Конец карьеры мотогонщика кроссовика

Папин новенький Урал с коляской знойно зелёного цвета не давал мне покоя. Дима и Алеша с разрешения папы уже катались на нём, а мне как маленькому всё не разрешали. Братья только и подливали масла в огонь, поддакивая папе: «Конечно, пап, он маленький ещё! Ему ещё рано!».

Желание прокатиться на Урале было настолько непреодолимым, что, как-то улучив момент, когда никого на улице не было, я завёл Урал, и взгромоздившись в кресло  мотоциклиста, рванул его с места и покатился! За минуту я успел переключить скорость на вторую, затем на третью и мой мотоцикл начал быстро разгоняться. Я уже представлял себя мотогонщиком кроссовиком, мчащимся по пересечёнке в громадных кожаных перчатках с раструбом на концах, в крагах, в мотоциклетном шлеме с огромными очками.

Урал уже набрал скорость 40 км/час. Я вырвался вперёд, обогнав всех моих соперников, моя душа пела. Пока я упивался картиной своего триумфа, дорога вдруг круто свернула направо. С запозданием на какие-то секунды я попытался удержать Урал на дороге, хотел резко повернуть руль вправо, но тяжелый Урал уже съехал с дороги на обочину и помчался дальше в лес. Руль не слушал меня, и через несколько секунд я, двигаясь по прямой, врезался коляской Урала в ствол высоченной сосны. Мотоцикл, воткнувшись в дерево, остановился и заглох, а я через руль продолжил движение прямо в лес. Упав в высокую траву, я даже не почувствовал удара о землю. Сгоряча вскочил и помчался в чащобу леса, на опушке которого разыгралась эта трагедия.

Пробежав  где-то с полкилометра я остановился. Только отдышавшись и немного успокоившись, я  понял, что произошла катастрофа. Случилось  непоправимое, я разбил любимый папин Урал. Как я смогу ему объяснить, что произошло? Папа никогда не простит меня. И Дима с Алёшей, конечно, же будут подпевать: «Куда он полез, пап? Куда ему? Ведь он ещё совсем маленький!» Папа так радовался своему новому мотоциклу,  а я взял и по своей воле превратил папину любовь в груду железа. Как я мог! Нет мне  прощения! Ясно, мне возвращаться домой нельзя. Значит мне придётся жить одному в лесу. Моя такая короткая прошлая жизнь враз кончилась: мне уже не играть с братьями, не сидеть на коленях у папы, не прижаться к тёплой и нежной щеке мамы. Теперь я обречён жить один в лесу со зверями и птицами. Мне так  стало себя жалко, что я заплакал горькими слезами. А чего уж теперь стесняться, я тут один на один сам с собой! И я ещё сильнее заплакал и, всхлипывая, пошёл дальше в лес, как говорится «куда глаза глядят».  Я шёл, шёл и вдруг вспомнил судьбу Царевны из сказки Пушкина «О мёртвой Царевне и семи богатырях». Там в конце концов всё хорошо кончилось. Да, но она-то ни в чём не была виновата! Ей мстила злая мачеха. А у меня совсем другая история, и я плача брёл по лесу без дороги и без надежды, всё дальше забираясь в чащобу леса.

Не знаю точно, но мне показалось, что я уже несколько часов шёл по лесу, не разбирая дороги. Теперь это уже был не просто лес, а настоящая тайга. Я перестал плакать, наверное слёзы кончились, шёл и прислушивался к звукам тайги. Ведь мне теперь здесь жить. А вокруг кто-то  шелестел, попискивал, шуршал, скрипел. Сухие ветки трещали под ногами, ... . Вдруг среди всех этих таёжных звуков я уловил еле слышный, но очень знакомый зов. Мне показалось или это действительно кто-то звал меня? «Аууу! Ромааа!!! Аууу!!!» Я остановился и стал прислушиваться. Да, это был голос Димы, но очень слабый, далёкий, далёкий. Я подумал: «Отвечать или нет? Я же решил не возвращаться домой. Ну, и что?  Если я отвечу, это не значит, что я передумал!». И я развернулся в сторону голоса и что есть мочи закричал: «Дима, аууу!!! Я здесь!!! Дима!!!». Но Дима, видно, меня не слышал, потому что до меня снова донеслось слабое: «Аууу! Ромааа!!! Аууу!!!». Тогда я пошёл навстречу голосу Димы, всё время крича: «Дима, аууу!!! Я здесь!!! Дима!!!». Шёл я в правильном направлении, потому что голос Димы становился всё громче и громче. Наконец, я услышал: «Ромааа, я иду к тебе!!!». Так мы шли, уже бежали навстречу друг другу. И вот уже слышен треск валежника под ногами Димы и его голос совсем рядом. А вот и Дима запыхавшийся с горящими глазами: «Ну, слава богу! Я нашёл тебя, братик!». Он обнял меня, а я сразу заговорил: «Ты знаешь я разбил папин Урал. Папа меня не простит. Теперь мне домой дороги нет! Я теперь  буду жить один в тайге.» «Да, знаю, что разбил. Конечно, плохо, что разбил. Только ты возвращайся домой, папа сказал, что даже ругать тебя не будет. Ты же должен понимать, что папа тебя любит больше, чем мотоцикл. Ты же его родной сын. А Урал что? Урал железка! Конечно, дорогая, конечно, удобная, конечно, нужная, но железка! Понимаешь, железка! А ты младший сын, любимый. Знаешь, как я тебе завидовал, когда мне уже было шесть лет, а тебе и двух не было. Папа как-то с тобой возился, щекотал, тормошил, а потом взял в руки и стал тебе подкидывать вверх. Подкидывал высоко и ловил. А ты просто визжал от восторга. А я смотрел, как папа тебя подкидывает, и так мне захотелось снова стать маленьким, чтобы папа меня вот так же подкидывал. Я папе и говорю: «Пап, а пап, покидай меня, как Рому!».  А он держит тебя на вытянутых руках и отвечает: «Дима, да ты уже такой большой, что мне тебя и не подкинуть!». Я потом долго ночью не мог заснуть, думал, почему, как я подрос, папа стал меня меньше любить. И я понял, что часть папиной любви от меня перешла к Алёше и потом к тебе, а я взамен получил вашу с Алешей любовь. Вроде как размен, на котором я выиграл, потому что у меня появились два любимых брата!»

Я слушал Диму и удивлялся. Никогда не думал, что он мог мне  завидовать и что он так обо всём думает и так всё понимает. И ещё  я понял, что папиной любовью надо очень очень дорожить. Если папа меня любит больше чем Урал, то это много значит. Если я, несмотря, что совершил такой жуткий поступок, всё рано для папы дороже Урала, значит что-то во мне есть, чего я сам не знаю, а папа знает. И я снова смогу жить в нашей замечательной семье. И потому папу никогда нельзя подводить, чтобы он не передумал меня любить. И это понимание, как дорога папина любовь, потом часто уберегало меня от многих дурных соблазнов.

Когда мы с Димой появились на пороге нашей квартиры, первый кого я увидел был папа. Я сразу бросился к нему. Он подхватил меня на руки, а я крепко, крепко его обнял, прижался к его щетинистой щеке и заплакал при всех, может быть, впервые после моего раннего детства и начал горячо говорить: «Папочка, родной мой, прости меня. Я подвёл тебя, но не нарочно, просто мне очень хотелось, а я действительно ещё маленький. Больше я никогда, никогда тебя не подведу!». Мне показалось, что и у папы по щеке покатилась слеза. А может это я залил слезами его щёку.