Чукотка

Терпкие пейзажи Камчатки знакомы многим. Но мало кто слышал о красоте Чукотского автономного округа, пригоршней сопок раскинувшегося на зыбкой вечной мерзлоте, тихой и непоколебимой как предрассветное солнце, которое выглядит совсем иначе чем то, к чему мы привыкли. В наших больших городах нет дыхания севера, всесильной смыслообразующей вечности, нависшей над тундровыми просторами, где стелются карликовые берёзки и розовеет морошка, на вкус сладкая, как тёплые воспоминания счастливого детства. Нет в мегаполисах и тихих озёр, нет рек, куда срываются на нерест сотни рыб семейства лососёвых. Есть в Чукотке незримое волшебство, его можно уловить взглядом, руками, почувствовать на языке. Даже вкус воздуха. Там — настоящего и свежего. У нас таким, на самом деле, давно не дышат. Затхлый, грязный и пыльный воздух вдыхал Михаил в своей квартире в развивающейся постсоветской столице, когда перелистывал старые альбомы. Пожелтевшие, но чёрно-белые фотографии. Изменившиеся от времени, хотя не должны. С тысяча девятьсот семьдесят четвёртого по тысяча девятьсот восемьдесят первый год Михаил жил и работал среди тундровых долин Чукотки, тогда — частицы Магаданской области. Его дело было нелёгким — строили дороги, ставили коммуникации, искали месторождения, развивали район. Он, как и его коллеги — геологи, приехал для разработки месторождений, но «сверху» настоятельно рекомендовали консультировать строителей дорог по их вопросам, пришлось заниматься исследованием грунтов. Вечная мерзлота накладывает свои сложности и дарит свои преимущества. Кто не жаловался на российскую дорогу? А Михаил однажды скользил по ней в перевернувшейся машине, надеясь, что движение прекратится раньше, чем он во что-нибудь влетит. И пусть тогда было страшно, но в комнате, с альбомом в руках, он вспоминал всё с улыбкой. «Много снега насыпало с тех пор — «утекло воды» было бы не справедливо по отношению к Чукотке», — геолог улыбнулся сам себе придуманному каламбуру, отложил альбом, пошёл на кухню заварить чай. Газовая плитка, стрекот электрической зажигалки, большой, но только наполовину заполненный чайник хрустко начал нагревать воду. Плохо помытая кружка из сушилки поставлена на белый стол с тонкими полосками, похожими на царапины, тот самый старый раскладной советский стол. В девяносто третьем, живя на пятнадцать тысяч в месяц (которые всё равно задерживают) в Москве, в забытой здравым смыслом лаборатории и подрабатывая сторожем в соседнем магазине, много ли заработаешь? И нужно ли?.. Когда будущее впервые настолько непредсказуемо. Надев очки, Михаил внимательно читал новости в газете. Переменчивый мир окончательно избавлялся от наследия старой науки, не оставив и самого малого. Лёгкое чувство потерянности посетило его, когда взгляд зацепился за заголовок «Закрытие НИИ N». Почему-то их не предупредили, сетовал он. Почему-то не сказали, что можно не ждать новых ребят, финансирования экспедиций. Это безответственное ликвидирование колыбели геологов было особенно смешно — в стране, подсаживающейся на «нефтяную иглу» такой поступок абсурден. Отложив газету, Михаил задумчиво посмотрел вперёд. В сущности, он смотрел в пустоту, тщательно пробуя уловить хоть какие-то мысли, но ни огорчения, ни негодования, ничего внятно не ощущалось. Возможно, его тревожило глубинное разочарование, но кому это интересно? Ведь дома никого больше нет, с кем можно было бы поделиться, а чайник на плите стоит только для него одного. Пустота отступила и на её месте вновь возникла маленькая кухня со старым календарём. На нём был изображён пейзаж каких-то гор, а в левом верхнем углу булавкой приколота фотокарточка с их чукотской командой: четыре геолога и три инженера. Кто-то в Америке, кто-то женился и умер, кого-то похоронили друзья. Михаил привстал, чтобы взять фото, но на полпути опустил руку — засвистел чайник, пора было заливать заварку. Чёрный хлеб, кабачковая икра, скромная закуска к чаю. После трапезы — помыть кружку и нож, пойти в кабинет, сделать телефонный звонок. Так рассуждал Михаил, когда попивал выжимку из коробочки с нарисованным синим слоном, совсем не похожую на чай «со слоном», что продавали раньше.
Чуть позже, телефон жужжанием забередил тишину комнатки, используемой под кабинет. Долгие гудки на том конце наконец-то прервались знакомым женским голосом.

— Лаборатория. Здравствуйте. Вам кого?

— Это я, Вера Леонидовна. Новости узнал нехорошие. Дай, думаю, позвоню. Уточню. Узнаю…

— И не говорите, Михаил Павлович. Всё. Беспредел, — на том конце остановились и чуть шмыгнули носом, и Михаил понял, что Вера Леонидовна прикладывает к глазам платочек. — Всё, беспредел. Всё опечатали, Михаил Павлович, всё закрыли. Влетели, как бешеные. В куртках, без удостоверений, но как будто от власти. Ничего не успела сказать. Стра-а-ху натерпелася-а, — на том конце явно рыдали.

— А коллекция?

— А как она будет, Михаил Павлови-и-ич? Как она ещё будет? Ключ у вас, убьют, голубчика, убью-у-у-у-т, — наверняка не отнимая платочка от глаз, залилась Вера Леонидовна. — Адрес ваш спрашивали. А я-то чего-о-о-о?… Перепугалася я, Михаил Павлович.

— Будет вам, Вера Леонидовна. Образуется всё. Не переживайте. Накапайте себе валерианочки и идите домой. Чего вам там сидеть в субботу. Тем более — сейчас, — на последнем слове интонация Михаила непроизвольно поменялась.

Разговор закончился быстро. В дверь позвонили, Михаил вздрогнул.

— Хозя-а-а-а-ин! — послышалось из-за двери, а в глазок можно было увидеть цыганку с детьми: видимо, ходила за подаянием, Михаил не открыл, цыганка ушла.

Всю воскресную сторожевую смену Михаил провёл в тяжёлых думах, он не хотел разбираться, кому помешал институт, зачем его закрывают и кто в этом замешан. Его волновала коллекция уникальных образцов горных пород и минералов, собранная за годы существования института со всех уголков страны.

В понедельник все сотрудники НИИ пришли в положенные восемь утра, но к закрытым дверям института. У ворот стоял немного растерянно и раздавал необходимые личные документы работников директор НИИ, признанный академик, геолог, прошедший не одну экспедицию. На вопросы о результатах исследований, о вещах, осторожно и испуганно он говорил: «Нет, нет, нет».

— А коллекция? – прозвучал риторический вопрос от Михаила.

Директор посмотрел на небо. Предательски, несправедливо солнечное в такой день. Михаил ждал ответа. По улице мимо ворот ходили люди, по дороге неслись машины. В воздухе повисло разрушение, которое каждый ощущал неизвестностью будущего, страхом, понимаем, что придётся менять привычную жизнь.

— Коллекция там. Но, я тебе, Миш, как друг и коллега, но всё же больше как друг, скажу вот, что. Их, там, — директор указал на здание когда-то родного НИИ, — не интересует, что тут осталось. Всё снесут или перестроят, земля продана. Коллекция, — Михаил заметил перекошенность опостылевшего вмиг лица, директор щурился и нервно клонил голову влево, — коллекция, ей-Богу, жизнь дороже.

— Дороже?

— Да-а. И не смотри так, Миш. Другое время настало. Я ни минуты не понимаю, почему так скоро, думаешь мне не обидно? Все материалы же остались. Хорошо, если копии кто дома делал. А так. Выбросят. Я думаю, выбросят. Кристина Ивановна будет дежурить у здания аккуратненько, чтоб эти не заметили, нам кажется, выбрасывать станут на ближайшую свалку, когда сделают, она подберёт самое важное и мне сообщит. С рабочими поговорю, заплатим, где надо. Добудем, что удастся.

Внезапно к геологам направилась группа людей в штатском, вышедшая из остановившегося автомобиля. Без единого слова новые хозяева обозначили, что старых больше тут видеть не намерены. Геологи вздохнули и побрели прочь, не возражая. Позже Михаил определил для себя это ступором, никак иначе оправдать такой скорый уход с территории здания он перед собой не мог. «Заплатим, где надо… Соберём», — эхом маячило в мыслях, как на заезженной кассетной плёнке. Заведующая нефтегазовой лабораторией была права, бумаги просто выкидывали. Свалили всё, что смогли выгрести из здания, на соседние свалки. Что-то удалось спасти. Камни сбросили в карьер, вырытый неподалёку под котлован дома. Спустя месяц знакомые мальчишки принесли Михаилу несколько «красивых камушков», узнать, что это такое. Михаил иногда давал лекции в районном географическом кружке при местной школе.

— А вы где это нашли? – когда он спрашивал, борода (Михаил давно не брился) смешно зашевелилась, один из школьников засмеялся, геолог в ответ нахмурился, тщательно рассматривая образцы в руках мальчишек.

— Колька принёс, сказал, ходил на стройку какую-то, а там всякие были навалены. Мы пошли тоже потом, смотрим, а там уж всё завалено, но вот эти виднеются. Это что?

Михаил тяжело выдохнул, встал с табуретки, ушёл за лупой. Старая белая табуретка задорно отражала лакированной краской свет, мальчишки разрывались от любопытства, что же за находка у них. И ни один не заметил нарастающей тревоги на лице геолога.

— Ну-ка дай, — под лупой Михаил осмотрел первый образец, вдумчиво, тщательно, мальчишки уже вообразили, не алмаз ли там где-нибудь. — А теперь этот, — Михаил забрал второй камень.

Долго-долго он держал в руках кусочки породы, а потом, не выпуская из руки образец, обернулся к календарю и постучал камнем, как указкой, по фотографии, что была закреплена на календарь.

— Это гранит-порфир… Гранит-порфир*, ребята, — стучал геолог по фотокарточке, в мыслях присутствуя где-то очень далеко от кухни. — ...Хорошая находка, ребята, редкая для Москвы.

— Такая уж редкая? — возмутился один из мальчишек.

— Редкая, редкая. — Михаил перевёл тему: — Как кружок? Собираетесь в экспедицию-то летом?

Мальчишки просидели ещё полчаса, Михаил уговорил оставить один из найденных камушков ему в подарок, школьники удивились, но спорить не стали. А вывезенный с той самой чукотской экспедицией образец обрёл своё место на полке.

Дни потянулись однотипные и печальные. Кое-где упорные геологи ещё находили в мусоре остатки своих работ. Они не поленились объездить свалки, не испугались попадающихся трупов, которых лихое время прибавляло с достатком. Михаил в «экспедиции» не ездил, уже оставив себе на память самую важную гранитную плиту. Ходил на работу теперь только сторожем магазина, иногда помогал соблюдать спокойствие подсобных помещений, следя за тем, чтобы никто не входил, когда к хозяину приезжали «серьёзные люди на Геленвагенах».

— Михаил Павлович, а что вы работаете, работаете, а в отпуск ещё не ходили?

— А вы? — ответил Михаил продавцу магазина, оба сидели в каморке для отдыха в перерыв на обед.

— У меня Асенька родила, надо помогать, они же, молодые, знаете какие. Головы горячие, время страшное. Вот мечется Вадим её, пытается заработать, а что, работа сейчас есть? Была бы, мы с вами бы тут не сидели.

— Не могу не согласиться, Никодим Аристофанович. Но разве ваша специализация не востребована в нынешнее время? — в вопросе слышалась лёгкая усмешка.

— Может быть, и требуются хирурги, знаете ли. Но что-то связываться не решаюсь. Как вам духу хватает сторожить, пока эти бандиты присутствуют?

— Медведя не дразни, не нападёт. Это так в тайге происходит. Ходи по тропам своим, а по медвежьим не продвигайся. Так и здесь — делаешь своё дело и ни во что не вникаешь, спится крепче.

— А семья ваша, не боитесь?

— Моя жена занималась альпинизмом. Как увидела «Вертикаль», так понеслось.

— Развелись? — аккуратно спросил продавец.

— Эльбрус.

— Соболезную!

Михаил отмахнулся:

— Давно было. Я и сам люблю по горам, только на Эльбрус не стану подниматься. Её оттуда нельзя вывести, как и многих. Не хочу тревожить её покой.

Продавца передёрнуло, чай немного выплеснулся на пол — дрогнула рука.

— Ужасы какие вы рассказываете!

— Правда альпинизма: есть места, из которых нельзя забрать людей. Горы умнее нас. Они знают, как лучше. Лена не хотела стареть, очень боялась. А теперь она навсегда молодая. Я утешаюсь этим. А детей у нас не получилось. Поэтому не страшно, Никодим Аристофанович, совсем нет.

— Зачем же вы живёте? — спросил вдруг продавец, сразу же смутился бестактности своего вопроса, но было поздно — слово сказано.

Михаил не стал задумываться, вопрос давно был обдуман, а ответ прост:

— Жду.

Развивать тему никто не стал. Обеденный перерыв подошёл к концу.

Зарплаты Михаилу хватало и хватило бы на многое, но неудачно подкрался девяносто восьмой год*. Неудачно для всех, кто собирал накопления. Михаил относился к ним философски — пока не зная, зачем они. Когда страна ударилась в панику, Михаил купил себе папирос на обесценившиеся деньги и годовой запас гречки — хватило. Больше всего его расстраивало другое: ребята из географического кружка в той самой школе, никто, ни один, не пошли в географию, геологию или, хотя бы, нефтедобычу. Все пошли на юристов, кому было совсем скучно — в экономику и финансы. Вскоре сотрудничать со школьным кружком Михаил перестал. Многолетнее пребывание в должности сторожа наложило удивительный отпечаток, в характере общительного и активного человека появилась недружелюбность, замкнутость, нетерпимость. Впервые за всё время с роспуска НИИ Михаил взял отпуск. Модная Турция не привлекала, и он съездил на Чёрное море, отдыхал, но больше — с привкусом недостаточности, тоски. Непрерывно ощущалось нахождение не на своём месте, загнанность в угол. Подобная неразрешимая задача могла утащить любого в близость со стаканом, но только не Михаила. Что запой не выход, он знал ещё с похорон последнего участника экспедиции в Эгвекинот, хорошего товарища, отнятого у этого мира водкой. Бесцельно бродя по курортному городку Чёрного моря, Михаил поймал себя на мысли, что совсем не хочет рассматривать горы, искать ответы на загадки земли. Как будто это что-то болезненное, куда более болезненное, чем замёрзшая на Эльбрусе Лена.

По возвращению домой, Михаил раздал в библиотеки всю свою годами собранную профессиональную литературу. Объявлением в газету — проданы все экспонаты, какие вывозил из экспедиций. Только маленький образец гранит-порфира остался лежать на прежнем месте. Но квартира угнетала. Найдя на рынке несколько хороших книг по ремонту, Михаил задался целью изменить квартиру — закрыть свою память. Процесс увлёк, окончив с переделкой своей квартиры, шутки ради, Михаил дал объявление в газету: «Мастер по ремонту». Почему-то поверили, позвонили. Новый творческий виток жизни придал сил, посыпались заказы, а руки удивительно хорошо справлялись с исполнением. Постепенно отпала потребность в работе сторожем, и что-то изменилось, словно оторвался давно засохший лист от кроны огромного зелёного дерева полного жизни и величия. Появились помощники, собралась бригада. И только фотокарточка в углу старого календаря, почившего в кладовке, напоминала о былой мечте.

— Михаил Павлович, нам пора делать сайт. Мир вперёд идёт, понимаете? Одними вашими старыми знакомствами из девяностых тут не выстоишь, — сказал как-то за работой ему ближайший помощник, энергичный парень, приехавший покорять Москву, но не сумевший пробиться в университеты и от того после армии ушедший в физический труд.

— Какой ещё сайт?

— Ууууу, не, вы знаете, я может глупее вас, но явно современней, — засмеялся парень. — Только не обижайтесь.

— Ты лучше научи. Я тебя учу, ты давай тоже, — серьёзно ответил Михаил Павлович.

— В Интернете. Короче, покажу. Я там всё узнаю. Вот даже думаю, зачем мне эти университеты, в армии я уже был, в Интернете — всё есть, сколько хочешь. И полная свобода, понимаете? За этим — будущее! Нужно выходить в Интернет. Я покажу. Нужен компьютер. Есть у вас дома?

— Есть, как иначе бухгалтерию вести? Маленькая фирма, но фирма же! Не доверяю сторонним бухгалтерам, сам разобрался.

— Тогда пишите адрес, всё узнаю, и проведём вам интернет. А сайт я сам сделаю, мне нравится, увлекаюсь. Сейчас всё доступно там; и то, как его делать, тоже. Каламбур, забавно, правда?

— Ты лучше шлифуй, а не болтай. Чем меньше отвлекаешься от дела, тем ровнее лежит шпатлёвка.

Помощник подавил смешок, но замолчал. Через неделю Михаил Павлович осваивал поисковики, найдя Интернет хорошим источником, сетуя, что раньше не прибегал к помощи последних технологий — даже инструмент через Интернет закупать оказалось проще.

Дела шли в гору, Димку он всё-таки заставил пойти учиться — на вечернее в строительный. Чтобы мог работать не только на глаз, но и с умом. Однажды мучаясь с дисциплиной «железобетонные конструкции», Дмитрий попросил помощи, а Михаил Павлович, имеющий привычку собирать профессиональную библиотеку по тематике дела, которым занимается, охотно согласился предоставить имеющиеся материалы, чтобы молодой человек сумел на отлично сдать экзамен. Не имея своих детей, Михаил Павлович обнаружил в себе глубокое отцовское отношение к искателю приключений Диме, так напоминающему ему себя в молодости: активный, любопытный, общительный. В перерыве на отдых Дима зашёл в кладовку — искал, где хранятся чертежи уже сданных объектов, хотел проверить что-то относительно практики к теории. Среди свёрнутых бумаг лежал камушек, больше похожий на отделочный из метрополитена.

— А что это такое? — подошёл Дима в комнату к занятому очередной раз бухгалтерией Михаилу Павловичу, — Да наймите вы уже себе бухгалтера и не мучайтесь, ё-маё, адище какое! — вырвалось у Димы, стоило лишь взглянуть на монитор компьютера.

— Что, что «это»?

— Вот это, — Дима протянул камень, — в кладовке нашёл.

— Гранит-порфир. Ох и откопал же ты!

— А откуда он у вас? До чего ж всё-таки красивые стены, какая работа…

— С них и начал это всё. Так и понеслось.

— Хорошо понеслось, мне нравится. Большой бизнес уже, — посмеялся Дима и ушёл дальше изучать справочники, образец породы оставил на столе.

Михаил Павлович повертел камень в руках. Посмотрел на него, покрутил над светом. Смешанные частички минералов озорно переливались. Геолог ощутил приятно-вяжущее чувство, что-то близкое к ностальгии. Незаметно для себя, он улыбнулся; к сознанию подступила задумчивость, вернувшаяся из закрытых было глубин сердца. Ладонь сама потянулась к компьютерной мыши, программа бухгалтерского учёта была свёрнута, а ярлык веб-браузера дважды нажат.
«http://www.yandex.ru»
«билеты в Эгвекинот»
«Enter».


––––––––––––––––––––––

Гранит-порфиры — один из видов породы, встречающейся в окрестностях Эгвекинота.
1998 год - особенно яркий кризисом год в российской экономике.