце, и с непониманием поглядывал на молчавшую дочь, целый день избегавшую общения с кем-либо и воротившую нос. Дождавшись того, кто мог бы рассказать о причинах её несловоохотливости, хозяин развеял тишину неприлично прямолинейным вопросом:
   - Скажи-ка мне на милость, сынок, что с ней? Почему за тот час с небольшим, который мы здесь просидели, гадая, когда ты соизволишь поднять свою задницу и спуститься, дочурка не потрудилась даже нецензурно выразиться? Неужто ночь в твоих объятиях её подчистую разрядила?
   Новичок с виноватым, чуть опущенным взглядом уселся и, сложив руки на столе, принялся оценивать обстановку. Он не сразу посмел открыть рот, а заговорил только тогда, когда предположил, что Мэлори ждет от него извинений.
   - Утром я повел себя, мягко говоря, некорректно, за что каюсь и прошу прощения. Вы вольны подвергнуть меня любой пытке. Хотите - шагну в раскаленный металл, хотите – берите иву, орешник, делайте розги…

   Слева от стола находился камин с трепетавшим в нем дерзким пламенем, а на противоположной от камина стороне комнаты удачно располагалось окно с открытой форточкой, откуда постоянно дул разбавляющий тепло ветерок. Кроме этого, комната могла похвастаться богатостью на исторические ценности: гербы стран мира с изображением животных и птиц, являвшихся символами наций, были расставлены в хитроумной определенной последовательности - в зависимости от даты возникновения;
средневековый рыцарский доспех, стоящий в тенистом углу, помогал коллекционеру ностальгировать, непревзойденно вычищенные латы так и просили, так и умоляли снова соединиться с ними, снова в них облачиться.
   - Ханк, запомни, когда у кого-то просишь прощения, будь добр, смотри в лицо тому человеку, перед которым ты провинился! – Генрих ударил кулаком по столу, чтобы призвать нового возлюбленного своей дочери к порядку, и наполнил высокий стакан с толстым дном карибским ромом двухсотлетней выдержки, самым дорогим в своем классе, - Это не моя женщина, а твоя. В твое оправдание замечу, мужчины иногда перегибают. Я, если вспомнить, тоже, бывало, и руку поднимал, и принуждал к половому акту, не спрашивая волю избранницы…
   Наемник, длительно воевавший с растущим в нем желанием выбраться из-за стола, не спрашивая разрешения, таки посмел опуститься до некоторого хамства:
   - Но в отличие от вас, замечу тоже, мне действительно стыдно – а затем так и поступил. Ушел, не сказав ни слова.

   Тем не менее, ментор сделал полезные для себя выводы, поэтому, можно сказать, они не зря посидели.
   - Я в ультимативной форме запрещаю тебе спать с ним, пока мой подопечный ведет себя столь бесшабашно. Поняла? Никаких встреч вечерами, никаких столкновений в темных коридорах. Ослушаешься и испытаешь боль…
   Мэлори закончила за отца его фразу:
   - Тысячи смертей! Да, я поняла! - и ушла вослед за любимым.
   “Я уже давно ни на кого не в обиде”

   Цепляясь за ускользающий контроль над неподвластным и неподдающимся Ханком, Фатум все регулярней срывался на дочери…
   - Умная девочка! - выплюнув последнюю скорлупу, он промахнулся мимо блюдца…


   Москва. Две тысячи двадцать четвертый…
   Тем немногим, кого можно считать родными испытуемого, российские агентишки Повелителей Смерти выдали здоровенную компенсацию за то, чтобы им позволили и дальше “химичить” с его телом. Объяснив, насколько Владимир важен для науки, главный ответственный за чудовищные опыты убедил подождать еще немного. Присоветованная сумма составляла три миллиона рублей. Верховодитель порекомендовал сунуть побольше, чтобы заткнуть “плотоядных” родственничков Парошина. И хотя такое число могло их отпугнуть, наведя на различные правдивые мысли, нечистый врач выполнил все строго по инструкции.

   “Мозг не лишается файлов, он лишь иногда теряет соединения, но всегда остается копия. Вопрос состоит в том - когда подопытный найдет её”. После восстановки из потаенных недр памяти Парошина всплыли имена, такие, как Верн Дурсль, Роберто Гиннесс, Тейлор Родригес и… Ханк. Люди, которых подопытный видел незадолго до того, как сунулся в петлю и трагично повис.

   Странно, что фатуммен по-прежнему желает повторения. Особенно, если брать в расчет часто звучавшие обещания врачей о неизбежной перестройке характера, то можно задаться – почему жажда суицида все еще с ним? Ответ, банальный до скромности, можно получить, лишь глянув на его новую “жизнь”: маленькая, душная келийка, похожая на замкнутый чулан, провожала Владимира утром и встречала вечером. А днем, когда посылали на смерть и на убийство одновременно, то не спрашивали, хочет он туда или нет. Эти приказы были для воинов судьбы неоспоримыми, как в той же армии, только звучали императивнее.


   …Покинувший нерадивое застолье Ханк прижался лбом к окну в коридоре, и, желая на данном этапе своей изрядно затянувшейся миссии побыть в одиночестве, чтобы сорганизовать беспорядочно разбросанные мысли, вспомнил первые полгода после того, как Интерпол объявил его в розыск. Смерть Родригеса и его старенькой мачехи принудили президента США к решительным действиям в отношении предателя. На публичную речь Бэкона подтолкнули многочисленные друзья Командира, их призывы заставить виновного заплатить.


   Штат на юге США, Техас вошел в список самых ненавистных уголков Земли Ханка. Именно здесь, именно там, где сейчас стоял разыскиваемый всеми спецслужбами мира, погиб Спуди – если не самый сильный и молодой, то точно самый добрый и послушный пес на свете.
   “Ты – будущий наемный сукин сын, запомни это! А наемные сукины дети не могут сострадать” – Ханк подпустил слова подонка слишком близко к сердцу, о чем в будущем горько пожалел. Предотвратить проникновение лжеубеждений ему помешала наивность в связке с простым человеческим желанием быть кому-то полезным и что-то значить в этом мире…

   - Вставай, мразь! – чтобы целиком абстрагироваться от прошлого, обрезать все старые связи и “собрать себя заново”, по кусочкам, антигерой вздумал поквитаться со всеми наиболее влиятельными представителями мультиприбыльной корпорации Grand Corporation, которая много лет решала свои коммерческие проблемы за счет кошельков и желудков голодных, - Вставай, сволочь!
   Последним штрихом, завершающим кровавый путь легендарного воина без страха, оказался успешный финансист и финансовый инвестор Гэйлорд Макалистер, погрязший в своей работе и уже пятнадцатилетие не видавший отпуска. Ханк знал о нем нечто такое, что Гэйлорд скрывал от общественности и о чем в свете последних событий вообще предпочел бы забыть.
   - У меня семья, я прошу тебя, умоляю, пощади!

   - Правила риска - как обезопасить себя от нечестных банкиришек? Их положено
смешивать с грязью, попирать, унижать, вытирать об них ноги, топтать, будто они муравьи, а не люди. Хотя так и есть… - мститель захватил машину дельца, проехал несколько миль и остановился возле свежевырытой могилы Спуди, чтобы закопать там и Гэйлорда, но не убивать, а закопать живьем, чтобы доставить больше мучений, - Так и есть! Ты же не человек, ты муравей, червь!
   - А ты тогда кто? - ощущая запах приближающейся смерти, которую могло отменить только чудо, шестерка Адвоката, вроде, и хвостик поджал, и готов был наделать в штаны, а выговориться хотелось все равно, - Кто ты? Скажешь, не убийца? Назовешь себя жертвой обстоятельств, как ты это любишь? Спихнешь вину на верхи? Может, на генную инженерию?
   - Неубедительно, мистер денежный мешок, трудитесь лучше – Ханк стиснул губы, не позволяя “банкиришке” ни подняться, ни даже поднять выроненные очки, валяя его по земле, как мячик, - Юридические науки недалеки от филологии, ведь оба направления, так сказать, близки к народу и обязывают использовать красноречие! – беспомощная жертва, в которую превратился с виду приличный, солидный бизнесмен, получила носком ботинка в пах и хрипло закашлялась. Последующие два удара в незащищенную мышцами нижнюю часть живота, не могли не нанести травму средней тяжести, поэтому мститель приостановил деятельность своих ног и позволил коллеге Адвоката отдышаться, чтобы “сварить” достойное извинение и постараться не оставить уж очень негативного впечатления о себе.
   И тут господину Макалистеру, фактически обреченному, пришла на ум одна дельная мыслишка.
   - Моя семья… - в ситуациях, когда не помогали формализмы, хитрец прибегал к шаблонным манипуляциям и давлению на жалость путем упоминания своей бесценной родни, - Мне есть, ради кого жить! – и вытаскиванием из нагрудного кармана рубашки фотографии пятилетнего сыночка, весело гуляющего в зеленистом саду, - Хотя бы ради них, прошу, помилуй. Я не виноват, что тебя создали, я виноват только в том, что не совсем законно гасил задолженности Гранда! Умоляю, Ханк!

   Мутант рассудительно почесал подбородок, ныряя в глубокие розмыслы:
   “Сучий ублюдок низко прикрывается близкими, как поступают все трусы, когда их настигает кара. И все же забавно, как он, как этот кусок дерьма хочет жить, как буквально извивается, чтобы его пожалели, и как я хотел, чтобы кто-нибудь отключил аппарат жизнеобеспечения для новорожденных, как громко я звал смерть. Хэх, а ведь наши случаи совершенно противоположны только по первому взгляду. На самом деле у них много сходств и параллелей. Ну, сами посудите: мы оба чего-то сильно хотим. Ублюдок хочет сохранить нить жизни, а я, следовательно, чтобы её разрезали. Будучи оборванной, она мне, скорее всего, приглянется”

   - Ну, так что, мы договорились? – избитый с горем пополам поднялся на четвереньки, вытер грязнущим рукавом раскроенную губу и потянул воздух носом, - Ты меня отпускаешь, я по-быстрому забываю, что тут происходило, бросаю работу на следующий же день, то есть, пишу увольнительную, и… - поврежденная ступня, расквашенная переносица и еще масса увечий долго не давали о себе знать, зато сейчас разразились ураганом по всему телу. Ураганом боли!
   - Ну… - бывший помощник Адвоката сплюнул накопившуюся во рту слюну, - Если ты примитивный кусок дерьма, который с помощью отмывания денег скрывает незаконные источники прибыли, и ничегошеньки не знает о Чернобыле, то я не могу просто так упереться! Я далеко не полностью монстр и обязан сделать маленькое исключение! – а затем освободил болтающиеся за спиной длинные ножны, - Правда, это не касается конечностей!

   Высоко взмахнув мечом, воин отрезал трусишке левую ногу, еще раз взмахнул – лишил правой. Макалистер, хоть и остался в живых, с этой минуты был обречен на существование без способности автоматизированного двигательного акта. Пожалуй, по степени ужаса с этим могла сравниться только смерть…


   Ханк прижался лбом к окну в коридоре, простоял так несколько минут. Затем появилась добрая Мэлори, подошла осторожно и положила ему на грудь левую руку, начала любя разгребать пальцами волосы на ней. Она страстно желала вновь почувствовать прикосновение его губ к своим, несмотря ни на что!
   - Может, перестанем грустить и немного отвлечемся? Кстати, о чем призадумался?
   Наемник не забыл, какую боль причинил ей, и решил немного приврать для пользы дела и во имя сохранения отношений, вдруг ставших ему столь дорогими и нужными (а ведь еще недавно мутант считал их балластом и думал, как бы отвязаться):
   - О том, как ты пострадала утром. Мне, честно, жаль, честно-честно… по нему, от плеч через торс к ногам, пробежала волна дрожи, на мгновение изменившей все черты, ныне напоминавшие старое отчаяние, - К несчастью, ты видела, на что я способен, когда нахожусь в гневе. Я становлюсь опасным не только для тех, кого всей душой ненавижу, но и для тех, кого очень-очень люблю…
   Мэлори дотронулась до его щеки и, ощутив грубую щетину под пальцами, обрела упоение:
   - Мне ты не страшен – шум скандала в ней стих, уступив место совсем другой музыке, - Лучше расскажи, что случилось. Кто тебя ранил тогда?

   Через две секунды после того, как прозвучал данный вопрос, губы грешного затряслись и он маленечко всплакнул, видимо, надумав себе, что отец Билли восстал вместе с сыном и теперь убитые сидят в зеркалах и следят за ним!

   Вскоре слабое сопротивление прекратилось, едва только язычок мальчишки вылез и повис. Вместе с прозвучавшим хрустом в области шейных позвонков прогремел и предвещающий грозу громовый раскат.

   - Ты… ты ходил в деревню? Переплывал через реку? Ау!

   Мужчина, попытавшийся убить Ханка, раздольно отворил рот из-за ненормального удивления:
   - О, господи, да что… что ты такое? – и топор прилетел к нему обратно!

   Сильно отшатнувшись назад, мутант едва не упал спиной на пол. И только отрегулировав равновесие и приняв устойчивое положение, смог удовлетворить доброжелательное любопытство “подруги”:
   - Переплывал, туда и обратно. Да, я был там и… не сумел отнестись хладнокровно к положению, в котором оказались бедные селяне – а еще сказать ей правду, ту самую, которую красотка предпочитала всячески избегать, - По вине твоего отца!
   Мэлори внезапно и резко схватилась за грудь. Её ещё не до конца отпустила та пережитая утром обида, а тут вдруг ударила новая. Да и как ударила...


   Запись мертвого онколога – 18
   Так как массовые очаги рака, согласно версии Генриха, были выявлены в глубокой древности и представляли собой примерно то, что сейчас творится в деревушке, можно с легкостью утверждать – современному человечеству еще повезло, иначе бы это был очередной глобальный вызов, а не просто болезнь, от которой либо умирают, либо вылечиваются. Нарушения нормальной жизнедеятельности, возникающие в ответ на действие патогенных факторов – слишком общедоступное и, увы, неточное определение. Раком можно заразить, достаточно только вспомнить всех этих онколо, пасхальные яйца и ужасного Онколото.
   1 – яйца лежали возле метеорита около двух суток. Около двух! Это даже больше, чем нужно для впитывания иноземных бактерий. Понятное дело, жители деревни, чьи организмы никогда не взаимодействовали ни с какими эликсирами, не могли не захворать, а, значит, план Фатума был превосходно отточен и, как минимум, обдуман очень много раз.
   2 – “домашние рецептики” избавления зараженной пищи от жуткого запаха – яйца нужно подержать в холодной чистой воде, и тогда они станут годными к употреблению. К тому же далеко не секрет, что холодная вода благотворно воздействует на любые продукты.
   3 - Герцог Вивиан – еще один оловянный солдатик в бесконечном списке прислужников Фатума. Именно он взял на себя инициативу распространения злокачественной пищи. Владея информацией о семейном положении Вивиана, глава секты использовал бескрайнюю веру слуги в идеологию Повелителей Смерти в своих личных интересах и убедил в необходимости очищения согрешивших, свернувших с верного пути христиан.
Мотивы Вивиана были бескорыстны, до поры, но пределом порядочности их тоже не назовешь. Но безразборное подчинение такому диктатору, как Фатум, выявило и укрепило все отрицательные свойства натуры Герцога, сделав его еще более легкомысленным и безвольным, добавив прежде недостававшей алчности. Французу нужно было несколько раньше одуматься, ведь сейчас уже поздно браться за голову. Люди погублены – план завершен. Однако в деле с вербовкой Вивиана на все так однозначно, как, наверное, мне хотелось бы думать. Деятельность рассудка и чистота воли слуги с некоторых пор стоят под сомнением. Как и достопочтенный предводитель деревенщин Конрад Найджел, Вивиан порой проявляет признаки легкого безумия, а значит, мог выйти с того же конвейера, что и староста. Очень вряд ли, что они обычные люди, пользующиеся эликсиром. На сей счет у меня имеется куда более правдоподобная и, если хотите, проработанная версия: и Найджел, и Вивиан люди только визуально. По существу, это увеличенные бактерии, просто обтянутые кожей, со сформировавшейся социально поведенческой компетентностью само собой, с многообразием коммуникабельных человеческих функций. И эти существа, взращенные сатаной из самых гнусных отбросов, служили Фатуму несколько поколений. А ведь до того, как углубиться в изучение фатумских козней я наивно считал, что это люди, которые хотят найти свое предназначение, но при этом не знают, с чего начать. Оказалось, им просто “не по крови” начать какую-то другую жизнь. Цветы на подоконнике (сравнение очень уместное) тоже дышат, но они также не могут покинуть помещение, в которое их поместили, не могут сойти с подоконника…


   Ханк рассказал про свою миссию, про свои намерения найти лекарство, или хотя бы способ предотвратить расширение эпидемии. Поскольку намерение – это базовое свойство всех целеустремленных индивидуумов, которое стирается или изменяется крайне-крайне редко, в чем Мэлори давно убедилась за свои полтора века, и поэтому даже не пыталась повлиять на решение. Наоборот, ей нравилось, что возлюбленный не толерантен к чужим бедам и рвется помочь.
   Мутант полагал, что пришло самое время вынудить её сделать выбор, на чьей стороне быть:
   - В случае разгара серьезного конфликта или нового поединка ты поддержишь отца или останешься со мной? – но, не давя на неё, а обеспечивая полную свободу слова, - Пойми, я бы не спрашивал, если бы это не имело значения для меня.
   Мэл стерла потекшую тушь, подпортившую белоснежность лица, и сказала:
   - Мне не впервой стоять на перепутье. Но, что бы ни случилось, к прошлому я не вернусь.


   …Меж тем Парошин морально подготавливался к очередной миссии в Онколоне, связанной с поисками генетических данных. Сидел на кровати в своей келье, со сосредоточенным видочком складывал-раскладывал нож. Мышцы русского находились в напряжении, большие пальцы ног касались друг друга и друг друга чесали. Вдруг услышав негромкий женский возглас, фатуммен выскочил проверить, кто ходит в коридоре:
   “Какого черта? Почему они…? Нет… Несправедливо, неправильно. Так не должно быть - увидев неприятную для себя картину, как дочь Фатума идет с Ханком в обнимку, как кладет руку на спину, как роняет голову на его плечо, Владимир эмоционально разошелся, облился завистью и желчью, - Рано или поздно ты обзаведешься слабостью, и тогда я обязательно ударю”

   Желая остаться незамеченным, он тактично развернулся, сделал вид, что ничего не слышал, и удалился прочь.


   - Мне сейчас важно знать, что говорил тебе отец, когда ты спрашивала об эпидемии? Какими обманами тебя поили, лишь бы ты не приставала? Мм? – воин без страха постоянно норовил залезть рукой под кое-чье платье и пощупать кое-чью попку.
   Мэлори сидела на нем, тщательно рассматривая непонятно что, то ли волосы на его груди, то ли что-то другое, реагируя на вопросы очень неспешно, если не сказать лениво.
   - Что в наших краях начал массово распространяться неизвестный, смертельно опасный вирус, и что у него нет совершенно никаких предположений, как с ним бороться или хотя бы в значительной степени уменьшить вероятность дальнейшего прогрессирования болезни! - правда, стоило ей начать отвечать, как она завелась и стала долго растолковывать, - Опытнейшие врачеватели, посланные отцом якобы для помощи крестьянам, диагностировали онкологию последней стадии. Каким бы странным не казался медицинский вердикт, все ждали, что поселение вот-вот вымрет до последнего старика, но…
   Любовник закончил за неё:
   - Но никто не умер полностью.
   Мэлори грустно конкретизировала:
   - Нет, люди умерли, умерли душой! Но тела крестьян все еще двигаются, бродят по земле, не зная покоя.
   Любовник добавил:
   - Что намного-намного страшнее…

   Еще толком не остывшие от всепоглощающего физического шока ночного оргазма, они “обменивались энергией” в роскошной спальне Мэлори, лежали на кровати из красного дерева закрытой конструкции, с прозрачным розовым балдахином и морем греко-арабских архитектурных решений. Ложе притягивало своей мягкостью, дарило чувство насыщения и с ним абсолютно не хотелось разлучаться!
   Вдруг хозяйка спальной поинтересовалась совершенно некстати:
   - Поведай-ка о своих предыдущих симпатиях, а? Я ведь понимаю, что не первая.
   Ханка не тянуло вновь ворошить былое, превращая его в безутешное и кровавое будущее! То, что в случае ворошения будущее будет неотличимо от ужасного прошлого, сомнений никаких не оставалось. “Кто старое помянет - тому глаз вон”.
   - Давай поговорим о чем-нибудь другом… - наемник сперва выдвинул один вариант дальнейшего развития событий, неопределенность продлилась несколько десятисекундных интервалов, а потом выдвинул еще, - Хотя можно провести время за куда более продуктивным занятием. Уж наболтаться мы успеем всегда.

   - Бог мой, да ты приспособленец! - со звуками, долженствующими знаменовать бабахнувший задор, Мэлори вампирски впилась ему в губы и долго не отрывалась от них, словно прилипла. Ханк небрежным движением разорвал шелковый бюстгальтер надвое, и с подлинной требовательностью схватил её за грудь.
   Вскоре балдахин затрясся вместе с кроватью, послышались уж больно характерные вздохи, стоны и шлепки, а это могло означать только одно – у них все наладилось.

   It is necessary to have something the general to understand each other, and to differ in something to love each other. Paul Geraldi
   (Нужно иметь что-то общее, чтобы понимать друг друга, и чем-то отличаться, чтобы друг друга любить. Поль Жеральди)


   Глава 5 Неоправданные чаяния
   
   Сутки спустя.
   Генрих Фатум обитался в подземелье, в хранилище ядов. Основатель ордена смешивал содержимое трех колб, наблюдая различные реакции и пытаясь понять, какая из комбинаций эффективнее покажет себя на поле боя. В далекой молодости (для человека, чей возраст измеряется веками) он зубрил магико-оккультные учения, течения эпохи эллинизма и поздней античности, исследовал то, к чему другие боялись даже притронуться, и “шел босяком по всем лезвиям”. Химия, одна из важнейших и обширных областей естествознания, наука о веществах, чьи зачатки возникли ещё со времён появления Хомо Сапиенс, также угодила в список его интересов. Улучшив условия своего существования путем вхождения в буржуазное общество, Генрих отошел от военного ремесла, целиком посвятил себя химии и её практическому, порой небезопасному применению.
   Внезапно послышался звук идущих по лестнице шагов, должно быть, это спускались слуги, чтобы опять оповестить о чем-то незначительном или недостаточно важном. Алхимик издал парочку неблагозвучных проклятий и оставил в покое бурлящую в колбочках жидкость. Ситуацию резко сгладил тот, что услышанная весть оказалась куда приятнее всех предположений:
   - Повелитель, второй иностранец у нас! Приказывайте, что нам с ним делать?
   Генрих непередаваемо восхитился совестно проделанной работой и поблагодарил парней добрым словом:
   - Спасибо. Честно говоря, не ожидал… - он забыл, чем занимался минуту назад, все отложил и все бросил, - Знаете, не спешите хоронить его раньше времени…

   Подступившись к господину на два шага, фатуммены сказали в один голос:
   - Приказывайте!
   Лидер Повелителей Смерти заключил ответ в витиеватую обертку:
   - Судьба прогрешившегося в пух и прах напрямую зависит от того, как поступит его предполагаемый товарищ – но, впрочем, подчиненные всегда отлично понимали афоризмы босса, внимая непостижимому коварству.

   - Идите уже…
   - Есть, сэр!


   Под закат первой половины Ханка пригласили в церемониальный зал для некоего “легендарного события, обещавшего войти в историю мира”. Сгорая от нетерпения узнать, что такого интересного уготовил ему ментор, воин без страха вышел из кельи и направился на первый этаж, где трижды поздоровался с монашкой, случайно попавшейся ему на пути.
   “Дабы не спалиться, необходимо мириться с философией Повелителей, ну, или хотя бы делать вид. Похоже, Генрих всей душой верит, что в конечном итоге спасает цивилизацию, и с некоторыми его аргументами действительно спорить очень трудно. На протяжении столетий созданная им организация вымарывала части человечества для последующего возрождения. Очень опасный метод, однако, вера Генриха в себя первостепенна” – все его извилины, забитые трепетом о сохранении маскировки, болели
так сильно, словно трескались под воздействием серии ударов киянкой.
   Фатуммены терпеливо ждали новичка во входном холле, чтобы привести на место праздничного богослужения, а также устно ознакомить с историко-культурными основами коронального церемониала. Ханк послушал их две-три минуты, особо не вникая и автоматически качая головой, и попросил по возможности укоротить данную прелюдию.


   Церемониальный зал – помещение, в котором новичок еще не имел чести находиться. Оранжево-красные двери с золотыми ручками и античной трехслойной драпировкой распахнулись перед самым носом мутанта. Первым, на что вошедший обратил взор, оказалась громаднейшая люстра из жемчужно-желтого хрусталя, бросавшая отблески на кресла, обтянутые плотной, узорчатой, шёлковой тканью, вытканной золотыми и серебряными нитями.
   В центре зала стоял огромный бассейн, углублённый ниже уровня пола, наполненный той же жидкостью, какой была наполнена Ванна Даоса. Хотя, может, это и есть… запасной источник.
   “???”

   Ханк не заметил, как крытое помещение набилось персонами в элегантных нарядах. Некто знакомый проскользнул в толпе, расталкивая собравшихся зевак длинными ухоженными пальчиками и поспешно нагибаясь.
   - Извините, извините! О, мадам, прошу прощения, очень не хотелось наступить на вашу чудную туфельку… - Герцог Вивиан успешно исполнял привычную для себя роль манерного секретаря-метросексуала, говоря, в основном, на популярном английском, но иногда переходя на французский, - Простите, месье! – отдаленно напоминая Микки Мауса, всем известную диснеевскую мышку, усатый подлиза выискивал в толпе хрупкую фигуру служанки, у которой давно хотел забрать горку своего постиранного белья, но забывал до сего момента.

   “Что за мероприятие должно состояться? Кто все эти джентльмены, ранее не попадавшиеся мне?” – наемник простоял в абсолютном неведении сорок пять минут, потом появились Генрих с дочерью, приодетой в новое платье, а вместе с ними и надежда на толковое объяснение.
   - Считается, что женщина, надевающая на вечеринку огненно-красное, мечтает о том,
чтобы её поскорее соблазнили. Эту истину даже не нужно знать, все, у кого есть мозги, это осознают инстинктивно – данное подмечание папаши прозвучало как дежурная претензия, - В следующий раз, милая, потрудись выбрать наряд, который не сможет раскрыть твоих намерений. Если каким-нибудь раздолбайкам из семей сибирского пролетариата простительно быть недалекими и предсказуемыми, то моя дочь обязана выделяться смекалкой, избегая всякого рода клише и устоявшихся штампов.
   - Нет уж – Мэлори нарочито эффектное положение и пафосно продекламировала, - Моим гардеробом распоряжаюсь только я! Надеюсь, не придется повторять двадцать раз?

   Приглашенные громко смеялись, танцевали, принимали предлагаемые им алкогольные напитки и сладости, ведя себя раскрепощенно, насколько могли себе позволить гости, и пьянея. Брюнетка не спешила кидаться в объятия возлюбленного, помня просьбу отца держаться рядом. Пиршество продолжалось до той поры, пока в зал не вошли вооруженные саблями фатуммены и не попросили чуточку внимания, объясняя, что главорганизатор бала хочет сделать какое-то сверхважное заявление до организации фуршета.
   Уважая старания хозяина, танцующие замерли. В помещении воцарились удивительная тишина и порядок. Поменялись и атмосфера, и ритм. Суровые стражники выстроились с обеих сторон, теснясь, прижимаясь к углам и стенам. Мэлори позволила отцу взять её за руку и представить выжидающей толпе. Организатор произнес несколько длинных предложений, прежде чем позвать Ханка.
   - Когда у меня родилась дочь, я… был вне себя от злости и даже хотел уничтожить младенца. Наверное, потому что последние семьдесят лет мечтал о новом сыне, о новом наследнике, о приемнике, который не откажется продолжить мою благотворительность после моей смерти и окажется достаточно сильным и мужественным, чтобы потянуть на себе этот, несомненно, тяжелый груз… - после томительной, но четко выдержанной паузы, он закончил, - Знаете, я очень виноват перед дочерью. Правда! Но я доволен тем, что происходит сейчас, доволен тем, что смог найти подходящую замену! Ханк, подойди сюда!

   “???” – воин без страха оцепенел, услышав данную просьбу, и съежился внутри. Он надеялся, что его все же обойдут вниманием, отложат процедуру вручения титула на потом. Но, увы, чуда не случилось, ему пришлось переступить через нехочу и удовлетворить волю ментора. Подойдя к Генриху и Мэлори, стоявшим у трона, обшитого литым золотом и богато украшенного инкрустацией из разноцветного фаянса, стекла и камней, новичок задал простой по исполнению вопрос:
   - Что меня ждет?
   Теперь толпа, на которую почтенные хозяева почти полностью забили, зрительствовала премного занимательные выяснения насчет передачи наследства, и была увлечена как никогда ранее. Беседователи говорили громко, на повышенных тонах, поэтому восемьдесят процентов того, что изрекали их рты, представлялось возможным услышать, находясь в середине зала.

   Лишь теперь Фатум выпил рюмку, налитую ему “Микки Маусом”. Дождавшись, когда повелитель опустошит её, Вивиан сам осилил парочку. И пришло время для ответа:
   - Брачный союз с моей дочерью, получение прав пользования недрами для добычи подземных вод, которых мешают с даосом для создания новых Ванн и… бесконечная жизнь! Иначе говоря, всем, чем я распоряжаюсь, чем дорожу и что ценю, очень скоро перейдет к тебе. От тебя требуется только согласие, Ханк, только скажи ДА, больше ничего. О такой привилегии не мечтали даже шахи Персии!
   Наемник посмотрел одним глазком на излишне расфранченную Мэл, и произнес то, что, вероятно, могло её обидеть. Это был отказ от наследничества:
   - Ну, значит, я чем-то схож с персидскими правителями… - первый раз Ханк выразился, как бы намекая, допуская, что абсолютная прямота может восприняться оскорбительно и спровоцировать разлад между ним и ментором, чего он искренне хотел избежать, - Я ведь тоже ни о чем таком не мечтаю…
   Генрих поначалу просто недопонял невольного преемника, повыше приподняв брови и пошире раскрыв глаза:
   - Так, это что было? - но наставитель явно чуял, к чему клонит воспитанник, и сатрап, живущий внутри него, постепенно просыпался, - Ты это, давай, прекращай бормотать нечто неразборчивое, высказывайся на уровне. Гуманитарные предметы – не точные, они не требуют большого айкью…
   После негативно прозвучавшего требования о конкретизации дефинитивного решения виновник торжества раздумал оправдываться и перешел к более привычной тактике:
   “Сами напросились. Видят боги, я хотел как-то поинтеллигентнее обозначить позицию, без шероховатостей, без обиходных понятий, без пускания трюизмов, в общем, так, как вы любите”

   Ханк с лицом, по которому будто проехался трактор, нервно почесал затылок и, очень глубоко вздохнув, сказал прямее некуда:
   - Нет! – так, чтобы всем стало ясно, - И не просите! Хоть данное мероприятие и напоминает дешевый аукцион, я не приму ни один из предложенных даров! – но, подозревая, что отказ от наследства мог сильно разочаровать ментора, он таки извинился за доставленные неудобства, - Не судите строго, у меня все…

   В ту же минуту организатор почувствовал, как кровь ураганом промчалась по жилам, сердце наполнилось ни на что не похожей, разъедающей горечью и запылало от злости. Дочь углядела перемену лицевых декораций, только посмотрев на отца, и несколько раз спросила его <папуль, ты в порядке?>, но ответа, как и ожидалось, не последовало. Было очевидно, Доктор Фатум еще несколько часов не захочет ни с кем разговаривать, а значит, традиционный праздничный фуршет отменяется в целях экономии пищевых средств!
                …“Ты мне обязательно за это заплатишь”…


   Вечером, после недолго обсуждения, как выгнать надоевших гостей, заполнивших собой всё пространство, и удачного выпроваживания, лидер Повелителей Смерти вытянул вперед правую руку и звонко щелкнул пальцами, намереваясь привлечь внимание Ханка. Мэлори выступала в качестве желанной поддержки для своего избранника и, чувствуя, что вот-вот произойдет нечто ужасное, старалась держаться ближе к нему. Фатуммены бегали туда-сюда, маяча перед их носами, словно готовясь к какому-то представлению.

   - Все будет хорошо, понял? Если что, я повлияю на отца…
   - Ты можешь лгать кому угодно, даже мне, но себя обманывать не вздумай!

   Наемник с дщерью ментора замутили диалог, но тот очень быстро прекратился, потому что их внимание перехватил властолюбивый папочка, разрывающийся между верностью флегме и желанию наказать мутанта, прилюдно опозорившего его. Это желание сродни кипящему в здоровенной кастрюле борщу больно обжигало, мотивируя жестить и изгаляться.
   - Никто мне ничего сказать не хочет? Я тут, проходя мимо ворот, кое-кого видел… - Генрих шуршал тяжелыми ирландскими башмаками с пряжками, подфутболивая всякую грязь, - Ханк, ты не мог бы сказать, кто это? А? Просто меня не покидает странное ощущение…
   Воспитанник сдержанно ответил:
   - Не мог бы – хоть и не без чувства, что его нервы испытывают на прочность, - До того, как сюда заявиться, я действовал соло. Таков мой метод, если вы не знали…
   - А я убежден, ты переоцениваешь собственные артистические способности! – Фатум продолжал настаивать на своем, упражняясь в непреклонности, - Страх за жизнь наших друзей заставляет нас врать. Но поистине редкие и качественные иллюзии предполагают немалое мастерство – плавно подводя разговор к тому, что обычно случается с товарищами, если их надолго оставлять без присмотра, - Из этого следует вывод, что далеко не каждый способен спасти друга с помощью дезинформирования! - насмешливо и внимательно наблюдая за сменой выражений лиц Ханка и Мэлори.

   Фатуммены, забежав за ближайшую к ним дверь, чем-то загремели. Кое-кто из них применил пару весьма смачных англосаксонских ругательств, несколько эпитетов, связанных с человеческими фекалиями, рядок словесных угроз… Воин без страха повернулся в сторону двери, на которую потом долго пялился, отсчитывая мгновения неизвестности. Затем фатуммены вошли снова. “На этот раз к начальству предстояло отправиться не с пустыми руками”. С ними был Базиль Калиньи. Футболка схваченного живьем была основательно заляпана кровью, а под ней светились свежие ранки. Калиньи попался в западню, ринувшись на подмогу вдове, утащенной группой бродяжных онколо. Ниндзя набросились количеством на одного и победили.

   Когда с головы сняли душный картофельный мешок, не имеющий глазных прорезей, неудачливый агент испуганно осмотрелся во все стороны. И только, найдя глазами Ханка, француз немного успокоился. Базиль знал, настоящие друзья всегда оказываются в трудную минуту рядом, и не находил в их встрече ничего удивительного.
   - Приветик… - ему было настолько дурно от полсотни новых синяков и приобретенных в ходе избиения ссадин, что он не сразу заметил присутствие вблизи симпатичной дамы, едва не ставшей миледи, - Я не понял, здесь всегда так смердит? – его так доводила сухость во рту, что он впился зубами в поцарапанную кожу на запястье, чтобы выпустить немного родимой кровушки и сделать глоток.
   Секундой позже в сердце Ханка оборвалась какая-то нить. Ну, не мог, не мог мутант смотреть на мучения приятеля, не испытывая похожей боли.

   - Ладно… - не привыкший подолгу ходить вокруг да около, Доктор Фатум решил еще раз спросить у мутанта, - Я хочу рассчитаться за оказанную мне в недавнем прошлом услугу в виде спасения жизни моей дочери и дать тебе второй шанс! - подошел как можно ближе к нему, почти впритык, - Ты возьмешь её в жены? Ты унаследуешь мой трон? Ты продолжишь поддерживать идею использования подземной воды для создания Ванн Даоса, когда меня не станет?

   “Не могу переступить через себя, через свои принципы и, вероятно, неуместную гордость. Как же больно. Я смотрю на то, что происходит с моим другом, и не могу это исправить. Поскольку, приняв так называемый дар, я тем самым аннулирую свои обеты и клятвы”

   Все, кто наблюдал данное зрелище, за исключением Калиньи, который просто не знал, что происходит, надеялись, что воспитанник обязательно передумает, но вместо того, чтобы сделать выбор в пользу компромисса, он повторно разочаровал ментора:
   - И по-прежнему категорическое… НЕТ! Нет, я не буду принимать участия в нелепых аферах, которые вы тут проворачиваете, и тем более не собираюсь поддаваться на шантаж. Ваша церковь - это не совокупность простых верующих, но организация с соответствующей организацией, представленная теми, кто клал большую кучу дерьма на оскорбленные чувства христиан, и здесь только гребут, пользуясь чужой верой, а порой и чужим горем. Мне когда-то доводилось работать на подонка, спасибо, больше не хочу!
   Генрих согнул пальцы крючком на обеих руках:
   - Тогда твой друг умрет в смертной агонии! – и обратил взгляд своих крупных оживленных глаз к фатуммену, что стоял от него в полуметре, - Надеюсь, ты это понимаешь?

   Мэлори в душе попросила Ханка стерпеть, но вслух это произносить пострашилась, боясь осуждения со стороны папочки. Воин без страха попытался возразить:
   - Если… - но в тоже мгновение был оборван на полуслове.
   - Без всяких если! - руководитель хотел самолично расправиться с размякшим агентишкой, но, заметив присутствие рядом истекающего слюной Владимира, жаждущего насолить мутанту, решил предоставить данное удовольствие кое-кому другому, - Ты израсходовал свой лимит слов в день, чтобы пренебрегать союзами! – и, соответственно, повернулся к русскому:

   - Делай, что должен, раб. Не кому-нибудь, а своей совести. Но помни, что целостность совести рыцаря зависит от качественного выполнения поставленных задач!
   - Рад подчиниться – демонстрируя пугающую готовность, фатуммен с роботизированным холодным выражением вытащил клинок из ножен, свисающих с левого бока, - Повелитель!
   Причина бездействия Ханка крылась в его вере в добросердечие Владимира:
   - Не надо! – несмотря на то, что произошло несколько лет назад, из-за чего, собственно, русский и примкнул к Повелителям, он до конца надеялся пробудить в нем угасшие положительные качества, - Есть претензии? Хорошо, не вопрос. Подойди ко мне, и проткни меня. Вот увидишь, сопротивляться не стану. Тем более я… сожалею о твоей утрате, ты же знаешь! – и промахнулся. Экс-агент оказался непоколебимым и не намеревался слушать получеловека, долго пытавшего и в итоге убившего его женщину, отнявшего последнюю радость его совсем не безоблачной жизни.

   Перед смертью французу захотелось высказаться, и для последнего словоизлияния приговоренный выбрал актуальную тему эпидемии:
   - Рак на самом деле изначально вирус… - говорил Калиньи с трудом, стоя на коленях и выплевывая осколки выбитых зубов, - Как только эти бактерии попали на нашу планету, они заражали без разбора. Заболевали все, поголовно! – и сгустки крови, смешанные с рвотой, - Но энергия микробов была не бесконечна, и где-то через два-три десятилетия после падения метеорита поиссякла! Вирус поумнел и стал куда более изощренным, более избирательным в поисках жертв. Рак, в основном, поражает бедолаг с наследственными генетическими дефектами, ориентируясь на легко уязвимые стартовые позиции… - последний разок заглянув под футболку, француз измерил степень кожных повреждений, - Эти суки ничего остроумного и инновационного не изобретали. Они вернули вирусу его старую форму, запустили патологический механизм, откопав тот гребаный сраный метеорит!
   Когда приговоренный закончил, вся внутренность небездушной Мэлори вострепетала, и, прежде чем спрятать лицо в ладонях, она спросила у отца:
   - Пап, то, что сказал друг Ханка, это… правда? – не сразу получив ответ, она разгневанно закричала, - Заболеваемость приблизилась к эпидемиологическому порогу, черт возьми! Я имею право знать, правда это или нет!
   Понимая, что на сей раз не получится выкрутиться, Генрих обнажил душу перед единственной правопреемницей:
   - Неупущенная возможность искусственной провокации катаклизма и это мое амбициозное стремление объясняются заложенными в изначальный вариант характера человека худшими конструкторскими решениями! – сделав два шага назад, чтобы сохранить слух в случае жесткой критики, папаня поправил рукава своей рясы, - Будучи миротворцем, а не переписывателем-искажателем библейских мотивов, я движим идеей мирового геноцида для создания рая на Земле! Я – самая достоверная инкарнация Ноя, а происходящее в деревне - не что иное, как современная интерпретация библейского сюжета!

   В тот же миг русский, который, видать, спецом учился на палача, произвел резкий взмах руки, сжимающей саблю, чей остренький кончик слегка чиркнул сеньора Калиньи по горлу выше кадыка. Нанесенная рана, хоть и не сразу показалась летальной, она существенно снизила работоспособность органов опоры и движения. Друг Ханка опрокинулся на спину, тягостно вздыхая, захлебываясь кровью, не чувствуя ног, почти ничего не видя сквозь красный туман, заливший глаза и… постепенно заливающий сознание.
   Ни с чем несравнимое чувство полуторжественной тревоги, с которым боец ОПБ произнес свои последние слова, покинуло мир живых вместе с ним:
   - Теперь я… теперь я свободен – Калиньи сказал примерно то же, что и Марат перед тем, как “уйти”. Может, потому что эти люди по каким-то известным лишь им одним приметам определили собственное будущее и заранее смирились с кончиной?

   Несколько дней назад.
   Вырвавшись из тесных объятий Морфея, продрав моргающие зенки, француз обреченно помотал головой и, немного прихрамывая, добрался до припасенного на черный день винца. Его не покидало предчувство могильной неотвратимости, в ноздри проникал жуткий земельный запах, а уши слышали стук молотка,
вгоняющего гвозди в крышку гроба…

   “Нет” – Ханк двигал глазами, чтобы не заплакать и не опозориться. Он думал, еще немного и сам перережет всех. Всех, кроме Владимира, который не был таким до недавнего времени и испортился по вине Генриха, и, естественно, всех, кроме Мэлори, чья безопасность отныне являлась его основной обязанностью наравне с поиском способа предотвращения катаклизменной катастрофы. К слову о ней, поддержка возлюбленному оказывалась по сию секунду, хотя и не была уже столь эффективна, как до грустного ухода со сцены лучшего приятеля. Женская кисть крепко сжимала мужскую, не отпуская.
   Русский мерзко осклабился, получил заряд бодрости и энергии и чувствовал себя уже заметно лучше, как какой-то отдыхающий на тунисском курорте, полеживающий на пляже с баночкой прохладительного пива и с деревянной зубочисткой во рту.
   - Хотя я и не имею ничего личного против данного парня, признаюсь, было приятно! – дотронувшись носком ботинка до головы истекшего, Парошин не торопился убирать саблю, - Может быть, мне еще кого-нибудь порезать? А так, если захотите, то в Ванне искупать всегда успеете дочурку… - состоявшийся садист бросил коварный взгляд на Дульцинею Ханка, побагровевшую от рвущегося наружу чувства уязвления, подкинул зверскую идею убить её, а затем вернуть к жизни через какое-то время.
   Вскоре произошло нечто, в очередной раз подтвердившее красивые слова
наемника о беспринципности и бесчеловечности ментора - жестокий отец дал добро:
   - Можешь…

   Владимир приставил острие сабли к тонкой шее Мэлори, показал, как он с ней поступит, и медлительно проговорил, упиваясь своим собственным желчным злорадством:
   - Мы оба знаем, тебя, скорее всего, оживят. Но это не значит, что я, протыкая твое нежное идеальное тело, не смогу получить нужную дозу удовольствия… - брюнетка разжала руку любимого от подскочившего объяснимого волнения, - Ну-ка… - русский концом сабли приподнял платье, - Покажи, что ты там прячешь!
   Фатуммен серьезно увлекся, напрочь забыв о присутствии её далеко не слабого бой-френда, и прохлопал удар локтем в челюсть, который стоил ему пары зубов да разбитой десны. Ханк очень не любил, когда лапали что-то (или кого-то), что принадлежало ему, и, считая необходимым заступиться, вырубил послушника ментора серией сносящих хуков и апперкотов.
   - Угомонись уже, собака! Утихомирься, сучий пёс!
   Парошин, естессно, не выстоял против такой мощи и уже спустя несколько секунд лежал без движения. Мутант на всякий случай проверил у русского пульс и, удостоверившись в его наличии, облегченно выдохнул.
   “Хоть чему-то меня здесь научили - контролировать гнев, соизмерять свои силы с силами противника”

   Несколько мгновений за спиной наемника царила тишина, затем раздались хлопки ладонями в той манере, в какой обычно хлопают, чтобы взманить внимание. Доктора не прекращали удивлять смешные потуги новичка спорить с ним в его же замке:
   - Браво, тебе удалось почти причинить боль моему не самому надежному рабу. Посмотрим, насколько ты хорош в борьбе с паразитами…

   “С паразитами???” – задавшись вопросом, что бессмертный имел в виду под этим словом, которое могло запросто оказаться еще одной метафорой, Ханк потратил несколько пролонгированно-затяжных мгновений на раздумье, атаковать ему или нет. Труп сеньора Калиньи, вновь угодивший в его поле зрения, дал воину ту самую недостающую мотивацию.
   - Ты! – получеловек-полузверь научился прощать и готов был прощать, но только не убийства друзей, только не то, что не смогли бы простить все остальные, - Ты ответишь!
   Мэлори отошла в сторонку, явно опасаясь, что её могут задеть во время очередной потасовки.

   …Мутант подпрыгнул вперед и вверх одновременно, не доставая меча. Бессмертный прижался к стене, выбирая в мыслях жест перемирия…
   “Ну, держись. Если я тебя сейчас не прикончу, то ты до окончания следующего столетия будешь неспособен молоть языком”
   Когда расстояние между заклятыми вражинами сузилось до полуметра друг от друга, под ногами Ханка с грохотом выдвинулась каменная плита. Как только ступни его коснулись пустоты, тотчас, как будто опаленный огнем, воин без страха громко вскрикнул. Падая, у него получилось ухватиться за выступ благодаря рефлексам. Вовремя сработавший защитный механизм, входящий в высокосложную конструкцию замка, не дал ему даже дотронуться до убийцы Базиля. Фатум заранее все рассчитал, распределив все по категориям:
   - Знаешь, что, Ханк? Боюсь, я допустил мелкую ошибку, произнеся это слово во множественном числе… - он помешал провалившемуся забраться обратно, наступив на хрустнувшие под ботинками пальцы, - Не паразиты, а… Паразит!


   …Страх грубого приземления мимолетно сменился диким любопытством, а когда надутый шмякнулся о дно глубокой ямы, все его мысли направились на поиски выхода.
   “Твою мать, как же здесь темно…”


   Глава 6 Семейные разборки

   Остаток вечера Мэлори планировала провести в своей комнате, надеясь, что к ней никто не постучится. Впечатленную недавним жестоким поступком отца, казалось, её уже неспособно расстроить и известие о конце света. Но всегда может стать хуже, чем есть, о чем люди часто забывают, предпочитая воображать себя стоящими на краю пропасти. Больше всего долгожительницу смущал вид широкой кровати под балдахином. Вроде, все ровно, все на месте. Но этот вечер в точности такой же, как и последние полвека, кроме четырех исключительно хороших ночей, принесших нечто свежее в размеренную и довольно-таки скучную жизнь аристократки, нечто отвлекающее, носящее дух романтики рассвета предыдущего столетия, когда жизнь еще не успела приесться, а удачные романы с женатыми изменниками побуждали к профессиональному самосовершенствованию. Это вечер грусти и тоски!
   Стук в дверь, который все-таки прозвучал в двадцать два тридцать, лишний раз напомнил Мэлори о том, насколько положительно окрашенная эмоция, такая, как надежда, обманчива по своей сути и порой жалит больнее чистого отчаяния.
   “До неприличия громко в тишине ночи. Если это Грэсия – пошлю к чертовой матери. Если какой-то другой дурочке приспичило тревожить меня в этот нелегкий час - запущу туфлей в лоб, и плевать на последствия”

   Мэлори уже собиралась открыть и обругать побеспокоившего(ую), как в её богато обставленную обитальню зашел хмурый папаня с негуманным намерением выяснить все умолчания и заполнить все пробелы.
   - Так, что ты дергаешься, не пойму? Я все еще твой отец, а не какой-нибудь монстр… - хозяйка комнаты мотнула всеми частями тела не из-за того, что боялась говорить с ним, он был ей неприятен по многим причинам, это само собой, просто он никогда не стучался, прежде чем ворваться, - Веди себя подобающе, что ли, сохраняя приличествующую кротость. Неужели сложно…
   Тут Мэлори почувствовала ночной холод, идущий с балкона, тесно скрестила руки, пытаясь таким образом согреться:
   - И что мешает тебе быть и тем и другим одновременно? - небольшие пупырышки у основания мелкого волосяного покрова были ничем иным, как гусиной кожей.
   - Предполагаю, ничего… - быстро ответил папаня, - Но мы не выбираем себе родителей, поэтому, каким бы плохим и ужасным я не был, придется смириться. Что тебе еще остается…

   Неуверенно потоптавшись возле кровати, дочь скомпоновала мысли и задала вопрос, который больше всего её мучил:
   - Как думаешь, Ханк еще жив?
   Ответ подоспел вовремя, без задержек:
   - К моему сожалению, дорогуша, скорее всего, уважаемый Герцог Вивиан просто задержит несмышленыша, может, покамякает, но не убьет – однако не был лишен саркастически негативной окраски, без чего бессмертный будто не мог обойтись, - Зная о регенеративных способностях твоего хахаля, надеяться, что второстепенный и не самый выдающийся антагонист летучего зеддерианца расправиться с тем, кто просто физически не может умереть, было бы глупо, мне кажется.

   - Что тебе надо?
   Фатум почти плясал по кругу, желая обойти дочку сзади, но та всякий раз поворачивалась, чтобы встретиться с ним лицом к лицу.
   - Скажи, девочка, скажи мне, ты хочешь узнать побольше о своей матери? О нашем чудесном знакомстве, о том, как я её приручил, приговорил к пожизненному лишению свободы и пригласил на свое ложе! После нескольких месяцев бассейна, унижавших её женское достоинство, и обнимашек с другими армидами, разумеется (Армида - героиня рыцарской поэмы Торквато Тассо «Освобожденного Иерусалима», а еще так называют проституток и блудниц, девушек легкого поведения)…
   Смышленая даже для женщины, прожившей более ста лет, Мэлори быстро раскусила, в чем кроется подвох:
   - Предлагаешь правду в обмен на подчинение? Торгуешься со мной?
   Генрих давно знал все слабые места своего ребенка, постоянно издевался, дразнил, и чаще всего выходил победителем в этом нечестном бою.
   - А я-то думал, ты готова продать душу сатане или какому другому архидемону, лишь бы избавиться от потребности в знаниях своих родственных связей! Вряд ли есть что-то ценнее подобной информации, спасающей от сжимающих металлических оков неосведомленности…
   “Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить? Как мне поступить?” – красавица канула в серьезные раздумья, упала в них каплей, горячей слезой, не твердеющей даже при минусовой температуре. Её затянувшееся молчание могло означать только полное согласие. Подписываясь на это, она заранее чуяла, что сильно пожалеет, но, считая, что обязана матери всем: рождением, жизнью, знакомству с Ханком… не могла не рискнуть.

   - Традиционный цыганский шатер это палатка кэлдэрари, такая цыганская команда, кристаллизовавшаяся как этногруппа на румынской территории. Зародились в начале девятнадцатого века, промышляли лужением и паянием металлических изделий, работали с металлом. По-другому называется катуна… - если начало истории уже было таким увлекательным, то дальше, понимала дочь, будет вдвойне интереснее, - Когда я в очередной раз отправился в великую Англию, чтобы найти и покарать должников, потому что любил убивать за невозвращенные долги больше, чем обогащаться, мне попался цыганский табор. По велению судьбы я вошел в него с порочным намерением подхватить какую-нибудь милую цыганочку и пополнить коллекцию рабынь. Но меня там ждал… сюрприз! Вот чем я так очаровался: красавица, ужасно похожая на Эсмеральду, на женского персонажа романа Гюго, танцевала в шатре, но понятия не имела, для кого исполняет свой танец. И представляешь? Передо мной предстал оживший Собор Парижской Богоматери, ведь автор часто описывал героиню танцующей! – вспоминая, как это было, Генрих широко раскрывал рот, будто для того, чтобы поцеловать ту самую цыганку, забывая, что сам же её и убил, - Комбинация природных и социальных дарований, она показалась мне неприступным божеством. В процессе просмотра танцев английской Эсмеральды все сильнее хотелось задохнуться, чтобы не мешать ей ни дыханием, ни даже присутствием… - он мысленно передавал дочери образы матери, воображая себя телепатом, обладающим какими-то сверхъестественными способностями, - Под конец сего магического ритуала, иначе не назвать, я с ужасом осознал, что мне физически не удастся выйти из большого шатра без неё. И чтобы спасти самоуверенного незнакомца от распирающей плоть похоти, от торопливости, она сошла с небес и согласилась пойти с ним в его замок. Так я скадровался с божеством, да и сам возомнил себя тем еще богом!

   Завершая пояснительный рассказ, Доктор Фатум прямо уставился на дочку:
   - Так что… в твоих жилах течет наполовину цыганская кровь, и этим обуславливается неочевидная экзотичность твоей внешности!
   После удовлетворения давнишнего желания дочери бессмертный напомнил о сделке и приготовился требовать. К Мэлори примчался эшелон дурных известий: она будет вынуждена выйти замуж, но теперь уже не за предателя Ханка, который, по мнению главного свата, её сильно подставил, пренебрег её любовью и отверг её расположение. Сама подача отцовской политики вызвала у полуцыганки бурную реакцию:
   - Что??? Я уже шесть раз вступала в брак, причем два раза по твоей инициативе! Ты почему меня постоянно выдать за кого-то пытаешься? Я не одна из твоих шлюх-кукол, чтобы моей волей так распоряжались! За кого хоть в этот раз, скажи?
   Предвкушая веселые вечера, на которых в торжественной обстановке невеста будет обнимать женишка, Генрих не стеснялся выглядеть мечтателем и улыбался:
   - Не скрою, Ханк меня порядком разочаровал, но ради твоей прихоти признаю, из ближайшего окружения я не вижу мужчин, способных составить ему достойную замену, и… - и репетировал про себя новый акт, чтобы, когда придет время, высказать его с особенной патетикой, - Исключением, пожалуй, является русский. Тот, кто тебя точно не подставит, ибо я его воскресил, и он обязан мне за это по гроб жизни!
   От таких сюжетных поворотов Мэлори уже начало трясти мелкой дрожью:
   - Что-то не грокнула, это была шутка…? Когда у тебя появилось чувство юмора?
   Отец подвигал глазками, не поворачивая головы.
   - Юмооор? Ты чего? Ни в коей мере. Я серьезен, как во время битвы при Арколе! С Владимиром ты будешь как за каменной стеной, никогда не будешь знать, что такое ответственность и проблемы, хотя… тебе и так далеко до титула труженицы. Бьюсь об заклад, не приюти я твою мать, вы бы, если бы та спарилась с каким-нибудь незамысловатым простолюдином, вместе танцевали перед всякими жирными ублюдками, чтобы прокормить себя.

   Не глядя на устное соглашение выполнить любую волю отца, какую тот только попросит, хозяйка комнаты встала в позу.
   - Нет, я на такое точно не подписывалась, нет… - находясь уже на стадии маньячной мании, она отгоняла любые нападения вовне наподобие неутихаемого желания всыпать кому-то ножом, - Брак с подопытным кроликом - абсурдная идея!
   - Девочка, не забывайся, ты говоришь так, будто у тебя есть варианты! - между тем Фатум вытащил церемониальный кинжал, на котором хорошо виднелись засохшие кровавые пятна, следы крови многих убитых, включая кровь Марата, - Мне не по нраву, когда рожденная невольницей от такой же невольницы, потенциальная шлюха, рожденная от шлюхи настоящей, пытается в наглую качать права, которых у неё нет!

   Для большего убеждения отец прижал кончик кинжала к подбородку дочери, заставив её приподняться на цыпочки. Серебристый, сверкающий, смертоносный короткий клинок так и норовил воткнуться, да поглубже!
   - Еще одно возражение – присоединишься к своей матери, и никаких тебе косметологических спа-процедур!
   Обезмолвившей Мэлори пришлось покорно кивнуть.


   Десятью минутами позже в келью к Владимиру вошла троица слуг. Построившись рядом с повелителем, фатуммены почтительно замерли, как подобало рабам, и старались не шевелиться, чтобы не потерять такие дорогие и такие недостающие их карме калории уважения. Русский занимался лечением своих сумасшедше зудевших и ноющих травм, “отпечаток” локтя на левой щеке ближе к уху - в том месте болело сильнее всего.
   “Когда же я отомщу Ханку, когда же я отомщу…” – воскрешенный думал только об одном, ни на что не мог переключиться, потому-то не сразу заметил присутствие в комнате братьев по службе. Доктору Фатуму, подошедшему к кровати, на которой тот сидел, удалось вырвать его из греховных мечтаний и опустить на грешную Землю. Вскинув обе руки, он громко приказал:
   - Встань, собака! - повторил оскорбление Ханка, - А то расселся, как какая-то важная персона…
   - Слушаю, мой господин, и повинуюсь! - совершенно автоматически выговорил Владимир.
   - Вольно! Теперь можешь присесть…
   - Нет уж. Раз вы здесь – лучше постою!
   - Как хочешь…

   - У меня к тебе предложение. Знаю, ты все еще считаешь меня зверем, но, прежде чем станешь очередным отклонившим бесценный дар, взвесь все адекватно, без эмоций и расставь для себя приоритеты… - Фатум торопливо осерьезнил дискуссию, сухо кашлянул в сжатый костистый кулак, другую руку прижал к груди, - Мне важно не прогадать с выбором последователя…
   - Да что вы в самом деле? – Владимир продолжал изображать истинно преданного, это у него получалось лучше, чем у большинства служителей замка, - Я полностью в вашем распоряжении…
   - Само собой, однако, немудро принижать величие избрания… - потом бессмертный кашлянул в кулак ещё раз и, уставившись на русского в упор, спросил: - Как тебе предложение занять мое место?
   - Эмм… - травмированный поначалу вошел в ступор, потому что не ожидал услышать ничего подобного, а ведь он мечтал об этом еще несколько часов назад, дьявольски завидуя Ханку, - Почему вы так спешно ищите себе замену? Неужели у вас больше не осталось сил сопротивляться старости?
   Генрих прилюдно и довольно грубо поправил его:
   - Не у меня, а у моего организма, выбирай выражение, пес… - а затем в красках и подробностях описал ситуацию, - Почти полторы тысячи лет мир утопает во тьме невежества, то есть, столько же, сколько живу я. Предположительно, мир всегда нуждался в глобальных революционных переменах. Но на меня практически перестала действовать Ванна, вот в чем беда, у меня уже не получается омолодиться полностью. Ванна постоянно твердит, что мой организм изношен. Просто, видимо, у всего есть свой предел прочности и абсолютного бессмертия не существует…

   После того, как господин объяснил причину своего логичного беспокойства, Владимир несколько раз, пытаясь остыть, с силой протер ладонями лицо и открылся для новых предложений:
   - Приказывайте, постараюсь выполнить все, что мне скажете…
   Доктор Фатум, хоть и обрел простор для фантазии, он озвучил лишь то, что давно вертелось на уме:
   - Я хочу, чтобы ты взял в жены мою непутевую дочь, как-нибудь расположил её к себе, и вы бы отправились покорять Америку, неся за собой лишь боль и смерть в их полном объеме… - рука его быстро опустилась в карман рясы и достала оттуда пасхальное яйцо. Одно из тех яиц, долго пролежавших у заразного метеорита, - США – это сброд племен и народов без роду и племени, ассорти наций, рабов и индейцев. Ударив по центру мирового капитализма, мы, Повелители Смерти, установим свой тоталитарный режим на всей Земле. Ну, а улицы и города Соединенных Штатов будут населять туполобые онколо, неспособные отличить сыроежку от ядовитого мухомора! Мое имя войдет в историю, а вместе с ним и твое.
   Русский уже было вообразил себя всемогущим монархом, восседающим на троне, ощутил себя властелином мира, человеком, держащим в ежовых рукавицах вселенскую силу, и крепкость этих кайфных иллюзий прошла, как только он вспомнил о Мэлори:
   - Это все замечательно, но есть одна загвоздка...
   - Озвучь её!
   - Ваша дочь, как бы это объяснить, не захочет быть со мной… – Владимир сделал небольшую паузу, означающую глубокое стратегическое раздумье, и договорил, - Да чёрт подери, она просто не даст мне! Верна истина, насильно мил не будешь...
   - А вот практика моей жизни доказывает обратное – Генрих бесшумно придвинулся к выходу, отворил дверь и уже наполовину торчал в коридоре, - Я всегда брал женщин силой, порой отбирая у других мужей. Для мужчины не должно существовать воли
противоположного пола. Если хочешь знать мой совет, то иди к ней прямо сейчас и жестко поимей, устрани все преграды, как поступил бы я и любой другой англосаксонский рыцарь…

   Парошин мечтательно улыбнулся, чутка покумекав:
   “А почему бы и не попробовать? Я ведь мужчина...”


   …Мэлори ждала, когда к ней зайдут еще раз, специально не укладываясь спать. Дитя Фатума понимала, что в лучшем случае отец от неё так просто не отстанет, а в худшем - её ожидают годы страданий от неописуемых печалей. Иногда ей хотелось просто-напросто освободиться от всех земных чувств, притвориться ангелом, порхающим в небе, написать полудокументальную книгу “Как соврать себе?” и самой же осилить её, читая каждый вечер по несколько страниц перед сном…

   Минуту спустя. В коридоре…
   Парошин быстро нашел нужную дверь и без стука вошел в покои Мэлори:
   - Можно? - спросил русский, находясь уже наполовину внутри, - Запомни, не ссориться явился, а обсудить детали в непринужденной обстановке…
   Что-то пряча в лифчике, брюнетка дала официальное разрешение:
   - Да-да, заходи – и энергично уставила указательный палец на край комнаты, - Присаживайся вооот на тот пуфик в углу. Угу!
   Практически неотрывно смотря в зеркало, она мазала губы красной помадой и тушью
красила глаза, подбирала выражение лица позначительнее, а позу погорделивее, чтобы произвести эффект на постучальца. Фатуммен с интересом наблюдал за этим ранее неведомым ему действом из гущи взаимосвязанных последовательностей, превращающих и без того не в пример красивую обольстительницу в богиню красоты.
   - Знаешь, я прекрасно понимаю Ханка. Мутант был рожден, чтобы кромсать всех подряд! Я обещаю не мстить ему… - не интересуясь личными желаниями Мэлори, Владимир так и не уселся, как ему велели, и вместо этого начал снимать с себя верхнее одеяние, - Не волнуйся, милая, если останешься послушной, то всё будет отлично. Твой папаня сказал, нас ждет Америка и миллионы трупов! Думаю, безрассудно от такого отказываться, тем более, власть нам подают почти на блюдечке…
   На миг оторвавшись от упоительного наведения марафета, госпожа повернулась к русскому с лукавейшей улыбкой:
   - Ну, спасибо, что хотя бы мстить не будешь! Это так великодушно с твоей стороны, так неожиданно… - а сама в мыслях такая:
   “Ага, мстить Ханку он расхотел, надо же, какой грандиозный подвиг. Выпендривайся дальше, ублюдок, скоро по-другому запоешь”

   - Ну, что, убедилась? Как видишь, я не безнадежен в понимании снисходительности… - выражающий чрезмерную уверенность в себе, Парошин посмел подойти к ней очень близко. Кроме того, его торс был уже обнажен, а сам фатуммен, кажись, готовился последовать рекомендации ментора о взятии силой.
   К несчастью, воскрешенный на мгновенье отвел взгляд, и за это время Мэлори успела вытащить из лифчика церемониальный кинжал, принадлежащий отцу, тайно подтибренный во время их последней неприятной беседы. Она спрятала нож в сжатой ладони правой руки, которую попыталась втянуть в отсутствующий рукав.
   - Знаешь, я тут подумала, нужно обязательно дать тебе шанс. Ведь я очень хорошо тебя изучила...

   - Правда, что ли? Ты согласна мне отдаться? Для закрепления договорённостей?
   - Угу…

   Через миг его руки судорожно уцепились за её талию, а её ногти вонзились в его плечи. Его язык проскользнул между её губ, врываясь в её ротик. Меж тем кинжал, искавший жертву, лихо проскользнул между двух пышных грудей, а обнаженный живот с колечком в пупке проплыл в долях дюйма от остро отточенного лезвия. Стращающая мысль о том, как тяжело и плохо придется в дальнейшем, если сейчас этого не сделать, вдохновила дочь великого и ужасного Генриха Фатума на решительный шаг – удар ножом в горло.
   - Ах, ты сволочь, змея подколодная… - сильно поврежденные внутренняя сонная артерия и внутренняя яремная вена в буквальном смысле зафонтанировали. Чувствуя, что жить осталось считанные миги, панически хватаясь за кровоточащий порез, русский посчитал “ни мне – ни тебе” и обложил обманщицу неистовой руганью да первосортными проклятиями, - Сволочь, которая сдохнет! ****ская тварь! – делая быстрые и непонятные движения, он весь запачкался сам и запачкал её.

   Ликование по случаю победы над невыносимым ублюдком, в какого “трансформировался” некогда вменяемый и, можно сказать, порядочный агент американской спецслужбы Владимир Парошин, прошло без всяких примечательных кривляний да гримас, и ограничилось циничным высказыванием, произнесенным в высоком отчаянии. Мэлори присела на одно колено и ответила умирающему фатуммену только тогда, когда тот споткнулся обо что-то и упал. Разумеется, у него, у потерявшего столько родной кровушки, подняться уже не получилось…
   - Не сомневайся, упырь, данная участь настигнет каждого, кто осмелится хотя бы раз прикоснуться ко мне без моего согласия. Я не продаюсь, я не отдаюсь, я не такая шлюха, какой была моя мать! – и если первую половину “выступления” Мэлори посвятила показу собственного характера, то вторая половина была посвящена светлому прошлому умирающего, - Теперь, упырь, коротко о тебе. Обычно, отнимая жизнь, человеку желают встречи с близкими, если те упокоились раньше него. Чаще это делают, чтобы доставить еще больше страданий, а иногда так говорят весьма искренне! – задыхаясь, Владимир скрежетал зубами от яростного бессилия и вынужденно слушал все это, - И я б, знаешь, тоже пожелала бы тебе счастливого пути и воссоединения со своим сыночком и со своей женой, которой ты изменял, между прочим! Мне, правда, не сложно. Но, боюсь, увидев, во что ты превратился, они пошлют тебя куда подальше. Остаться без мужа и отца ребенка всегда тяжело, а знать, что такой человек есть и он не лучше дерьма, разбавленного ишачьей мочой, тяжелее вдвойне! - выразив все, что накипело, она стала ждать, когда вспышки света в глазах русского погаснут вместе с другими признаками жизни.

   …Теряя связь с телом, но отлично чувствуя хаотическое окружение, рассыпающееся на мельчайшие осколки, фатуммен думал вовсе не о божьем прощении и не об упомянутой семье. Его мало заботили эти “тонкости”, ведь куда важнее просранная власть да несостоявшаяся вендетта…
   “Ну, почему все так… почему все так закончилось? Я ведь не отомстил проклятому мутанту, не совершил ничего знаменательного, не захватил Америку! Не понимаю, для чего тогда меня воскресили? Зачем бог все это допустил? Что - я? Кто - я? В чем заключалась суть этого испытания? Этого года, проведенного здесь…”
   Пикселизация реальности прервалась, как только взрызоватая убийца, видимо, испытывающая дикое нетерпение, вогнала кинжал в середину живота на треть длины лезвия. Демонесса, какой Владимиру приглючилась Мэлори за миг до остановки сердца, тихо шепнула “прощай”.


   Через несколько минут.
   Дочь Фатума посмотрела в зеркало еще раз, вернулась на место и уселась за стол, принявшись спокойно перебирать любимую косметику. Текущий слой помады показался слишком слабым, надо бы еще!
   Первым шагом самоутешения является успокоение себя до такой степени, когда получается думать о чем-то без преждевременных осуждений. Красотка покрасила ресницы, обвела черным карандашом глаза, подвела брови, оттенила скулы. Все платье было заляпано бурыми пятнами, а она об этом как-то… подзабыла.
   “Где ж ты, Ханк? Где…”


   Глава 7 Битва с Паразитом

   Воистину, воин без страха шагал только из-за привычки не сдаваться, только из-за мысли “надо идти”. Ему уже много раз хотелось сесть, или даже прилечь на холодный пол из камня, и начать кричать, звать бесов. Коль баловаться детскими самокопаниями, полезность которых сильно преувеличена им же самим, мотать время, затевать споры с женскими призраками и ругать себя до истерики, было некогда, оставалось бродить по этой путанице тоннелей и до потери пульса искать выход. Обещанная опасность в лице геройменского Паразита все не появлялась, в связи с чем мутант начал допускать версию, что хитрый старик попросту слегонца приутрировал степень собственного величия и контроля над всем.
   “Как вообще можно жить с такой самооценкой? Это же катастрофа, особенно учитывая, что человеку больше тысячи лет”


   Запись мертвого онколога – 19
   Уважая мою преданность науке, Генрих Фатум поделился со мной знаниями касаемо таинственной личности Герцога Вивиана. Кристофер Талиферро был обычным офисным клерком, коих хватает во всех странах мира, клерком, который, несмотря на отсутствие каких-либо научных познаний, получил приглашение на экскурсию в нью-йоркский научно-исследовательский институт медицинской генетики. К сожалению, Крис повторил ошибку Варвары – дерзнул сунуть нос не в свои дела. Результатом стала утечка газа, приведшая к мощному взрыву и гибели пятидесяти трех человек, среди которых числились как участники экскурсии, так и сотрудники института. Компания Grand Corporation, нынче обвиненная в коррупции, в кражах крупного размера, в незаконном проведении медицинских и генетических экспериментов над людьми, и разоренная, понесла тогда огромные убытки. Ведь предложенная им и позже одобренная система безопасности согласно договоренности с администрацией института должна была взорвать объект в случае несанкционированного проникновения, но только тогда, когда территорию покинут все непричастные. Хотя тут и владелец лишней хромосомы с крайне низким мозговым потенциалом догадается, что глава Corporation просто таким наиподлым образом замел следы, пожертвовав чужими жизнями. В общем, что-то я отклонился от основной темы…
   Возвращаюсь к главному. Кристофер Талиферро совершил крайне неудачную попытку ограбления, вытекание опасного химического вещества при разгерметизации из емкости для хранения. Начинающий преступник не смог выбраться благодаря коварной системе безопасности, и на момент взрыва находился в лаборатории. Талиферро долгое время считался погибшим. Несмотря на факт преступления, установленный в ходе выполнения запроса о представлении копий видеозаписи, семье нарушителя была выплачена нехилая моральная компенсация. И все же мир сильно ошибался насчет судьбы Кристофера, который, хоть и остался внутри, превратился в жидкообразную субстанцию и обрел пучок суперспособностей, таких, как смена облика и возможность подчинять себе бесконечный потенциал окружающей органики. Из весомых лишений можно выделить недопустимость возвращения к своей прежней внешности. Прежде всего, это связано с бессознательными комплексами ассоциаций, ну, и, конечно же, не самую малую роль сыграло принятие того факта “я больше не человек”, что было неизбежным, сколько бы мистер Талиферро не противился правде и сколько бы от неё не убегал. Устроив беспорядки и поубивав людей, монстр попал на первую газетную полосу и назвал свое новое устрашающее звучащее имя толпе – Паразит.
   1 – паразиты - это организмы, живущие за счёт других организмов, но они имеют дурную славу, потому что не считаются со своими носителями, пагубно влияют на здоровье человека, приводят к развитию многих тяжелых заболеваний. К сожалению, мы не всегда и не часто замечаем признаки деятельности этих нахлебников, питающихся нашими пищевыми продуктами и превращающих их в ядовитые отходы.
   2 – Кристофер Талиферро подобрал прозвище, если не стопроцентно подходящее способностям, то относительно правильное. Среди его новых привычек имеются и те, которые при остром желании можно разглядеть в действиях паразитов. Дело в том, что бывший клерк не испытывает смертельной нужды в срочном переселении, но очевидно, био-диктатура дает моральную подпитку. Гнусные качества характера Талиферро, раскрывшиеся после несчастного случая, со временем побороли положительные. И здесь наблюдается обыденная картинка, возникающая из повседневной жизни – обстоятельства заставляют нас менять курс.
  3 – субъект славен утробной ненавистью к народным любимцам и известным публичным личностям. Считая себя полным лохом и неудачником, несостоявшимся и непривлекательным человеком, одним солнечным днем Паразит наполнился злостью к Героймену и пообещал унизить суперсильного пришельца. Взяв в заложники около сотни человек, монстр дождался зеддерианца и кинул ему вызов. В итоге Героймен победил еще до того, как начался бой – побил Талиферро за одну десятую долю секунды. Очевидцы толком не заметили, как это произошло. После позорного ареста жидкий преступник был помещен в тюрьму для суперзлодеев под названием Симендиан, где провел несколько лет, а затем сбежал.


   Наемник провел во тьме уже несколько часов, изнуряясь всяческими “надеждами” и придумывая забавные аналогии в произношении популярных ругательств. “Глаза
привыкли к темноте, уши - к тишине, конечности - к отсутствию какой-либо опоры, а ноздри – к безвоздушному пространству. И все настолько уже стало казаться обычным, что начинает думаться – наконец-то выход нашелся. Из-за прихода мучительно-обманчивой радости тебе кажется, что вдали пробивается лучик солнца. Но эта крышесносная оптическая иллюзия разваливается в прах, стоит только приблизиться”.

   Минуту назад вокруг Ханка начали раздаваться звуки капающей воды (или какой-то другой жидкости), отдающиеся нервирующим эхом. Но прозябающего в безвестности уже какой час было чертовски трудно отвлечь.
   “Хм – и только когда капание участилось, он шевельнулся и попал под водопад горячих волн-мыслей, советующих прислушиваться к зову сердца и к собственному чутью, - Откуда здесь что-то может течь?”
   Не забывая о вероятности присутствия вблизи "паразитической" угрозы, он стал перемещаться чуточку быстрее. Страх споткнуться, получить синячище на пол рожи отсутствовал, потому что если хотя бы четверть слушков про Талиферро не являлась выдумкой, дела у него обстояли гиперпаршиво. Некоторые выжившие после встречи с Паразитом, те, к кому дар речи вернулся, в голос утверждали, что монстр проникает внутрь человеческого тела через глаза, ушные раковины и ноздри, а затем потрошит внутренности и завладевает им, и не покидает, пока вволюшку не “наиграется”, пока не наестся, пока не напользуется пустеющей жертвой.

   “Только что вспомнил, Героймен уже побеждал Талиферро. Детишки писали в интернете, мол, инопланетянин, признанный у дураков иконой поп-культуры и американской моды, справился с ним быстрее, чем за секунду. Значит, и я смогу. Да, я гораздо слабее полубога Бэннери, и любые сравнения будут лишними, но зато у меня есть козырь, которого нет у пришельца – я куда лучше чувствую запах войны, это однозначно, ведь мне всегда интереснее сражаться, а все из-за того, что я не могу навалять противнику сразу. На мой скромный взгляд, процесс важнее, чем результат, так как именно в процессе деятельности можно получить громадное удовольствие. И, честно говоря, жаль, что Бэннери этого никогда не поймет, так как слишком силен для всяких паразитов. Поэтому я, пожалуй, не хотел бы оказаться на месте Героймена, жизнь неуязвимых скучна и лишена прелестей опасных авантюр” – успокаиваясь фактом отсутствия у себя безграничной силы, сдвигающей горы и осушающей реки, какой обладал господин Бэннери, Ханк прятал свою неуверенность за иллогичными выводами.

   Продолжая скитаться, воин зашел в помещение с наполовину разрушенным полом. Так как увидеть обрыв (это еще ниже того уровня, на котором он сейчас находился) в беспроглядной тьме просто невозможно, а у мутанта не имелось при себе ни мелкого фонарика, ни сотового телефона, чью подсветку можно очень изобретательно использовать, падение вниз было обеспечено.
   Мутант провалился в очередную неизвестность и расшиб лоб об крупный мокрый камень. Порядка двух-трех минут упавший не шевелился, чувствуя себя контуженным во всех существующих смыслах. Заставиться подняться путешественника вынудил сладкий до приторности и оттого омерзительнейший запах. Первой версией было, что запах - последствие полученной черепно-мозговой травмы, но чуть позже нашелся его истинный источник: в помещении рядом с местом, где совершилось неудачное приземление, горел факельный огонь, чьи скачущие язычки порождали на каменных стенах движущиеся тени, заманивая к себе, зазывая точно в ловушку.
   “Надо проверить”

   Ханк, конечно же, не упустил возможности потроллировать удачу (потроллировать – поиздеваться, постебать на компьютерном сленге) и, не особо раздумывая, двинулся туда. В подземном зале его вниманию представились поддерживающие потолок громоздкие колонны с выгравированной на них религиозной, эзотерической и оккультной символикой, по-видимому, являвшейся частью визуальной культуры. Они располагались в самых углах…
   “Ничего интересного, Даже средненькие фильмы ужасов, снятые по одному шаблону, впечатляют сильнее, чем нахождение здесь” – так мутант думал, уставляясь на “разрисованные” опоры. Но, заметив в зале странную, ни на что непохожую громадину, имеющую форму шара и занимающую половину пространства, его мнение слегка поменялось, и пробудился какой-никакой интерес.

   Факелов было четыре – по одному на каждую колонну. Те, что находились близко к шаровидной штуковине, помогли разглядеть объект со всех сторон. Находка оказалась настолько огромной, что не смогла полностью поместиться в зале, о чем свидетельствовала разрушенная стена сзади.
   И тут Ханка осенило:
   “Постойте-постойте, не это ли тот метеорит, о котором говорил Базиль и о котором писал погибший врач-онколог?”
   К объекту была прикреплена железная вывеска, старая и проржавевшая. Эта вывеска гласила –
       The belief in a supernatural source of death conducts to world supremacy.
       (Вера в сверхъестественный источник смерти ведет к мировому господству)

   Единственное обрадовавшее и мальца подбодрившее наемника - что все его последние теоретические предпосылки не оказались ошибочными. Место, где хранили главное поле приложения сил, давшее начало онкологическому ужасу, находилось в подземелье. Осталось всего-то расправиться с Паразитом (если слова о его участии в великом заговоре не были блефом), деактивировать основной козырь Повелителей Смерти – лишить его заразных свойств и задействовать всю свою логику и внимательность, чтобы найти долгожданный выход. Под ногами захрустели яичные скорлупки, разукрашенные в день Святой Пасхи.
   “Выходит, еду использовали для заражения?”

   Слизь, та самая, что текла с потолка уровнем выше, собралась в тугой комок, напружинилась и прыгнула, распрямляясь в полете. Ханка обуял омерзительно сладкий запах, уже известный ему по прошлым ощущениям, и подумалось, сейчас эта гадина попытается накрыть его, но… как бы не так! Липкая субстанция затвердела, и живая лужа превратилась в подобие статуи, персонифицировалась с любимым типажом женоподобного француза-метросексуала и приняла антропоморфную форму. И меньше чем через минуту на мутанта уже смотрел самодовольный “Герцог Вивиан”, хлопая в ладоши и жеманно приговаривая:
   - Не пяльтесь так, противный. Вы меня смущаете…
   Мечника поразило, что такое бесконкретное, не имеющее постоянного взаимного расположения границ создание, как Талиферро, склонно отвешивать сарказмы и вообще вступать в контакт.
   “Надо же, еще одно потрясающее открытие - разговаривающая куча навоза. Как же я пресытился сюрпризами, которых хватит на создание сценария десяти остросюжетных кинокартин”

   Приближенный главы секты воистину наслаждался, захлестнувшись новой волной непонятного ликования, и с тем же выражением продолжал глядеть на антигероя, который, забыв обо всем окружающем, стоял в некоторой растерянности, отказываясь верить ушам. Метросексуал, разумеется, не мог издеваться над ним, и то, что происходило, было правдой. Разговорчик начался довольно банально – с незатейливой попытки Ханка ошеломить гада заявлением:
   - Твой господин раскрыл мне карты! Так что способности хамелеона менять цвет эффективны ровно до поры, пока никто не знает, что ты – хамелеон. Полагаю, Фатум счел твои таланты полезными и организовал тебе выход из Симендиана, а ты, не найдя никакой альтернативы, согласился служить у главного кукловода Англии!
   Впечатлившись феноменальной прозорливостью антигероя, Талиферро сделал еще два громких хлопка:
   - На самом деле я мог податься в любую другую банду или группировку без ущерба для собственного авторитета, но меня вполне устроило предложение бессмертного поработать на эту непопулярную команду, чтобы выделить себе место поуютнее в его новом мире! – и приготовился к “перепрограммированию” своего тела, - Современные жители мегаполисов боятся утопий, потому что привыкли к наихудшим условиям. А рай, который готовит для нас великий полководец, исправит ошибки создателя, усовершенствовав грешную Землю! Человечество перейдет на другой, масштабный виток развития и очистится, исцелится…
   Паразит надеялся, что мутант положительно воспримет идею пересоздания общества и отступит, но недооценил степень серьезности его намерений, и сильно-сильно разочаровался:
   - У меня один вопрос, какую дрянь вы все по очереди курите? Какое еще господство? Какое исцеление? Ты это… и вправду считаешь, что заселить Землю тупыми онколо – очень гуманный поступок?
   - Ну… - Талиферро посмотрел на свои руки, уже начавшие таять, и в уме стал отчитывать секунды до следующего видоизменения, - Потомки Адама давно доказали, как глупо с ними считаться! За жизненный цикл длиной полтора тысячелетия повелитель судьбы убедился в их несовершенстве. А разве есть кто-то, кто знает, что нужно людям для очистки, лучше человека, который столько прожил?

   Паразит припас для Ханка головокружительный и доводящий до крайности твист-перевертыш, способный претендовать на самые высокие награды: расставив руки в стороны и укоризненно покачивая головой, Талиферро засунул два пухлых пальчика в рот и свистнул, созвав аристократов, танцевавших на балу. Странные люди, окружавшие наемника во время церемониального вечера, образовались из таких же черных, как смола луж, из какой образовался и Вивиан.
   “Получается, никаких гостей не было, что ли, и все эти брюхастые толстосумы – личины Паразита?”

   Ханк не заметил, как крытое помещение набилось персонами в элегантных нарядах. Некто знакомый проскользнул в толпе, расталкивая собравшихся зевак длинными ухоженными пальчиками и поспешно нагибаясь.
   - Извините, извините! О, мадам, прошу прощения, очень не хотелось наступить на вашу чудную туфельку… - Герцог Вивиан успешно исполнял привычную для себя роль манерного секретаря-метросексуала, говоря, в основном, на популярном английском, но иногда переходя на французский, - Простите, месье! – отдаленно напоминая Микки Мауса, всем известную диснеевскую мышку, усатый подлиза выискивал в толпе хрупкую фигуру служанки, у которой давно хотел забрать горку своего постиранного белья, но забывал до сего момента.

   “Что за мероприятие должно состояться? Кто все эти джентльмены, ранее не попадавшиеся мне?”

   Приглашенные громко смеялись, танцевали, принимали предлагаемые им алкогольные напитки и сладости, ведя себя раскрепощенно, насколько могут себе позволить гости, и пьянея.

   - Это – погибшие заложники, те, кого Героймен не успел спасти, когда я бросил ему вызов! Я запомнил внешность всех своих жертв, и затем, сидя в тюрьме, смог воспроизвести их. Я научился разделяться на множество таких же, как я, без потери контроля!
   Откровение Талиферро помогло Ханку вспомнить, кем являлись убитые и где произошел захват заложников:
   “Точно. Скончавшиеся меценаты. Банкет в честь шестидесятилетия близкого приятеля отца миллиардера-филантропа Джона Вэйна! А я и думаю, какие дебилы согласились пойти в гости к такому, как Фатум?”

   На мутанта разом навалилась куча напастей - напастей в виде частиц суперпреступника, в точности скопированных с умерших магнатов. Кости наемника едва не прогнулись под весом толстяков и толстушек. Непонятно как, но бедному иностранцу посчастливилось стремительным броском опрокинуть самую полную барышню, после чего та превратилась в лужу и поползла по полу, как сборище гремучих змеенышей. Мужики с выпирающими
животами, из дырок на которых сочилась знакомая субстанция, дабы не раствориться вслед за дамочкой, схватили борца за голову и откинули на несколько метров от себя.

   Талиферро в какой-то мере страдал синдромом множественной личности, и, когда “создавал” кого-то нового, женщину или мужчину – без разницы, чувствовал, что может жить разными жизнями. Поэтому, пока “он” же сам пытался справиться с основной проблемой Фатума, “другой он” перечил и настаивал на медленном прекращении:
   “Им же больно, им всем очень плохо, как ты… как ты так можешь? А вот так, легко и просто. Моя задача, цель моей жизни – служить ордену. Проиграть тому, кто представляет чрезвычайную опасность для священных планов повелителя, равнозначно предательству веры. Но ты жертвуешь нашими созданиями. Да нет, не жертвую, а даю им цель, наделяю их кратковременные жизни смыслом, как и Генрих, я – бог, только меньшего разлива. Никогда не думал об этом? О том, что ты можешь, о том, на что я способен, о том, сколько можно создать и затем разрушить.
   Это все так. В этом есть доля правды. Но не забывай: прежде чем мы приступим к новой жизни, нужно понять, что нас не устраивает в жизни старой. Чего бы мы хотели больше всего? Неужели апофеоз амбиций Криса Талиферро - подобострастное стремление угодить кому-либо? Что-то слабо верится…”

   Ханка отбросили назад, он ударился спиной о колонну и рухнул на пол. Несолоно хлебавши до него допёрло - противники не уступают ему по физическим меркам. Это было как разочарованием, так и своего рода еще одним “сюрпризом”.
   “Раньше времени сдаваться себе не позволяю” – подумав об использовании фирменного оружия, воин, пошатываясь, начал полосовать богатеев ударами меча в безумной надежде, что те рано или поздно отстанут и разрешат подобраться к основному лицу Паразита. Сопостаты один за другим становились брызгами, примыкая к первичности, соединяясь со своим разработчиком.
   - О, да! – окрыленно возгласил Талиферро, сбросив с себя шкуру Вивиана, наводившую на монстра распостылую тоску, - Пазлы, собранные безвозмездно и бесплатно, снова возвращаются! После утечки химвещества моё ДНК не просто перестроилось, в нем появились дополнительные макромолекулы, за счет которых я так преобразовался, может, деперсонализировался, шизанулся, но все же обогоподобился и проапгрейдился! – “чернильный” человек подобрал свои отростки, которые долго жили сами по себе, взял когда-то брошенное и вырос до размера, превышающего размер гигантской каракатицы, став выше и шире Ханка (австралийская каракатица способна вырасти до человеческих размеров).

   Воин без страха, с неприязнью взирая на этот кошмар симметрия, предался рассуждению в преддверии новой смертоубийственной битвы:
   “Получив известие о смерти Лэтса от рук неизвестных, я скорбел какое-то время, а теперь понимаю – это к лучшему. Мой освободитель был не добросердечнее Фатума, и на его совести лежали десятки заказных убийств, несколько переворотов в бедных государствах, в том числе и крупнейшие кражи интеллектуальной собственности конкурирующих корпораций, крышевание нелегального бизнеса и подстрекательства с уговорами, подкупами, угрозами, принуждениями… просьбами. Безграничная благодарность Лэтса за выход из тюрьмы заставляла закрывать глаза на многие имморальные поступки Grand Corporation и идти против своих убеждений. Также не стоит забывать, что эта тварина появилась на свет из-за их бесконечной жадности и неготовности нести ответственность”

   Когда этические розмыслы мечника подошли к завершению, Паразит уже уперся в потолок, перещеголяв Пастуха.
   - Я сшит из дуновений Правды и Истины, из их отголосков, стремящихся пробраться наружу, чтобы занять собой все промежутки и безраздельно дирижировать слабыми людьми! – гигантский монстрина, сходствовавший с чернильной кляксой, высунул длиннющий липкий язык, с кончика которого западали слюни, - Смертные ищут покровителя, чтобы тот уберегал их, был над ними и в любой момент мог отразить, ну, к примеру, угрозу из космоса…
   - Так ты еще один психопат, возомнивший себя богом? – мутанта распотешило внезапно проявившееся самомнение бывшего клерка, - В этом вы с Фатумом похожи!
   - Мы – боги! Это и ежу и понятно! А чем ты можешь похвастаться, смертный? Своей регенерацией, да?
   - Напади и узнаешь! Буду я еще рассусоливать какой-то там кляксе…
   - Твои ткани перестанут заживать, когда я попаду в тебя и оставлю и выем все внутренности до правой почки.
   – Попробуй, малыш. А то все обещания да обещания…


   Сутки назад.
   Добравшись руками до нежной женской шеи, пальцы Ханка, лежавшего на боку, замерли и дыханье сперло в зобу.
   “Если я не прекращу постоянно трогать грудь – грудь опухнет” – примерно из-за таких мыслей, порожденных заводкой, он и придержал коня.
   Мэлори же, лежавшая на спине, уже собиралась возмутиться, спросить, почему её больше не лапают, как вдруг вспомнила о чем-то архиважном и повернула шею вправо. В её кисти умещался стеклянный предмет, который, как предвидел возлюбленный, еще чуть-чуть и упадет на кровать, поскольку рука пережившей оргазм была слабой после долгой страсти.
   Не желая стать опереженным, Ханк первее смёл угомон спальной:
   - Что это? – и помог предмету не выпасть из слабой руки, взяв его и осмотрев со всех сторон, - Хм, колбочка с жидкостью неизвестного мне состава и предназначения? Интересненько…
   - Защита от оружия, используемого моим отцом в крайних ситуациях. Папа создал его на тот маловероятный случай, если это оружие пойдет против него – обеспечивая наемнику победы в дальнейших столкновениях, Мэлори медленно ему объясняла. Объясняла горячим шепотом, объясняла пальцами, объясняла губами, - Сегодня днем, пока ты храпел, уткнувшись лицом в подушку, я, сильно рискуя, спустилась в подземелье и украла это для тебя.
   - Не понимаю, зачем нужно было рисковать ради меня? - Ханку захотелось поскромничать, мол, нужно немножко принижать себя, но не относительно всех людей, а только по отношению к интимному партнеру, - В жизни большей глупости не слышал.
   Заметив в голосе мечника неуместное ерничанье, красотка выразилась чуточку прямее:
   - Учитывая то, как складываются обстоятельства, вероятность твоей встречи с папиным оружием очень высока. А, не пролив вещество рядом с чудовищем, выиграть не получится. Я позаботилась о тебе, сильно позаботилась и надеюсь услышать хоть какие-то слова благодарности помимо того, что ты меня хочешь…
   Возлюбленный положил вещичку на комод, стоявший рядом, и вновь повернулся, чтобы довыяснить все отношения:
   - Но заметь, до сего момента хватало и этого.
   Мэлори понизила голос, сказав полушепотом:
   - Потребности женщин растут…


   - В США появились усовершенствованные ДНК-лаборатории, мировые техники обсуждают перспективность летающих машин, тенденция лечения рака набирает обороты!

   - Я не пристрастен и заявляю – это не прогресс! Это попытки человека заменить себя и исправить, причем, во многом нечестные, смотрящиеся жалко на фоне человеческой ущербности!

   - Моя ДНК уникальна! Она не просто перестроилась, в ней появились молекулы!!!

   Нечистотная клякса ака Кристофер Талиферро сплошной стеной двинулась на Ханка, замышляя накрыть, как накрывают детей одеялом, когда укладывают спать, и поглотить. Чернильная масса, несущая в себе споры, моноплоидные клетки, служащие для полового размножения (одна из причин, по которым Паразит так страстно тяготеет к саморазмножению и при любом удобном случае “записывает” внешность тех, кто попадают в центр его поля зрения), была непоколебимо уверена в собственном силовом превосходстве. Но мозги, затуманенные властью, не имеет значения, кому они принадлежат, человеку, животному или жидкому красителю, лишены способности к логическому мышлению, а без логики – долго не протянуть, будь ты хоть трижды властелином мира, самым очешуенным био-оружием и патогенезисным страхом.

   Наемник вспомнил, что говорила ему Мэлори, когда лежала с ним в последний раз, и что дала ему.
   “Точно. Защита от оружия, используемого Фатумом в крайних ситуациях. Как же я раньше не понял, что это – успокоительное, приготовленное для Паразита по особому рецепту?”

   - Что за фигню ты вытащил, дебил? Ты же жалкий смертный, как ты вообще можешь рассчитывать на то, что меня можно чем-то убить?
- делано возмутилась злобная клякса, увидев в руках противника конический стеклянный сосуд с длинным горлышком, имеющий размер большого пальца, - УБИТЬ? МЕНЯ? ДА ТЫ ИДИОТ!!!
   Ханк сохранил ледяное спокойствие, лишь втянув щёки и оттопырив низ подбородка:
   - Ну, вообще-то первым, кто выдвинул теорию о твоей смертности, был Доктор Фатум, твой наниматель, доверяющий тебе в больших жирных кавычках. С каким бы негативом я к нему ни относился, считаю, все же стоит отдать ему должное.
   Чувствуя дразнение, Паразит почти прокричал:
   - О ЧЕМ ТЫ ТАМ МЯМЛИШЬ, ПАСКУДНЫЙ?!!! ПОДНЕСИ СВОЮ ХРЕНЬ ПОБЛИЖЕ!

   - Ты, правда, хочешь это узнать? – Ханк слишком высоко поднял руку и чересчур сильно махнул, - Тогда… лови!
   Покувыркавшись в воздухе, колбочка полетела вниз и вдребезги разбилась. Оба взгляда вперились в горку мельчайших осколков в ожидании того, что вот-вот произойдет что-то очень неприятное. Но злоключение настигло лишь одного присутствующего в зале – мистера Кристофера Талиферро, который еще мгновение назад представлялся несокрушимым и стоически бился за собственную незыблемость, подобно греческому войску, расположившемуся лагерем на Троянской равнине.
   - Что? Что со мной ты сделал? Неёеееееет! - чернильный вредитель начал уменьшаться в размерах, терять связь со своими многими одноформенными частями и подтекать, - Так с богами нельзя!!!

   И вот, через несколько секунд, пролившаяся по полу жидкость распылилась, и их окружил тонкий слой зеленого тумана. Потом наступил невыносимый жар, и Ханк ощутил себя пребывающим в паровом котле без предохранительного клапана. Жарынь прошла сразу после тумана, простоявшего чуть дольше трех минут. Все, что осталось от жалобно визжавшего и беспомощно нывшего мистера Талиферро – удивительно быстро засохшее черное пятно.
   Благодаря столь быстрому триумфу, воин без страха еще раз убедился, насколько все же скучно быть “геройменом”.
   “Побеждать еще до начала игры очень и очень неинтересно”


   Замок. Три ночи.
   Дочь Фатума сидела на корточках, прижавшись к деревянной дверце платяного шкафа,
в обнимку с несуразно выряженной куклой из пластмассы. Она честно боролась со слепящим сном в ожидании, когда вернется Ханк и заберет её из “этого ада”. В глазах еще стоял черный ужас недавно пережитого. Проблем с выводом кровавых пятен на платье не возникло, так как по сию секунду не предпринялось ни одной попытки их удалить. Мэлори даже не переоделась, все испачканное осталось на ней. Прочие элементы картины не подверглись и крошечным изменениям: труп Владимира по-прежнему валялся на ковре, правда, лужа крови уже здоровски подсохла по краям.
   “Эта преисподняя – что угодно, но только не мой дом”

   В то же время из коридора донеслись удивленные голоса сектантов и звуки борьбы, что, казалось, вернуло надежду. А через минуту в спальню красавицы уже вбежал Ханк и спросил еще до того, как начал осматривать комнату в поисках возлюбленной:
   - Ты тут? – стоило ему пройти чуть вглубь, как наемник наткнулся ногой на лежащее тело русского с торчащим в животе ножом и подумал про себя:
   “Боже, сколько убийств. Когда же все закончится?”

   Не успел он убрать взгляд от Парошина, как Мэлори подбежала к нему в слезах и, прежде чем крепко обнять, закричала с выходящими из заточения чувствами:
   - Поверь, я не хотела! Я лишь защищалась! Он сам ко мне полез, он бы не отпустил меня! Не знаю, чем бы все закончилось, если бы я этого не сделала!
   Мутант приобнял её за плечи и понимающе кивнул, что было в новинку даже для него:
   - Ты не можешь никого убить просто так. И я верю, я верю тебе! – затем он без лишних разговоров крепко взял её за руку и увел, - Приготовься принять, что ты больше не будешь здесь жить! Никогда!


   Через час.
   К Фатуму в зал с имплювием забежал слуга, когда тот сидел в воде и мечтал:
   - Повелитель, у нас случилась беда! Русский мертв, Паразит мертв, еще семеро душераздирающе корчатся при травмах!
   - Это все плохие новости или как-нибудь еще приукрасишь мне ночку? - ворчливо осведомился бессмертный.
   - Нет, я боюсь, еще не все… - фатуммен перевел дух, чтобы продолжить, - Ваша дочь, господин, похоже, сбежала с новеньким. Раненые утверждают, что видели, как нарушители открыли ворота и покинули замок.
   Приказ был получен незамедлительно и прозвучал, как приговор:
   - Найти их и убить. Их обоих! Неважно, сколько наших генетических разработок вы погубите, прежде чем завалите одного безродного бастарда, через три дня мне нужны доказательства его смерти!


   …Беглецы остановились на бережку, находившемся не совсем рядом с замком, но и не очень далеко от него. Ханк аккуратно снял туфельки с уставших ножек Мэлори, её саму презаботливо укрыл шерстяным пледом, чем обеспечил здоровый трехчасовой сон. А когда она проснулась, было уже шесть утра, и вместе с ней проснулась природа: птицы заголосили наперебой, заблестела озерная вода, схваченная выглянувшим солнышком, воздух ощутимо изменился, наполнившись ароматом цветов, слабо пахнущих ночью.
   Любители живописных ландшафтов или просто любящие друг друга под ласковым солнцем, любящие до кожной дрожи, до сердечных замираний и до самозабвенности, они, вернее, их силуэты, слились в жадном поцелуе на фоне порозовевшего неба, увешенного гирляндами миниатюрных облаков. И этот поцелуй на миг перенес их в Эдем. ;;;

                Конец второй части…

   





























   Часть третья.

   Глава 1 Сумасшедший остров

   Октябрь две тысячи двадцать четвертого.
   Интернет-ресурсы США пообещали опубликовать фотографии предстоящего серьезного совещания в Белом доме, намеченного на середину июля. Сам президент, многоуважаемый патриот и заступник Фрэнсис Бэкон, пообещал всем экс-представителям ОПБ шанс убедить правительство в компетентности нынешнего предполагаемого руководства для разморозки проекта.
   С целью обеспечения комфортабельности проведения мероприятия зал пополнился вращающимися креслами, с индивидуальной регулировкой, а на расположенных рядом небольших столиках было удобно держать мелкие вещи или делать записи.
   - Господин Родригес… как всегда опаздывает? – заприметив отсутствие самого важного участника, глава страны отнюдь не расстроился. Все собравшиеся знали о вспыльчивой, заносчивой, необузданной и жестокой натуре экс-Командира, - Что ж, можем начать и без него. Нашу просьбу собрать добровольцев для вступления в ряды он выполнил, и будет благородно простить задержку…


   Через несколько часов после того, как мистер Родригес обсудил с президентом решение по военной операции, задача которой заключалось в ликвидации условий, ставящих под угрозу безопасность и защиту жителей восточного Эль-Кувейта, наметилось и организовалось собеседование с молодым и проворным сотрудником основного тактического подразделения Сил специальных операций ВМС США Верном Дурслем. Как и Парошин, морской котик получил приглашение от Родригеса и уже спустя двое суток прилетел в Вашингтон.
   С первого взгляда и первых слов он показался президенту интересным, нестереотипным и по-хорошему загадочным. Бэкон многое прочел о Дурсле, прежде чем согласиться обмозговать предложение испанца и пополнить им команду. Сильнее всего интриговали, если не ставили в тупик, некоторые факты из прошлого котика – его развод с женой, закончившийся скандальнейшим судебным заседанием, нераскрытые детали смерти его родителей, скончавшихся в пожаре три года назад, моменты, которые не хотелось обсуждать, но которые провоцировали самые мерзкие теории. Дурсль выкинул недешево стоившее и чертовски смелое признание:
   - Я не любил своих родителей. И больше того, мне нисколько не жаль, что они не дожили до этого дня. И все же, уважаемый господин президент, я очень рассчитываю на вашу беспристрастность и клиентоориентированность. Я полностью-полностью ваш! – не оставалось сомнений, рекрут избрал весьма оригинальный подход к завоеванию доверия, начав разговор о проблеме терроризма с детских болячек, - И сколько бы вы меня не отговаривали, сколько бы не убеждали в безыдейности войны, воспитательски ссылаясь на мой возраст, я не изменю принятого решения.
   Фрэнсис Бэкон, мастер-класс по технике ведения профессионального диалога, воспринял сбивчивый пыл Дурсля положительно, о чем говорил его взгляд, такой
покладистый, скромный и немногословный.
   - Что ж, ваше вступление было одобрено еще до нашей встречи. Моя вера в разумность мистера Родригеса неиссякаема. Если мистер Родригес, назначая кому-то встречу, хочет кого-то удивить, у него это всегда получается.
   Морской котик дернулся в кресле, будто через него пропустили электрический заряд:
   - Мистер Родригес – идеальный человек! Уж точно лучше, чем были мои родители, хотя… - и закрыл глаза, будто почувствовал в теле приятную усталость и захотел спать, - Хотя любой человек лучше, чем они, и все-таки ни одной базарной гадалке не по зубам тягаться с вашей интуицией по уровню верности оценивания человеческих качеств!

   В итоге Дурсль стал хорошим другом и Родригесу, и президенту. Но иногда их преследовало противоречивое чувство, что парень подлизывается намеренно,
параллельно замышляя нечто лукавое. Пристальный взор оборотня прожигал насквозь, а собеседники это чуяли, словно знали, но не решались признать, боясь обидеть человека с травмированным детством, коим пытался казаться представитель военно-морского флота, находящийся на первой половине жизни.



   …Похороны ОПБ-шников прошли в разных точках мира, так как они все имели разную национальность и место жительства. Тейлор, как всегда, чувствовавший свою пускай и неявную причастность ко всему случившемуся, принимал действительность, не задаваясь поисками обходных путей и развилок.
   Уровень поддержки Фрэнсиса Бэкона вернулся к прежним высоким показателям, и это положительно сказалось на репутации Обеспечения Президентской Безопасности (ОПБ).

   Тейлора попросили написать доклад о том, при каких обстоятельствах погибли бойцы. И Командир, одобрительно посмотрев на сидевшего напротив него генерала Алека Хэммонда и министра обороны Жоржа Чёрча, взял листок бумаги, шариковую ручку, глубоко уселся в кресло и замер на несколько минут.


   После предательства со стороны Ханка к Верну Дурслю, единственному выжившему, не считая Дэт-рока и Родригеса, стали относиться с куда большим доверием, что только пошло на пользу его замыслу, поскольку появилась возможность действовать, не озираясь по сторонам и не выискивая глазами следильщиков.
   Дурсль получил доступ к временному патологоанатомическому моргу штаба, где тела погибших ОПБ-шников проверяли на наличие всевозможных патогенов и мини-устройств, обычно встраиваемых в основание черепа для взрыва или ведения слежки. Говоря прямо, оставаясь наедине с убитыми, Дурсль мог вытворять, что вздумается душеньке, мог организовать перевозку, нужно было только заключить ряд договоров и это с недавних пор входило в полномочия Дурсля.

   Переживая сильнейшие внутренние бури, Родригес расчувствовался, стал еще уязвимее, и каждый божий вечер просиживал в баре, пропуская по несколько рюмок односолодового шотландского вискаря. Затем заказывал у знакомого подавальщика коктейль из текилы и напивался уже до чертиков, до появления множества разноцветных точек перед глазами.
   …Дурсль нередко становился собутыльником испанца, развязывая язык подавленному шефу и выуживая различные секретики. Политические уловки мистера Бэкона и тайны ОПБ, которые прежде ненадежный Родригес обещал никому не разглашать, ныне бесконтрольно летели с его рта, привыкшего посылать к черту. Сыпались, как праздничные конфетти. Но, узнав все, что было необходимо, Дурсль отставил наигранную дружелюбность и более не затевал пьянок с расхлябанным, отбившимся от рук Командиром.


   Флорида. Подземный штаб ОПБ.
   Выбирая, кого из убитых следует передать в лапы коварным докторишкам, водя по воздуху пальцем, Дурсль остановился на Владимире Парошине. Почему именно он – “крысеныш” не мог себе ответить, полагаясь на какой-то невидимый жребий.
   - В отличие от этих невезучих, ты, мой сладенький, будешь жить. Если, конечно, считать жизнью вечную церковную службу в храме, где требуется стоять, не допуская никаких непроизвольных шевелений вправо или влево, а иначе снова умрешь, и уже навсегда… - морской котик говорил, стоя рядом с трупом, наслаждаясь собственными словесными формами садизма, колебавшимися от довольно деликатных до крайне жестоких, - Я, конечно же, буду болеть за тебя всем сердцем, но и ты не подведи. Человек, которому ты присягнешь на веру, когда исцелишься, заменит тебе родителей, заменит бога. Ты потеряешь духовную привязанность к тем, кого просто знал, и к тем, с кем проводил время! – казалось, Дурсль уже забыл, что мертвые не могут слышать, - И как-нибудь потом скажешь мне спасибо!

   Парень наклонился, поцеловал Владимира в холодный лоб, и через минуту на объект зашла группа людей, не имеющих никакого отношения к Обеспечению Президентской Безопасности. Гости впятером взяли труп и расплатились с котиком денежными купюрами, приятными на ощупь. Дурсль как-то по-детски засунул мизинец в ухо и поковырялся в нем:
   - Ребята, да вы меня балуете! С таким темпом мне на работу скоро не нужно будет выходить… - улыбнулся, - Это - счастье и не подделанный восторг, ни с чем не сравнится! Никакая другая бумага не пахнет так здорово!
   Он не заметил, как высунул язык с маленькой тату на самом кончике – DOOM (означает - судьба) и не узнал, что унесшие Парошина увидели это.


   …С тех пор как Ханк и Мэлори навсегда покинули древний замок Фатума, прошли сутки. Позволив себе немного расслабиться после долгих и до чрезвычайности томительных переходов с места на место, с бережка на бережок, которые были нужны наемнику, чтобы убедиться в безопасности возлюбленной, они старались абстрагироваться от беготни по многочисленным извилистым коридорам и громадным, обставленным с изысканным, а иногда и извращенным вкусом комнатам зловещего шедевра средневековой архитектуры. Старались оба… но у Мэл это не получалось по понятным причинам – она провела в замке сорок семь лет. Целых сорок семь! И она по-доброму завидовала Ханку, имевшему все шансы беспрепятственно забыть о кошмаре и жить дальше, абстрагировавшись.
   В предвечерний час вторника воин без страха позволил себе сомкнуть веки и теперь полулежал в моторной лодке на переднем сиденье рядом со своей прелестнейшей спутницей. Окунув ладонь в прохладную озерную воду, потом со смехом прыгнув в неё, Ханк испытал колоссальную эмоциональную встряску и сделал красавице тихое ненавязчивое предложение купнуться вместе с ним.
   - Ну же, прыгай, прыгай ко мне!
   Сняв туфли на высоком каблуке, Мэлори безмолвно согласилась. Спустя минуту она уже переживала прикосновения его пальцев к её плечам и шее в воде, и прикосновения эти, до чего приятные, словно обжигали.

   Воспоминание о недавней стычке с Паразитом постепенно блекло, прогибаясь под плетью уветливого лада. Мутант часто встряхивал головой, отгоняя лезущие в голову монструозные образы деревенских дикарей и всех тех тваренций, с которыми ему довелось иметь дело и об кровь которых пришлось пачкать меч. Разумеется, наемнику, прошедшему английскую преисподнюю очень не хотелось стать закуской в одной из предстоящих трапез.
   Бывшего члена Супергеройского Союза (Ханк так и не забыл свое старое звание, утраченное из-за его двойной игры) не оставляла в покое мысль о будущем мира: что Генрих Фатум сбрендит вдокон со своей вечной молодостью и поможет неидеальному нынешнему человечеству извратить свои пути без надежды исправления. Видя в возлюбленном столько истинного благочестия и неподдельного отчаянного рвения к установлению нравственных санкций, Мэлори хотела помогать всем, чем только можно.

   Их, как и прежде, окружала бескрайняя гладь озера, олицетворяющая спокойствие,
Убивающийся нетерпежом разглядеть хотя бы небольшой участок земли, хотя бы крохотный остров, Ханк, до страшного дискомфорта в глазах всматриваясь вдаль, вскоре был награжден за свое рвение поцелуем в щеку. Вдруг ему взбрела в башку идея-фикс - обсудить со спутницей преимущества их совместного проживания, либо нахождение рядом друг с другом при постоянном путешествовании. И речь зашла не о ближайшем будущем, а о том, что произойдет лет через сорок, через пятьдесят, когда он постареет и уже не сможет быть таким активным и деятельным, как сейчас:
   - Послушай, только не перебивай, дай собраться… - Ханк потратил минуту на поиск слов, которые в меньшей мере могли бы омрачить ей настроение, - Ты привыкла жить, не думая о смерти, потому что каждый раз могла отмотать время. Ты просто залезала в Ванну или пила эликсир, неважно, и становилась снова юной, восторженной девушкой на каникулах…
   Мэлори посмотрела на него так, будто даже на секунду не допускала, что от дара бессмертия можно отказаться.
   - В чем причина, не пойму? Что не устраивает? Ты ведь тоже так сможешь. Вещество одинаково эффективно действует на всех!
   Наемник встал после долгого сидения.
   - В том, что не все хотят так жить! - зашатавшись, катерок едва не перевернулся, - Ты любишь жизнь. Надо признать, молодость тебе к лицу, это видно, это бесспорно, а мне хватило того, что я уже прожил. Так хватило, что я даже убивал за то, что меня создали! – Мэл чуть не плюхнулась в воду. Замахав сильно руками, ей с трудом удалось удержать равновесие, - Не сомневаюсь, после моей смерти у тебя еще будут мужчины, но… меня хоть не заставляй вступать в свою реку. Я не хочу превратиться в то, во что превратился твой отец, а ведь еще недавно многое вело к этому!

   Мэлори как-то наклонилась и пригрустила:
   “Как жаль, что некоторых тем нельзя избежать”
   А Ханк ласково погладил её, осознав, что таки омрачил настроение:
   - Важно, чтобы ты поняла, я ни в коем случае не прошу жертвовать своей молодостью ради меня. Я этого просто не стою. Но если очень хочешь остаться со мной, то тебе придется побороть себя. Если нужно – я дам время подумать… - и вернулся за руль. Несомненно, их ждало долгое и опасное путешествие по вражеским землям, заселенным монстрами, преступниками, дикими зверями, а моральная взаимовыручка с повторениями утешительных фраз вроде «будь со мной и ни о чем не тревожься» гарантировала благополучное прохождение большинства испытаний.


   …На тонкой линии горизонта, слегка подернутой туманной дымкой, в поле зрения постепенно начали вырисовываться грубые очертания острова. По словам чуть более осведомленной Мэлори, орден использует этот участок суши для каких-то “учений”. С самого начала Ханк предчувствовал, что владычество Рока не ограничивалось одним лишь замком и деревней. “Зло проникло всюду и везде пустило свои корни”.
   Через пятнадцать минут вдалеке уже выглядывали верхние этажи неизящных построек, имеющих самые разные формы. Но, в основном, все здания были неказистыми, наскоро поостренными и в целом создавали неприятное впечатление, снижая комфортность и мешая наслаждаться свежим воздухом.
   - Мда уж, похоже, нас ждет еще один ад… - тихо-притихо, почти шепотом вымолвил Ханк.
   - Мм? – не расслышала Мэлори.
   Дабы не напрягать сопутешествовательницу без необходимости наемник сказал:
   - Нет, все хорошо. Я ничего не говорил! – а сам, невидящим взглядом уставляясь глубоко вперед, искал причину скрежетать зубами.

   По мере того как белый катер медленно, но уверенно приближался к подозрительной суше, стало допустимым прогнозировать теплоту приема: немного привстав, чтобы убедиться в собственной дальнозоркости, дочь изверга хлопнула “капитана” по плечу и
обратила его внимание на выстроившиеся в ряд человеческие фигуры на берегу. Сооружения, судя по всему, тоже не пустовали. В окнах мелькал свет, и если хорошенько присмотреться, можно увидеть кучу не находивших себе места черных силуэтиков, бессмысленно бродивших взад-вперед, толи от безделья, толи от…
   - Твой папаша очень заботливый и, скорее всего, уже всех обзвонил, чтобы нас там пригрели, накормили и приквартирили - Ханк чуть не увяз в мечтах о мирном путешествии, - Прости, это все грезы…
   Мэлори, ранее возлагавшая мизерные надежды на сохранение козырной анонимности, разочаровалась пожестче бой-френда:
   - Да уж. Горько признавать, что существует что-то, что невозможно приобрести ни за какие сокровища и богатства…

   Околачивавшиеся на бережку жители острова повытаскивали оружие и принялись целиться. Пытаясь выдавить из надрывающегося мотора катера все соки, наемник сделал крутой поворот вправо и принялся яростно гонять по кругу. Красавица цепко ухватилась за его спину, дабы не выпасть за борт. Началась ружейно-пистолетная пальба, но, благодаря проворности мечника в комплекте с везением, их ни разу не задело.
   “Берегитесь, уроды. Как вы встречаете гостей – так и с вами будут обращаться”
   По-прежнему владея ситуацией и рождая полезные идейки, Ханк попросил Мэлори по-быстрому спрыгнуть. Та, прекрасно умея плавать, согласилась и уже через секунду плескалась на поверхности.

   Потеряв пятьдесят семь килограмм, катер на полной скорости понесся прямо – к берегу. Гроза местной нечисти крикнул:
   - Берегитесь!!! – и, прежде чем маленькое судно с треском врезалось в деревянный причал, он вытащил меч. Когда судно врезалось – Ханк высочайше прыгнул вверх и приземлился аккурат на обе ноги, откинулся назад, чтобы сохранить равновесие. Онкобольные (а это были именно подобия деревенщин, только в другой, но не менее грязной, изношенной одежде), которым, видимо, по ошибке дали оружие, ибо они очень некультяписто, очень смешно им пользовались, хором закричали и открыли огонь по лихачу. Воин без страха покрылся дырками, точно от множества пуль, как, впрочем, и было. Но каждая такая “отметинка” заживала еще до того, как появлялась другая.
   “Эх, не угадали вы, парни. Я очень не люблю, когда в меня стреляют. Но жаль, что приходится наказывать и без того наказанных. Эти зомби без воли и самосознания когда-то были нормальными людьми, и если и мочить их, то крепка держа это в памяти”
   В ту же минуту слепой, не рассуждающий меч, на совести которого лежало уже больше сотни убийств, преподал стрелкам уроки правильного воспитания.


   Оставшись один, без надзора линейного персонала, вечно чешущего нос и криво смотрящего Родригеса, Верн Дурсль стал практически хозяином штаба. Ему все доверяют, включая президента, а, значит, никаких претензий к нему быть не может. Купленный в прошлом году GPS-навигатор, одна из возглавляющих ТОП и, соответственно, самых дорогих моделей, постоянно был при нем, как неотъемлемый инструмент. Морской котик любил, когда окружение отдавало современным хай-теком. Это напоминало ему о забавном племяннике, с которым он раньше часто поигрывал в компьютер и припеваючи проводил время. Также у подхалима, замаскированного под преданного ОПБ-шника, имелось при себе четыре мобильника, три из которых почти не использовались и были с просроченными сим-картами, а один, самый старый и некрасивый на вид, содержал объемную телефонную книжку (по несколько номеров на одно имя) и всегда проходил мимо
внимания, за что и был любим своим изобретательным хитрым владельцем.
   - Але! – Верну вдруг позвонили. Боец приложил сотовый к уху, - Я так понял, это из управления? - абонент не спешил отзываться, но через двадцать секунд из трубки все же донесся грубый мужской голос.
   - Повелитель сказал, нужно убрать всех потенциальных мощных противников. Всех, пользующихся авторитетным положением в обществе, обладающих связями, имеющих политический и финансовый вес, а также доступ к государственным ресурсам. И это ответственное задание мы поручаем тебе.
   - Так-с, так-с, погодите, мне нужно прийти в себя – занервничал котик, хотя в душе давно предчувствовал, что когда-нибудь Повелители Смерти с него жестко спросят за свои милости и заставят ввязаться в авантюру, - Просто вы звякнули очень неожиданно…
   - Приходи, только недолго. И имей в виду, новичок, данную работу нужно выполнить на приемлемом уровне качества. Выполнить чисто. Так, чтобы все выглядело как серия самоубийств или несчастных случаев. Обгадишься – не простим, найдем, где бы ни прятался. Ясно?
   - Ясно, конец связи…

   Сунув трубу обратно в карман брюк, Верн Дурсль набрал полный рот воздуха, надул щеки и, "катая" воздух, стал перемещать его последовательно под верхнюю и нижнюю губу, от одной щеки к другой.
   “В ордене считают, я – любимчик шишек. Но это бредятина полнейшая. Единственный из тех, кого я знаю, и кто хоть как-то связан с политикой… СТОП. Под эти критерии идеально подходит Родригес. И мне кажется, что придется еще с ним немного выпить и потусить, чтобы в процессе выведать, где находится его дом, а там уже выполнить… приказ” – вспомнив про спившегося командира, систематично посасывающего виски, двуличный подлец ощутил себя гением преступности и сунул руку во внутренний карман стильной куртки стального цвета, вытащил уже другой телефон. На этот раз, чтобы поиграть на нем в гоночки.


   Мэлори смотрела на корпус разбитого катера и недовольно качала головой, доказывая Ханку, что, будь её бой-френд чуточку смышленее, не стал бы губить единственное имеющееся у них средство водного передвижения, а придумал бы что-нибудь получше. Сам же любитель лихачества провалялся на песке целых… восемь минут с небольшим. Когда настроение чуть-чуть нормализовалась, когда дыхание и ритм сердца уже не советовали лежать без движения, мутант проверил и перепроверил свое снаряжение.
Убедившись, что он ни хрена не выронил во время безумного прыжка с помощью двух-трех точных вопросов, дочь Фатума прокомментировала поездку на катере:
   - Такого в моей жизни ещё не было! Эмоции захлёстывают! Единственное, немного смутило, как все же легко ты воспламеняешься и буквально выходишь из кожи. Если бы я не привыкла, то, наверное бы, испугалась…
   Пока долгожительница распутывала пальцами свою насквозь промокшую шевелюру, её собеседник нашел что ответить, вытерев клинок меча пучком травы и вложив его обратно в ножны:
   - Я - воспламеняюсь? И это говорит мне маньячка, которая пырнула парня ножом в живот за то, что тот на неё пялился? Или что вы там не поделили, признавайся…
  - Да какой он парень, брось! – Мэлори опять зашевелила ртом так, будто зажевала мятную жвачку, - Нормальный такой мужлан был...
   - Истина познается в сравнении –  наемник комично поморщился, и продолжил тараторить, заканчивая возню с инвентарем, - Так вот, по сравнению с тобой убитый вообще крохотный малыш. Ему же не сто сорок пять…
   Не находя веских предлогов для спора, Мэлори оправдательно улыбнулась:
   - Ну, и я еще сравнительно очень и очень молода. Кого-то угораздило преодолеть рубеж в тысячелетие…

   В нескольких метрах от них находилась тропинка, ведущая вглубь острова. Парочка принялась лихорадочно соображать, как они не сумели заметить её, когда еще были на катере. Вероятнее всего, трудно заметить что-то полезное и выводящее из тупика, когда образуется прямая угроза жизни. «Особа в красном» попросила товарища сосредоточиться на их задании, ну, и не отсиживаться подолгу на каждом бережочке, аргументируя решительностью злобного папаши спровоцировать новый очаг в ближайшее время.
   - Так и будем здесь торчать? Или ты уже заканчиваешь?
   - Заканчиваю… - Ханк убрал охотничий нож из дамасской стали в карман боевой безрукавки после того, как немного поточил его о камень, - Все, пошли…


   Прошаренный в области подлянок и лжи, Верн Дурсль скинул трогательную SMS на телефон Родригеса с просьбой простить за двухнедельное отсутствие и не дуться. Разумеется, предатель (из каких на девяносто процентов состояло злосчастное спецподразделение) сочинил усыпительную историю про возникновение новых комплексов, про внезапно всплывшие в памяти, как огромный неповоротливый пузырь воздуха, эмоциональные угрозы со стороны родителей и обещания жирной тетушки Молли запереть в чулане за непослушание. Естественное дело, испанец растрогался, чего и стоило ждать от душевно сломленного вояки, посочувствовал и назначил встречу на полдесятого, в том же баре.
   - Где тебя черти носили всю последнюю неделю, щенок этакий? Я тут совсем уже схожу с ума, вечно один и никому не нужен, как будто на меня все насрали… - сегодня выполняющий обязанности исполнительного директора ОПБ выглядел хуже, чем обычно, хотя и в прошлые разы выглядел дерьмово. Было заметно невооруженным глазом, что человек загибается, тонет, что нуждается в хорошем наркологе и медико-социальной реабилитации.
   - Прости меня, брат, у меня, веришь или нет, похожая хрень! Родители не дают покоя даже после смерти! Это… это ужас! Это крах, это предел! Я… я не знаю, что делать, чтобы не слышать их обвинения перед сном! Вербальные глюки - штука довольно интересная. Но редко от таких голосов можно услышать что-то приятное, поймите… - Дурсль не определился до конца, как обращаться к собутыльнику, на ТЫ или на ВЫ. Но Командиру, который раньше вечно поправлял собеседников, если те тыкали, нынче было глубочайше чихать.
   - Один вывод, жизнь – дерьмо! – поднося стакан ко рту, испанец смело разбрасывался самыми мощными и грубыми тезисами без чувства, что перегибает палку, - И все на этом… - после каждого жеста отчаяния он брался за сигарку.

   Дурсль решил, что самая пора переходить к осуществлению преступного замысла:
   - Слушайте, как насчет смены обстановки? Есть шикарная идея совместного времяпровождения, я могу вызвать знакомых тусовщиц и организовать домашнюю вечеринку. Основная проблемка кризиса среднего возраста у мужчин заключается в том, что в их возрасте накладываются сразу два перелома – биологический и социальный – выступив в роли психолога, член команды SEAL заказал им по стакану портвейна, но предупредил, что эта подачка последняя, - Только вот у меня дома повеселиться не выйдет. Призраки родителей не дадут мне расслабиться. Так что придется ехать к вам, если, конечно, у вас нет привидений!
   Жалкий хронолыга, каким стал некогда обладавший крепостью духа Тейлор Родригес, упершись носом в рукав, зарыдал, но неожиданно быстро оправился, чтобы ответить своему подчиненному:
   - Готовься к поражению, салага. Я отберу у тебя всех чик за десять секунд – и даже как-то подвозбудился.


   Спустя сутки. Лос-анджелесская окраина…
   Личная “резиденция” Командира, о которой никто не знал, включая Фрэнсиса Бэкона, с красивым видом на Лос-Анджелес, возвышалась на холмах.
   Приглашенный моментально получил неограниченный доступ к пользованию холодильником, пятидесяти дюймовым LED-телевизором, стоявшим в просторной гостиной-столовой с панорамными окнами, навороченной душевой кабиной с функцией турецкой бани.

   Родригес оказался не в пример радушным и гостеприимным. Замечаний и предупреждений от него никаких не поступало весь первый час, за исключением, разве что просьбы не заходить в комнату к его пожилой мачехе, которая, по словам хозяина, очень скверно чувствовала и почти не говорила. Дурсль сказал:
   - Хорошо-хорошо, ноу проблем. Я вообще рад узнать, что у моих друзей есть любимые родители, пускай и неродные. Вот бы мне таких…

   До сих пор не появлялось предпосылок чудовищной беды или неприятности, просто Тейлор устал, потому что, во-первых, очень много выпил с утра, ну, а во-вторых, нисколечко не выспался. Зная, что дружба может обернуться враждой в зависимости от степени искренности, директор ОПБ всегда держал друзей близко, а врагов еще ближе, и только с недавнего времени стал жестко изменять своим принципам.
   - Когда твои подруги придут уже? – спросил Родригес гостя, заметив, что тот даже не держит в руках мобильник в ожидании звонка, как раньше, и вообще ничего не делает для устройства обещанной встречи для развлечения и отдыха, - Ну?

   “Главное, не падать духом, и все получится” – подумал убийца, наставив пистолет в сторону босса:
   - Простите меня, пожалуйста, за мой фарисейский тартюфизм, с которым я каждое утро последнего месяца тренировался перед зеркалом. Выбить вас из игры блефом было бы проблематично, поэтому я выберу прямой грубый метод!
   У остолбеневшего испанца голова пошла кругалем, его колени подогнулись и едва не сломались. В глазах сверкнул сначала ужас, затем… гнев. Нужно было вот этот самый мужицкий гнев, эти внутренние “ресурсы” использовать строго по назначению, не тратя на пафос, на выяснения, и после избиения скользкого проходимца провести хоть какую-нибудь работу над собой.
   - Мне угрожали стволом не единожды. И каждый раз угрожающие либо лизали мой зад, убеждаясь, насколько они были глупы, либо, еще круче, стреляли сами в себя от переполняющего чувства безвыходности!
   Агентишка смерил Командира оценочным взглядом и уравновешенно покачал головой.
   - Не переживайте, это последний раз, когда в вас тычут дулом – его цель вытащила руки из карманов штанов, закатанных по колено как шорты, и сжала руки в кулак, - И вообще последний раз, когда с вами что-то происходит. Понимаю, может, это и не самый приятный финал, но быстро сдохнуть всяко лучше, чем травить себя табаком и дешевым алкоголем чаще среднего!

   Не зная, как выкроить секунду, чтобы оспорить данное заявление, Тейлор, не потерявший остроты ума, находчивости и проницательной способности замечать подозрительности в поведении подчиненных, разжал правую ладонь. Пистолетная обойма, тайно изъятая им во время вчерашнего буханья, отправилась в мусорное ведро вместе с патронами.
   - Удивлен таким поворотом, гаденыш?
   “Вот сука” – Дурсль машинально бросился проверять свое оружие, и когда убедился, что шеф его не обманывает, был тут же нейтрализован. Удар в челюсть потребовал от собственника престижной виллы кошачьей быстроты, точности, правильной траектории и крепко сжатого кулачищи.

   Чтобы по-оперативному привести обманщика в чувства, испанец набрал целую горячую ванну и погрузил нерадивого лицом в воду. Продержал так чуть менее десяти секунд, надавливая на макушку, и, упёршись одним коленом на позвоночник, с силой потянул за волосы на себя:
   - Итак, слушай, не перебивая, говна кусок! Чтобы выбраться из моего гнезда полуживым, тебе придется сдать нанимателя, а потом, как мне видится, кто-то доделает то, что я так успешно начал!
   Красная, как переспелый помидор, ошпаренная физиономия с расцарапанным носом спазматически дергалась и, казалось, собиралась взорваться:
   - Нет уж, не скажу. Лучше вы убейте меня, лучше вы, а иначе мои родители несчастные восстанут и…
   Команд решил повторить урок, уродуя прелестное, пропорциональное личико тюленя (еще одно название морских спецназовцев).


   Возясь в ванной с моложавым “бараном”, Родригес еле услышал, как кто-то вошел в дом и остановился, предположительно, в ближайшем к ним коридоре.
   “Еще один? Ничего, я со всеми разберусь - испанец осторожно открыл пальцами дверь, избегая малейшего скрипа, прижался к кафельной плитке и медленно выглянул, - Хм, никого. Видимо, надо срочно завязывать пить, а то забываю как о поддержании субординации в строю, так и о безопасности собственной задницы”

   Думая, что в нынешнем состоянии Дурсль никуда не ускользнет и у них еще будет предостаточно времени для выяснений, исполнительный директор ОПБ выскочил из ванной комнаты и осмотрелся с плотоядной бдительностью. Что-то, что пока скрывалось в тени, не выдавая своего присутствия, и играло роль наблюдателя, заставило сына известного военного летчика, разбившегося во время испытаний самодельного летательного аппарата, схватить короткоствол.
   “Не прячься. Кем бы ты ни был, меня не проведешь. Я знаю, что мы не одни здесь”

   Злоумышленник будто прочел мысли испанца и показался на другом конце гостиной, стоя возле фуршетного стола, накрытого темной узорчатой скатертью. Высокий, крепкий мужчина с короткой светло-русой бородой смотрел на хозяина и двигал ртом, то ли молясь, то ли собираясь произнести нечто эпичное.
   Родригес ослаб от сущей неожиданности и, с трудом сглатывая слюну, спросил Ханка:
   - Ты убил ни в чем неповинных, хороших ребят, несших службу на своем посту, и теперь пришел за мной?
   Незванник придирчиво осмотрел скатерть, и обнаружил на ней жирные пятна, затем снова повернулся к спросившему, для ответа:
   - Я говорил уже вам, что не хочу жить, когда вы явились в Симендиан, чтобы меня выпустить, чтобы я вам помогал? Я не просил меня создавать, как и не просил утаивать от меня ту неприятную информацию, напрямую касавшуюся моих печальных родов…

   - А этот с тобой? Вы заодно…?
   - Кто этот? О ком вы?
   - Забей…

   Продолжая держать мутанта на мушке, напряженный собеседник подошел к шкафчику, сунул руку внутрь, достал толстый фотоальбом и швырнул на пол.
   - Глянь ради интереса. Это - фотоснимки, сделанные около десятилетия назад.
   Постепенно забывая о своей ненависти к нему, Ханк сказал:
   - Ладно… - и нагнулся, чтобы поднять нарочно уроненный альбом.

   Его глазам предстала серия последовательных фрагментов-эпизодов из жизни ОПБ-шников, погибших от его руки, среди которых числились высококлассный инженер-проектировщик Роберто Гиннесс; Альбина Сафарова, искусная разведчица мастерица боевых искусств, обладающая железной волей, и Владимир Парошин, вступивший в отряд по её рекомендации. На фотках все, кто нынче были мертвы, улыбались, и, не подозревая, какие невосполнимые потери их ждут, казались неподдельно счастливыми, их эмоции, переданные одним щелчком фотокамеры, могли растопить сердце любого подонка.
   Добравшись до семейного снимка Парошиных, созданного ровно через месяц после рождения ребенка, наемник ткнул пальцем в это фото:
   - Вы, конечно, не обязаны мне верить, я тварь и все такое, но вот лично его я не трогал.

   Родригес застыл, скованный нерешительностью, и долго стоял на одном месте, ничего не предпринимая. Командира “вернули к жизни” послышавшиеся за спиной
торопливые шаги, постепенно перешедшие на бег. В мгновение ока он оценил обстановку, сообразив все последствия и проникнув в существо происходящего, мозги изволили встрепенуться, сердечный ритм запульсировал и маска спокойствия слезла с лица.
   “Мама в опасности”
   - Помоги мне! – внезапно разъярившийся любитель пивных баров закричал на весь дом со слюнными брызгами и выкатившимися на пределе дыхания глазами, призывая мутанта к содействию, - Он же сейчас убьет её! Побежали, живо!
   - Кого? – Ханк автоматом выронил альбом и побежал вдогонку за удаляющимся Тейлором. О том, что в доме находится кто-то еще, ему стало известно лишь сейчас.
   “???????????????”


   В комнате, где под капельницей лежала державшаяся из последних сил девяностолетняя старушонка, стоял Верн Дурсль. Подонок отрицательно мотал головой, водил пукалкой из стороны в сторону и издевательски посмеивался. Сгорбленный, деформированный нос миссис Родригес уже почернел и малость припух от частых грубых прикосновений пистолетного дула.
   Мутант с Командиром одновременно ударили в дверь плечами и с шумом ворвались. Вопросительные взгляды обоих врезались в подонка. Лидер ОПБ, который никогда не шел на компромиссы с преступниками, был вынужден просить:
   - Убери от неё свою игрушку и давай поговорим как мужчины! Расскажешь, кто тебя заставляет это делать, и будешь отпущен. При должном сотрудничестве, может, получишь защиту!
   Ханк надеялся, переговорщики разрешат конфликт миром и все уляжется.
   - Нетушки, так дела не пойдут! – фатуммен наполнился дьявольской храбростью, граничившей с агрессивным безрассудством, истерией и гневом, - Я - приближенный самого бога, и сейчас выполняю его священную волю!

   Смотрельщики терлись у двери, бездействуя, но в следующие несколько мгновений произошел трагический сдвиг, все смешавший в кучу: два прикосновения пальца к спусковому крючку - два глухих выстрела - две выпущенные пули – два старушечьих вздоха – две дырки на белой пижаме старушки. Всего по два.
   Тейлор не успел очень сильно разозлиться, не успел всплакнуть.
   - Ладно, меня ждут неотложные ассенизационные работы - убийца пожилой женщины, заранее обливший входную часть комнаты машинным керосином, оттренированным движением зажег спичку и учинил лютое пожарище.

   Тела врагов охватило всепоглощающее пламя, языки сами знаете чего резали больнее ножей. Бьющийся в “предмогильной” агонии хозяин попытался пройти вперед, намереваясь достать (бывшего) подчиненного и навалиться на него, чтобы тот горел вместе с ними. Но визгливый звон развалившегося кроватного каркаса вкупе со скрежетом оконной рамы, прозвучавшим мигом позднее, стерли последнюю честную надежду.
   Дурсль не забыл о прощальной фразе и, прежде чем совершить “героический” прыжок в бассейн, проголосил на всю виллу:
   - Не удивляйтесь так, грешников вечно предавали огню, а всякий, кто смеет идти против всевышнего – грешник!


   …Огонь, кто бы что ни говорил, самая жестокая стихия, никого не щадящая. Пламя накрыло командира Родригеса с головой, а вскоре добралось и до его застреленной мачехи. Ханк, не убивавший Тейлора, но чувствовавший себя убийцей, прыгнул в окно вслед за Дурслем!

   Попытки догнать подлюку и призвать к ответственности не увенчались успехом. Преступник скрылся на угнанном автомобиле собутыльника и помахал мутанту рукой, чего тот, находясь уже очень далеко от машины, не смог заметить…


   Огороженные сетью, вскопанные участки земли скрывали под собой трупы
зарезанных онколо. Проведение данного обряда, пусть и выглядело слишком формально и неубедительно, осмыслило многие серьезнейшие переживания воина без страха: если ты столкнулся с ситуацией, когда убийство - единственный выход, поступи так, как считаешь нужным, как велит сердце, и не ленись показывать жалость.

   “Если меня когда-нибудь спросят «как ты считаешь, кто виноват в смерти лучшего американского шпиона», то отвечу «ну, разумеется, я, кто же еще». И правда, кто еще может пустить пулю в дряхлую испанку, заживо сжечь её сына, спалить дом и подло свалить?
   Не может ребенок, рожденный неёстественным путем, быть абсолютно нормальным, а я… я повзрослел почти сразу. Я толком не успел побыть маленьким”

   Гигантские стены, окружающие индустриальный мирок острова, защищали смертельную продукцию от неблагоприятных воздействий. Ангароподобные здания среднего размера, обклеенные афишными вывесками, информация на которых давно устарела - первое, что бросилось в глаза путешественников. Ханк и Мэлори увидели перед собой самый настоящий отлично охраняемый производственный центр. Войти внутрь им помог незаменимый талант наемника находить персон с нужными ключ-картами. Так как стену заслоняли ограждения под электрическим напряжением, протяжённостью в несколько километров, а лезть наверх очень высоко, оставался один очевидный вариант – искать хранителя “магических” врат.

   Сторож поднял уродливую голову и оскалился в жуткой ухмылке, демонстрируя треугольные зубы, вскоре попавшие под раздачу: Ханк накинулся на фрика в желтенькой, жаркой для весны куртке, схватил за обсыпанную прыщиками шею, двинул ему ногой в низ живота и, словно тряпичную куклу, швырнул головой о стену дома. Затем подошел к слабаку, присел рядом и принялся обшаривать карманы. Из одного ходок достал зажигалку…
   “Мало ли понадобится, да и разве больному на пятом стадии рака не пофиг? – из другого – мобильный телефон с пострадавшим от удара дисплейчиком. Порывшись подольше, он нашел, что искал - портативное устройство для отпирания двери с электронным замком, выполненное в виде магнитной карточки, - А это по праву нам принадлежало”

   Вторым открытием для Ханка и Мэлори после псевдоангаров было сооружение неясного назначения в некоторым отдалении справа, на первый взгляд напоминавшее наземный бункер времен Второй мировой, но имевшее больше скелетов, чем нарнийское многомирие Клайва Стейплза Льюиса. Оказавшись достаточно рисковой, чтобы родить мысль проверить, кто внутри, очаровательница посмела пойти наперекор мнению возлюбленного и быстрыми шагами устремилась к данной постройке.


   Псевдобункер.
   Стену, что располагалась справа от входной двери, украшали приклеенные изолентой черно-белые фотографии советских и американских лидеров, от Сталина до Кеннеди.
Рядом с информативной стеной стояли многополочные шкафы разномастных конфигураций и цветовых решений, совсем не вписывающиеся в антураж, почти идеально передававший военное время (очередное доказательство одержимости Генриха Фатума идеей уничтожения США).
   Посреди помещения находился столик, на котором без дела лежал старый, возможно, нерабочий патефон и в творческом беспорядке валялись разбросанные игральные карты. Не беря в расчет умственный регресс ввиду болезни и резкое падение интереса к культурным ценностям (тоже в виду болезни), некоторые распутные пристрастья не вышли из списка привычек безвольных лизоблюдов Фатума.

   Брюнетка приложила три пальца ко рту с безмолвным вопросом, разделенным на несколько частей:
   “Какой ужас. Кто бы мог допустить, эти люди почти мертвы, но до сих пор практикуют картишки? Интересно, у них вообще получается думать? Или бедняги просто держат карты и швыряют на стол, не соблюдая ни правил, ни элементарной последовательности ходов?”
   Призывая только что зашедшего Ханка помолчать, она оставила пальцы у рта. Частые покачивания головой - способ успокоиться, а в её случае это было необходимостью для дальнейшего прохождения кругов Данте…

   В другой секции бункера властвовала такая же дремотная спокойность, и никаких признаков чьего-то недоброго присутствия пока не появлялось. Разве что кем-то брошенная кепка безмятежно полеживала за зачем-то отодвинутым от стенки сломанным креслом. Когда уже стало можно говорить, когда пассия уже отошла от своего быстротечного стресса и была открыта для любых тем, наемник решил еще разок проверить искренность дражайшей попутчицы:
   - Как считаешь, я имею право не бояться того, что где-то в середине похода
наши пути разойдутся, тебе приестся мое общество, и ты возжелаешь вернуться к папане? Или озвученный вариант исключен, и все мои опасения от ненасытной любви?
   Поневоле затаив хамство, Мэлори опасалась собственной грубости и кое-какое реагирование, не являющееся ответом на первый и главный вопрос, поступило от неё лишь спустя минуту:
   - От дури…


   Выйдя на открытую местность, не отрывая взглядов от соседствующих строений, они стали учиться пользоваться биноклем, оснащенным дальномерной сеткой, оставленным им на память от радетельного сеньора Калиньи. Не спрашивая разрешения у протягивающего руки мутанта, дочь злодея вырвала у него бинокль и прижала к глазам, принялась нетерпеливо манипулировать окулярами, будто спешила на какое-то празднество.

   Вот что удалось ей разглядеть после мучительных попыток мало-мальски освоить прибор: типы впереди нерешительно топтались в двадцати метрах от них и что-то бормотали – слишком неразборчиво, если это вообще, конечно, были человеческие слова. Неблаговидная гопота, какой Мэл показались поселенцы острова, собиралась встречать своих собратьев, медленно спускающихся к ним с высокой металлической лестницы. Эти фрики имели массу поведенческих сходств с обезумевшими крестьянами, отличаясь от тех только прикидоном. Одежду островных часовых составляли не грязные сельские лохмотья, как у вы****ков (вы****ок - отвратительный, дурной человек) из говнистого Онколона, а разношерстные, в основном, поношенные, не новые наряды с некрасиво пришитыми элементами армейского комбинезона. В остальном это все такие же бледные, вонючие, тупые и полунемые зомбаки.
   “Как же забавненько. Мой ублюдочный папа тяготеет к общепризнанному творчеству мастеров Высокого Итальянского Возрождения, а сам штампует китч без намека на креатив и хотя бы поверхностную оригинальность”
   То, что Мэлори начала в мыслях, незаметно для себя продолжила вслух:
   - Напилил халтуры и возомнил себя творцом...
   - Ты о чем? – спросил стоящий рядом Ханки.
   - Да так, не обращай внимания…

   Беспристрастная охрана, неусыпно носящая бремя тяжелой службы, получила известие о смерти стража врат от двухметрового обезьяноподобного гидроцефала и разбежалась по разным частям рабочего цеха под открытым небом.
   Задумав сходить на разведку, чтобы узнать точное, или, скорее приблизительное число онкобольных на территории, воин без страха попросил подругу не идти за ним прямо сейчас, а засечь три минуты и немного подождать. Рукоять эргономичного дизайна, способствующего удобному и надежному хвату, изготовленная из титана и имевшая накладки из лучшего материала, неплохо выручала в бою, когда удобство ценилось очень высоко. Ханка по-настоящему, духовно привязался к мечу, за которым ухаживал много лет и который боялся потерять или увидеть безвозвратно сломанным.

   Перекаченный гидроцефальчик, таскавший тяжелые деревянные ящики, сделал опаньки, увидев незнакомую фигуру. Его непроизвольные кривлянья вызвали у иностранца на редкость противоречивые чувства: с одной стороны человека очень жалко, ведь подобные дефекты наружности никак не могли быть одним из последствий ракового заболевания, а значит, бедняга родился таким, с другой - было очень мерзко.
   “Как относится к таким к людям, если от их вида хочется блевать? Понимаю, они добрые, добрее многих внешне привлекательных и физиологически здоровых. Но, черт возьми… как???”

   Воспользовавшись тормознутостью увальня, Ханк молнией подлетел к тугодуму. Видя, как тот, корчась, с трудом пытается переварить происходящее, сказал ему:
   - Прости, малыш. Я не хочу, но мне придется – и, ухватившись руками за яйцевидную башку, резко повернул её на бок. Раздался хруст. Шея урода треснула до крови.
   “Прости…”

   Прошло сколько-то секунд и двухметровое телище рухнуло наземь неподалеку от открытого курятника. Других онколо не наблюдалось в самой близи. Разведчик тихо свистнул подруге и стал подумывать насчет того, чтобы подняться по лестнице. Мэлори, не претендовавшая на звание “мозг операции”, склонила голову с небывалой покорностью. Ею на краткий миг овладело восхитительное чувство, что наконец-то попался сильный мужчина, способность влиять на людей так, чтобы побуждать их работать в направлении достижения целей без крайностей и тирании.


   Поднявшись, путешественники услышали чьи-то отдаленные споры, и не ошиблись – у вторых ворот столпилась куча слуг, стрелков и военных. Все они кричали и что-то выясняли энергично. Поведение участников деловой беседы было близко к поведению здоровых людей, не онколо.
   Ханк попросил у помощницы одолжить бинокль, однако та отказала, из-за чего ему пришлось вырвать у неё прибор дальнего видения из рук силой и предупредить:
   - В следующий раз не смей так поступать, ясно? Пора уже отвыкать от дурных замашек и этого образа важной леди. Если в замке такое порой прокатывало, то не жди, что прокатит и здесь…
   Это отчитывание лилось с уст наемника столь длительно, что у Мэл решительно не хватало терпения:
   - Перестань!
   Их руготня доходила до виртуозности, когда они, скандальствующие с особым задором, входили во вкус. Но перебраниваться долго не пришлось, вскоре их взгляды отвлеклись друг от друга и уставились на пару припарковавшихся у кирпичного домишки внедорожников, разукрашенных в военный коричнево-зеленый цвет.

   Мутант поймал себя на мысли, что уже видел точно такие же машины и раньше…

   Груженый вооруженными солдатами джип, остановившийся рядом с местом огнестрельной перепалки, попал в поле зрения метнувшегося в ту сторону Ханка.
Почувствовав опасность, военные запуляли наугад, ибо кошачья ловкость делала атакующего недосягаемым для большинства охотничьих и автоматных прицелов.
   - Видите ублюдка? – открыл рот один из стрелявших, - Я не… - и, увидев выходящий из груди коллеги нож (или меч, было неясно), закричал, - А-а-а-а-а-а-а-а! – позже то же лезвие, что проткнуло его друга, расправилось и с ним, обезглавив.

   - Точно-точно, это те же ребята, которых мы мочили вместе с Базилем. Только не совсем те, а другие.
   - Ты о чем?
   - Да так, не обращай внимания…
   До Мэлори вдруг дошло, что этот ответ возлюбленного, в точности повторяющий её ответ – его маленькая месть, и ругнулась в уме:
   “Сволочь”

   Ханк слышал, о чем судачили нанятые вояжки, и ему почти сразу не понравились их обсуждения, посвященные обеспечению безопасной перевозки монстров в Онколон для каких-то игрищ, что-то вроде кровавого спорта...
   Парень с незажившими маленькими ожогами, разбросанными по всему гладкобритому фэйсу, показался наблюдателю чертовски знакомым, будто он сталкивался с данным типком прежде, и это тоже не оказалось иллюзией - в десяти метрах от них стоял живой и невредимый (не считая ожогов) убийца Тейлора Родригеса и его матери Верн Дурсль.

   Ханк с внезапным остервенением ударил себя кулаком в лоб:
   - Теперь все понятно, все складывается…
   Мэлори попросила:
   - Не издевайся, любимый. Скажи, в чем дело? Я же вижу, что ты обеспокоен чем-то серьезным…

   Память бежала впереди вспоминателя…

   - Нетушки, так дела не пойдут! – фатуммен наполнился дьявольской храбростью, граничившей с агрессивным безрассудством, истерией и гневом, - Я - приближенный самого бога, и сейчас выполняю его священную волю!

   “Кто еще может считать Фатума богом, кроме его гнусавых щеночков?”

   - Сейчас лучше помолчи. Я вовсе не тренирую в тебе порядочную, тактичную и не высокомерную бабу, как ты, надеюсь, не подумала, а пытаюсь вслушаться.
   - Ну, все-все, молчу...


   Меж тем Дурсль подходит к каждому и каждому говорил:
   - Мои родители меня постоянно позорили и ущемляли. Но смотрите, как высоко я поднялся! Стал приближенным или, точнее, привилегированным! Мне даже не пришлось сосаться с Онколото, чтобы завоевать доверие нашего повелителя! – его зрачки, расширенные из-за недавнего употребления наркотического стимулятора, искрили безумием и намеками на духовную трансформацию из прожигателя жизни в воображаемого властелина мира, - И вы тоже, вы тоже так поднимитесь, если будете стараться!

   - Ууууух! – лицо подонка искажалось ухмылкой, и он неистово махал руками, привлекая внимание и здоровых, и больных, которых первые держали на прицеле, - Это превосходно, парни! Просто превосходно!

   Утратив интерес к прослушиванию бесящих хохотушек несносного ублюдка, Ханк сильно вздохнул, и, повернувшись к дорогой сердцу Мэлори, ласково заглянул в её карие очи, в тот же миг потемневшие. Опираясь на металлические грубые перила, стоять было весьма неудобно, но их, увлеченных непрерывным глядением друг на друга, мало что могло не устроить.

   - Так! Здесь наша земля, все запомнили? И как только заподозрите чье-то нежелательное присутствие, не опасайтесь быть обруганными за лишнюю шумиху, бросайте на поиски чужих все силы острова! Я получил сообщение от повелителя с тревожным подтекстом! – Дурсль заливался криком, устраивая подобие камеди-стендапа и подмигивания в сторону прозападной поп-культуры, хотя коллеги, стоявшие в метре от него, слышали бы и полушепот, - И великий сказал мне однажды, что сплочение – путь к исцелению! Что люди обязательно должны действовать по принципу коллективного разума, как это всегда делают, например, те же насекомые, те же рабочие-муравьи пашут днями!


   Мэлори все слышала и… была в шоке.
   - Я всегда знала, мой отец - отменный манипулятор, но чтобы уметь ТАК промывать мозги, нужно обладать даром убеждения!
   Ни с того, ни с сего Ханк спросил:
   - Как тебе крик души маленького мальчика, мм? – и пронаблюдал за её мимичной реакцией, - Хотела бы оказаться на его месте и вещать такую же чушь?
   Ответ прозвучал категорично и очень в манере английской аристократки.
   - Смерть не хуже...


   - Парни, не будьте лентяями! Чисто ради профилактики пройдитесь, погуляйте… - сделав глоток из серебряной фляги, бесноватый Верн Дурсль перестал махать руками и громко зарявкал. Чудовище, сидевшее в нем, начало метаться, нетерпеливо затопало, - А ну, прочесать территорию! Оцепить завод! Искать посторонних! - чутье подсказывало ему, совсем скоро произойдет нечто экстренное и нужно готовиться к неприятностям до их возникновения.
   Отбив у бойцов всякое желание стоять на месте и ничего не делать, фатуммен и по совместительству агент ОПБ уставился на здание с вывеской, на которой крупными буквами было написано Grand Corporation, и вошел внутрь.


   Запись мертвого онколога – 20
   Сегодня утром сбылись и мои худшие опасения – Доктор Фатум узнал о моей личной жизни, все то, что я усердно утаивал, стало известно и доступно секте. Но, разумеется, я не могу и не имею права подозревать Генриха в плохом умысле, а значит, с моей женой и уже подросшей малышкой все будет хорошо. Мне нужно просто продолжать безоговорочно выполнять указания господина и запастись терпением, ибо любое послушание окупается, и мы должны это помнить. Генрих, в свою очередь, тоже поделился стратегиями, секретами и хитростями, немного рассказал о своем статусе лидера в продвижении генной терапии, о генетических исследованиях, проходивших на острове, расположенном неподалеку от замка, на который можно попасть, усевшись на лодку, или, еще лучше, с помощью катера. За период общения с Генрихом я зарекомендовал себя как честный, добросовестный и преданный союзник, завоевал толику восхищения и, главное, смог показать себя заинтересованным инициативным естествоиспытателем, каким меня, скорее всего, и хотели воспринимать.
   Пройдя несколько проверок на верность, несколько вводных интеллектуальных и морально нравственных испытаний, я подписался на незабываемую экскурсию на остров. К счастью, мрачные прогнозы оправдались. Почему к счастью? Потому что теперь у меня получится уделять больше времени на пассивное бумагомарательство, на письменное размусоливание догматических повреждений ума современных христиашек-католиков.
   1 - первое, что я приметил для себя после того, как провел около двух суток на охраняемой территории острова, это смешная попытка здоровых просвещенных ужиться на одном объекте с больными. При мне произошло несколько трагических инцидентов, когда онколо нападали на военных с колющими и режущими предметами. Хоть никто и не умер, по крайней мере, при мне, травмы были, и причем неприятные. Вообще, что за идиотизм? Полное удовлетворение потребностей диких животных в неволе никогда не приводило к благополучному исходу. Или Фатум приказал не помещать онколо в клетки, чтобы его слуги трудились усерднее под страхом дисциплинарного наказания в виде мордобитья с этими недолюдьми, с этими собаками? Я так и не понял, если честно, да и, кажется, не очень хочу понимать…
   2 – Впрочем, были находки и удивительнее онколо, которых я уже сто раз видел. Одна из таких - логотип коррумпированной корпорации, повстречавшийся мне аж четырежды. Совпадение? Думаю, нет. Видимо, даже после смерти Лэтс Гранд продолжает нас “радовать”, хотя по причине своего доказанного статуса мертвеца уже ни в чем не участвует напрямую. Но теперь после того, что я нашел и узнал, не осталось сомнений, что производственная деятельность компании Гранда прекратилась только в документах, не отражающих действительности. И я с чувством дискомфортного покалывания вынужден констатировать, что мониторинг эффективности работы правоохранительных органов превратился в коррупционный механизм. Видимо, мало избавиться от управляющих компаний, когда все иные детали по-прежнему идеально функционируют, а всех не посадишь, и этим коррупция похожа на раковую опухоль: если сделать операцию – повысится риск метастазирования в другие органы, и тогда мы уже не сможем знать, куда нужно ударить лазером в ходе лучевой терапии.
   3 - чтобы допустить теорию о деятельности Повелителей Смерти внутри Corporation, мне хватило Паразита, а сегодня мои предположения только укрепились. Боюсь, такими темпами они скоро захватят все индустриальные и дистрибуционные системы, просочатся во все сферы, тесно связанные с ростом интеллекта. А что это значит? Что, возможно, совсем скоро цивилизация станет одной большой сектой!


   Верн Дурсль с винтовкой на плечах и крепко-накрепко сжатыми зубами прошел по запачканному грязью коридору сквозь тяжелый поток жара, исходившего от крематориальной печи, куда парни в халатах кидали трупы онколо, вырезанные опухоли, органы, гной и прочую дрянь. В такие моменты подонок закрывал лицо, чтобы жар не успел его доконать до окончания разговорных подытоживаний.
   - Знаете, чем ужасен паралич? – Дурсль подошел к низкорослому докторишке-очкарику, проверявшему список новопоступивших больных и начал напыщенно высказываться, - Тем, что парализованные, как правило, не разучиваются бояться. В момент опасности инстинкт сражения и побега запущен, но естественного завершения в виде реальной физической активности нет.
   Врач никак не прокомментировал его циничную мыслишку, быстро перейдя к делу в несколько странном и осторожном тоне:
   - Думаю, вы явились не ради саркастичного злорадства. Число испытуемых, не переживших связи с Онколото, растет почти с каждым днем. До сих пор я и мои коллеги в некотором шоке от итогового результата. Все намного дряннее, чем мы думали… - он поводил пухлым пальчиком по внушительной блестящей плеши, занимавшей всю переднюю часть черепа, и вкратце описал статистику производственных потерь, - Еженедельно умирает чуть менее десяти человек, большую часть из них составляют приезжие, а местных уже почти не осталось. Все, что есть, бродит снаружи…
   Дослушав отчет до конца, Дурсль недовольно вздохнул, но не стал угрожать трафаретными обещаниями прикрыть лавочку и стращать вавилонскими карами. Вместо привычного развязного моветона фатуммен проявил обворожительную снисходительность к затравленным ученым:
   - Работайте, и не забывайте, послушание окупится…


   Все, кто проводил время на острове, имевшие разум, волю, память, не могли выкинуть из головы предсмертные брюзжания Джеффри Стернса, скончавшегося в прошлом месяце
от травм, нанесенных неизвестно кем и когда. Умирая то ли от заражения, то ли от аномально сильной потери крови, сотрудник стал велегласно повторять один и тот же бессмысленный бред по несколько раз в минуту, нелепицу, не имеющую ничего общего с реальностью:
   “Дочь забирает меня во тьму. Малышка тянет меня за собой. Моя родная, моя милая Сэнди, излечившаяся, как и все её сверстницы, должна скоро приехать домой и вернуться к прежней жизни. О, нет. Где Сэнди? Где её сверстницы? Где дом? Где её прежняя жизнь, оставшаяся за пределами проклятого хосписа? Что эти ублюдки сделали с Сэнди???” - проорав так пятнадцать минут, Джеффри умер на глазах у лучших друзей с открытыми глазами и безвольно распахнутым ртом, словно вместе с заключительным вздохом с его губ вылетел последний душераздирающий выкрик. Упал впотьмах забытья.

   Что так напугало бедного отца, недавно потерявшего родную и единственную дочь, до сих пор оставалось под вопросом. Одно можно было утверждать совершенно точно - отсутствие попыток боссов докопаться до сути и узнать об истинных причинах столь трагичного итога жизни мистера Стернса исходит не от их нежелания, а от их позиции.
Один человечишка ничего не стоит в эпоху прогресса, коллективный разум – вот, до чего должна дойти планета, все страны и все континенты.

   - Ладно, я не зверь, я ведь простил вам непруху… - Верн Дурсль настырно продолжал допрашивать ученых, вспоминая все вопросы, которые планировал задать, - Скажите, вы рассортировали органы на важные и остальные? Справились хотя бы с такой мелочью, как комплектование?
   На данном фронте дела обстояли намного удачнее. Не обладатель лысого темени, а уже кое-кто другой провел фатуммена в комнату с испорченными трубами и битыми прямоугольными пластинами из обожжённой глины. Там, на полу, лежало семь черных полиэтиленовых пакетов, доверху наполненных вырезанными органами. Небольшие лужицы крови под ними, возможно, говорили о наличии дырок, или о неаккуратности тех, кто собирал.
   Пакеты складывались в цилиндрические ведра диаметром двадцать и двадцать пять сантиметров. На каждом из ведер была надпись, указывающая, в каком ведре какие опухоли лежат – меланома, саркома, лейкоз, лимфома, тератома, глиома, хориокарцинома.

   - Признаться честно, в голове так и не укладывается, неужели вы собираетесь оживлять все неоплазмы? – поинтересовался у Дурсля менее пугливый доктор Манн, долгое время укреплявший дух онколоармии (кучка натренированных бойлолов) с помощью разработанной им же дрессировочной практики.
   Фатуммен, которому требовалось знать все нюансы, прежде чем запускать новый серьезный конвейер, с напрягом посмотрел на профессора, после чего его взгляд заметался по комнате, как если бы он искал узкое продольное отверстие, сквозь которое реально протиснуться:
   - А что не так? Разве мы что-то упустили?
   - Да нет, все так. Все так, как и заказывали, но… - Манн взмахнул рукой, показывая двумя пальцами на ведра с мокрыми пакетами, - Куда вам столько клонов Найджела? Наш опыт говорит, чем меньше одновременно запущенных процессов, тем проще. Внутризаводской контроль - это основа надежности выпускаемой продукции. Да и не мне вам расписывать про кровожадность мутированных опухолей…
   Дурсль недобро прищурился:
   - Хотите сказать, что не справляетесь? – очень тихо спросил он, повысив голос лишь в конце фразы, - Может, пора убрать вашу команду трусов и организовать рекламу вакансий?
   Отвечая на эту слабо завуалированную угрозу, профессор выразил невозмутимую смелость:
   - Мы уже пуганые и этим нас не возьмешь – и поправил скатившиеся с переносицы очки, - Вы ошибаетесь, думая, что под страхом смерти мы будем работать активнее. Производительность труда достигается взаимопониманием.
   Любитель препираться, спорить и оспаривать, фатуммен прогнулся под весом
аргументов, предоставленных умным собеседником, и только тогда отвязался:
   - Хм, в таком случае не буду мешать – но осмелился заочно дать рекомендацию, - И все же найдите свободную минутку, покумекайте над расширением производства. Увеличить выпуск Онколото и, как вы говорите, клонов Найджела, которые, без всяких сомнений, будут незаменимыми машинами сухопутной войны, возможно лишь за счет увеличения применения всех видов ресурсов, всех видов рака…


   Закрапал дождь, которого давно надо было ожидать, судя по сереющему небу, и очередной сюрпризик в виде грозы также ожидался.
   - Похоже, дождь собьет большую часть листвы с деревьев... – заметила Мэлори, спрятавшись под козырьком кирпичного здания.

   Ханк быстрым шагом-полубегом прочесывал местность в поисках запасного входа в здание, куда двадцать минут назад зашли Дурсль и Ко. Он уже дважды наткнулся на надпись
Grand Corporation. Первый раз, смахивая с деревянных ящиков намокшую клеенчатую накидку, чтобы проверить, есть ли в них оружие, а второй раз – на стене дома в виде граффити.
   “Не будут же такое рисовать просто так”
   Буквы, построенные в ряд в знакомом ненавистном порядке, будто вернули наемника в прошлое, показали человека, который его сломал. Ханку горячо хотелось обрести беспамятство…

   СГНДРЛАЭТ         АЛРЭТСНДГ 
   ЭГАЛТДРСН         ЛАРТСЭГДН

   В голове менялись шепчущие комбинации, но буквы оставались те же.

   ДЛНАТРГЭС       …ЛЭТСГРАНД

   - Вот, кто причинил больше всего боли, вот кто меня сломал. Я привык думать, что этот человек мне помог. Я привык обманываться, вводить в заблуждение себя и всех окружающих!

   Мутант не знал, как лучше преподнести мучающую мысль о его невыясненном истинном предназначении:
   - Кто я? – спросил он, - Я знаю, у меня нет и никогда не было родителей, меня создали в лаборатории. Друзей тоже немного, только вы, а те, что были, мне больше не друзья, ведь я их предал.
   - Но не по прихоти. Меня ради! – поправил Гранд.
   - Так какова моя основная задача? Помогать вам готовить планету к почти полному уничтожению? К вечной службе смордам, или как вы их там называете…
   - Слушай, если это прогонит депрессию, то можешь без раздумий считать меня отцом. И не бери в голову, что тебя никто не вытаскивал из чрева. Неужели тебе, крутому наемнику, жилось бы легче, зная, что я трахнул какую-то смазливую итальянку с претензией на айкью и богатой историей школьных отношений, и ты бы появился в результате одноразового секса?
   - Но я бы тогда хотя бы считал себя человеком, не подумали?
   - Утомляешь, честное слово! Справься с застенчивостью. Она тебя портит!


   Ханк решил не ждать, пока завоет сигнализация охраняемого объекта, и в прыжке разбил камеру наблюдения. Временно избавиться от угрозы раскрытия помогли еще два действия: расправа с вышедшим посигаретить китайцем, смотревшим куда-то влево и вверх, и обезглавливание сторожевой псины, сдохшей без единого лая.
   “Но я могу быть лучше, чем меня хотели сделать. Могу не подчиняться, могу сам выбирать. Стоит только открыться кому-то, то я так начинаю гневаться, что тому, кому я открылся, достается пуще, чем мне в Сибири. И даже если я наполовину зверь, то, как и любой волк, превыше всего ценю свободу”

   Устранив пару конструктивных преград, воин без страха свободной рукой махнул Мэлори, приглашая к себе. Сообщники решили перейти к выполнению второй части плана, согласно которой именно женщина должна была проявить себя, воспользоваться обретенными самоуважением и независимостью, показать, что она больше не является половой тряпкой папаши. “Она освободилась из заключения и стала полностью актуализированной, независимой особой”.
   - Ты помнишь план? Подходишь к двери, камера на тебя смотрит, тебе открывают и говоришь…
   - Да-да – не нуждаясь в частых напоминаниях, Мэлори отправила мутанту воздушный поцелуй в знак согласия и встала прямо у дома с покосившейся вывеской.


   А тем временем Дурсль озадаченно почесывал лобешник, одним глазом поглядывая в монитор видеонаблюдения, а другим - на негра, постоянно сидящего в комнате слежения и наблюдавшего за безопасностью.
   - Какого черта ей приспичило сдаваться после побега? Нам ведь приказано её убрать! - оба негодяя пялились в экран, который вот уже десять минут показывал одну и ту же сцену: дочь повелителя стоит под козырьком, всматриваясь в камеру, и шевелит руками, пытаясь прогнать холодок.
   Негр, часто показывавший себя сторонником решительных мер, выдвинул весьма реалистичное предположение, поскреб макушку, встряхнулся, поднес к губам кружку с куриным бульоном:
   - Ну, может, красотка и вовсе не сбегала из дома по собственной воле, как мог подумать наш босс. Насколько я помню указания, было сказано убить и Ханка. Может, выродок её похитил, а она от него по-тихому слиняла и ударилась в бега?
   - А ты знаешь, все возможно… - Дурсль допустил озвученный вариант событий, - Ладно, впусти цыпочку. По ходу дела разберемся… - и небыстрой походкой покинул комнату слежки.


   “Мужики, как всегда, такие наивные, что невольно задаешься, как их пол еще не вымер?” - довольная своей способностью вживаться в образ беспомощной жертвы, Мэлори с наслаждением процедила:
   - Отлично! - не забыв надеть на лицо коварную улыбку.
   В ту же волнительную минуту к ней вышел Верн Дурсль в сопровождении двоих головорезов в спецназовской форме.
   - Ты что здесь забыла, крошка? Ты вообще в курсе, что мы должны с тобой сделать? – те отработанным движением перезарядили винтовки и дважды стрельнули в потолок, демонстрируя свою крутизну.
   - Догадываюсь - ответила неожиданная гостья. Её глаза смотрели ровно, лишь изредка мигая, - Мой отец, тратя все свои усилия и все свое свободное время на спасение мира, совсем позабыл сложный характер дочери, приспособившейся к беззаботному образу жизни. Гений манипуляции с чего-то решил, что ей захочется по каким-то дебрям шляться с недочеловеком, с которым избалованная девочка спала лишь дважды. Видимо, папаша забыл то равнодушие, с которым она спала с каждым первым встречным…
   - Очень убедительное фэнтези! – недоверчиво крикнул Дурсль, тыкая пистолетом под нос гостье, - Вот только я не шутил, говоря о приказе убить тебя!
   - Я знаю - уже спокойнее промолвила Мэлори, - Если ты это сделаешь, мой папа, наверное, будет рад. Рад поначалу. Но есть и другой вариант, чем может обернуться моя смерть для тебя!
   Гнусно оскалившись, подонок попросил:
   - Просвети!
   - С удовольствием, если так хочешь! – хитрая брюнетка подошла слишком близко, вторглась на «личную территорию» беседчика, нарушив границы «зоны общения», - Если мой отец вдруг узнает, неважно, каким образом, неважно, от кого, что ты находился в курсе моей невиновности, знал о том, что Ханк меня похитил, и что я от него еле-еле сбежала, и все равно убил, то боюсь, что… - взяла его за руку, державшую пистолет, и попыталась расслабить, - Он так это не оставит, и быстрая смерть покажется тебе милостью. Только не говори, что готов принять любое наказание. Это будет самой тупой и явной ложью, какую я только слышала за свои полтора века…
   Дурслю, снесенному четко отрепетированными доводами бестии, ничего другого не оставалось, кроме как пойти навстречу и приказать головорезам:
   - Отставить оружие!

   Уже не инновационные, но все еще эффективные приемчики прохвостки молниеносно регулировали любые вопросы и устраняли любые препятствия. Для закрепления успеха Мэлори сказала:
   - Спасибо – и немножечко поиграла с умными фразами, - Джентльменство, как качество личности, выражающееся в склонности проявлять в межличностном общении воспитанность и понимание, с каждым новым поколением становится все раритетнее и набирает ценность в нашем обществе…
   Жестокосердный хозяин производственного цеха, хоть и пообещал госпоже не кидаться угрозами, со всей учтивостью попросил проследовать за ним. Не мороча голову себе и ему, дочь босса предоставила согласие на участие в любой неблаговидной интрижке, какими нередко грешил Дурсль с его любовью к скрытности и люциферскому двуличию.


   - Тебе о чем-нибудь говорит имя Антон Белов и… проект под названием Палач? – шкаф ОПБ-шника оказался богат на скелеты, - Цель проекта заключалась в увеличении физических данных человека путем частичного перекодирования его ДНК и введения в организм наностероидов! Повелители Смерти не позволили бы правительству и конкурирующим компаниям присвоить интеллектуальную собственность корпорации Grand Corporation и заграбастали самые интересные штучки… - фатуммен поделился с Мэлори некоторыми важными сведениями, чего не должен был делать, - Но основную работу выполнили твои руки в день, когда умер Адвокат! Помнишь, как сильно помогла отцу? Как приблизила нас к заветному господству…
   Вспомнив это, Мэлори как-то растерялась, поскольку, выполняя папино задание, она старалась верить, что содействует восстановлению справедливости и спасает мир, а оказалось, что просто позволила одному злодею занять трон другого.
   “Какой же я глупышкой была, помогая этим извергам”

   После Верн Дурсль отошел от темы вклада, который волей-неволей внесла обманутая дочка Фатума, и вновь заговорил о Палаче:
   - После чикагской драки Белова со Спауном, закончившейся провалом первого, качка поместили в Симендиан, а мы под видом честных спекуляций подсуетились, своевременно приняли нужные меры и забрали громилу себе…
   Гостья поводила глазками туда-сюда, её внимание привлекли разложенные по полочкам, пыльные, стеклянные бутылки и банки, внутри которых плавали человеческие сильнодеформированные уши, носы и другие миниатюрные “запчасти”; мини-контейнер для мусора, стоявший в самом уголочке, издающий неприятный запах; пожелтевшие бумажки и календарики с мятыми краями, прикрепленные к стене. Долго смотревшая на все это, Мэлори со значительным трудом опять переключилась на мерзавца:
   - И по какой такой нужде? Мм? По твоему мнению, ваш цирк уродов мелковат и присутствие супернакачанного атлета в коллекции его бы сильно разнообразило…?
   Дурсль захотел убедить плутовку в её недальновидности:
   - Не там копаешь. Мы убили крепыша, как только доставили сюда… - и показал, что осталось от некогда могучего суперпреступника, вытащив несколько фотографией из папки в правом верхнем ящике стола, - Вот, оцени, с каким одушевлением работают наши хирурги…
   - О, не говори… - визитерку чуть не стошнило, когда её взору представилась
очередная расчлененка, на сей раз с Беловым в главной роли. До неузнаваемости исхудавший Палач лежал прикованным цепью к стене, держа на коленях свою голову.
   - Мы из всего стараемся извлечь максимум пользы, в комплекте с удовольствием по возможности. Нам просто кровь из носа нужны были ткани и органы качка, а забрать это, не лишив жизни, увы, невозможно.
   - Не стану осуждать. На что только рабы не пойдут ради угождения…


   Они бы так еще долго мило болтали, делая вид, что все в порядке, пока бы фатуммен не опомнился и начал бы искать причину убить Мэлори. Но вдруг заработало средство предупреждения приближающейся или возникшей опасности, сигнализация ударила по мозгам мистера Дурсля. Хитрушка, впрочем, продолжила удачно иезуитствовать, водя придурка за нос.
   - Что ты на меня так уставился? Я не причем. Даже если Ханк и пришел за мной, каким-то образом выследив твою базу, меня не впутывай в ваши разборки, ок?
   В сектанте вдруг заиграла неуместная гордость, соседствующая с неотвратимым желанием попонтоваться перед женщиной, и показать, какой он весь из себя способный и предприимчивый упразднитель:
   - Жди здесь, никуда не уходи, въехала? Я соберу ребят, и мы общими усилиями расправимся с твоим похитителем. После того, как все будет сделано, отправим тебя к папочке, а потом…
   Отвернуться от неё на миг было непростительной ошибкой: “крошка” нагнулась, сняла туфельку с ноги, пока тот не смотрел, а когда снова встретилась с ним взглядом, ударила острым носом туфли в самый пах.
   Невнимательный Дурсль резко покраснел и почувствовал удушье.
   - Ты чего! - и, ухватившись за ушибленное место, болезненно скрючился, - Оооооооооой…


   Добрый десяток вооруженных автоматами и гранатами скопился возле входной двери. Несколько не остывших трупов со смертельными разрезами на шее всполошили собравшихся. От всплывших в памяти предупреждений приближенного Доктора Фатума (Дурсля) о высокой вероятности нападения неизвестного лица они почувствовали себя еще напряженнее и отчетливо замандраживали.
   Возмездие застигло их врасплох, не разрешив даже исповедаться. Фатуммен по имени Харвард чуть не описался от ужаса, тисками сжавшего грудную клетку: появившаяся едва заметная полоска на шее друга расширилась и закровоточила, голова ровно отсоединилась от тела и покатилась по полу, как мяч. Показавшись самому себе неготовым принять вызов невидимого противника, Харвард начал стрелять во все стороны, вслепую тратить патроны. И это действительно помогло, только… не ему, а Ханку, за которого только что выполнили часть грязной работы: опсихев до последнего предела, Харвард буквально изрешетил одного из своих, прострелил колено и не прекратил вести бессмысленный огонь, пока парень, которому не повезло превратиться в грушу для пуль, не украсил собой стену.
   “О, боже, Микки, что я натворил - ужаснувшись делами рук своих, неудачный
карабинер прижал пальцы к онемевшей нижней губе, - Прикончил младшенького… и из-за чего? О, нет”
   А когда Харвард немного пришел в себя, понял, что пальба поутихла и разжижилась, сделавшись еще более случайной и неприцельной. Фатуммена сильно обрызгало, причем трижды. Наступления уступили отголоскам и боли в затылке Харварда…

   Потрошитель, жестокий убийца, распарывающий своих жертв – таким ему, сломленному, смятому, сокрушенному, показался воин без страха. Ханк схватил стиснувшего зубы фатуммена за скальп и куда-то поволок. Пострадатель орал, прося отпустить его, но толи небеса ему не благоволили, толи одних криков было недостаточно, чтобы пробудить в убийце жалость, ему это не помогло избежать казни.
   Отложив меч, мститель плотно прижал схваченного затылком к прохладному кафелю и стал произносить осудительную сентенцию:
   - Вы намеренно вызывали причины раковых заболеваний и в моменты неуверенности смели лгать себе, что поступаете в соответствии с совестью, нарочно путая её с аморальным кодексом, вы обрекали на адские муки для самоутверждения, для заработка. Вы жить не должны!
   Кое-как смирившись со своей непрестижной ролью, ролью жертвы, фатуммен попробовал вырваться и издал сдавленный хрип:
   - А ты, типа, должен, да? Положил стольких и все еще чистенький?
   Ханк сказал:
   - Нет – и это слово было тем последним, что услышал в своей жизни Харвард Спенс.

   Мутант нажал локтем посильнее, раздавил гортань, запретив вырваться очередному крику, и добил ударом головы о стену.
   “Просто я пес, но меня никто не может усыпить – вот и вся разница”


   Докторята, медсестры и прочие представители медперсонала, которые попадались Ханку на пути, отправлялись вслед за фатумменами. Кому пришлось повыть, а кто умер сразу - кому как повезло! Движениями и хладнокровием напоминая терминатора из культового фильма, мечник вполне мог сойти за чутка сбросившего и постройневшего Арнольда Шварценеггера.
   “Помни, жалость – хорошее качество, возможно, даже лучшее, но не работающее в таких местах, как это”

   Плешивый доктор, беседовавший с Дурслем, догнал коллег по цеху, пытаясь удрать через окно. Только он встал на стул, выбил ладонью стекло, как Ханк кинул убегайке нож в спину. Его физиономия спустя миг исказилась парализующей болью, глаза остекленели, тело выгнулось. Умирающий выцедил:
   - Не ради саркастичного злорадства… - и пустил изо рта красную струю.

   Лишь двум медсестрам не самого молодого возраста Воин без страха позволил уйти, правда, одну пнул ногой под зад. Визгнув, слабосильная врачиха отлетела в сторону, и попыталась остервенело ругнуться. Тогда её обидчик отступил на шаг и потянулся к ножнам, намекая, чем может быть чревато пренебрежение его
снисходительностью.
   “К паршивым овцам и отношение соответствующее”


   Когда Ханк забирал Мэлори из замка, открывая ей секретную дверь, ведущую в какую-то другую новую жизнь, что, скорее всего, означало навсегда разлучить её с отцом и со многими прелестями, недоступными в любых местах планеты, его терзали нежелательные мысли, сомнения, вопросы. Сможет ли она привыкнуть к нему настолько, чтобы желание вернуться не возникло спустя какое-то время? Перейдет ли её страсть в более крепкие чувства к нему или потухнет, оказавшись пшиком? И самое интересное, как поступит Мэлори, когда перед ней встанет сложный выбор – помочь ему или заступиться за подонка отца и тем самым лишить себя ощущения той самой свободы? Сделав его, она, таким образом, изменит к лучшему не только свою жизнь, но и спасет жизни многих.
   По своему личному опыту Ханк знал, что людям доверять нельзя, а женщинам - тем более. Но не спешил делать выводы и верил, что, возможно, исключительность Мэлори не в одной привлекательности. Как бы то ни было, он знал, что его миссия не закончится с появлением полного доверия к ней. Также Ханк, страстно желая искупить свои самые большие грехи, осознавал обязанность регулярного оказания помощи своим путникам: ему было их жалко, он не смог спасти Базиля Калиньи, с которым они вдвоем пережили все кошмары Онколона, и очень надеялся, что подобная участь ни в коем случае не настигнет Мэлори.
   “Верю ли я – не могу сказать. Меня по-страшному грызет чувство стыда оттого, что сомневался в ней”

   Но все сомнения улетучились, разом покинули мозг, как только воин снова увидел Мэлори. Спокойная и корректная, дочь Фатума припасла любимому подарочек – живого и (почти) нетронутого Верна Дурсля. Побитый “какой-то бабой”, фатуммен ощущал себя выжитой досуха тряпкой, обляпанной толстым слоем говна, и ритмично стучал затылком о стену.
   Коварная Мэл, преподносившая один жирный сюрприз за другим, встала у изголовья пленника и с подковыркой, так, спросила:
   - По яйцам больше не хочешь? А?
   - Ты… ты садистка, причем ненормальная садистка! - пропищал униженный, трясясь за свое драгоценное хозяйство.
   - Ну-ну, а еще я за жизнь завалила больше мужиков, считавших себя крутыми, чем ты тут газов испустил, пока восстанавливал вялого (английский сленг вялый – мужской половой орган, переживший удар электрошокера или каблука)…

   Войдя в маленькую комнату, где в данный момент проходило издевательство над хозяином базы, мечник увидел эту садо-феминистскую картину и подыграл заговорщицкой улыбкой. Брюнетка отвлеклась с насмешливостью и кокетством, совсем забыла про обещание повторить удар, подскочила к вошедшему на носочках и обняла, спросив “почему тебя так долго не было?”.
   Верн Дурсль посильнее стукнул затылок…


   Ханк убедил Мэлори, что теперь база пуста, не считая их и пока еще живого ублюдка, провел ознакомительную экскурсию на всех этажах. Жуткие фотоснимки, вырезанные органы, научные разработки, ценные бумаги с секретными данными, ноутбуки, PC с теребайтниками – это был самый страшный и самый страшно интересный музей. Но они не боялись прогуливаться в нем, полагаясь на сверхчеловеческие способности Ханка…
   - Подожди! - воин вдруг остановился, поддавшись какому-то странному приступу внутренней активности. Нечто похожее с ним творилось снаружи. Возникшая интенсивная одышка, быстро перешедшая в удушье, расшевеливала дурные беспокойства на взаимодействия, - Опять…
   Мэлори заметила выступившую на его лице красноту и обеспокоенно спросила:
   - Что???

   Прежними остались не только симптомы, но и причины. Надпись названия корпорации Grand Corporation на красной бочке, стоявшей рядом с дверью в комнату, где мутант убил Спенса, породила новый шок. Вживление больных воспоминаний проходило особо болезненно, когда рядом находился кто-то еще, кто-то небезразличный…
   - Он… - не дождавшись улучшения самочувствия, Ханк уклонился от очередных попыток пассии обнять его, возвысился над мусорным ведром в углу коридора, установился на полупустое дно, где валялись разноцветные фантики, и зычно прокричал несколько предложений, - Он не отпускает меня! Стоит мне только подумать о нем, только вспомнить, кем я был и что делал, как пространство вокруг начинает тускнеть, расплываться, исчезать, а потом плавно проявляется другая локация и кошмар возвращается!
   “Возвращается…”

   - Слушай, если это прогонит депрессию, то можешь без раздумий считать меня отцом. И не бери в голову, что тебя никто не вытаскивал из чрева. Неужели тебе, крутому наемнику, жилось бы легче, зная, что я трахнул какую-то смазливую итальянку с претензией на айкью и богатой историей школьных отношений, и ты бы появился в результате одноразового секса?

   “Его зовут Лэтс Гранд. Тебе это имя, наверное, ни о чем не говорит”

   - Кто не отпускает? – Мэлори не отходила, сколько бы её не отталкивали.
   С трудом отдышавшись, Ханк забубнил, повторил за секунду вызубренную речь:
   - Его зовут Лэтс Гранд. Тебе это имя, наверное, ни о чем не говорит.

   Мэлори не могла поверить в то, что услышала:
   “Гранд? Откуда он его знает?” – и удивила не слабее, чем удивилась.
   - Говорит вообще-то! – она положила руку на бок в ожидании, когда он снова станет похож на дееспособного, - Откуда ты его знаешь?

   Спустя миг после начала спора острый взгляд испытующе проникновенных глаз Ханка
почти порезал избранницу, скрывавшую что-то, что может стать ножом и для него самого:
   - Лучше ты первая скажи… откуда ты его знаешь?


   Несколько лет назад. Западно-румынские горы.
   Гранда позвали на балкон. Человек с длинной черной бородой, как у пирата, был вовсе не арабом, а представителем индоиранской расы.
   Там дул приятный ветерок.
   - Уважаемый, мне повезло, что вы - перс!
   Приглашенный включил свой фирменный юмор, который в чужых владениях ощущался менее негативно, чем обычно.
   - Хм, приятно удивлен – включил интеллигентность Вахид, - Надеюсь, вы хорошо ознакомлены с историей моего народа?
   - А как же? Муж моей сестры – великий человек. Он когда-то служил в Иране под дипломатической крышей сотрудника консульского отдела посольства СССР. В свободное время писал мемуары…

   - Признаться, я люблю Швейцарию. Там уважают частную жизнь человека, особенно если у него есть состояние…

   - Вы должны знать правду. Вам угрожает опасность.
   
   - От кого же она исходит, интересно? От студентки? От пользовательницы социальной сети, которая норовила стать моей женой, чтобы вовремя оплачивать больничные счета отчима?
 
   - Очнитесь, я говорю не об интернет-романах! Обсуждение их привлекательности оставим на потом…
   - Тьфу! Хорошо… продолжайте!
   
   - Ваша попытка уничтожить несколько континентов при помощи инопланетного источника радиации разозлила кое-кого очень влиятельного и деспотичного. И этот кое-кто точит на вас зуб.

   Вахид щелкнул пальцами - подошла красавица в желтом платье и бросила на стол папку-регистратор с черно-белыми снимками.
   Гранд выкинул последнюю шутку.
   - Отчим девочки вздумал обратиться в полицию?

   Вахид что-то шепнул красавице и объяснил товарищу, в какой он “жопе”:
   - Иранская разведка доложила о возможном возвращении одной живучей террористической организации, исторически связанной с хуанданом - даосским эликсиром бессмертия. По официальным данным остальных разведок, занимающихся подобными вопросами, террористы бездействуют, но мои ребята уверены, что они начинают проявлять активность. Кто-то в их рядах упомянул ваше имя.

   Гранд не мог выразить, как сильно его заинтриговала данная новость, и начал судорожно просматривать фотографии, одну за другой…
   - Бессмертие. Киноварь. Распространенный ртутный металл… - почесав переносицу бумажной салфеткой, удивленный сунул снимки обратно в регистратор, - Черт, я считал все эти слухи про источник вечной жизни мифом. А эликсир, оказывается, существует?..

   - О, да, еще как существует!

   Дева не сдержалась. Убить Гранда должен был Вахид, так как глава организации приходился отцом крошки и не очень-то хотел, чтобы родная дочь, чья кровь принадлежала древнему богатому роду, грязнила руки о “скотского американца”. Но лишила его жизни именно она - не выносящая, когда
кто-то пытается купить отца.
   Заехав ладонью по щеке, девушка сняла с себя тонкую позолоченную цепь, которую часто использовала в качестве смертельного оружия.
   Гранд снова присел.
   - Сучка, ты чего?
   - Сдохни! – придя в ярость, террористка накинула украшение на его шею. Обмотала им и душила.
   Перс никак не отозвался на хрипы…


   - Так значит вот, кто стоял за убийством самого опасного криминального авторитета Земли… - неизвестно, из-за чего, непонятно, как так вышло, но Ханк никак не мог сердиться на Мэлори за устранение человека, который его сломал. Наоборот, он испытывал какую-то злую благодарность, может, и плохую, но зато необманную, присную получеловеку-ползуверю, - Выходит, я спас тебя, а ты спасла меня намного раньше. Я не могу не сказать тебе спасибо, теперь нас связывает не только любовь…

   Оба спасшиеся, оба перешедшие одну и ту же пропасть, они научились справляться с трудностями вместе. Многие из проблем остались позади, но еще как минимум одна
“проблема” с нетерпением ждала, когда её наконец-то решат. Помещенная в комнату, расположенную в конце коридора, визготня сыпала невразумительными угрозами и, как всегда, изобиженно проклинала родителей…


   Прежде чем совершить самосуд над Верном Дурслем (Мэлори одобрила данную идею), мечник обошел все комнаты, все этажи, рассмотрел всю имеющуюся лабораторную живность и в качестве орудия наказания выбрал пятиминутное купание в водном резервуаре из прочного стекла. Фишка заключалась не в том, что подонок мог
захлебнуться, что было бы гораздо менее мучительно. Просто там кое-что плавало…
   Вначале Дурсль попытался бежать, неожиданно ринувшись вперед. Но внимательный Ханк поймал его за шиворот, поразбивал его лицом дверные витражи, слегка “разукрасив” моську. и с упрямой силой потащил против воли куда-то вбок.

   …Негодника привели в лабораторию, где еще недавно мутант со свойственным ему киллерским равнодушием “нащупывал почву”. Подспудно осознав всю дерьмовость сложившейся ситуации, фатуммен, агент ОПБ, морской котик (кем хотите – тем и считайте) заумолял о пощаде, отбросив гордость и присущее всем мразям самолюбие. Однако того, на что он так надеялся до последней секунды, не случилось. Наемник был настроен уж слишком дерзновенно даже для спекулатора и мастера заплечных дел. Перед тем, как бросить паршивца в присмотренный специально для него герметичный стационарный сосуд, цинически пропрогнозировал:
   - Шансы выжить - пятьдесят на пятьдесят. Шансы остаться целым – равны нулю. Дерзай! - и уже в следующее мгновение, не задумываясь о последствиях, мститель подхватил за ноги раскинувшуюся на полу “добычу” и закинул в открытый резервуар.

   Дурсль плюхнулся в нежелаемую воду, которой стало незначительно меньше, потому что какая-то часть её вытекла. Слегка высунув лицо таким образом, чтобы только успеть набрать полные легкие воздуха, шестерка бессмертного ощутил чье-то нечеловеческое присутствие. Нечто холодное и мерзкое зашевелилось рядом с ним. Теория о том, что могло быть помещено в этот “бассейн”, основанная на воспоминаниях, когда лишь еще шло техобустройство и совершенствование лаборатории, породило невыразимый, неизмеримый ужас, начисто выевший душу и мозг, превративший фатуммена в ничто!
   Дурсль только и успел крикнуть:
   - Мои родители! – как то, что плавало вместе с ним, затянуло неудачника на дно резервуара, начало потихоньку откусывать от него куски и усердно жевать. Спустя полминуты неравной борьбы подлеца с кровожадными, вечно чавкающими обитателями герметичного сосуда “вода покраснела как кровь”.

   Only impunity is temporary Publily Sir
   (Лишь временной бывает безнаказанность. Публилий Сир)


   Запись мертвого онколога – 21
   После всей той мутатени, с которой мне, будучи вовлеченным в эту игру, довелось ознакомиться, у меня появился вопрос к здешнему сервису – зачем у погибших на острове онколо конфисковывают органы и затем, ничего с ними не делая, сжигают? Мое любопытство удовлетворил не сам великий Доктор Фатум, как я, может быть, хотел и надеялся, а его любимчик, послушный, предпринимательный и трудолюбивый Верн Дурсль, воюющий по обе стороны баррикад, но отдающий большее предпочтение Повелителям Смерти. Парень рассказал мне, зачем нужна эта возня с органами, и я был, честно говоря, впечатлен, хотя эмоции, которые я испытал, узнав, что да как, нельзя было назвать положительными. Возможно, все дело в том, что я не изверг и не садист, как тот малый.
   1 – вырезанные органы пытаются оживить. И несколько раз это у них все же получилось сделать. Именно так на свет появился Конрад Найджел, именно так обрел силу Браннон Ходжез. Но в отличие от педофила, уважаемый староста был создан непосредственно в лаборатории, тогда как Ходжеза просто заразили. И хоть разница между ними невелика, так как оба тяжело больны с обычной медицинской точки зрения и в обоих случаях болезнь служит разрушительной силой, Ходжез все же уступает Найджелу. Не в плане садисткой изощренности, в этом они совершенно равны, а в плане самой силы. Найджел – натуральный продукт, тогда как педофил был просто изменен.
   2 – оживление органов, содержащих злокачественные опухоли, происходит с помощью
совмещения нескольких условий в смешенной деятельности: берется пораженная метастазами печень, её дают Онколото, тот съедает, втягивает внутрь трубки, которая у него заменяет рот, и через несколько часов дефекацирует кокон. И уже из него, из кокона вылупляется “живая” печень, с маленькими зубками, способными порвать горло, откусить сразу несколько пальцев и нанести весомый ущерб здоровью, с маленькими глазами, которые видят не хуже собачьих. Все результаты экспериментального исследования данного процесса законспектированы.
   3 – после “оживления” органы нисколько не увеличились, однако, не радуйтесь, если им повезет достать до вашей шеи, то укус не будет отличаться от укуса сторожевой псины. Мелкие, сгруппированные остроконечные зубы-бритвы, если вцепятся, ни за что не отпустят, пока не приобретут дольку вашего тела.


   Дурсль неустанно колотил ногами по стеклу, портя мокрые ботинки. Постепенно резервуар покрылся заметными трещинами, через которые начала выливаться вода. Вскоре он треснул совсем и фатуммен вывалился на пол вместе с горой осколков и свирепо-людоедскими почками. Оказавшись на ненавистной суше, бобовидные органы запрыгали, словно рыбки, выкинутые на берег. Одному из них, самому крупному и удачливому образцу, посчастливилось доползти до большой лужи и улечься в ней. Соблазнившись вкусом человеческой плоти, они “малость подровняли” фатумменишку и возжаждали добавки. Оставшийся без четырех пальцев правой ноги, без левого уха, с поеденными ляхами и таким же поеденным задом, мистер Дурсль горестно заохал, неинтересно запричитал и кубарем откатился в сторону от греха подальше.
   - Мои родители меня унижали, принуждая меня к живодерству! Я должен был кормить котенка два раза в день, кормить специальным редко продаваемым кормом, но его было очень трудно достать… - говорил он это ради самоутешения, чтобы положить конец сплетням в собственной душе, - Меня… меня часто обижали в школе и все из-за родителей, все из-за них! Поэтому я стал таким злым…

   Выглядя, как полутруп, во всяком случае, двигаясь едва-едва, от одной точки помещения и обратно, негодяй рисковал повторить до боли неприятную процедуру “избавления от лишнего веса”. Ведь попадись он почкам снова, не исключено, что во второй раз так не подфартит, и опухоли довершат начатое, теперь уже обглодав до костей.
   “Нужно сматываться к чертям, нужно закругляться. Ох уж эти родители” – наконец-то родив хоть одну дельную мысль, которую не стыдно попытаться реализовать, Дурсль еле поймал ручку двери, боясь упасть. Без пальцев на ноге ой как неудобно…


   Пока горе-агент отчаянно боролся за свою жизнь, Ханк вдыхал аромат восхитительных духов Мэлори, до сих пор не улетучившийся, и регулярно к ней оборачивался, чтобы улыбнуться, отколоть что-нибудь ласковое или по какой иной надуманной нужде. Мозг автоматически производил комплименты, которые не успевалось озвучить. Приостановившись на пару секунд, за которые в голове пронеслись несколько сальных мыслишек, мутант молчаливо двинулся дальше.
   Перед тем как перешагнуть через порог металлической двери, Ханк обернулся и поймал на себе внимательный пристальный взгляд попутчицы, но ни одна скула на не дрогнула её очаровательном личике. Тогда он решился задать вопрос своей женщине, который уже давно вертелся на языке:
   – Все ли в порядке? Я, естественно, имею в виду то, что происходит у тебя на душе, порядок мыслей…
   Вздохнув, <леди в красном> задумчиво посмотрела вдаль и сказала честно:
   - Нет, не в порядке!

   - Почему?
   - Ты заставил меня ломать голову…
   - Над чем же?
   С чувством неопределенности и предположением, что слишком много времени отводится пустой болтовне, давящей на Мэлори, но никак не помогающей разобраться в отношениях, Ханк заткнулся и пошел уже молча, не докапываясь.

   Абсолютно неожиданно для себя путешественники нашли оружейную комнату, где были беспорядочно раскиданы патроны и ружья. Не испытывая профессионального интереса к огнестрелу, наемник отдавал предпочтение мечам, однако, по совету леди в красном он посмел кое-что присвоить - автоматический пистолет с возможностью ведения стрельбы очередями. Марка пистолета нигде не была указана…
   “Пригодится, если будет нужно замочить кого-нибудь, соблюдая дистанцию. Это, без сомнения, облегчит задание”

   Еще уйму всякой всячины можно было найти за один-два осмотра: чертежные схемы модификации оружия лежали на маленьком столике; многочисленные карманы висевших на крючках комбинезонов были заполнены всевозможными боеприпасами; пневматика популярных брендов, винтовки и пистолеты, зарекомендовавшие себя временем…
   Правда, Ханка и Мэлори смущало, что все закончилось так легко и быстро. Неужели те “профессионалы”, которых, чтобы обвести вокруг пальца, не нужно даже уметь хорошо обманывать – вся охрана? И на столь важном военном объекте нет никого суперопасного, кто не слился бы так лайтово и мог бы дать жару? В таком случае ошибки, допущенные полоумным Фатумом по небрежности, были способны вызвать у Ханка щенячий восторг.


   “Я позволял своим родителям издеваться надо мной и плохо ко мне обращаться, потому что они – мои родители, а эти мне никто, пустое место. Надо им это просто так с рук не спустить. Я не стараюсь помнить обиду, я не забываю её – Верн Дурсль зашел в комнату, которую долго открывал, возясь с неудачными ключами. Увидев массивный длинный рычаг, торчащий из стены, буквально моливший, чтобы им пользовались, негодяй измотанно облокотился на него, - Все…”
   Обрадовавшись, что удалось преодолеть физическую боль с помощью воли и совершить очередную пакость, фатуммен закрыл глаза, не стыдясь слабости, сел на пол, прислонился к холодной стене и праздно засмеялся. Задача, ранее казавшаяся сверхсложной, была выполнена…


   Глава 2 Знакомство с Сэнди Стернс.

   “Голова раскалывается, затылочная область прямо трещит, в глазах все расплывается… что со мной?”
   Мэлори и Ханк полчаса назад потеряли сознание. Шли себе, гуляли… а потом почувствовали странный запах, сжимающий горло, химический запах! Смутное опасение чего-то неведомого, исходившего неизвестно откуда, доставало и прежде, но не так сильно, как за минуту до отключки. Враг, которого нельзя разглядеть, оказался на неожиданность сильным и победил почти моментально. И если мутант еще как-то сопротивлялся, метаясь из одного угла в другой в поисках выхода, в поисках средства, то
леди в красном упала почти сразу, успев произнести лишь невнятное “здесь что-то не так”, что было очень явно.

   Вернувшись в разочаровывающую действительность, они, очевидно недооценившие живучесть подлюги Дурсля, первым делом изучили ближайшее окружение и установили, что находятся где-то, где раньше никогда не были.
   “Куда нас могли отнести? Для чего? Что будет дальше?” – за недавнее время это уже второй раз, когда смелая Мэлори, смелая для женщины, испугалась за себя. Отрицательно воспринимающиеся запахи, крысиный писк и играющая в одной из соседних комнат поп-мелодия, становясь совокупностью, половинили их шансы на безжертвенное благополучие и успешное возвращение.
   Еще одна странность, навлекающая самые разные мысли – дверь безоконной и не заполненной мебелью комнатки, куда их бросили, как животных, была открыта нараспашку. Хочешь – выходи. Ханк порекомендовал ей не совершать рискованных, поспешных действий, и стараться держаться у него за спиной, не отходя дальше, чем на полметра. Наемник, в свою очередь, пообещал, что обязательно отыщет способ выбраться из тупика (если, конечно, их туда поместили в расчете на то, что им никогда не удастся выйти оттуда).

   Высунувшись в коридор, заканчивавшийся очень быстро, они заметили узкий участок пространства между горизонтально выставленными древесно-слоистыми плитами. До мастеров взаимовыручки донесся тошнотворный смрад гниющего мусора. Стараясь не касаться фанер, измазанных чем-то липким, Мэлори еще больше испачкала и без того не идеально чистое платье и каждую секунду говорила в уме, обращаясь к самой себе:
   “Это все пустяки. Не вздумай расстраиваться”

   Вонь, как выяснилось, была причиной того, что в следующем зале находилось подобие помойки, куда только чего не набросали: пустые бутылки, листики, даже туалетную бумагу. Основная деталь декорации, задающая атмосферу - собака неизвестной породы с вырванными кишками, выпученными глазками и крупным вываленным языком. Судя по свежести крови, смерть наступила недавно и от самых банальных причин. Ей просто разрезали живот.
   Мэлори смотрела на пса, недоуменно рассуждая:
   - Зачем это кому-то понадобилось делать? Не понимаю…
   Ханк безупречно использовал очередную представившуюся возможность подлить масла в огонь:
   - Спросишь у отца, если встретитесь снова! - он почти добился того, к чему шел с самого начала совместного путешествия: возлюбленной постепенно все меньше и меньше хотелось возвращаться назад, - Хотя я бы не советовал… - но Мэлори – лучшая из привязей, на которую может посадить тщеславный Фатум. Где-то, в глубине, Ханк благодарил Доктора за знакомство с ней.
   Простояв рядом с мертвым песиком еще несколько минут, они продолжили исследовать “желудочное сплетение” коридоров и комнат неизвестного места.


   Вскоре внимание парочки приманила таблица с надписью на одной из дверей, сообщающая о специализации данного места “отделение занимается общей хирургией: лечением заболеваний пищевода, желудка и двенадцатиперстной кишки”. Теперь мутант относился к технике чтения и сознательности чтения с куда большей серьезностью. Вдоль стен располагались различные госпитальные принадлежности и оборудование, освещенное все еще мигающими флуоресцентными лампами. Больничные койки, полки с самыми разнообразными сосудами, вешалки с хирургической одеждой, каталки, шативы для капельниц занимали места у стен, оставляя для прохода лишь капельку свободного пространства.
   Ханк использовал компактный фонарик Калиньи, потому что дальше было темно. Появившийся желтый лучик запрыгал туда-сюда из-за непривыкшей к таким маленьким предметам руки, и поспокойнел лишь по прошествии минуты. Мэлори медленным шагом, обо что-то скрежеща краями своих длинных ногтей-стилетов, едва заметно продвинулась вперед, наклонилась и что-то подняла.
   - ? – мутант посветил на пол и увидел чьи-то школьные тетради, чьи-то письма и рисунки, - Дай-ка посмотреть… - он выхватил у неё из рук бумажную находку, стал быстро листать.

   Первая версия, кому могли принадлежать разбросанные вещи, напоминала сюжет второсортного ужастика конца девяностых: это некий ребенок, страдающий психическими отклонениями, рисовавший бесов и демонов на протяжении долгого времени и долго находившийся в этой неволе. На рисунки-каракули, вселяющие еще больше негатива, не хотелось смотреть, а ужаснейший нечитаемый почерк не позволил осилить и первые строки.
   Ханк быстро составил мнение, которое чуть позже озвучил:
   - Предвещаю ахинею и горение заднего прохода независимых психологов, если найти таких и просто дать им ознакомиться, показать, чем страдают современные мальчики и девочки и что предпочитают вместо розовых сердечек и зеленых цветов…
   И тогда в чашу терпения Мэлори упало еще несколько градинок:
   - Считаешь, что…
   “О, боже, даже боюсь произносить”
   - Именно! – её парень в точности, будто умевший сканировать чужую голову, озвучил её мысли, что так мучили всё это время, и перебил, - Здесь проводили возмутительные эксперименты над детьми, я уверен. Вопрос только в том, какие - психологические или относящиеся к генетике, ведь если вторые, то…
   Сообразительная брюнетка, схватывающая все всегда с полуслова, также не позволила ему договорить:
   - А какой смысл помещать нас к безобидным детям с просто неуравновешенной психикой, мм?
   Ханк подумал:
   - И вправду…

   Данное умозаключение свело на нет мечты о беспрепятственном выходе из отделения, а это могло значить лишь одно - над ними нависла страшная опасность.


   Запись мертвого онколога – 22
   Соглашаясь на сотрудничество с Фатумом, я, естественно, даже близко не подпускал к себе мысли, что буду с ними искренен, и все мои поступки, как беспорочные, так и спорные, имели общую направленность. Однако, несмотря на усиливающиеся противоречия, мне таки удалось воистину идеально вжиться в роль бездушного авантюриста, каких больше всего ценит Рок. Но потом правда сама стала лезть наружу, уже не переговариваясь со мной, она лаяла и скреблась когтями по обивке, словно бешеный питомец, и тогда я расстроенно признал – во мне умер циник. Это недоразумение случилось тогда, когда мистер Дурсль предложил мне спуститься вместе с ним в подвал, чтобы я сам мог убедиться в правдивости его слов насчет внушительности наказаний, применяемых к несовершеннолетним, чьи родители по тем или иным обстоятельствам не сумели возблагодарить Повелителей Смерти за некогда оказанные им милости и стали считаться святохульниками и дезертирами. И тут я вспомнил, как во время одной из бесед с Генрихом услышал конфликтную, но не лишенную истины фразу. Звучала она так: “совершая что-то неблаговидное, надо помнить, что как бы тщательно не скрыли это от людей - жизнь за все взыщет и воздаст. Хорошо, если нам самим, а не детям нашим придется расплачиваться”. Уж не знаю, была ли крупная фонетическая единица намеком или моральной подготовкой, сейчас можно только предполагать, зачем ни с того ни с сего Генрих заговорил о детях, ведь речь шла совсем о другом. Ну, да не суть. Легкий шлепок ладонями себя по коленям и я снова в норме.
   Сэнди Стернс – пятнадцатилетняя бристольская школьница, грустная девочка с кучей проблем, большинство которых лежит на совести аморалов из Повелителей Смерти. В конце концов, чтобы облегчить непосильное бремя, легшее на плечи невинного ребенка, мать Сэнди принесла в себя жертву их лжебожеству, добровольно отдала свою жизнь за жизни близких, исходя из своей твердой решимости, и даровав шанс обезгрешения всему своему дальнейшему роду, если тот, само собой, не прервется на Сэнди. Но через полгода Фатум потребовал дополнительной оплаты по выдуманному договору и послал своих людей похитить Сэнди и её отца, так и не простив их семью. Вот что вышло из этого:
   1 – перечислим признаки, характерные как для эмбриона человека, так и клона рака. Эмбрион человека в большинстве случаев один, эмбрион опухоли – тоже. Эмбрион человека находится в околоплодной жидкости, эмбрион рака также нередко провоцирует скопление жидкости в брюшной полости и в легких. Но у человека могут быть два эмбриона – это близнецы. Сэнди вживили клетки человеческого эмбриона, содержавшего эмбрион рака. Такое невозможно провернуть, только если данный эмбрион не был создан учеными искусственно, индивидуально для вживления.
   2 - немалое место в романе отвелось и другой жертве дьявольской секты, но гораздо менее безобидной и безгрешной – известному наемному убийце, союзнику Адвоката и давнему антагонисту Супергеройского Союза, суперзлодею Антону Белову. В прошлом Палач был обыкновенным, хоть и жестоким преступником, его приговорили к смертной казни. Но он согласился на проведение серии экспериментов над собой, вместо крови ему ввели опытный образец жидкости, после чего он обрел сверхчеловеческую силу, способность превращаться в двухметровую дылду с бицепсами, превышающими в обхвате сто десять сантиметров. Контроль над обретенными способностями Белову дало время.
   3 – убрав Белова, Повелители открыли еще один клад, еще один источник суперсилы и по указанию повелителя, вовремя принявшего меры, попытались совместить мощь Палача с тем, что у них имелось до поимки русского. Сэнди Стернс была заражена раком, её заставили съесть пасхальное яичко, а затем, когда она умерла, между смертью и воскрешением, между переходом с четвертой стадии на пятую, её хрупкое, мягкое тельце накачали тем, что изъяли у Белова. Результат оказался непредсказуемым, настолько, что никакой речи о диверсификации такой “продукции” не могло идти. Каторжные тюрьмы, сумасшедшие дома и ужасные учебные заведения – ничто по сравнению с этим онкоцентром. Во что переродился прежде безобидный и добрый ребенок - напишу чуть позже. Мне нужно прийти в себя после случившегося, я очень… очень впечатлен.


   Ханк с Мэлори переглянулись и замерли. Прислушались. Где-то потрескивала лампа и гудела вентиляция. А еще слышалось раздражающее “кап-кап-кап”, будто откуда-то часто текла водичка. Вроде ничего. Пошли дальше. И опять какой-то звук. Они снова замерли.
   - Нас кто-то выслеживает – шепнула Мэл, следуя просьбе своего защитника держаться рядом, - Кто-то, кого мы пока не видим. Неужели не чувствуешь?
   Мутант принялся учащенно принюхиваться:
   - Чувствую. И это не кто-то, а что-то…

   Возвращаясь назад, путешественники (дальше они не пошли, боясь нарваться на какое-нибудь чудище, скрытое тьмой) думали повернуть вправо и осмотреть еще не изученную часть неизвестного этажа. Кстати или некстати, Ханка заинтересовала красная межкомнатная дверь с оторванной ручкой и глубокими царапинами, оказавшаяся последним объектом ненависти злого существа.
   Путники открыли её и увидели гору доселе знакомого оборудования, которое не особо хотелось проверять на жизнедеятельность. Однозначно, что-то из всего этого барахла по-прежнему находилось в рабочем состоянии. Вот, например, спортивные часы редкого бренда с кардиомонитором для персональных тренировок работали точно, хоть и не имели никакого отношения к лечению онкологии. Также были включены несколько черных ноутбуков средней конфигурации и с медицинскими программами - томография и трехмерное моделирование шли без заметных тормозов. При любой другой обстановке, менее стрёмной, чем та, что наблюдалась сейчас, наемник немного бы их поизучал, но, увы…
   “Дайте угадаю, зло любит извращать. Дети вообще очень чувствительны к внезапным стрессовым ситуациям и кошмарам, поэтому, что бы на нас не напало из-за угла и не навалилось с потолка, нужно иметь в виду, это – уже не ребенок”

   Впереди стояла разрисованная школьная доска с такими же чертиками, могилками и трупами, какие были в тетрадке, а потресканный заветный кусочек мела лежал на верху высокого деревянного шкафа. Чтобы достать его, человеку среднего и особенно низкого роста пришлось бы конкретно попотеть.
   Ханк зашел в покойницкую, имевшую окно, снабженное ржавой решеткой из арматуры и выходившее в сторону подземной грязной шахты. Пол в помещении устилали бледноватые пятна какой-то засохшей дряни. На операционном столе “бездействовало” тело мёртвой девушки, пораженное синюшностью, обсеянное бинтами, синяками и толстыми швами. Рядышком, там же, на столе, лежал скомканный листок с одним единственным предложением: НАШЛИ НА МУСОРНОЙ ПОМОЙКЕ.

   Он, этот кусочек боли, оставался недвижим до тех пор, пока Ханк на свою беду не дотронулся до присохших к столу волос. И лишь затем “пациентка” открыла глаза!
   “Никогда не привыкну”
   Еще даже не коснувшись худущими ступнями пола, мертвая Сэнди начала увеличиваться в размерах из-за заболевания психики, связанного с травматическими повреждениями, из-за длительной комы, из-за смерти родителей и из-за всего остального. Теперь это не ребенок, как уже подметил в уме правдолюбивый мутант, это – олицетворение ненависти. Но, возможно, Фатум и добивался чего-то подобного, воплощения негатива в образе живого существа, а, может, просто разрабатывал для усиления охраны рабочего цеха.

   Как когда-то и у Белова, у Сэнди выросли мускулы, однако, сдерживать обретенную силу в любом случае у неё бы не получилось. Палач во время совершения прескверных поступков не находился под чьим-то наблюдением и не был чьим-то оружием. Бедняжка преобразовалась практически до апотеоза земного уродства и уже мало напоминала себя прежнюю. Антропоморфные пропорции пропали. Неприкрытая грудь и верхняя часть торса выросли, окрепли и обзавелись внушительными мышцами, затем начали лопаться, не выдержав напряжения, вспучились, вспенились грязной кровью (или грязью), засочились черной жижей. Фу, гадость, фу, дрянь, фу, блевотина…

   Когда мертвая Сэнди уже начала потихоньку вставать, Ханк крикнул Мэлори:
   - Беги!
   В страхе не только за себя, но и за девочку, напарница прокричала в ответ:
   - Нет, не уйду, иначе ты убьешь её!
   - А что мне еще остается!!! Ты видишь другие варианты???

   Высокие мускулы уже наполовину скрывали изначально тонкую фигуру, голова набухла, стала почти вдвое больше, кости черепа разошлись, волосы выпали. Оставалась плохая надежда, что “преображенная” умрет вследствие столь резких изменений, чего все не происходило. В конечном счете, массивное гуманоидное создание (уже не Сэнди), чей вес достиг критической отметки в три сотни килограммов, сломало собой стол. Через минуту ОНО растопырило разъезжающиеся на полу опухшие ноги, сосредоточилось и с большим трудом обрело равновесие. Частыми движениями перенося тяжесть тела с одной ноги на другую, одутловатая безобразина углядела в сладкой парочке Ханка и Мэлори угрозу для своей “жизни” и направила в их сторону всю совокупность клешней, выросших прямо в середине пуза.
   Мутант крикнул повторно:
   - Не стой здесь, беги! – и, дождавшись наступления необходимого одиночества, забегал вокруг гадины, глаза и губы которой, если аморфные микроотверстия можно так окрестить, были, скорее всего, открыты.
   “Прости меня, милая, может, это не самая гуманная мысль, но если бы ты была по-настоящему мертва, всем сейчас было бы легче. Даже тебе”


   Запись мертвого онколога – 23
   Сила, текшая в жилах Белова + рак = злая Сэнди Стернс. У многогабаритного нечто, в которое время от времени превращается ребенок, когда чует опасность, избежать долгий и мучительный процесс становления злом не получится, если сработала внутренняя система безопасности. Что именно происходит с девочкой в такие моменты – подробно описано ниже.
   1 – Асфиксия - резкое расстройство дыхания вследствие недостатка кислорода и избытка углекислого газа в крови и тканях, иными словами - удушье, а еще это новое имя/прозвище Сэнди. Девочку так прозвали, потому что она сильно побледнела от недосыпа, недоедания еще до заражения!
   2 - новый амбивалентный облик Сэнди – объемное чудовище на маленьких ножках. Из безразмерного живота порой вылезают клешневидные конечности. Эти щупальца цепляются либо за вас, либо за что-нибудь другое и Асфиксия становится паукообразной, начинает ползать по стенам и даже по потолку. Опухолево-человеческий эмбрион в кооперативе с новым мутагеном, созданным на основе вещества, взятого в крови Палача, показали всем неверующим, что такое настоящий кошмар, и породили много неожиданных явлений, демонстрация которых грозит массовым инфарктом.
   3 – однако, несмотря на то, что Сэнди всегда удавалось возвращаться в свое прежнее состояние, долгие заигрывания с гневом увеличивают риск навсегда остаться Асфиксией. К моему сожалению, её ситуация мотивировала меня на дальнейшие раскрытия выстраданных секретов секты. Приговаривая себя к многократному самопоношению, я знал все риски, знал, на что иду. Подчеркивая атмосферу страха, сохраняющуюся даже при употреблении алкоголя, я до сих пор считаю “игры” Фатума глотком свежего воздуха, отчётливо показавшим, в каком направлении должна двигаться современная наука и что нужно делать для сохранения рентабельности, ведь весь трагизм происходящего из-за властного и в корне неверного применения такого титанического потенциала. Сама наука не опасна, если находится в правильных руках.


   Переживания за любимого и за ту девочку мешали перемещаться достаточно быстро, чтобы в случае нападения какого-нибудь серьезного противника можно было убежать и спастись. Мэлори так побледнела от испуга, что, мельком увидев собственное отражение в битых, валяющихся на полу кусочках стекла, испугалась повторно.
   Пустая вешалка, ушатанная тумбочка, пыльное зеркало в комнате, в которую забежала дочь псевдобога, вещи, давно потерявшие своих хозяев, неизвестно сколько пролежавшие без внимания, почему-то вселили мысль, что поблизости может расхаживать кое-кто разумный.
   “Главное, все осмотреть и… без паники”

   - Ау! – Мэлори начала вызывать на отклик, на подачу голоса, - Ау, здесь есть кто-нибудь? – первые попытки достучаться до человека-x были безуспешными, - Если да – не молчите! Выходите! Я смогу помочь, если… - но потом, когда в комнатке послышалось шевеление, вошедшая поняла, что интуиция продолжает сотрудничать с ней, совещаться и направлять. Но так как интуиция говорить не умеет и, следовательно, не может сказать, куда именно ведет, Мэлори приходилось опираться на везение.
   Через минуту дохлый хрип явственно донесся до ушей несостоявшейся воительницы, находившейся в каком-то полуметре от угрозы. Присутствие невидимого незнакомца вызывало головокружение, учащенное сердцебиение, слабость в коленках, даже страх смерти! Силясь совладать с нахлынувшим потоком сумбурных чувствинок, она параллельно готовилась к новому убийству, ведь тот загадочный человек-x, долго себя не выдававший, оказался очередным тупомозглым “дятлом” с бледным лицом, на котором губы и глаза терялись в болезненной невыразительности. Мужчина в медицинском халате и марлевой маске с трудом топотал и шаркал кривыми ногами, бессмысленно улыбаясь сквозь взъерошенную бороду и изредка покачиваясь. Неостановимая, непроходящая жажда убийства заставляла двигаться в направлении вопреки неповоротливости из-за нарушенных моторных функций. На пластиковом бейджике были указаны именные данные заболевшего.
   “Джеффри Стернс” – заметила Мэлори, прежде встречавшая эту фамилию в каком-то другом месте.

   - Ррррррррр – Джеффри зарычал, протягивая к ней свои трясущиеся бледные руки и не прекращая приближаться. Отец Асфиксии умер не от испуга, как подумали наивные коллеги, его свело в могилу раковое воспаление ПСА (простатического специфического антигена) и элементарная нехватка времени отсрочить печальный исход хотя бы на неделю. Джеффри спутал обычное куриное яйцо с заразным, приготовленным для отвоза в село, и почувствовал себя скверно уже на следующий день. Будучи хорошим родителем, доктор ничего не сказал Сэнди, которую у него отобрали ближе к вечеру, а через день его тело подчинялось уже другому хозяину, - Ррррррррр!
   - Не подходите! Стойте там, где стоите! – догадываясь, что любые слова не сработают, Мэлори все равно пыталась достучаться до Джеффри, - Отойдите! – и когда это (как и ожидалось) не сработало, осталось только одно средство воздействия.
   “Я просила”

   Уже прижатая к стене, она схватила разводной гаечный ключ, лежавший неподалеку, и огрела мученика так сильно, насколько смогла. Ударила целых пять раз! Доктор покачнулся и упал к её ногам, надрывно взял её за руки, орошал их слезами и… умер через полминуты. Умер полностью! Но перед тем, как покинуть презренный мир, искалечивший его и его семью, доктор сказал “прости, что меня не было с тобой”. Человек на пятой стадии и смог произнести законченную мысль! Чудеса!
   Видимо, спутав свою убийцу с дочерью, онколо захотел извиниться за то, что не смог склеить разбитое, и несколько секунд в блестящих от мокроты глазах виднелась кристальная благодарность, прозрачная, ясная, совершенно безупречная, чистая в нравственном отношении…

   Незаметно для себя и расслабившись, Мэлори выронила самобытное оружие самозащиты, её будто вихрем молниеносно накрыло и унесло куда-то вдаль, в страну, где царствует и правит сожаленье, а груз прошедшего стягивает вниз. Не пытаясь скрыться от дефилирующей тени угнетения и находясь в неком помутнении, она не услышала звук падения гаечного ключа и не сразу идентифицировала шаги за спиной.


   “Что делать, что делать… Девочка растет, и я уже не верю, что это происходит только по её желанию – и если наследнице Рока было просто туго и худо, то Ханк тем временем переживал куда больший кошмар, такой, который никому не удастся передать ни на бумаге (за исключением автора данного шедевра), ни устным путем, - Хэппи-эндом наша свара точно не закончится. Либо меня покрошат, да раздерут в клочья, либо неустанными трудами за мной закрепится звание детоубийцы. Это уже как-никак третий ребенок на моей оплеванной совести. Что делать - ума не приложу”
   В длинном кувырке мутант покатился по полу, защищая руками голову от клешней, тщившихся поймать и изранить. Безотвязная монстрятина опасалась упустить какое-либо условие успеха и нарочно перекрывала собой выход из покойницкой. Воин без страха в тщетных попытках установить компромисс между ним и Сэнди называл “подросшую’ и ”слегка располневшую” девчушечку по имени, говорил ей всякого рода ласковости, но, бывало, доставал меч и наносил неглубокие для твари порезы.

   “Все начинается с малого, необходимо только понять, с чего лучше начать – Ханк решил, если ему не удается прорвать чудищу живот, то можно довериться собственной смекалки, прыгучести и приучить Сэнди почаще выпускать своих щупальцеобразных прислуг, - Чтобы убить короля, нужно избавиться от свиты”


   …Мэлори не ожидала, что больных в отделении будет несколько, думая, что Джеффри единственный странствователь, подошедший к жерлу общехирургического хаоса, одинокий и тем эксклюзивный, но эта жесткая ошибка чуть не стоила ей жизни. Получив механическое повреждение мягких тканей затылка вследствие непонятного ушиба, англичанка с трудом предотвратила стремительный полет носом в пол и одурело перебежала в противоположную часть комнаты.
   Посмотрев на того, кто это сделал, кто ударил её сзади смешно сжатым кулачком, она не почувствовала какой-то определенной сильной эмоции. Чисто автоматическая, шаблонная обида прошла быстро, ведь вламываться в амбицию из-за неадекватных поступков здешних насельников все равно что инструктировать через замочную скважину пятилетнего дауненка или дуться на собак за их привычку лаять. Прыщавый жирдяй с оплывшими сусалами, одетый в обтерханную черную куртку поверх спортивного костюма, от которого разило перегаром, так и остался с вытянутым кулаком, завидев труп Джеффри, на который потом по неосторожности трижды наступил.
   Мэлори, сколько не рыскала глазами по всем поверхностям, так и не смогла найти замену ключу и осталась без средств самообороны.
   “Нет уж, господа хорошие, так дело не пойдет... так дела не делаются”


   Потеряв пару щупалец, Асфиксия рассвирепела. Главное правило борьбы с ней - следить за поступлением моральной энергии и усиливать свои атаки, обрезая подвижные выросты в нужный момент, и Ханк четко соблюдал этот план: старым порядком уходил от атак, а как только уродка скатывалась до самоповтора, пуская в ход свои “девайсы”, хитрован взмахивал клинком, отражая сыплющиеся один за другим тяпания Сэнди.
   Где-то спустя десять минут утомительного экшна воин заметил одну тонкость – когда
выходят щупальца, в то же время в животе монстрины образуется дыра, через которую хорошо видны внутренности.
   “Что если попасть в неё чем-нибудь острым до того, как она затянется снова?”
   Юная мисс Стернс просчиталась в выборе стратегии, сильно недооценив талант противника в нахождении нестандартных решений и уязвимостей, и позволила себя смертельно ранить. Резко выхватив из кармана безрукавки раскладной ножик, спец по подковерной борьбе с полными дамами дождался следующего открытия “запасного рта” девочки, с резким звериным криком швырнул его и попал пунктуально в яблочко. Нож нашел самый быстрый и точный маршрут от наружной поверхности до жизненно важных органов, порезал всё на свете, порезал все “вещи” Сэнди и, не оставив внутри ни одного неповрежденного места, вызвал обратный процесс. Совокупность всех внутренних точек толстухи была похожа на подвижную лапшу, в связи с чем посторонний острый предмет переплывал от одного края большого поля к другому, регулярно переворачивался, вертелся, проделывая протяжные переходы…
   Спустя какое-то очень непродолжительное время девочка снова стала собой, избавилась от лишнего веса, к ней вернулась относительная узнаваемость, мышцы порвались, будто что-то их рассекло. Ах, да, это ножик вылез обратно! Вскоре ослабела и оболочка малолетней заложницы – детская кожа стала чувствительнее, тоньше и капризнее.

   Безнадежность финала раздавливала: вытекшая из громадной дыры на животе серая жижа затвердела, превратилась в подобие каменной кладки и утопила в себе девочку, уже не Асфиксию…
   Ханк подошел, чтобы извиниться, ведь еще чуть-чуть, еще мгновение и она умрет. Погладив торчащую из каменной кучи голову, потрогав вновь выросшие волосы, Ханк добро шепнул:
   - Спи…
   Сэнди Стернс сказала в ответ:
   - Пап, ты вернулся… - и изо рта пошла черная скользкая субстанция, которой было немного, потому что большая часть вытекла из другого известного места.

   Сэнди закопалась живьем! Соответственно, ребенок пытался разрыть руками (лапами, недопревратившимися в руки и атрофированными задними конечностями) и совсем ослеп,
крупные фрагменты окаменевающей жижи проникли в дыхательные пути. После смерти Сэнди провалилась еще ниже, и вскоре была видна лишь макушка девчонки.
   “Детоубийце” резко стало плохо, захотелось стошнить, как после убийства Билли, помутнело в глазах, желудок закрутило, также мешал шум в ушах, как будто рядом пересыпают песок…


   Спустя пять минут, потраченных на неполную восстановку духорасположения, Ханк отыскал комнату, где находилась такая же подавленная Мэлори. Та не садилась ни на стульчик, ни на скамейку, а робко жалась в углу. Вдоль стен стояли открытые ящички, набитые спортивными принадлежностями, указывая на спортраздевалку, а на полу размещались двое мертвых мужчин – один худой и сухонький, на лице марлева повязочка, а другой, наоборот, здоровенный кудряво-рыжий лбище с расколотой на мелкие кусочки верхней челюстью и выбитым глазом.
   “Руки в крови у толстого… Так вот кто шлепнул псину”
   Сама “девушка” была ранена в плечо, и кровь уже пооставляла жуткие красные следы на её прекрасном платье, на которое ей внезапно стало насрать.
   Не успев открыть рот, Ханк услышал охрипший, надорванный голос возлюбленной:
   - Что с девочкой…? – острая боль грызла ногу, заставляя недовольно жмуриться и со злобным шипением хвататься за рану.
   Напарник осмелился ответить только после длинной паузы – когда прошелся пальцами от висков к затылку:
   - Мертва - признание стоило появления тяжелого комка в горле, какой встречается при диффузном увеличении щитовидной железы, - И это – все, что я смог для неё сделать - Ханк посмотрел на вопросницу настолько внушительно, будто собирался схватить за плечо и припереть к стене, и с таким виноватым выражением, что, глядя на него, казалось, этот человек, накрытый раскаянием, как одеялом, как волной, повинен во всех смертных грехах и сейчас печалится от осознания того, что никогда не сможет отмыть даже четверть.

   Просьба Мэлори, тихо прозвучавшая через минуту, резанула мутанта по сердцу.
   - Зашей мне плечо…
   Выполнить эту задачу, казалось, проще простого. Вот только наемник не понял, зачем ей, обладательнице даосского эликсира, не только молодившего, но и лечившего, понадобилась аптечка. И те предположения, что проскальзывали, вводили в грусть. Так или иначе, Ханк высказался громко:
   - Умоляю, не заставляй меня заниматься этим после того, через что мы сегодня прошли! Я прекрасно знаю, ты захватила с собой зеленые ампулки. Плюнь на то, о чем я говорил про жизнь и смерть, это был мой мужской эгоизм, и просто… выпей. Всяко лучше, чем сейчас бегать по всему чертовому неизвестному этажу и искать сраный меднабор!

   Напарница буууурно отреагировала на отказ – подбежала и, закатив жгучую пощечину левой рукой, громко прокричала:
   - Что стоишь? Делай, что тебе сказали!
   Стерпев ударчик, наемник так просто не сдался и продолжил убеждать её в оперативной целесообразности зеленой альтернативы.
   - После иглы останется шрам, так ведь? Так. Ты ценишь свою красоту? Мы знаем, что очень. А эликсир не оставляет ни следов, ни шрамов, и с точки зрения сохранения косметичности, которую обычно и губит вся эта травматизация, данный метод безупречно эффективен. Ей богу, пальцев не хватит, чтобы перечислить все достоинства…
   Пока Мэлори слушала его, открывая в мечтах гребаную упаковку гребаных успокоительных, то взбесилась пуще прежнего, но виду пока не подавала и сдерживалась, чтобы не закатить скандал:
   - Самой, что ли, пойти искать?
   Не в силах больше спорить, Ханк несколько изменил осанку, потвердев взглядом:
   - Ладно-ладно, королева, как скажешь – и дабы спровоцировать на её лице хотя бы далекое подобие улыбки, неприкрыто заерничал, - Давай не о смысле жизни, не о смерти, не о бессмертии, вообще ни о чем таком. Лучше расскажу, как однажды, околачиваясь без дела в винном погребе, построенном из эксклюзивных пород древесины, я надрался в хлам и…
   Мэлори оборвала шутника на полуслове, не дав ему докривляться, чтобы объяснить причины своего рокового решения. Это не было спонтанным выплеском эмоций, это было просчитанным и хорошо взвешенным решением, основанном на понимании, на базе аналитического процесса. Помимо неких душевных трений, которые росли да накапливались, она также старалась учитывать желания любимого и шла вразрез с личными аддикциями:
   - Ты, помнится, не так давно чуть ли не ныл из-за того, что тебя якобы напрягает мое нестарение, диктовал условия и ставил перед выбором. Так вот, после каждого очередного употребления этого, как ты назвал, шедевра сохранения косметичности тело и организм не просто омолаживаются... – ей было неприятно это растолковывать, но сейчас она чувствовала, что всю жизнь боролась с собой для того лишь, чтобы когда-нибудь отказаться от даоса, - Старение задерживается на тридцать с чем-то лет, и когда у меня еще только начнут появляться морщинки, ну, там, знаешь, как у сорокалетних сиделок, назначающих клиентам геронтологические комплексы упражнений, ты уже, друг мой, успеешь поседеть…

   - Ну, а когда ты в последний раз баловалась эликсиром?
   - Как раз уже прошло чуть больше тридцати. Скоро я начну потихоньку стареть, как и все…

   Дослушав, борец с монстрами облизнул языком губы и вынужденно успокоился, понимая, что в данной ситуации сильно рискует сойти за бесчувственного грубияна:
   - Даже так? Прости, не подумал…
   Где-то через полминуты он пообещал обязательно выполнить просьбу – вырыть все, но найти декомпрессионную иглу и аптечку.

   Вернувшись в коридор, Ханк широко улыбнулся
   “Господи, наконец поумнела”


   Через полчаса.
   - Сядь так, чтобы мне было удобно, не вертись… - предварительно введя напарнице обезболивающее, воин взял совестно продезинфицированный, хирургический шовный материал, представляющий собой тончайшую нить, за которую трудно ухватиться, совершил прокол, стараясь захватывать лишь кожу –
   Мэлори дернулась.
   Произвел параллельные ране надрезики на трехсантиметровом расстоянии из-за глубины повреждения –
   Мэлори вся напряглась и сильнее прижалась лицом к столу.
   Очевидно, препарат, не являясь сверхэффективным, помогал лишь наполовину. Это было ясно по тому, какие крики последовали позже, когда игла уже выполнила основную часть работы и собиралась вскоре оставить британку в покое.

   После завершения пламя в прооперированном плечике потухло, боль немного улеглась и её слегка поклонило в сон. Ханк был бы рад сказать “я сейчас же нас отсюда вытащу, и мы найдем кровать не хуже твоей”, но у него в голове вертелся план мести, не терпящий отлагательств, и без помощи постоянной соучастницы его реализация могла пойти под откос.


   “Мои родители ничего мне не могли дать, ничего… Хотя я столько всего просил у них… и даже сейчас продолжаю просить, их тени меня не слышат, но все еще преследуют. А эти… просто мешались под ногами, и пришлось их убрать. Досадно, но жизнь не всегда оставляет нам право выбора, и её современный ритм все чаще вгоняет в депрессию. Ну, почему нельзя просто развернуться и пойти назад – в мир, которому был бы рад и счастлив? – Верн Дурсль сидел на кожаном компьютерном кресле, наматывал на вилку лапшу быстрого приготовления большим жирным клубком, положив ноги на стол и следя за восемью мониторами одновременно, - Чаще причины детской жестокости произрастают из дефектов воспитания и семейных взаимоотношений. Ребенок часто не в состоянии самостоятельно и своевременно организовать устранение проблемы, и потому, становясь взрослым, ребенок не избавляется от губительных пристрастий, таких, как садизм. Эта родительская вина затем преследует человека до конца его дней. Я бы не стал таким, будь у меня предрасположенность к высокой переключаемости внимания с плохого на хорошее, но, увы… у меня просто шикарная память. Шикарная память, идущая во вред, потому что запоминает все обиды. Я так и не исцелился, сколько б ни пытался. Ко мне по натуре липнет все самое гадкое. Почему же так? Вот не знаю. Наверное, все дело в родителях. В ком же еще… Не во мне же…” – инфантильный подонок с морем пережеванных комплексов, коим являлся этот самомнящий “кусок”, не упускал возможности мысленно упрекнуть во всех своих проблемах покойную родню. Но, будучи подонком крайне ранимым, Дурсль иногда умудрялся обижаться на самого себя и даже злился по данному поводу – что эти долгие “уходы” вели его куда-то не туда.
   Добив лапшу, фатуммен еще немного посидел, прислушиваясь к своим ощущениям, и полез за кофейком. Желанного свежемолотого не оказалось под рукой, поэтому пришлось давиться обыкновенным заварным. Наполовину откушенное ухо было обработано, а ступня, имевшая теперь всего два пальчика – забинтована. Пока обдуренные им непрошеные гости сражались с Асфиксией, парнишка подлатался и теперь мог кое-как передвигаться, правда, пока еще хромая.

   Дурсль неспроста высиживал на пятой точке, да засорял желудок посредственными полуфабрикатами. Потеряв всех своих людей, всю боевую составляющую острова, нынче мерзавец надеялся только на собственные усилия и, прежде чем сваливать с опустевшего населённого пункта, счел обязательным убедиться в смерти наемника и дочери босса. Когда прошло семь часов с момента, как он “накормил” врагов газом и перенес в подвал, он… начинал верить, что справился с задачей и что Сэнди Стернс не оставила от назойливых мошек и материала для аутолиза. Начинал верить, но…
   - Какого хрена? – но, увидев Мэлори, заплаканную, слоняющуюся по коридору с лицом, будто случилось что-то преужасное, Дурсль едва не попрощался с сознанием, и только глоток холодной воды из пол-литровой пластиковой бутылки смог привести его в чувства. И хоть эта трогательная сцена промелькнула на экране в считанные секунды, Мэл таки повезло попасть в поле зрения коварного наблюдателя, - А, впрочем, неважно!

   Предположив, что Ханки погиб в битве со Стернс, а возлюбленная мутанта, лишившись последней опоры, жует сопли от бессилия и страха, злодей опрометью выбежал из комнаты мониторинга. Помчался добивать шлепнувшую его по яйцам стерву, так и не прикоснувшись к кофе…
   “Сейчас мне кое-кто ответит”


   Дочь Фатума втайне наслаждалась тем, что может так успешно скрывать истинные намерения за поддельными эмоциями и добиваться ожидаемого результата за максимально короткие сроки. Расплакаться очень нетрудно, если за спиной много горя, причиненного близкими. Задумка оправдала себя, даже более того, купившийся на разводку дурачок был тут как тут уже через десять минуток.
   - Что, не ожидала со мной встретиться, зараза? – выбежавший из угла Дурсль прижал пистолетное дуло к её животу, это позволило ему почувствовать себя настоящим королем бала, - Ты меня чуть инвалидом не сделала, собака! И теперь не жди, не надейся и не верь, что кто-то за тебя заступится! Ты не столько красивая, сколько пустая, и не стоишь мужского внимания…
   Мэлори перестала дергаться и фальшиво всхлипывать, очевидно, готовясь к чему-то очень зрелищному:
   - У каждого свое понятие о красоте, но я никогда не жаловалась на отсутствие мужского внимания, порой на меня засматривались даже девчонки, без всякого юмора говорю. Так что лучше обернись, клоун, и попробуй сказать то же самое ему…

   “Что???” – первые крошечные признаки присутствия вблизи бой-френда стервы вызвали онемение челюсти, и у фатуммена чуть не случился невроз на психологической почве.
   Ханк с неистовой яростью посмотрел на напарницу, все еще неподвижно стоявшую на своем месте, и сообщил ей:
   - Уверен, даже если вежливо попросишь, этот урод побоится в тебя выстрелить. Глупый мальчишка шарахается от всех, даже женщин сторонится, и может убивать разве что беспомощных старушек – а затем обратился уже непосредственно к “уроду”, - Так ведь?
   - Сейчас узнаем, так ли… - Дурсль направил пушку на мутанта, чтобы пустить в него пулю, но еще до того, как палец коснулся спускового крючка, он прислонился к стене от сильного удара в подбородок.

   Хватая воздух судорожными глотками и чувствуя перебои в работе сердца, слуга Фатума попросил наемника:
   - Сжалься…
   Тот сказал “по-чесноку”, без капли иронии:
   - Нет!
   И в ту же секунду попавшийся понял – это конечная станция.


   - Я все расскажу! Я всех сдам и все выдам, если надо! Только пусти! – воин без страха затолкал подонка в ближайший туалет, усадил на стульчак… - Нет, что ты делаешь! Нет! Это все родители! Это они виноваты!
   И меньше, чем через минуту, послышался громоподобный спуск бачка унитаза. Ханк
вышел оттуда с довольным и одновременно не совсем удовлетворенным лицом…

   Идеальная актриса с каким-то испуганным и непонятливым выражением спросила партнера, возвышая голос и немного вздрагивая:
   - Что ты с ним сделал?
   Ответ любимого прозвучал с такой напускной легкостью, отчего его пассия пришла в некий ужас:
   - Прихлопнул…
   Мэл закрыла рот ладонью и зажмурилась, чтобы сдержать наплыв обрушившегося на неё негатива:
   - Зачем? - порой бывавшая циничной и немилосердной, она все равно удивлялась подобному хладнокровию Ханка, зачастую совмещавшемуся с ярым раздражением.
   - Не задавай тупых вопросов! – мутант крикнул так громко, что чуть не снес стену. Спустя сколько-то мгновений по коридору разнесся грохот удаляющихся шагов.

   Мэлори осталась одна на всем этаже и ощутила, как на глаза наворачиваются слезы. И дело не в темпераменте “близкого друга”, просто ей так надоела бесконечная кровь, насилие, убийства. Не сдержав мерзкого любопытства, как-то нарочно, будто себе назло, она заглянула в туалетное помещение и разочарованно покачала головой в разные стороны. Разумеется, нынешний “имидж” господина Дурсля, валявшегося в самом дальнем углу замызганного сортира с вырванной челюстью, болтающимся языком и поврежденной, сильно приподнятой переносицей, конечно, не привел её в шок, но предоставил повод для серьезных рассуждений.
   “Вот моя женская доля, что уж говорить – сбежала от одного садиста к другому. Причем оба маскируют свой садизм под какое-то благо. Кроме того, эти оправдания, приводимые для маскировки садистских влечений, даже не пытаются казаться правдоподобными. И ради кого я собираюсь пожертвовать молодостью и своим гипотетическим счастьем? Ради палача? Ради прирожденного карателя? Кошмар…”


   Дело потихонечку шло к ночи, все фатуммены, собаки и онколо, некогда населявшие остров, были убиты. Абсолютно все, до единой живой душеньки! Теперь этот буквально вымерший мир не нуждался ни в каких подрисовках, ни в каком декорировании.
   Раздобыть воду, пищу, устроить ночлег, сориентироваться - ряд донельзя простых задачек был решен за двадцать минут. Ханк надлежаще извинился за то, что найденная кровать оказалась чуть менее шикарной, чем он обещал. Но Мэлори не обижалась по пустякам, имея куда более веские основания не чувствовать себя комфортно, будучи в паре с мутантом. Мечтать о каком-то необычайном, задушевном, благоустроенном и прекрасном периоде ей хотелось сейчас не больше, чем рассматривать труп быдловатого “олигофрена”, нашедшего свою смерть возле толчка.

   - Давай расслабимся, приляг… - мутант, раздевшийся быстрее, чем кто-то успел бы заметить, по старинке звал её заниматься любовью, - Нам обоим пойдет только на пользу…
   Не показав разочарования так явно, как, наверное, следовало бы, напарница посмела отклонить очередное приглашение в постель:
   - Я не хочу сейчас…
   Услышав чересчур неэкспансивный отказ, прозвучавший как издевательство, Ханк спихнул подушку на пол, скинул с себя одеяло и возбужденно вскочил.
   - Мне что, подойти и изнасиловать тебя, как в прошлый раз? Снова поставить тебя раком? Или, может, ты мне дрочить прикажешь? А!
   Мэлори, конечно же, сделала вид, что это её нисколько не задело:
   - Ой, делай, что хочешь, вообще неинтересно… - хотя, очевидно, стало неприятно, раз она вышла из комнаты, да еще хлопнула дверью более громко, чем когда-либо раньше.

   “Ну, и катись” – добившись одиночества, Ханк поднял подушку, со злости ударил по ней кулачком и надуто уткнулся лицом в край одеяла. Сны прискакали быстрее, чем ожидалось, будто торопились взять его с собой.


   Эта весенняя ночь была холодной, ветерок гулял по асфальту легкий мусор, такой, как сигаретные бычки. Черное небо пока еще не бледнело, до утреннего рассвета ждать еще два-три часа. За окном домика болтался лишь один уцелевший онколо, которому, хоть и проломили голову, забыли сделать травму несовместимой с жизнью. Теперь уродец ходит, не зная покоя, пытается подвывать.
   Мэлори сидела на кухне с убогим, бедным интерьером, посматривая то на неугомонного недобитка, то на что-то еще, травила легкие цилиндрической скруткой, взятой из пачки в одном из нижних шкафчиков, и молча попыхивала дымком, не проявляя заинтересованности в избавлении онкобольного от мук. Курево должно было достаться покупателям, чьи личности навсегда останутся безвестными, а по иронии попало к ней. Чем не мотив для легкого злорадства?
   “Ха-ха”

   Вдруг из комнаты, где в данное время отдыхал Ханк, донесся сонный голос. Кажущийся зовущим, голосок заставил подзабыть обиду, потушить сигаретку и сходить проверить. “Иногда, вы можете услышать как ваш родственник, друг или близкий знакомый разговаривает во сне, этого никогда не стоит бояться”.
   Мэлори подошла очень близко, но, будучи спящим, бой-френд не откликнулся, не отозвался, никак не среагировал. Тогда она попыталась прислушаться, выделить из хаоса звуков его бормотание. Возможно, узнав, что именно беспокоит Ханка, получится смягчить жестокие крайности. Но то, что она услышала, то, что смогла разобрать, не могло понравиться ни одной уважающей себя женщине: спящий и вправду звал кого-то, но, увы, не её. Уста выплевывали совсем другое имя.
   - Эллен, Эллен… - ворочаясь и терзая уже изорванную в нескольких местах подушку, мутант словно находился в полусознании-полубреду и общался с кем-то, кого определенно не было в комнате, - Ты… ты столько всего для меня сделала, для нас, ты рисковала жизнью, чтобы спасти меня и меня же вернула к жизни, достав из прошлого. Для меня никто ничего подобного не делал, никто… - печальная трепотня сменилась храпом так быстро, что вряд ли кто-то бы смог уловить данный переход.

   “Я не имею права думать о нем плохо, я, может, и хотела бы уйти, но не могу так поступить. Ведь мы друг другу уже не посторонние, не чужие, и через столько прошли вдвоем, столько всего преодолели. Будет эгоистично не перетерпеть. К тому же все начиналось очень хорошо, любовь возгоралась. Но кое-что пошло не так и сейчас вместо счастья мы имеем то, что имеем - замороженный конфликт, а раз Ханк кому-то пытается донести, что для него никто ничего не делает, нужно поспешить убедить его в обратном. Для того чтобы спасти отношения от краха, часть ответственности придется взять на себя”
   Опасаясь разбудить любимого, распеленать его сонноглазость, Мэлори ушла на полусогнутых ножках. Вероятно, как-нибудь потом она поинтересуется о той много раз упомянутой, загадочной Эллен, но это произойдет не раньше, чем с её плеч сойдет изрядно потяжелевший полуторавековый груз…


   Во сне:
   Разумеется, герои запаниковали. В особенности те, которые не умели летать и не обладали быстрым восстановлением тканей. Данное относилось к Крэйту и Молнии.
   Ханк, не обделенный быстродействующей регенерацией, выполнил прыжок веры: воин посмотрел вниз, произнес ровно пару слов “я буду жить” и прыгнул вниз головой, выставив верхние конечности вперед!
   То же сделал и Сплав, чья пуленепробиваемая оболочка способна пережить падение с любой высоты.
   Шторм обратился к обеспокоенным Паттерсону и Эллен.
   - Держитесь! Я вытащу вас из эпицентра! - взяв обоих за руки, владыка стихий поднялся в воздух. Через силу, учитывая груз.

   Полет Ханка занял пятьдесят секунд. Приземление превратило его в обезображенный кусок мяса. Разорванная окровавленная футболка не скрывала огромную дыру в распоротом туловище с торчащими наружу внутренностями.

   Сплав же отделался мелкими ушибами, незаметными из-за уникальной органической стали.

   Шторм высадил Крэйта и Молнию рядом с неудачно приземлившимся товарищем. Ханк не дышал, он... он умирал, или был уже мертв.

   - Я отниму свободу силой или люди сами пожертвуют ей - не имеет значения! С моим лидерством Штаты обретут безраздельную власть!

   Эллен пыталась откачать друга, но, не имея никаких врачевательских навыков, она просто “мутила воду”. Сплав с нетерпением ждал, когда друг очнется и скажет “я жив”.

   Сколько раз сегодня плакала Эллен?

   - Бэннери мог бы точно сказать, спасем мы его или нет. У зеддерианца есть такая способность, как суперслух. Он мог бы услышать, как сильно бьется его сердце - сказал Шторм, с трудом наблюдая за попытками Джейн оживить Ханка.
   - Боги, верните его... - суетился Уильям, едва не разделивший участь мутанта.

   Попытки привести любимого в чувства себя не оправдали. И Эллен осталась плакать на запятнанной кровью, на поврежденной груди уходящего...
   Сплав попросил остальных оставить девушку в покое, говоря, что ей желательно побыть одной.

   “Я умер, чтобы ожить в каком-то другом месте, в прошлом, в котором меня нашли и привели в настоящее, и поскольку, умерев, я жил где-то еще, я другой, ставший потом полностью своим, мне так и не удалось насладиться вкусом смерти”


   Что касается ванной комнаты дома, где они ночевали, там была душевая кабина, раковина, надраковинный шкафчик с зеркалом, унитаз и стопка грязных полотенец, пригодных для машинной стирки. Мэлори заглянула в зеркало, как в свою душу, встала над керамической раковиной, открыла кран с водой и, набрав в обе ладони прохладную влагу, дважды сполоснула лицо. “Прежде чем стать беспомощной в цепях собственных страстей и уничтожить частичку себя, нужно немного прополоскаться”. Струйки воды быстро стекли с её мокрых волос…
   - Чтобы ты провалился со своим бессмертием, ничтожество! – вслух пожелав отцу всего “наилучшего”, Мэлори сняла с шеи ожерелье, провисевшее на ней более ста лет. Центральный элемент колье был выполнен из драгоценных камней. Дочь Фатума отчаянно вырвала его и открыла, приложив небольшие усилия, и покатила по ладони крохотную ампулку с ярко-зеленым эликсиром (все ожерелье – набор ампул). С ненавистью посмотрев на крошечный сосудик, она разбила его о край раковины на мелкие осколочки, быстро рассыпавшиеся по полу. И эти несчастные несколько граммов “магической” жидкости благополучно вылились в канализационный сток.

   Аналогичные действия были повторены с остальными частями ожерелья. Мэлори нежалеюще избавлялась от даоса, чувствуя прилив сил, свободы, чувствуя скорое освобождение от груза, и в этой открывшейся независимости заключалась ранее недоступная гармония взлетов, падений и прочих закономерностей простой смертной жизни, которую нельзя опреснить бесконечными продлениями.
   “Все” – последняя ампула, в отличие от предыдущих, была смыта в унитаз…


   - Оооой… - Ханк пробудился, как только закончился сон, когда он уже упал со Статуи Свободы, когда уже был доставлен из прошлого и возвращен в команду. По сути, это субъективное восприятие образов спящего - своеобразная перемотка времени вспять, работало по принципу напоминаний, завершаясь и подсказывая, когда нужно вернуться в реальность.
   Рассветать еще не начинало, поэтому сожительница включила свет, чтобы Ханк, пребывающий в состоянии неполного пробуждения, смог увидеть, на какие жертвы она пошла ради него. Мэлори вытянула правую руку, сжатую в кулак, и медленно-медленно раскрыла ладонь, явив взору любимого россыпь осколков и тем самым заставив его помолчать.

   Охваченный внезапностью, мутант мгновенно принял сидячее положение и очень широко открыл рот:
   - Ты… ты что сделала? – переживая, что до конца дней придется чувствовать себя своекорыстной сволочью, поначалу он воспринял этот жест доброй воли не так, как хотелось бы ей, - А?
   Не предоставив никакого ответа (хотя Ханку не требовались никакие слова, чтобы понять происходящее), Мэлори шевельнула пальцами и перевернула ладонь. Осколки посыпались на ковер, чуть сверкая. “Театрализованное представление” было недолгим, но берущим за душу.

   Воин встал с кровати и в сердцах с размаху ударил по стене, крикнул на весь дом:
   - Не пойму, зачем! - кулак оставил круглое отверстие…
   И тогда, когда молчать уже стало попросту нецелесообразно, герл-френд промолвила тихим, тусклым голосом, пытавшимся максимально соответствовать ночной обстановке:
   - Потому что так нам будет лучше. Мы проживём, сколько получится, и спокойно умрём.
   - Не могу смириться и все, уж прости. Сотни ученых бьются за возможность замедлить старение, а ты, имея при себе все, что нужно, добровольно отказываешься? Абсурд… - после долгого хождения мутант снова присел, - И твоя красота будет увядать, кожа морщиться, зубы портиться, волосы седеть, грудь терять форму. Как ты примешь такую перспективу? Об этом не подумала?
   Через минуту Мэлори выразила очень мудрую мысль, удивив саму себя:
   - Конечность придает жизни и какую-то ценность, и смысл, а бессмертие, наоборот же, все обесценивает! – затем истерично хохотнула, всхлипнула, чем с новой искрой привлекла пристальный интерес и внимание своего спасителя, и убрала пальчиком предательски выступившую слезу радости, - Я не знала, что так все обернется, пока не увидела тебя! И думать не думала, что буду говорить такие вещи… Я счастлива впервые за долгое время!

   После серии замечательных, исполненных эмоциями смешков, посеявших семена оптимизма, преуспевания, надежды, Ханк понял, что следует сделать – подойти и обнять, закидать всяческими признаниями и нежностями, пообещать счастливое будущее вопреки неуверенности…
   Постепенно обнимания в стоячем положении стали походить на пьяный танец из-за частых покачиваний вбок и резких движений. Развеселившись, Мэлори вконец позабыла, что совсем не спала, и пропела четверостишие, сочиненное буквально на ходу:
   - Ты привил мне любовь внутривенно, ты понудил меня верить в чудо. Ты вернул меня к жизни мгновенно. Я тебя никогда не забуду!


   Уже лежа, они обсуждали беспокоящие сны и женское имя, не единожды произнесенное Ханком.
   - Не хочешь рассказать мне, кто такая Эллен, мм? – Мэлори решила не отступать, пока не узнает хотя бы часть правды.
   Мутант не считал нужным выкладывать все начистоту - что-то, что можно было, приукрасил в свою пользу, а что-то – утаил, как последователь лютого прагматизма. Началось все же с правды:
   - Фигурантка дела “борьба с актом регистрации супергероев” и моя первая любовь.
Боевая девушка, кстати. Вы бы поладили…

   - И вы сейчас не вместе?
   - Я не могу быть с ней, даже если все еще хочу.
   - Почему?
   - Её убили…
   - Кто?
   - Это неважно. И давай об этом потом, а лучше вообще никогда.
   - Ладно…

   Ложь, которая неспособна обжечь, тихомолком пролезла в диалог и осталась неощутительной. Закончив обмениваться сокровениями, они с головой накрылись одеялом и забылись сном…


   А потом оба проснулись в полночь, и около получаса лежали, не раскрывая рта, думали о чем-то, ничему не придавая значения. Но Ханк все же осмелился нарушить несомненность такой приятной тишины, хоть и решился на это очень нескоро. Игра чувств наглядно отразилась на его лице: решительность и опасения бесперечь чередовались друг с другом, осыпая тревожный дух мутанта новыми фобиями, прорезая сверкающие серебряные полосы.
   - Поведай о своих предыдущих симпатиях. Я ведь понимаю, что не первый – он слово в слово повторил её вопрос, произнесенный ею в замке.
   Мэлори передвинулась на кровати, медленно перевернулась на бок, и, удерживая голову рукой, начала рассказывать о важном и трагичном, очень тихо, едва слышно:
   - В декабре тысяча девятьсот сорок пятого немецкие силы начали очередное наступление. Мой первый муж не вернулся с войны… - прогнозировать слезы было пока рано. Но лицо рассказчицы, как заметил Ханк, исказилось от печали и последующей нефизической боли. Почти невыносимое зрелище, - Бельгия оставалась нейтральной с начала Второй мировой до германского вторжения на её территорию. Многих призвали. Я ждала его из фронта несколько лет. Первые полгода держалась без стрессов, заставляла себя не падать духом, хоть и чувствовала, можно сказать, знала, что мы больше не увидимся. А ведь тогда я еще могла родить…

   Предполагая, как тяжело ей даются воспоминания, воин уже собирался сказать, что не стоит продолжать, раз все так мрачно. Но ничто не могло остановить Мэлори в изливании души. Для женщины, прожившей больше века, прошлое, несмотря на драматичность постановки, всегда прекрасней иллюзорного будущего.
   А еще женщинам вполне по плечу нести бремя вдовы. Тем более что время для этого стояло подходящее – послевоенщина, тысяча девятьсот сорок шестой год, начало серьёзного феминистического движения в Америке! Для Мэлори эти годы были непростыми. С фронтов Второй мировой возвращаются мужчины, в великой стране формируется общенациональная идея – “Американская мечта”, в которой полноценная семья занимает далеко не последнее место. Мэлори же потеряла свою большую любовь, поэтому максимально незаметно для себя отстранилась от множества старых хлопот и привычек, зажив жизнью, которая, без сомнений, показалась бы ей непозволительной, непристойной и под конец аморальной, вернись муж с войны.
   Первоначально Мэлори планировала перестать омолаживаться, отказаться от даоса еще в сороковых. Но толи простая нерешительность, толи страх старения и смерти склоняли к увеличению земного срока.

   - Мой второй брак с первым нелюбимым мужем закончился ссорой и разводом. Типичная история, подумают многие. В тысяча девятьсот пятьдесят третьем я вышла замуж за первого встречного представителя монополистического капитала в надежде абстрагироваться от драмы, но я не смогла долго почивать на лаврах, у меня никогда не получалось себе врать. Я ни разу не пожалела о принятом решении, а вот он спился и рано умер, видимо, не выдержав развода. Корить себя за то, что у меня к нему ничего не вспыхнуло, я не корила, но… почему-то, узнав о его смерти, не сразу, а лишь спустя какое-то время, мне стало почти также больно, как было больно, когда я потеряла первого супруга. Начало казаться, что его я тоже любила, и голову сжало тисками. Сожаление разрывало меня несколько недель!
   Дослушав до конца такую грустную, но душеполезную поучающую историю долгой, нелегкой и достойной жизни, историю трогательной любви, так и не погасшей после окончания, Ханк, чья жизнь протекала не намного слаще, немедленно и правдиво подытожил:
   - Вот как. Выходит, ты страдала не меньше моего. Прости что сомневался. Глядя на тебя, я, правда, не мог предположить ничего подобного. Получается, четкий и выверенный имидж стервы от глубокого несчастья…
   - От глубокого опыта – поправила Мэлори, - За прошлый век я уяснила, что настоящий брак бывает только один - это первый брак, ну, может, и второй. Все последующие я бы отнесла к бездушному сожительству, к попытке выехать на горькой ностальгии за счет чужих сбережений, за счет разбитых мужских сердец, за счет угнетенных и подавляемых.

   После вереницы заунывных полупереживаний-полуисповедей, после шквала исповедальных впечатляющих признаний, поданных с острой прямотой, с живинкой и одушевлением, они уже не могли даже допустить, что их тяга друг к другу, дошедшая до апофеоза, может растаять из-за какого-то быта. Но настало время спросить еще кое-что, вероятно, самое важное. Практически забыв содержание своего первого вопроса, наемник незамедлительно задал второй, вызволил из заточения сусцептибельную мысль, чтобы не держать её долго взаперти.
   - С чего это ты решила со мной переспать, мм? Неужели просто из-за того, что я тебя спас?
   - Во-первых, у меня давно не было ни с кем, мне тупо тебя захотелось. Во-вторых, сказать по правде, причина кроется не в каком-то конкретном поступке! – Мэлори, чьи глаза блеснули страстью, высвободила руки, положила их в другое место, крепко прижалась щекой к его плечу, в одно мгновение облизала ему нос, а Ханк обнял её и с не меньшей азартностью ответил тем же, - Как только ты переступил порог нашего замка, как только показал свое лицо, я в тебе мгновенно разглядела то, что мне всегда нравилось в мужчинах: выраженное стремление помогать людям вопреки всякому сомнению. Этим ты так похож на моего первого мужа – бесторопно и весомо, будто зачитывая приговор, она подводила тему постельного разговора к кульминации, чтобы поскорее перейти в наступление и показать свое превращение из “кошечки” в “тигрицу”.
   Прикосновения спасителя становились все борзее, он уже лизал то соски, то груди целиком, и спускался язычком на её животик. В глазах у парочки заплясали звезды, как будто кто-то невидимый открыл окно и впустил в дом ночное небо. Его пальцы странствовали по её телу, увлеченные приторно-непристойными вещами. Её обуревали великолепные эмоции, и она не имела понятия, получится ли удержать в себе их все! Она ощутила, как он переместился, вдался клином между её бедер и начал тыкаться органом, силясь найти вход, чтобы вкорениться и пустить тёплую струйку белого “яда”, который, может, и не оплодотворит её, зато “отравит” безумием весь женский организм и всю женскую психику.
   От его разгоряченного дыхания её живот покрылся влагой. Он продолжил лизать её, обводя языком пупок. Потом язык погрузился, занялся щекотанием, но не для того, чтобы спровоцировать у неё малую усмешку, а для того, чтобы улыбнулся каждый дюйм её тела. Внезапный восторг, слишком яркий, чтобы считаться обычным, затуманил сразу два сознания и пробился сразу в два сердца.


   Глава 3 Проклятие бессмертия

   - В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, в Вене, я встретил фокусника. Он был ослепительным, блистательным, ярким. Он выиграл у меня в карты.
   Но примерно через пятьдесят лет я снова его встретил, в том же месте. И он был сморщенным, сломленным, засохшим. Он проиграл.
                Доктор Фатум


   Запись мертвого онколога – 24
   Основной козырь Генриха Фатума - химическое соединение неизвестного происхождения, исцеляющее любые ранения и возвращающее к жизни в случае недавней смерти. Постоянное использование Ванны Даоса наделяет повышенной выносливостью. Однако регенеративные свойства зеленого вещества правильно считать доработкой, потому что данного эффекта можно достичь, разбодяжив его с родниковой подземной водой, лишенной различных болезнетворных бактерий и имеющей полезные органолептические качества. Сам же эликсир, без добавления воды, только молодит, а не исцеляет, и благодаря ему человек, родившийся еще в довоскресную эпоху, дожил до наших дней и вдобавок приблизился к завоеванию мирового господства. Но хорошо ли это? Постараюсь, как всегда, уложиться в три пункта.
   1 - к сожалению, за такое чудо, коим, без сомнения, является Ванна Даоса, приходится платить ужасную цену. Еще в середине семнадцатого века (это предположение, основанное на сохранившихся записях друзей Генриха, которые я отрыл в библиотеке, и на моей математике) даос смыл остатки постепенно исчезающей эмпатии и окончательно свел Генриха с ума. На каждое “телообновление” приходится тысяча ударов, потому что молодеет только материальный объект, но не менее важные составляющие личности, такие, как разум и душа, остаются прежними, истомленными, уставшими…
   2 – как и рак, зеленая жидкость вполне могла угнездиться на Земле, прилетев на каком-то там метеорите. Генрих, ставший свидетелем падения небесного объекта, не изменил своему научному любопытству и, будучи обладателем иммунитета ко всем земным и (как оказалось) инопланетным бактериальным инфекциям, появившегося за счет частого использования Ванны, осмотрел, изучил, узнал, из каких элементов состоит метеорит. Генрих заметил увеличение смертности в том месте, где он упал, и следующие несколько десятилетий посвятил доскональному исследованию природы рака и влиянию небесных тел на земную жизнь.
   3 – так как мои наблюдения, касательные негативного воздействия Ванны на психику Генриха, подошли к завершающему этапу, а по традиции я всегда растягиваю записки до трех пунктов. Раз больше не осталось научных или важных тем, то хотелось бы подчеркнуть чрезмерную жестокость Доктора Фатума, но только не сравнением со зверьми, так как те на фоне многих людей значительно проигрывают, а приведением нескольких примеров, когда жестокость проявлялась в высшей степени и под горячую руку попадали близкие Фатума:
   сто семьдесят лет назад Генрих не смог удачно выдать замуж свою дочь Авелин
за сына представителя венгерской аристократии и убил её. Убил целых десять раз. Генрих воскрешал родное дитя, требуя от него повиновения, дочь каждый раз отказывалась и опять умирала. Когда терпение Генриха закончилось, девушку ранили копьем, подвесили на люстру на высоте несколько метров и оставили истекать. Больше не воскрешали;
   массовая вспышка болезни в Англии, во время которой умерло приблизительно двадцать процентов лондонского населения, произошедшая во второй половине семнадцатого века, получила название – Великая Эпидемия Чумы. Блохастые крысы с ужасной скоростью распространяли палочку. Предполагали, что в Европу крысы приплыли в трюмах кораблей, И если в четырнадцатом веке подобная катастрофа в Европе унесла чуть менее пятидесяти миллионов человек, то в этот раз Лондон буквально опустел. И лишь совсем немногие, а, точнее сказать, единицы знают, что кошмар тысяча шестьсот шестьдесят пятого года - результат сговора нескольких лиц, неудавшийся террористический акт увлеченных бредовыми идеями захватчиков. План, не доведенный до конца благодаря слабохарактерности некоторых членов Повелителей Смерти и хитроумства благородного преемника Генриха Фатума, его родного сына, но причинивший столько горя и пошатнувший имманентную структуру Лондона, стал первым и дорогостоящим горьким опытом Англии в общении с Повелителями Смерти. После провала преступники снизили свою активность до банальных грабежей и до недавнего времени не проявляли себя столь масштабно. И все равно, сказать, что справедливость восторжествовала, язык не поворачивается. Англия была спасена, но ценой жизни спасшего – Генрих, разумеется, не простил сына. Хотя тот много раз молил о снисхождении, понимания так и не добился. Фатум соскользнул на французский и исполнитель казни взмахом топора отсек парню голову. Чума в Лондоне – далеко не первый из подобных случаев. В тысяча шестьсот девятом Рок уничтожил египетскую Александрию с помощью холеры;
   ни для кого не тайна, Генрих содержит сразу несколько любовниц, проверяет на верность, чтобы со временем решить, какая из них достойна носить под сердцем его преемника. Чтобы выбрать одну из множества. И когда это избрание происходит, будущую мать ставят перед весьма неприятным фактом – если ребенок окажется мужского пола, родившей дадут доступ к бесконечному использованию даоского эликсира и Ванны Даоса, а также право принимать участие в воспитании наследника и находиться рядом, но если из чрева вылезает девчонка, родительницу убивают довольно садистским образом: сжигают на костре, как сжигали ведьм и колдунов, как поступали при святой инквизиции с подозреваемыми в колдовстве. В последний раз, когда Генриха так разочаровывали, женщину, что родила девочку, сожгли уже мертвой. Полученное ножевое ранение не позволило дождаться огня, смерть наступила из-за массивной кровопотери. Но девочка все видела, если верить записям прислуг, хранящимся в библиотеке, которая, между прочим, стала главным местом моего времяпровождения.

   
   Замок. Три часа дня.
   - Вы потеряли связь с островом, а это значит, вы не можете узнать, как там поживают достижения современной медицины… - Генрих Фатум сидел у бассейна, водил пальцами по воде, практически не поворачиваясь к своим приструнивающимся слугам, - Назовите хотя бы одну причину, почему я не должен окропить кинжал вашей кровью…
   - Повелитель! – фатуммен немного закашлялся, - Никакие капитальные убытки не помешают вашим планам! – и сделал необходимые два шага вперед, - Тут уж даже сомневаться не приходится. Если, как вы сказали, Ханк с Мэлори каким-то образом и причастны к тому, что до сих пор никто не отозвался, то ничего страшного. Потеря мистера Дурсля вам ничего не будет стоить, ведь все, что необходимо для успешного осуществления проекта Озарение, было перетранспортировано как раз на экстренный случай.
   - То есть, медцентр принес плоды и потерял всякую значимость, как самка, которая рожает и перестает быть нужной?
   - Именно, мой господин, вы чертовски прозорливы.
   - Где сейчас воскрешенные?
   - Взаперти, сэр. Все, как и приказывали…
   - Выпустите их, и можете быть свободны, больше не задерживаю.
   - Слушаюсь!


   …Над дверью зала проведения торжественных церемоний возвышался герб Повелителей Смерти, представляющий собой изображение крупной змеи, окручивающей земной шар. Это символизировало не только борьбу Фатума против христианских истоков, которая была нужна, чтобы выставлять себя божественным пакатором, но и власть смерти. “Смерть везде, и там, и тут”.

   В центре зала стоял огромный бассейн, углублённый ниже уровня пола, наполненный той же жидкостью, какой была наполнена Ванна Даоса. Хотя, может, это и есть… запасной источник.
   “???”

   Несмотря на четкую просьбу позвать всех воскрешенных, в зал вошел только один – Владимир Парошин, вернувшийся в строй еще сутки назад. Русский помнил крики людей и шум вертолетных винтов, а еще помнил, как умер во второй раз, как кинжал, изначально предназначавшийся для покарания неверных, пролил его кровушку, как затихли волны живого тепла и весь мир погрузился в бездну.
   Прежде чем спросить внезапно припершегося, Генрих поинтересовался состоянием другого дитя Ванны.
   - Девушка может стоять и говорить? Её точно ничего не мучает?
   Владимир больше не был таким болезненно выглядящим, как до второго воскрешения, мертвенная восковая бледность лица спала. Теперь никакого зеленовато-желтого оттенка, только нормальная чистая кожа, бархатистая, гладкая и эластичная, без крупных пор и отмерших клеток! Эти изменения в лучшую были связаны с исцелением: рак, ожививший Владимира в первый раз, так в нем и остался, болезнь жила и почти не тревожила болеющего, а даос изгнал эти бактерии.
   - Сказать честно, к утру её начало напрягать, что нас долго держат. С другой стороны мы почти в равной степени осознавали необходимость предпринятых мер и не смели осуждать вас даже в мыслях. Не смели злиться, потому что вы – наш бог, а мы – ваши дети, ваши рабы, если хотите…
   Генрих, конечно же, отблагодарил фатуммена за искренность, понимание и покорность, приветственно улыбнувшись ему:
   - Я никогда ничего не делаю, зная, что это не пойдет на пользу миру.

   В Парошине кое-что постепенно копилось и созревало, принимая формат претензионного вопроса, мучившего сердце и ум. Это в нем неотразимо просило вызволения. Душа выворачивалась наизнанку, сколько новой боли в ней было! Не удержав при себе любопытства, воскрешенный спросил:
   - Припоминается, я вас сильно подвел, лоханулся и опростоволосился. Хочется уже знать, почему вы меня так быстро простили?
   - Наверное, потому что я сам отчасти виноват в том, что случилось… - бодро и неторопливо ответил Фатум, очень свободно и, кажется, не особо вдумываясь, - Из всех великих сражений, в каких мне выпала честь обнажать саблю за французского императора, ни одно не было проиграно. И другие воевавшие меня не просто уважали, но и защищали, подставляясь под вражеские клинки ради меня…
   - Дико за вас рад – продолжал подхалимничать Владимир, проявляя себя наиболее привлекательно в данном разговоре, - Так что мне уготовлено? Я ведь не забыл, о чем мы говорили незадолго до побега вашей дочери…

   Любитель затяжных и монотонных вступлений, Генрих порезал себе палец и опустил в бассейн. Подержал несколько секунд и резко вынул! Тонкий свежайший порез мигом затянулся, не оставив и следа от себя, словно в этот миг пришел святой Лазарь и подул на руку! Владимира это впечатлило.
   - Чудо, не правда ли? – да и сам Фатум не переставал впечатляться, - Из земли истекал водный источник, возвращающий молодость. Я нашел его, когда мне было приблизительно около пятидесяти. Свой точный возраст на момент обнаружения уже не помню, да и это неважно…
   - Ой, а можно с этого места поподробнее? – попросил Парошин, превратившись из задавальщика вопросов в увлеченного слушателя.
   - Еще до основания церквей и монастырей на Святой Земле – святыне сразу трёх авраамических религий, в числе которых значатся иудаизм, христианство и ислам, до появления самой святыни, до начала Крестовых Походов, до Рождества Христова, до нашей эры, по всему миру блуждали легенды о больших лужах. Суеверы поговаривали, если найдешь такую и войдешь в неё, то моментально прозреешь, начнёшь видеть всё так, как если бы с глаз спала пелена! – Генрих памятозлобствовал, хоть и не очень ясно, каких бешеных успехов добился, обсуждая вопросы и предания родного края, - Убегая от преследователей, нанятых жестокими завоевателями и убийцами моей родни, я заплутал в пещере, в которую забежал по чистой случайности, чтобы спрятаться. Меня искали и не нашли. Там, в темных глубинах, я встретил слепого старца с бородой по колени, одетого во власяницу. Не успел я еще поприветствовать деда, как тот сказал “Грешник, зачем ты пришел сюда? Уйди отсюда! Ты не можешь скрываться здесь” - история с каждой минутой становилась все более интересной.
   - И вы не послушались?
   - Нет. Я вообще редко кого слушался даже в те времена… - взгляд, проникающий в душу того, кто сейчас смотрел на Генриха, выражал угрызение, - Старик тыкнул оком в подозрительную зеленую мутную лужу, булькающую испарениями, хотя всей глубины там было от силы сантиметров двадцать…
   - И что вы сделали?
   - Я попросил отойти, дать мне рассмотреть её, поскольку чувствовал, это была не просто лужа, не просто неорганическое соединение. Седобородый пригрозил палкой и велел выметаться. “Сила, обитающая здесь, неподвластна людям, она неподвластна никому. Так же, как эта сила уничтожит твоих врагов – она уничтожит тебя”. И я, уже не управляя собой, идя на зов голоса собственной души, беру в руки меч, произношу предупреждение “уйди с моей дороги”… - бессмертный перевел дух и пролетом оглянул стоящего перед собой фатуммена. Грустная история еще не закончилась, - Старец берет меня за плечи и кричит “одумайся, пока не поздно”. При поворачивании головы в сторону лужи мои руки совершают какое-то непроизвольное движение, брызг крови летит мне в лицо, а хранитель вечности падает со сквозной раной, с входом в горле и выходом в спине! Это был очень хороший день, летний и теплый, день моего первого убийства - когда я впервые поверил в судьбу…

   - Мда уж… - на какое-то время в зале установилась атмосфера молчаливой взаимопомощи, и вместо того, чтобы продолжать докучать Фатума расспросами, русский углубился в себя, насладился послеобеденной тишью, увидел мысленным взором смерть Ханка и улыбнулся в душе:
   “Раз жив, жив снова, значит, все еще могу отомстить. Ничего не потеряно. Тем более я здоров, во мне нет ни грамма рака”

   Тут же, со всей максимальной внезапностью, спокойствие дезорганизовала Изольда, припершаяся без стука, оттолкнувшая двух слуг. За неделю, проведенную в темнице, за семь мучительных дней плохой кормежки и ненадлежащего обращения, воскресшая была готова рвать и метать. Никогда прежде её глаза не скрывали столько огня.
   - Можно он свалит? – распоясанная американка показала на Владимира пальцем, - Не хочу ругаться при посторонних. Кое-кто будет выглядеть уж больно позорно…
   Фатум учел волю милашки и попросил Парошина:
   - Дама дело говорит, выйди – после чего повернулся к девушке и скривил рот в ухмылке, - Увы, уход из жизни и затем резкое возвращение не всегда проходят бесследно! У некоторых может наблюдаться снижение поведенческих характеристик. Хотя с неуспевающими и слабоуспевающими окружающий мир порой обходится очень жестоко, потому что план работы с такими настолько длинный, что просто невозможно его составить. И приходится импровизировать, склоняясь к самым простым, но не слишком привлекательным решениям.
   Вертикально мотнув головой, русский бессловесно удалился…


   На дневном небе появились первые признаки захвата. Фатуммены уже собрались вечерять, доставая из своих “тайничков” деликатесы, напитки и лакомства. Слегка влажный ветерок дул из открытых окон, перенося запах травы и всего того, что способствует оздоровлению.
  - Итак, деточка, прежде чем начнем, имей в виду, в иных обстоятельствах за такую наглость я бы сжег тебя, но сейчас, пожалуй, прощу… - Генрих говорил намеками, иносказательно, избегал прямых вопросов, будто устраивал Изольде тест на терпение:

   - Женская драгоценность, переходящая из рук в руки, обреченная на непостоянство, вовсе не теряет своей ценности. Не имеет значения, сколько красавиц носили одни и те же бусы. На самом деле, когда предметы копят чужую энергетику, то становятся лишь ценнее за счет таких перемен. У вещей тоже есть память! – жемчужное ожерелье в деревянном сундучке в виде сердечка с ручкой когда-то носила мать Мэлори, до неё им красовались еще шестнадцать женщин, а теперь оно в категорической форме предлагалось американке, - Все неподвижное и неорганическое у глупцов ассоциируется с понятием неживого. Это неправильно…
   Нэнси Гарднер ждала титулировка – увеличение исключительных прав, о чем девушка молча догадывалась. Ей некогда было отвечать, на свои собственные нафантазированные вопросы, на то, как она думает, плевать даже ей. А Генрих все время ходил рядом, не ожидая от неё совершенно ничего особенного и необычного, ничего, кроме согласия.
Изольда (новое имя Нэнси) не считала, что эта растленная измышленная «традиция» заслуживает хоть какого-то, пусть даже малого подражания, и все равно приняла дар. Когда что-то, что относилось к Генриху Фатуму, обременялось честностью?
   - Ты предлагаешь мне вечную молодость и половину всех твоих богатств в обмен на то, что я рожу для тебя сына?
   Предлагатель великих даров сказал уточняюще:
   - В обмен на послушность – он сам надел на неё гладкий жемчуг, вдел в мочки ушей какие-то серьги и с невозмутимым видом стал пришептывать, - А раз уж мне хочется поскорее повысить эффективность организации, отдав её в более молодые руки, то я, пожалуй, немного подобрею. Я исключу из правил то, из-за которого мне пришлось оставить Мэлори без матери. Если ты вдруг родишь девочку, знай же, я ничуть не расстроюсь. Значит, в один из следующих разов мы сделаем мальчика. Никаких костров и женоненавистничества…
   Изольду устраивал такой компромисс, и настаивать на дополнительных услугах
начинающая бизнес-вумен не посчитала нужным. Все, о чем не смела мечтать простушка из Северной Дакоты, днесь предоставлялось на "блюдечке с золотой каёмочкой", и третировать отца будущего ребенка нужно аккуратно – так, чтобы он не заметил, так, чтобы даже она не заметила.
   “Ну, же, соглашайся, если профукаешь свой шанс подняться, другого такого случая уже не представится”
   - Я согласна со всеми условиями и правилами! – Нэнси тут же подумала о перепланировке некоторых апартаментов, - Быть в паре с великим человеком уровня Наполеона это значит не решать проблемы, а смотреть, веселясь, как проблемы решаются сами. Но почему я, Доктор? За что мне ваше богоподобие оказывает такую честь?
   - Все просто – Фатум позволил себе жадно поцеловать её, восторгаясь тем, насколько нежны и податливы её юные губки, - Искупавшись в Ванне, ты вкусила силу единения! Может, и абсурдно благодарить мою непутевую дочь, но именной ей ты обязана такой чести – сожительству с великим.
   Помимо флирта, изо рта деспота выходили колкие выпады в адрес Америки, которую в скором времени ждет уничтожение!

   
   Глава 4 Трудность прохождения

   Спустя сутки.
   Предобеденным днем Ханк обнаружил себя уже в подземном лабиринте, вглубь которого он спустился по старой, проржавевшей лестнице. Там его буквально обуяло несвоевременное любопытство, возникшее при виде каменного сфинкса, смотрящего на надежно закрытую дверь. Ступив на песок, мутант включил логику. Без неё было крайне опасно продолжать путешествие.
   “Теперь, когда Мэлори в руках озлобленных сектантов, любое волнение не покажется лишним и напрасным. Теперь, оценив безумность её папочки, я представляю, что с ней могут сделать”
   Ускользнув от пристального взора зооморфной статуи, Ханк зашел в узенькое помещение, перегороженное вдоль стенкой, сложенной из обломков камня. Загадка сфинкса – выражение само по себе загадочное.

   Через минуту он промотал в голове утреннюю неудачную прогулку с любимой, разложив все пунктики по полочкам…


   Утро этого дня.
   Прежде чем выйти на улицу, напарники приняли решение разобраться в происходящем и обследовать главштаб вражеской территории. Задачки, те, что поважнее побега, выполнялись не в полной мере, но, тем не менее, кое-какой прогресс наблюдался. Например, мутант нашел единственного, кого не поразил его клинок (за исключением двух медсестричек), доктора Манна, и заставил говорить, залечив ему “ты говно и навсегда им останешься”.
   Профессор, провозившийся на острове весь последний год, обладал достаточной информацией о свойствах и характеристиках товара, чтобы помочь беде и рассказать что-то связное. Но все, что промямлил язык докторишки, им уже и так было известно. Признаться, Ханк ожидал от Манна большей сговорчивости, о чем дал понять, проткнув ему ногу выше колена.

   Заложник дрянной ситуйовины вскрикнул столько же от неожиданности, сколько и от боли, высунув кончик языка в предвкушении наступления желанного бесчувствия.
   - Как вам? Понравилось? Может, повторим? Или одного раза хватило? Мм? – мутанту не был нужен этот трус настолько, чтобы затягивать с пытками. Он пообещал самому себе отпустить мерзавца сразу, как тот расклеится.
   - Нет, что вы? Конечно же, нет! – мистер Манн очень надеялся сохранить оставшиеся неповрежденные конечности в целостности, и довольно-таки быстро перешел к единственному разумному варианту сотрудничества, - Знаю, что сейчас в мою сторону посыплется гора камней, но все же, предлагаю отбросить эмоции и отныне исходить из позиции чистой логики! Помните, логика заправляет всем! На ней, собственно, и держится вся наша цивилизация…

   Мэлори предпочла не присутствовать при подковырном кровопийстве, уж больно
приелось насилие. Но и заступаться за доктора не стала, понимая, что в данном случае Ханк, скорее, прав, чем наоборот, и пытается отстоять справедливость, пусть и не самыми традиционными методами.
   - Так, погодите, меня давно интересовал вопрос объективной логики… - антигерой нарочно отягчил разговор грузом факультативных подтем, чтобы беседа вдруг не показалась негодяю легким и ничего не значащим наездом, - Вот вы вообще, как считаете, насколько логично пытаться убежать, зная, что ничего не получится? Или эмоции порой все же берут верх над рациональным звеном в самый неподходящий момент? Такие противоречия мимо меня не проходят…
   “Фух…” – замаялся доктор.
   - А почему я вообще должен быть откровенным, говоря с врагом, коим вы для меня являетесь? – закрыл глаза и дотронулся указательным пальцем до кончика носа, - Здесь полно изобретений, о которых никто не знает, кроме меня. Можете сказать, что именно вас интересует?
   Наконец-то дождавшись подходящего вопроса, Ханк почти выкрикнул:
   - Лекарство!
   И медспециалист покрутился на стуле:
   - Его не существует!
   - В смысле…?
   - В прямом, разумеется! От рака невозможно вылечиться полностью, ибо рак намертво срастается с организмом… - Манн изливал правду, не сдерживая в себе злого энтузиазма и регулярно поскаливаясь, - Только Ванна Даоса, находящаяся в замке Доктора Фатума, может уничтожить бактерии внутри заболевшего. И то, это касается лишь первой, второй, третьей и шестой стадий. Больным четвертой, а уж тем более пятой стадиями не на что рассчитывать. И, само собой, не все способны перейти с пятой на шестую. Онколото очень избирателен…
   Ни с того, ни с сего воин без страха завернул в сторону морали, видимо, сильно волнующей его:
   - И вас радует эта необратимость, как я погляжу? Фамильярно упиваетесь чужими страданиями?
   - Бог с вами. Я - обыкновенный лабораторный трудяга – живо заотрицал Манн, повернув ладони вверх, - Вам могло показаться, что судьбы людей не больно волнуют меня, потому что у меня, действительно, нет ни времени, ни возможности за кого-то волноваться. Посвящая себя науке, человек открещается от многого…

   Ответ не удовлетворил допросчика. Собираясь нарушить обещание, данное Мэлори, и прикончить доктора, не прощающий Ханк поднял меч над головой сидячего. Повинуясь не столько разуму, сколько выработанной привычке, исходящей от ненависти к мразям вроде Манна, мутант столкнулся с трудностями самоконтроля и едва не подвел свою пассию, так надеявшуюся на его снисходительность…
   Доктор уже было прищурился, готовясь к худшему, но… мститель сжалился над ним. Злобное пыхтение и несколько крепких комментариев по существу, с которыми даже виновник спорить не решился = незаслуженная милость. Правда, оплачивать ранение потерпевшему никто не собирался…


   Место, где находился Ханк, сильно напоминало неразграбленную фараонскую усыпальницу, на изучение которой могли уйти сутки. Стены с широкими проемами, ведшими в другую часть подземного святилища, уж слишком бросались в глаза, чтобы их можно было не заметить.
   Перейдя на правую сторону одного большого зала, просто разделенного “дырявой” стеной посредине, путешественник очутился в такой пустоте, где не было ничего, только стоящие в самом углу вазы из арабской мозаики, несколько убавляющие зловещность обстановки.
   “Красивые и одинокие, но выглядят явно не к месту”

   Впустив в черепушку парочку расслабительных мыслей, Ханк только напрягся: из него не вылезали опасения по поводу Мэлори, расставание с которой оставило на душе уйму ссадин и порезов. Устранять их придется поочередно, но избавиться от всех все равно не получится, пока разлученные не воссоединятся. То, что мутант вынес, когда упустил
возлюбленную, можно обозначить двумя словами – резкая агония. В душе загрохотала
буря гнева…
   “Ничего, я отправлюсь на поиски Мэлори сразу, как только найду выход отсюда. Если её не убили тогда, не пристрелили, то велика вероятность, что и в дальнейшем с ней все будет нормально. Да и радоваться на самом деле есть чему. Казнь ублюдка, обрызганного кровью стольких невиновных, будет не менее жестокой и мерзкой, чем сам ублюдок. Знаю, эта радость порочная, вообще очень плохо кому-то желать зло, но именно она подкрепляет меня доводами, дает обоснование, дарит смысл, которого ранее так не хватало и который появился только благодаря ненависти к ублюдкам” – задумавшись и сквозь забытье разглядывая выныривающий образ всемогущего Генриха Фатума, путешественник скрипуче ворчал. “Злость полезнее отчаяния”.


   Хотя мнение партнерши в этот раз оказалось решающим, Ханк не перестал убеждаться в глупости такого снисходительства. И надо сказать, подавляющее большинство его аргументов казались вполне убедительными, чего не скажешь о вдруг подобревшей Мэлори, старающейся избегать новой крови, но действующей вопреки законам выживания. Правда, её гуманизм ударил мутанта как обухом по темени, и он не раз спрашивал себя “яблоко от яблони упало очень далеко, и в данном случае плод предпочтительнее дерева”.

   - Надеюсь, твое воинское самолюбие не сильно пострадало! – Мэлори произнесла эти слова с львиной дозой сарказма и дурачества, зная, за что зацепить, - Впрочем, можешь не отвечать. Приносить глубочайшие извинения и не менее глубокие уверения в глубочайшем хорошем отношении к тебе я не стану…
   Ханку показалось, над ним издеваются, или, во всяком случае, пытаются по-мелкому манипулировать, что немедленно ввело в диссонанс и послужило обоснованием для скорейшего определения важности умеренного подкаблучничества.
   “Управлять мной – мертвая затея. Хотя чем черт не шутит? Предоставить женщине полный карт-бланш и превратиться в собачку на привязи – возможно, это бы принесло уникальную оригинальность”
   - Не сильно, милая. А тебя это так беспокоит?

   Напарники лазали по шкафам и рыскали по комнате уже слинявшего доктора Манна, выбирая, на чем бы остановиться и что посмотреть. Долгое время их ничего не могло вынудить перестать портить чужое имущество, пока более удачливая Мэлори не нашла кое-что, зацепившее лишь её внимание.
   - Каково… – это относилось только к ней, и никоим образом не касалось ни болезни, ни чудовищных экспериментов.
   - Что у тебя? – заметив удивление на лице своей ненаглядной, бой-френд мимолетом к ней присоединился, - Показывай…
   Чернокудрая держала в руках картину многолетней давности, где она, еще смеющаяся девочка (художник смотрел на неё и рисовал), бегает по окрестностям замка, пытаясь прогнать тоску, хвостом волочащуюся за ней, и выспрашивает отца, за что тот убил мать, каждый раз получая один и тот же ответ “это произошло по чистой случайности”. Оправдания папы не утешали, не выполняли своих функций, а причиняли еще больше неудобств и еще сильнее угнетали.
   - Здесь я, когда мне было лет семь-восемь, не помню уж точно. А возмущена я, потому что вообще всегда странно находить предметы, касающиеся нашей семьи, в местах, где их не должно быть…
   Затем Ханк, долго терпевший весь этот “беспорядок”, анализировавший и наблюдавший, не вынес и произнес страшную правду вслух. Он больше не хотел, не мог, да и не видел причин держать язык за зубами, не размыкая уст и делая вид, будто совсем ничего не понимает.
   - Хватит заниматься самообманом, достаточно лжи, довольно водить всех за нос и притворяться – но, чтобы предотвратить уже готовящийся к выходу слезный поток, пришлось обнять Мэлори, прижать её посильнее к себе, - У тебя никогда не было семьи. Признать, что тот, кого ты называла отцом, им не является, больно и тяжело. Когда-то ты веровала, любила и готова была часами повторять, что в тебе заключается хотя бы малая часть его. Но как же хорошо, как славно, что это не так. Быть похожим на него было бы не привилегией, а проклятьем. И ты не проклята, ты
свободна ото всех оков.
   Придушенная в объятиях, она согласилась:
   - А я все думала, чем мы так похожи! - и, благодаря своевременному утешению, у неё получилось не заплакать, - Оказывается, мы оба росли без родителей…


   “Я обязательно-обязательно тебя спасу, снова тебя вытащу, как тогда, и мы снова вместе уйдем. Только дождись меня, дождись меня снова”
   Ханку не пришлось долго возиться до первого подтверждения своей основной догадки –что находится в точно сконструированной копии храма, в котором когда-то побывал
Доктор Фатум и в котором он впервые почувствовал себя божеством. Одно из помещений с шестью пустыми ваннами напоминало ту маленькую комнатку, в которой искупали умиравшую Мэлори, только отличалось большим простором и более высоким потолком. На стене, расположенной слева от купальных резервуаров, красовались странные иероглифы и символы, благо, уже переведенные кем-то, кто последним бродил здесь до Ханка. Видимо, этот в кавычках счастливец владел навыками профессионального перевода, и, умирая, находился в плену высокой занятости.
   Здесь и там валялись вырванные из блокнота листы с арабскими и английскими строками. Мутант пробудил в себе любознателя и поднял несколько.
   “Интересно. Давайте-ка поглядим, что тут у нас. Авось повезет, и получу годное чтиво, способное скоротать пару зимних вечерочков, ну, если так, не вдумываться…”

   От огромного количества сверхзанимательной информации глаза разбежались, словно вспугнутые кролики, им стало больно, хоть прищурься. Так как из представленных языков путешественник знал только английский, с немецким частично дружил, но старался особо не касаться (ну, не нравились ему некоторые фразеологические особенности и расхваленная бундесовская непосредственность), а к иероглифам и вовсе относился без малейшего почтения, взгляд его сосредоточился на одном единственном столбике.

   After the next Spa procedure each cage is filled with energy, all my body is loaded with energy. Life comes back! And I remember how the side Obock was at war with Napoleon, and even, being the talented general, dared to follow ways of career of Napoleon once. Well, unless I am not a god? If isn't present, then who I am? Obviously, I – great, after all only great in power to live so much, to see so much …
   At such number of fights and significant events the final cost of my life equals to billions of other lives. It is unlikely there is someone who understands the world better me – the person who lived more than one thousand years. Liquid from a pool helped me to begin to see clearly. To a meeting with liquid I was simply the wanderer who lost intelligence, but still storing in himself a life echo. But with age the perception of time changes, time starts passing all quicker.

   I not easy so included in the name of a source immortality the word Taos. It a lot of things means. Characteristic feature of Taoism and Ancient Chinese tradition is considered idea of possibility of achievement of immortality by the person. The set of thick volumes of reference books, encyclopedias, grants is devoted to the theory of immortality and practice of its achievement.
   Recommendations concerning an order of finding of immortality gathered on an extent of the millennium and go to deep prescription. In books it is possible to come across data on long-livers and inhabitants of heaven, the subject of immortality is touched in myths and legends, researches on an occasion of achievement of immortality were conducted in very ancient times, emperors tried to reach immortality numerous, but, naturally, vain ways. For example, the emperor Qin Shihuang became very known thanks to searches of eternal life.
   All of them and on a quarter didn't come nearer to truth because they aren't gods as I, they are mere mortals. All of them died, and I am still living.

   (После очередной спа-процедуры каждая клетка наполняется энергией, все мое тело заряжается энергией. Жизнь возвращается! И я вспоминаю, как воевал бок обок с Наполеоном, и даже, будучи талантливым генералом, посмел однажды встать на пути карьеры Наполеона. Ну, разве я не бог? Если нет, тогда кто я? Очевидно, я – великий, ведь только великим под силу столько прожить, столько увидеть…
   При таком количестве битв и знаменательных событий окончательная стоимость моей жизни равняется миллиардам других жизней. Вряд ли есть кто-то, кто понимает мир лучше меня – человека, прожившего больше тысячи лет. Жидкость из лужи помогла мне прозреть. До встречи с жидкостью я был просто странником, потерявшим осмысленность, но ещё хранившим в себе эхо жизни. Но с возрастом восприятие времени меняется, время начинает течь все быстрее.

   Я непросто так включил в название источника бессмертия слово даос. Оно многое значит. Характеристической особенностью даосизма и древнекитайской традиции считается представление о возможности достижения человеком бессмертия. Теории бессмертия и практике его достижения посвящено множество толстых томов справочников, энциклопедий, пособий.
   Рекомендации касательно порядка обретения бессмертия собирались на протяжении тысячелетия и уходят в глубинную давность. В книгах можно наткнуться на сведения о долгожителях и небожителях, тема бессмертия затрагивается в мифах и легендах, исследования по поводу достижения бессмертия проводились в очень древние времена, императоры пытались достичь бессмертия многочисленными, но, естественно, тщетными способами. Например, император Цинь Шихуан стал очень известным благодаря поискам вечной жизни.
   Они все и на четверть не приблизились к истине, потому что они не боги, как я, они – простые смертные. Они все умерли, а я еще жив).

   “Сумасшедший кретин уже помешался на своём величии. Совсем распоясался в своей безнаказанности. Помалкивал бы, понимая, что пытается до последнего оттянуть неминуемое. Но ничего, рано или поздно возмездие обязательно его настигнет” – прочитав эти строки, насквозь пропитанные больной самовлюбленностью, доказывающие полное безрассудство Генриха Фатума, Ханк стоял и раздумывал над тем, как же ему продвинуться дальше, но ничего путного в голову долго не могло прийти. Других дверей, выходов-входов не было. Буквально через несколько мгновений где-то вдалеке зазвучал сильный грохот, глухой удар, землетрясение, от которого завибрировали каменные стены и потолок, и произошел хлопок, создавший впечатление, что рядом взорвался боеприпас малой мощности.

   Воин без страха почувствовал быстро разнесшуюся по храму вонь, что навело на мысль о:
   “Неужели очередная тварюга, сошедшая с производственного конвейера, где таких собирают из готовых стандартных деталей?”


   Отошедшая от напарника буквально на несколько метров, Мэлори услышала звук быстрых шагов – кто-то неосторожно громко поднимался по лестнице. Неизвестные перекликались, и когда, по-видимому, преодолели половину пути, начали произносить вслух второстепенные условия задания. Только сейчас до англичанки дошло, что эти ребята – папочкины псы, которых оповестил недобропорядочный и бессовестный Манн. Пожалуй, теперь она понимала, как сильно Ханк был прав, выдвигая вариант убийства.
   “И зачем только понадобилось жалеть этого скота? Было бы глупо, непростительно, чудовищно глупо, почти победив, умереть по собственной ошибке. Какая же я в сущности дура”

   Мутант, уловивший признаки чужого неприятельского присутствия еще раньше её, попросил где-нибудь спрятаться и переждать до завершения очередного мочилова. Сам же выбежал на лестничную площадку, бойко перепрыгнул через перила и приземлился на самую крупную из подосланных пешек. Приземлился мечом в грудь…
   Мужчина увидел, как из живота торчит окровавленное лезвие, и истек за считанные миги.
   - Если немедленно не отвалите, вас постигнет его участь! – Ханк решительно настроился сдержать все свои обещания, - Кто думает, что я шучу, можете убедиться! – и вытащил меч из чрева поверженного, затем воткнул обратно, уже мертвому, - Ну, что? Убедились???!!!

   Внушившись безошибочным желанием остаться целехонькими и избежать участи несчастного Брайана, рядовые молодцы медленно положили пушки на пол и с заметным напряжением, которое так и повисло в воздухе, посмотрели на мутанта в ожидании его следующих действий. Ханк не мог решить, что с ними делать – отпустить или…
   “Отправить в преисподнюю вслед за их дружочком?”

   Как бы там ни было, ему стоило поспешить с выбором: заслышав женский пронзительный крик, раздавшийся сверху, воин риторически спросил себя:
   “Мэлори?” – и побежал обратно.
   Безнравственные проходимцы замедлили выстрелом в плечо. Подняли оружие, как только тот отвернулся.

   Никак им не ответив (потому что в данный момент, кроме безопасности возлюбленной, ничто не могло волновать), Ханк отключил для себя все посторонние шумы, видел только прямой путь на верхний этаж, без оград.
   Какой самый большой облом может произойти в жизни человека, у которого нет страха? Что может испугать полузверя?
   “Ну, же, где ты?”
   Когда мутант достиг того помещения, где они находились до появления парней в комбинезонах, Мэлори уже успела исчезнуть. Все случилось невероятно быстро и как-то… неразборчиво. Огромная дыра в стене, которой ранее не было, рожала самые жуткие теории.
   “На территории есть еще палачи? Им одной нестабильной девчонки показалось недостаточно? Или это совершенно новый продукт, нестабильный, также не прошедший проверку временем?”

   Хоть Ханк и не смог удержать напарницу возле себя, хоть и остался снова один, неподалеку находилась кое-какая отдушина - сподличавшие вояки еще не убежали настолько далеко, чтобы их нельзя было поймать, лишив пары тройки конечностей да не сильно важных внутренних органов.
   Предвкушая сладкую месть, человекозверь радостно потер руки:
   “Теперь берегитесь” – и бросился за ними вдогонку…


   Запись мертвого онколога – 25

   Предварительно согласовавшись с учеными, Верн Дурсль распорядился поместить самую большую “работу” фатумского онкологического центра под землю из-за её необъятных габаритов, стремительно увеличивающихся с каждой кормежкой. Глаза-щелочки, огромный приплюснутый нос, хищный оскал – Онкогельми (это мистер Дурсль так “посмеялся”. Он назвал детище фирмы, вспомнив про общий термин, обозначающий паразитарные болезни человека, животных и растений, вызываемых гельминтами — паразитическими червями. Гельминтоз, кажется) способен поразить на расстоянии, и по большей части это относится к слабонервным. Но если у вас каким-то образом получится не упасть от страха, то дальше вы сможете только свыкнуться с участью корма – Онкогельми проглотит вас и не заметит. К сожалению, мне выпадало несколько случаев лично присутствовать при трапезе, и я потом где-то часа два приходил в себя. Уж очень непривычно, да и неприятно смотреть на то, как проглоченная жертва остается жива на протяжении нескольких минут, стучит ногами и руками, находясь уже внутри прожорливой твари (это становится ясно по комочкам, выступающим на шее червеобразного) и умирает либо от удушья, либо от рака.
   1 – изначально Онкогельми был просто живой опухолью, как те, что гнездятся в Найджеле, как те, что находятся в лабораториях центра. Ученые добавили в опухоль то, что вытащили из Белова. Результат оказался настоящей сенсацией, шоком для всех, кто принимал участие.
   2 – Онкогельми это гигантская хориокарцинома с сохранившимися базовыми процессами, но “оживотненная”, как, впрочем, и все остальное на острове. Хориокарцинома – напасть множество повторнобеременных, злокачественная женская опухоль, развивающаяся из эпителиальных клеток ворсинок хориона, образующихся в теле непарного гладкомышечного полого органа. Нередко происходит метастазирование во входную часть, в легкие и мозг, под удар попадает и кишечник. Так как Онкогельми не имеет зубов, смерть происходит из-за заражения перечисленных “вещей”. Пожирание происходит после того, как жертва перестает двигаться - рак съедает жертву после её смерти, съедает полностью, и, ткани, умирая, растворяются, а гигантский орган-червь пополняется энергией, набирается злости, становится еще активнее и сильнее.
   3 – несмотря на размеры и тяжеловесность, Онкогельми может уменьшаться и становиться более вместительным. Монстр врожденно нечувствителен к боли, очень легко возбуждается, агрессивен и атакует при малейшей опасности. Убежать от него - невыносимо трудная задача, почти невыполнимая, и годы, потраченные на легкую атлетику, могут не сослужить никакой службы. А оказавшись в пасти этого детища чьего-то больного воображения, вы не сможете выбраться назад.

   Рядом с переведенными иероглифами лежала очередная записка врача, Ханк обнаружил её и быстро прочел:
   “Слизкий червь размером с маленький домик – еще одна причина лишить Мэлори папочки” – смяв клочок бумаги, путешественник опустил глаза на свои ноги, чтобы удостовериться, держатся ли они достаточно крепко. Разрушительная землетряска, подземные толчки и колебания, вызванные животной причиной, стали веским поводом для волнения.

   Онкогельми долго принюхивался, создавая вибрации, и выполз, когда получеловеку надоело его ждать. Хорошо подготовленный к схватке, воин без страха не сильно шарахнулся и не отбежал. Более того, у него хватило сил, веры и таланта на шутовское фиглярство и озорное скоморошничание:
   - Утю-тю-тю, какой красавец!
   Циклопическая червина взъерошилась, свирепо блеснув зрачками (да, у неё было отдаленное подобие глаз). Малюсенькие шипы и колючие усики, покрывавшие две трети розово-кровавого тела опасного “пресмыкающегося”, будто шевелились под воздействием тока. По сравнению с ранними уродищами эта пугала значительно меньше, видимо, потому что не имела никаких человеческих черт и, соответственно, не вызывала жалости. Пробить башку этой твари мог любой миролюбец – её ничего не связывает ни с животными, ни с людьми, а, значит, убийство такой твари не будет считаться предательством принципов и в рамках самозащиты более чем допустимо.

   Онкогельми во всю ширь раскрыл свою немаленькую пасть, обдавая Ханка “сногсшибательными” запахами. Изогнутые маленькие клычки, не зубы, а костные образования на так называемых губах, затряслись так, что вместе с ними задрожали и прочие мииаютрности на выпуклой морде червя. Не глядя на, казалось, полную готовность чудища задействовать почти все имеющиеся группы мышц, проявить гибкость, аналогичную той, которая была проявлена во время последнего посещения создателей, первая попытка потерпела крах: “прицелившись”, опухолище думало хватануть противника за ногу, и подползло буквально на несколько сантиметров. Не став дожидаться атаки, мастер мечного боя поспешно отскочил, и подпрыгнувшее тело создания не смогло его даже коснуться, “пролетело” где-то рядом. Затем исчезло, словно растворившись, ушло под землю.
   “Куда, интересно, милок устремился? Неужто захотел поиграть со мной в прятки?”

   Гельми беспокойно рыскал в почве, прислушиваясь ко всем своим ощущениям, чтобы, выскочив, затянуть с собой упрямого противника. Хотя хориокарциному не пытал смертельный голод и не так давно в ней уместился целый семидесятикилограммовый мистер Манн (Повелители Смерти все же решили, что верный им доктор выполнил все земные долги и теперь может покоиться с миром), ликвидация настырного Ханка, похоже, стало делом принципа для гигантской опухоли.
   Воин без страха старался не задерживаться в одном положении и в одном месте на несколько секунд, непоседливо наяривая круги по залу и вызывая у самого у себя умиление. “Будто урок физкультуры, который не закончится, если не получишь пятерку”.
Онкогельми так долго надеялся, что намеченная жертва уймется, устанет и сделает хотя бы кратковременный передых, и в итоге сам умотался, поэтому вторая атака была более запланированной, но не более обдуманной: монстр ни то что не дотянулся пастью до Ханка, он промахнулся, “поцеловался” со стеной и подпортил моську! Называется – влетел. После второго провала червяк полминуты пытался перевернуться со спины на брюхо, смахивая и разбивая хвостом изящные арабские вазы, и за эти остропротекающие
тридцать секунд мутант нанес ему пятерочку среднеглубоких порезов. Затем, когда хориокарциноме шель-шевель удалось принять удобное положение и поглубже забраться в песок, мечник отшвырнул меч, весь по рукояти в коричнево-красной крови, замахал кулачками, едва не задев собственный подбородок и сказал:
   - Ну, что, голубчик, понравилась встрясочка? Небось, не ожидал от пищи такого непокорства? Наверное, думаешь, что за дрянь попалась тебе? – Ханку нравилось резвиться в интервалах между стычками, - А вот теперь будешь бережнее относиться к еде и иметь в виду, что пихать в рот полезно далеко не все из того, что вкусно пахнет!
   “Хотя я слабо представляю себя вкусно пахнущим, и все же, неужели нельзя было найти кого-нибудь поароматнее?”


   Поквитавшись с обидчиками, унизив и порезав их, воин без страха достал бинокль Калиньи и принялся оглядывать уже знакомую местность.
   “Мэлори, где же ты? Мэлори...” – повсюду виднелись следы огромных человекоподобных ступней, ходивших по грязи. Эти отпечатки, расположенные на приличных расстояниях друг от друга, вели к берегу и рушили всякую надежду на успех, - Если следы заканчиваются у самой воды, значит, похитители уплыли. Хм, и куда же направились? Обратно в замок? Надеюсь, что так, ведь иначе мне придется искать пропавшую по всему миру, а это означает, новых опасных приключений избежать не удастся и я совершу еще как минимум десяток спорных поступков”

   Несколько минут, проведенные в уединенном раздумье, маленько просветлили рассудок, но дать ответ на вопрос “почему все так гадски получилось, когда было все так хорошо?” не смогли, и половина душевных разногласий осталась при нем. Стоило позаботиться, подумать о том, чем занять себя на ближайшие полчаса-час, чтобы окончательно вернуться в этот мир и с концами уйти от фантазии.

   В конечном счете, Ханк занялся. Вот только не умиротворяющей славной прогулочкой вдоль бережка под шум волн и мелодию чаек, а морокой с еще одним генетическим высером. Продление драгоценного расслабона и приятной бездеятельности оказалось невозможным, поскольку рядом ошивался мышцастый здоровила, накачанный строго по беловскому рецепту.
   “Так вот кто пробил стену?”
   Крепыш носил футболку с хоккейной символикой, темно зеленые безразмерные шорты смешно держались на крупных ногах, кроссовки четырнадцатого размера выглядели не менее по-клоунски, а общая несуразность уж очень бросалась в глаза, чтобы не насмехнуться над внешностью амбала. Бритая башка со зверской гримасой на роже отражала духовность субъекта, близкую к нулю. Так или иначе, этот “бычок” начал проявлять свою силу в первые мгновенья - схватил Ханка за подбородок и с искринкой во взгляде швырнул на мокрый песок.

   Мутанту, терпевшему и более страшные увечья, нежели легкий толчок в затылок, показалось, что рост мускулатуры беловского клона уже начался и самая пора подготовиться к резкому осложнению ситуации.
   “А этот товарищ, я смотрю – не дебил, знает, когда нужно выстрелить. Быстро поднялся по карьерной лестнице, наверное, благодаря умению справно играть роль подопытного кролика, а примкнул к Фатуму, предположительно, потому что все прочие суперпреступники уже позакрывали лавочки из-за вездесущей деятельности Супергеройского Союза” – пока мутант у себя в мыслях строил комплексную психологическую характеристику противника, бугай уже был от него всего в полуметре. Оголтелый верзила оказался лишен всякой оригинальности, и вместо того, чтобы придумать какой-нибудь неординарный подход к добиванию своего менее крупного противника, опять полез пальцами к его подбородку. Даже Ханка возмутила эта посредственность, у него накипело, и он открыто высказался…
   - Что, придумать что-то новое котел не позволяет? Предпочитаешь многократное повторение в надежде на удачу, да? – в самый последний, ничего не предвещающий миг воин отклонился в сторону, таким образом, красиво ускользнув от захвата, и высунул заранее приготовленный клинок, который отрезал все пять пальцев правой руки здоровяги, - Ну, так за повторы платят дважды!

   Полагая, что это обязано подействовать, Ханк позволил себе расслабиться и пожалел: даже не взвизгнув, прислужник Фатума двинул ему локтем по загривку, поднял другой рукой за ноги и повалил на спину. При падении воин ушибся поясницей, а боли в пояснице и тазу, крестце, копчике – самые сильные боли, которые могут возникать в позвоночнике, поэтому быстро подоспел влажный пот и перед мигающими глазами всплыли размывающиеся очертания противника, приближающегося медленно, но уверенно.
   “Пропади все пропадом” – борясь с сильным желанием немного поваляться без движения, подвалившим определенно не вовремя, антигерой сбросил с брюк горку прибрежного песка и с покачиваниями укрепился на ногах. Того, чего так боялся самодержавный покоритель английского зомбилэнда, не случилось – он сумел не упасть.


   Крепко заучив урок, Онкогельми притаился для отработки новой стратегии, и в храме воцарилась “кусачая” неясность, заставившая путешественника насторожиться, напружиниться и начать искать среди рожденных воображением звуков и шорохов те, что наиболее косят под тряску. Распроклятая червина, думал Ханк, не прекращая дергаться, должно быть, уже обчавкалась и вот-вот закашляет от слюнного скопления. Но мутант отдавал себе ясный отчет в том, что если эти безумные варианты, навязчиво повторяющиеся, настойчиво лезущие в мозг, окажутся хотя бы недалекими от правды и прожорливая опухолина в натуре настолько голодна, то следующая стычка обещает стать кризисно экстримной.
   - Ну же, песик, не хитри и не лавируй. Будь снисходительней ко мне! Не заставляй в сомненьях каменеть, не принуждай бояться расстояний и не прививай отвращение к Кевину Бэйкону, что снялся в земной дрожи. На данный момент это мой самый любимый, самый почитаемый актер… - пользуясь возможностью, воин без страха быстро перебежал на другой конец зала, - Милок, ты там долго еще будешь испытывать меня?
   “Вроде, не человек и даже не животное, а понимает все лучше большинства людей, с которыми мне когда-либо доводилось обмениваться мнениями и интерактивить. Реакция природы на вмешательства не столько пугает, сколько приводит в удивление. Порой хватает одного толчка, чтобы спровоцировать извержение спящего вулкана, но эти ребята явно не единожды и не дважды злили природу”

   Довольно длительное время не появлялось вообще никаких признаков присутствия Онкогельми где-то поблизости. Ханк мучился вопросом – почему вначале его “свидания” с тварью это псевдосвятилище чуть не развалилось, и скульптурные изображения, находящиеся в нем, не провалились куда-то в недра, а сейчас так спокойно, так тихо, нет даже средней пульсации…
   - Неужели ты научился меняться, дружок? Какая же крутая способность, мне бы такую… - наемник говорил так, будто забывал, что имеет дело с существом, которое при всей своей извращенной уникальности не понимает и не может понимать человеческий язык, не понимает оно и величия человеческого духа, - Я тебе, правда, совсем немного завидую. Я вот не могу взять и вырасти по прихоти, и остается только мечтать, что в следующей жизни мы поменяемся телами!
   Версия Ханка была весьма близка к истине - хориокарцинома умельчилась до размера комнатной собаки (о чем и писал мертвый онколог в своих записях), поэтому её передвижения никак не влияли на ровность земли и не вызывали “ажиотажа”. Но, осознавая, что такая тишина – на самом деле подготовка к внезапному нападению, он продолжал держать ухо востро и бегло прокручивал в уме список додумок, каким внешне будет “красавец” Гельми, когда переживет “сто пятидесятую” трансформацию и удосужиться показаться для оценки – таким, как был до игр с собственным телом, или еще уродливее?

   Ответ не заставил себя ждать настолько долго, как уже стал надеяться наемник, успевший привыкнуть к такому многозначительному беззвучию – в храме снова зашумело и загрохотало! Ноги словно накачались свинцом, вслед за ними потяжелели остальные части Ханка, появился звон в ушах, какой бывает при оглушении как при оглушении и гемикрании, звон, позвавший с собой другие ненормальности, и из-за “ансамбля” неприятных явлений зарябило зрение, картинка трижды дернулась и…
   “Надо же, созрел для новой встречи”

   Онкогельми разрушил статую сфинкса напополам! Антигерою пришлось пошевелиться, чтобы не стать жертвой падающего камня. Увеличившись почти шестикратно, нынешний червяк имел чертовски мало общего со своей предшествующей версией - на Ханка смотрела не одна, а уже три толстых “головы”, которые двигались независимо друг от друга. Чавканье участилось, став основным звуковым фоном.

   Запись мертвого онколога – 26

   Пузырный занос - это патологическое изменение плодного яйца, характеризующееся чрезмерным разрастанием эпителия ворсин хориона с резким отеком стромы. Данный раздел медицины малоизучен. Макроскопически пузырный занос представляет собой гроздья пузырьков различной величины с прозрачным содержимым. Кровеносные сосуды в ворсинах хориона при пузырном заносе отсутствуют. При полном перерождении хориона эмбрион погибает. После пузырного заноса в десяти процентах случаев у женщин наблюдается хорионэпителиома.
   1 - различают всего четыре формы пузырного заноса: первая – это доброкачественный пузырный занос, безпролиферации хориального эпителия; вторая – допустимо злокачественный, с умеренной пролиферацией хориального эпителия; третья – вероятно, злокачественный занос с резко выраженной пролиферацией хориального эпителия, и четвертая форма, самая редкая - деструирующий пузырный занос, который характеризуется наклонностью к росту пузырного заноса по венам матки с прорастанием мышечного слоя (не злокачественный рост — ворсины не прорастают стенок сосудов).
   2 – нередко при пузырном заносе очень рано, а точнее, уже на первой половине беременности, возникают симптомы позднего токсикоза со значительной протеинурией, опухолями вследствие скопления жидкости в тканях и повышенным давлением крови. В связи с превращением ворсин хориона в пузырьки матка резко увеличивается, так что размеры её значительно превышают норму и совсем не соответствуют сроку беременности. На третьем-четвертом месяце, бывает, и позже, возникает кровотечение, сперва незначительное, но вскоре оно усиливается, и начинают отходить частички пузырного заноса. Кровотечения приводят к острому малокровию, а при усилении могут представлять опасность для жизни женщины. Пузырный занос сопровождается резким повышением содержания в моче хориального гонадотропина, поэтому реакция Ашгейма-Цондека в первые три месяца беременности оказывается положительной даже при разведении мочи в сто, а то и в двести раз.
   3 – к чему я вообще завел тему о женских проблемах, казалось бы, не имеющих отношения ни к предыдущей записи, посвященной гигантской хориокарциноме, ни ко всему тому, о чем я писал ранее? Да к тому, что Повелителям Смерти уже давно стало мало просто использовать исходный материал, они все чаще пытаются сочленять болезни. Видимо, неудача с чумой в семнадцатом веке многому их научила, например, научила дублировать – выполнять несколько работ одновременно, чтобы в случае провала в одном, был успех в чем-то другом. Пока какая-то часть приспешников потрошила Палача с целью заполучить его способности для создания собственных “рестлеров”, другая трудилась над наделением хориокарциномы (то же, что и хорионэпителиома) свойствами пузырного заноса для большего метастазирования. Приходя в ярость, Онкогельми умножается в несколько раз. Это можно считать «паллиативом» или «планом B», так как опухоль может думать, однако, это необратимое действие развивается в результате абсолютного прекращения функции или значительного нарушения структуры клеток, так как происходит перенапряжение органа, и нарушаются механизмы, препятствующие его неконтролируемому увеличению. Онкогельми – самый рискованный проект в творческой карьере Доктора Фатума. Неудобный и полуудачный “кентавр”, которому не суждено стать чем-то совершенным. Но здесь нет чьей-то определенной вины, нет и субъекта ответственности. Что-то просто нельзя сделать по-настоящему, и оживление внутренних органов с целью их дальнейшего приручения равносильно попытке дотянуться пальцами до неба, когда в твоем распоряжении имеется только раскладная алюминиевая лестница. Можно представить, что ты трогаешь небо, можно даже почувствовать что-то такое, очень похожее, если ваша иллюзия достаточно сильна. А в данном случае это иллюзия контроля…


   В самый последний, ничего не предвещающий миг воин отклонился в сторону, таким образом, красиво ускользнув от захвата, и высунул заранее приготовленный клинок, который отрезал все пять пальцев правой руки здоровяги, - Ну, так за повторы платят дважды!
   - Ну, так за повторы платят дважды!
   Ханк делал расчет на то, что, простившись со своими мини-манипуляторами, здоровила перестанет “бодаться” и оставит его в покое хотя бы ненадолго. Но все вышло не так, как ему хотелось: сильнюга проигнорировал боль, не заметил её и опять пошел в атаку, резко сменив тактику.
   “Пропади все пропадом”

   Спустя пять минут…
   “Палач номер сколько-то там” отпинал мечника до полусмерти, затащил в ближайшее здание, связал толстой веревкой руки сзади и приготовился что-то с ним сделать, сломать или зарезать… Но уж очень долго он не мог определиться со способом убийства, и пока наслаждался обманчивым привкусом победы, мутант уже освободился от веревки, неслышно перерезал её складным перочинным ножиком, взятым из кармана брюк.
   Оборзевший силач, ранее не допускавший подобных ошибок, в этот раз конкретно сплоховал. А осознание последствий легкомыслия пришло к нему вместе с кулаком по разленившейся харе.
   - Забывая, с кем имеешь дело, ты подставляешься под удар! – Ханк несколько раз подпрыгнул на одном месте, высвобождая злость и становясь от этого только сильнее, - А забывая, что ты сделал противнику, какие неприятности причинил ему, автоматически покупаешь себе билет на самолет до преисподней!

   Слуга бессмертного тоже не промах, собирался незамедлительно отвесить крутой сдачи, но, случайно нащупав ханковскую раскладушку, торчащую в области уха, мысленно подготовился к самому худшему.
   - Эээ? - качек туповато посмотрел на неприятеля, словно не узнавая.
   И лезвие ножа проникло вглубь, потому что ровно через мгновение удалый наемник двинул ладонью по его мелкой рукояти. Предсмертная медлительность противника позволила Ханку подготовить и исполнить убойный апперкот с правой. Не устояв на шатающихся ножках, “Палач номер сколько-то там” рухнул всей тяжестью и сломал собой пол. А вместе с ним вниз провалился и воин без страха. Оказалось, под домом, в котором состоялась смертоубийственная драка, располагался дворец, гроты или что-то в этом роде.

   Воин упал, стукнулся головой, на время распрощавшись с сознанием.
   Рядышком, слева от него, лежал-полежывал мертвый недопалач с широко открытым ртом и опухшими зрачками.


   Спустя несколько часов.
   Предобеденным днем Ханк обнаружил себя уже в подземном лабиринте, вглубь которого он спустился по старой, проржавевшей лестнице. Там его буквально обуяло несвоевременное любопытство, возникшее при виде каменного сфинкса, смотрящего на надежно закрытую дверь. Ступив на песок, мутант включил логику. Без неё было крайне опасно продолжать путешествие…


   Ответ не заставил себя долго ждать!
   “Вот ты и показал себя в полной красе, малыш” - трехголовое чудовище, подобное какому-нибудь плоду древнегреческой мифологии, толстому дракону, неспособному взлететь, немилосердно всматривалось в тонущие в энигматичном любопытстве глаза шустрого наемника. От каждой из голов исходило шипение, яко, сотня, а то и тысячи змей, одновременно почуяли угрозу и насторожились.
   Хорионэпителиома была зла от того, что отлично помнила, как, будучи простым неподвижным органом, при зачатии плода не произошло нормального развития эмбриона и ему (органу) пришлось страдать, помнила опухоль и то, как её вырезали из тела, как поместили в стеклянный вакуум и долго держали. Помнила и ничего не могла изменить. “Странно, но наши части запечатлевают не хуже нас”. Приспособившаяся к опухоли кровь Белова сделала из неё то, что сейчас живет и эволюционно развивается в подземельях острова, имя чему – Онкогельми, “онкохоррор”, “онкострах”.

   Пока головы присматривались к завтраку, чем должен был стать Ханк, капая слюновидной жижей на неровную, взъерошенную после толчков и тряски землю, под самим червячком разрастались корни. Кровавые ручьи бежали по песку, как по венам, сливаясь в реки, а те текли до дверей, чтобы жертве, угодившей в капкан, не позволить покинуть арену прежде, чем жертва обогатит собой безразмерное чрево “горыныча”. Корни рака могли заразить опухолью, так как первый, чистый не фильтрованный временем рак имел подчеркнуто вирусное происхождение, никакой реакции отторжения по иммунному типу, следовательно, никакого шанса спастись! Но получеловек-полузверь, обладающий иммунитетом к различным ядам, иммунитетом к болезням, не видел для себя существенной опасности, и мог ходить по этим “рекам”, мог на них наступать, не боясь заразиться!
   Уверенный, что данная мера, если не замедлит, то хотя бы притормозит пронырливую пищу, Онкогельми подполз, чтобы сожрать, торопясь занять как можно больше пространства!

   Ханк видел перед собой один сплошной тупик, и был лишь единственный способ доказать, кто из них круче:
   “Эх, не оставил ты мне выбора, малыш, не оставил. Что ж, придется понадеяться на регенерацию и отнестись к состоянию твоего желудка со всей внимательностью ”
   Единственный способ – не сопротивляться, дать себя целиком заглотить, а потом вспороть брюхо изнутри и выйти наружу с возгласом “Ха!”. Наемник так и сделал: разведя руки по сторонам, замер в стоячем положении, закрыл глаза и стал молиться про себя, чтобы задумка сработала.

   Трехглавый яичник несколько минут не мог решить, каким ртом подхватить подозрительно быстро сдавшуюся пищу, и, не придумав никакого жребия (живые органы умны, но не настолько), направил центральную голову. Та обрела достаточную степень относительной свободы действий, вытянула губы трубочкой, с силой выдохнула в Ханка, и, обрызгав его всего слюнями… захавала!
   “Десерт” прошел через массу препятствий до того, как продвинулся к центру желудка: длительно больной для жертвы процесс динамичного пищеварения сопровождался заражением проглоченного: мутанта окатило со всех сторон какой-то полужидкой массой, к его обглоданному бактериями черепу-лицу лезли пенисообразные губки со следами потертости на нижней стороне, и ошпаривали чем-то, словно горячим паром. Вся кожа слезла, вместо неё выскочило голое мясо, кровоточащее и застланное грубыми корочками-струпами. Один из мертвецов, плававших там, небезызвестный профессор Манн, от которого сохранился только постепенно сгнивающий скелет с выступающими жилами, встретился лицом к лицу с Ханком.
   “???” – быстро распознав в трупаке докторишку, мутант бессознательно закатил глаза и широко открыл рот, судорожно глотая воздух, которого не было. Не на шутку встревоженный пловец стал задыхаться, пропуская в легкие воду, - У малыша, видимо, периодическая тяжесть и вздутие после каждого приёма пищи – не поэтому ли мне так неудобно?”

   Несмотря на то, что от наружного покрова ничего не осталось, регенерация не успевала работать, потерянные слои снова появлялись и вскоре вновь отмирали, несмотря на множественное остеобластическое поражение и общее упрямство костных метастазов, из-за чего начинал разрушаться уже сам скелет, Ханк все еще мог повелевать своим разумом, управлять своей волей и совершать очень точные и поразительные действия, нарушающие самые фундаментальные и прописные законы естественности. “А вы бы смогли залезть в кого-нибудь очень большого, поприключенствовать в нем и выйти без особого вреда для себя?”
   “Так, малыш, хватит, я с тобой долго игрался, однако, всякому терпению приходит конец”

   Глотая незнакомца, Онкогельми надеялся на незабываемость трапезы, на поимку новых, доселе неизведанных удовлетворений, но вместо удовольствия почувствовал странное, ни с чем несравненное жжение в брюшной полости. Жжение не проходило, но зато усиливалось. То справа кольнет, то в левой стороне живота начнет побаливать! Хориокарцинома вся извелась от дискомфорта и страшно пожалела, что связалась с такой экзотической “пищей”, расстроилась и начала биться о стены. Гигантище в неврастеничных попытках извергнуть через рот содержимое желудка, что напоминало собачий психоз, ничего не добился и только растерял энергию, теперь у яичника совсем не осталось силенок! Что называется - лакомство убило обжору!
   - Ууууа-а-а-а-а-а-а-а-а! – Ханк вспорол брюхо гадине изнутри, вышел наружу, - А-а-а… - и посмотрел вниз, планируя спрыгнуть.

   Разрезал мечом кожу, находясь по пояс в желтой воде, потом, когда уже вылез, нанес серию очень широких и глубоких колотых ран. Пугающее чувство, что Гельми вот-вот упадет, росло и превращалось во что-то невообразимо большое! Теперь главной задачей состоявшегося истребителя чудовищ было собрать остатки энергии и как-нибудь вынуть ноги, пока ‘малыш” не упал и не придавил его своей массой.
   “Ну, почему самое трудное всегда под конец? - направив все силы в руки, воин без страха поднатужился. Местами кожа на туловище уже заживала, но еще виднелись и участки мягкого, красного сочного мясца, придававшие мутанту поистине зловещий имидж – имидж бескомпромиссного мясника-рубаки, боевой машины, киборга, строго сосредоточенного на достижении поставленных неласковых целей, - Почему не посередине? Так можно было бы равномернее распределять нагрузку, и мне было бы лучше. Я бы не запаривался по поводу предсказаний насчет того, какая фигня ожидает в конце”


   Спустя три минуты.
   Онкогельми, хориокарцинома, гигантище, червяк, вонючий исполин, порождение нездоровой фантазии, горыныч, оживший яичник… все, чем можно назвать ГИГАНТСКИЙ ТРЕХГОЛОВЫЙ ОРГАН (!!!), растеряло актуальность, поскольку “чудовище Франкенштейна” уже лежало плашмя. Вокруг головы, той, что слева, растекалась широкая лужа незнамо чего, а из дыры на спине бодро струячился гной, вышедший вследствие многочисленных внутренних порезов.
   Ханк измотанно вздыхал, поминутно вытирая влажнеющий лоб. В висках заломило, облезлые ноги, на которых теперь не было штанов (поскольку вся одежда на нем прогнила, превратившись в смердящие обноски, и почти растворилась), подкашивались, заостренные колени пузырились, просто страшно смотреть! Всем нам жутко хотелось бы, чтобы заживление тканей длилось, как в фантастическом фильме, не более двух-трех секунд, но даже те из нас, что предрасположены к регенерации, работающей как неисчерпаемый репродуктивный потенциал, вынуждены ждать и терпеть. А чем Ханк, в основном, занимается всю свою жизнь? Терпит и ждет наступления лучших времен, и пока еще не отчаивается…


   Глава 5 Скрытый мир – тот мир, в котором живут только онколо.

   Настал подходящий момент для признания – нельзя бесконечно потакать женским прихотям! Воин без страха, наверное, раз сорок проклял себя за то, что не прикончил Манна (которого в итоге сожрали) и пошел на уступки расчувствовавшейся Мэлори. К слову, по этому поводу в черепе уместилось несколько громоздких мыслей, отводящих логическую цепочку размышлений в другую сторону, ближе к борьбе с матриархатом…
   Коридор, в который Ханк попал, отыскав в подземном лабиринте секретный проход, брал не большим колоритом, чем серенькие коридорчики медцентра, где не так давно вовсю шла беготня от осатанелой Сэнди Стернс – девочки с душой вампира (высказываясь образно).

   “Каковы мои шансы повстречать очередного уродца? И вообще, закончу ли я кромсать их, прежде чем мне это наскучит? - наемник сделал несколько неоперативных, мерных шагов вперед, и тут его взгляд упал на две трехлитровые банки, вышедшие из-под одного пресса, на дырявую, ржавую, изрисованную бочку с рваными краями. Вернее, на следы крови, оставленные на этих сосудах. Его надежды на спокойное окончание путешествия сгорели как будто в огне, - Да уж. Подумал об уродах и, выходит, только напророчил беду. Вот бы уметь отключать фантазию, когда она совсем не нужна”
   Оценивая степень ржавчины на бочке, можно легко предположить, что о чистоте здесь никто особо не заботится, а беспорядок - один из признаков онколо. Больные раком пятой стадии не видят необходимости в поддержке чистоты. “Зомби на многое пофиг”.

   Как бы там ни было, Ханк не забывал о наблюдательности и умудрился увидеть сильно выцветшую маркировку. Надпись Лечение Паразитарных Заболеваний, сокращенно ЛПЗ, говорило, что здесь, под землей, находится еще какой-то “медицинский центр” со всеми вытекающими.
   Надпись вызвала одно негодование у читателя:
   “Лечение? Что-то очень сомневаюсь. Не понимаю, какого хрена к тому дерьму, что здесь творится, вечно приплетают лечение? Это слишком святое слово, чтобы им так легко разбрасывались подлецы, чьих гнусных дел лавина никак не согласуется с заявленными лженамерениями”

   На данный момент у Ханка имелись иные, не менее важные заботы, нежели чтение маркировок, и подолгу топтаться на одном и том же месте без уважительный причины он не мог. Мутант не без тревоги отмечал каждое мини-событие, не забывал через каждые несколько шагов оглядываться, через плечо, чтобы убедиться в том, что ему ничего не угрожает. Хотя, многие бы согласились, что, убив столько тварей, столько преуродливых, мерзопакостных чудовищ, будто вылезших со страниц лавкрафтовской писанины, можно было бы перестать бояться. Но… Ханк – не робот, а наличие страха вопреки уникальным суперспособностям говорит о его человечности.
   “Как выберусь отсюда, как возьму Мэлори и как улечу с ней далеко-далеко, там, где нас никто не побеспокоит, то окончательно перестану верить в существование загробной преисподней. Потому что уже побывал в ней, и она находится здесь, на Земле”

   Громкий металлический грохот, раздавшийся неподалеку, осведомил наемника о чьем-то, вероятно, враждебном присутствии. Начав ориентироваться по звуку, путешественник оказался в маленькой белой комнате, заставленной холодильниками и морозильными камерами. Самое время замереть и прислушаться получше. Если это был не глюк, вызванный переутомлением и диким недосыпом, что вряд ли, то велик шанс столкнуться с кем-то очень неадекватным и не управляющим собой. Вдруг в голове вспыхнуло, перед глазами, в памяти или наяву, всплыл четкий мужской силуэт, грустный, как и все призраки, когда-либо навещавшие Ханка, лишенный веры, обреченный быть преследователем и преследовать. Воин подошел слегка поближе, чтобы яснее разглядеть свой фантом. Несмотря на воцарившуюся гнетущую тишину, которую трудно разорвать, обстановка оставалась напряженной и все сильнее давила на психику.
   Ханк осмотрел призрака с головы до пят и нервно пробормотал:
   - Как… как у тебя получилось выжить? – психика начала пребывать в особом, «пограничном» состоянии, но это не помешало какой-то сумасшедшей мимолетной радости выползти наружу и установить преобладание, - Это либо невозможно и сейчас я брежу, либо какое-то новое чудо!
   Призрак французского агента, явившийся, по-видимому, чтобы упрекнуть мутанта в смерти француза, ответил намекающе:
   - Нет, я не выжил.
   Тогда виновник всех людских бед заметил на шее покойного друга засохшую кровь. Следующий вопрос прозвучал странно, так как содержал недоверие в правильности его постановки.
   - Тогда что ты такое?

   Но фантому не требовалось ничего разжевывать. Мертвец понял формулировку с полумига:
   - Я – часть крестового похода, часть твоей мести, пусть на твоей совести будут лежать муки невинных, ты не причина, а последствие, и это в большой степени оправдывает все, что ты делаешь!
   - Но я не хочу так – Ханк повертел головой, пытаясь вырваться из зоны морока, - Я уже
не причиняю зла… - уверенный, что оборудование, регулирующее гнев, никогда не даст
сбой, он смел утверждать, - И никогда не буду причинять. Никому!
   Помещение с холодильником напоминало загрязненный кусок рая из-за своей белизны.
Устройства, поддерживающие низкую температуру в теплоизолированной камере,
большие и маленькие экземпляры, давно покрылись густым слоем рыжей ржавчины, чем
вызывали неприятие.

   Фантом чувствовал, что близок к своей цели – что еще чуть-чуть и убедит друга не
зацикливаться на прошлых ошибках и не корить себя. К сожалению, мутант не разделял мнения собственных глюков, и всегда давал об этом понять одним лишь взглядом. Тогда
потусторонний сеньор Калиньи провел пальцем по смертельному порезу. Это послужило
убедительным аргументом в жарком морально-нравственном споре, который разгорелся
между живым и мертвецом:
   - Посмотри, не увиливай, хочешь сказать, ты и меня грохнул, да? Неужели не сечешь,
что на свете существует зло, втрое более опасное, чем ты?
   Ханк растерял почти все силы, которые ранее помогали отрицать, сопротивляться
настойчивости видения:
   - Ну, допустим. Но ведь меня тоже добром не назовешь...
   Через миг призрак, создатель алгоритма решения этических дилемм, подкинул замечательную идею. У него нашлись такие веские доводы, что было грех не прислушаться:
   - Добро и зло могут совмещаться в нас, научить их уживаться не так уж и трудно. Ты не сорвешься с пути, если не будешь забывать, что двигало тобой на протяжении всего нашего знакомства и что продолжает тобой управлять!
   Ханк стало невтерпеж поскорее получить все ответы, и он спросил:
   - Что же?
   Прежде чем раствориться и снова стать ничем, неощутимым клочком воздуха, Калиньи оказал приятелю последнюю услугу, сделав все, что от него зависело. Эта помощь была в форме устной подсказки:
   - То, управляющее всеми, у кого есть совесть, никогда тебя не покидало. Вспомни, по какой причине ты покинул лабораторию, в которой тебя создали…

   Обойдя лень со всех сторон, воин без страха смирился с необходимостью нового погружения в неприятное прошлое. Ханк с недавних пор обнаружил у себя прежде дремавшую способность к самоанализу. Иной способ отвязаться от призрака отсутствовал, так как призрак – это его же мысли, его же чувства, сопровождающие, не отступающие, проясняющие…


   “Среди зимней белизны красным пятном выделялся след. Уходя, я оставил много таких пятен, много следов. Я всей душой хотел, чтобы мои создатели запомнили мою боль, ощутив нечто похожее. Но ничего… ничего не помогло причинить столько же страданий, сколько дает их такое рождение.
   И все же, обретя свободу, воссоединившись с природой, почувствовав природу всей душой и всем телом, я не планировал возвращаться. Сродниться с лесом оказалось легко для того, кто близок к животным, а вот сделать его своим вечным домом, увы, не срослось. В тех краях завелись браконьеры, и пришлось свернуть с пути благоразумия”

   Тысяча девятьсот девяносто пятый год. Украина.
   В непримечательной глухомани, в самом центре леса, где с недавних пор обитали зверушки, неведомые людскому миру, которых местные по привычке обзывали “мутантами”, располагалась тюрьма для одичалых скитальцев.
   Полулюди-полуживотные, что томились в ней по распоряжению правительства, отбывали там срок, как самые настоящие заключенные. Срок не за грех, не за преступление, а просто потому что они были иными.

   Бесчеловечные вертухаи наслаждались, пиная, избивая несчастных мутантов. С утра до ночи не отходили от клеток наиболее слабых и проводили соревнования, кто сильнее “опустит” урода.

   “Угодив в место заключения, где издевались над особенными, над подобными мне, я ознакомился с еще одной жестокостью жизни – порой, содействуя добру, мы платим дважды, поэтому, оказывая помощь кому-то, лучше не ждать, что заплатят тебе”

   Утром мутантам раздавали паек. Персонал делал это всегда с неохотой и раздражительностью. Бывали случаи, терпение надзирателей заканчивалось, и кто-то оставался без порции. Как, например, сегодня, в морозный декабрьский день…
Толстый надзира с двумя подбородками и огромным прыщом на лбу, который, вроде как, начинал распухать и нуждался в хирургическом вмешательстве, вероятно, в удалении.

   “А ведь я даже не убил браконьера, на которого напал, а просто пригрозил. Меня выставили преступником, нарушителем, а, случайно узнав о моих способностях, посадили. Видимо, посчитали, что такому, как я, целесообразно держаться подальше от общества”


   - Базиль, прости… - Ханка поспешил сказать призраку напоследок несколько слов, прежде чем тот исчезнет и больше не вернется, - Прости за то, что не смог тебя спасти. Ты так рано ушел, тебя так быстро не стало… - и, надеясь услышать хоть что-то похожее на ответ, напрягся всеми мышцами, вздрогнул и застыл, будто парализованный диким, разрывающим страхом, - Ну, пожалуйста, скажи, что простил! - лицо его налилось краснотой, скулы закаменели, угол перекошенного рта начал часто подрыгиваться, словно пытаясь оторваться от челюсти, - Пожалуйста…
   Сколько бы полузверь не просил, сколько бы не признавался в чувстве вины, высунуть глубокозасевшую занозу из воспалённого мозга так и не получилось. Ведь теперь Базиль Калиньи – просто “призрак”, просто глюк. Но глюк, контролируемый не волей и не сознанием, а беспощадной совестью, которой, видимо, были на руку страдания Ханка, раз она все тянула с ремиссией.
   “Галлюцинации, приведения, фантомы…”

   Зайдя в другую комнату, Ханк сел на стул, чтобы маленько перевести дух и продолжить осмотр подземной территории. Рука становилась непослушной, регулярно тянулась к ножнам. Пистолет, присвоенный еще в медцентре, так и не дождался, когда им воспользуются, став абсолютно ненужным. В этом маленьком тесном помещении в стене торчала сломанная розетка, повсюду валялась битая посуда, давно не мытая, в общем, такая же нулевая санитария, как и везде!
   Отчаянно вслушиваясь в непонятный треск, который могло издавать что угодно, абсолютно любой электрический прибор, наемник собирался встать и прогуляться, чтобы убедиться, нет ли рядом монстров, но каждый раз откладывал проверку на потом.
   “За что мне переживать? Я починюсь в любом случае”

   Верной оказалась вторая по счету версия, залезшая в голову сразу после теории о работе электроприбора: сухой треск, похожий на звук искрящейся проводки – это треск ломающихся человеческих костей. Не высокий, чудовищный зверь, не гигантский орган-червяк, не продукт ужасных генетических экспериментов, не ошибка злой корпорации, а немощный пожилой человек, еле передвигающий слабые ноги. Морщины занимали всю кожу бескровного лика и быстро двигались. Закончив молиться, старик приложил к холодному лбу нагрудный четырехугольный крест с тремя гвоздями, потом с трогательной медленностью убрал обратно, под свою чем-то запачканную белую рубаху. Длинные, аномально кривые руки подчинялись все хуже и хуже, а ноги стали деревенеть еще на прошлой неделе…
   Увидев этот комок горя, Ханк сразу раскис и долго не решался открыть рта, ибо оставался уверен – мистеру окажется больно даже говорить. Цвет кожи, очень бледный, типичный для онколо, будто просил мутанта соблюдать дистанцию, не подходить к нему ближе, чем на метр. Но поведение незнакомца осталось адекватным даже тогда, когда они встретились взглядами, бесконфликтными, спокойными, не такими, как у сельских вандалов, напоминавших своим складом действий бесноватых во время экзорцизма.

   Считая, что необходимо с чего-то начать, чтобы укрепить собственные положительные подозрения, Ханк попытался заговорить с незнакомцем:
   - Верите или нет, я пришел помочь! – не забывая об осторожности, тщательно и аккуратно подбирая слова и интонации, он, сам того не замечая, подходил к нему все ближе и ближе, - Может, вас в прошлом и обманывали, может, и предлагали помощь, но мои намерения чисты, тверды и непреклонны, исполнены любви и божьего света.

   Спустя одну минуту, когда мутант уже стоял в паре миллиметров от дедули, выяснилась шокирующая причина молчания: из изуродованной, вздыбившейся горбом спине, точно между лопаток неуклюже торчала длинная рукоять топора, чье металлическое лезвие наполовину вошло в податливую плоть старика. Чувствуя приближение конца, верующий держался за жизнь из последних силенок, как кот за краешек ветки, и, казалось, именно молитвы пролонгируют данное состояние, отсрочивая смерть.
   Видя, что ничего нельзя сделать, что любые слова будут бессильны, что все успокоения, какие не придумай, останутся всего лишь успокоениями, Ханк сказал незнакомцу то, что могло, если не облегчить его дальнейший путь, то придать необходимую толику уверенности:
   - Я не мастер толкать речи, я скажу так… - и нагнулся, чтобы быть на одном уровне с глазами умирающего, - Бог никогда тебя не оставит. Бог будет с тобой всегда. Истинный бог – тот, в которого ты веришь, не бросает своих детей на произвол…
   К несчастью (или напротив), старик упал еще до того, как Ханк закончил произносить. Силы покинули несчастного католика…


   Освободившийся от плоти топор, который мутант вырвал, чтобы осмотреть неизвестно для чего, спустя миг отлетел далеко в сторону, и где-то там звякнул. Звук, производимый металлическим предметом при ударе о металл, привел в возбуждение всех находящихся близехонько онколо. Встревоженные “зомбаки” повыбегали со всех уголков подземелья,
занеистовствовали, засвирепствовали, забуянили, сошлись в кучку небыстрым темпом и направились к месту шума. Ханк, хоть и несколько поздно, но убедился – это место, какое бы отвратительное предназначение не исполняло, таки кишит жертвами пятистадийного рака, и без борьбы, без нового кровопролития обойтись не удастся!
   Первый шаг превышающего числом, но не опытом противника – запущенный кем-то на спор, а может быть, просто от скуки нож, впрочем, не долетевший до своей цели. Воин со вздохом посмотрел в потолок, поражаясь нелепости действий дебильноватых онколо.
   “Эти олигофрены – дилетанты. Я с них никогда не перестану смеяться”

   После такого, мать его, фэйла несколько наиболее разбитных уродцев отбежали назад и приготовились к чему-то, к чему их враг не был готов. Некоторые больные свалили, посчитав, что им необязательно участвовать в опасных авантюрах, но на замену ушедшим пришла троица новых скорченных рож, и Ханк бесповоротно смирился со своей востребованностью среди этих “детей индиго”.
   “Что мои поклонники на сей раз удумали?”

   Недавно присоединившиеся онколо держали поводки, которые яростно натягивали огромные, чрезвычайно злобные на вид собачеллы, точные подобия деревенских дворняг.
Без помощи талантливого художника не получится достовернее скопировать облик тех “церберов”.
   Услышав команду “напасть”, псы зарычали, обнажили клыки и сорвались с поводков. Их вяловатые, рыхлые хозяева не успели даже освободить свои ручонки и упали. Собачье навалилось на Ханка. Пытаясь загрызть, “церберы” отчаянно работали челюстями и
роняли слюни в то время как воин стиснул кулаки, стиснул челюсти, стиснул сердце и волю в кулак, стиснулся весь!
   “Я бы и с вами поиграл, честное слово, но уж совсем нет времени развлекать каждую вторую ошибку природы”
   Первый удар пришелся по мордахе самой высокой из бесноватых дворняг и животное резко подбросило в воздух. Псина задергала ногами, стараясь вскочить.

   Раздалось неожиданно тонкое жалобное поскуливание – Ханк сначала зрительно зафиксировал череп большемордой шавки, затем схватил её и мощным движением свернул шею. От звука ломающихся позвонков мутанту захотелось пасть в обморок. Стало так неприятно. Просто гадство!
   Спустя миг несколько особенно визгливых и ушибленных на голову псин, буквально моющихся кровью своей неумираемой жертвы, познали на себе разрушительную ярость клинка, и познали не самым лучшим образом: меч так глубоко вошел в одну тушу, настолько плотно, что мечнику пришлось трижды дернуть, чтобы извлечь свое оружие. Проткнутое тельце забилось в конвульсиях от нахлынувших волн боли.
   “Простите, это не ваше”
   Две оставшиеся гавкалки спокойно присоединились к товарищу. Меч разрезал повисшую в воздухе пелену пыли и прошел сквозь врагов, разрубая тела от шеи до пояса.

   Покончив с животными, Ханк повернулся лицом к так называемым людям, сделал несколько жестов смертельной угрозы.
   - Будь ты проклят, чужак – прокомментировал ситуацию один из банды подземных онколо, буквально заходясь беспомощным гневом, - Будь ты проклят…
   Больные опустили руки в моральном смысле, и через несколько мгновений они все куда-то запропастились.
   А Ханк, получив новую пищу для грустных размышлений, медленно поднес к лицу руки, испачканные кровью, собачьей и своей, и сказал настолько тихо, что сам не услышал:
   - Я и так давно проклят…


   …В лапах страха находились десятки, нет, сотни больных, и он, этот страх, охватывающий, сковывающий, прижился среди них, и, скорее, выполнял функцию манипулятора, чем заставлял дрожать. Если Онколон был простой деревушкой с не самым традиционным названием, в которой по первому взгляду ничего удивительного не происходило, то здешний онкомуравейник насквозь пропах нечистотами. Ханк за версту чуял тончайшие нюансы явственно витающей вокруг острой вони.
   Обнаружив полуоткрытый люк, из которого струился слабый свет, путешественник в мрачной задумчимвости и очень выразительно постучал пальцами себе по лбу
   “Ничего такого, с чем бы я уже не сталкивался один миллион раз”

   Искаженные в направлении пущей зловещности физиономии бродивших внизу бывших научных сотрудников, видимо, брошенных туда доживать остатки дней в образе ужасных онколо, уже давно не пугали, не смешили и больше раздражали. Бледнолицые телепени порой не могли даже пройти мимо друг друга, чтобы не столкнуться.
   “А старичку еще повезло. Такая жизнь страшнее смерти. И чем эти бедолаги питаются, интересно?”
   Ответа на свой вопрос Ханк так и не нашел, поскольку подобные вещи вроде рациона питания неандертальцев перестали его волновать уже на пятой минуте ходьбы по канализационному тоннелю. Кисло-сладкая воньца, к которой давно привыкли его ноздри,
не пропадала, а наоборот, становилась отчётливее, что, конечно же, не могло ни показаться странным, ни удивить: чем дальше продвигаешься вглубь бездны, тем сильнее тебя охватывает чувство отторжения и любые плохие запашки становятся все более
“специфичными”.
   Пройдя еще несколько метров, мутант зашел под арку, где увидел пятерых мужиков, распивающих бутылку какого-то дешевого пойла и закусывающих кусками черствого заплесневелого батона. Их взаимодействия, свойственные нищим, поноски, разнооброаживающие смрад, летящие во все стороны булочные крошки - повышало степень общего отврата, и даже ханковской закалки начинало не хватать.
   “Вроде, не совсем трупы, а разит от них в двадцать раз сильнее, чем от натуральной мертвечины. Хотя… кто сказал, что её нет здесь?”
   Наемнику не пришлось долго бродить в поисках доказательства, чтобы подтвердить свои очередные неприятные теории. Подкатив к пьянчугам чуть-чуть ближе, иностранец увидел живописно разбросанные швабры, ведерко для мытья полов, наполовину заполненное слегка подкисленной, отстоявшейся водой, и лежавшее рядом тело уборщицы. Единственная картина, сложившаяся у Ханка в уме, была прозаична и несложна, насколько это вообще допустимо: драчливые ханурики, будучи перевоплощенными в онколо, искали своеобразную “грушу для битья”, и их знакомая, видимо, еще не успевшая умереть и стать одной из них, угодила под раздачу.

   Нешуточно увлеченные жратвой и выпивкой, пытавшейся оправдать столь быдляцкое существование, и изгвазданные черт знает чем убийцы не заметили, как некто незнакомый прошел мимо них.


   Далее, за толстой металлической дверью наемника ждал новый сюрприз - подземный храм, только не древнеегипетского дизайна, как тот, что был разрушен Гельми, а более готический, более средневековый…
   “Еще один храм? Еще один эффективный инструмент сплочения коллектива?
Я скоро с ума сойду с этой религией, которую, как и медицину, маразматики из ордена пихают куда попало. Какое же ублюдство, боже мой…”

   Однако в нем далеко не все так хорошо и гладко: спиральные тесные лестницы, имеющие криволинейную форму, были порядочно изломаны, некоторые ступеньки вертелись на шпилях. Даже будучи целыми, такие лестницы способны причинить неудобство, по ним очень небезопасно и дискомфортно перемещаться. Не стремясь заработать массу переломов и свалиться, Ханк прибег к спасающей в таких делах осторожности, и пока спускался вниз – все время смотрел под ноги, а, перепрыгивая отсутствующие ступеньки, старался не допустить возникновения шума.
   “После такого мне еще долго не захочется пользоваться конструктивными элементами, обеспечивающими вертикальные связи. Да и вообще меня всегда привлекало передвижение именно по ровной поверхности”

   Наконец-то спустившись, наемнику было очень неприятно узнать, что его ждало очередное испытание на сообразительность: пазлы на каменном столе, которые требовалось разложить в правильной последовательности. Собрав картинку из разрозненных частей, возможно, удастся запустить тайный механизм, отвечающий за открытие каменных дверей, предположил мутант.
   Пожалуй, единственное облегчающее обстоятельство – рядом не болтались подвывающие косолапые зомби, а это значило, головоломку получится решить без вынужденных перерывов. Но напрягать умственные извилины так не хотелось…

   Уже начав извлекать из тишины максимум пользы, Ханк дотронулся пальцами до фрагмента в правом верхнем углу и плавно переместил влево на один свободный квадратик. Вроде, вполне решаемая головоломка, но как раз именно её легковесность показалась воину главной странностью храма, и он задался разумным вопросом – инженер-проектировщик тутошней системы безопасности не мог придумать что-нибудь потруднее классического ребуса? Или вся его надежда была на хрюкающих невдали онколо, которые в случае вражеского проникновения возьмут на себя устранение угрозы?
   Как и предсказывалось, Ханк решил задачку за десять минут и получил приличного такого рыцаря, облаченного в европейские доспехи четырнадцатого века.
   “Хм, а что? Красивый результатик”

   Спустя пару мгновений послышался жесткий механический треск. Затем по мозгам мутанта ударили чьи-то приближающиеся шаги, громкий звук открывающейся двери заставил его вздрогнуть, + кто-то всхлипнул, кто-то вздохнул…
   “What…?”
   И онколо, долго игравшие с незванником в прятки, повысовывались из затемненных уголков богомольни. Почти все они растопырили ручища с давно не стрижеными, загнутыми книзу жёлто-черными ногтями и с гнойными высыпаниями на пальцах. Гнилые зубы показались на обрюзгшем, покрытом небритой щетиной лице толстого жреца, привлекая к себе максимум внимания. Ханк огласил роковую фразу, которую давно держал в уме:
   - Убить их – это все, что я могу для них сделать! - с пистолетом наготове наемник смело пошел навстречу своим страхам, заключавшимся не в потере жизни, а в утрате самоконтроля. Первая выпущенная пуля, вырвавшаяся из глубины помещения, несмертельно поразила священнослужителя. “Коллеги” пострадавшего тотчас же
прибавили шаг, надеясь поскорее достичь свою цель.

   Несколько часов назад.
   У Мэлори, находившейся взаперти уже дольше часа, по спине пробежали мурашки, когда она услышала безошибочно узнаваемые шаги онколо. Она плотно прижалась к двери, словно к дающему спасение кумиру. Однако пролетел миг, и дочь Фатума почувствовала острый дефицит уверенности в завтрашнем дне, будто до ушей донесся посмертный выговор от лица судьбы, но она бы нисколько этому не расстроилась.
   “К черту такую жизнь…”

   Ханк кидался вперед, размахивая мечом, который то и дело рубил врагов, образуя кровопад. “В христианство проникла капля лжи, капля яда, и теперь все верующие стремятся к утолению неодолимой жажды”. Не позволяя больным зайти себе в тыл, Ханк действовал строго наперекор собственному желанию, претерпевая душевную непогоду и осиливая большие муки, но продолжал резать и кромсать их. Можно сказать, наемник убивал, испытывая шок. Нечеловеческие вопли нагнетали сжатый воздух…

   Онколо ворвался к Мэлори, схватил за руку и грубым рывком оттащил от дверей. Дочь самого страшного преступника на Земле пронзительно взвизгнула, когда урод бесцеремонно пихнул её на холодный пол, начал усмехаться и рассуждать, мол, какая из неё занятная добыча. Другой больной, стоя в коридоре, сдавленно хихикал в кулак. Было заметно абсолютно по всему, что попытки Мэлори выругаться, как-то проявить характер медленно превращались в попытки закричать, попросить о помощи. И белолицым садюжникам, которые когда-то, в прошлой жизни были нормальными людьми, чертовски нравились эти перемены.

   “Грязные похоти падают на чистую воду с черных небес, создавая вибрацию, рушащую ритм. Они пропитывают собой буквально каждую капельку большого озера, подчиняют, после чего вода уже не располагает к себе, как прежде. В ней не хочется купаться, из неё не тянет пить, да и рыбы перестают быть похожими на самих себя – похудели, сгнили, покрылись второй чешуей и чем-то еще.
   Люди – как рыбы, их тоже можно испортить, прокапав их души не тем, чем положено”
   
   Весь спектр эмоций Ханка можно было подробно рассмотреть, когда Ханк, расправившись с бесным сворьем, вдруг опустился на оба колена и, ожидая, что вот-вот всевышний накажет его за учиненную бойню, заревел в унисон со своим сердечным движком. Нынешний облик воина без страха – вид морально сломленного человека с руками чуть ли не по локоть в крови, человека, готового сдаться, остановиться на полпути, лишь бы не пришлось окровлять землю и дальше.
   - А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – Ханк гортанно закричал, голос напитался болью и яростью, - Ну, почему опять все вернулось… - это был замкнутый круг, из которого нельзя вырваться, который нельзя разомкнуть, можно лишь плакать. После очередного крика - очередные слезы.

   Оцепенев от обуревающего логического ужаса, Мэлори лежала на полу и не шевелилась, с внутренним замиранием следя за вечно меняющейся мимикой бледного “гестаповца”. Она ожидала от мучителя последующих сумасшедших действий и не могла понять, где ей будет удобнее встретить конец – прямо сейчас и здесь или в замке, где представится отличный шанс вылить весь гнев и всю ненависть, до сих пор невысказанную отцу.
   Неожиданно изуверская улыбка онколо бесследно исчезла, вернув мерзкой роже прежний холодок. Наконец-то, урод сделал один шаг вперед… пленница зажмурилась и издала живой писк. В тот же миг в камеру зашли вооруженные пистолетами фатуммены и почти сходу отблагодарили онколо. Правда, очень своеобразно отблагодарили…
   - Гляди-ка, Теодор, эти чучела вроде, и швалье редкостное, но, тем не менее, в точности выполнили все наши требования… - угрожающе похрустели кулаками прямо перед Мэлори, - Радуйся, милашка, твой папа внес изменения в приказ. Изначально мы планировали убить тебя, а раз все так, то просто доставим обратно.
   Женщину взяли за руки, и повели к выходу. Снаружи их уже ждал катер с мощным рычащим мотором…

   Прошло десять минут молчанья, лишь тогда Ханк вспомнил про засекреченную дверь, которая теперь была открыта. Проход свободен, и можно проверить, что за ним находится! Как только состояние шока прошло, наемник так и поступил, сказав себе нечто вроде «эй, не время пускать нюни, жалкая девчонка, не время и не место, поэтому вставай и не кисни. Да, трудно собраться с мыслями, когда от тебя столько зависит».
   Мутант непроизвольно попытался вытереть правую руку о брюки, но кровь уже засохла. Поняв, что “помыться” без воды не получится, он поднялся с тихим ворчаньем и потихоньку направился к открытому проходу.
   “Надеюсь, там что-то важное, а не просто пшик, как это все чаще демонстрируют в голливудской стряпне…”

   В какой-то мере надежды увидеть нечто архиважное были оправданы – вниманию Ханка предстала пустующая штаб-квартира. Многие вещи в ней требовали детального ознакомления и имели связь с медициной, с историей и наукой. Но самое важное бросилось в глаза, само бросилось. Географическая карта США с морем отмеченных красным маркером мест, показывающих ареал, то есть, куда Повелители Смерти нагрянут в скором времени.
   “Но для чего? – задумался Ханк, и сам же ответил, - Для уничтожения, конечно же, для провоцирования массовой эпидемии. Так можно обезлюдеть огромнейшие территории, или, что еще хуже, превратить всех граждан Америки в монстров”

   Следующим, на что посмотрел наемник после того, как отвел взгляд от карты, была надпись на стене, написанная тем же маркером –
                Insight

   
   Запись мертвого онколога – 27

   Проект Озарение был создан американскими учеными в тысяча девятьсот девяносто шестом году в целях полной зачистки вражеских территорий. Разработку планировалось передать вооруженным силам США, но кое-кто из тех, кто трудился над проектом, счел эту затею слишком опасной, а человечество – ненадежным и слишком импульсивным для такого рода подачек, и либо уничтожил, либо куда-то спрятал детище, созданное совместными усилиями. До недавней поры об Озарении никто не слышал много лет. Проект считался мертвым. До недавней поры…
   1 - устройство предназначалось для распыления вирусов, бактерий и отравляющих веществ. Чтобы получить достаточное количество нужного материала, требуется всего-то поместить механизм в место, где был распылен этот вирус. Самовоспроизведение осуществляется посредством бактериальной или химической эмуляции. Для кого-то это, возможно, прозвучит как фантастика, но в мире, где пришелец из далекой галактики гармонично уживается с повелителем ветров, разговаривающей уткой, добрым волшебником и человеком, превращающим невидимую мысль в видимые вещи, понятие "чудо" весьма расплывчато и трудно чему-то удивиться.
   2 - Озарение проделало путешествие длиной в несколько тысяч миль, прежде чем стать полезным. Повелители Смерти нашли ему достойное применение и принялись опытничать. Метеорит заполнил раком всю программную память устройства, и 1,5% сектанты использовали на острове, из-за чего многие ученые, работавшие там, превратились в онколо. Никаких пасхальных яиц, никакой надобности продумывать сложные планы и обманывать. Это очень быстрый и действенный всегда срабатывающий метод!
   3 - несмотря на разные способы заражения, больные на острове ничем не отличаются от больных в Онколоне. Это все те же медлительные, ослепшие, шатающиеся на ходу и подволакивающие ноги упыри без грамма сочувствия и слепой жаждой убивать “врагов”.

   Небольшое дополнение. Единственным по-настоящему примечательным фактом для меня стало то, что почему-то на протяжении всего того долгого времени, потраченного на написание этих заметок, ко мне никто так и не подошел и не поинтересовался, о чем я пишу. Возможно, Фатум подозревает меня в неверности, но не сильно расстраивается, потому что планирует избавиться от меня, когда все закончится? Хотя я и сам бы это понял, убрать единственного разумного свидетеля – было бы весьма разумным решением, учитывая, сколько поставлено на кон. Во всяком случае, я не рассчитываю ни на какую снисходительность, да даже если и меня пощадят, что очень вряд ли, я все равно не смогу больше жить. Почему – вы обязательно узнаете позже, в одной из следующих, из последних записок…

   “Интересно, что скрывал доктор? Что его подвигло на самоубийство? Как это
увязать с Доктором Фатумом?” – последняя найденная Ханком заметка онколога, к сожалению, не только прояснила некоторые вопросы, касающиеся планов Повелителей Смерти, но и породила новые, еще более неуемные.
   Теперь воину нужно было знать, когда и как сектанты нанесут удар по Америке и сколько у него времени до первых секунд апокалипсиса. Неведение при таких острых обстоятельствах – злейшая антагонистка терпения.


   Глава 5 Правда о матери

   Спустя несколько часов одно из окон замка Фатума, окно на третьем этаже, осветилось желтым торшерным светом. Рядом с тенью недавно вошедшей в свою спальную Мэлори возникла другая тень, и кратко проинструктировала:
   - Хочу поделиться рекомендацией, госпожа, не пытайтесь бежать и не говорите с господином в пренебрежительном тоне – слуга папаши уже повернулся к двери, как вдруг женщина спросила его:
   - А если мне приспичит ослушаться? Ты же не будешь принуждать меня?
   Фатуммен повременил с уходом, чтобы ответить:
   - О, в моих действиях нет ни капли намёка на какое-то принуждение. Я исхожу исключительно из добрых побуждений.
   Но следующий вопрос госпожи поставил его в конкретный тупик:
   - Ха! Ты сам-то веришь в то, что говоришь? Когда что-то, что относилось к моему отцу, было добрым? – так поставил, что он больше не молвил ни слова.

   Оставшись в уединении с собой, со своей душой, со своей совестью, Мэлори без помех и препятствий залезла в ящик тумбочки, стоявшей возле кровати, и взяла оттуда книгу с запрятанным в переплёт маленьким ключиком.
   “Пора расстаться с подростковыми тайнами, которыми окутана вся моя жизнь”
   Убедившись, что отцовские шестерки не “лазали” по её вещам в её отсутствие, она засуетилась и быстро вышла из спальни, не забыв прикрыть за собой дверь.


   Вспышки света перед глазами, эти последствия волнения, появились, как только Мэлори очутилась в коридоре. Прекрасно понимая, что наблюдательная стража попытается вернуть её обратно, стоит им только столкнуться, дочь Фатума предпочла не идти, а тихо красться, почти не производя звуков.
   Сердце, требующее правды, ищущее и верующее, приказало проявить максимум осторожности, ведь от конечного результата напрямую зависело морально-психологическое состояние красавицы.
   “Я всю жизнь знала, что была права, но обманывала себя, считая своей обязанностью потакать отцу. Пора стать свободной”

   В задачу входило добраться до комнаты, в которой, по словам Генриха, хранились вещи, принадлежавшие его женщинам. Мэлори была склонна предполагать, там, среди кучи бабского барахла, лежит то, что некогда принадлежало её матери. Возможно, это какое-то украшение, а, может, письмо. Мэлори, несмотря на то, что прошло уже море лет, наизусть помнила почти все разговоры живших с нею воспитательниц-служанок. И большинство из них, стараясь говорить не при ребенке, сообщали друг другу о немыслимой жестокости отца. Преемница престола Рока уделяла недостаточно внимания монашеским сплетням и не подпускала в голову весь этот негатив, держась в сторонке, хоть и чувствовала своей юной душенькой - их уста вещают правду.

   Ключик девочке дала старшая монахиня, когда та подросла и уже научилась хранить секреты. Полностью доверяя воспитаннице, старушка попросила её никогда не показывать инструмент открывания отцу и предупредила “это грозит плохими последствиями”. Монахиня не сказала, от какой комнаты ключ, видимо, полагаясь на сообразительность Мэлори, на её врожденное умение узнавать, не задавая вопросов.

   - Я просил тебя родить мне сына, а не эту м-м-мразь…

   Вспоминая выплески отца, эти зловещие предвестники неотвратимой катастрофы, искательница правды начинала сомневаться, что хочет знать все подробности, но… такие колебания были быстротечными и не могли её остановить. Повертев головой, она попыталась сбить материнский крик, до сих пор стоящий в ушах, посещающий и днем, и ночью…

   - Что молчишь, мразь? Не молчи, когда с тобой говорят!

   Наконец, Мэлори дошла до второго этажа, отворила интересующую её дверь и первым делом огляделась. По начальному впечатлению – комнатка комнаткой, ничего экзотического. Но, представляя, как много секретов таит в себе замок, секретов, скрытых от глаз, искательница не отчаялась, не опустила руки и принялась разгребать ворох обручальных колец, простых колец, ожерелий, сувениров и кукол – подарков, которые отец дарил своим женщинам, когда те старились и умирали (либо когда он сам убивал их). Подарки были сложены высокой кучей, лежавшей на коврике возле маленькой, вероятной, детской кроватки.
   Толком не зная, что именно нужно искать, и что из всего разбросанного хлама когда-то дополняло красоту мифической цыганки, Мэлори предположила, это могло быть какой-нибудь картиной, шкатулкой, чем-то, на чем есть доказывающая надпись, кому принадлежал предмет, или же пометка. Мэлори не теряла уверенности – такая вещь хранится здесь. Вряд ли великий Доктор Фатум испытывал серьезные чувства к человеку, чья жизнь не имела для него особого значения, коль он так жестоко распорядился ею, но если не любовь, то имели место баловство и временная увлеченность. Это было ясно с его слов…

   - Комбинация природных и социальных дарований, она показалась мне неприступным божеством. В процессе просмотра танцев английской Эсмеральды все сильнее хотелось задохнуться, чтобы не мешать ей ни дыханием, ни даже присутствием…

   Ищуха оставила блестящую кучку в покое, и обратила внимание на переполнявшие комнату разные диковинки и сувениры из дальних стран, те же картины, предметы искусства в интерьере и старинный антиквариат, имеющий значительную ценность…
   “Где же? - но все это не то, как чувствовалось ей. Лучше всего скрыто то, что лежит на самом видном месте, и… - Может… - а на самом видном, в аккурат между иконами Спасителя и Богородицы, зачем-то висела застекленная фотография в темной рамке, - А что если… – Мэлори сняла фотографию со стены и, дунув на неё, убрала со стекла толстый слой пыли, - Опаньки”
   Фотография оказалась небольшой масляной картиной: на опушке посреди огненно рыжего осеннего леса стоит безликая толпа одинаковых черных фигур. Застывшие фанатики укоризненно глядели на высоченный кострище, казалось, достигший небес, трудноотличимый от весеннего окраса из-за “масленности”. И Мэлори поймала себя на неудобной мысли, что когда-то находилась на этой кромке лесного массива. Её пальцы побелели, сжимая рамку картины. Через миг дочке бессмертного показалось, будто её переместило в детство с помощью какого-то телепорта, вернуло на сто сорок лет назад…


   Тысяча восемьсот восемьдесят шестой год. Окрестности рочестерского замка, расположенного на восточном берегу реки Медуэй в Рочестере, в графстве Кент.
   Маленькая девочка убежала из-под надзора воспиталки, которой приказали в этот тревожный день верховного покарания особенно следить за ней - за преемницей Рока. Эта жизнелюбивая девочка озорно пробежалась по опавшим листьям вдоль красивого искусственного пруда, прислонилась к каждому деревцу, к молодому и к старому, погладила все шероховатые корочки. Она любила так гулять, могла топтаться на одном месте часами, еще больше она любила качаться на качелях, но с одной маленькой обязательностью - чтобы качели раскачивали папа и мама.

   Мама, кстати говоря, не качала малышку уже три дня и вообще не появлялась в замке. Отец, воспитательница и простые монахини – все до одного успокаивали девочку, заверяя, что хозяйку обязательно найдут, если та не вернется к ужину.
После нескольких таких дней, прошедших в тревожном ожидании, крохотуля начала интуитивно распознавать обманчивую недосказанность. Вечно опускавшиеся уголки губ монахинь, престарелых Повелительниц Смерти, в среду, через неделю после маминого исчезновения, перестали вселять всякую надежду.

   Хозяин подозрительно часто говорил о завтрашнем дне – о пятнице. Постоянно вылетала ПЯТНИЦА-ПЯТНИЦА-ПЯТНИЦА! Дочке показалось, отец в курсе, где находится мама, но специально не говорит, подделывая неправдоподобное удивление.
   Девочка почти не спала, ворочаясь, а утром решила проследить за передвижениями папы. Маленькая Мэлори тайно проникла в задний багажник кареты. Послушная лошадь дважды ударила копытом по мягкой земле и тронулась с места. Карета поехала…


   Дождавшись, когда все фигуры в черном скрылись в лесу, смышлененькая кроха потянулась и аккуратно вылезла наружу. Её главная задача - не упустить отцовских сопроводителей из виду – была выполнена.
   Застывшие Повелители Смерти укоризненно глядели на огонь, на высоченный кострище, казалось, достигший небес. Добравшейся до первой опушки юной любопытнице стало ясно, что кого-то или что-то сжигают. Скорее всего, второе, как ей казалось, потому то, что сжигали, не двигалось и не кричало. Было бы это живым существом, логично предположить, лес бы пронзил животрепещущий крик!
   Но вот что так насторожило девчушку - непонятная вещь, привязанная к деревянному столбу, имела руки и ноги, вещь, на которой висело не до конца сгоревшее платье, сильно похожее на то, что носила мама по субботам. Хоронить маму раньше времени Мэлори не стала, а уж думать, что отец мог сделать такое со своей любовью, себе не позволяла. Мало ли горело чучело, соломенная кукла, одетая в женский костюм, а эта вылазка дяденек в лес – прочная неукоснительная традиция и символ какого-то кельтского праздника.
   Но дело в том, что… Мэлори больше не видела маму. Никогда.

   Сбежавшая (по словам подговоренных монахинь) хозяйка вернулась через месяц и погибла во время их ссоры от ножа. Отец показал, где якобы похоронил убитую, и, наверное, раз двадцать повторил “мне безумно жаль, что так вышло”. Дочь не сразу, но простила Генриха. Наверное, это их сблизило еще сильнее.

   Через два года глава Повелителей Смерти решил покинуть достославный Рочестер, присмотрев местечко пороскошнее. А через пятнадцать лет Мэлори снова пришла на то место, где якобы была похоронена мать, пришла одна, глубоко взрыла землю, но ничего не обнаружила. Ни гроба, ни какого-нибудь мешка, в котором могло бы лежать тело. Только пустота, наводящая леденящий ужас из-за жутких наянливых догадок.


   Закрыв глаза, Мэлори быстро встряхнула головой, чтобы привести мозги хоть в какое-то подобие порядка, и, чувствуя, что раскрыла еще не все секреты, продолжила осматривать богатую на иконы стену. Маленькое путешествие в детство закончилось наплывом
непогашенных страхов, а любопытство нанесло упругий оглушающий удар, став еще могущественнее, чем прежде. Там, где наследница Рока нашла источник грубой ностальгии, висело еще множество подобных картин. Беря каждую и с каждой сдувая пыль, Мэлори поражалась их равенству и тождественности, но в то же время рисунки не являлись копиями, на них просто изображалась одна и та же живописная локация, везде был огонь, везде стояли сектанты. Вся комната оказалась увешена такими картинами!
   “Лес, фигуры, костер…”
   Зрачки Мэлори прыгали туда-сюда, сердце вздымалось, пока она не обнаружила свисающую с потолка серебряную табличку с выгравированной разъяснительной надписью, вмиг прогнавшей все слабые сомненья:
   Women the fear does obedient. Fear to give birth to the child not of that of a floor that the man waited, and to die.
   (Послушными женщин делает страх. Страх родить ребенка не того пола, что ждал мужчина, и умереть)

   Дочь Фатума, вздрогнула, опаленная в мгновение прокатившимся от самого нутра изнуряющим жаром. Неожиданно для себя она собрала воедино все то, о чем думала:
   “Боже, этот человек, которого я называла отцом, этот безжалостный монстр совратил и погубил столько юных жизней, низверг стольких женщин в бездонную пропасть, а вернее сжег… - руки с ногами стали свинцовыми, веки потяжелели, - И среди сожженных бедняжек была моя мать. Очередная девочка на сексистском кастинге, который невозможно пройти” – в то же полминутье Мэлори прижала правую ладонь к горящим красным щечкам, намокшим под дождем из теплых капель. Щелчок замка открывающейся двери прозвучал как выстрел, заставил её оцепенеть и убрать руку от лица. Липкий, пронизывающий взгляд Генриха, кажется, обрадовавшегося вдруг произошедшему “оживлению” дочки, сверлил больнее дрели.
   - Гляжу на тебя и констатирую, большинству правда не по вкусу… - папаня убрал руки за спину, словно еле удержался от искушения всыпать неверной, - Но данное событие в очередной раз доказывает общеизвестную истину – мы сами виновники своих разочарований. Мы хотим разочароваться в человеке, упорно ищем повод, и не имеет важности, насколько этот повод обоснован и суразен. Нас ничто не остановит, если мы для себя все решили…
   Мэлори еле сдерживалась, хотя ей так хотелось дать волю чувствам. Но нужно было дождаться окончания грустного монолога, а значит, терпеть еще придется как минимум восемь сложных предложений…

   Отец, наконец, заметил - на шее у неё не было ожерелья из ампул с эликсиром. Лишь тонкий белый след на коже там, где прежде оно висело. Фатум, конечно же, не мог не спросить:
   - Бегая со своим горе-ухажёром от моих слуг, ты, полагаю, выронила мой подарок на твое тридцатисемилетие? Потеряла и потом не нашла?
   Ответ преемницы поразил его, будто громом:
   - Нет, никто ничего не терял…

   - Тогда где мой подарок? Где ампулки? Где запас твоей молодости на ближайшее тысячелетие?
   - Сама выкинула. Слила в унитаз, знаешь ли...

   Тогда бессмертный хищно скрипнул зубами, обхватил своими твердыми пальцами горло Мэлори, сжал кадык, метясь вырвать:
   - Напрасно отвергла божий дар, деточка! Больше его не предложат!
   Придушенная дочь злобно прошипела:
   - Убери руки, ты мне никто…
   Генрих, который и сам уже ни хрена к ней не чувствовал, никакой родительской ласки, никакой теплоты, воздержался от спора:
   - Возможно – но добавил, - Правда, человеку вовсе необязательно иметь мои гены, чтобы я над ним издевался и бил! – и с размаху швырнул её. Видимо, швырнул, приложив силушку, потому что многие картины упали, скользнув вниз по стене и свалившись на пол, а рамки разбились на миллионы осколков. Туда же и иконы…
   Всё еще не оправившись после такого резкого толчка, Мэлори приложила руку к лицу, стараясь избавиться от выступивших слёз. Боль, носившая моральный характер,
опередила физическую.
   - Что ты делаешь…
   - Детонька, кровные узы – ничто! – Фатум без малейших угрызений позволял говорить себе самые страшные вещи, - Человек забывает обо всем, когда речь заходит о способах расширения своей власти. Но, отклонив мое предложение и сбежав из дома, ты опозорила наш род…
   - Молодец, наш род и так был давно опозорен – готовясь ударить, одну руку Мэлори прятала за спиной, ту, в которой лежал заранее припасенный ритуальный кинжал, точь-в-точь такой же, как отцовский, а другой вытирала мокрые от капель глаза, - Твоим бессмертием, мразь!

   Спустя мгновение острие скользнуло по щеке Генриха, не ожидавшего атаки и не успевшего защититься, но, к большому огорчению, не нанесло ничего, кроме крупной вертикальной царапины. Стукнутый такой внезапностью, хозяин замка проронил негромкое стандартное ругательство, хватаясь за порез:
   - Сука!
   Чуя, что пора бежать, не оглядываясь, Мэлори ринулась к двери и дернула за ручку:
   “Черт, заперто” – на пятой или шестой секунде ей удалось открыть замок. Отец, вознамерившийся жестоко отплатить, не успел до неё дотянуться.

   Испуганная, беглянка не заметила стоявшую впереди стражу, и попалась сразу, как только достигла первой развилки и завернула направо. До рукоприкладства не дошло, так как она мгновенно остановилась, опустила руки и, как загипнотизированная, стала наблюдать за движениями папашиных прихвостней. В её положении было не до споров, оставалось только надеяться на милость предводителя.


   - Ты, верно, ожидаешь, я тебя стану пытать… - считая себя полноправным победителем в споре наследства, Генрих решил избавиться от бесконечных распрей с непутевой дщерью, - Вовсе нет. Я даже прощу царапину, поскольку издеваться над нежеланным ребенком ниже достоинства бога… - и раз и навсегда положит конец своему общению с ней, - А что может быть хуже, когда тебя не ждут?

   - Ты – моя ошибка, которую пора исправить. Твоей матери повезло сдохнуть от ножа, потому что иначе её бы ждал огонь, как моих предыдущих армид, которым не удалось мне угодить!

   - Её сожгли, когда она была уже мертва. Причина, по которой я так поступил – твое рождение. Девочка - это будущая мать, способная подарить миру еще одну, и, может, даже не одну новую жизнь. Но я-то ждал парня, пойми. А значит, не в моих интересах расценивать происшедшее как случайность. И, учитывая мое критическое отношение к разочарованиям, я так и не смог её простить.

   - Твоя мать по-своему меня подставила. А теперь и ты повторила ту же ошибку.

   Закончив свое показательное выступление, батюшка приказал запереть негодницу в темнице и держать до патологического обезвоживания. Уже не пытаясь сорганизовать сопротивление, не мечтая избежать худшего, Мэлори бросила ненавистный взгляд в его сторону… и, еще не отвернувшись, сказала при всех:
   - Всю жизнь я прожила в страхе перед тобой. Но сейчас, когда я стою перед тобой, готовая к смерти, я хочу, чтобы ты знал – я не боюсь!


   Пробыв несколько секунд без движения, Генрих Фатум отрицательно покачал головой. Затем из угла вышел долго подглядывавший за семейными разборками Парошин с глазами, в которых читались бесконтрольное возмущение и неутоленность, кажется, доводившая его до аффекта. Русский забыл о всяческом соблюдении техники приличия и ударился в критику:
   - Почему она еще жива? Почему её не убили? Вы обещали мне! Давали гарантии!
   А вот ментор повел себя на редкость сдержанно и сухо:
   - Всему свое время. У тебя еще будет возможность это сделать, обещаю. А пока она – идеальный инструмент манипуляции Ханком, от неё нецелесообразно избавляться…
   И фатуммен вмиг исправился:
   - Простите за наезд, мой повелитель, сожгите дотла мое неверие. В свете новых происшествий начинаешь сомневаться во всех…

   Парошин куда-то дел руки, и начал пытаться попасть в момент рождения новой мысли, как попадают ключом в дверной замок после мучительных поисков отверстия. В итоге он затронул самую щепетильную тему – тему наследства.
   - Эмм, мне хотелось бы знать, как поживают ваши амбициозные планы? Когда состоится шоу под названием рождение преемника? Или вы отыскали способ и перспективу продлить молодость? Или право наследования престола все еще крутится вокруг моей персоны?
   - Подождет… - неожиданно Генрих стал мрачнее и рассудительнее, - Задачи нужно решать по мере их поступления. Данное соображение мы слышим довольно часто, но при этом совершенно не придаем ему значения. Неустраненная угроза плоха тем, что в любой момент способна из потенциальной перерасти в угрозу ощутимо материальную – в нем заголосила старая буржуазная дипломатичность, - Это как опухоль, которую вовремя не удалили, как незавоеванное вражеское царство. Активные нации содрогались от ответных ударов, если их попытки отнять территорию оказывались провальными…
   Видя, что господин нуждается в рекомендации, русский старался оставаться честным и сейчас, распинаясь перед ним, всем своим видом выражал несогласие:
   - Главное, не переоцените важность Мэлори и степень угрозы, исходящей от Ханка. Откладывать все из-за того, что появился какой-то мутант с непонятными и, возможно, нетвердыми намерениями, по меньшей степени неразумно и не сходится с вашим имиджем лидера.
   Все, что Фатум сказал в ответ на это развернутое мнение, уместилось в одно простое слово:
   - Поглядим…

   И через минуту набиравшую мощь скукоту разогнала появившаяся в коридоре Изольда. Вся нарядная, словно сияющая белизной и высеченная из холодного мрамора из-за короткого серебряного платья, которое, видать, её и белило, она обратила на себя мужской взор и быстро изменила атмосферу. Глаза загорелись даже у прислуг.
   - Вам не надоело мериться кое-чем неприличным? Просто со стороны видно, что идет спор и спор этот о судьбе трона! – воскресившись, американка “модифицировалась” в то, чего так не хватало Генриху: появилась чуждая прежней Нэнси, низменная алчность, теперь проявлявшаяся как заметная черта её характера, отражавшаяся на её нежном личике и в ясных глазах, появились цинизм и высокомерие, - Кто-нибудь посмеет возразить, мм?
   Парошин восхитился ею так сильно, что чуть не упал:
   - Ух, ты, да вы только гляньте, какие люди! – фатуммен открыл рот и побагровел, собираясь похвалить, - Девочка, раньше я тебя совсем не замечал. Ты была серой мышью, если не хуже… - и второпях произнес большую часть того, что держал на уме, - Смерть явно пошла тебе на пользу!
   - Разумеется, смерть избавляет от комплексов! - добавил всезнающий Фатум, - А Ванна Даоса забирает их себе. И на выходе получается очищенный человек, не наполненный псевдоморалью, псевдопереживаниями, а не закрытый скорлупой, зрячий!

   По устоявшейся традиции русский оставил Изольду и Генриха наедине, чтобы не мозолить глаза своим присутствием, пока те будут мило “перетирать”. Девушка ждала от лидера примерно того же, чего ждал от него Парошин – разрешения поквитаться с Мэлори.
   - Ты мне позволишь отдать должок своей стерве или продолжишь поить бессмысленными надеждами?
   Бессмертный сокрушительно поохал и громко кашлянул:
   - Позволю! – он подошел к прелестной собеседнице и захватил всей кистью руки самую большую прядь волос, - Но только после того, как решу вопрос с Ханком. Мне еще неизвестно, выжил ли зверь. Наполеон говорил, война не закончена, пока не похоронен последний солдат. Пока кто-нибудь не отыщет обглоданный изорванный труп Ханка, я никогда не буду спокоен…
   Мисс Гарднер пришла отнюдь не просто пожаловаться на разочаровывающую бездеятельность Рока, главной целью данного разговора было выдвижение условий, которые обязательно многое усложнят.
   “Поставить перед фактом на середине пути – проверить, как эта схема манипуляции покажет себя в деле”
   - Не хотела напрягать, вижу, ты и так нагружен, но и молчать – не мой стиль.
   Даже стоя рядом с леди, которая абсолютно точно вызывала плотскую симпатию,
Фатум не мог не заговорить на свою любимую тему, превращающую любую серьезную беседу в бенефис:
   - В этом вся польза Ванны. Скромность не украшает человека, а портит. Приняв её, ты навсегда распрощалась с застенчивостью.
   “Дитя Даоса”, кем вполне можно считать обновленную Нэнси, учла нестройный намек своего воскресителя и стала еще резче в выражениях:
   - Я не собираюсь с тобой спать, пока ты не в форме. Надеюсь, это послужит дополнительной мотивацией выпить эликсир!
   Но у всего имелся предел, даже у снисходительности – Генрих не терпел, когда кто-то выставлял ему рамки и требования:
   - Самомнение и гордыня затмевают рассудок и приводят к падению. Вспомни, с кем разговариваешь! Любого ослушавшегося и ослушавшуюся ждет суровая кара за неповиновение, и здесь только я вправе диктовать.
   Авантюрная сущность мисс Гарднер не сломалась под натиском Рока, и девушка сделала незаметный шаг вперед, засовывая неуверенность куда-то глубоко в подсознание.
   - А никто и не спорит! Ты очень крут, бесспорно, но встает вопрос, сколько еще великий Повелитель Смерти сможет тянуть эту ношу? – и эта неуверенность сменилась спокойным достоинством, вскоре превратившимся в охальное безочество, - Вряд ли знаменитый черный колдун осилит еще одно тысячелетие, и вряд ли он скоро найдет мне замену!
   Видя в начинающей стерве большой потенциал, Фатум простил ей все замашки и
настроил себя на восприятие её последующих ходов:
   - Создавшееся в середине двадцатого века общественное мнение, что сильные женщины становятся такими из-за слабых мужчин, в корне неправильное.
   В голосочке Изольды вовсю засквозило лжелюбопытство:
   - Так просветите меня, колдун!
   И ментор подобострастно поспешил дать ответ:
   - Это мнение – чушь, придуманный миф для оправдания слабаков и альфонсов. Женщины не становятся сильными! – согласившись внутри с некоторыми рассуждениями Гарднер, он больше не настаивал на полном подчинении. Частичное равноправие могло споспешествовать гладкому процессу и даже успеху, - Женщины хрупки, как стебель Танец женщины – это танец богини жизни, танец природы, как земное откровение и жизнепризнание. Так-то, милашка, вот так-то…


   Через пять минут Парошин и Гарднер, словно участники какого-то заговора, нашли место на этаже, где никто не находился в данный момент, и начали тихо шушукаться. Русский принялся очень быстро выспрашивать американку, очень заинтересованно и деловито:
   - Давай, рассказывай в подробностях, что, где и как! Повелитель пообещал избавиться от дряни? А что сказал насчет престола и мер по ликвидации Ханка?
   - Повелитель много чего обещает. В переговорах, как и на войне, требуются хитрость, маневры и стратегия…
   - Ну, и…? – фатуммен вопросительно посмотрел на милашку, - Более конкретно можешь сказать? - частота моргания глаз выдавала его переживания, - Ну же, не томи, вы хоть к какому-то консенсусу прибегли?
   - Естественно. Я хитростью убедила старика омолодиться, чтобы он был во всеоружии, когда появится мутант!
   - Ты… - Владимир замолчал и скривился, пытаясь подавить злобу, захлестнувшую горячий рассудок, - Ты знаешь кто? Полная дура! Ты хотя бы понимаешь, что все испортила? – уж больно не пришелся по душе этот поступок Изольды, - Теперь попрощайся с мечтами о троне! Ведь придется ждать лет пятьдесят, а то и больше, два-три века при паршивом раскладе, пока учителю снова не взбредет открыть конкурс! Но совсем не факт, что мы будем участниками… - грязное стяжательство расширило рамки предела маразма, в которых проходила их “цивилизованная” дискуссия, поэтому они, тонувшие в собственной грязи, будут цепляться за власть до последнего, вплоть до самой последней точки своего физического дряхления, если к тому моменту не выпьют эликсир или не примут Ванну, - Это ж надо было так обосраться, причем на ровном месте!
   Нисколько не впечатлившись необоснованно завышенной претенциозностью русского, которая, честно говоря, дико смешила, прохиндейка четче обозначила свою позицию:
   - Я бы не отказалась от зари женского правления, но кодекс Повелителей его не предусматривает. А, следовательно, какая мне к черту разница, с кем делить монеты? – и таки не поленилась отпустить в адрес сообщника обидную колкость, - Хотя вру, разница есть! Нынешний руководитель - великий воин, проживший свыше десяти веков! Такого мужчину можно любить, уважать или ненавидеть, но равнодушие по отношению к нему недопустимо. А ты кто? Просто кретин, поехавший на почве мести какому-то безродному выродку…
   К великому удивлению Изольды Владимир воспринял это не как оскорбление, а как своеобразный комплимент, на который только способны ужасные стервы, выстроенные в плотный ряд, чтобы отхватить кусок пожирнее. Не отвечая грубостью на грубость, фатуммен моргнул с абсолютным согласием:
   - Да, ты права, я именно такой, как ты сейчас сказала… - и, развернувшись, отошел к столику с нардами. “Играя с самим собой, можно спокойно все обдумать, а одиночество порой ценится превыше компании”.


   Эту ночь “Эсмеральда” провела в холодном и сыром подземелье, в мрачном и зловонном обиталище крыс. Разительная смена обстановки, сбой дневного режима, предчувство, что вот-вот жизнь закончится – все это, да и многое другое не давало уснуть, а перестановка мыслей нисколь не выручала. По обыкновению мечтая о Ханке, о лучике света в её темном царстве, что казалось единственным способом создать хотя бы видимость надежды, появилось подобие сна. Просто веки сомкнулись от бессилия и долго не хотели размыкаться.
   “Эсмеральда” улеглась на грязном скатанном матрасе без простыней и одеяла, служившем кроватью, некрасиво валявшемся в самом углу темницы. Узница насильно заставляла себя лежать и не шевелиться. Терпкие, затхлые запахи препятствовали наступлению и глубине сомнуса…

   Пока темничница дремала, рука её дергалась, словно пыталась от кого-то отбиться, касалась пола и затем снова возвращалась на матрас. Мэлори единожды всхлипнула и затем уже окончательно, крепко уснула, несмотря на холод и дрожь, заставляющие вздрагивать. Руки уже обхватили голову, тело, чуть-чуть потяжелев, мило свернулось калачиком.
   Парошин спустился в подземелье буквально на несколько минут, чтобы посмотреть на “Эсмеральду” и измерить степень своего эгоистического желания расквитаться.
Собственные ощущения стали для него открытием – он абсолютно не хотел её смерти…


   Парошин вернулся в свою келью, в убогую свою келью, сел на свою дощатую кровать. Посидел некоторое время, с вялой отрешенностью глядя в пол, потом встал, словно превозмогая себя. Жажда сна так и не охватила фатуммена, в связи с чем русский, посчитав в уме на элементарном уровне минуты, оставшиеся до полуночи, вышел в ярко освещенный коридор. Любование необычными и роскошными люстрами, затейливо занимавшими большую поверхность потолка, навевало мысли об атмосфере праздности и праздничных украшениях. Даже убегающий за окном мрак, боящийся приближения неизбежного рассвета, никак не мешал презентабельности.
   По-быстрому сориентировавшись, Парошин направился вниз по лестнице. Ему захотелось посетить торжественно оформленный триумфальный зал, где часто проходили банкеты, где за шведскими застольями звучали громкие фуршетские посты. Это не зал церемонии, где недавно не состоялась свадьба Мэлори и Ханка, это более практичное и компактное помещение, более уютное.


   Запись мертвого онколога – 28

   Отрывок из древних записей, найденных в библиотеке, с личными дополнениями автора:
   тысячелетняя жизнь - дар и проклятье. Выдержать её смог бы не каждый. Многие бессмертные теряли смысл жизни, другие - разум, третьи и вовсе проклинали подобный "подарок". Фатум не принадлежал к числу подобных. Безусловно, долголетие утомляло,
теряли свою привлекательность прежние забавы, новые надоедали за ближайшее столетие. И если быть серьезным, то даже качество еды ухудшалось с каждым новым веком. Мало того, люди остались "теми же". Да, у них появились телефоны, компьютеры, это безусловно! Но сущность осталась неизменна - это по-прежнему то самое стадо, которое ему в давние времена доверено было пасти. И в этом же заключалась причина, почему, несмотря на изрядно надоевший процесс собственного существования, Фатум жил. У него была судьба - цель, к которой он мог идти десятки, сотни, а то и тысячи лет.
Но этот мир должен, нет, обязан, принадлежать ему одному.
   1 - у Фатума было много друзей, нынче мертвых - Густав Адольф, Наполеон, Гитлер, и некоторые выдающиеся личности Средневековья, такие, как Саксонский и Баварский герцог Генрих Лев, могущественный вожак из рода Вольфов. Дружба двух Генрихов восходила чуть ли ни к небу.
   2 – так как Рок постепенно забывал свое имя и свое прошлое, ему было необходимо придумать что-то новое, что-то, что позволит в дальнейшем его идентифицировать. И он спросил разрешения у герцога “можно ли взять твое имя?”. Тот, улыбаясь, не оказал никакого протеста.
   3 – став маститым злодеем вселенского разлива, Рок, впрочем, забыл и того, чье имя присвоил. Воспоминания о дружбе с саксонцем обмякли и растаяли. А к записям, сделанным собственным пером, Фатум предпочитает не дотрагиваться, возможно, считая, что это принесет еще больше боли.


   Русский сидел и ждал, когда захочется спать, пытаясь разглядеть в интерьере зала нечто привлекательное для себя. Поначалу его и вправду ничего не цепляло. Поначалу…
   “А?” – далее взору скучавшего явилась весьма эпическая картинная коллекция. Портреты с изображением умерших друзей Генриха, которым посчастливилось войти в мировую историю, сохранили некую радость и то отменное спокойствие, с какими Генрих их распаковывал и вешал. Парошину они очень понравились, все до одной, но особую симпатию вызвал Бонапарт на белом коне со своей знаменитой треуголкой. Французский император выглядел очень убедительно! Также смотрельщик заметил в нижнем правом углу картины надпись. Её стилизованный, "старомодный" наклонный шрифт побудил к скорейшему прочтению.

                Victory von Doom
                (победа судьбы)

   Не предполагая, что в недалеком будущем данное словосочетание послужит основой
новой жизни, Владимир тяжело привстал со стула, выпучил глаза, в которых двоилось, и с громкой одышкой стал метаться по помещению, выговаривая что-то нечленораздельное. Он хватал все, что только попадалось ему под руку – золотые рюмки и стопки, серебряные бокалы, подносы. Фатуммен швырял эти предметы в разные стороны, короче, вёл себя как лев, запертый в клетку! Надпись пробежала перед ним много раз. Надпись… та самая…

Victor von Doom                Victor von Doom                Victor von Doom
                Victor von Doom                Victor von Doom                Victor von Doom


   Причем он больше не утыкался взглядом в Бонапарта, да и вообще отвернулся от той галереи.


                Victor von Doom                Victor von Doom                Victor von Doom
Victor von Doom                Victor von Doom                Victor von Doom

   Владимир упал в обморок, не дождавшись окончания дурной “словопляски”. Но признаки расстройства продолжили доканывать, поставляясь уже в виде потустороннего звонкого шепота.

   Victor von Doom Victory von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom
Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von Doom Victor von…


 
   Чем дольше “Эсмеральда” спала – тем больше не ней было пота. Ни Ханка, ни каких-то других образов довольства и благополучия! Вместо облегчения коварное сновидение, видимо, ненавидевшее свою гостью, нарисовало толпешку мужчин в зеленых мантиях, каждый из которых носил презренное лицо отца-убийцы, извергавшее пламень, что обжигал спящую. Фатум хотел, чтобы мерзкая предательница докатилась до конечной степени мук, и делал все возможное для решения поставленной задачи: разрезал живот ритуальным ножом и указывал на пустоту, говоря “Ванна тебя обесплодила, ты не можешь родить, ты не можешь подарить мне преемника, а значит, ты не нужна мне. Передай весточку своей матери шлюхе”.

   И после повторного воспроизведения этих ужасных обвинений, случившегося не наяву, “Эсмеральда” нашла облегчение своей невыносимой трагипечали в полной изоляции. Хоть многие семейные психологи-квазиспециалисты и считали, что отсутствие отца сопряжено с рядом отрицательных последствий для ребенка, данное мнение на неё явно не распространялось. Ей было бы значительно приятней скончаться от голода здесь, в темноте и сырости, чем получить приглашение обратно и строить сектантам милые глазки.
   Встрепенувшись от собственного непроизвольного, резкого, сопровожденного судорогами вздоха, узница возмечтала. Но мечты эти не о славе, не о могуществе, не о причислении к лику святых, а о любви, об источнике величайшего счастья и столь же великих трагедий, гарантирующем, если не рай, то райский прообраз мира, идеальный и невесомый, избавленный от подлости и предательских актов.

   Упершись головой в железные прутья решетки, Мэлори просунула руку между ними и представила, что Ханк к ней припал, взял за кисть, предложив вновь сбежать, вновь уйти. Но коль это игра воображения, не соделывающий упований мираж, которому не суждено материализоваться, дальше эскиза дело не пошло. Её сердце, изнывшее в тоске, завибрировало, затрепыхалось, и жаркие слезы снова полились рекой…

   Suffering! What great and not estimated phenomenon! We are obliged to it by everything that is in us kind, everything that gives life value; we are obliged to it by mercy, courage, obliged by all virtues. Anatole France
   (Страдание! Какое великое и какое неоцененное явление! Ему мы обязаны всем, что есть в нас доброго, всем, что придает ценность жизни; ему мы обязаны милосердием, мужеством, обязаны всеми добродетелями. Анатоль Франс)


   Глава 6 Неожиданное возвращение в деревню.

   Что такое искупление страданием? Фактически, это - плата за наши грехи. Механизм воздаяния за зло работает со сбоями, но он еще никогда не подводил настолько, чтобы кто-то из грешников не чувствовал на себе силу бумеранга.

   Из выломанных дверей дома шествовали деревенщины. Целые толпы жаждущих крови извергов-нелюдей. Их искаженные ненавистью гримасы казались еще более мерзкими, когда они, марионетки секты, пытались разговаривать. Обозленные англичане друг за другом выходили и равномерно распределялись по местности.
   А все из-за чего? Этим утром в Онколон вернулся всем известный наемник и тут же дал о себе знать…


   Впереди пролегал узкий путь, густо усаженный деревьями с обеих сторон, путь, ведущий к пристани, а в конце, перед входной дверью, в жутком беспорядке лежали разбросанные поломанные вещи, вынесенные кем-то из двухэтажного дома. Кроме выбитой двери, повсюду вокруг встречались и иные признаки недавней бойни. Воин намеревался зайти внутрь и проверить.
   “Мало ли там прячутся здоровые люди, прячутся и ждут помощи. Как бы то ни было, стоять на месте, притворяясь безучастным, будет очень глупо”

   Отодвинув покрывшуюся пылью деревянную дверь, Ханк осмотрел прихожую, и первое, что он обнаружил – это то, что с виду заброшенный дом вовсе не заброшен.
Отовсюду на него пялились отблескивающие оранжевым, злым огоньком глаза онколо. Громко хлопнули двери комнат, и оттуда выбежали еще четверо “бесов”. Ими оказались женщины-британки, выглядящие на все… семьдесят из-за нездоровой бледноты и изрядно поношенной одежды, хотя им могло быть и сорок лет, и даже тридцать пять.
   “Самое дерьмовое, что передо мной могут стоять почти девушки, а запущенный рак очень старит” – констатировал Ханк, вспомнив одну прочтенную им статью о негативных психологических и физических переменах, происходящих с людьми из-за трудноизлечимых болезней.

   Одна кикимора в грязно-коричневой кофте, другая в синем, но в столь же замызганном, в столь же драном свитере, на обеих красовались длиннополые зеленые юбки, покрытые дырами. Эти страшные бабы пошли вперед на врага, а мужчины-онколо, видимо, их драгоценные супруги, расслабились и с гнилым энтузиазмом приготовились наблюдать предстоящую картину нещадного, но занимательного боя.
   Не горя жаждой снова мучить меч, Ханк в кои-то веки решил поработать с пистолетом: прицелился в одного из множества зрительствовавших и спустил курок. Потом моментально перевел прицел на другого уродца и выстрелил вновь. Хоть с каждым выстрелом, с каждой простреленной башкой падал все новый и новый мужичок, картина оставалась прежней: на смену пристреленным из комнат выходили их угрюмые сожители.
Громовые выстрелы тонули в криках и предсмертных воплях нелюдей, которые падали, сценично хватаясь за простреленные члены, дергали конечностями и плакали в приступах.
   “Нет, я так больше не могу – видя, как им больно, видя их страдания, конечно же, незаслуженные, Ханк резко прекратил пальбу, - Больше никак...”

   Но реакция, сильно заторможенная из-за полезных, но, увы, не совсем уместных розмыслов, чуть не подвела иностранца: кто-то из супостатов кинул в мутанта топор и тот на миллиметр разминулся с его светло-русой макушкой. Боец эффектно прыгнул и в полете ударил британца в область солнечного сплетения. Послышался понятный хруст, и смердивый отлетел к стенке, сбив по пути несколько быстро ломающихся стульев.


   Несколько часов назад. Остров. Подземный штаб ордена.

   Географическая карта США с морем отмеченных красным маркером мест, показывающих ареал, то есть, куда Повелители Смерти нагрянут в скором времени.
   “Но для чего? – задумался Ханк, и сам же ответил, - Для уничтожения, конечно же, для провоцирования массовой эпидемии. Так можно обезлюдеть огромнейшие территории, или, что еще хуже, превратить всех граждан Америки в монстров”

   Следующим, на что посмотрел наемник после того, как отвел взгляд от карты, была надпись на стене, написанная тем же маркером – Insight (озарение), а уши уловили слабое тиканье, заставившее внутренне напрячься. Вдруг загорелись красные цифры индикатора времени на мониторе ноутбука в дальнем конце стола.
Начался предупредительный отсчет!
   Воин без страха нервно засуетился и с выражением неполного испуга прокричал:
   - Сейчас бабахнет!
   Побежав назад, мутант, естественно, осознавал, что не успеет выбраться наружу, однако, чем больше расстояния он преодолеет, тем легче придется потом, когда случится взрыв и подземелье обвалится со всеми потрохами.
   “Ой, лестница! Как же мог забыть…”

   Подниматься куда-то, лезть и “ползти” не хотелось. К тому же, не грех предположить, падать с высоченной лестницы, долго-долго падать и потом еще разбиваться, создаст массу дополнительных хлопот, которых и так пруд пруди. Когда смертельный таймер достиг значения 00:00, все окружение будто пропало, тьма охватила сознание Ханка, а грохот от взрыва остался неуслышанным.


   Сто девяносто минут воин деловито пробирался сквозь завалы, ворошил руками камни. Все искромсанные трупы были усеяны осколками, какие торчали и из выжившего. Многие раны от осколков кровоточили, властно заявляя о себе каждый миг. Что-то, что теперь было у него вместо глаза, пыталось добраться до мозгов. Мутант потянул руку к вдруг заболевшему черепу, и нащупал плотно вошедший в плоть карандаш. Резко вырвать предмет и отбросить не составило никакого труда. На месте потерянного ока потихоньку развивалось другое, новое…
   “Как бы я себя временами не ненавидел, неуязвимость все-таки – чертовски приятная штука. Даже не представляю, что бы я делал, будучи банальным смертным. Хотя… это очень спорное утверждение. Те же супергерои заявлены как живущие рядом с нами защитники слабых и угнетенных, но среди них имеются вполне себе простые ребята, не наделённые какими-то сверхъестественными способностями. И, само собой, им совсем незнаком эффект самозалечивания. Я не спешу приписывать их заслуги чистому везению. Наоборот, из-за отсутствия подобных причуд кажутся они еще более фантастичными, еще более способными…”

   Философские размышления помогли Ханку сохранить прежнюю целеустремленность, которая могла понадобиться в любое мгновенье. Обобщая данные о близких смысловых соответствиях между сверхлюдьми и простыми одаренными типа Вэйна/Спауна, он проводил всяческие параллели между добровольным призванием и обостренным чувством долга.
   Мутанту страшно повезло, что взрывной волной разнесло только самый нижний уровень, иначе пришлось бы мучиться полгода, а за это время планету стало бы уже бесполезно спасать.
   “Лэтси пытался сжечь зеддерианом всю земную сушу, кроме американской, подвергнуть уничтожению все государства и континенты. Лэтси просто эталон патриотизма, а эти, напротив, как-то не очень секут фишку американской гордыни и их креза основана на лютой ненависти к Западу’

   Наконец-то, увидев вдалеке вход в знакомый тоннель, провожающий в просторное нутро псевдоегипетского храма, где спал вечным сном трехглавый малыш Гельми, Ханк разрешил себе слегка замедлить темп и начал перебирать камни уже менее быстро…


   Поиски средства водного передвижения заняли не больше часа. Ключи от одного из катеров хранились в будке, недалеко от пляжа, с которого началось все это путешествие. Сам же катер стоял возле пристани, стоял и будто ждал, когда в него запрыгнут. Двигатель оказался шибко мощным для маломерного судна и взревел моментально. Плавсредство буквально встало на дыбы!
   “Ну, что, погуляли тут немножко и обратно в замок?”

   Наконец, катер тронулся с места. Точнее сказать, мощные моторы просто толкнули его. Стремительно набирая скорость, суденышко торпедой помчалось вперед. Ловя на щетину охлаждающие брызги воды и наслаждаясь влажным ветром,
Ханк испытал настоящий водный драйв и пожелал, чтобы проклятый остров унес с собой все беды, смыл грязь с его души и оставил взамен лишь лёгкую грустинку: “малыш” Онкогельми прочно и навеки занял местечко в добром сердце получеловека-полузверя)))


   Настоящее время.
   Место, где сейчас находился воин без страха, походило на зверинец, и было огорожено страшненьким колючим заборчиком. Внутри бесновались знатные эксбиционисты, бойлолы, хорошо известные по предыдущим стычкам.
   Вынув пистолет, Ханк прицелился в ближайшего дикаря, чья мелкая голова крутилась, как у психически больного. Тот даже не смотрел в сторону иностранца, “выблеивая” какую-то третьесортную ругань на стоявшего позади собрата, увлеченного пинанием черного мусорного ведра. Плавное нажатие на спусковой крючок, которое понадобилось, чтобы пройти, сопровелось очередным укором со стороны совести:
   “Неужели это – единственный выход и другого больше нет?”
   Вообще Ханк мечтал освободиться от должности карателя хотя бы до того, как вновь встретится с Фатумом и отомстит за Калиньи, но мелкие неприятности случаются тогда, когда их совсем не ожидаешь. Троица бойлолов уже побежала к нему, собираясь закидать ножами, из которых состояли их “ожерелья”. Наивные дурачки считали противника, пожаловавшего в их “лягушатник”, всего лишь мелкой дичью, а себя офигенно какими крутейшими хищниками, которые обязательно разделаются с ним и под конец сообразят сытное жаркое!

   Оперативно осмотрев площадку, мутант подытожил в уме, что находится в самом натуральном тренировочном лагере, где тупых онколо бреют, лишают одежды, обучают искусству боя (если так это можно назвать), приучают ко многим командным дисциплинам и затем выпускают. Ханк, который являлся тем еще любителем поломать кости, изо всех заставил себя убежать, не вступая в драку.
   “Старикан Фатум явно имеет уж чересчур своеобразное представление касаемо внешнего облика воинов, раз заставляет этих бедных ходить без трусов”
   Заметив, что нагловатая “дичь” убегает, лысые живорезы заорали в один голос. Их крики, какое-то громыханье, свист ветра – все слилось в один сплошной гул.

   Уже отдалившись на несколько метров, наемник приказал себе не оглядываться, дабы не возникло хотения покромсать еще пару выродков. Бойлолы тоже побежали, но догнать засранца не смогли. Они очумело неслись до самой пристани, высоко подпрыгивая и играя друг с другом вперегонки. И тут… БЕДА!!! Иностранец куда-то исчез. Просто растворился. Оставшиеся не у дел эксбиционисты немного постояли на самом мелководье, и, отдохнув, с пустыми руками вернулись в свой “лягушатник”…


   Воин без страха неслабо пожалел, что подплыл к Онколону, а не сразу к замку. Благородное предположение о возможности нахождения нуждающихся в помощи сбила его с верного пути и отняло уйму времени. Уж очень хотелось принести пользу, несмотря на то, что данная попытка провалилась - мутант не встретил ни одного приезжего. Теперь от него не отставала уверенность, что если даже такие и были, они либо погибли, получив дубиной по голове или чем-нибудь острым, либо побледнели и теперь воют, посматривая на луну – ууу-ууу-ууу.
   “Да уж, сглупил, но, надеюсь, мне это не аукнется в ближайшем будущем”

   Усевшись в катер, Ханк быстро поплыл по направлению к основному логову ордена. Уж хотелось ему на бал успеть, да непременно к самому началу. Если капризная удача соизволит улыбнуться в своей очаровательной неземной улыбке, то Мэлори упадет ему на руки и разрыдается от симфонии неудержимого счастья. Но такой расклад был бы, без сомнения, самым идеальным, что случается на огорчение редко, поэтому единственным верным решением будет – приготовить себя к самому худшему, с чем наемник справился со скоростью молнии. Ханк только прикинул на секундочку, что не успеет на “праздник”… и будто бритвенное лезвие застряло в горле, и, опустившись в низ, добралось до сердца.
   “Нельзя подводить тех, кто на нас надеется”


   Её длиннющие черные локонистые волосы свешивались мерцательной волной до самой талии. При виде их у Ханка бурно подпрыгивало сердце. Она выглядела такой соблазнительной, такой… богоподобной. Он не хотел, чтобы она уходила, он жаждал видеть её возле себя постоянно.
   - Вот так вот…
   Ханк со слабой ужимкой протянул руку и снова потянул её в постель. Она покорнейше упала в его объятия, с радостью принимая влажные поцелуи во все части лица. Их потребность друг в друге загорелась с новой силой. Мэлори оседлала его бедра, глаза красотки одемонились от идентичного желания. За прошедшее время она стала еще раскрепощеннее в постели, научившись дарить наслаждение и пристрастившись к акту потребления. Он приходил в восторг от этой близости. Если с ней что-нибудь случится, он сойдет с ума. Она стала так дорога ему, физическая любовь переросла в духовную, в настоящую, а ведь раньше он об этом не задумывался.
   Мэлори гибко склонилась над ним, целиком вобрав в себя его плоть, и начала медленно двигаться вверх/вниз. Они снова удовлетворяли друг друга, только на этот раз их страсть проявлялась жарче и живее, чем когда-либо раньше, поскольку они понимали, что фатальная разлука может наступить в любой момент и необходимо каждый миг пролюбить, пронаслаждаться и прочувствовать так, чтобы потом не было жаль упущенных мгновений. Хотя, увлекшись, они забыли золотое правило: чем сильнее затянется роман, тем больнее будет расставаться.

   Повернувшись на правый бочок, чтобы заснуть вновь, чтобы горячечный мозг остыл после секса, и утром можно было ходить, не пошатываясь подобно зомби, Мэлори произнесла с какой-то необъяснимой опаской в тихом голосе:
   - Я не смогу подарить тебе ребенка, причину ты знаешь, а еще мне сложно не ассоциировать тебя со своими предыдущими мужчинами, еще я не привыкла быть домохозяйкой, хотя и готова ради тебя. Еще у меня море недостатков…
   Партнер, оставшийся лежать на спине, поспешил успокоить её, сместив фокус внимания на себя:
   - У меня их значительно больше. Так много, что нельзя перечислить… - положил руку поверх её гладкого плеча, - Большинство идей достойны неоднократного осмысления и неоднократного извлечения вывода, а здесь вывод можно извлечь лишь один. У нас никого не будет лучше, чем мы…


   …В семь вечера Ханк был уже на месте: осмотрел все комнаты, включая ту, что принадлежала любимой, обошел все помещения на всех этажах, но нигде, нигде её не нашел! Тогда, случайно забредя в комнату с французским королевским гербом и коллекцией старинных монет, старательный и усердный искатель завидел красное платье, брошенное на пол, среди…
   “Мэлори носила похожее. Если это не её, то…”

   Нежданно раздавшийся оповещающий кашель взбудоражил вечернего гостя. Да так, что тот испуганно шарахнулся в сторону. Возможно, страх и ненависть – брат и сестра…
   - Надо же, загулявший жених за считанные часы до церемонии бракосочетания явился за
невестой… - Генрих, который давно знал о присутствии мечника в замке, нарочно язвил,
можно сказать, извивался. Вскоре тираническая диктатура наконец-то показала своё
настоящее лицо - готовность пойти на все ради удержания контроля, - Прежде чем
начнешь прохладным поведением демонстрировать крутизну и стойкость характера,
набивая себе цену, хорошенько все взвесь.
   Ханк предпочел остаться спокойным, хоть ему и жутко хотелось проучить
несостоявшегося правителя:
   - И что же вы сделаете, если я продолжу гнуть линию? Мне интересно…
   Фатум накинул каверзную лыбу:
   - Я ждал, когда ты созреешь для этого вопроса… - и, как всегда, проявил
поистине макиавеллевскую изобретательность в способах шантажа, - Что ж, мой мальчик, узри средневековый подлинно монаршеский гнев, если не понимаешь по-хорошему!

   Хозяин замка наклонился и вытащил из шкафчика, стоявшего рядом с креслом,
оригинальный переносной компьютер, выполненный в виде викторианской музыкальной шкатулки. Открыв его и подождав, когда он включится, бессмертный поднес экран ноутбука к лицу наемника, чтобы тот смог воочию удостовериться в непоколебимости его антиморальных намерений.
   Мэлори исполняла роль инструмента манипуляции, сама о том не догадываясь. Смотреть на это, на то, как возлюбленная мучается, запертая в темнице, забившаяся в самый дальний угол в глухом отчаянии, и, судя по виду, уже не знает, чего ждет, Ханк не мог с равнодушием. Но и пылить было опасно. Малейшее недопонимание и Фатум обрубит все на корню, все попытки спасти единственного дорогого ему человека канут в пустоту, и тогда станет не за что бороться. Мутант сохранил концентрацию.
   - Нет-нет-нет, это преднамеренный блеф. Вы не станете ничего делать своей дочери - эти слова, прозвучавшие очень тихо, сильно расходились с мыслями. На самом деле он вполне допускал, что безжалостный преступник, погубивший десятки жизней, проводивший столь чудовищные эксперименты над людьми, что узнай о них средневековые инквизиторы, они тотчас поумирали бы от разрыва сердца, может отдать подобный приказ - приказ убить родного ребенка, - Нет…
   Не раздумывая ни мгновенья, бессмертный прямо спросил:
   - Ты хочешь проверить? – и заелозил пальцами по липкому тачпаду, - Сейчас мы устроим…
   Ханк резко изменился в лице и поднял умоляющий взгляд. В такие моменты не лень откровенничать.
   - Стойте, не надо! Я верю!

   Когда дилемма о судьбе узницы был более-менее утрясена, разговор перешел на следующий этап – Фатум спешно загуторил о не дающем ему покоя преемстве.
   - Шикарно, я повесил на веревке сразу двух животных – тебя и свою дочь. Теперь ты, мой мальчик, осознавая всю степень собственной привязанности к ней, во всем и всегда будешь следовать моим инструкциям. Здорово, правда?
   Чувствуя себя зверьком, угодившим в капкан, наемник задал не очень интересный, но ясный, как небо, вопрос:
   - Что вы хотите?
   Бессмертный вздохнул с облегчением и возрадовался жизни пуще прежнего. “ В мечтах и мыслях приятно плавать, но так легко утонуть”.
   - Ты завоюешь для меня Англию…

   - Англию? – Ханк смутился, - Как странно! Ваша же цель Америка! Или я чего-то не понял?
   Ментор качнул головой:
   - И она тоже…

   - Что вы подразумеваете под завоеванием?
   - Очищение территории, после чего обязательно останется чистый лист для нового начала. Проект Озарение дал мне прекрасную возможность заражать дистанционно, не рискуя попасться федеральным агентствам. Мои люди уже установили три распылителя в разных точках США, чего хватит, чтобы заразить два-три мегаполиса. Эту миссию, как видишь, мы с успехом выполнили без твоего ценного участия, но в следующий раз, когда наступит черед Англии видоизмениться, твоя рожа обязательно будет фигурировать, не сомневайся!
   - И все люди превратятся…
   - Да-да, в тупых упырей без мозгов и души. Ты не ослышался. Именно божьей карой часто объясняют различные природные катаклизмы, и данная эпидемия – не исключение.

   У Ханка, который долго стоял и выслушивал все это, вдруг сорвалось с языка:
   - Вы больной… - но его вполне ожидаемая реакция на намерения секты не обидела и никак не задела Генриха, который в ответ всего лишь усмехнулся.
   - Пусть так… - и, собираясь покинуть комнату, медленно проинформировал, - Предел времени, отведенный любому живому существу на планете, можно восполнить, если знать, что пить и где купаться. Твой предел – два часа ночи. Если до двух ты, не приведи боже, не определишься с выбором жизненного пути или откажешься присягнуть мне на верность, то все, что ты сможешь сделать для моей дочери, это заняться организацией её похорон, которые сам же и оплатишь…

   Ханк получил строгий бескомпромиссный ультиматум. Он застыл, оцепенел, долго не шевелился. Он мог простоять больше суток. Все кружилось перед ним, все вертелось, и ему самому казалось, что он вертится и скатывается куда-то, в какую-то мрачную, омерзительную, дышащую холодом и зловоньем бездну.
   “Мэлори”
   Тяжелое гнетущее чувство ничто не могло облегчить. В голове появились залитые безысходностью и предопределенностью боли воспалительного ритма, теребящие ум без остановки и беспокоящие душу антигероя… или уже просто героя без всяких приставок?


   Глава 7 Искупление Часть 1

   Праведный Лазарь. Воскрешение в Вифании, в небольшом селении к юго-востоку от Иерусалима праведного Лазаря, брата Марфы и Марии, которого сам Господь называл своим другом, сильно возмутило иудеев. Подвергаясь смертельной опасности, после убиения святого первомученика Стефана, святой Лазарь был отведен на побережье моря, посажен в лодку без весел и удален из пределов Иудеи. Божественным произволением святой Лазарь вместе с учеником Господним Максимином и святым Келидонием, слепым исцеленным Господом приплыл к берегам Кипра. Имея до воскрешения тридцать лет "от роду", он прожил на острове еще более тридцати лет. Здесь святой Лазарь встретил святых апостолов Павла и Варнаву. Ими он был возведен в епископы города Китии (Китиона, у евреев называвшегося Хетим). Руины античного города Китиона обнаружены при археологических раскопках и доступны для осмотра.


   Этот день – святой обет, и нет святее чисел.
   Завет бессмертных – лазарет, госпиталь из жижи.


   «Прежде Твоих страданий, желая убедить всех в общем воскресении, Ты из мертвых воздвигл Лазаря, Христе Боже. Потому и мы, как дети, держа в руках своих знамя победы, вопием Тебе, Победителю смерти: осанна в вышних, благословен грядущий во имя Господне».

   Верные монахини сопроводили Генриха до дверей церемониального зала. Торс бессмертного скрывала шерстяная накидка. Но когда он дошел до бассейна, расположенного посередине помещения, то подал знак рукой, показывая, что хочет оголиться. Изольда быстро подошла к нему и сняла накидку.

   В центре зала стоял огромный бассейн, углублённый ниже уровня пола, наполненный той же жидкостью, какой была наполнена Ванна Даоса. Хотя, может, это и есть… запасной источник.

   “Пора мне тряхнуть стариной” – все, о чем подумал Фатум, глядя на булькающий даос, словно ждущий, когда в него погрузятся.

   Иоанн вещает, что был болен некто Лазарь из Вифании...

   Пусть этот день станет днем сплочения,
   Мигом воссоединения – сейчас и здесь.


   Ванна Даоса, Ванна Лазаря, Яма Даоса, Яма Лазаря… Фатум сделал необходимый в его случае глубокий глоток эликсира и ступил одной ногой в воду.
   Монахи слаженно и стройно запели хором нечто удивительно заунывное!
Новоприбывшие присоединялись к старичкам, становясь звеньями одной большой цепи. Простые прихожане, не являвшиеся священнослужителями, соблюдали строгую незыблемость и лишь иногда задействовали правую руку, чтобы перекреститься. Парошин, который немного оправился после обморока, и вовсе не отличался от дерева, казалось, он даже не дышал.

   Один неприятный разочаровывающий факт, о котором помнили все присутствующие - когда Доктор Фатум омолаживается, он выходит из зеленой водицы абсолютно невменяемым, точнее сказать, сумасшедшим, нападает на каждого, кто попадается ему на пути, и приходит в себя отнюдь не сразу. Сам же бессмертный называл этот период, наступающий после удачного “обновления” – божественным просветлением.

   Генрих нагнулся и стал пить эту жижу… а через минуту монашье пение прервалось на резкой, диссонансной ноте, и это послужило сигналом тревоги. Разразившийся чудовищный смех выстрелил в служителей неизбывным испугом, которые, трясясь за свои шкуры, стали просить“бога” пощадить их. Выпрыгнувший из бассейна мужчина заметно убавил в весе, но прибавил в росте. Затихший было смех разразился с новой силой! Мужчина, который достаточно видоизменился, чтобы не быть похожим на себя прежнего, поднял руки высоко над головой и безумно загоготал:
   - Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Я - бог! Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! Я великий! – бородка, с которой падали зеленые капли, делала его похожим на водяного, - Уа-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха! – мускулы увеличились, а жир на животе и боках целиком и полностью исчез.

   Подмолодившийся Генрих перебесился и присмирел лишь через десять минут. И дальше раздавались то смех, то пение, то пение, то смех, меняясь попеременно…


   Запись мертвого онколога – 29

   1 – если бы Генрих не размешивал даос с водой, то к нынешнему времени запасы “волшебной” жидкости давно бы исчерпались…
   Что-то мне сегодня нездоровится. Не могу писать дальше, простите…


   По окончанию священного ритуала поклонения богоподобному Генриху Фатуму, по окончанию пиршества, организованного в знак бесконечной благодарности, Владимир и Изольда выкроили момент в праздничной обстановке и вырвались в сторонку. И, хотя девушка обещала не отходить от Генриха, им не терпелось обсудить увиденную пьесу, особенно чрезвычайно впечатленному Парошину, который находился… просто вне себя и по-своему сходил с ума:
   - Что скажешь? Я думаю, это потрясающе, правда! В общем, все хорошо и здорово, но меня не прекращает терзать смутное сомнение, что…
   Американка перебила его, не дав договорить:
   - Господи, не волнуйся ты так – но информацию излагала медленно, словно нехотя, - Вот увидишь, все образуется, и наш повелитель вернется к нам. К слову, твоему господину уже намного лучше…
   Русский успокоенно выдохнул и залучился неширокой улыбкой:
   - Это радует. Нам сейчас не помешало бы иметь психически стабильного бога…
   - Ну, вот. Я же говорила? Все в норме…

   Но было еще кое-что, помимо опасений касаемо возбужденности Генриха, и это кое-что тревожило гораздо сильнее страха подвернуться под горячую руку их омолодившегося лидера. Этим “кое-чем” Парошин поспешил поделиться с подругой поневоле:
   - Я знаю, ты в курсе, так скажи мне, не мучай - он обхватил её руками за плечи, вынудив проявить предельную честность, - Скажи, зачем меня воскресили во второй раз, а? Господин ничего никогда просто так не делает, мы же знаем.
   Вырвавшись из нежеланных объятий, Гарднер рискнула предать гласности замысел Доктора:
   - Надеюсь, что доброта не обойдется мне боком…
   Русский пообещал:
   - Не обойдется.

   Доверчивый взор девушки обратился в сторону окна, губы чуть приоткрылись и
зашевелились с неполной решительностью:
   - Генрих предвидел предательство дочери, а, вернув тебя, он оградил себя от всякой ответственности за её, возможно, скорую кончину.
   Парошин не сразу ущучил ход мыслей красотки, так как та, нервничая, допускала много “воды”:
   - Не понял. Давай-ка получше…
   Но, впрочем, собравшись с духом, Изольда быстро исправилась:
   - Если возлюбленный Мэлори не подчинится воле её отца, Генрих обратится к тебе с просьбой, ведь вероятность, что Ханк смилуется над тобой и простит, довольно-таки большая, учитывая, какую боль он причинил тебе в прошлом.
   Собеседник ожидаемо нахмурился:
   - То есть, ты хочешь сказать, я – запасной вариант, который не особо и нужен, пока не пригожусь? Щит, за которым можно укрыться во время осады и отразить фронтальную атаку?
   Тогда подруга странно на него посмотрела и с неохотой ответила:
   - Именно! – в её голосе цинизм и сожаление присутствовали одновременно.


   Как только американка вернулась в зал, чтобы поинтересоваться нынешним самочувствием бессмертного, проверить, пришел ли Генрих в себя после того небольшого помутнения, так сразу и застыла на месте, нервно перебирая пальцами перед лицом: её зрению предстал могущий восседалец, одетый в полный воинский доспех, в доспех римского легионера! Сидел Генрих на троне величаво, и браво поглядывал на своих подчиненных, преуспевающих в поклонении. Фатуммены смотрели в пол, усиленно кланяясь, касались пола лбом, припадали на колени. На предводителе висел зеленый плащ, похожий на королевский, потому что сзади плащ был широким и длинным и, как мантия, спускался до земли.
   - Пожалейте спины… - произнес сидящий голосом, который тоже сильно изменился, омолодился вместе с телом, стал менее грубым и лишился угрюмой стариковской подавленности, - Вам еще мир завоевывать!
   Гигантская люстра была выключена. Традиционно размещенные в подсвечниках свечи не создавали ярких отблесков, и в тоже время обеспечивали достаточное освещение.

   Отдыхая от казенной бесприютности ритуала, Генрих не скоро заметил присутствие Изольды. Но та была рада, что на неё вообще обратили внимание, поэтому дуться не посмела.
   Вождь освободил рабов:
   - Можете идти – и, поднявшись во весь рост, трижды хлопнул в ладони, - А кое-кому я непременно воздам наградой за терпение и славой за унижение, если такое имело место! – из ушедших с возрастом воинских качеств к нему вернулась величавая осанка, раблезианский половой аппетит и умение производить на окружающих поистине неизгладимое впечатление. Бороду Фатум сбрил, оставив только крошечную колючую щетину, что, несомненно, придало ему грации.

   Генрих повертелся возле трона, придирчиво поправляя доспех и одергивая плащ, а затем, считая своим мужским долгом отчитаться перед девушкой, чей выжидающий взгляд требовал объяснений, немного подзавелся, заговорил громко и назидательно:
   - За время нашего знакомства ты в красках увидела, какой я жестокий! Да, это так. Но прошу, моя милая, глянь на происходящее в мире, в котором трусость, эгоизм и прочие тенденции гниения беспощадно превалируют над всем остальным, что в нем есть! – он с подлинно тигриной яростью ударил кулаком по стене, дабы показать Изольде, насколько сильна его вера, - Невежество стократ грешнее в том, кто мог приобщиться к знанию, к пониманию другого живого существа, и не сделал этого! Но я не допущу подобной ошибки! Бывают эпохи нравственного подъема, нравственного упадка или застоя! Посмотри, я сумел навести идеальный порядок возле этого замка. И я наведу такой же порядок во всём мире, он продлится тысячелетие и будет служить примером для будущих эпох!
   - Надеешься добиться мира кровью? – вылетело из уст американки, которая не знала, как себя вести с ним, не знала, что говорить, чтобы не оскорбить и не показаться неверующей.
   - Первоцель богов - вселять покорность! – злодей нежно-нежно отодвинул пряди за спину и коснулся губами её шеи, спросив, - Насчет воздаяния, милая. Проси все, что хочешь, прямо все, что угодно проси. Чтобы смертные не прекращали в меня верить, я должен оставаться щедрым.
   Изольде нескрытно понравилась сложившаяся ситуация, и она не могла упустить такой замечательный шанс извлечь для себя максимум банальной выгоды. Просьба прозвучала тихо, но властно и настойчиво, как приказ немедленного исполнения:
   - Тогда прошу бога об одном, пусть Мэлори умрет.
   - Ооо – Генрих погано улыбнулся, сверкнув двумя рядами белых зубов, - Можешь считать, бог тебя услышал.
   А через мгновение они уже целовались взасос…


   Искупление (Часть 2)

   Женской фигуре, будто приросшей к стене на манер плаката, казалось, были чужды такие тонкости, как способность любить, ненавидеть и даже волноваться. Закрытая лишь трусами, бюстгальтером, платьем и больше ничем, Мэлори никоим образом не могла защититься от подземельного хлада. Все правила доступа к счастью давным-давно забылись, и уже не получалось даже отвлекаться, словно холод пробрался в мозг, захватил каждую клетку организма и скоро-скоро свалит с ног. Узница стала… “каменной”, как стены темницы, и ледяной, подобно снежной королеве. Крепко скрещенные руки и временами останавливающийся взгляд, устремленный куда-то вдаль, неизвестно куда, роднили “Эсмеральду” с приведениями…

   Звук частых, приближающихся шагов не смог отвлечь её внимание, не смог прервать заразную печаль, глубоко въевшуюся в душу. Даже когда фатуммены открыли клетку и сказали “на выход”, она даже не взглянула в их сторону, оставшись верной своей прострации. Воины громко и безразлично повторили приказ, но, тем не менее, никакой реакции опять не последовало. Мэлори взяли силой, больно заломили руки и для пущей надобности отвесили шлепок. Бедняжка что-то пробормотала, вовсе не собираясь сопротивляться, и пошла с ними к выходу из этого “подвала”…


   …Закончив оглушительно чмокаться с Изольдой, Генрих с официально заявленной целью геноцида задумал посвятить её в свои большие планы касаемо предстоящего мирового мероприятия – всеисцеления!
   - Негативное влияние человека на среду обитания, на саму природу ужасно трудно недооценить… - он неуклончиво принял в зале пару служителей, быстро распаковавших крупный ящик, доставших оттуда кучу черных запчастей и собравших пульт
дистанционного управления для приведения бактериального распылителя в действие, - Я так надеялся, что у меня будет преемник, который осуществит мою мечту на Земле, когда меня не станет. Но, судя по всему, Ханк уже не согласится спасать мир, и именно на нем лежит ответственность за то, что именно сегодня произойдет равенство всех божьих тварей! – удаленный запуск срабатывал не сразу, - Человечество помолодеет только, научившись расплачиваться.

   Генрих устремил параноидально-мечтательный взгляд куда-то сквозь девушку, приподнял голову вверх и посмотрел на потолок, как на усыпанное звездами небо, на котором ни пятна, ни облачка. Зраки вытаращенных глаз расширились до фантастических размеров, и небожитель зашелся монологической речью о будущем, которое он жаждет:


   - Я базирую теорию и расчет на командной игре. Несколько моих воинов совершили незабываемый тур по Америке - Нью-Йорк, Лас-Вегас и Лос-Анджелес! Это - три пункта. Всего три пункта, которые если сложить, то получишь вполне ясную картину будущего: распылители активируются симультанно, первые два часа почти ничего не происходит, муравьи ползают в гнездах, ездят на работу, сидят в своих офисах, копошатся в документах. У них испорчено зрение и искривлена спина, их внешность не соответствует их возрасту, девушки в большинстве выглядят, как некрасивые мамы. Такую паршивую закономерность я заметил давно…
   Зато муравьи с особым удовольствием потирают лапы и симулируют собственную значимость, стремятся всячески плевать на недостатки и сочиняют мнимые достоинства, над какими бы лет триста-четыреста назад все смеялись. Огромные запасы пищи гниют, в то время как дети голодают. Миллионы гибнут от трудноизлечимых заболеваний, в то время как фармацевтические компании зарабатывают миллиарды. Наша окружающая среда задыхается от наших же отходов, становясь настолько отравленной, что жить в ней невозможно. Это геноцид жадности, безразличия и пренебрежения. Таковы реальные преступления. Что-то должно измениться. Мои планы огромны...у меня все должно получиться! Я могу остановить этот регресс. Когда мир ощутит настоящий привкус гнёта, а его герои будут лежать мёртвыми и сломленными - равнодушие умрёт. И вот тогда-то члены Повелителей Смерти будут ключевыми членами общества. Мы будем вести революцию. Родится новый мир, спокойный и равноправный. Миллионы жизней будут спасены – то есть, мертвы, ведь смерть это и есть самое настоящее спасение!
   Скоро настанет час, настанет миг, свершится чудо, грянет гром в судьбе и на муравейник снизойдет озарение, деиндустриализация всех континентов приобретет неотвратимый характер, а на Земле воцарятся мир и согласие! Абсолютный, безлюдный, незанятый вакуум, полная идиллия, гладь…

   Закончив грезить вслух, Фатум проверил, насколько сильно впечатлилась союзница, и был рад как еще никогда. Он не получил никаких предъяв, не услышал типичных обвинений в безумстве. Только неожиданное гладкое согласие со всеми его идеалами. Воскрешенная ни на секунду не пожалела о своем решении идти с ним до конца, в очередной раз давая понять это открыто:
   - Надеюсь, без людей мир станет лучше…  - Нэнси чувствовала, её уже ничего не связывает с прошлым, ни с её домом, ни с юностью, ни со знакомыми, оставшимися в Северной Дакоте, и некультурно ходила с душой нараспашку, - Не думала, что когда-то буду разделять подобные взгляды!
   Фатум продолжил с ней красиво заигрывать, выступая в знакомой для себя роли бабника.
   - Аналогично. Общество американки в новинку для меня, учитывая, как я неравнодушен к США!

   Тут их флирт был приостановлен внезапным появлением Мэлори. Дочь незаметно сгибала и разгибала свои покрытые синяками разболевшиеся руки, и все равно было прекрасно видно, что её силой сюда приволокли.
  Гарднер, так долго ждавшая этого события, презрительно задрала подбородок ввысь. Не особо стремясь к соблюдению женской солидарности, она слету сорвалась на высокие тона:
   - Что, тварь, готова сдохнуть?
   Прибывшая сохранила тяжелое молчание, не придумав никакого ответного ругательства и вообще никак не ответив.

   Собираясь исполнить плохое обещание, бессердечный отец загаёрничал, сделал расстроенное лицо, но в глазах запрыгали смешинки, и он выдавил из себя улыбку:
   - Ууу, смотрите, кто пришел! Владыки Олимпа, да это ж моя дочь! – сбавив голос на полтона ниже, садист предвкусительно и аристократично продолжил, - Надеюсь, не нужно объяснять, что с тобой станет, детка.
   В ту же секунду над Мэлори чёрным призраком нависла тень волнения.


   Ханк несколько часов сидел в той комнате, сидел, неспособный определиться, как поступить. С одной стороны, соглашаться на условия Фатума – безумство, которое он не может себе позволить, а с другой - особого выбора у него не было. Да и кто ему дал право колебаться? К тому же до двух оставался час с какими-то двадцатью минутами, и по идее уже пора спускаться вниз и вступать в преемственную связь.
   “Увы, это не первая и, к сожалению, вряд ли последняя ситуация, когда мне надлежит принять жизненно важное решение, поэтому надо отбросить лишние страхи и, набравшись мужества, пойти на сделку с дьяволом, ведь дьявол – большой любитель заключать сделки”

   Двусторонний договор, о котором подумал наемник, должен быть резко изменен по кое-чьей инициативе во время его осуществления. И, так как другой участник сделки никогда не отличался честностью, он не будет испытывать особых угрызений.
   “Никакого компромисса”

   Через пятнадцать минут к нему зашел фатуммен, чтобы лишний раз оповестить об истекающем сроке допустимой длительности ожидания и напомнить, какова цена за неповиновение:
   - Стоит вас ждать к двум часа или нет, мистер Ханк? Уверяю, мой господин будет невыносимо рад, если ваше решение окажется в пользу ордена, и невыносимо огорчен, если… - договорить слуге не позволил нож, вошедший в живот по самую рукоятку. Закатав глаза вверх, мужчина рухнул на пол, пытаясь сделать вдох. Потом сердечко шевельнулось, а через несколько мгновений перешло в режим “STOP”. Совершив быстрое и практически безболезненное убийство, воин без страха покинул комнату с французским гербом и отправился прямиком в подземелье, где, как он думал, томится возлюбленная.


   Фатум (опять) уселся на трон, вступив в многоминутную думу. Затем вспомнил о присутствии в зале дочери и издевательски попросил её:
   - Мэлори, станцуй для нас что-нибудь, а то ты какая-то, я не знаю, скучная, что ли. Ведь мы все здоровые люди, и хотим веселья…
   Стоя с панихидным выражением, невольница ответила с оттенком едва заметного пренебрежения:
   - Обойдешься! – и отвернулась от противно лыбящейся Гарднер, ежесекундно поддакивающей извергу.
   Папаша тоже улыбнулся, хоть и с куда большей озлобленностью:
   - Кажется, кое-кто растерял все понятия воспитанности и культуры, и я выражаю полную готовность заняться перевоспитанием. Что скажешь? – повернулся он к Изольде.
   Та незамедлительно одобрила идею, показав парочку согласительных жестов.
   - А почему бы и нет?


   Спустившись в подвальную часть замка, Ханк осмотрел все клетки, но никого там ни нашел. По пути в подземелье ему пришлось пришить еще троих слуг.
   “Черт, где же Мэлори? - он ходил с одолевающей неуверенностью, пока не вспомнил, что кроме навыков умерщвления, он обладает весьма ценным профессиональным опытом ведения допроса с применением тех или иных тактических приемов, - Рыбка тут не особо сговорчивая, очевидно отстаивание ортодоксальности, но подход найти можно всегда - и грех будет им не воспользоваться, -

   Аминь…”


   Меж тем глумление продолжилось. Фатум впал в зависимость от издевательств над дочерью, вошел в раж и не думал прекращать это “выступление”.
   - Так жаль, вот правда. А-я-яй! Ты так долго держала планку, пыталась пародировать меня, во всем мне подражала, и, главное, все у нас было хорошо, пока в наш дом не пожаловал безродный ублюдок. Кажись, правду глаголет народ. От мутантов одни невезенья и беды…
   У Мэлори вдруг вырвалось на нервах. Она уже просто не могла молчать:
   - Ты ублюдок, но не мутант. Выходит, твой лай в сторону Ханка – очередная продуманная фикция?
   - Ох, как мы заговорили… - Фатум вскочил с трона, подошел к ней, взял за руку, привлек к себе, что-то гадкое шепнул на ухо и снова повернулся к союзнице, - Я не говорил? Я принес яд, тот самый, который использовала моя дочь, убивая тебя. Справедливо будет поступить с ней аналогичным образом, без авторских нововведений.

   Несмотря на столь шокирующее заявление, прозвучавшее как смертный приговор, Мэлори не шелохнулась, и продолжила стоять так, будто ничего не предвещало беды. Отец уже держал в руках сосуд с отравительной жидкостью, предлагая его Гарднер. Та подмигнула бессмертному, еще раз повторила “спасибо” и поднесла тонкостенную стеклянную склянку к лицу, желая открыть пробку и понюхать. Затем любовница Фатума обратилась к своей убийце:
   - Не желаешь испить? Такой вкусный, сочный, да просто райский аромат!
   Губы Мэлори дернулись, видимо, она что-то сказать хотела, но отец ответил за неё:
   - Конечно же, желает! Здесь решительно не может быть никаких возражений!

   Подонок выхватил у Изольды из рук склянку, откупорил и снова вернул ей. Через пару мгновений дочь была притащена за волосы с возгласом разочарования и возмущения. Гортанный выкрик ударил по ушам, требуя немедленно выпить. Отец в попытке подбодрить положил руку на плечо своего ребенка и чуть сжал, демонстрируя искусство истинных садистов – физически принуждать к самоубийству и в то же время говорить про родных.
   - Мама твоя, небось, тебя уже заждалась... на том свете, так что давай, не растягивай. Чем быстрее нас покинешь, тем быстрее вы встретитесь!
   Не видя иного выхода, дочь повиновалась: взяла сосуд в руки и ощутила прохладу стекла, пригубила горлышко. Нервная усмешка тронула уголки её губ. Она лишь заулыбалась, ощущая, как в рот по языку медленно стекает отрава. Сладко-горький вкус смерти незаменим и очень дерзок! Опустошив примерно одну треть колбы, Мэлори, не дыша, начала считать секунды.

   Взгляд отца не терял своей жесткости, но где-то секунд через пять он сказал:
   - Если вовремя одумаешься и немедленно попросишь прощения, возможно, тебя воскресят…
   Но дочь, готовая вознестись на небо, осталась гордой и непреклонной.

   Так прошло полминуты, а может, и больше. И за эти полминуты никто не проронил ни слова. Все ждали закономерных последствий отравления. Последствий, которые всё не могли наступить! Изольда помнила, как быстро наступает эффект, и ей показалось подозрительным, что Мэлори до сих пор стояла на ногах и вроде… даже не подавала
признаков дурного самочувствия. А еще через минуту всем стало понятно, что, скорее всего, ничего не случится. Вот только почему – американка не могла понять, хотя так мечтала увидеть кончину “этой твари”.
   Фатума тоже накрыло изумление:
   - Постой, ты употребила какое-то защитное средство…?

   Глядя на недоумевающие лица своих истязателей, Мэлори охнула и ладонь, будто в испуге, приложила к губам, а самой ей хотелось заржать, громко и истерично, так, чтобы было слышно на улице. Реально, папаня почувствовал себя полнейшим олухом, которого легко обставить на повороте.
   - Нет! – проходимка крутанула головой, взметнув в воздух густую гриву черных волос, - Просто вы идиоты…
   Эмоции нахлынули, а Генрих поддался им и оскалился в звериной ухмылке:
   - Не смейся!
   Дочерь… послушалась, Она немного посерьезнела, но улыбка все же таилась в её глазах, вероятно, она находила забавным, что смогла обломать их, буквально ничего не предприняв.
   - Прости, трудно удержаться…

   Мэлори решила, что вот тот самый момент – вылить свой страх, вылить свой ужас, словесно вылить все, что лежало на душе и, наконец, обрести то, чего так не хватало - безусловную полную свободу:
   - Ты сейчас стоишь и не можешь врубиться, почему я все еще жива? Да потому что у тебя элементарно не работает мозг! Ты уже давно отходил свое, и тебе не место в этом мире, среди живых! В глубине ты это понимаешь, завидуешь тем, кто живет по-настоящему, тем, кто еще не прожил жизнь, и хочешь всех уничтожить! - выговорившись, вернее, выговорившись наполовину, она еще сильнее осмелела. Очи быстрые, острые, с суровинкой, ненавидя, смотрели на отца, точнее сказать, на человека, который являлся отцом только по крови, и то, такое родство разумнее всего приравнивать к бедам, - С годами, на яды, у меня выработался стойкий иммунитет из-за эликсира и Ванны! Ты мне сам об этом говорил, не помнишь? Забыл?

   Узнав причину её “мистической” живучести, Гарднер, не находившая покоя, опустилась в осуждения, в раздражительность, несколько раз ругнулась, будто одного оскорбительного слова было недостаточно.
   “Вот тварь. Нет, я её точно прибью”

   Резкое высказывание дщери нанесло критический удар по самолюбию Генриха:
  - Теперь, зная, кем была моя мать, мне понятно, откуда у меня способности к гаданию на картах. Цыганский расклад позволяет узнавать ответы на вопросы по многим жизненным сферам. Гадание на будущее определяет варианты возможного развития событий, открываются все тайны и появляется удивительная возможность узнать, что с нами будет… - Мэлори перевернула склянку горлышком вниз, пролив остатки яда, - Тест на твое будущее, которое ожидаемо и прогнозируемо, был успешно завершен этим утром! Да, я выкроила свободную минутку и погадала на таро! Хочешь узнать, что я нагадала? – затем разбила склянку, со всей силы швырнув её об пол, и каблучком растоптала осколки, - Я увидела твою смерть, сучий потрох! - нагнулась, зачерпнула пригоршню стеклышек, растерла их в ладонях. Те превратились в мелкий порошок, - И она уже близко!
   Данный непонятный излюбленный “фокус” Мэлори зачастую производил очень мощный и пугающий, даже гнетущий эффект. Буквально сгорая от любопытства, Фатум спросил свою дочь:
   - Что… что это только что было??? Что еще, черт возьми, за колдовство?
   Ответ поступил как по мановению волшебной палочки:
   - Моя личная, моя маленькая женская магия! – оказавшись во всех смыслах не такой уж и простой, полуцыганка с удовольствием посвятила вражину в свои маленькие тайны, чтобы вдокон уничтожить его и без того уязвленную гордыню, - На протяжении всей истории цивилизации мы аккумулировали вековую народную мудрость и таинственные оккультные знания, которые даже тебе, упырю, недоступны! От цыганской порчи нет защиты! А кэлдэрари, в отличие от прочих цыганских групп, умели стекловать песок прикосновением и медь превращать в золото!

   Смачно проругавшись, Фатум отчаянно выдохнул и со звоном вытащил из ножен изогнутую арабскую саблю. Мэлори вскрикнула и испуганно отскочила назад.
   - Давай проверим - мой клинок против твоего колдовства! – отец решил покончить с предательницей без ядов, без всяких прелюдий, просто взять и зарезать. И он уже почти приблизился к ней, чтобы это сделать. Сабля блеснула в свете горящих свечей и отдалилась для взмаха. Готовая принять даже такую простенькую смерть, Мэлори слишком поздно среагировала на выпад. Так как остались считанные миги, её бы уже ничего не спасло. Ничего, кроме чуда, подвалившего, кстати, в самый последний момент!

   Ей, не ожидавшей появления Ханка и не додумавшейся даже обрадоваться, пришлось отойти в сторонку, чтобы отдышаться и снять с себя признаки испуга. Вечный защитник ударил ногой в створ двух дверей и прыгнул в помещение, покатившись по полу. Герой эффектно отразил удар сабли Фатума, налетевшего на его любимую, а потом, не мудрствуя, вскочил с пола и врезал бессмертному. Едва боец успел осознать реальность угрозы, как недруг пропустил первый удар – удар в челюсть.
   Первым делом Ханк обратился к Гарднер, которая растерялась, наблюдая их схватку. Мутант крикнул очень громко и очень убедительно:
   - Отошла от неё! – не желая попасть под перекрестный огонь, американка живо подчинилась, и больше не пасла Мэлори так, словно выжидая момента, чтобы подкрасться сзади и придушить.

   Боевая позиция - универсальное исходное положение, удобное для принятия защиты, передвижений и выполнения ударов. Вещь, от которой нередко зависит исход битвы. Воин долго покачивал плечами прямо перед противником и невозмутимо ходил вокруг него, ища такую позицию, “примеривая”…
   Теперь Ханк смотрел на Фатума, и через какое-то недолгое время мозг, как компьютер, начал рожать мысли, а рот передавать их.
   - Я пришел за женщиной и за твоей головой!

   Непроизвольное мелкое дрожание нижней челюсти у Генриха говорило о силе удара. Бессмертный дотронулся до своих губ и увидел кровь на своих пальцах. Это его тут же вывело из равновесия, и поднялся крик с мрачными нотками недовольства и предупреждения:
   - Ну, кто тут у нас? Наемный убийца и дочь шлюхи? Как возвышенно, как романтично! Что ж, я похороню вас в одной могиле!

   Через мгновение лезвия снова скрестились. Слепящие и бьющие невидимо, почти что наугад, они создавали лязг и, казалось, даже скрежет. Фатум запоздало махнул саблей, звон столкнувшихся клинков ударил в уши. Ханк блеснул глазами, полными ненависти. Подобно обезумевшему льву он ринулся на шедшего к нему копьеносца, с дикой, нечеловеческой силой толкнул копьеносца на один из столов, размахивая мечом, стараясь добраться до врага, но внезапно понял, что все его усилия бессмысленны, поскольку бессмертный имеет собственную тактику и нарочно ловко отступает. Мутанту жаждалось оскорбить своего бывшего ментора трусом. Безусловно, это была бы слишком неоригинальная провокация.

   В процессе боя было опрокинуто несколько столиков, был сдвинут сундук, был сшиб высокий напольный подсвечник! И все же нельзя не признать – Фатум бился куда опытнее, куда лучше. Он еще не допустил ни одной фатальной ошибки, не получил ни одного серьезного увечья, в то время как наемник уже имел открытые ранения грудной клетки с повреждением легочной ткани, а также других органов грудной полости. Это был не совсем честный поединок, далеко не совсем честный. Признавая это, Ханку становилось стыдно и отчасти неудобно.
   “Печально осознавать, что всегда выходишь победителем не из-за того, что идеально дерешься” – и пока розмыслы по поводу равновесия держали его на жесткой привязи, не давая вырваться, кончик сабельного лезвия разрезал нижнее веко его левого глаза и наделал красных полосок на его животе. После Фатум с разбегу в вертикальном прыжке ударил двумя ногами в грудь, отчего тот оступился и чуть не упал, но вовремя ухватился руками за стену и удержал равновесие.
   Злорадственно сияя, бессмертный произнес:
   - Прощай, жалкий безродный выродок, пинаемый взашей! – и арабка со свистом рассекла воздух в миллиметре от носа наемника. Проявив удивительную, просто феноменальную реакцию, Ханк поймал саблю, зажав её лезвие между ладоней и облокотившись спиной о стол. Напряженный Генрих скрипел зубами, силясь загнать лезвие в грудь противника в месте перехода её в шею. С зубов злыдня сбегала вязкая тягучая слюна и не специально капала на красное из-за борьбы лицо мутанта.

   - Прекрати сопротивляться, сдохнуть здесь – твоя судьба! Я повелеваю жизнью и смертью. Я - Повелитель Смерти, а значит, мне решать, кому еще можно пожить, а кому пора упокоиться! – злодей прямо купался в этих, хоть и привычных, но до сих пор желанных иллюзиях, упиваясь каждым мигом, не смея громко дышать, боясь спугнуть это ведение собственной власти. Видение красочное, яркое, теплое. Жаль, что оно не задержалось перед его взглядом надолго, а расплылось, как только рука отклонилась в сторону, а сабля, не справившись, соскользнула по лицу Ханка и банально порезала щеку. Сабля отлетела, и, судя по звуку приземления, где-то на метр. Фатум лишился оружия, но, недолго думая, произвел комбинацию ударов ногами.

   Получив рантом сапога под подбородок, воин без страха не справился с зашалившим равновесием и всем весом рухнул на стол. Злодей метнулся к выпавшему оружию и подхватил клинок на бегу. Когда воин еще только приготавливался к продолжению битвы, собирая воедино хаотично мелькающие мысли, выпущенная из арбалета стрела угодила ему в шею.
   “Что? Мы здесь не одни? – мутант и не заметил, как в зал вбежала троица вооруженных самострелами сектантов, заскафандренных в ламинарные самурайские доспехи, - Ну, да неважно”

   Острый наконечник стрелы, отхватив кусочек мяса, вылез из плоти героя. Брызг крови, нефатальный даже для простого смертного, пронесся перед глазами стрелков, и в течение этого краткого периода времени ханковский меч поразил их в наиболее уязвимые, не защищенные доспехами участки.
   Фатум с угасающим энтузиазмом пронаблюдал кончину своих подданных, но не испытал ни капли жалости, мол, “эти примитивные насекомые” так и должны были сдохнуть, отдав жизнь за него – за небожителя!
   “Короли никогда не льют слезы по пешкам”

   А между тем Ханк, разобравшись с очередной волной бронированных ниндзя, нашел взглядом бессмертного и направился к нему. Верно оценив отнюдь не добрый настрой стойкого противника, глава секты уронил металлические подставки с огнем, чтобы усложнить поединок.
   Пытаясь заглянуть за возрастающую огненную завесу, наемник ощутил резкую боль в верхней части спины и с невыносимым трудом повернулся назад – лицом к Генриху.
   - Тебе не помешает погреться! – воспрянув морально, Фатум силой пихнул мутанта в огонь, - Вот так!

   Первые десять секунд пока раздавался нечленораздельный оглушительный крик любимого, переходящий в визг, Мэлори, замерев, стояла на одном месте. Крик проходил по всем её венам, забирал все её мысли. И так продолжалось, пока из завесы не выпрыгнуло тело, чуть поджаренное, естественно, но чертовски живое.
   Улыбнувшись, бессмертный разделил саблю на две половинки и начал недвусмысленно размахивать ими с такой скоростью, что, казалось, клинки растворились в воздухе, а они то и дело мелькали в опасной близости от обожженного.

   Ловкости мутанту, даже находящемуся в таком состоянии, было не занимать, что хорошо видно по уворачиваниям. Ханк уходил от ударов с реакцией и также быстро находил слабые стороны антагониста: Фатум, постепенно теряющий терпение, а вместе с ним сноровку, подпрыгнул вперед что было сил, тщательно прицелился саблями, но вновь промахнулся. Умело воспользовавшись допущенной им ошибкой, воин без страха широко замахнулся мечом, который не терял, и слегка задел плечо псевдобога. Отвлекшись на ранение, бессмертный отлетел на три добрых метра из-за своевременно и точно нанесенного удара наотмашь по подбородку. Такой апперкот никого бы не оставил равнодушным!

   Ханк избавился от обугленной почерневшей безрукавки, и потом тоже самое сделал с футболкой.

   “Пора уходить в другой зал, я не должен проиграть, только не сейчас, только не так” - убедившись в некотором физическом превосходстве бывшего ученика, которое теперь еще и подкреплялось могучей уверенностью, Генрих повернул голову, бросил быстрый взгляд назад и скривил губы в усмешке. Через несколько секунд громко отворилась боковая дверь, и в зал забежало шестеро злостных черных ниндзя, выполняющих функцию личной охраны.
   Восхищенный текущим положением вещей, злодей радостно прокричал с широкой кривоватой улыбкой, призванной скрыть тревогу, да выбитый зуб:
   - Позади - огонь, а впереди – почтенная стража! Похоже, мне удастся голову сохранить! – после

   Ханк, ни секунды не медля, занялся фатумменами: сделал огромный прыжок, повалил одного бойца наземь, молодецким ударом расквасил ему череп и с размаху бросил нож, который воткнулся в шею второго. Вырвать оружие обратно не вышло, и лезвие намертво засело в (уже) трупе сектанта…
   Фатум сердито оглянулся. Чуть позже раздался новый злобный выкрик-приказ:
   - Не лезьте вы все на бастарда, тупицы, все равно не потянете! Убейте отродье цыганской шалавы!

   Речь, безусловно, шла о Мэлори, которая в целях собственной безопасности оставалась в сторонке, никуда не уходила, но сохраняла незаметность. После того, как прозвучало папино распоряжение, воистину, словно гром среди ясного неба даже с учетом происходящего, у неё, у обомлевшей, затряслись поджилки.
   Возлюбленный, не пропуская мимо ушей ни единого звука, подсуетился очень своевременно и не позволил выпущенной из арбалета стреле достичь своей цели - проворно на лету разрубил стрелу мечом. Красавица даже понять не успела, что произошло! Вуаля, а арбалетчик уже лежит неподвижно с поврежденной шеей и кинжалом в глазнице))))

   Личная охрана была ликвидирована без особых трудностей. Под конец “вечеринки” церемониальный зал превратился в свалку человеческих тел, накиданных друг на друга с ужасной небрежностью. Некоторым мертвецам не повезло расположиться вблизи огня, который их подкоптил и испортил.

   Ханк подбежал к ненаглядной, и, нежно взяв её за плечи, спросил:
   - Как ты?
   Мэлори пришлось солгать ради общего дела:
   - Нормально!

   - Я остановлю его!
   - Иди, мой рыцарь…

   Она умолчала о своём предвидении надвигающейся скорби, о собственной неотвратимой плохой участи. Карты нагадали две смерти в семье Фатумов, в семье, состоящей из двух человек.
   "Я не имею права отвлекать. Он должен спасти мир от того, чем стал мой отец"
   А значит, одна смерть – её.


   Искупление (Часть 3)

   Трон в зале с шумом отодвинулся в сторону, и Фатуму открылся сырой и мрачный проход, каменные стены которого обросли бледными, туго закрученными плетями какого-то ползучего растения. Бессмертный торопливо провел ладонью по холодной листве, перед ним предстало высокое, просторное сводчатое помещение! Вошедший в этот мрак начал бегло переводить взгляд только за тем, чтобы оценить надежность наступившего спокойствия, относительного спокойствия.
   Поодаль на полу стояли большие каменные ванны, переполненные доверху бурлящим даосом. Густая кипучая жижа, хлюпающая и чавкающая, источающая тяжелый смрад тридцати миллиардов тон дерьма, не вызывала у него ни отвращения, ни чувства брезгливости, поскольку несбывшиеся мечты о мировом правлении закрывали суть реальности: лишали возможности удовлетворения, но и делали невосприимчивым ко всему тому, что нагоняет
омерзение.

   Вскоре проход захлопнулся за ним…
   “Греция времен античности страдала от глупых антинаучных суеверий, вертевшихся вокруг богов. Хотя прошлое уже не воспринимается таким отвратительным, с тех пор мир ничуть не изменился. Я словно восстал из небытия, чтобы напомнить, кто в действительности может спасти мир, когда уповать на супергероев будет бесполезно. Толпа ряженых клоунов в масках = псевдобоги нашего века. И сейчас организм пропащей Америки, гниющей в архаичных стереотипах, начнет очищаться”

   - Я здесь, как вы мне и велели! – в этом помещении, имевшем вид пещеры, находился и скучал Владимир Парошин, - Какова ваша воля, господин? Что от меня, от грешного, требуется? – и, постепенно начиная подрагивать от холода, становившегося всё более несносным, от холода, который уже сидел в костях, забормотал не очень внятно, - Честное слово, зная вас, думал, это очередное испытание на прочность…
   Фатум целый день настраивал его на нужную волну, готовил к роковому для них обоих шагу, хотя тот об этом даже не догадывался. Слуга Рока чувствовал постоянную измотанность, усталость. Можно сказать, он греб в мире и жизни против течения… или не жил вовсе.
   Бессмертный поддержал диалог с редкой для себя сентиментальностью:
   - Знаю, тебе было нелегко, но сейчас важно забыть все причиненные мною обиды, если таковые имели место! Сегодня для недопониманий времени нет, ибо на кону стоит очень многое… - и посмотрел на фатуммена бесконечно доверчивым, чуть ли не добрым взглядом.
   Русскому стало жутко неудобно, что легко понять по быстро стихнувшему голосу, все следующие мгновенья изо рта вылетал только осторожный и, может, боязливый шепот:
   - Я не смею на вас обижаться и ни в чем вас не виню. И хоть сегодняшний период моей жизни не сильно предрасполагает к веселью, «что-нибудь» гораздо лучше, чем «ничто». А жив я только благодаря вашему участию и этому месту!
   Генрих по достоинству оценил “прозрение” своего подчиненного, и взял за руку, подтягивая к себе:
   - Тогда слушай внимательно.
   Все участки на лице Парошина жутко напряглись и приготовились к чему-то резонансному: прозвучавшая с безумным нетерпением просьба глубоко его ошеломила.

   Да-да, это больше походило на просьбу, чем на приказ. Господин по-настоящему отчаялся, и всецело понадеялся на русского.


   Запись мертвого онколога – заключительная.

   Теперь, мои дорогие читатели, те, к кому в руки волею случая попали эти заметки, прошу, отнеситесь к моей ситуации с долей понимания и снисхождения, не беритесь осуждать, пока не прочтете до конца.
   Совесть съедала меня на протяжении нескольких месяцев, грызла меня, я не мог без внутреннего трепета смотреть в зеркало, я содрогался, как преступник, при мысли, что являюсь косвенным виновником глобальной катастрофы. Мотивом, толкнувшим меня на это страшное преступление, стали доходчивые предупреждения Генриха о драматичных последствиях, если я откажусь сотрудничать. Повелители Смерти нашли меня через интернет, где я вел собственный блог, посвященный лечению рака на операбельных стадиях, и под видом простых пользователей, заинтересованных в новых методиках, предложили встретиться. Я, конечно, поверил им, мало ли, у кого случилась беда и этому человеку требуется срочное обследование.
   Меня похитили. В тот же день. Как – не помню. Видимо, меня просто вырубили. Очнулся я в английском замке, в логове похитителей. Генрих – первый человек, с которым я заговорил, находясь в тревожащей неволе. Он объяснил, почему такой обыкновенный деятель, как я, приглянулся ему, выразил надежду и озвучил требования. Идея Генриха, злопамятного и далекого от гуманизма, сразу показалась мне безумной и, набравшись смелости, я сказал “нет”. Но угрозы расправы над моей семьей, неоднократно высказанные в нецензурной форме, убедили – с этими ребятами шутки плохи. Один неверный шаг с моей стороны, и Фатум отдаст приказ разобраться с моей женой и сыном. Адрес клиники, в которой я работал, адрес дома – им все было известно. Вот так я и попался на крючок, и как бы ни пытался, с него не получилось слезть.

   Я поделился с ними многими знаниями, рассказал о многих тонкостях, интересных и не слишком. Все время, сколько я находился в узде, меня подбадривали ложью “ты спасаешь мир и должен собою гордиться”. Но никакой гордости, я, конечно же, не чувствовал. Зато последовало презрение к себе, остававшееся неосознанным вплоть до недавнего времени. Теперь, когда осознание собственной слабости пришло, презрение переросло во что-то по-настоящему убивающее меня. Я… не могу так жить. Все переворачивается и превращается в хаос без причин и следствий.
   Я помог Сэнди Стернс мутировать, соединив древний, самый первый рак с веществом, делавшим Антона Белова суперсильным. Напомню, Сэнди вживили клетки человеческого эмбриона, содержавшего эмбрион рака… Я вживил клетки! Чтобы спасти собственную семью, я загубил десятки других жизней. Многие родители теперь не увидят своих детей только из-за того, что какой-то поганый слабак вроде меня не нашел другого выхода. В свободное от опытов время я молчал, рассматривая собственные руки, пытался найти ответ, но впоследствии мой поиск явно затянулся, утонув в судорожном перебирании аргументов. Я не смог найти оправдания, почему повел себя как тряпка. и это сыграло свою негативную роль. Ладно, если бы присутствовал факт незнания катастрофичности ситуации, но вся проблема в том, что мне все было известно. Метаморфозы с селянами начали происходить уже ранней осенью! Адские плоды взошли и расцвели во всей красе!

   А, наблюдая за вселенским хаосом, который еще и вдобавок твоя же ошибка, долго жить не придется, а раз не придется жить, то нужно думать, как, уходя, спасти хотя бы сколько-то жизней. По завершении серии экспериментов по скрещиванию патогенов я впервые услышал от Генриха мысль, схожую с моей. Рок поблагодарил меня в красивых, но в пустых словах, а затем вздохнул с фальшивым, неискренним сожалением и притворной жалостью. Я понял - мне пришел конец. Но мое желание проститься с жизнью без чужого вмешательства все-таки учли. Это, сказал Фатум, сохранит жизнь моих родных, а значит, спасти кое-кого мне все же удалось, хоть и какой ценой…
   Даже выбрав самый безболезненный способ покончить с собой, мы не представляем себе, какой мукой окажется момент смерти. И все же я постарался найти меньшее из зол. Вплоть до готовности сознания покинуть бренное тело при мысленном представлении, какая участь ждет моих близких, я колебался… и на этот страшный, греховный поступок меня подтолкнуло чувство ответственности. И все же мне кое-кто помог – кое-кто, у кого, видимо, осталось сострадание. Дочь Генриха, Мэлори, всегда казавшаяся мне жуткой бессердечной стервой, прониклась моими переживаниями, хоть и наотрез отказалась верить, что к эпидемии причастен её папа. Мэлори нашла для меня смертельный яд мгновенного действия, взяла его из подземного хранилища.

   Что бы вы обо мне не думали, говорили, лишь бы я не знал. Преступники сами поставили меня в такое положение. Я не могу по-другому, я искал выход и не сумел найти. Я должен расплатиться за грехи…

                (дальнейший текст оказался неразборчивым)


   Внимательно осмотрев трон, Ханк обнаружил кнопку, активирующую проход в мрачное помещение. Она располагалась с нижней стороны золотого подлокотника, и заметить её было очень нелегко. Прежде чем окунуться в очередную неизвестность и подвергнуться опасности (фиг знает, что на сей раз выкинет умалишенный), мутант повернулся проверить, ушла Мэлори или осталась в зале:
   “Ушла” – и “окунулся”, лишь уверившись в её безопасности...


   В руке Генриха блеснула сабля, лязгнув по ножнам клинком. Повернутый к Ханку спиной, злодей простоял так несколько минут. Генриху не требовалось слышать звуки шагов союзников и врагов, он не нуждался в запахе кожи и, конечно же, работа глаз была необязательной. Присутствие мутанта выдал его дух, его демонически неизменная боевая аура! Cчитая необходимым проинформировать наемника о грядущем “озарении”, живое сосредоточие извращенных фашистских идей. бессмертный принял владетельную осанку и стал каким-то чересчур напыщенным, что ли.
   - У тебя ровно пятнадцать минут до запуска, бастард! Не успеешь остановить меня, не сможешь подобрать пароль - эпидемический очаг обрушится на Америку, и погибнут миллионы. Но, как мы оба знаем, настоящий рак не убивает человека. Так что очевидно, многие из заболевших переживут Божий гнев, а дальше ты сам знаешь, что с ними будет… - позади безумца, в дальнем углу, рядышком с огромной статуей змеи-дракона, стоял пульт управления с широким экраном. Постоянно меняющиеся цифры на нем говорили, что, скорее всего, Генрих не блефует. “Стрелки часов Судного Дня отражают приближение угрозы глобальной катастрофы”.
   Герою ничего не осталось, кроме как озвучить банальнейшую и, пожалуй, наиболее уместную в данном случае мысль:
   - Я тебя остановлю, можешь не сомневаться! Твой маразм уже перешел все рамки какого-либо понимания и вошел в стадию хронической шизофрении!
   Выслушав очередные обвинения в маразме, злодей испытал старое знакомое чувство разочарования:
   “Я надеялся на преемника, а получил плевок в лицо’

   Нужно было ожидать, что вопросы, неразрешимые дипломатическим путем, будут разрешены практическим. Один мужчина побежал на другого, и уже через несколько секунд Ханк опытно парировал резкое лезвие Фатума. Искры полетели в полутемноте, поскольку сталь сошлась со сталью. Бессмертный начинал злиться от того, что не удавалось попасть по подлой морде предателя, и изо всех имеющихся сил пытался не поддаться искушению выругаться самыми резкими проклятиями.
   …Пока оба держали планку, не допуская каких-либо сдвигов, бой оставался предсказуемо ровным. Первые три минуты схватка вообще носила тренировочный типаж - ни единой царапины, ни единого синяка. Лишь потом, спустя множества неудачных, но приемлемых попыток, мутант статистически вырвался вперед: провел лезвием по лбу антагониста, оставляя, по его выражению, «след на память», затем ожидаемо совершил толчок ногой, отпихнул Фатума, чтобы тот потрогал пораненный лоб и сморозил бы какую-нибудь прописную фразу сугубо в своем духе. Но, к удивлению Ханка, злодей промолчал, видать, не отнесшись к царапине как к чему-то нежданному.
   “Я его убью”

   “Вернувшись на ринг”, Генрих с надутым видком стал активнее перебирать руками, и ощущение усталости пришло к нему быстрее, чем он ожидал. Но зато у него получилось задеть наемника, нарисовав на его плече кривой треугольник. Между прочим, ради добавления зрелищности, Генрих, будто гимнаст, произвел воздушный кувырок и опустился прямо на голову, засунув обе половины сабли в череп (не полностью, естественно) и выколов левый глаз. Нанеся такую значительную, весомую травму, ему вздумалось побахвальствовать, прихвастнуть чутка, выпалить что-нибудь вроде “я владею десятками видами единоборств, но использую только самые элементарные системы”. Возможно, это бы и прозвучало красиво да не скучно. Возможно. Правда, Ханк мог вполне обойтись и без глаза, который все равно, через сколько-то минут, через пять или через двадцать, вновь займет переднюю часть глазницы.
   “Теперь бы вырезать второе око, чтобы бастард полностью ослеп на определенное время, за которое я, оставаясь зрячим, смогу его нашинковать так, что он потом не восстановится”

   Видя, как наемник опять подымается, негодяй не сдержался и рявкнул:
   - Умри достойно! –  сабля приблизилась к покалеченному лицу Ханка, рискуя стать отобранной. Клинок раздраженно завибрировал в руках Фатума, который лишился его. Мутант не отнял арабку, а сломал её ударом локтя, уклонился от ответного выпада, лихой тенью скользнул вперед и нанес прямой удар коленом в прыжке. Бессмертный перевернулся и шлепнулся на бок.
   “Ну, нет, меня не одолеть так легко”

   Чувствуя, что внизу шансов мало, Фатуму заблагорассудилось вскарабкаться на статую, на самую верхушку - возвыситься над общим уровнем, стать подобным богу! Над змеей-драконом висели чаши, чаши с огнем. Убийца “обмакнул” оставшуюся половину сабли и получил саблю-факел. Следующим его решением было пригласить еще не поднявшегося Ханка:
   - Судьба благоволит ко мне, бастард! Ну, же, бастард, не стой там, где стоят смертные,
успеха не добиться, находясь внизу!

   Не став возражать, наемник согласился:
   - Ну, держись, я уже иду!

   Через минуту поединок продолжился…


   …К тому времени страх уже втиснулся в Мэлори, и, целиком соединившись с ней, стал её неотъемлемой частью. Она, скучавшая по прошлому и тревожившаяся за будущее, которого могло не настать, бегала по коридорам замка, сбивая монахинь. На животе у неё имелась поверхностная, неглубокая, но явственная рана, оставленная холодным оружием - кинжалом. И дабы избежать вероятных негативных последствий, требовалась срочная медицинская помощь.
   “Боже, он… он чуть не убил меня”

   Прячась от человека с ножом и латентно паникуя, изрядно напуганная добежала до освещённого свечами коридора с колоннами и статуями, успевшими порядком осыпаться. Тот, кто на неё внезапно набросился в тени (это случилось пять минут назад), не имел ни сострадания, ни жалости, вообще ничегошеньки, что искони заложено в людях, а стало быть, это мерзкое, всененавидящее существо позаимствовало у человека только внешность. При этом глазки нападавшего заметно светились каким-то особенным хитровато-лукавым огоньком, словно мужчина с кинжалом – дьявол, поднявшийся из адских глубин только для того, чтобы убить бедную Мэлори, ведь так предсказали поганые таро.
   “Господи, куда мне идти, господи, помоги мне”
   После временного затишья боль в боку проявилась с новой страшной силой, видимо, рана разошлась. Бегунья негромко застонала. Прикинувшая, во сколько этапов уложится второй и, наверное, последний предсмертный опыт, сколько кошмаров произойдет до прихода косы, она отдалась страху и упала, истерически вскрикнув от бессилия. Непонятный холод покрыл все её нежное тело мурашками, зубы сильно прикусили нижнюю губу…

   Но лед еще не растаял, и оставалась слабая надежда на Ханка, которая, впрочем, быстро угасла, когда дьявол нашел этот коридор и показался вдали. Сгусток тени знакомых очертаний, мрачная фигура направилась к ней. Ни надежд, ни желаний! А все, что пронеслось потом – вопль слепого страха и отчаяния.


   А между тем клинки двух бесстрашных воинов отрывисто лязгали, звенели, не уставая, и, кажется, находили, в этом какое-то свое очарование.
   Фатум, как истовый фанатик, кричал, свято веруя в правоту своих суждений, в то, что он не губит мир, а, напротив, спасает:
   - Я предлагал тебе вечную жизнь, я предлагал тебе славу! Ты спал с моей дочерью, ты ел из моей тарелки! И чем ты мне ответил, бастард?
   А Ханк все с таким же гордым и независимым видом всякий раз отвергал его, и становился выше в собственных глазах:
   - То, что ты предлагал, нельзя назвать жизнью!

   После каждого очередного несогласия злодей распалялся, и поражающий размерами зал разражался невыносимым, адским криком:
   - Умриииииииии! – горящая сабля взмахнулась пред лицом мутанта, и обсыпала его горячими искрами. Пока тот голыми руками отмахивался от пламени, параллельно стряхивая искры и хлопая себя по обеим плечам, Фатум сильным ударом ноги столкнул его со статуи.
   “Нет” – падая с приличной высоты, Ханк заранее готовил себя к приземлению: зная, что через несколько сек ему станет БО-БО, он перетерпел боль до её наступления.

   Итог приземления не удивил - сломана рука, задет позвоночник, ужасные ощущения в глазах, головная слабость и тяжесть, и более закономерного результата быть просто не могло. Но, внезапно озарившись какой-то новой мыслью, неожиданно пришедшей в голову, воин без страха привстал, приподнялся и шустренько доковылял до пульта дистанционного управления распылителями.
   “Нужно подобрать верный пароль. Что в мозгах у психопата, поклоняющегося самому себе?” – помочь ему могла только холодная, убийственная, безукоризненная логика, - Чем озабочены такие, как Фатум? – предельно напряженный, мозг наемника взбунтовался, извилины встряхнулись и произошел толчок моторных центров, что родило верный вывод из минимума исчерпывающей информации, - Ну, конечно, собой озабочены. Чем же еще?”

   Генрих яростно топал ногами и что-то бессмысленно кричал наверху, собираясь уже потихоньку спускаться:
   - Что? Слишком тупые, бастард? Не можем решить головоломку? – заплыв слепой уверенностью, он понятия не имел об умственных способностях Ханка, - Смирись, Америка - самая гнилая страна в мире! Эти жирные ублюдки сидят на своём материке, таком далёком от Евразии, и воняют на весь мир! Да-да, грязные капиталистические свиньи, высокомерно взирающие на всех и вся свысока! Наконец-то их не станет…

   Вера в себя - убежденность человека в том, что у него всё получится. Уверенность в себе перед лицом вызова, перед трудной задачей, даёт дополнительные бонусы. Но сомнения не менее полезны, они нужны, чтобы не оступиться. Сбалансированная самооценка, выражающаяся в чувствовании меры, сделала Ханка, воина без страха, единственным бесспорным победителем.
   - Сейчас мы проверим! – Ханк, он же воин без страха, нажал кнопку входа, экран замигал, выдав окно для ввода пароля, затем Ханк, он же воин без страха, набрал на клавиатуре короткое слово (DOOM) и прижал большой палец к квадратному Enterу, после чего система послушно одобрила пароль и смертельный отсчет прекратился!
   “Так легко???”
   Цифры застыли на 02:39.

   Разобравшись с программными вопросами, смекалистый мутант врезал кулаком по большому экрану, и его рука на время застряла внутри, получая легкие удары током. Генрих Фатум, который, видимо, страдал острым дефицитом фантазии (а иначе как объяснить, что “великий черный колдун” не придумал пароль посложнее?), конечно же, страшно разгневался и перечислил в уме все то, чего только что лишился, чтобы, убивая Ханка, огласить полный список причин, по которым он его ненавидит:
   “Моя абсолютная утопия, мой рай, мой идеальный общественный строй будущего… теперь это все останется на уровне несбыточных мечтаний. Н-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т!” - мозг небожителя был готов взорваться от количества доходивших до него импульсов, а в ушах стучала кровь! То, что произошло - это... это... это просто немыслимо! Такого не бывает! Неужели все рухнуло?

   Фатум крикнул:
   - Все, бастард, тебе не жить! – и начал спускаться…


   Искупление (Часть 4)

   Ослабевшая из-за ножевого ранения и позже многократно возросшего страха, Мэлори с небывалым усердием поднялась с холодного пола и оперлась спиной о статую. Призвав последнюю силушку, она перебежала к стене, к которой будто прилипла, не двигаясь ни в одну из сторон даже на миллиметр. Тем временем на неё надвигалась грозная фигура, к ней шел дьявол, а она, знай себе, только опасливо озиралась, да что-то нашептывала. Что-то про мать, про детство, про напрасно прожитые полтора века…
   Самое странное, или, скорее, самое ироничное состояло в том, что она обратилась к сатане по мужскому славянскому имени. Хотя, согласно библии, властитель ада – чудовище без личных данных, она почему-то была крепко убеждена, что его зовут:
   - Владимир, в том детстве, где я ещё вижу свет и где ещё пока всё впереди, небо над замком плачет, и сердце моё шепчет, дай мне пожить! Не хочу умереть, не долюбив! Ну, пожалуйста, я прошу тебя, Владимир…

   Убийца движением головы стряхнул капюшон, и свечное освещение придало чертам неёстественно сурового лица достаточную четкость. Не реагирующий ни на мольбы, ни на соленые слезы, облившие платье просящей, Парошин постоял чуть-чуть, словно насыщаясь беспредельным страхом своей жертвы, постоял и продолжил идти. “Дьявол” стиснул зубы, напрягая волю, однако, рука еще выше подняла нож, а пальцы крепче сжали рукоять.
   Жертва вновь заумаляла, заглядывая русскому в его пустые, безразличные, как у манекена, глазенки, которые смотрели на бедную Мэлори так, будто пытались загипнотизировать:
   - Если дело только в обиде, то я… просто защищалась, как ты не понимаешь! Владимир, прости! Ну, давай поговорим… - при воспоминании о неприятном случае в спальне навернулась очередная порция слез. Шок, иглой прошедший через тело, вконец парализовал, и теперь даже при желании Мэлори не смогла бы пошевельнуться, - Владимир, за что…

   В какой-то момент индифферентизм в Парошине рокернулся на ненависть, и некогда хладнодушная бледень уступила место злобному прищуру и яркому румянцу на скулах. А также “дьявол” продемонстрировал свое мастерство ухмыляться, вытянув вперед руку с зажатым в ней церемониальным кинжалом – с тем самым, который недавно отнял его жизнь.

   Сильно поврежденные внутренняя сонная артерия и внутренняя яремная вена в буквальном смысле зафонтанировали.
   - Сволочь, которая сдохнет! ****ская тварь!

   Русский неприятно посмотрел на сжавшуюся в углу обездвиженную жертву, и, посчитав её за ведомую дурочку, без запинки произнес два страшных предложения. Сначала прозвучало разъясняющее “ты думаешь, я убью тебя за то дерьмо”, а затем приговаривающее “нет, ты умрешь, потому что мне этого хочется”.
   “Дьявол” подошел вплотную и задержал дыхание, мышцы его напряглись, бестрепетно погружая лезвие в женскую плоть. Металл без труда прорезал эластично-упругое тело красавицы, и когда уже торчала только одна рукоять, страх “Эсмеральды” прошел…
навсегда-навсегда!

   Ни для кого не тайна, что многие хищники смакующе наблюдают, как их добыча слабеет от кровопотери. Русский вот тоже не мог оторваться…

                Конец третьей части…


   
   










   Часть заключительная.

   Глава 1 Расставание

   Взбешенный допущенным провалом, Фатум вырвался, ударил костяшками напряженных пальцев по лицу противника и отскочил, восстанавливая дистанцию. Попытка собрать в одном месте известные демагогические приёмы, можно сказать, удалася на славу!
   - Ты не лучше меня! Ничем! Ты убивал тех, кого якобы любил! Ты винил остальных, считая себя чистеньким! Так чем ты лучше, бастард?
   - Может, и так. Но человек, который обрекает родную дочь на смерть, не вправе осуждать других!
   - Нутро подонков было одинаково всегда: что сейчас, что прежде. Вот только одни мараются в крови, чтобы сделать мир лучше, а другие убивают, потому что их такими создали. И вообще я не ослышался, бастард? Ты только-только признал, что ты ничуть не лучше? А?
   Заключительный этап сражения длился недолго – всего две минуты. Ханк решил
"подвести черту", и уже громко заявил об этом, из чего следовал вывод о неизбежном варианте убийства.

   Поняв, что сопротивление бесполезно и враг будет при любой удобной возможности убегать от атаки, Ханк решил вновь проверить собственные актерские способности и притворился раненым - пригнулся и схватился за живот, изображая боль.
   “Он обязательно клюнет и расплатится за очередную ошибку, но цена уже будет значительно выше”
   Злодей, ставший ужасно наивным, повелся на эту хитрую уловку: подошел к присевшему со спины, высоко поднял саблю и начал говорить с вычурным самовосхищением:
   - Кто бы мог подумать, я опять победил! Хотя на что ты вообще надеялся? Я бог, я буду жить вечно…
   Мутант ответил сдержанно, легким полушепотом:
   - Будешь-будешь, но не здесь… - и, собрав воедино всю волю и силы, да замерев внутренне, он сжал рукоять меча двумя руками и резким толчком вогнал собственное туловище в стремительный выпад.

   Через пару секунд меч вышел у него из спины. Мироздание содрогнулось! Бессмертный не понял, для чего “бастард” это сделал, пока хищное лезвие не дотянулось и до него.
   “Что?”
   Один клинок пронзил сразу двух великих воинов! Но встать смог лишь тот, кому было всегда на все пофиг. А второй… еле соскользнул с окровавленного клинка и сразу же, почти моментально уперся коленями в пол, сел, шевеля затекшими руками и устремляя взгляд на своего ученика.

   Последнее время Фатум относился к своей богоподобности всерьез, ибо разум его в гордыне повредился. Почему просветление наступило только сейчас? Потому что остро-сладкий привкус смерти снимает пленку дурмана и с невиданным размахом опускает с небес.
   - Неужели я все-таки смертен, неужели… - Генрих не знал, что чувствовал – счастье или позор, не знал даже, хорошо ли это, но он знал точно, знал наверняка, что проиграл эту битву. Разинутый рот искривился в мучительном крике, с губ закапала кровь прямо на повернутые вверх ладони.
   - Ты не бог, и никогда им не был, но и человеком быть перестал – у Ханка за считанные минуты вырос новый глаз, а сквозная рана на животе уже начинала срастаться, -
Ты мне не друг, но уже и не враг, поскольку я не враждую с трупами. Теперь ты никто! Могильные мучения станут воздаянием за все совершённые грехи!
   Доктор Фатум совсем замер, закусив губу, глянул на Ханка уже сосредоточенно, затем сказал, хоть и с добродушной усмешкой, но не без гордости, словно тот приходился ему родным сыном, или по-настоящему являлся им без всяких уподоблений.
   - Я не ошибся, выбрав тебя, мальчик мой… - лицо его быстро состарилось, на нем появилась борода, которая была до недавнего омоложения, волосы обзавелись грустной проседью, брови в страдальческой гримасе поднялись вверх, отчего весь лоб покрылся поперечными морщинами, увядающая, дряблая кожа взъерошилась, - Я не ошибся…

   Псевдобог, бывший диктатор и гений, уткнулся носом в пол и больше не дрынулся, не пошевелился. Вскоре он превратился в скелет, а позже – рассыпался прахом, оставив после себя лишь изодранный на лоскуты плащ и изъеденные ржавчиной доспехи. Ханк сел на корточки рядом с останками Генриха, такое происшествие его неслабо озадачило и заставило погрузиться в философскую заумь:
   “Мир постоянно обновляется, на смену бренной жизни приходит жизнь вечная. Протоптаться на Земле больше тысячи лет… что может быть страшнее? Мир, где один процесс дополняет, замещает, вымещает, корректирует, изменяет другой, требует постоянной замены. А жизнь, не прерванная вовремя, ослабляет механизмы иммунной защиты. Доктор Фатум – это непрерванная жизнь, пытавшаяся подмять под себя все остальные процессы”

   When you comprehend all secrets of life, you will aim at death, because it no other than one more secret of life. Khalil Dzhebran
   (Когда ты постигнешь все тайны жизни, то будешь стремиться к смерти, ибо она не что иное, как еще одна тайна жизни. Халиль Джебран)


   После победы над злейшим противником, которая, по идее, должна была облегчить внутреннее состояние героя и обеспечить ему недостающую гармонию, поднялась необъяснимая тревога. Неуютность и дискомфорт, источник которых было трудно идентифицировать, превратились в поток, рвущий душу на части, и образовали туман, сбивающий с ног.
   “Тяжело дышать, не могу вдохнуть, не хватает воздуха” - едва не чокнувшись, мутант выбежал из темного зала с даосскими ваннами, направился в восточную сторону церемониального помещения. Кисть резко схватилась за дверную ручку, на которой остался отпечаток вспотевшей от волнения ладони.

   Установить точную причину беспокойства герою помог кусок ярко-красной ткани, случайно обнаруженный им на полу. Подняв его и внимательно рассмотрев, герой понял, что держит в руках часть порванного платья, которое с большей вероятностью принадлежало…
   “Мэлори?”
   Данная плохая теория, с каким бы усердием мутант себя не обманывал, с каждым пройденным мигом подтверждалась и подтверждалась все больше и больше. В метре от находки встревоженный увидел череду красных точек. Видимо, подумал Ханк, Мэлори бежала, оставляя за собой след из маленьких кровавых капель, но, несмотря на очевидный факт ранения, серьезного ранения, он не прекращал лелеять надежд, что любимая все еще жива и ждет его в одном из наиболее укромных уголочков замка.
   “ТОЧКА НЕВОЗВРАТА. Ничто в жизни не вечно. Все имеет свое начало и свой конец. Это процесс естественный и закономерный”


   Наемник пошел вперед, оглядываясь на точки. Но потом след оборвался…
   “Какая же умница. Наверное, поняла, что к чему, и закрыла рану рукой” – он боялся, еще немного и его здоровое сердце вот-вот остановится от переживаний или хотя бы перестанет подпрыгивать, но, напротив, все чувства обострились до крайности. Обоняние, слух, осязание пробудились в полной мере, а интуиция начала сигналить независимо от помышлений хозяина.

   В ушах зазвучали молитвы и траурная музыка. Начались вербальные галлюцинации в виде скорбных фраз, произносимых монахами. Кстати, о них…
   К неприятному удивлению, Ханк не нашел ни одной сестры, ни одного служителя. Куда все подевались – было тайной. Замок по неясной причине обезлюдел, и от него, от прежнего, остались только стены, да мебель, утратившая блеск.
   “Я так скоро свихнусь. Где Мэлори? Где Повелители Смерти? Что за чертовщина творится?”
   Убитый неплодородными поисками, воин без страха ощутил прилив крови к голове, по лбу прокатились крупинки едкого пота и все… трижды колыхнулось. Впав в беспросветное отчаяние и разодрав на себе ризы, он пыжился и буквально вылезал из кожи: десять раз обежал все знакомые локации, осмотрел каждую щелочку и, тем не менее, никого не нашел. Был проверен и коридор с комнатой, где находилась злосчастная Ванна, корень всех бед и одновременно причина его счастья. Комната, вызвавшая приятные воспоминания о том дне, когда ему удалось спасти Мэлори, ныне пустовала.

   Бежать по лестнице то вверх, то вниз, и не видеть, где заканчиваются ступени, потому что через минуту-две побежишь по ней снова – все, что оставалось сокрушенному Ханку, растерзанному в чувствах. Он вел себя, как самец, потерявший свою самку, как медведь-шатун, разбуженный посреди зимы и вынужденный скитаться по сугробам, будучи встревоженным да смертельно голодным!
   “Ну, где же ты, любовь моя, где…”
   Теперь, когда он окончательно и бесповоротно убедился в том, что понес еще одну
невосполнимую потерю, потерю, которую нельзя возместить, послышалось лихорадочное порывчатое хлипанье. Ханк рванулся ракетой, перескочив сразу через четыре ступени!
   Пока герой шел к ней, мысленно отмеряя шаги, запахи становились все более сильными,
а всхлипы – более громкими, хотя ритм их ощутимо замедлялся, как бы в противовес сердцебиению.


   Мэлори лежала у очередного колодца с даосом в одном из прежде неизученных наемником залов, да изнуренно пыхтела, стараясь ни на что не отвлекаться и держать глаза закрытыми, ведь стоило их на миг распахнуть, как сознание ускользало от неё, а разум отправлялся в забытье. Сама она держалась из последних сил, сопротивлялась косе, несмотря на многочисленные кровоточащие раны…
   Когда Ханк подбежал, упав на колени и пристроившись рядышком, она повернулась к нему с немою мольбой, и их обоих словно ударило током.

   Через полминуты раздался слабый глухой голосочек, который, впрочем, был слышен мутанту также хорошо, как был бы слышен шум выстрелов.
   - Ты разобрался с ним?
   Воин ответил, не скрывая неприязни к её папочке:
   - Пришлось убить его, малыш. Не по желанию, а из необходимости…
   И Мэлори сказала с острым безразличием, демонстрируя свое отношение к отцу:
   - Плевать…
   (отсылка к самой первой главе, где Ханк говорит нечто подобное живодеру, только меняя ‘желание” и “необходимость” местами)

   Ханк все еще мог размышлять трезво и без лишних метаний помог ей поудобнее прилечь со словами, полными тепла и неподдельного участия:
   - Ты была так добра к другим, что совсем забыла о себе. Но ничего, сейчас мы примем Ванну, малыш, а завтра ты почувствуешь себя так, будто родилась заново. Мы будем жить веками, будем жить вместе, не зная забот, и просыпаться в одной постели, не слыша дребезжания будильника. Главное, в нашем распоряжении имеется все необходимое, правда же?
   Мэлори медленно замотала головой, безуспешно пытаясь сдержать слезы. Несмотря на высокую заманчивость сего предложения, она не смогла его принять. Идти наперекор мечте и отказываться от шанса на собственное человеческое счастье всегда очень больно, а еще больнее смотреть и слушать, как разочарованно плачет твой спутник. Это боль всех болей, которые только могут чувствовать смертные!
   - Увы, мое время прошло, столетний рубеж преодолен… - умирающая закашляла, с трудом поднося ладонь к обледенелому, закрытому длинными кудрями лицу. Волосы её, как заметил мутант, видимо, недавно еще такие прекрасные и густые, поблекли и явно обесцветились, как у Генриха, - Я не хочу стать чудовищем, как мой отец. Умоляю, позволь мне уйти…

   Последняя просьба любимой - подержать её за руку и не отпускать, пока она не умрет, была сиюсекундно исполнена. Герой справился с задачей на пять баллов, не просто любя сжимал ослабшую кисть, а беспрестанно целовал её, совсем не замечая, как та засыхает, облепляясь сенильными складками.
   Стоя одной ногой в могиле и видя перед собой лишь тьму, лишившую возможности подольше побыть с Ханком, Мэлори отняла у него руку и монотонно произнесла:
   - Как жаль, что мы не встретились, когда я была молода по-настоящему…

   Захлебываясь слезами, то и дело капавшими на уменьшившийся бюст своей уже неживой возлюбленной, Ханк проговорил с запинкой:
   - Но меня… меня еще не было во времена твоей молодости… - багровый от горя, он прижался к остывающему трупу, уставившемуся остекленевшим взглядом куда-то наверх. И ему было плевать, абсолютно плевать на то, что красавица-брюнетка изменилась до неузнаваемости - стала древней старухой с истонченной и шершавой, как кожура, кожей, и кристально белой седыннью, какая распространилась по всей шевелюре.

   Даже такой она все еще желанна.
   Ему до сих пор приятно её общество.
   Она – все, что он любил.
   Это вонмем…

   One and a half or two years later after the events which finished this history in Monfokon's crypt send two skeletons from which one as it seemed, squeezed another in the embraces. When they were tried to be torn off from each other, they were scattered in ashes. Victor Hugo. Notre-Dame
   (Спустя полтора или два года после событий, завершивших эту историю, в склепе Монфокона нашли два скелета, из которых один, как казалось, сжимал другой в своих объятиях. Когда их попытались оторвать друг от друга, они рассыпались в прах. Виктор Гюго. Собор Парижской Богоматери)


   Глава 2 Послевкусие

   Владимир Парошин сидел и ждал Ханка в трофейной, вертя окровавленным кинжалом и поигрывая пальцами свободной руки. Можно сказать, он ждал расплаты, ведь ему было пофиг, чем все закончится. Однако, как только русский вспоминал обещание Доктора, к нему возвращалось прежнее хорошее настроение и даже… желание жить.

   
   Полтора часа назад.
   - Я здесь, как вы мне и велели! – в этом помещении, имевшем вид пещеры, находился и скучал Владимир Парошин, - Какова ваша воля? Что от меня требуется? – и, постепенно начиная подрагивать от ставшего ощутимым холода, который уже сидел в костях, забормотал не очень внятно, - Честное слово, зная вас, думал, это очередное испытание на прочность…
   Фатум целый день настраивал его на нужную волну, готовил к роковому для них обоих шагу, хотя тот об этом даже не догадывался. Слуга Рока чувствовал постоянную измотанность, усталость. Можно сказать, он греб в мире и жизни против течения… или не жил вовсе.
   Бессмертный поддержал диалог с редкой для себя сентиментальностью:
   - Знаю, тебе было нелегко, но сейчас важно забыть все причиненные мной обиды! Сегодня для недопониманий нет ни времени, ни места, ибо на кону стоит очень многое… - и посмотрел на фатуммена бесконечно доверчивым, чуть ли не добрым взглядом.

   Все участки на лице Парошина жутко напряглись и приготовились к чему-то резонансному: прозвучавшая с безумным нетерпением просьба глубоко его ошеломила, - Убей Мэлори! Так ты отомстишь Ханку за свою женщину, нанесешь ему еще одну душевную рану. Бастард тебя не тронет, ну… может, побьет, но это того стоит!
   Да-да, это больше походило на просьбу, чем на приказ. Господин по-настоящему отчаялся, и всецело понадеялся на русского.

   В первый момент эта просьба вогнала слугу в нелегкий ступор, и заставила засыпать ментора однотипными вопросами:
   - Я правильно понял, вы хотите, чтобы я убил… - это предложение даже мысленно не смог произнести с первого раза, - Чтобы я убил вашу дочь?
   Однако Фатум нисколько не сомневался в принятии этого решения:
   - Все верно!
   - Простите, я просто…
   - Только отомстив, можно сбросить весь ненужный груз – уверял Фатум, - А я чувствую, ты хочешь отомстить. Да и, кроме того, вряд ли я переживу эту ночь, а как только меня не станет, ты займешь мое место!


   Парошин обеспечил эвакуацию монахов, проследив за тем, чтобы замок покинули все Повелители, а сам предпочел остаться, считая необходимым преодолеть страх расплаты. “Врагу в глаза лучше не смотреть, потому что есть большая вероятность того, что оттуда ты живым уже не вернешься” – еще недавно убийца примерно так и думал, но, учтиво выслушав аргументацию Фатума, уверенного, что мутант не станет ему мстить, русский таки в корне поменял свою позицию. В нем кипела самая отчаянная, по сути, детская жестокость, ведь дети, мальчики или девочки, не обременены никакими табу и запретами, они не задумываются о завтрашнем дне, из-за чего мстят с особенной легкостью и злостью.

   Заглянув в трофейную, Ханк нашел сидящего там русского, выжидающего непонятно кого. Парень безумно жестикулировал окровавленными руками, думалось, еще чуть-чуть и он попытается перерезать себе вены. Убийца, наполненный могильным равнодушием, он всем своим видом давал понять, что смерть Мэлори – его рук дело. Тогда мутант спросил беззлобно, но и не без оттенков произрастающей в нем ненависти, спросил громко:
   - Ты доволен?
   Парошин откровенно зевнул, устало протер веки, отгоняя дремоту, глянул на настенный циферблат и только тогда соизволил с показной ленцой прокомментировать собственный неблагородный поступок:
   - Я долго ждал при случае отдать тебе должок. Но как уязвить неуязвимого, недоступного для нападок, не имеющего слабых мест? Как-то раз, увидев тебя с ней, мне стало понятно, что твои звериные качества сильно преувеличены…

   Прошла долгая, тихая минута. Ни фатуммен, ни мутант не знали, как поступить, пока второй не набрался достаточной решимости, чтобы высвободить накопившемся и с горящими тупой злостью глазами подойти и избить. Рассказчик не успел повернуться к нему, как был с силой отброшен ударом черного ботинка в грудь.
   - Да я тебя сейчас урою! – не на шутку заведшись, Ханк кинулся вперед и дотянулся кулаком до челюсти убийцы.

   Мутантом целиком завладели бившие через край эмоции: он не мог остановиться, избивая лежачего строго сверху вниз, втаптывая и вбивая в пол. Он затолкал его ногами в угол комнаты, и целился уже по голове, чтобы убить. Но, услышав слабый звук, напоминающий не то всхлип, не то что-что еще, герой умерил пыл, сократил степень злости. “Важно уметь управлять гневом, чтобы вовремя нейтрализовать его”. Малехо успокоившись, Ханк начал с нетерпением ждать, что выкинет русский.
   Весь отметеленный, в синяках и крови, Парошин чудовищно оскалился. Подавляемый смех вырвался на свободу истерическим хохотом. Казалось, убийца искренне счастлив и данная взбучка ни в коей мере не испортила его больной аппетит, пробудившийся совсем недавно, но уже завладевший его личностью, подчинивший его сознание!
   - Ты, верно, думал, что только ты можешь столь успешно убивать чужих женщин. Но, как видишь, я тоже на многое способен… - стоило избитому помянуть прошлое, как мутант резко отскочил на полметра и в панике схватился за голову.

   Мысль о расправе прошла, а вместе с ней испарилась и ненависть, доводящая до зубовного скрежета. Однако на смену им явилась грусть, которая никак не хотела уходить. Грусть и… какое-то опустошение. Ханк долго молчал, не зная, как обелиться, поскольку сомневался, что можно найти оправдание. Теодицейские мороки обещали затянуться. Затем он выпалил абсолютно автоматически:
   - Её смерть была случайностью. Мною двигало желание поиздеваться, причинить боль, но не убить. Просто я не мог забыть, что со мной делали в лаборатории, каким пыткам меня подвергали, и взвалил добрую часть вины на неё, хотя… я осознал, что девушка была не виновата. Ни в чем. Она просто выполняла задание!
   Ханк раскаялся, Ханк вывернул душу наизнанку. Но по реакции фатуммена, по его непрекращающемуся раскатному смеху становилось ясно – никакие извинения не требовались.
   - Говори, что хочешь, бастард, а я все равно останусь при своем и изобрету еще десять миллионов способов сделать твою жизнь невыносимой… - тонкая подсыхающая корка крови на губе треснула, и кровь вновь потекла по подбородку. Вновь протерев кровь рукавом, Парошин просто размазал кровь по шее, стряхнув кровавые капельки на пол, - Я всех убью, всех, кого ты любишь, кого ценишь, с кем ты когда-либо общался! И буду убивать, пока ты не сдохнешь от горя. Когда сдохнешь – нассу на могилу, и…

   Из этого грязного словесного потока мутант почерпнул немало полезного – например, нашел способ стать еще более терпеливым. Не дав закончить сей “складный” монолог, который постепенно превращался в моноспектакль (русский менял голоса, изображая разных персонажей, корчил смешные рожи), воин без страха произнес с непоколебимым спокойствием:
   - Дурак ты! – и вырубил убийцу любимой с одного точного удара. Очевидно, их разборкам наступил конец, - Знал бы что несешь…


   Повернувшись к двери, Ханк почувствовал еще большее бессилие, безнадежность, мутную тоску, словно взялся за дело, слишком трудное для себя. Но нет… он не сдался и смог устранить все ранее мешавшие барьеры!
   Ради собственного утешения герой проверил пульс Владимира, приложив подушечки пальцев к шее, нащупал его и обрадовался.
   “Парень жив. Все хорошо. Я научился контролировать гнев”

   Внезапно странный белый свет озарил трофейную, странное облако взвыло, отшатываясь к окну, слепящие белые лучи преградили Ханку путь. Девушка пыталась поддержать его в виде призрака-совести.

   Альбина расщедрилась на совет “нужно в какой-то момент прекратить мстить, иначе можно утратить смысл жизни”.
   Её убийца сел на колени и молвил с проникновенно сожалеющим взглядом:
   - Я не хотел твоей смерти. Не хотел, честно. Ну, пожалуйста, прости…
   Альбина сказала “прощаю”.

   В скором времени все цвета смешались! Когда свет пропал, Ханк чуть не отдался в объятия обморока. Потом он трезво помыслил и решил, что незачем стесняться своей
доброты.
   “Спасибо, теперь мне значительно легче” – вместе с исчезновением призрака с него будто сошёл груз ответственности, жизнь приобрела светлый тон и теперь можно смотреть в зеркало, не испытывая к себе ненависти. И если случается нечто плохое, обязательно случится что-то хорошее, а все, что не может не радовать = радует.


   …Этой ночью птицы вели себя в высшей мере беспокойно, будто оплакивая смерть хозяев замка. Утром тело Мэлори было унесено и похоронено в окрестностях, на шикарном зеленистом берегу, в четырех метрах от воды. Перед Ханком было блестящее небо, внизу располагалось озеро жизни, кругом светлый и бесконечный горизонт, которому нет конца и края. Он долго смотрел и терзался грустными ностальгическими чувствами:
   “Самое противное в том, что когда кто-то, кто тебе дорог, умирает, мир, вроде, не теряет своих очертаний и конфигурации, но уже не вызывает прежнего восторга. За это его начинаешь ненавидеть, хотя в чем мир виноват? В том, что не подстраивается под наши интересы?”

   Закончив копать, герой стащил в неглубокую могилу старушечье тело и выпрямился, чтобы минуту-другую постоять над покойной. Он прижался подбородком к деревянному концу лопаты, и, поняв, что больше не в силах плакать, поскольку истощился запас слез, и принялся закапывать любимую в мягкий песок. Когда дело было сделано, мутант побежал обратно в замок…

   Он заскочил в покои Мэлори, и постарался из бесчисленного множества фотографий отобрать самые красивые, самые смешные и прикольные, чтобы разметить их на могиле. Уж такое размещение, без сомнений, будет казаться традиционным и вряд ли сможет вызвать нарекания.
   Полностью закончив, это случилось ближе к вечеру, Ханк, по своей уже устоявшейся привычке, сломал лопату об колено, и выдавил с горечью:
   - Прощай…


   Глава последняя Новая жизнь.

   После этих драматических событий, с трудом укладывающихся в голове,
Ханк не сразу взял курс на Африку. Ему захотелось попутешествовать в свое удовольствие, получше ознакомиться с Англией. Грусть – это хорошо и одновременно плохо, потому что она бывает светлой и не очень, но её никогда не должно быть в переизбытке в жизни одного человека. Какой самый эффективный способ развеселиться и чем-нибудь себя занять?

   Покоряя долинную юго-восточную часть Уэльса, одну из четырёх главных административно-политических частей Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии, Ханк большую часть времени проводил в туристическом поезде за просмотром познавательных книг и чтением ветхих писем с оборванными краями. Он занимался этим, не замечая, как гаснет день и наступает закат. В последнем письме шла речь о бесконечной благодарности монашки, посвятившей старость воспитанию Мэлори и покинувшей жизнь в результате сосудисто-сердечного заболевания:
   My dear girl, I understand that we don't communicate many years, but I here slightly prikhvorat. I don't know how to live to me, to live up to our new meeting. Matter in that, the girl that, most likely, me won't become soon. I understood it last Thursday when fainted. My disobedient heart works everything worse and worse, and memory makes even more often. Doctors already out of respect don't speak with me about we wash health, starting conversations on the various distracting subjects – that about created in a pattern, about weather. I always considered that the death as the next son of the oligarch, won't risk to be knocked to my room, and now I feel that was mistaken.
   Now, Mallory, I need only to rely on your kindness. I have a granddaughter, her name is Adelis. Sadly, but we never saw it. Her mother was called Ellis. To our general misfortune, Ellis became the slave of your father because of my premature withdrawal from Masters of Death and Adelis – half your sister because before killing my daughter, your father raped Ellis, and Adelis was born shortly before death of mother. I managed to rescue a crumb others hands and them to take away it from the lock.

   Now the baby lives in the southern part of California, in northern vinodelny. At me already the soul is covered with blood in case of thought, as it there. Mallory, find for her, find, by all means, and be convinced of its safety. I want that my granddaughter the core is happy that at least its ways weren't crossed to an award. I hope, my next reminder on unreasonable cruelty of your father won't strongly offend your feelings, and you won't perceive this request in bayonets as I undertook everything that you were the most unlike the father. I tried to be to you get prettier mother, and now we learn precisely, it turned out at me or not. Still some words to transfer as far as you to me aren't indifferent are hardly necessary. I spent with you twice more time, than with the native daughter Ellis. And for me even in the present status you remain that small ray of light which gave to my life the huge sense, and I sincerely want that you equaled all my hopes. It is pleasant to me to think that Adelis will know nothing about an award of murderers. Eventually, your philanthrophy - the only thing, than I can be proud really.
   (Дорогая моя девочка, я понимаю, что мы уже много лет не общаемся, но я тут слегка прихворала. Не знаю, как дожить бы мне, дожить до нашей новой встречи. Дело в том, девочка, что, скорее всего, меня скоро не станет. Я поняла это в прошлый четверг, когда упала в обморок. Мое непослушное сердце работает все хуже и хуже, а память подводит все чаще. Врачи из уважения не говорят со мной о моем здоровье, заводя разговоры на всевозможные отвлекающие темы – то о творящемся в миру, то о погоде. Я всегда считала, что смерть, как очередной сын олигарха, не рискнет постучаться в мою комнату, а сейчас чувствую, что ошибалась.
   Теперь, Мэлори, мне остается только положиться на твою доброту. У меня есть внучка, её зовут Адэлис. Печально, но мы с ней никогда не виделись. Её мать звали Эллис. К нашему общему несчастью, Эллис стала рабыней твоего отца из-за моего преждевременного ухода из Повелителей Смерти, и Адэлис – наполовину твоя сестра, потому что, прежде чем убить мою дочь, твой отец изнасиловал Эллис, а Адэлис родилась незадолго до смерти матери. Мне удалось спасти крошку чужими руками и ими же увести её из замка.

   Сейчас малютка живет в южной части Калифорнии, в северной винодельной. У меня душа обливается кровью при мысли, как она там. Мэлори, разыщи её, разыщи, во что бы то ни стало, и убедись в её безопасности. Я хочу, чтобы моя внучка жила счастлива, чтобы хотя бы её пути не скрестились с орденом. Надеюсь, мое очередное напоминание о непомерной жестокости твоего отца не сильно оскорбит твои чувства, и ты не воспримешь данную просьбу в штыки, так как я предприняла все, чтобы ты была максимально непохожей на отца. Я старалась быть тебе хорошей матерью, и сейчас мы узнаем точно, получилось у меня это или нет. Едва нужны еще какие-то слова, чтобы передать, насколько ты мне небезразлична. Я провела с тобой вдвое больше времени, чем с родной дочерью Эллис. И для меня даже в своем нынешнем состоянии ты остаешься тем маленьким лучиком света, придавшим моей жизни огромнейший смысл, и я искренне хочу, чтобы ты оправдала все мои надежды. Мне приятно думать, что Адэлис ничего не будет знать про орден убийц. В конце концов, твое человеколюбие - единственное, чем я могу по-настоящему гордиться)

   Закончив читать, Ханк аккуратно сложил письмо и убрал его во внутренний карман куртки, туда, где еще лежала маленькая книжка.


   Новобирилюссы. Красноярский край.
   Спустя неделю Ханк сидел уже в России, в знакомом баре, чтобы встретиться со своим самым частым заказчиком. Наемный киллер (уже бывший) стучал ногтями по столику, вспоминая, как сидел два года назад на этом же самом месте…

   Декабрь две тысячи двадцать четвертого.
   Позже в бар зашел еще один иногородний, но до беспредела грузный, да с куда более низкой фотогеничностью. Он присел к тому, который ввиду сытости поленился тратить мелочь на чай.
   - Признаюсь, еле добрался сюда. Дыра еще та. Никто не знает, все глухие кошмар… - на одном дыхании протараторил толстяк и с лихорадочным усердием взялся подбирать код к своему черному кейсу, - Простите за опоздание! Я, честное слово, хотел придти раньше!
   - Смотрю на вас и думаю, ведь многие истеричные модницы стали искать способ уменьшить размер талии…

   И будто по иронии к нему присел тот же человечек – влиятельный бизнесмен-политолог Дмитрий Карпенко, не гнушающийся заказными убийствами и шкулянием чужой собственности. Дмитрий, который совсем немножко похудел (видимо, серьезно отнесся к совету мутанта), мастерски вынул аванс еще до того, как его рот успел открыться. Но… каково было его удивление, когда герой жестом отказался от денег и произнес с лицом праведника:
   - Никаких, я завязал…
   Почувствовав себя оскорбленным, бизнесменишка напрягся:
   - Вы… что? Повторите-ка, Ханк Батькович!
   Тогда собеседник встал из-за стола и громко уточнил свою позицию:
   - Все. Вопрос закрыт! Я больше не убиваю за бабло.

   - Эээ… - от неожиданности Карпенко крутанулся на стуле, - А из-за чего хоть, Ханк Батькович? Можете объяснить?
   Вместо ответа, который мог положить конец любопытству заказчика, Ханк задал ему довольно простой, даже банальный вопрос:
   - Быть живым или убитым – что вы выберите?
   Карпенко подпрыгнул на месте:
   - Первое, конечно же, Ханк Батькович!
   И воин без страха сказал уже на выходе из бара:
   - Так вот и другие тоже выберут первое. Я верю в разум и здравый смысл. Человеческая жизнь и свобода дороже всего и никто не имеет права её отнимать! - дверь захлопнулась негромко. Эхом в душу жуликоватого политолога.


   Вернувшись через месяц в жаркий Кот-д’Ивуа;р, Ханк мечтал вновь увидеть Абимбола и его заботливую прекрасную мать, поговорить с мудрым советчиком Забиром и забыть хотя бы четверть пережитой английской истории, чтобы жить дальше – жить без оглядки, что означает верить в прошлое, несмотря не предыдущий горький опыт, и не бояться повтора. Но вместо радушного приема и громких счастливых приветствий, на которые так надеялся великий путешественник, его настигло очередное разочарование: всю деревню, где жил Абимбол со своей мамой, выпилили, и теперь этот ранее мирный клочок африканской земли напоминал одно сплошное кладбище. Воин с ужасом взирал на продырявленные тела негров и арабов. Некоторые раненые подергивались, жизнь только начинала из них выходить. Домики были полуразрушены и неопрятны, а улицы грязны, кривы и так узки…
   “Господи” - стараясь найти среди бедняг своих сожителей, Ханк на какой-то момент замер, став абсолютно неподвижным, и прикрыл рот рукой.


   Старый Забир и семилетний Абимбол оказались единственными выжившими во всем кот-д’Ивуа;рском поселении. Рыбак показался, как только увидел бродившего в каком-то сонном оцепенении Ханка. Он крикнул, чтобы тот вышел из этого мрачного состояния и наконец-то посмотрел в его сторону.
   - Эй! Дружище, ты там живой или как?
   Путешественник промолвил с трудом:
   - Кажется, да… - и после довольно-таки неожиданной встречи ему совсем немного полегчало.
   “Фух, хоть так, хоть так, хоть так…”


   Четыре часа дня. Крыльцо одноэтажного дома.
   - Что случилось, пока я отсутствовал? Давай, рассказывай. И, прошу, поподробнее. Ты же понимаешь, мне необходимо знать обо всех деталях произошедшего! – Ханк выспрашивал рыбака, поднося к губам полуторалитровую бутыль минералки. В ней еще оставалось на треть, - Поэтому молчать, глупо трясясь за свою шкуру, не в твоих интересах и уж точно не в интересах мальчика, чью мать застрелили!
   Забир, который и так планировал нарисовать приблизительную картину произошедшего, описать все подробности злополучного дня, услышав эту просьбу, стал немного быстрее и усиленнее тереть свои потные виски. Осознавая, что никто не защитит Абимбола так, как Ханк, араб просто не нашел другого выхода, кроме как разговориться:
   - Эти люди, чьи цели так и остались неясны, не пощадили никого. Они, словно ангелы смерти, пришли ранним утром, когда добрая половина народа еще спала, и учинили зверство над населением! – в преклонном возрасте всегда нелегко вспоминать пережитый ужас, поэтому Забир постоянно пялился куда-то в сторону и каждые полминуты вздыхал, - Резня, выстрелы… это были даже не люди, а самые настоящие изверги. Мать Абимбола поручила мне спрятать её сынишку и, по возможности, сохранить хотя бы четверть имущества, чтобы ему было, на что жить. И если с первой задачей я справился, определив мальчонку в погреб, то со второй, увы, нет. Эти варвары сожгли их домишко…
   Ханк спросил в середине разговора:
   - А как погибла хозяйка? - и продолжил получать нужные сведения.
   - Правильно будет сказать, она отдала себя в жертву. Она вдруг решила, что рискует жизнью сына, идя с нами в укрытие, и, не задумываясь, выбежала к извергам – рыбак винил себя, что не спас её, и показывал это скачущей по лику печалью, - К сожалению, мальчонка увидел, как несколько пуль врезались в грудь матери и до сих пор не может отойти от шока.

   Не зная, что и думать, Ханк прибег к стандартным домыслам:
   - Убийцы не выдвинули никаких требований? Ничего не попросили?
   Но старик все отрицал покачиваниями головой, игрой межбровных мышц и сильным нахмуриванием лба:
   - Нет. Ничего…
   - Что, не сказали ни слова и просто начали стрелять?
   - Именно так…

   После этого герой произнес мрачно и отрывисто:
   - Да уж, прилетел, называется… - и выражение лица его, и звук голоса кардинально переменились. Он дважды огляделся кругом, - А где сейчас мальчик?
   - Отдыхает – улыбаясь, ответил Забир, - Отсыпается после пережитого страха, паники и слез. Ему сейчас важна поддержка взрослых. Вот я и не отхожу от него ни на шаг. Верчусь вокруг него, словно хромой ишак на привязи…


   Встреча рассвета после черной-черной африканской ночи незабываема. Сколько бы коренные жители не просыпались от слепящих солнечных лучей, кот-д'ивуарцы
так и не могли привыкнуть к этому, без сомнения, великому чуду природы! Наличие мошкары, причем в огромных количествах, перестает восприниматься как нечто ужасное недели через четыре, а через шесть-восемь недель оно уже ощущается естественным условием жизни. В конечном счете, все, что приживается, становится родным и нерасторжимым.
   После непродолжительного чаепития давние приятели вернулись к неоконченной дискуссии о загадочном предназначении препятствий, выстроенных на пути получеловека-полузверя. Недосказанность, необъясненность… причина, по которой всевышний допустил существование такого удивительного создания, как Ханк – вот, что интриговало в первую очередь.
   - Во время нашей предыдущей беседы я сказал, что ты способен ценить жизни животных и людей в равной степени. Для снижения предвзятости тебе требовался опыт. Ответь, сейчас ты по-прежнему питаешь ненависть к людям или менталитет английской глубинки тебя все-таки исправил?
   Путешественник ждал, когда его об этом спросят, и заранее придумал длинный ответ:
   - Еще бы! Во мне все поменялось местами. Я вернулся полностью другим, не дурнем, ослепленным местью, каким был, когда улетал, а… другим. И, признаться, таким я себе нравлюсь больше. Спасибо вам за ваши советы. Они, видит бог, оказывают замечательное воздействие, прогоняя страхи, и учат любить по-настоящему…
   Забир, которого на самом деле жутко радовала такая несколько фанатичная, но искренняя благодарность Ханка, скромно и благонравно акцентировал внимание на его природных особенностях, сильно преуменьшая собственные заслуги:
   - Это не совсем мои советы, ибо так распорядился Аллах, да будет он вечно славен! – Ханк был не против еще разок его послушать, и, может, получить еще какую-нибудь полезную рекомендацию, - Твои разработчики задумывали зомби без души, неспособного к жалости, к состраданию и к другим проявлениям эмпатии, пытались изобрести идеальное живое оружие! Но их настиг провал. Их испытательный объект науки, то есть, ты, вышел не таким, каким должен был – после недолгой паузы, длившейся ровно двадцать секунд, Забир уместил смысл всего вышесказанного в компактную форму, понизив голос до уровня секретного шепота, - Ох, уж эта природа амбиций. В погоне за властью люди хотели создать монстра, а… на выходе получился некто, еще более человечный, чем они. Я, умудренный опытом шахматист, удивился, пожалуй, впервые за три десятилетия!

   Life became complete of surprises recently, and all of them carried me to one thought: people indeed deserve that happens to them. Jeffrey Lindsey. Dexter in business. Dexter Morgan.
   (Жизнь в последнее время стала полна сюрпризов, и все они вели меня к одной мысли: люди и впрямь заслуживают того, что с ними приключается. Джеффри Линдсей. Декстер в деле. Декстер Морган)


   Сыграв с Забиром две шахматные партии и столько же партий проиграв, Ханк сделал вывод, что их беседа снова зашла в область оплакивания. Всему виной частые напоминания старика об осиротевшем Абимболе, не оставлявшие мутанта равнодушным.
Всю дискуссию заботливый араб плавно и осторожно вел к тому, что необходимо решить судьбу мальчика в кротчайшие сроки, а сам всяким образом намекал на негодность своего возраста и на не самое лучшее здоровье.
   - Цель воспитания в данный период – передать ребенку большую любовь и ощущение безопасности. Опомнись, ему всего семь лет! Если оставить это без должного внимания, все может закончиться слишком плачевно!
   Поначалу Ханк отказывался брать на себя ношу:
   - Нет, даже не начинай! - и подкреплял свой протест вескими, на его взгляд,
аргументами, - Я и безопасность - несовместимые вещи. Вообще абсурдно меня просить о таком…
   Впрочем, первая весьма ожидаемая реакция не остановила Забира. Он был полностью уверен, что, в конце концов, мутант согласится:
   - Но к кому мне еще обратиться, умник? Пацан существует в практически постапокалиптическом мире, из родных у него никого! Отца Абимбол никогда не видел, никто не знает, жив ли он вообще, а матери недавно не стало.
   Мутант сильно повысил тон, почти прокричав:
   - Ну, а от меня-то ты чего хочешь? – и уперся рукой в край окна забировской лачуги, - Всякий, кто со мной сталкивается, погибает по той или иной причине. Данная неприятная тенденция прослеживается уже довольно давно, так что даже мое личное желание тут не причем.
   Рыбак очень кстати вспомнил, что ему говорила мать Абимбола, с каким величайшим удовлетворением женщина рассказывала о его приездах, каким лестным образом отзывалась о нем и как хотела видеть его в качестве постоянного сожителя.
   - Ответь на вопрос, у тебя были отношения с убитой? Только не лги, я же узнаю…

   Ханк не мог так быстро описать свое мнение о негритянке, потому он грустно призадумался и впал в нектарные воспоминания последних дней, проведенных в её обществе.

   - Значит, тебя устраивает, что твоего сына будет воспитывать выродок, которого даже не родили естественным путем и который занимается тем, что отбирает чужие жизни? – самокритичность изгоя вызывала у женщины уважение и даже… некое подобие сострадания, из-за чего хозяйка, собственно, и привыкла к нему.
   - У Абимбола нет и не будет другого отца. Нам не надо выбирать, с кем уживаться…
   - Но… - Ханк достал из-под кресла скомканную тряпку, вытер лицо и с минуту соображал, как быть дальше, - Это же ненормально. Меня стоит опасаться. Я убивал женщин, если хочешь знать. Я наслаждался их муками… - скучная, однообразная и безликая выставка отрицательных чувств, самоненависть и отношение к себе, как к чему-то плохому, неправильному, продолжалась еще несколько протяжных минут.
   - Но мне-то ты не опасен, не так ли? Меня ведь ты не убьешь… - закрыв глаза, содержательница вознамерилась чмокнуть Ханка в губы, но тот вовремя ускользнул.

   Надевая вспотевшую давно не стираную футболку, чтобы выйти наружу да прогуляться, мутант ответил на её вопрос:
   - Скорее, себя, чем тебя или мальчика…

   Вырвавшись умом из недалекого прошлого, воин без страха невольно продемонстрировал кучу признаков, указывающих на наличие симпатии к убитой, и уступил проницательному Забиру в этом споре:
   - Ну, если только отношения, не дошедшие до чего-то серьезного по ряду причин. Их можно обозначить как флирт на грани. Пробегала некая химия.
   - Так я и думал, между вами все-таки что-то да было… - араб весь углубился в кресло и сложил перед собой ладони, соединив подушечки своих тонких пальцев, - Но мне интересно, что именно: игры в поцелуи с языком в постели или поцелуи безсюжетные, безпостельные поцелуйчики?
   Перестав быть громким, Ханк ответил робко и нерешительно:
   - Я старался вести себя благородно при ребенке. Дальше поцелуев и объятий у нас не дошло. Да и то правильней считать выражением благодарности с её стороны за то, что я присматривал за сыном.

   - А Абимбол видел вас вместе?
   - Точно не уверен, но возможно все.

   Когда устные способы убеждения не привели к желаемому результату, финальным доводом в пользу Забира послужила игрушка, подаренная Ханком мальчику на его шестилетие – плюшевый зеленый дракончик с крепко вшитыми в качестве глаз крупными желтыми пуговицами.
   - Это – очередное доказательство моей теории, что присутствие/отсутствие родно/неродной крови не играет роли вообще. Ты где-то откопал эту игрушку, когда тебя даже не просили о подарках. Так что хватит стоять здесь, притворяясь посторонним, и лучше поговори с ним, утешь…
   Воин без страха ободряюще кивнул и на мгновенье поразмыслил о том, как славно было бы начать жизнь с нуля:
   “А что? Это идея…”


   Абимбол вышел на середину двора своего маленького края и смотрел на тела, готовые к погребению. Трупы лежали рядком у выщербленной пулями стены дома, накрытые простынями и полотенцами, испятнанными красным. Сердобольные руки дедушки Забира обо всем позаботились…
   Мальчик стоял на овраге и плакал, рыдания переросли в вой, а потом – в частые всхлипы. Он не мог произнести ни слова, словно что-то мешало ему говорить, словно он лишился языка, и лишь нечленораздельные звуки вырывались из его дрожащего рта. Абимбол все хотел подойти и начать осматривать тела в поисках мамы, и все не решался: стоило ручонке дотронуться до простыни, как ребенком овладевал ужас.

   Но вдруг послышался знакомый и почему-то такой родной голос. Мальчик мгновенно прекратил все попытки побороть в себе страх.
   - Не стоит!
   Негритенок обернулся, поднял голову и увидел стоящего над ним Ханка, видимо, вернувшегося с “отпуска”.
   - Ты??? –  ребенок на секунду перестал реветь и кинулся в объятия. Боль отпустила.

   Не разнимая теплых объятий, они стояли так дольше четырех минут. Затем Ханк их чуть ослабил, сочтя нужным принести извинения:
   - Умоляю, прости, что отсутствовал. Ты же понимаешь, будь я здесь, то ни за что не позволил бы этому случиться.

   - Ты бы помог, да?
   - Я бы бросился под пули, чтобы спасти твою маму.

   Потерев тоненькой ручкой свои огромные голубые глаза, мальчик всхлипнул разок-второй и вдруг прекратил плакать, чему добродушный мутант только обрадовался. И, кажется, наступил подходящий момент для вопроса, который весьма долго отсрочивался:
   - Скажи, ты мог бы называть меня папой?
   Абимбол подвигал головкой в направлении сверху-вниз, давая понять о своем полном согласии.

   Ханк убрал пальцами остатки слез с его глаз, пригладил ладонью его волосы и вынужденно перешел к самой болезненной теме:
   - Расскажи, ты видел или слышал этим утром что-нибудь подозрительное или что-нибудь важное такое и запоминающееся? Люди, напавшие на твою мать, как-нибудь
проявили себя?

   Мальчик замолчал на три минуты, мучительно напрягая память, а потом выложил все как на духу! Информация, озвученная им, привела новоявленного папу в состояние замешательства:
   - Слышал. Один из них назвал себя повелительницей смерти…
   - Повелительницей? Может, повелителем?
   - Может!
   - И что дальше?
   - Дяденьки просили маму сказать им, где я прячусь. Они били её и угрожали большиииим ножом! Затем меня взял Забир и утащил в дом. Там я просидел несколько часов, а потом узнал, что маму убили.

   - Господи… - со вздохом вымолвил Ханк, тоже кое-что вспомнивший…

   - Говори, что хочешь, бастард, а я все равно останусь при своем и изобрету еще десять миллионов способов сделать твою жизнь невыносимой… - тонкая подсыхающая корка крови на губе треснула, и кровь вновь потекла по подбородку. Вновь протерев кровь рукавом, Парошин просто размазал кровь по шее, стряхнув кровавые капельки на пол, - Я всех убью, всех, кого ты любишь, кого ценишь, с кем ты когда-либо общался! И буду убивать, пока ты не сдохнешь от горя. Когда сдохнешь – нассу на могилу, и…

   Шокирующая, но очень достоверная гипотеза о причастности русского к массовому убийству в кот-д`ивуарских трущобах, заставила сильно занервничать. Воин без страха еще раз обнял Абимбола, и на сей раз покрепче. Любой посмотревший на них, несомненно, сказал бы - так общаться могут только сын и отец!


                КОНЕЦ…


   Сахир в переводе с персидского диалекта означает – холмы и хребты. Территорию этой
бахрейнской пустыни преимущественно составляют невысокие и зачастую пологие холмы, присутствуют оазисы. Кроме того, что Сахир считается одним из важнейших достопримечательностей страны, именно его пески стали новым домом для преступной организации “Повелители Смерти”, недавно пережившей кончину прежнего лидера.

   Внутри этого роскошного дворца, а если быть точным на втором этаже, располагался арабский зал с на редкость уютными мягкими диванами, разделёнными на кабинки, которые отделяются шторками. Большие оконные проёмы без рам и стекол сопутствовали ночному кайфу, особенно если небо было щедро усеяно звездами. Мужчина с женщиной держали друг друга за руку, любуясь этим видом: он стоял в темно-зеленом капюшоне и темно-зеленой рясе, а его сопутница, как истинная баронесса, мочила губы в кубке с вином и ловила терпкий аппетитный запах чего-то экзотического. Девушка облизнулась, решив для себя, что не прочь отведать одно из изысканных блюд, приготовленных специально для них – для богов.
   Но потрапезничать не вышло, так как через пять минут в зал ворвались фатуммены, заламливая руки за спину какому-то напуганному и в то же время взбешенному мужчине. Тип в капюшоне прервал воцарившийся шум наигранно безразличным тоном:
   - Что за свинство? Вы не можете просто убивать неверных, не приводя их каждый раз сюда? Правда, же, начинаю уставать от вашей бесконечной тупости…
   Отморозки с саблями приказали грешнику заткнуться, а сами стали объяснять, из каких соображений потревожили своего нового владыку:
   - Но этот ублюдок наглее всех, кого мы шлепнули ранее! Мерзавец, видимо возомнивший себя вседозволенным юмористом, не просто не признает вашего могущества. Он долго и упорно подкупал запуганных нами, чтобы те отвергли ваше предложение отказаться от веры в глупого Аллаха и принять веру в вас, о, повелитель!
   Посчитав озвученную причину достаточно веской, тип в рясе сменил гнев на милость
   - Интересно… - дернув носом, босс мягко выхватил у девушки бокал, и, прикрыв глаза, сделал несколько глотков бархатного нектара, - Оставьте нас. Я побеседую с этой падалью лично! Этот грязный бастард еще заберет свои словечки обратно!


   Через пять минут.
   Босс попросил помощницу пригрозить неверующему суровым наказанием, напомнить о том, как были погублены предыдущие поколения грешников.
   - Слушаюсь! – сказала все та же ортодоксальная мисс Гарднер, которая раньше вовсю “сосалась” с Фатумом, а теперь присягнула на верность его не менее похотливому преемнику, - Я мигом отучу свинью протестовать! - она сняла пистолет с модного кожаного пояса, прикрепленного к белому платью, и прижала его к потному лбу согрешившего, - И хрюшечка больше не пикнет!
   Но мусульманин не прогнулся под их требования. Его преданность Аллаху заслуживала отдельного почтения.
   - Вы не знаете, что творите, заблудшие овцы, грехотворники! Вы думаете, что способны разрушить монотеистическую авраамическую религию, основанную самим святым Мухаммедом в седьмом веке?
   - Хэх! - усмехнулся над пленником лидер, - Любая религия – инструмент по управлению массами, всего лишь способ манипуляции. А я - создатель мироздания! Мне даже не нужно стараться, чтобы посрамить вашу однобокость! – и неожиданно повернулся к нему, сняв капюшон. К большому удивлению схваченного, враг народа оказался типичным европеоидом, ни разу не арабом.
   - Как вас зовут? – спросил мужчина.

   Парошин, чье самомнение росло, подобно заквашенному тесту, вскоре показал подлинную психопатичную сущность всех властолюбивых захватчиков. Он подошел поближе к оконному проему, взглянул на звезды, помолчал с полминуты, а затем из него вырвался стремительный и громкий ответ:
   - Виктор Фон Дум!
   Менее чем через секунду раздались три выстрела с интервалом в несколько секунд.

   “Думаю, скоро, мир увидит нового Бога, нового Доктора Фатума, и содрогнется”