Темная топь. Глава 6

Как с удивлением обнаружил Калеб, несмотря на слова Ариса о том, что приедут еще несколько человек, их оказалось, помимо Сесиллии, всего двое. Одним из них была сестра Анны, Лорель, совершенно на сестру не похожая, и очень красивая женщина с горькими складками у рта и седыми прядями в пучке. Арис с преувеличенной учтивостью стал оказывать знаки внимания, когда узнал, что Лорель недавно овдовела.

Приезд второй персоны поразил Калеба до глубины души. Ею оказался известный в светских кругах известный мот и опиумный наркоман Мишель де Сентуар. С губ этого молодого человека не сходила немного насмешливая улыбка, хотя разборчивые в мужчинах леди утверждали, будто бы он бывает весьма серьезен в своих признаниях, которые он то и дело разбрасывает на ветер. Калеб всегда относился к Мишелю скептически, не называя его ни врагом, ни другом. Как бы то ни было, теперь им приходилось сосуществовать вместе в одном доме.

И Лорель, и Мишель были кратко введены в курс дела сразу же после того, как разобрали вещи. Лорель испуганно прижимала к щекам ладони, когда все поочередно рассказывали о происходящем в поместье. Мишель нервно покусывал губы и пытался незаметно растереть внезапно замёрзшие плечи. Он не собирался признаваться, что его первоначальной мыслью было отказаться от поездки. Но настояла мать, графиня де Сентуар — ей попросту надоели гулянки сына, надоело его пренебрежение своим будущим титулом.
Превращение вина в кровь больше всего поразило вновь прибывших. И их предупредили о каком-то грохоте костей, на что Мишель скептически усмехнулся:

— Во времена признания теории Дарвина, глупо говорить о каких-то грохочущих косточках. Признайтесь, именно это — записки, которые превращаются в пепел да эти кости — вы это выдумали, просто хотите собак выпустить, чтобы они мослы погрызли.
Все остальные просверлили его взглядами, в которых не было ни малейшего намека на тепло или хотя бы согласие с ним.

***


Около семи часов вечера с болот Темной топи раздался душераздирающий вой, заставляя всех обитателей Дарк Мура застыть от ужаса. Даже Мишель, который все еще иронически улыбался на эти, как он называл, «сказки», — и то вздрогнул и на всякий случай проверил защелку на ставнях. Арис с некоторым удовольствием отметил, что этого самонадеянного наркомана проняло. «Может, он еще и откажется от постоянных доз…»

Поужинав, Арис, его гости, и прислуга удалилась в спальни — отдыхать. Калеб прихватил из библиотеки недавнее сочинение Руссо, полагая, что сможет отвлечься от мыслей об ужасных событиях Топи. Но во время чтения он изо всех сил прислушивался к звукам в коридоре — однако было тихо, если не считать какого-то поскрипывания. Так скрипят старые половицы, когда кто-то старается идти, никого не разбудив. Поначалу Калеб успокоился и снова было взялся за философа, как скрип стал громче и чаще, а затем раздался страшный грохот, как будто бы уронили покойника. Калеб, наплевав на свою гордость и бесстрашие, которые он демонстрировал перед Сесиллией, зажал уши руками и закрыл глаза, пытаясь хоть как-то избавиться от грохота и воя с всхлипываниями, от которых кожа под костюмом покрывалась мурашками.

Примерно в такой же позе сидели и прочие обитатели Дарк Мура, слушая грохот в коридоре и жуткое царапанье миллионов когтей по стенам дома. По крайней мере, до смерти напуганному Мишелю казалось именно так. Затем внезапно наступила тишина. Она показалась вечной, как раздался дикий крик боли, страдания и отчаяния. После этого все стихло и в коридоре, и снаружи дома.

Калеб выждал пару минут, а затем выскочил из комнаты и бросился в комнату Сесиллии, но она была в порядке. Лорель тоже отозвалась довольно бодро, хоть и дрожащим голосом. И только из комнаты Анны не доносилось ни звука. Прибежавший на помощь с ломом Стаббинс сломал замок, и они ворвались в комнату. Анна сидела в кресле лицом к открытому окну и негромко сказала:

— Я узнала вас по шагам. Помогите мне, пожалуйста, закрыть окно. Очень дует, — Стаббинс прошептал Калебу:

— Здесь пахнет сыростью и йодом… — они подошли к окну и увидели на полу возле него следы, похожие на рыбьи плавники.
Анна была в одной ночной сорочке, голова женщина была опущена. Калебу пришлось пренебречь правилами вежливости и поднять лицо за подбородок. Взглянув Анне в лицо, Стаббинс вскрикнул и попятился так, что врезался спиной в подоконник, а Калеб в шоке опустился на колени перед женщиной.

Все лицо Анны было испещрено ранами, уже не кровоточащими; больше всего их было около глаз, хотя не было уже и глаз: одни бельма, которые жадно обшаривали комнату, еще не осознавая, что ничего не видят, кроме темноты.

— Я видела чудовище. Оно выглядело как человекоподобная рыба, вместо ступней у него были рыбьи плавники. Желтые глаза с кошачьими зрачками и оскаленная пасть… С зубами, торчащими частоколом. Он ударил меня рукой по лицу, и я больше ничего не помню. А потом я очнулась в этом кресле, и темнота перед глазами. Скажите, больше никто не пострадал?

— Нет, — севшим голосом ответил Стаббинс. — Все испуганы, но целы… О, Анна! Зачем же ты открыла окно?

 — Он звал меня, просил меня впустить его… Он так страдал… Я не могла проигнорировать… — Калеб невольно коснулся пальцами ее израненного лица, а женщина словно окаменела.