Сателлит и Мэйхем

Как всем нам прекрасно известно, в мире есть много замечательных стран, однако так уж вышло, что Россия-то среди них одна. С этим, в принципе, можно и поспорить, сказав, что, к примеру, и Эквадор один, или условная Мьянма. Но, с другой стороны, ни Эквадор, ни Мьянма, очевидно, Россией не являются, и являться никоим образом не могут.

В разных и, подчеркнем, замечательных каждая по-своему странах встречается красивая природа. Иной раз даже попадается достойная того, чтобы занести ее на картинку или даже достойная длительного и порой сопряженного с различного типа опасностями фотографирования. Но редко где попадется пейзаж настолько душевный, что существует здесь, у нас. Редко, имеется в виду, к примеру, Беларусь и прочие элементы «русского мира». Но рассказ этот не про предательские Беловежские соглашения, совсем не о них. Хотя… хотя как знать. Так вот душевность! Что может быть прекраснее смешанного леса, с перемежающими друг друга березами и елками, окантованного осинником и опять же березо-елками-подростками, с густыми зарослями крапивы и папоротника, с появляющимися из глубин необхватными дубами, свидетелями жестоких войн? Весной лес окантовывается в пунцовую прохладу цветущих диких яблонь, осыпающих в сентябре пространство вокруг своими кислыми компотными плодами, орошает округу звоном капели и умиляет краснокнижными первоцветами, ждущими своей участи завянуть в подземном переходе, будучи не проданными. Летом порадует заблудившегося горе-путника самой душистой малиной, в разы более вкусной, чем сортовая, а более изыскательного – земляникой с легкой кислинкой и еще менее заметной горчинкой, просто кислой клюквой, и немного странной при первом укусе черникой. Главное не быть затянутым в болотные топи при сборе голубики и вовремя отмахиваться от неистовствующих туч комариных стай. Осенью лес преображается – деревья наряжаются, словно красуясь друг перед другом, выказывая наперед свое одеяние и соревнуясь за воображаемую корону, но наряд как красив, так же и недолговечен – тоненькие березки первыми лишаются своего желтого одеянья, призывая и других своих товарищей опробовать более откровенный стиль. Тропы становятся шуршащими и вновь по-весеннему хлюпающими, а по всем лесу разносится запах грибов. Особенно крепко он заседает в воздухе после несильного дождя, разлетаясь и за пределы топких опушек. Каждый из появившихся после обильных водоизлияний грибов применяет свою тактику непопадания в корзины предприимчивых собирателей: подосиновики вступают в сговор со всеми деревьями, имеющими хоть сколько красный оттенок листьев, и вынуждают грибника бегать под каждый куст, ради того чтобы в конце концов лишь со вздохом пнуть приподнятый лист; белые, на начальном этапе роста, предпочитают в принципе не вскрывать лиственный покров; опята прячутся с внутренней стороны пней или выдают себя за ложноопят; подберезовики отталкиваются из психологических особенностей человека-прямоходца, и вырастают, к примеру, у самого входа в лес, зная, что большинство проходит первые метры быстрым шагом, начиная поиск уже собственно в лес войдя. Зато мухоморы, не стесняясь, красуются гордо, на каждом углу; ложноопята занимают самые выгодные, верхние этажи пней, оттуда обозревая окрестности; чаги поступают еще хитрее, залезая по стволу деревьев как можно выше, акцентируя внимание на себе. И лишь сыроежки, кажется, не заморачиваясь ни о чем, растут на каждом шагу на пару со свинушками. Зимний лес не менее прекрасен – снег свеж и чист, он переливается на почти не проникающем сквозь голые, слегка растолстевшие ветви солнце всеми оттенками радужного спектра. Если Вы хоть раз видели именно свежий, чистый, только что выпавший снег, и то, как он блестит на солнце, то наверняка у Вас будут вызывать улыбку люди, гоняющиеся за бриллиантами, изумрудами и прочей никому не нужной драгоценнокамниевой ерундой. Отдельная песня – так называемый ледяной дождь. Он, конечно, крайне опасен для деревьев, но вид их, облепленных тоненькой корочкой, при прикосновении к которой на ладони остается капелька воды, зрелище особенное, ни с чем иным не сравнимое. Ели зимой как будто темнеют, резко выделяясь среди всех своих соседей. Лапы их заснежены, склоняются под тяжестью вниз, но не обламываются, так как при сильном давлении позволяют снегу съезжать. В отличие от коварно свисающих сосулек, обитающих на крышах домов с неблагонадежными дворниками в городах с неблагонадежными мэрами, елочный наст не так коварен – даже крупная партия скорее просто испугает, а потом вызовет смех, а смех, как известно, жизнь более продлевает, чем укорачивает ее же страх. Но говоря про лес, нельзя уж и не упомянуть про русское поле. Вот уж где раздолье! Высокая трава колосится, и шелест ее иной раз напоминает волнующееся море, но это совсем, совсем другая стихия. Лишь редкие сосны, как гвардейцы, охраняют покой, изредка нарушаемый криками хищных птиц там, далеко-далеко… Посреди поля – широкая река; она течет неспешно, величаво, всем своим видом показывая, что свидание с морем пока может подождать. Один берег полог, соблазняя собой любого путника, так и жаждущего окунуться. Но не так это просто сделать тому, кто придет с другой стороны! И если спуститься порой просто, то взобраться обратно получается далеко не у всех. Летом солнце печет отчаянно, словно пытаясь вдавить незадачливого путника в землю и оставить его там навеки, но земля настолько затвердела, что проваливается он лишь в ямы, бывшие в свое время лужами. Но вот коварный ветер сделал свое дело – и громоздкая туча выехала, словно на гигантском кабриолете, из-за линии горизонта. Гул и шум становятся все отчетливей, наконец, в глубинах тучи происходит разряд и молния вылетает из нее гигантской змеей, озаряя все каким-то неземным светом. И лишь через пять-десять секунд внутри тучи: бу-у, бу-у. Вдруг треск, распад, кажется, земля вот-вот разверзнется под ногами. Но этого не происходит – туча закрывает солнце. Теперь уже отчетливо слышен шум дождя. Он все ближе и ближе, вот с неба падает первая капля. Обычно с момента первой капли до второй проходит аж до пяти минут. Туча, ползущая низко, нависает в этот момент прямо над головой, навевая мысль, что, авось дождя-то и не будет. И вправду, дальний край тучи уже переместился дальше, и видно, видно, как движется она далее. Но нет спасенья! В этот миг кто-то словно опрокидывает заевшее до сей поры, там, наверху, ведро, и ливень беспощадно обрушивается на землю. Земля жадно пытается впитывать его своего трещинами, хлюпает, ямы тотчас вновь наполняются и опять становятся лужами. Но проходит пять минут и ведро кончается. Тот, кто наверху, с силой и грохотом бьет по днищу, и остатки долетают до земли, рассеиваясь в тонкие капли. Гром грохочет уже где-то в отдалении. Мелкий дождь все пытается усилиться, и даже пару раз ему это удается, но Курская дуга давно минула, отступать и отступать, и вот – ведро иссякло. Сколько не стучи, больше из него не выдавишь. Солнце, несколько смущенное своим кратковременным отсутствием, выглядывает из-за темной кромки, окрашивая ее в лазоревый цвет. Убедившись, что ничего интересного оно не пропустило, выходит полностью, и тень с большой скоростью проносится вслед туче. Капли на травинках преображаются, словно ожерелья. Они сверкают и сверкают, постепенно испаряясь. И вот они все испарились – над полем повисает радужный мост. Как же много истинной красоты лишаем мы себя, добровольно отправляясь в заключение городской жизни. Но погодите! Не все так плохо. И в городской жизни есть свои прелести и интересности. Другое дело, что ритм городской жизни требует большей наблюдательности, чтобы их обнаружить.

И как прекрасны по-своему маленькие городки! В каждом из них есть свой неповторимый колорит. Но при всем при этом в последние десятилетия подобные городки кажутся слишком похожими друг на друга – с ямами по пол-Байкала на дорогах, перерезанными корнями тротуарами, плиткой – ровной и аккуратной – напротив горадминистрации, заводами – брошенными и разрушенными, либо перепрофилированными на что-то мелкое, деревенскими домами на центральной улице, смотрящими на проходящих несколько устало и слегка осуждающе, причем в отличие от ближнего Подмосковья, крепенький, с некоторым подобием молдавского евроремонта и покрытый псевдофинским сайдингом дом сменяется хиленьким, с разваленными и приоткрытыми воротами рядом, единственной красотой которого можно назвать разве что старинные дореволюционные наличники, на поверку выпускавшиеся в брежневскую эпоху. Но мы сегодня не о них – мы о нерезиновой, но по-прежнему прекрасной для всех видящих настоящую красоту Москве. Проблемы поиска и ощущения этой самой красоты можно заключить в двух однозначных трактовках: плановое истребление архитектурных красот, начавшееся с Октября и продолжившееся при постперестроечных властях, а с другой стороны бешеный (трендовое слово, но куда уж тут без него!) ритм, помноженный на лезущую со всех сторон пеструю толпу. Толпа бежит, смешивается и рассеивается, иная часть пешком, вылетая непосредственно перед мчащимся четырехколесным драндулетом, иная сама в этом драндулете, заводясь и пыхтя, ускоряется на мигающий светофор, иная в общественном транспорте,  искренне уверенная, что чем быстрее она залезет в вагон, тем быстрее он отправится, а выходить можно и через окна, и Элита, в лице пофигистического вида мужика с волшебно-полосатой палочкой враз останавливающего все это безобразие, следуя законам диффузии, заполняющая собой все освободившееся пространство. И трудно, трудно остановиться и осмотреться по сторонам, да и времени на это нет, дела наслаиваются друг на друга – столица не терпит неуспешных людей. А уж остановить всесокрушающий бульдозер еще сложнее, что и говорить. Проблема пестрой толпы также однозначно признается всеми важной и определяющей. Исторически сложилось так, что Москва стала, как модно сегодня говорить, «мультикультурным центром». Что хотят заложить в это понятие, вразумить не так просто, как это кажется на первый взгляд. Но любопытный факт – в стародавние имперские времена иноземцы селились в определенных местах, кварталах, жили там несколько обособленно, что снижало вероятность естественных конфликтов. Конфликтов межнациональных, внутренние, ясное дело были, куда ж им еще деваться. Хотя всех «немцев» и побаивались, и считали колдунами-чернокнижниками, и обманщиками, да вот дела у тех несмотря на все процветали. И даже на современной карте осталась помять обо всем этом – здесь у нас не энциклопедия, но просто стоит напомнить что Лефортово – бывшая немецкая слобода, на Варварке и сейчас сохранилось в музейном формате английское подворье, Маросейка передает пламенные приветы в ныне гордо рвущуюся в незалежность Малороссию, а уж грузинские улицы и армянские тупики говорят все сами за себя. Единственное исключение тут – это Китай-город, китайцы в нем не жили. Но, тем не менее, честно говоря, глядя на все это, складывается ощущение, что русские жили в общей массе своей за камер-коллежским валом. Это, конечно, не более чем ирония.  И ирония опасная – тут и до какого-нибудь Союза Спасения Русского народа недалеко. Однако! Однако мы заговорились, витаем все вокруг да около. Вернемся же окончательно в наше время и приступим к нашему занимательному и немного (а для кого-то и много) грустному повествованию.

* * *

Заборы, заборы, заборы. Вот еще один атрибут сегодняшней Москвы. Они везде! (это роднит их с чекистами, но о них, пожалуй, в другой раз) Начиная от типа ажурных придворовых спотыкачей, кончая, уж извините меня, Кремлем. И однотипные белые, неплоские, колючей проволоки наверху нет – это вокруг предприятий и всяких промышленных объектов. Если подобные заборы-гаражи вдоль линий железных дорог цветны и интерактивны – из них можно узнать за каких-то десять минут состояние дел в политике (вот, забыли Вы, скажем фамилию Президента, или в принципе не знаете – самая часто упоминаемая, рядом с которой соседствуют слова на «п», «м», «х», обвинения в воровстве, или конкретные призывы «в отставку!», по высоконаучному «под суд!» или по-простецкому «долой!», если рядом с ней еще и дополняющая ее демоническая структура, выражаемая словами «шайка» или «банда» – не сомневайтесь, вот она перед Вами, правда работает этот прием только в первопрестольной, в областном центре все тоже самое имеет отношение к губернатору соответствующей области, а в уездном городишке так напишут скорее о своем любимом мэре), или, скажем, примерное состояние дел в футбольном чемпионате (к примеру, соседствуют надписи, «ЦСКА всегда будет первым» и «Спартак навсегда», что после непродолжительных умозаключений наводит на некоторые мысли, но мы не будем сыпать соль на раны нашим красно-белым товарищам, мы за гуманизм!), то вот те, что на улицах, не так интересны, степень замаранности прямо пропорциональна числу проходящих мимо, в местах же, где толпа и не думает прекращаться не только в течение всяких часов пик, но и, скажем ночью, авторы явно бдят заветы Чехова: «краткость – сестра таланта». Больше чем два или три слова здесь и не нужно – лозунги проще усваиваются деловой толпой. Это на какой-нибудь заброшке можно развести всякую философию, понятную лишь посвященным в неформальные тенденции. А чтобы милиции было сложнее беречь и охранять народ и замазать сплошным белым слоем правду-матку, шрифт делают предельно толстым. Хотя, говоря по правде, помогает это мало, и вообще взаимосвязь тут улавливается с огромным трудом – может, милиция наоборот способна закрыть глаза на надпись маленькую, а вот большую сотрет уж точно. Но, делая поправку на национальные особенности, можно с уверенностью констатировать факт, что вероятность замазывания не зависит от величины букв и шрифта и даже языка повествования: стоит лишь поступить приказу сверху. Или… или не поступить! В некоем месте, на некоей улице, недалече от некоей станции метро с довольно большим пассажиропотоком, вдоль широкой муравейной дороги стоял некий забор. Забор был белым, типичным, поэтому нанесенная черными буквами надпись «РОССИЯ ДЛЯ РУССКИХ» приковывала внимание всякого спешащего, случайно взглянувшего на забор. Восклицательного знака в конце, подчеркнем, не стояло, так что был ли это призыв, или воодушевленное утверждение, утверждать тяжело, быть может, и вовсе фраза осталась не оконченной, а может, конец ее был стерт каким-то националистически настроенным стражем порядка. Или не стражем, а кем-то иным. Реакция же у всех при взгляде на данную загогулину, понятное дело, была разная. А собственно, давайте зайдем за забор и подглянем в малюсенькую дырочку, что же происходит  с другой стороны.

Вот идут два таджика с метлами, увидев надпись, они начинают боязливо озираться (спасибо советскому образованию, помнят буковки-то!), словно из-под забора сейчас вылезет рота автоматчиков и, даже не потребовав регистрации, уложит одиночной очередью. Это еще хорошо, что они не знают про Симо Хяюхя! Вон он с чердака внимательно взирает на вас и посмеивается!
Вот идет старушка, увидев надпись, разворачивается, и, маша кулаками уходящим в спешке дворникам, бормочет: «У, понаехали тут, черножопые!». Вот идет иностранец, он явно в России недавно, язык знает плохо, надпись ему интересна, в равной степени как и все другие, хочется же понять национальный колорит; он внимательно читает и мысленно переводит: «Раша фор рашнс. Хм. Кэптан обвиус. Америка фор американс, изнт ит? Странный народ это русские!» А вот парень идет, и шарф завязан у него не только поверх горла, но еще и обхватывает две третьих подбородка вместе со ртом, голова же надежно укрыта капюшоном. Увидев надпись, он незримо улыбается (по глазам видно!), и говорит мысленно: «так их, бей хачей!», но, увидев пятерых шаркающими шагами шлепающих по лужам кавказского типа товарищей, дико смеющихся, и грызущих шаурму и семечки, поспешно удаляется. Им весело даже после того как они замечают надпись, один из них достает пневматический пистолет и стреляет в слово «русских», другие начинают ржать с еще более диким гоготанием, однако вовремя унюхав запах кое-кого с погонами, они также спешно и смиренно удаляются.
Появляются люди в погонах и подходят к торговке, сидящей под стеной, и о чем-то с ней беседуют. Надписи они не видят, хотя и стоят в метре от нее. Получив от торговки какие-то бумажки, удаляются, не глядя на стену, что, конечно логично, ибо стены бумажки не выдают. С другой стороны надписи в это время присаживаются два мужика – рабочий день видать как раз кончился. Забор так замечательно устроен, что на местах состыковки плит находятся прямоугольные каменные тумбы, высотой на уровне полуметра от асфальта, каждую из которых можно использовать как импровизированный стол или табурет. И они используют. Не всем же буржуйствовать в кафе-ресторанах! Вот стоит открытая бутылочка с прозрачной жидкостью, а рядом пластиковые стаканчики. Достают какие-то бутерброды, наполняют стаканчики, чокаются, пьют, закусывают. Наверное, мысленно говорят тосты во славу России, русских, ее населяющих, и ее мудрого лидера, чья фамилия красуется на бутылке.
Вот идет парень в огромных толстооправных очках, с крайне умным видом, сразу понятно – товарищ умудрен опытом! Заметив надпись, делает еще более серьезный вид, подходит ближе, оглядывает с разных сторон, потом достает айфон и фотографирует сначала ее, потом забор в целом, а потом себя на их фоне. Довольный собой, уходит. Главное, конечно, не забыть поставить хэштег #уличное искусство.
Вот идут две веселые девчушки, типичные и не скрывающие этого ТПшки, читают надпись, смеются. Конечно, они поддерживают, и полностью солидарны, ну а то, что еще позавчера они трахались с кавказцами... С кем не бывает! Осуждаете? Да Вы просто неудачники и неудачницы, которые только и умеют, как завидовать им, светским дамам, почти высшего общества. Вот еще накопить на новую порцию силикона – можно и олигархов идти покорять. Мы же не какие-то бездарности, встречаться со всякими нищебродами! Россия для русских! Даже так – Россия для богатых и успешных, а не всяких ущербов.

А вот идет товарищ вида крайне интеллигентного. С виду он не кажется особо умным, взгляд свой он прячет. Он остановился, задумавшись. Чешет в голове. «Ха, - говорит он про себя, - ну допустим это так. А русские? Для России? Не для России в смысле некой страны под названием из шести букв, «р», «о», «с», «с», «и» и «я», а для могучей империи, влияющей на мировой порядок, блюдущую общемировую справедливость, промышленного гиганта, житницу всей Европы. Образца справедливой, честной, свободной от коррупционных связей власти. Где в трудовой деятельности нет фаталистов, чувствующих себя бесполезными и лишь ищущими свой прокорм. Страну-мечту, куда многие хотели бы переехать, да вот пускают лишь избранных. Современные «русские» и называющие себя такими, достойны ли они права жить в такой фантасмагористической стране? Вот, упади она им с неба?! Ах да, так не бывает, а самим построить, конечно же не дадут. В конце концов, давно известно, враги – они везде, кругом! НАТО, пятая колонная, сионисты-жидомасоны, далее по списку; ведь всем известно, не будь всех этих исчадий ада, была бы Россия именно такой райской страной-сказкой. Да, теперь слова «райское наслаждение» ассоциировалось бы не с пальмами острова Баунти, а с колымскими месторождениями, бескрайней тайгой и юкагирской тундрой. Но посели современных русских туда, в это чудо-диво государство, что было бы? Да очевидно же! Засрали бы все так, что не всплыть не выплыть, все что можно, и даже то, что в здравом уме, казалось бы, нельзя! Тьфу!» - сплевывает и идет далее.
* * *
Меж тем из толпы явственно выделились две фигуры, выделились пожалуй тем, что шли как-то особенно уверенно, с чувством собственного достоинства что ли. Оба они были седыми, у первого был выделяющийся вперед нос, а у второго кожаная темная лужковская кепка и толстые брови. Это были известнейшие в определенной степени ширины кругах академики Саркис Погосян и Айдар Мамедов. Они были крупными исследователями и вместе работали над одним масштабным проектом, мы даже побоимся говорить об этом подробно, ибо с начала старта проекта не только пятьдесят, но даже двадцать пять лет не прошло. Несмотря на то, что исторические их родины (а первый был уроженцем Еревана, а второй – Баку) находились в многолетней кровавой вражде, это почти не сказывалось на их личных взаимоотношениях. Все же, что ни говори, проблема Карабаха сидела глухой занозой в сердце обоих, и каждый, понимая это, болезненную тему не поднимал, и даже сочувствовал товарищу. Дружба их шла еще с тех времен, когда они только начинали свой учено-творческий путь, и все республики были вместе, и мир и благополучие и дружба народов под мудрым оком светлой партии парили под красными флагами. Но, прошлое штука уникальная, уникальная в первую очередь тем, что его назад не воротить. И вот сейчас они, жуя по чебуреку, смиренно взирали на надпись.
– Что скажешь на это, милый друг?
– Не в первый же раз мы видим подобное! Ну, поехали значит на вокзал!
– В смысле?
– Домой. Мы же понаехавшая чернота.
– Не смешно, друг мой. Моего сына как-то раз серьезно на этой почве пытались провести. Хорошо, что он единоборствами занимается. Одному челюсть сломал, другой убежал. И, увы, я уже лет десять как не чернота, хех…
– Седина делает кавказца мудрым, не грусти. У нас, в отличие от тех же русских – к седым старикам почет и уважение.
– А как не грустить? У меня гражданство РФ, и у тебя. И мне больно за те настроения, что тут происходят. Ты часто читаешь комментарии в Интернете? Среди подростков не просто встречаются националистические идеи, а даже, извини меня, фашистские! Вот, мол, жили бы сейчас так хорошо – зачем сопротивлялись?
– А причем тут нынешнее поколение? Не так страшны комментарии каких-то школьников, но вот коллаборационисты, которых было, скажем честно не мало, порой занимались вещами явно более ужасными, чем какие-то комментарии. А про УПА я молчу. Или простецкие хиви на худой конец.
– УПА же теперь герои! И первооткрыватели – как сражаться за свою свободу. Например, приходишь в деревню, всех вырезаешь. Детей, к примеру, пилишь, вот уже и запах свободы пошел от трещащих косточек. У, у них кровь красная течет, гляньте. Да сразу видно, что полуторогодовалый большевик! А бабка его шамкающая, явный комиссар. Они мастера комедии строить.
– Опять ты о печальном. Знаешь, о чем в такие моменты думаешь? Вот есть сказка одна, там товарищ мечтал остаться один на Земле. И – оп – просыпается, нет никого. Тогда начал плакать и просить вернуть назад. Так и здесь. Вот бы мы так враз все исчезли. Я бы посмотрел – улицы грязные, продавцов нет, водителей нет, строительство заморозилось. Но не только это! Во многих других отраслях, может процент чистокровных русских выше, там не так все заметно.
– Еще как заметно. Русские, скажу тебе, крайне ленивый народ. Еще ленивей, может, чем грузины. А знаешь почему? Предположим все они потомки или крестьян или дворян. С последними все просто и понятно. Зачем трудиться, когда за тебя все делают крепостные. Но и крестьяне, полгода из-за климата особо ничем не заняты. Конечно, дел хватает и так, но ты понял, к чему я клоню.
– Но есть моменты, говорящие об обратном.
– Именно! В экстренных случаях – тут да – русский даст фору кому хочешь. Жареный петух – опа – хрясь, гром как грянет, и вот, забегали-засуетились.
– Но все равно, суровая природа, напротив, закалила скорее, так что лень весьма спорная, но отдохнуть любят, это да, но потом и вкалывают так что огого.
– Вот даже помню случай: мое имя попало в газету. А я ехал – не помню, то ли в метро, то ли в автобусе или трамвае, не суть! Давно было. В середине девяностых. На полосе была небольшая заметка, начинавшаяся со слов «группа ученых во главе с С.Погосяном…» и дальше рассказывалось про наши исследования. И сидит товарищ, читает это, и говорит соседу: «Вот опять, глянь! Одни нерусские! Во главе – что, наши глупее этого ары?  Но, конечно, он небось сам и не исследует, тока командует. А потом все заслуги ему. Вон, читай дальше: «руководитель проекта Погосян был отмечен государственной наградой». Какого дуба? Раздаем награды всем подряд». Я тогда не стерпел и вышел на следующей остановке. Я, извини меня, два года думал о проекте. Сидел в институте порой до четырех или пяти часов. Спал по четыре часа. Да, я не один молодец. Спасибо всей команде, которую, заметь, я сам себе подобрал! И нам удалось разработать конечный продукт, испытать его, и так далее. А чем занят этот мужик? Вот вспомнил, до сих пор злость. Ну вот как так?
– Мой дорогой друг, это же быдло, что ты с него хочешь? Оно и своего брата также обгадит. И не подавится! Зато себя считает ущемленным, обиженным. А мужик этот тоже может что полезное делает, откуда мы знаем?
– Да если б быдло. Ты вот взгляни, я думаю, есть много и интеллектуальных, интеллигентных людей, кто так думает. Последние события на Кавказе подорвали отношения к нам, я молчу про поведение некоторых товарищей – и интеллигенция искренне думает, что мы пытаемся угнетать русских, не чтим их порядков и прочее.
– Возможно, возможно так и есть… Но такая проблема не только в России. И, мне кажется, она вызвана чем-то более глубоким. Уважали мы чужие культуры в союзе. А сейчас – спроси их, что они знают о кавказской или среднеазиатской культуре?
 – Я даже знаю, что ответят. А что приезжие знают о нашей? По-русски не дыр-дыр.
  – А причем тут они? Мы учили русский язык как обязательный в школах, они – нет. Только и всего. А так бы еще, глядишь, и лучше нас говорили. И вот, мол, кавказцы в Москве плохо себя ведут, а как, спрашивается, ведут себя русские за рубежом? Да в первый же день отдыха нажираются как свиньи! И собственно все дни этим и занимаются, лишь в последний день с неожиданностью замечают, что там, куда они прибыли есть море, и туда можно пойти поплавать.
Приятели явно никуда не спешили, по всей видимости, научные разработки способствовали свободному графику и порождали подобные дискуссионные вечера. Айдар, несмотря на возраст, отмечался стопроцентным зрением, и сейчас он заметил на все том же злосчастном заборе небольшую надпись. Она была не написана, а чем-то выцарапана. Надпись гласила: «Россия наш общий дом», была необычайно кривой и косой, буквы создавали полнейшее ощущение того, что тот, кто их писал, с кириллицей познакомился за день до этого. Они подошли ближе.
– Интересно, кто это писал? Явно не совсем русский, по почерку видно.
– Да кто бы ни писал! Как бы страна наша не называлась, она наша, родная, и другой не дано. Мы можем лишь изменить ее к лучшему, и, знаешь, лишь посвящаем этому всю свою жизнь. 
– А кто-то посвящает свою жизнь вон чему, - он поднял указующий перст на еще одну крохотную надпись, которую с трудом можно было разглядеть и стоя в метре от забора. Надпись же была выполнена простым карандашом и была крайне лаконичной: «R.I.P. Pierre»…

P.s.
Пьер Валуа родился в далекой и жаркой стране Мали. Ему повезло – в отличие от миллионов детей, умирающих от голода в огромных семьях, он избежал всего этого. Вместе со своими десятью братьями и сестрами он имел полное право гордиться своими родителями, а точнее отцом, который был крупным историком-исследователем. Подобная деятельность главы семьи позволяла почти безболезненно переживать многочисленные военные перевороты, смены власти в стране и гражданскую войну. Самый старший сын, Пьер, оказался весьма смышленым малым. И отец, получивший образование в утопшем ныне СССР решил отправить сына по своим стопам. Пьера, это решение, конечно испугало. Во-первых, он слышал от отца про такие понятия как «зима», «снег» и «мороз». А во-вторых, его пугал языковой барьер.  Он обошел все магазины и скупил все, что имеет длинный рукав или штанины. Сестры сшили ему шапку и свитер. Отец заказал ему учебник русского, и ко дню отбытия он уже чувствовал некоторые надежды, что, возможно, выжить в пугающей северной стране и получится. Прибыл он в нее летом. Город оказался необычайно красивым. Он гулял по центральным площадям, фотографировал все подряд и удивлялся. Купил три ушанки: «Спа-сь-ибо!», - улыбнулся продавщице, оскалив белые-пребелые зубы. Первые октябрьские деньки напугали. А особенно утра. Лужицы были замерзшие, он в первый раз в жизни поскользнулся, но, по счастью, вдоль тротуара шел поручень, за который Пьер вовремя ухватился. Зима теперь пугала его еще больше. Он купил шубу. «На следующей неделе в столицу придут морозы», - гласила статья в газете, и, далее – «до минус пятнадцати, а то и двадцати»  (к тому времени Пьер уже неплохо читал по-русски). О, да! Вот шутники! Ну ничего. Отец рассказывал, что в таких случаях можно попрыгать или даже поплясать, и тогда согреваешься. Или выпить наркомовские сто грамм. Пьер кстати почему-то так никогда и не спросил отца, что тот вкладывает в слово «наркомовские».

…Крещенские морозы Пьера уже не пугали. Он выходил из подъезда общежития без дрожи. Первые февральские лучи окончательно прогрели ему душу – он пережил! Зима, не так ты и страшна. Да, теперь самое ужасное позади, Пьер стал смелее, чаще гулять по разным местам, поражаясь величиной и монументализмом города. Но победив Генерала Мороза, что мог сделать Пьер против четырех крепких парней, у двоих из которых к тому же в руках были ножи???

 «Студент РУДН, уроженец Мали, двадцатилетний Пьер Валуа, был найден сегодня утром мертвым возле общежития. По предварительным данным следствия, смерть наступила вследствие удара ножом, также на лице и на туловище погибшего были обнаружены следы от многочисленных ударов. Скорее всего, его продолжали бить и после наступления смерти. Возбуждено уголовное дело по статье убийство». Информационное сообщение было предельно кратким…