С Днём милиции, мои менты!

 Скорее всего, эту прозу можно отнести к рассказам. Документальным рассказам. Написан рассказ год тому назад. А будто бы и не было этого года.

***


Нет, я не ошиблась. С 2011 года  этот праздник называется День сотрудника органов внутренних дел РФ. Или День полиции. А в те годы, когда я работала в милиции, этот праздник назывался День милиции.
 

Каждый год в этот день я вспоминаю тех, с кем мне довелось работать в милиции. Про свою работу в милиции я написала много небольших рассказов. Подборку рассказов  и назвала «Чёртова дюжина моих лет в милиции. И далее».

Сегодня мне хочется поздравить с праздником авторов-ментов, тех, кто раньше работал в милиции. Я не говорю «бывших ментов». Б ы в ш и х   ментов не бывает.

Но перед тем, как поздравить с праздником, я хочу рассказать о тех, с кем мне довелось работать в то время. В то время, когда, как говорят, и хлеб был вкуснее, и небо голубее, а водка стоила 3 рубля 62 копейки. Придумывают, что время было другое. Сейчас и небо такое же голубое, и хлеб   вкусный. Водка, правда, стоит намного дороже. Но  мы же не о водке говорим.

О людях. Я хочу рассказать о  людях, настоящих ментах. Слово «менты» я воспринимаю позитивно. С той волной недовольства вся и всем, сегодня очень достаётся тем, кто носит форму. Любую. Военную или полицейскую. Сегодня, если ты работаешь в полиции или работал в милиции, ты, в глазах некоторых – негодяй и прочее и прочее.

А я расскажу о  настоящих, ментах. Честных и порядочных. Тех, кто сегодня будет праздновать этот день, и тех, кто уже не сможет это сделать.

Серую форму я проносила тринадцать лет. Собственно, от следователей, кем я проработала в милиции после окончания университета, особо не требовали ношения формы. К тому же я считала и считаю, что женщина не должна носить погоны. Женщина должна быть, прежде всего, женщиной. А форму пусть носят мужчины, сильные и надёжные. Но не всегда получается с ними, сильными и надёжными мужчинами. И сейчас женщин в полиции работает больше, чем работали в годы моей молодости.

Главное, чем мне запомнилась работа в милиции, это люди. Мои коллеги, те, с кем я работала.

Мой друг Борька. Я про него написала несколько историй. Три или четыре. Хотя про Борьку можно написать больше.  Сгусток оптимизма и хорошего настроения. И приколов. Аналитический ум и академическая грамотность. Недавно ему покромсали его сердечко, но он так и остается весёлым и позитивным. Это же Борька!

Когда он уехал из нашего городка, там, где он работал, он постоянно рассказывал про меня. Поди, прикалывался, как всегда.

Однажды он зашивал на себе форменную рубашку и, как он сказал, проглотил иголку. Ему никто не поверил. Думали, прикалывается. Это же Борька! Но у него было такое несчастное лицо, что пришлось поверить. Мы даже позвонили в больницу, спросили, что теперь ему делать. Голос в трубке велел «понаблюдать».
 
И мы наблюдали. Бегали и спрашивали, где у него колет. А кололо у Борьки везде. Создавалось впечатление, что эта иголка бегала по его организму с сумасшедшей скоростью. Потом Борька нашёл иголку. На полу, под ногами. Странно, по покалывание там и сям в его шебутном организме не прекратилось. Наверное, то были фантомные боли.
Борька! С праздником тебя!

Коля П. Водитель от Бога. Гонщики Формулы 1 – мальчики на самокатах по сравнению с ним. Иногда мне казалось, что, если он закроет глаза и сядет за руль задом наперёд, он сможет ехать так же. Быстро и лихо. И правильно.

Виктор. Виктор Николаевич. Мечта всех женщин в форме. И не в форме. И вообще без всего. Что там говорить. Красавец он и Африке… Простите, он и в милиции красавец. Ах, эти серые глаза в щёточках ресниц! Они во всех моих романах и повестях! Хм-м-м… Отвлеклась! Надеюсь, Виктор Николаевич никогда не прочитает эти строки.

Владимир. Живёт в соседнем доме. Про таких придумали анекдот про групповой секс. Помните, где «увильнуть можно»? Ну, про него, может, зря придумали. Занимается спортом,  весной купается в ледяной воде нашей речушки. Увидев меня, пытается заманить к себе домой и накормить жареным в камине мясом. Я не поддаюсь.  Нет, не потому, что у него в доме водится женщина. Просто как-то недосуг. Когда-нибудь уговорит всё-таки.

Да и встречаемся мы редко, хотя и живём почти рядом. Я редко выхожу на улицу. Но на балкон могу выйти, когда он под окном кричит: - Зарррубина, выходи!

Любая встреча с ним начинается с его « А помнишь, когда мы работали в милиции»…
Помню. Конечно, помню.

Александра Степановна. Моя тёзка. Кое-кто нас путал. Её называл Дмитриевна, а меня – Степановна. Пришла с учительских хлебов. Сначала работала в детской комнате милиции, потом перешла в участковые. Грамотная, добросовестная.  Голову даю на отсечение, что она никогда ни одной липовой бумажки не написала.

Саня. «Штирлиц». Конечно же, Штирлиц. Фамилия обязывает. Тихонов. Участковый. Хороший участковый. В отличие от некоторых, которые приближённость к охотничьим и рыболовным угодьям, посещаемым начальством всех мастей, воспринимали, как индульгенцию к работе спустя рукава. Саня «пахал». Днём и ночью. Посёлок отдалённый. Контингент сложный. 24 часа «при исполнении».

Сердцеед. Липовый сердцеед. Если, придерживая меня под локоток в почти тёмном углу, он шептал мне в ухо: - Женюсь! Женюсь! Только обещайся мне, - я восторженно хихикала, потому что только что, на моих глазах, он шептал то же самое другой особе женского пола.

Много лет спустя, в областном центре в холодное время, когда воду затянуло льдом, он бросился в речку спасать тонущего ребёнка. Никто  не бросился, а он нырнул. И вынырнул. С ребёнком. Хотя мог не вынырнуть. Возраст. И сердце. Но он не мог поступить иначе. Он же «Штирлиц»!

Сейчас из дома я выхожу редко.  Подводят глаза. А с бывшими коллегами по работе  встречаемся больше при печальных обстоятельствах. Когда провожаем в последний путь. Проводили много. Ещё не старых. Не дожили они до старости, ещё и не старые были.
 
Сердце. В основном, сердце. Не потянуло, не дотянуло. И не удивительно. Настоящими они были. И работали по – настоящему. На износ.

Виктор Ефимович. По паспорту Давид Ефимович. Вспоминается сериал «Ликвидация». Наш Виктор Ефимович был участковым.  Когда он утром шёл на работу, встречавшиеся ему по пути граждане обего пола шептали ему на ушко нужную информацию. Придя на работу, Виктор Ефимович ещё до рапорта знал, какие происшествия случились за ночь. И самое главное, он знал, кто именно это сделал.

Стас. Станислав Александрович. Зам по опер. О таких надо снимать кино. Профессионал. До сих пор помню, как он говорил мне в трудную минуту: - Ничего, девка, всё хорошо будет, прорвёмся.

И это «девка», в хорошем смысле этого слова, звучало как-то по-отечески. Он, отец двух дочерей, своих девчонок тоже называл «девки». Так когда-то называл меня и моих сестёр мой отец. С теплом и любовью.

Хоронить Станислава Александровича пришло столько народу, что заполнили всю площадь около ДК и прилегающие улицы. И это показатель того, что работал он правильно. Он был правильным ментом.

Николай. Другой Николай. Тоже водитель. Когда я, молодой специалист, приехала в городок на работу, он пригласил меня в кино. А меня до этого никто и никогда не приглашал в кино.  И мы сходили в кино.
 
На следующий день Николая вызвал в свой кабинет мой начальник, орал на него и запретил «пудрить девчонке мозги». Не хватало ещё, чтобы я не высыпалась, а ему, начальнику, нужна была работоспособная следователь. Владимир Анатольевич мог себе позволить так орать. Он был мужем сестры Коли.

Об этом разговоре я узнала через несколько лет. А тогда не понимала, почему Коля перестал приглашать меня в кино, а, увидев, растерянно улыбался и разговаривал непонятным мне официальным языком.

Потом Коля пригласил меня на свою свадьбу. Я, питавшаяся в общепите,  наелась вкусных котлет и салатов и простила Коле его невнимание ко мне.

А потом, много лет спустя, я с другими коллегами провожала Колю в последний путь. Я шла за машиной с его гробом, а вспоминала это кино, и эту свадьбу. А рядом шла жена   другого сослуживца и занудно рассказывала мне что-то о своих мелких проблемах. А мне хотелось хлопнуть её по голове ладонью и сказать: - Замолчи!

А ещё раньше  умер другой Николай. Коля Т. Он работал ответственным дежурным. В моём понимании он был лучшим дежурным.  Быстро принимал правильные решения и на работе думал только о работе. Ну, почти всегда, думал о работе. Светловолосый, высокий, будто  богатырь из сказки, он постоянно поправлял свои роскошные пшеничные усы и смотрел на мир  глазами бабника. Но бабником он не был. Примерный семьянин.
 
Впрочем, это обстоятельство не мешало ему иногда говорить мне обольстительно-чарующим голосом: -Эх, Санечка! Ухватил бы я тебя ззза бочину.


Слова-слова, но «ззза бочину» он меня не хватал. Никогда. Это был ритуал. Наверное, ритуал признания моей женской неотразимости. Неотразимости женщины в форме. Которую я  носила не всегда.

Когда наступило «другое время», Котя Т. не смог приноровиться к новым правилам жизни. И сломался. Подруга-бутылка и сожительница-пьяница свели его в могилу. Похоронили его тихо. И о том, что он умер, я узнала через несколько дней после похорон.

А потом хоронили Люсю. Она тоже не была старой. Я запоминаю её жизнерадостной и весёлой. Она была хорошей женой, хорошей матерью и хорошей, хлебосольной и гостеприимной хозяйкой. Она сильно болела. И, наверное, очень страдала не только физически. Потому что человек, который прожил с ней рядом почти всю жизнь, и, обращаясь к которому, она к имени добавляла только ласковые суффиксы, фактически предал её.

Последний раз я видела Люсю в поликлинике. Держать  руками за перила, она с трудом поднималась по лестнице. Муж и сопровождавшая её медсестра стояли на лестничной площадке и ждали, когда она поднимется. У мужа ни лице было выражение, будто он посторонний.

Я обняла Люсю и, глядя в её не видящие ничего глаза за стёклами тёмных очков, сказала: - Люся, это я, Саша! Выздоравливай Люся! Извини, у меня очередь подходит, я побежала. Выздоравливай. Обязательно выздоравливай.

И я ушла. Я соврала. Никакая моя очередь не подходила. Просто у меня дрожал голос, и я боялась заплакать.  И ещё я не хотела видеть равнодушную морду человека, который её предал.

Люся не выздоровела. Когда её хоронили, я поняла, как нас мало осталось. Ещё совсем не старых.   Ментов старой закалки. Я никого не хочу провожать туда, где нет ни времени, ни пространства.

Сегодня прозвучат тосты. И я предлагаю выпить.
За ментов. За настоящих ментов.
За тех, кто сможет сегодня поддержать мой тост.
За тех, кто уже не сможет. За них мы выпьем ещё и отдельно.

Я пью за  м е н т о в !

***
Я написала эти строки не потому, что мне захотелось что-то написать.  Это единственный способ поздравить с праздником и тех авторов, кто работал раньше в милиции, и тех, кто работает сейчас в полиции. Настоящих ментов!

Читателей, испытывающих приступы желчной озлобленности при чтении этих слов, прошу. Воздержитесь от едких замечаний. Вы обидите нормальных, хороших людей. Хороших ментов. Таких много.

С праздником, менты! Здоровья  вам! И давайте  через год встретимся снова. Без потерь.   
 
***

На фотографии я и мой друг Борька.