Печенье

Утро… День… А где то там, очень далеко, за горами, за лесами, за глубокими морями,за быстротечными реками и за тихими озерами наступил вечер или уже во всю главенствует ночь. Зажглись миллиарды ярких звезд, бледная луна плывет по небу,  не предвещая ничего хорошего. На земле, на некоторых улицах включили тусклое освещение, над подъездами вспыхнули энергосберегающие лампочки. Жизнь продолжается, только она приобрела новый оттенок, стала иначе благоухать.
Одно всегда вытекает из другого и превращается во что-то совершенно новое и неповторимое, сохраняя при этом свою целесообразность.
В данный момент, вся эта уникальность жизненной кусочности превратилась в сплошную неважность. В холодном, в плохо освещенном пространстве ограниченном серыми стенами, время прекратило свое существование. Возможно, оно затерялось среди множества разнокалиберных коробок, спряталось под транспортером, укатилось под стекер, а возможно забилось вон в том, в пока еще свободном углу, растворилось в людях, в печенье, которое было здесь повсюду. Вот, они  наши секунды, минуты, часы, которые приобрели форму и временную плоть. Это наша, никому не нужная, кроме нас самих, жизнь.
Вокруг стоит невероятный шум. Порой кажется, что лопнут барабанные перепонки, не выдержав эти децибелы. Эти звуки издают работающие механизмы, дурацкий, хрипящий, шипящий и издающий еще массу непонятных звуков приемник. Но, как не было плохо все вокруг, все чему положено вращаться и переворачиваться – вращалось и переворачивалось, нагревалось до нужной температуры.
Тесто в очередной раз замесилось и вывалилось из бункера, превратилось в тонкий, огромный пласт и устремилось под валик, чтобы обрести законченную форму. Лента движется, а вместе с ней движется печенье. Его настолько много, что оно превратилось в мощный, бесконечный  и всеми ненавистный поток. Сверху на ленту падает печенье, плывет, наскакивает друг на друга, трется своими боками, шуршит и снова падает, издавая при падении звук, напоминающий звук коклюшек мелькающих в проворных руках старушек, коротающих свое время темными вечерами за плетением воздушных, легких как перышко кружев.
Как скучно, как тоскливо. Голова совсем пустая, полное отсутствие мыслей. Боюсь, пройдет немного времени, и совсем разучусь думать, отупею и превращусь, боже, какой ужас в кого можно превратиться с такой работы. Нужно попробовать что-нибудь сочинить…
«… В комнате стоит полумрак. Свет от луны пробивается сквозь оконное стекло, образуя на полу широкую лунную дорожку, которая своим  концом упирается в стену и подсвечивает ее. У стены на коврике спит черный котенок. Цвет шерстки немного изменился. Луна подкрасила ее молочной белизной. Как будто изморозь коснулась тела котенка. Котенку лунный свет совсем не мешал спать. Он его ласкал и убаюкивал. Что снится черному проказнику – неизвестно. Он во сне изредка шевелит ушками, словно пытается услышать одному ему слышимые звуки и резво перебирает лапками. То ли мышку поймал и теперь во сне забавляется с ней или носится по комнате или удирает от собаки. 
Прошло немного времени, котенок сладко потянулся всем своим тельцем, выпустил коготки, нервно дернул хвостиком и открыл глаза. Задумчиво посмотрел окно, а по глазам было видно, что в голове идет мыслительный процесс. О чем думает маленький проказник? Об этом знает только он сам и больше никто. Для нас все его мысли останутся тайной за семью печатями. Так и должно быть – у него свой мир, со своими представлениями о нем, со своими мыслями, а у нас свой совершенно непохожий. Нас объединяет только территория, на которой мы и периодически пересекаемся.
Котик поднялся, выгнул спину, потянулся, медленно перешел через всю комнату – чего собственно говоря, торопиться – он ведь здесь хозяин и прыгнул на подоконник. Удобно устроился и уставился в темное пространство за окном. А за окном шумели высокие тополя, своими макушками задевая луну, перемешивая звезды. Скрипели старые вековые дубы, а им в унисон подпевал ветер.
Котенок в недоумении вытянул тоненькую шейку и весь напрягся. Что он умудрился увидеть в кромешной темноте, но то, что он увидел, сильно напугало его. От увиденного шерсть у него поднялась дыбом, он колесом изогнул спину и угрожающи зашипел. Странно. Наверно увидел в стекле свое отражение, не узнал себя и испугался. Хотя возможно его глаза углядели какую-нибудь нечисть. Ведь кошачьей братии открыта дверь в потусторонний мир, и они видят все то, что сокрыто от глаз человека – мир мертвых, мир тонких материй.
Шипи или не шипи, ты котик, все равно ничего не сможешь изменить и на что то повлиять. Тебе просто нужно принять мир таким, каков он есть, и жить в нем совершенно спокойно…»
В голову ворвался резкий звук, который приобрел форму слов:
- Один ряд уберите… Девочки, не спать… Печенье уходит… Ручками, ручками, ручками быстрее работайте.
Вокруг одни сплошные раздражающие нервы звуки. Они бьют по мозгам, обволакивают, закатывают в плен, проникают в каждую клеточку уставшего тела, парализует мышцы. Пальцы болят и не хотят ничего держать, подушечки стерлись до крови. Печенье выскакивает из рук и фонтаном рассыпается по грязному, пыльному полу, катится под ноги. Все это напоминает кошмары Кинга и безумие Эдгара По. Одна печенка укатилась в проход и на нее наступили проходящие мимо ноги. Беглянка из этого ада превратилась в крошку. Мне на миг показалось, что это не печенье, а меня раздавили. Как все болит, как я устала. Когда же наступит конец. Хочу домой. А куда домой? Где мой дом?
Боже, что за наваждение. В общий шум ворвалось пение. Оно звучало не из приемника. Началось караоке.  Все, почему то начинают улыбаться и радоваться этой музыкальной фантазии.
Все бесит и раздражает. Умом все понимаю, но поделать ничего не могу. Надеяться больше не на что, строить планы смешно. Остается только мечтать и тешить себя иллюзиями о том, что может все когда-нибудь получится, уладится, утрясется и фортуна наконец-то повернется лицом, а колесница счастья понесется по дороге моей судьбы.
Стоп… Прекрати…Так нельзя… Нужно отвлечься от дурацких мыслей и попробовать сочинить дальше рассказ. На счет два сделала глубокий вдох и на счет четыре – выдох. Вот, так лучше… Наступило время спокойствия. Так. На чем остановилась. Все, забыла… Ладно, начну все с начала…
« …Вокруг широкое, ровное поле. Оно упирается прямо в горизонт. Шумят высокие травы, цветут и благоухают цветы. Шепчут,  манят в свои объятия. Порхают бабочки, жужжат пчелы, земля гудит жизнью. Побежать бы как в детстве по полю и навзничь упасть в траву. Прорасти корнями или растворится, превратившись в легкое, пушистое облако. Нет, лучше в грозовую тучу, чтобы в свой час, в свое время пролиться теплым дождем, напитать землю, стать цветочным соком, пыльцой, а потом и медом, чтобы когда-нибудь оказаться на твоих губах. Сладким поцелуем блаженства раствориться в твоем теле.
На что похожа любовь? На свет в окошке, который будет всегда гореть для тебя. Этот свет, как для кораблей маятник в не погоду. На ласковый и все понимающий взгляд, на тихий вздох в котором тишина и спокойствие. Любовь – она цветок, которому нужно ласковое солнце и теплый дождик. Любовь – начало и конец жизни. Она основа, она сама жизнь…»
Печенье бежит, падает и выстраивается в змиеподобные ряды. Напротив меня голубые с легкой серостью глаза. Взгляд от усталости или от жизни тусклый, а в них пустота и безразличие. Глубокие морщины избороздили лицо. Они тянутся от носа вдоль скул почти до самого подбородка. Губы скривились в отчаянную гримасу, в теле тоска и согласие с безысходностью своего теперешнего положения. А раньше она тоже хотела летать как птицы, строила планы, верила, что обязательно станет счастливый и все ее мечты исполнятся. Но итог оказался слишком прозаичным – ненавистное печенье и тупые рожи. Хотя возможно она уже этого не осознает. И вообще, у нее как у большинства людей – пьяный муж, некогда любимый, сопливые, вечно болеющие дети, вечное отсутствие денег и усталость от  хронического недосыпания.
Или вот еще один человеческий экземпляр. Позади, за спиной стоит копна обесцвеченных волос, спрятанных под косынкой, глупая улыбка и бессвязанный набор слов. Говорит и при этом сама смеется над своими словами. Судьба ее наверно била и очень сильно, отбив при этом разум, отставив только инстинкты самосохранения. Недаром она перед всеми заискивается и доносит потихоньку обо всем и обо всех начальнику.
Куда я попала. Куда я попала. Вокруг серое убожество, думающее, что Северная Корея и Северная Карелия одно и то же, а Сирия вообще часть России. Хотя наверно совершенно ненужно захламлять свой мозг этой информацией. Только вот вопрос, если придется воевать, то за чью страну воюем, чью обретаем независимость. Оказывается все это можно выбросить в мусор. Придет время, хотя не дай бог, чтобы оно пришло и они все сразу разберутся.
Вот она натуральная, совершенно грустная блондинка стоит на противоположной стороне от транспортера. Совершенно не похожая на всех остальных женщин. С мягким характером, с доброй, но с исковерканной душой. Нервы оголенные и поэтому заводится по каждому поводу. Наверно жизнь тяжелая и не отвечает ее внутренним потребностям. Может быть, мне все это только кажется, а на самом деле у нее все замечательно.
Пока стояла и размышляла, упустила ряд, печенье выскочили из рук, превратившись в очередной фонтан, рассыпались по полу и укатились в пыль под ноги. В воздухе витает усталость и напряжение. Они липкими тяжелыми ногами шлепают по людям, оставляя после себя боль в мышцах и отчаяние. Никто уже не верит, что наступит конец. Все ждут тишины, но она наступит неизвестно когда. Потеряна точка отсчета. Часы на стене не висят, окна, спрятанные за коробками и совершенно непонятно какое время суток. Но то, что не утро – это точно. Может уже день незаметно превратился в вечер и на небе зажглись звезды, тихо мерцают фонари, говорящие всем, что пора идти домой. Но нет - замес, замес и еще замес.
Продолжу свои наблюдения. Впереди стоит исчадие ада. Злобность в каждой ее клеточке, в повороте головы, во взгляде. Она готова испепелить всех кто работает хуже или лучше нее. Откуда в людях столько негативных эмоций, дум. Нет, даже не конкретной, а абстрактной. Злость на то, чего нет на самом деле. Хотя, наверно, абстрактного в эмоциях не бывает. Непременно должна существовать основа или как говорят отправная точка. Всему начала только любовь. Либо она есть, либо  отсутствует. Все без исключения думают про любовь. Сколько страсти, сколько разных слов – хороших и не очень, понятных и путанных, ярких вмещает в себя слово из шести букв.
Интересно, вот стоит передо мной злобность от макушки и до самых пяток и о чем она думает? Скорее всего, ее думы о плохом.  И, по всей видимости, это плохое распирает ее во все стороны. Знает ли она о существовании светлого чувства любви. Может все же когда-то она касалась ее своими крыльями, обнимала так крепко, что искры счастья током пронзали тело, махонькими капельками просачивались в клеточки, горошинкой закатились в душу и, по миллиметру проросли, расправили свои веточки, набухали почками, готовыми взорваться восторгом и изумлением.
Но наверно было все напрасно – у нее злой взгляд, капризное передергивание плечами, а в душе наверно пустота…
- Ездила снимать деньги, - говорит женщина, стоящая напротив, - Представляешь, выплатили всего десять тысяч. Как можно на  них прожить вчетвером. У дочки в школе очередные поборы, старшей нужно дать денег на дорогу, заплатить за квартиру, а оставшиеся деньги растянуть на целый месяц.
И вдруг меня осенила, и я тихо спросила:
- У тебя наверно муж не работает и пьет?
- Да, - так же тихо ответила. – Зараза такая. Не знаю, что с ним делать, просто ума не приложу.
- Да, гони ты его к чертовой матери. Захребетник – ни поддержка, ни опора – одна маята с ним. На кой он тебе такой сдался.
- Сама уже думаю. Ведь два дня кушать было нечего. Дети пустую кашу ели и кипятком запивали. Но ведь люблю его, паразита такого.
- Любовь у тебя какая-то измученная, изломанная, жертвенная. Ладно, ты бы одна мучилась, так ведь дети все видят, все понимают. Каждый день видеть пьяную рожу отца. Я бы на твоем месте прогнала бы его поганой метлой. Лучше бы стала жить, да и дети наверно больше зауважали мать за столь решительный шаг  – начать жизнь  с самого начала. Хотя, если честно, бог тебе судья, да и собственное сердце. Оно подскажет и на правильную дорогу выведет. А дети, рано или поздно обязательно поймут тебя. Давай не будем говорить о грустном.
- Девочки, - обратилась я ко всем, - предлагаю петь песни. Кто первой начнет запевать?
Все смутились, потупили взгляд, а ведь у каждой в глубине души горит желание хоть как-то скрасить последние часы работы. Но никто не решался.
- Хорошо, давайте я начну. Только, чур, подхватывайте. Все знают песню «Я леплю из пластилина». Забыла сказать, у меня проблема со слухом. Так что извиняйте.
И я начала петь. Ее с начало несмело, а потом увереннее подхватили все. И пошло и поехало. Одна песня следовала за другой.
Бабы, бабы, что за доля выпала вам. Одна бесконечная горечь, боль и безысходность.
Нам всем стало очень весело, все проблемы ушли куда-то далеко, спрятались в глубину души. Пусть на время, но забылись и перестали терзать душу. Конечно, они потом выползут, но это будет потом, а пока песни.
Примчался бригадир с безумными глаза и прокричал так громко, чтобы все слышали: «последний замес».
Вздох облегчения пронесся над головами. Хотя все знали, что впереди еще двести пятьдесят шесть килограммов печенья. Нужно выстоять, преодолеть. А это самое сложное.
_ Послушай, - обратилась я опять к женщине стоящей напротив, - а муж у тебя, где прописан?
- Ты понимаешь, я ведь детдомовская и после свадьбы меня его родители прописали у себя в квартире. Так, что я живу на площади у мужа. Квартира не моя и сделать я ничего не могу. И идти мне некуда
- Я тебе очень сочувствую. Он по дому помогает?
Она покраснела от неожиданности, но все же ответила:
- Нет, готовлю и все по дому делаю я или иногда дочки помогают.
Во мне поднялась такая ни с чем несравнимая жалость к этой худенькой, никем не защищенной женщине, а потом вдруг возникло резкое раздражение. Собственно говоря, чего ее жалеть. Человек сам выбирают свою дорогу и, сам творит свою судьбу. Раз так живет, значит, ее все устраивает. Вот кого, действительно жалко, так это детей. У них пока нет никакого выбора. Берут то, что дают.
Ладно, ну их всех, своя жизнь дороже и ценнее.
-Девочки, осталось совсем немного. Поднажмём и пораньше домой пойдем.
В моей голове мелькает «врет, разве можно за столь короткий срок сделать столько печенья.  Снова задержимся, хотя наши уши услышат много приятных слов».
Ничего уже не хочется. Тело болит, ноги гудят, в голове туман. Наконец-то пошло горелое печенье. Это первый признак начала конца нашему мучению. Еще немножко, еще чуть-чуть. Последний бой – он трудный самый. И мы пойдем переодеваться, сядем в автобус и поедим домой спать. За этим днем наступит другой день, а потом из-за горизонта появится выходной, когда можно будет выспаться.
Вот она долгожданная тишина. Машина перестала издавать дикие вопли, лента скрипеть, печень сверху больше не сыплется, а последки тихо шуршат по конвейеру.
Все…Все…Все. Ура, конец мучению. Да здравствует ночь – сладость и упоение. Последняя печенка упакована, можно бежать и переодеваться. Свобода…Свобода…Свобода. Ночь, прохладная ночь приняла в свои объятия разгорячённые тела… Домой.