Сиреневый туман Глава 23

                Глава двадцать третья

  Боли в груди давно мучили Паулину Лукьяновну. Денно и нощно молилась она о судьбах своих детей. Вот уже все трое ее сыновей воевали под пулями, и страх терзал ее бедное сердце. Непонятная жизнь Лизы, страстно приветствовавшей бунтарский дух стольного Киева и проявившей себя, вдруг, модной художницей, а после завзятой театралкой, беспокоила не меньше, чем фронтовые опасности сыновей. Младшие девочки тоже незаметно становились барышнями.

  Особенно быстро взрослела Юля, и дурные наклонности пышным цветом расцветали в неокрепшей душе подростка, подверженного нараставшему, как снежный ком, агрессивному настроению молодежи, стремящейся к переменам, как мотыльки к свету. Но хуже всего то, что самая младшая, мечтательная и чистая душой Леночка, все больше оказывалась под влиянием сестры, с которой была неразлучна.

  Одна лишь Маня наследовала ровный характер матери и овладевала выбранной профессией с завидной настойчивостью. Казалось, что кроме костей и мышц, ее не интересовало ничего больше. Истинный медик! Она видела только страдающего человека, а кто он и откуда – ей было все равно.

  Паулина Лукьяновна обнимала дочь, переживавшую первую в своей жизни утрату, и думала о том, что скоро судьба разлучит их: фельдшеров не хватало, молодых специалистов рассылали по самым отдаленным уездам. Ладно, пусть, но только бы не на фронт!

  Гибель Пети мучительно пронзила ее материнское сердце, но в душе она осуждала самоубийц.
  “Пусть поплачет, – обнимая дочь, думала Паулина Лукьяновна, – слезы облегчат боль…”
   
  Владимир Матвеевич употребил свое влияние, поднял все связи, но за разрешением похоронить юношу по православному обряду нужно было обращаться к киевскому митрополиту. Все это усугубляло горе Батуринских еще больше.
  Наконец Маня немного успокоилась и заговорила, все еще всхлипывая:

  – Это я убила его! – прошептала она, утирая распухшее от слез лицо полотенцем.
  Паулина Лукьяновна грустно взглянула на дочь. В таком состоянии что угодно могло прийти в голову.
  – Он сказал, что любит меня. Просил стать его женой, бросить учебу, уехать в имение, – отрывисто объясняла Маня, –
  я отказала, я предала своего друга, мама! Он же почти ослеп и не мог больше оставаться один!

  – Вот оно что… Значит, тебя мучит совесть? Бедная моя девочка!
  – Я гадкая, мерзкая эгоистка! Мне нельзя жить на свете!
  – Ну-ка взгляни мне в глаза, Маня! – мать чуть отстранилась и выпрямилась, лицо ее было бледно. –
  У каждого из нас свой крест, доченька. И каждый обязан нести его до конца. До того конца, который определил нам Господь. Петя был слишком слабым и хотел ценой твоей жизни помочь своей беде, – твердо сказала она. – Господь посылает нам испытания по силам нашим. Твой друг совершил тяжкий грех – сам лишил себя жизни. Не пощадил ни своей робкой души, ни родителей, ни близких, – Паулина Лукьяновна на мгновение умолкла, а потом тихо добавила: – Господь милостив, надо молиться о спасении его грешной души. Ты ни в чем не виновата.
   
  – Но мама! Он ведь говорил, что жить без меня не может.
  – Что ж поделать… А если б ты согласилась и оставила медицину, кто знает, сколько жизней не смогла бы тогда спасти ты? Конечно, если любовь взаимна, тогда оправданы все жертвы…

  – Нет, я не любила его, мама! Клянусь, что не давала никакого повода.
  – Тогда не страдай так безмерно и не терзай себя напрасными укорами. Ты ведь должна знать как медик, что человек, задумавший самоубийство всерьез, осуществит его рано или поздно, используя любой повод. И даже выйдя за него замуж, ты не смогла бы помешать этому.

  – Ах, мамочка, – воскликнула Маня, – все верно, но почему же все-таки так больно? Зачем Петя это сделал?!

  Она вспомнила, как мысли о самоубийстве недавно посещали ее саму, и ужаснулась собственному греху. Жуткая бездна насильственной над собой смерти вдруг открылась во всей беспощадности. Маня со слезами прижалась к матери, и вместе они еще долго сидели обнявшись, защищая друг друга от ужасов окружавшего их жестокого мира. 


  Слезы не высыхали всю ночь, и только к утру Маня ненадолго уснула. Потом прибежали ее сокурсники, и все поехали в садоводство, заказали венок из фиалок с зелеными ветками можжевельника, большой и душистый…
  Пришли снова в дом покойника. Тут уж Маня не выдержала и, взглянув на Петю, который лежал, как живой, и чуточку улыбался, разрыдалась снова. “Ну зачем, зачем он так сделал?” – думала Маня все время.

  Хоронили все же со священником. Получить разрешение на обряд погребения стоило отцу покойника многих хлопот, потому что самоубийц не хоронят даже на кладбищах, а лишь за оградой. В конце концов за немалые деньги в морге написали заключение, что Петя неосторожно обращался с оружием и выстрелил в себя случайно.
   
  Крышку, покрытую венком из фиалок, несли девушки, а гроб с покойным – студенты-юноши попеременно. Шли по главной улице, а потом гроб поставили на катафалк. Следом двигались певчие, процессия со священнослужителем и много народу. За гробом вели стариков – отца и мать. Все время слышался плач, а иногда и крики среди родных…

  После того, как предали уже земле и пропели “Вечную память”, –  выступил Соболевский с речью. Он говорил, что преждевременно ушел из жизни хороший молодой человек и т.д., потом выступали другие… Гроб стали опускать в могилу… Студенты, бросили понемногу земли, и Маня тоже. Но перед глазами ее все почернело… Когда сознание вернулось, то кругом стояли студенты, вдали родители Пети и родственники, а над могилой работали копальщики, и уже образовался холм. Сложили венки, посередине оказался венок из фиалок, и все горько, навзрыд плакали…

*******************
Продолжение следует