Поклонница Фредди Меркьюри

 



Глава 1.
Я родилась в маленьком городке, каких в России тысячи. Хотя сейчас, может, и меньше, потому что они постепенно вымирают. Вымирает и мой городок: работы нет, жилья нет, учиться негде, развлечений для молодежи тоже нет, зато алкоголь в избытке. Старое жилье ветшает, новое никто не строит. Ну, может, и строит - тот, кто очень богат. Но к нам богатые не приезжают, а наоборот. Все, кому удаётся разбогатеть (все знают, какими способами), валят отсюда кто в Москву, а кто и в Грецию, Турцию, Чехию. Но я люблю мой городок: тихий, уютный, с небольшой живописной речушкой, протекающей прямо в городе, со старинными церквями, пусть облупленными и разрушающимися, но действующими. Моё детство и юность прошли в этом городке — как я могу не любить его! Моё детство я с полным правом могу назвать безмятежным: единственная дочь любящих родителей, у меня было всё, что я могла попросить, а запросы у всех в нашем городке были довольно скромные. Главное, что у меня были прекрасные родители, самая милая в мире бабушка, верная подруга, любимая мною школа, в которую я всегда шла с радостью, и дома три кошки и две собаки. Да что ещё надо для счастья?
Как можно забыть вечера, когда мы с ребятами-одноклассниками на берегу нашей речушки сидели, споря о выборе профессии, иногда чуть и до драки не доходило, но всё же не доходило, и потом мы молча сидели, слушая, как тихо плещется вода в реке, как плывут летние белоснежные облака в синем небе, как умиротворяюще шелестит листва на прибрежных кустах. Как мы ходили по мостику через нашу речушку к старинной ротонде, превращенной в магазин для туристов, в которой если что и покупают, то очень редко. Там работала наша соседка, мы с подружкой приходили к ней, когда уже все экскурсии уезжали, она садилась с нами на лавочку, и мы всё так же любовались нашей речкой, крутым противоположным берегом, церковью, колокольный звон от которой разливался по всей округе.
А наш старый деревянный дом! Запах нагретого солнцем дерева, мерный звук ходиков на кухне, застекленная веранда, на которой так часто собиралась вся наша семья, друзья, мои одноклассники! Я только сейчас поняла, какой уютной была моя жизнь, какой защищённой, беззаботной! Как часто в нашем заросшем саду я сидела в гамаке и читала, а моя любимица Муська сидела рядом в высокой траве и лениво провожала взглядом бабочек, шмелей, мошек, пролетавших мимо неё, и на её мордочке явственно можно было увидеть блаженство и успокоение. Она прыгала ко мне и накрывала своим пушистым хвостом-веером мою книгу, а я начинала её гладить, а она пела мне свою нежную песню-урчалку.
Так я жила в своем уютном мирке, с обожающими меня родными, которым я платила ответной любовью и заботой, ни о чем не задумываясь, зная, что моя жизнь будет идти прямо и ровно: закончу школу, поступлю в институт, буду работать в своём городе, заботиться о близких. Конечно, я мечтала и о любви, но мне она представлялась довольно абстрактной: почему-то я воображала себя в Венеции, что я плыву в гондоле на свидание с любимым человеком, и на мне белое платье и золотые туфельки. Особенно отчетливо я представляла туфельки. В своих мечтах я видела, как бегу в этих золотых туфельках по площади Сан-Марко, голуби взлетают, сияет солнце, сверкает голубая лагуна и.. на этом мои фантазии заканчивались, может быть, потому , что из передачи про Венецию, которую я как-то раз увидела по телеку, я больше ничего не запомнила. Представить своего избранника я не могла. Ну никак он не возникал, как я ни старалась напрячь воображение! Правда, я не переживала из-за того, что у меня не было кавалера, в поклонниках у меня недостатка не было, они все учились в нашей школе и казались мне такими примитивными, что на их предложения погулять или сходить в кино (на большее их мозгов не хватало), я всегда отвечала отказом.
Но.. вот всегда бывает такое «но», потому что любая идиллия не может длиться долго, и моя беззаботная, беспечная жизнь тоже не могла не закончиться.
Однажды, когда я сидела у ротонды с моей лучшей подружкой Анькой и мы лениво перекидывались словами, к нам подошла цыганка с грудным ребенком на руках. Цыгане были не редкостью в наших краях, к ним привыкли, знали, конечно, что они попрошайки, но особого страха никто обычно не испытывал. Но в этот день Аня, как только увидела приближающуюся женщину в пышных разноцветных юбках, вскочила и стала тащить меня за руку:
- Пойдем скорей! Уходим! Цыганка!
А я так пригрелась на солнышке, казалось, всё было так спокойно, что мне не захотелось никуда уходить.
Анька убежала, на прощание покрутив пальцем у виска, а я осталась сидеть, как сидела. Цыганка подошла ко мне, стала выпрашивать деньги. Я смогла рассмотреть её повнимательней: молодая, с правильными чертами лица, с золотыми кольцами в ушах, чисто одетая – как будто она сошла со сцены театра «Ромэн». На руках –грудной ребенок, замотанный в какое-то тряпьё. Я сразу подумала, её ли этот ребенок. Сразу вспомнились страшилки, что цыгане воруют детей. Мне стало не по себе. Денег у меня не было, я так ей и сказала. Она стала опять просить:
- Смотри, ребенок, не во что завернуть, заболеет!
- Ну нет у меня денег, что делать!
- Отдай шарф!
У меня на шее был очень красивый шарфик, мама ездила в Прагу и привезла мне в подарок.
Я и сказала ей:
- Не могу, это подарок мамы, я его не отдам!
-Ну дай хоть что-то!
Я уже пожалела, что не убежала вместе с Анькой. Наверно, она гораздо умнее меня. Но ребенка мне было жалко, что поделать!
Я сказала женщине:
- Подожди здесь, я сейчас тебе принесу деньги.
Она ответила:
-Если не принесешь, прокляну!
Я побежала к нашей знакомой, что жила на другой стороне реки. Только бы застать её дома! Слава Богу, на мой резкий звонок она открыла.
- Тетя Лена, одолжи денег, срочно, пожалуйста!
- А что случилось?
- Да ничего не случилось, меня человек ждет, срочно деньги нужны, я отдам!
- Да у меня много-то и нет, - недоумённо произнесла тетя Лена, но пошла в комнату и через минуту вынесла мне тысячу рублей. Это было много, но я схватила деньги и понеслась к ротонде.
Цыганка ещё была там, я протянула ей деньги, злясь на свою глупость, и сказала:
- Деньги не тебе, а ребенку! Купишь ему одеяло нормальное и шапочку!
Она молниеносным движением сунула деньги за кофту, задержала мою руку в своей и сказала:
-Сильная ты, но берегись, зло на тебя сделано, если переборешь его, добьешься всего, чего хочешь, но многое потеряешь, а счастливой станешь, когда глаза раскроешь и научишься.. – она пробормотала что-то и повернулась ко мне спиной.
 Я раскрыла не глаза, а рот после этих её слов, по спине пробежал холодок, да, я испугалась и как бы приросла к месту. Я закричала вслед:
- Научусь? Чему? Чему научусь?
А она как ни в чём не бывало пошла по мосту, откуда я только что примчалась, шла, покачивая бедрами, всем видом своим демонстрируя превосходство над окружающими.
Я опять уселась у ротонды, пытаясь успокоиться и понять смысл сказанного цыганкой. Да не может она ничего знать про моё будущее, чушь какую-то сказала, какое зло, что я потеряю, чему я должна научиться. Нет, бредятина! Она говорит это всем, наобум, и так туманно, что эти слова можно отнести к событиям жизни любого человека. Да, может, правильно Анька сделала, что убежала. Теперь мучайся над этой бессмыслицей. Или какой-то смысл есть в словах цыганки? Я была наслышана про цыганский гипноз, про их хитрость, но мне казалось, что в моем случае что-то другое. Всё же задела она меня своими словами, задела!
Я медленно поплелась домой, обдумывая, как я буду отдавать долг. Потом решила сказать родителям всё, как есть, как я всегда и поступала. Я знала, что меня поддержат в любой ситуации. Родители были очень добрыми, всем старались помогать, и я знала, что слов осуждения я не услышу. Я очень любила их, любила бабушку, мамину маму, гордилась их профессией.
Мои родители ветеринары, этим и объясняется количество кошек и собак в нашем доме. Иногда их бывало и больше. Хорошо, что дом наш, построенный ещё прадедом, большой, двухэтажный, окружённый заросшим садом, мог вместить большое количество животных. Не только кошки и собаки, но и кролики, крысы, хорьки, змеи побывали в ветеринарном центре моих родителей. Некоторых, тех, кому нужен постоянный уход, забирали к нам. Родители любят животных, к ним приходят люди и днем и ночью, и они никогда никому не отказывают в помощи. Я с детства помогала родителям, как говорится, всегда была на подхвате: то подержать животное во время процедуры, то поменять повязку, а позже отец стал доверять мне делать уколы и ставить капельницы. Мои дорогие папа и мама были уверены, что я продолжу их дело, стану ветеринаром. В нашем маленьком городке они были известными людьми, всеми уважаемыми и ценимыми, и отблеск этого чувства падал немного и на меня.
Глава 2.
Прошел месяц после встречи с цыганкой, и я и думать забыла про её слова, долг давно отдала, родители деньги дали и восприняли мой рассказ как должное. И жизнь моя потекла дальше по наезженной колее: учеба, помощь родителям в клинике, дружба, спорт, чтение. К чтению меня пристрастили бабушка и отец, мама в меньшей степени. У неё времени не хватало читать мне, когда я была маленькой, но сама она читать тоже любила, читала за едой, перед сном, вопреки всем советам медиков.
У нас была большая библиотека. Множество поколений нашего рода (кстати, в прошлом дворянского, хотя я считаю, что это не повод для гордости) собирали книги. И бабушка, и родители, и я продолжили этот процесс, в результате повернуться в нашем огромном доме было негде. Ну и что? Меня это волновало мало. Я зачитывалась книгами советских времен, которые мне подсовывала бабушка, с упоением прочитала «Открытую книгу» Каверина, и с ещё большим упоением прочитала трилогию Германа «Дело, которому ты служишь». После этого я заявила, что хочу стать хирургом. Отец только посмеялся: «Хорошим хирургом может быть только мужчина, потому что для этого нужны крепкие нервы, сильные руки, выносливость, физическая и моральная, а самое главное – умение быстро принять решение и реализовать его, несмотря на всё то, что тебе советуют другие врачи. Нужна интуиция, нужно чувствовать больного, его боль так же, как свою, и при этом уметь отстраниться от эмоций: от жалости, сострадания, потому что это только мешает. Ты не сможешь». Отец решил, что его отповедь отпугнёт меня, но я была его дочерью: я стала воспитывать в себе всё то, о чём он сказал. Я тогда училась в восьмом классе. Первое, что я сделала: я записалась в секцию карате. Я решила, что надо уметь наносить удары и принимать их. В том возрасте я особенно не задумывалась над своей внешностью, и мысли, что мне могут сломать нос, повредить глаз или пальцы, не посещали меня. Я думала, что научусь отражать удары без ущерба для внешности. Жаль, моя подружка меня не поддержала: Анька ходила на танцы, и из солидарности с ней я тоже стала ходить. К тому же я знала, что родители, узнав о танцах, смогут примириться и с карате.
Я старалась больше помогать в клинике: частенько я наблюдала, как отец безжалостно, одним легким движением, кастрирует кота или пса, следила за точностью и выверенностью всех его движений. У него ни разу не дрогнула рука, ни одной паузы, ни одного момента нерешительности. Так же сурово и бесстрастно он удалял опухоли животным. Сначала он думал, что я не смогу присутствовать при таких операциях, но он ошибся. Я старалась доказать и ему, и себе, что скоро смогу не только смотреть, как это делается, но и делать это самой. Я ухаживала за животными после операций, ни кровь, ни гной, ни экскременты не вызывали у меня брезгливости. Я накладывала повязки, мазала раны мазью, стараясь довести свои движения до того совершенства, с которым это делал отец.
Однажды принесли кота с жутким абсцессом: его надо было вскрыть, иначе серый пушистый красавец кот мог погибнуть. Отец молниеносным движением сделал разрез, выдавил гной, смазал внутри раны мазью и сказал мне: «Завтра будешь делать сама укол и смазывать рану». Я обомлела. Кажется, я даже побледнела. Даже не знала, что сказать.
Когда мы вынесли кота хозяевам и отец объяснил, что дальше надо делать, я пришла в себя. Наверное, я наконец-то поняла, какое бремя собираюсь на себя взвалить. Я попросила: «Ну можно я завтра ещё посмотрю, а потом уже буду делать?» Отец, усмехнувшись, согласился. Он не верил, что я когда-нибудь смогу это делать, по крайней мере, пока не вырасту.
На другой день после школы я прискакала в лечебницу, чтобы ещё раз понаблюдать за работой отца.
Медсестра мне сказала:
– А Юрия Валентиновича нет. Он на срочном вызове, лошадь в Сосновке столкнулась с машиной, может, придётся усыплять.
Вот уж чего папа не любил, так этого. Он говорил мне: «Медицина – наука темная. Думаешь – всё, конец, не выживет, надо прекратить муки, а вдруг происходит чудо – и животное выздоравливает. Только в крайнем случае, когда нельзя снять боль, надо прекращать мучения, тогда я усыпляю животное. Когда уверен на 100 процентов. Но такой уверенности у меня ещё никогда не было». Папа любит парадоксы, но кто обработает сегодня кота?
Лена сказала:
– Сегодня дежурный врач Москвина. Отец её предупредил, что ты придёшь смотреть, но спроси сначала у хозяев, разрешат ли они.
Когда отец был на приёме, ему можно было ни о чём хозяев не спрашивать – настолько был значителен его авторитет. Я – не он, мне придется общаться с хозяевами.
Хозяин кота, пожилой мужчина с грустным взглядом, вопросительно посмотрел на меня, когда я подошла к нему. С Катей Москвиной я уже поговорила. Отец приготовил шприц с лекарством, два вида мази. Сначала антибиотик, потом обработать рану. Делать надо быстро, кот уже не под наркозом, без обезболивания, смазывание -  это ужасные страдания, но без этого нельзя.
Мы вместе с хозяином вошли в кабинет. Кот, увидев стол, начал истошно орать, как бы понимая, что его будут мучить. Катя объяснила хозяину кота, как его держать, я помогала. Укол она сделала нормально, не так быстро, как папа, но кота мы сумели сдержать. Но когда она смазала палец мазью и полезла коту в рану, он заорал практически как человек, стал вырываться, и она не смогла ничего сделать. Хозяин кота сам чуть не плакал, казалось, у него сейчас начнётся истерика. Я сказала: «Подождите, давайте успокоим котика». Я стала гладить его, говорить какие-то глупые слова тоненьким голосом, сделала так, чтобы кот лежал на боку. Хозяин придерживал его лапки, а голова кота была в пластмассовом колпаке. Пока я говорила с котом, Катька, молодая ещё и не очень опытная, с расстроенным видом снимала перчатки. Я, не сменяя ласкового тона, сказала ей:
– Надень мне на правую руку перчатку из нового комплекта.
 Она с надеждой, что я избавлю её от неприятной процедуры, с готовностью сделала это.
– Намажь указательный палец болтушкой, а средний левомеколем.
Она сделала. Я выдохнула, и, не отпуская левой рукой кота, быстро круговым движением провела по ране сначала одним, а потом другим пальцем. Кот зарычал от боли, но я ухитрилась сделать это так быстро, что он успокоился.
Хозяин осторожно вынес кота. Я вышла следом. Кажется, я собиралась упасть в обморок. Я подумала об отце и взяла себя в руки. Хозяину кота сказала:
– Если хотите, я сама буду делать эту процедуру. Осталось ещё девять раз.
Мужчина, чуть не со слезами, сказал:
– Спасибо, да уж конечно, только к вам буду ходить. Спасибо за Барсика.
– Подождите благодарить. Сначала он должен выздороветь. Не выпускайте его на улицу. Если повязка разболтается, аккуратно, но не туго поправьте её. Если что-то будет не так, звоните. Телефон круглосуточный.
Хозяин, продолжая благодарить, прижав к себе страдальца-кота, ушёл. Я подошла к кулеру, налила полный стаканчик воды и махом выпила. Я ведь ещё только училась в десятом классе.
Кроме гордости за то, что я всё сделала правильно, я почувствовала, что помогать животным не менее достойно, чем помогать людям. Люди – они что? Пытаются заработать деньги, раздражаются из-за ерунды, завидуют друг другу, любят – ради себя самих. А животные просто любят, не испытывают беспричинной вражды и молчат. А страдать молча гораздо тяжелее. Животные не могут пожаловаться, что у них болит, описать свою боль, они могут только молча смотреть на людей и ждать помощи от них. Как же их можно не любить! Не забыть дать на ночь Муське канефрон – у неё к старости начались проблемы с почками.
Когда я пришла домой, бабушка было сунулась с обедом, но, увидев мою задумчивую физиономию, быстро отстала. Я уселась на веранде на диване, и через минуту на мне уже сидела тёплая компания во главе с Рексиком – дворнягой, у которой не было одной лапы. Его сбила машина, и хозяева не захотели лечить его, требовали усыпить. Папа не стал этого делать, вылечил Рекса, и он остался у нас. Все наши питомцы попали к нам в дом извилистыми путями жизни, которая их не жалела. Наш дом вознаградил их за муки, они нашли у нас любовь, заботу, лечение и уход. И сейчас вся эта пушистая братия облепила меня. Хорошо, что я успела переодеться. Шерсть от кошек и собак была везде в нашем доме, несмотря на самоотверженную борьбу с ней нашей бабушки. Но силы были не равны. Одна старая женщина и пять разномастных любящих существ, не понимающих, почему нельзя тереться о черные брюки и сидеть на диване. Я сунула свой нос в тёплую пахучую шерсть кота Васьки. Он был полусиамский пушистый кот, то ли выброшенный, то ли потерявшийся. Очень умный, я думаю, умнее многих людей.
– Ну что, Василий, тяжело будет?
Кот в ответ тихо мяукнул. Он всегда отвечал, когда к нему обращались. Мне казалось, что с возрастом животные наши очеловечивались и ещё чуть-чуть – и они заговорят. Муська тоже ревниво подвинулась ко мне. Я погладила её, и она закрыла свои медовые глазки.
Рексик тоже тявкнул, как будто что-то понял.
– Милые мои, ну как же я от вас уеду?
Эта мысль уже давно мучила меня – ведь надо учиться, учиться долго, и не в нашем городке, где, кроме педколледжа, ничего не было. Надо поступать в мед, надо ещё сдать ЕГЭ. Но я была уверена, что поступлю, что всё сдам, потому что я училась очень хорошо, и не за папины заслуги ставили мне хорошие оценки, а за моё старание.
Но судьба распорядилась иначе. Уехать в Москву мне пришлось гораздо раньше, и одиннадцатый класс я уже заканчивала там.
Глава 3.
В нашей гимназии, лучшей в городе, учился сын одного местного мафиози. Конечно, не столько учился, сколько прогуливал, но родители всё-таки заставляли его ходить. Само собой, у него были репетиторы, после окончания школы его собирались отправить на учёбу в Англию. Это стало хорошим тоном у богачей. Они думают, что их отпрыски наберутся там не только знаний, но и хороших манер, станут джентльменами. По-моему, совершенно глупое суждение. От наследственности не уйдёшь. Но тем не менее… Почему я так много знаю про Пашку – просто он учился в параллельном классе, мы все друг друга знали. Классе в девятом мы даже выступали вместе на каком-то литературном вечере, а потом толпой расходились по домам. Он включил музыку в своем мобильнике, чтобы похвастаться, что он у него есть, а я спросила, есть ли у него «Квин». А он, дурак, сказал:
- Да я такую плесень не слушаю.
Я так разозлилась на него, сдуру начала доказывать, что это была гениальная группа, одноклассники меня подзуживали, зная мой пунктик, а Пашка после этого вечера прозвал меня «поклонницей Фредди Меркьюри». Кстати, английский он знал лучше меня, с репетитором занимался с 5 класса.
А я действительно любила «Квин», некоторые песни слушала почти ежедневно. Почему из всего множества музыкальных групп и певцов я выбрала их, я сама не понимала.
Однажды, когда мы с родителями откуда-то ехали на машине, я включила на телефоне «Квин», а отец спросил меня:
- Странно, ты любишь кумиров нашей с матерью молодости.
Я фыркнула:
- Тоже мне, старики нашлись! Ты так сказал, как будто тебе сто лет.
Мама тоже подключилась:
- Юра, но ведь они же прекрасны! Это искусство, а не подделка!
- Ну неужели нет хороших современных певцов?
- Ну не Нюшу же мне слушать?
- А кто такая Нюша?
- С тобой всё ясно, слушайте Фредди и наслаждайтесь. Такого голоса больше ни у кого нет и не будет, - проворчала я.
- Фанатка! – засмеялась мама.
- Не фанатка, а поклонница, - поправила я её.
Родители замолчали, думая, наверно, о том, что я уже совсем взрослая. По крайней мере, так мне казалось тогда.
И вот получилось так, что после окончания 10 класса поехали мы с мамой на Корфу, в Грецию. Мама всё мечтала отдохнуть в красивом месте, побывать в интересных местах, «окунуться в античность», как она говорила. Я, правда, намекала, что античности больше на Крите или Родосе, но мама сказала, что Корфу самый зеленый остров, там дышится хорошо, там императрица Сисси излечилась от чахотки. Ну.. если императрица.. Мои возражения иссякли, тем более что мне было всё равно, куда ехать. Отец, конечно, остался, он работал без отпуска уже много лет. Он казался сильным и выносливым и не хотел бросать работу. А я была так рада побывать хоть где-нибудь, что мне было всё равно: Корфу, Крым, Кавказ – всё одинаково интересно.
Две недели на Корфу сделали меня загорелой, растолстевшей и ленивой. Хотя мы посетили все возможные экскурсии, жара, от которой можно было спасаться только в море, заставляла спать после обеда или валяться в тени на балконе. Мама все говорила: «Как ты выросла, Верочка, какая ты стала красавица!» Мне было смешно, потому что она всегда так говорила. Но когда мы вернулись в наш захолустный, но от этого ещё более любимый городок, все родные в один голос сказали, что я расцвела, совсем невеста стала. Соседки стали расспрашивать меня, есть ли у меня парень, а я отшучивалась, говорила, что рано ещё.
Было начало июля, моя подружка Анька гостила у родственников, и я опять стала помогать родителям в клинике. Однажды вечером принесли ротвейлера, умирающего от какой-то отравы. Привезли его на крутом внедорожнике, парочка качков вынесла его из машины, а морду собаке придерживал хозяин: весь лощёный, в дорогих шмотках, но видно, что расстроенный. Я уже собиралась домой, но, увидев это, вернулась помочь. Пса положили на стол, а трое мужчин бестолково толкались возле него. Отец, как всегда, строгий и суровый, велел всем выйти. Остался только хозяин. Отец спросил:
- Что случилось?
- Не знаю, видно, отравили, су.. - он покосился на меня и не закончил.
Отец велел позвать медсестру, санитара, сделали анализ, промывание, я помогала, так жалко было пса, он хрипел, задыхался, его рвало, отец сделал всё, что мог, потом поставил капельницу. Он возился долго, видно было, что замучился. Я сама была тоже без сил, потому что мне по ходу дела пришлось мыть полы, убирать, протирать и дезинфицировать стол и инструменты.
Повернувшись к хозяину, бледному, как смерть, отец сказал:
- Всё, больше ничего не могу. Ждите, но прогноз неутешительный. Все внутренние органы отказали. Оставьте его на ночь здесь. Может, выживет. Моя дочь и я тоже останемся, будем следить.
Хозяин тоже остался. Он сидел рядом с собакой, гладя её по голове, я была рядом. Отец пошёл немного поспать, велел разбудить, если что.
Я шепотом спросила:
- А как это произошло, как его отравили?
- Да не знаю я, но если узнаю, убью гада.
- Вы думаете, кто-то нарочно…
- Ну конечно, меня достать не могут, так бьют по самому дорогому.
Мне так странно стало: неужели нет семьи, детей, хотя для меня наши животные тоже были как дети.
Я замолчала, не хотела нарушать тишину, в которой только было слышно тяжёлое дыхание Джоя. Хозяин, не переставая, гладил его по голове.
Потом, обратившись ко мне, сказал:
- Как думаешь, выживет?
- Не знаю. Попробуйте поговорить с ним, как с человеком, скажите, как он вам нужен. Он услышит, даже если не отреагирует, он услышит, обязательно услышит!
- Джой, голубчик, ты нужен мне, как же я без тебя … - слова выползали из него с трудом, как бревна.
- Не могу говорить, – он отвернулся от собаки в сторону.
Я с трудом встала, от долгого сидения всё затекло, налила ему корвалола. Он выпил, поморщившись:
- А коньяка нет?
- Не знаю. Может, я вам мешаю, вы хотите наедине с ним побыть?
- Да, наверно.
- Я тогда пойду к папе в кабинет, если что, я дверь оставлю открытой.
Сначала я вышла на крыльцо. Так приятно было вдохнуть теплый летний воздух, очиститься от запаха больницы и страданий, послушать пение дроздов, которые обосновались в садике по соседству. Я потянулась, почувствовав, как устала. Было тихо, темно, но стояла машина, в которой сидели охранники. Один подошёл ко мне. Было видно, что он переживает за собаку.
- Ну как там пес?
- Пока неизвестно. Ждем. Дышит ещё.
- А ты дочка ветеринара? Вера? Я о тебе много слышал.
- Н-да? И что ты слышал?
- Ну, много хорошего. А я Сергей, охранник.
- У вас такой важный хозяин?
- А ты что, не знаешь, кто это?
- Нет, а кто?
- Исмаилов.
- Знакомая фамилия, кажется, его сын учится в нашей гимназии.
- Да, сынок у него ещё тот.. – он тоже не договорил, но ясно было, что ничего хорошего о сыне своего хозяина он сказать не мог.
- Тебе не холодно? – спросил Сергей. - Ты такая летняя.
Я была в сарафане, который купила перед поездкой в Грецию и часто его надевала. Очень удобный.
- Да, я с утра не успела переодеться. Ладно, - сказала я, - пойду посмотрю, как там дела.
- Ну давай, пока, - сказал Сергей. – Ты ещё выйдешь?
- Наверно. Ну, пока.
Я вошла в кабинет, где спал отец. Он тихо посапывал во сне. Я немного прикрыла дверь и тихо вошла к Исмаилову. Он положил голову рядом со своим псом и тоже спал.
Собака была ещё жива. Дыхание было хриплое, но не такое тяжёлое, как раньше, или мне так показалось. Я подошла с другой стороны стола. Пёс так и лежал на операционном столе, я постелила только ему простыню. Может быть, ему было холодно. Я погладила пёсика по большой лобастой голове, почесала за ушками, провела рукой по спине. Джой зашевелился, открыл глаза и еле-еле повилял хвостом. Я потрясла хозяина за плечо:
- Проснитесь, он очнулся!
Исмаилов ещё не успел ничего понять, как пес облизал его лицо. Хозяин чуть не плакал от радости, стал что-то бормотать, обнимая собаку.
Я сказала ему:
- Аккуратнее, не берите его, я сейчас разбужу отца.
Я пошла к папе, но он уже сам шёл навстречу, видимо, разбуженный нашими громкими голосами.
Молча, ничего не говоря, он стал осматривать собаку, посмотрел глаза, пропальпировал живот.
Потом сказал:
- Вера, дай воды.
Я принесла специальную поилку. Отец дал воду Джою, тот жадно пил. Отец сказал:
- Если не будет рвоты, может, всё будет неплохо.
Мы все сидели, как на иголках, я молилась, чтобы собаку не вырвало. А ещё мне было жалко отца. При ярком, беспощадном свете операционной я вдруг увидела, какое у него серое лицо, мешки под глазами, как он плохо выглядит. Папа сам нуждался в медицинской помощи, а никто этого не замечал!
Джоя не вырвало. Отец облегчённо выдохнул и сказал:
- Можете забирать животное. Я даю вам памятку о кормлении. Надо придерживаться строгой диеты. Надо бы ещё капельницы поделать… Придется вам привозить его. Мне посылать некого, все в отпуске.
Исмаилов спросил:
- А ваша дочь может ставить капельницы?
Отец ответил:
- У неё нет образования, она не имеет права! Я не хочу лишиться лицензии из-за вас!
- Доктор, я вам очень обязан. Как скажете. Будем привозить. Теперь я ваш должник. Если у вас будут какие-то проблемы, в том числе и с лицензией, и вообще, только слово мне скажите, - я для вас всё сделаю.
Отец внимательно посмотрел на него:
- Смотрите лучше за псом. Потом, когда будете водить на прогулку, надевайте колпак, чтобы он  не смог ничего проглотить. А свои проблемы я решаю сам.
- Хорошо, хорошо, спасибо, - Исмаилов полез в карман за бумажником и вытащил из него пачку денег.
Я в этот момент сказала:
- Может, мне позвать ребят, чтобы собаку унесли?
- Да, да, сходи, Верочка, - это были слова Исмаилова.
Я вышла, закрыв дверь, и только слышала гневный голос отца, отчитывающего хозяина собаки. Я знала, что отец никогда не брал денег больше положенного. Хотя… с этого можно было бы и взять. Это не одинокая старушка – пенсионерка, у которой единственная радость в жизни – её котик или собачка и которая готова отдать все деньги, чтобы её любимца вылечили. Правда, с таких отец и вообще не брал денег, только за лекарства. Не знаю, что там дальше было.
На улице уже светало. Я подошла к машине. Охранники сладко спали. Я позавидовала. Я сама дико захотела спать. Практически всю ночь на ногах!
Я постучала в стекло. Сергей увидел меня, открыл дверцу и вышел.
Я сказала:
- Всё хорошо. Можно забирать Джоя. Надеюсь, он выздоровеет.
Сергей растолкал напарника, и они пошли за мной в клинику. Я предположила, что денежные разборки закончились.
Так и оказалось. Отец что-то писал за столом, Исмаилов поглаживал пса, всё было тихо-мирно.
Папа сказал мне:
- Вера, ты сможешь сегодня прийти к клиенту, сделать капельницу? Конечно, когда отдохнёшь.
- Могу, но ты же…
- Вот и хорошо, дочь. Для тебя практика.
Я замолчала. Как Исмаилов убедил отца? Конечно, собаку лучше не таскать с места на место, но ведь я действительно не имею права лечить. Но если хозяин согласен, тогда другое дело. И если даже отец согласился.
Исмаилов пожал отцу руку, расстались они вполне мирно, ребята взяли Джоя, и наконец-то все вышли. Отец сел за стол. Он молчал и был какой-то странный.
- Пап, ты плохо выглядишь. Пошли скорей домой, тебе надо лечь.
- Иди одна. Я должен дождаться Москвину.
- Зачем её ждать, у неё свой ключ, откроет. Пошли, пап. Я без тебя не пойду.
- Ну ладно. Что-то я устал. Твоя правда.
Мы вышли на крыльцо. Было уже совсем светло, солнце уже встало, птицы заливались разными голосами, ни машин, ни грохота – благодать, как сказала бы бабушка. Свежий воздух способен творить чудеса. Я ожила, как будто и не было бессонной ночи, мне хотелось двигаться, сбегать на речку, окунуться в воду… Отец как будто прочитал мои мысли:
- Сначала домой, спать!
И мы пошли домой.
Первое, что мы увидели дома, вернее не «что», а кого, и не дома, а в саду – была мама. Сколько же она так просидела! Увидев нас, она вскочила, плед, которым она была накрыта, упал, но мама даже не заметила этого. Она обняла отца, негромко спросила:
- Ну как, Юра? Жива собака?
- Жива, жива, - отец, увидев мать, тоже ожил, он не хотел показывать ей свою усталость.
- Как Исмаилов, не наезжал на тебя?
- Да откуда ты всё знаешь?
- Слава Богу, родная дочь позвонила, успокоила, тебе ведь вечно некогда, - с упреком в голосе сказала мама.
- Я просто не хотел тебя тревожить, Лидочка, чтобы ты спокойно отдыхала.
- Да уж, тут отдохнёшь!
Пока шла эта перепалка, мама успела подогреть еду, положить в тарелку отцу. Тут же вертелись собаки. Я отказалась от еды, хотя мама настаивала и переживала из-за того, что мне пришлось так напрягаться. Я успокоила её и пошла наверх. На моей кровати спала вся кошачья братия. У наших животных было разделение – собаки тяготели к отцу, коты – ко мне. Впрочем, к отцу все тяготели. Как бы сурово он ни говорил, его доброту чувствовали все: и люди, и животные. Я вздохнула: смогу ли я так отдаваться работе, как папа? Отдавать все силы, время, несмотря на усталость и плохое самочувствие? Потом подумала, что раз он может, то и я смогу, я ведь его дочь. С этой мыслью я и провалилась в сон.
Глава 4.
Меня разбудил отец:
- Вера, вставай. Пора идти к Исмаиловым.
Я потянулась и вскочила с кровати:
-А ты?
- А я в клинику.
- Ты с ума сошёл, не ходи сегодня, там есть кому за тебя поработать!
- Вот когда ты вырастешь, я спокойно уйду на покой. А пока надо идти.
Я была так удивлена его ответом, что не сразу сказала:
- А ты ведь говорил, что из меня не выйдет хирурга…
- Мало ли что я говорил. Дочь, ты вчера была молодцом. И не только вчера, мне рассказали. Я надеюсь, что ты продолжишь моё дело. Люди людьми, а кто о животных позаботится?
Я так растерялась от его слов, что на глаза навернулись слёзы. Похвала отца очень много значила для меня.
Отец вышел, я пошла в душ, постоянно размышляя на его словами, так же машинально собралась, взяла всё необходимое для капельницы. Да, отец ещё просил позвонить Исмаилову перед тем, как я пойду. Мало ли что. Отец всегда просчитывал все варианты. А вдруг собака умерла? Но я верила, что всё хорошо.
Когда я позвонила, трубку взял охранник, Сергей. Он обрадовался моему звонку, сказал, что собака жива, что он очень будет ждать меня. Я положила трубку со странным чувством. Уж не влюбился ли он в меня? Уж больно счастливый голос по телефону был. Вот ещё не хватало! Мне он нравился, но, видимо, я слишком рациональный человек, чтобы верить в любовь с первого взгляда. Вот в неприязнь с первого взгляда я верю. Я насмотрелась на людей, которые приносили своих животных в клинику. Не всегда они мне нравились. Иногда их питомцы нуждались в помощи по их вине, потому что они вымещали свою злобу на них. Отец всегда разговаривал с ними за закрытой дверью, и они выходили после этого слегка обалдевшими. Мне всегда хотелось спросить, что же он им говорил. Я не решалась. А вот сегодня пойду и спрошу. После бессонной ночи в клинике и утреннего (хотя уже два часа!) разговора с папой я стала как-то уверенней. Я поняла, как отец гордится мною. Это многое значило для меня.
Я пошла к Исмаиловым пешком. Да, можно было на автобусе, но долго ждать я не люблю, а идти не так уж далеко, они жили в пригороде, где разбогатевшие нувориши понастроили себе коттеджей. День был чудесный, жаркий, я по-прежнему мечтала искупаться в нашей речушке. Но оделась я на вызов строго: джинсы, белая рубашка с длинными рукавами. С собой белый халат, маска, перчатки – все, как полагается. Дорога, конечно, вся в колдобинах, уж на дорогу денег пожалели, вот жлобы! Но моё прекрасное настроение ничего не могло испортить. Я немного побаивалась идти в незнакомый богатый дом, я ходила только к простым людям, которые с благодарностью встречали меня. Кроме того, я никогда не ходила одна – всегда либо с отцом, либо с мамой. Ну надо же когда-то начинать быть самостоятельной!
И вот нужный адрес: высокий серый забор из камня (ну как же без забора, это святое!), калитка и ворота, всюду видеокамеры. Я нажала на кнопку домофона:
- Добрый день, это Вера, делать капельницу.
Калитка открылась, я вошла в сад. Сразу от калитки шла дорожка, такая же серая, как и забор, по её краям росли цветы, очень красивые, мне понравилось, как всё сделано. Где-то за домом было слышно журчание, наверно, какой-то искусственный каскад. Интересно бы посмотреть!
Мне навстречу вышел Сергей. Он взял у меня из рук сумку и повел к боковой двери. «Для прислуги», - подумала я. Трехэтажный дом вблизи поражал своими размерами, но не красотой. А может, я просто привыкла к деревянным домикам с мезонинами, кружевным наличникам, высоким ступеням, ведущим в сени. Скорее всего.
Меня провели в комнату, наверно, бывший чулан. На кровати лежал Джой. Он лежал на боку, и мне не понравилось его дыхание. Пока я мыла руки, надевала халат и перчатки, вошла мать Пашки, жена Исмаилова. Вот уж она мне не понравилась с первого взгляда! Я не рассматривала её, но не заметить блеск её украшений было невозможно. Наверное, мои чувства отразились на лице. Что ей не понравилось во мне, не знаю. Может, что я красивая девушка? Я так не считала, для меня был важен интеллект, но все так говорили. Она, не ответив на моё приветствие, сказала:
- Что, совсем плохи дела в клинике, если присылают такую соплячку?
Хорошо, что к этому времени я уже надела маску. Я только повернулась и посмотрела ей прямо в глаза. Не такой я человек, чтобы меня можно было безнаказанно оскорблять!
Я ответила:
-Если мой отец, лучший в городе врач-ветеринар, кандидат наук, считает, что я могу справиться с постановкой капельницы, то вы вместо оскорблений в мой адрес сказали бы ему спасибо за то, что вытащил Джоя с того света!
Я смотрела ей прямо в глаза, но ничего не видела. От обиды у меня всё заволокло чёрной пеленой. Я стала глубоко дышать, как учил отец. Помогло, и я увидела, как она покраснела от злости, не от стыда, конечно.
А потом я спокойно сказала:
- Позовите хозяина! – и в своём собственном голосе, к удивлению, услышала повелительную интонацию отца.
Мадам вышла из комнаты, хлопнув дверью. Вошёл Сергей. Было ясно, что он всё слышал. Он улыбался.
- Молодец, поставила на место барыньку. А хозяина нет, в доме ещё Пашка, но он собак не любит, и вообще никого, кроме мамочки своей, которая его избаловала, не признаёт. Так что помогать буду я.
Ну что ж, к лучшему.
Я более внимательно осмотрела Джоя. Явно, что утром он был в лучшем состоянии. Надо бы отцу его посмотреть.
- Ему давали воду?
-Да, он нормально пил.
- Кто давал?
- Один раз я, потом Светлана Борисовна.
- Не нравится мне всё это, - опять голосом отца сказала я. – Ухаживай за ним только ты, не подпускай других, кроме хозяина, разумеется.
- А что такое? – В его голосе было беспокойство.
- Ещё не знаю. Так, вот это подвесь на штатив, на самый высокий крючок.
Я вставила катетер, включила поворотник, и лекарство стало медленно поступать в организм бедного пса. Процедура продолжалась около часа, за это время мы с Сергеем поговорили о том о сём, но больше о собаке. Что-то она меня беспокоила. В конце я вынула шприц, положила на ранку спиртовой компрессик. Мне захотелось погладить Джоя. Я стала медленно проводить рукой между ушами и почувствовала, как собака напряглась. У неё здесь болит! Но откуда могла быть травма на голове? Если только…
Я решила, что обязательно должна сообщить об этом отцу. Мне не хотелось звонить ему из этого гадюшника. Я собрала свои вещи, опять наказала Сергею присматривать за собакой. Он порывался проводить меня, но вошла мадам и, не сказав ни слова, распахнула передо мной дверь. Я выразительно посмотрела на Сергея, чтобы тот остался.
Я облегченно вздохнула только тогда, когда отошла на порядочное расстояние от дома. Теперь можно позвонить. Я никому не говорила, что у меня есть мобильный телефон и, уж конечно, не показывала его. В нашем городке он был редкостью, конечно, у таких, как Исмаиловы, он имелся, но таких было мало. Отец запретил мне даже говорить о нём кому-то. Он велел мне пользоваться им только в экстренных случаях. Вот теперь и был такой.
Я позвонила отцу и рассказала, что самочувствие Джоя хуже. Про травму на голову тоже сказала. Он ответил, что должен сделать всё для спасения собаки, поэтому выедет мне навстречу на машине. Я успокоилась. Отец всё сделает, как надо.
Я шла и наслаждалась летним зноем, пением птиц, беспричинной радостью молодости. Вдруг я услышала, что сзади едет машина. Я свернула на обочину, чтобы дать ей проехать и чтобы она не обдала меня облаком пыли. Но машина неожиданно остановилась рядом со мной. За рулем был Пашка. Нехорошее предчувствие кольнуло меня. Очень нехорошее. Я ещё в школе замечала иногда его расширенные зрачки. Сейчас его глаза были совершенно черные.
- Садись, подвезу медицинского работника!
- Спасибо, я пешком.
- Садись, говорю, я два раза не предлагаю. У меня даже записи «Квин» есть. Хочешь, включу?
И он врубил на полную мощность We Will Rock You.
-Нет, я дома музыку слушаю.
Пашка стал вылезать из машины.
Я стояла, как последняя дура. Я не могла поверить, что он попытается сделать со мной что-нибудь. А он схватил меня за руку и стал толкать к машине, думая, что его сто килограммов помогут меня одолеть. Я вышла из ступора, применила свой коронный приёмчик, в результате которого он остался лежал у машины, а сама бросилась в лес. Я плохо понимала, что делаю, надо было бежать по дороге, но я не сообразила. Как меня учил тренер, лучшее, что можно сделать, если это не поединок на соревнованиях, - это убежать. Ревела музыка, я пробиралась сквозь лес, слышала, как за мной трещат ветки, видно, не сильно я ему врезала, раз он так быстро очухался. Я на бегу схватила палку, не Бог весть что, но можно будет отбиться. Он догонял меня. Надо свернуть к дороге, может, отец подъедет, или хоть кто-нибудь. С наркоманами договориться нельзя. Я понимала, что если он схватит меня, то изнасилует и убьёт. И никто никогда не узнает, что произошло. Я разозлилась, и злость придала мне силы. Не буду убегать от него, придётся защищаться до конца. Но живой не дамся. Пашка догнал меня. Тяжело дыша, весь мокрый от пота, пот стекал даже по подбородку, он хотел приблизиться ко мне, я не хотела его подпускать так близко и ударила палкой. Но, видно, голова дубовая, удар прошёл по касательной, и он повалил меня, стал рвать одежду. Я сопротивлялась, как могла. Он замахнулся на меня рукой с кастетом, но я не дала ему себя ударить. Я ударила его коленом в пах – уж чего-чего, а изнасилования не будет! Он ослаб, я пыталась выползти из-под него, это было тяжело. Мои длинные волосы зацепились за пряжку на его джинсах, я их рванула, рывком, вскочила и с остервенением, которого в себе даже не ожидала, начала лупить ногой по его жирной вонючей спине, по почкам, по голове. Хорошо, что я была не в босоножках, а кроссовках. Я остановилась только тогда, когда услышала, что музыка на дороге смолкла. Я стояла, тяжело дыша, вся разодранная, в ссадинах и крови, которая текла у меня из носа, а Пашка валялся в траве, не подавая признаков жизни. Неужели без сознания? Я не могла заставить себя пощупать его пульс. Вряд ли я его убила. Хотя хорошо было бы. Я побрела к дороге, пробираясь сквозь валежник. Как же я ухитрилась добежать сюда? По дороге у меня начали стучать зубы, и началась истерика. Когда я вышла на дорогу, увидела отцовскую машину и его, стоящего на дороге, я уже не могла сдержать себя. Я бросилась к отцу с воем, с таким же, с каким животные просят помощи и защиты, когда им больно. В этот момент я была таким животным – и мне надо было только обнять отца, уткнуться ему в плечо и завыть.
Моя истерика была недолгой: отец молча усадил меня в машину и сделал успокоительный укол. Потом залил мне нос перекисью. Впрочем, кровь уже шла меньше. Отец осмотрел меня, руки, ноги, ребра – ничего не сломано.
Его самого почти трясло, и я, уже придя в себя, успокоившись сама, видела, что он еле сдерживается. Я рассказала ему всё. Теперь мне было страшно, что я так избила Пашку. Наверняка меня убьют за это. В лучшем случае посадят. Что будет с родителями? В этот момент я вспомнила предсказание цыганки, что меня ждет зло. Вот оно, зло! И что, я должна простить? Никогда!
Отец вышел из машины и позвонил по телефону. Разговор был коротким.
Он вернулся, сел рядом со мной и сказал:
- Сейчас приедет Исмаилов. Я ему всё рассказал. Ничего не бойся. Он нормальный мужик. Всё образуется, дочь. А вот что с этой сволочью делать…
Первый раз я услышала от отца бранное выражение. Он никогда ни о ком не говорил плохо. Я сказала:
- Пап, давай я позвоню охраннику, Сергею, может, он приедет и посмотрит, что с Пашкой?
- Нет, сейчас сам Исмаилов подъедет, он недалеко, пусть сам решает.
И действительно, минут через десять показался черный джип. Резко затормозив, он остановился на дороге. Теперь уже три машины загораживали проезд: Пашкина, отцовская и исмаиловская. Исмаилов с шофёром вышли оба из машины. Я тоже вышла, хотя мне это далось с трудом. Вид у меня был кошмарный, я знала, но не было воды, чтобы смыть кровь, а блузка была вся порвана. Я придерживала рукой её на груди, потому что клок был вырван, а лифчик остался валяться в лесу. Лицо я кое-как вытерла, но запёкшаяся кровь осталась.
Исмаилов подошёл ко мне:
-Он успел…- видимо, он хотел спросить, изнасиловал ли он меня, но не смог договорить. Я помотала головой.
- Нет, я его избила, он в лесу, без сознания.
- Избила его?
- Мне кажется, он не соображал, что делает, я не знаю, мне кажется, – я тоже не могла договорить, но всё же заставила себя сказать, - я думаю, он под наркотой.
- Он там? – Исмаилов кивнул в сторону леса.
-Наверно. Я хотела убежать от него, он догнал, и…я оставила его там, он лежал на земле.
- Можешь показать место?
- Нет!- я так резко прокричала это, и слезы хлынули из глаз ручьем. Успокоительное не очень-то подействовало. У отца была доза для небольшого животного, а для такого животного, как я, этого надолго не хватило. Исмаилов сморщился, у меня опять потекла кровь из носу.
- Прости! – он почти выбросил это слово. Отец, стоявший рядом, молча запихнул меня опять в машину. Он был очень бледным.
- Папа, со мной всё хорошо. Я забыла сказать… У Джоя на голове – может, это из-за удара кастетом?
Исмаилов услышал мои слова, повернулся ко мне и сказал без всякого выражения:
- Я убью этого урода.
Его шофёр, видевший всю сцену, подошёл и тихо сказал ему:
- Александр Ренатович, я его найду и приволоку, не волнуйтесь так.
- Давай!
Исмаилов повернулся к отцу:
- А вы поезжайте домой. Я вам обещаю, что никто ничего не узнает. С этой тварью я сам разберусь. Я позвоню… попозже.
И мы с отцом уехали.