Сундуки или страшная сказка

Кажется, время пришло…
Пришло время открыть сундуки и выпустить прошлое на свободу. Сегодняшняя ночь станет ночью открытых сундуков. Я так решила.

В комнате холодно, и меня слегка морозит. Подхожу к окну. Пустой двор. Тусклый фонарь и он… Винс. Винс любит ночь, старый фонарь и Первый концерт Чайковского. Странный тип. Худой, лысый, в потёртом клетчатом пиджаке с заплатками на локтях и разных туфлях: на левой ноге - армейский ботинок без шнурков, на правой - поношенный штиблет жёлтого цвета. Шея обмотана толстым вязаным зелёным шарфом с чёрными кисточками. Винса никто не видит.  А я вижу, и он об этом знает. Вон, опять призывно машет рукой, приглашая на ночную прогулку. Я вздыхаю и качаю головой. Сегодня никаких прогулок под луной со странными типами, которых нет. Не понял: стоит у фонаря с облезлой веткой клёна и улыбается. Ну и пусть стоит… Хотя… Открываю окно и, положив телефон на подоконник, включаю Первый концерт.

Мне чуточку страшно… Наливаю чайник, и пока закипает вода, насыпаю в кружку растворимый кофе. Теперь точно не усну. На запах кофе приходит Тэ. Я её люблю, славная девушка. А Тэ любит кофе и ночь. Она пристраивается рядышком, и я высыпаю на блюдце кофейные зёрна. Тэ перебирает зёрна прозрачными пальчиками и улыбается. Она вся прозрачная и тоненькая. Когда грустит, напоминает туманное облачко, когда улыбается, становится худенькой девушкой с растрёпанными волосами. Улыбается Тэ редко, только когда перебирает кофейные зёрна. Я знаю: когда допью кофе, она исчезнет, поэтому не тороплюсь. Но Тэ не исчезает. Она садится на подоконник и, слушая музыку,  дружелюбно кивает Винсу.

Кофе помог: в голове слегка прояснилось. А теперь нужно поймать волну. Это по-настоящему страшно: отдать свою память для вскрытия Чистильщикам, но другого выхода, открыть сундуки, нет. Я знаю, как это будет, пробовала однажды. Но тогда рядом был Мирт - чёрный кот. Мирт ушёл после той ночи и больше не возвращался…Теперь придётся самой. Я сжимаю кулаки и зажмуриваюсь, стараясь дышать как можно тише. Нужно отключить сознание, заставить себя не думать, но это сложно, это очень сложно, когда в душе просыпается страх. Он подкрадывается осторожно, игриво царапает острым коготком, а потом накрывает тёмным плотным покрывалом, как саваном… В эту минуту нужно дышать и не думать, тогда - не засосёт… Я вытаскиваю из памяти забытые рифмы и повторяю их, как молитву. Колючие рифмы прогоняют страх…

А потом приходят они - Чистильщики. Большие чёрные пауки с красными головами и пустыми глазницами. Мохнатые и мерзкие они выползают из углов  и подбираются всё ближе и ближе. Я чувствую, как кольцо сжимается, пытаюсь найти взглядом Тэ, но подоконник пуст. Одна…

Когда первый паук заползает на грудь, понимаю: пути назад нет. Острыми лапками паук пропарывает кожу в области сердца и замирает. Несколько капель крови, и он станет красным, а его пустые глазницы запылают жёлтым огнём. Второй устраивается на голове и присасывается к затылку. Его я не вижу, но чувствую. Третий замирает на шее. Его мохнатые лапки стискивают моё горло, и я начинаю задыхаться, пока не теряю сознание…

Всё. Меня больше нет. Моя тень покидает тело и замирает под потолком. Я вижу, как Чистильщики вынимают сундуки: первый из головы - сундук памяти, второй из сердца - сундук чувств и эмоций, третий из горла - сундук спящих рифм. Рифмы жалко, и я плачу… Но таково условие сделки: или открываешь все сундуки, или всё остается по-старому. По-старому я больше не могу…

Чистильщики работают слаженно и чётко. Сундук памяти паук достаёт быстро. Восемь лапок вскрывают череп,  и я вижу плотный комок, похожий на серую плесень. С сундуком чувств приходится повозиться: паук становится ярко красным и начинает дымиться прежде, чем вырывает сундук из сердца. Он сгустком крови шлёпается на пол и растекается по линолеуму красной лужицей. Когда третий паук пропарывает шею, из разорванного горла вырывается лёгкое облачко фиолетового цвета и зависает над неподвижным телом.

Чистильщики заканчивают свою работу и отползают в сторону. Красные пауки сыто жмурятся и обсасывают окровавленные лапки, противно чмокая. Я отворачиваюсь, стараясь не смотреть на мерзких тварей. С минуту на минуту должны появиться Чернокнижники. Только они могут вскрыть сундуки. Резкий скрежет нарушает тишину, будто кто-то с наслаждением водит пенопластом по стеклу. Из вентиляционной шахты вырывается зелёное пламя, и я вижу ос коричневого цвета с жёлтыми полосками на брюшках. Осы подлетают к сундукам и присасываются к ним длинными хоботками. Они вытягивают содержимое сундуков, постепенно меняя цвет. Через несколько минут подо мной ползают серая, красная и фиолетовая оса. Я забиваюсь в угол, понимая, что сейчас начнётся самое страшное…

Первой взлетает серая оса. Врезавшись в потолок, она разрывается на мелкие кусочки, и каждый кусочек превращается в чёрно-белую картинку моего прошлого. Вторая оса, разорвавшись, окрашивает картинки различными оттенками. Когда разрывается третья, комната наполняется звуками нерождённых рифм. Рифмы плачут, смеются на разные голоса. Я пытаюсь закрыть уши - бесполезно. Этот гул нельзя заткнуть.  Кухня превратилась в чистилище. Я летаю от картины к картине, впитываю счастливые мгновения прошлого и тону в какофонии звуков.

Когда понимаю, что еще мгновение и сойду с ума, появляются Ликвидаторы - маленькие сморщенные карлики с огромными сачками для ловли бабочек. Один из них манит меня пальцем, другие с усмешками на лицах наблюдают, как моя тень осторожно спускается вниз. Злобные глазки карликов смотрят с презрением и любопытством, так смотрят на подопытных кроликов или лягушек, которых собираются препарировать.

- Милочка, а нельзя ли поживее? Не одна ты у нас на сегодня запланирована, - первый карлик морщится и качает головой.

- Небось, думает, что ее сундуки самые ценные, - смеётся второй.

А третий подпрыгивает и стаскивает меня вниз. После чего я понимаю: церемониться со мной не станут.

- Вот держи плоскогубцы, - карлик вручает мне ржавый инструмент и спрашивает, - от каких воспоминаний хотела избавиться-то знаешь? - Я судорожно киваю, пытаясь справиться с тошнотой. Никогда не думала, что тень может испытывать приступ липкой тошноты, сжимающей внутренности, которых нет. Внутренности лежат на полу, выглядывая из распотрошённого тела. Но на своё тело я стараюсь не смотреть, боясь окончательно свихнуться. - Тогда ищи нужную картинку и сбрасывай вниз. Будем утилизировать. Только быстрее давай, времени у нас мало.

Я сжимаю плоскогубцы и, оторвавшись от пола, пролетаю по галерее памяти. Долгие годы я складывала самые светлые и дорогие воспоминания в сундуки, бережно хранила и лелеяла их, а теперь собираюсь уничтожить собственной рукой.  Я больше не могу Его любить и не любить не могу. Устала жить в клетке иллюзий, бродить по дорогам иной реальности, искать и не находить. Точка, которая стала точкой для Него, для меня превратилась в многоточие и горькое «а вдруг?». Я доставала мгновения счастья, любовалась ими, ласкала, наслаждалась теплотой и… умирала. Моя любовь убивала мое «я». Чтобы выжить, нужно уничтожить воспоминания. Выбор сделан, но почему мне так больно и страшно начать…

- Милочка, и чего замерла? Сказано же - торопимся мы, - сердитый окрик приводит меня в чувство и, увидев первую картинку, я цепляю её плоскогубцами и скидываю вниз. Карлик ловко ловит голограмму сачком и довольно потирает руки.  - Полетели родимые, началась охота.

Я срываю воспоминания одно за другим, стараясь не думать. Срываю и скидываю, а карлики с жутким хохотом бегают внизу и подставляют сачки. Вокруг кружатся и звенят рифмы. Картинки мигают, светятся и гаснут, попадая в сачок. Вскоре всё кончено. Отшвырнув плоскогубцы, я сползаю по стене вниз и сжимаюсь в комок, глядя на переполненные ловушки.

- Можешь, когда захочешь, - довольно бормочет карлик. - Ликвидировать сама будешь? - я качаю головой и отползаю в сторону. - И правильно. Мы быстрее управимся.

Карлики вынимают табакерки и высыпают в сачки светящийся серебристый порошок. Достают тоненькие трубочки, дуют в них, выпуская огненные стрелы. Порошок дымится и вспыхивает, наполняя кухню удушливым дымом. Сухой треск… и через несколько минут от воспоминаний остаётся один пепел.

- Чистая работа, - довольно улыбается один из карликов. - Никаких посторонних примесей. Видать светлые воспоминания были-то… Нам, порой, такие ошмётки попадаются, что и адский огонь чистилища их не берёт. Милочка, да не переживай ты так: не ты - первая, не ты - последняя…

- А с ними, что делать будем? - один из карликов указывает на летающие рифмы.

- Да, ну их! Пусть звенят, - отвечает второй.

- В пятом пункте инструкции ликвидаторов о чём говорится? - ехидно спрашивает третий. - Забыли?! А я напомню: «все содержимое сундуков должно быть утилизировано». Вопросы есть?! Правильно - вопросов нет.

- И как ты их прикажешь ловить? - огрызается первый. - От этой… никакой помощи не дождёшься.

- Порошок еще остался?

- А по-другому никак? Помните, что на прошлых ликвидациях было: у того непризнанного гения с манией величия только пыхнули, а вместо нетленных строк гадюки по всей даче расползлись. Собирали их потом всю ночь. А бабку ту чокнутую и вспоминать не хочется: всю дорогу вопила о гениальности своих произведений и уникальных выводах, а выводы воронами по парку разлетелись…

- Хватит болтать. Ты на неё посмотри… какие змеи, какие вороны… Сыпь, кому сказал.

Один из карликов подкидывает вверх остатки порошка, второй дует в трубочку, когда туман рассеивается, наступает тишина, и я вижу несколько десятков ярких бабочек.

- Красивые, - улыбается карлик, - и что теперь?

- А ничего… Окно пошире открой, пусть себе летят.

- Замёрзнут же, жалко…

- Вот и хорошо, что замёрзнут - нам работы меньше. Пятый пункт инструкции ликвидаторов гласит…

- Да, понял я, понял… - с этими словами карлик распахивает окно, выпуская бабочек в холодную осеннюю ночь.

Когда последняя бабочка скрывается в темноте, карлики забирают уснувших пауков и исчезают.

Я сажусь рядом с распотрошённым телом и жду. Жду Портного, который должен привести тело в порядок.

Портной материализуется из воздуха. В новеньком костюме тройке с белой бабочкой на шее, начищенных ботинках и белых перчатках. Он брезгливо оглядывает комнату, бросает в мою сторону скучающий взгляд и, пригладив волосы, достает из нагрудного кармана игольницу.

- Намусорили бестолочи, чтоб у вас конечности отсохли. Не могли аккуратно вскрыть, потрошители криворукие. Опять ботинки чистить придется, - он обходит кучки пепла и останавливается рядом с телом. - Нда… и с телом переборщили: тут часа два провозишься, пока все дыры залатаешь. Учишь их, учишь. А результат… - Он поправляет перчатки, сдувает с них невидимые пылинки и достаёт иглу.

Работает Портной аккуратно, стежки идут ровно - один к одному. Через полтора часа он делает последний стежок, снимает окровавленные перчатки, прячет их в прозрачный пакетик и, полюбовавшись на свою работу, улыбается.

- Как новенькая… Красивая ты, такую штопать - одно удовольствие. Очнёшься, ещё краше станешь: я тебе и морщинки убрал и подбородочек поправил. Любо дорого посмотреть. Настоящего профессионала видно сразу. Я за свою работу краснеть не привык. Чего молчишь? Принимай тело, - перехватив мой пустой взгляд, машет рукой. - Ладно, ладно… сиди. Всё равно не оценишь. Это бабки старые дотошно следят да за работу в пояс кланяются…

Последним появляется Художник. Длинные волосы собраны в хвост. Поверх рубашки с закатанными рукавами заляпанный красками синий фартук с большими карманами. Он внимательно осматривает тело, проверяя качество работы, и подходит ко мне.

- Готова? - его голос звучит тепло и ласково.

Я киваю головой. Он протягивает руку, помогая встать, и подводит к телу.

- Больно не будет. Все, как в прошлый раз, - Художник заглядывает в квитанцию, которую вытаскивает из кармана фартука, и качает головой. - Второй раз на ликвидацию пошла… В первый  горькие воспоминания убирала, теперь со светлыми распрощалась. И куда торопишься? Вся жизнь впереди, а у тебя одна неиспользованная ликвидация осталась… Память о процессе сохранять будешь? - Я снова киваю. - Опять сохраняешь… Ну, дело твоё. Хозяин - барин. Очнёшься, сразу не вставай, выжди пару часов. А теперь ложись…

Я опускаюсь на неподвижное тело и закрываю глаза. Последнее, что помню - ласковые прикосновения широкой кисти.
Очнулась на полу. Пробую пошевелить руками, ничего не получается. Постепенно в голове проясняется, прислушиваюсь к себе и не обнаруживаю в сердце привычной боли… и радости не обнаруживаю.  Странная пустота в мыслях и чувствах. И душа онемела. А кого винить? Сама виновата: хотела спокойствия, обрела немоту. Лежу на полу, смотрю в потолок, плачу и хочу верить, что третьей ликвидации удастся избежать. Когда становится легче, поднимаюсь, подхожу к окну и вижу Тэ и Винса, танцующих в свете фонаря. Заметив меня, они призывно машут руками. Сна нет ни в одном глазу, я накидываю куртку и выхожу во двор. Тэ загадочно улыбается, наблюдая, как я приближаюсь. Винс расстегивает пиджак, и я вижу… ярких бабочек.

- Тэ поймала, когда они вылетели из окна, а я спрятал, - с улыбкой шепчет Винс, - забирай свои рифмы, подружка, и не грусти. Прорвёмся.

Я распахиваю куртку, и бабочки одна за другой исчезают в глубине моего сердца. Первый раз за вечер я улыбаюсь. Тэ смеётся и хлопает в ладоши, в минуты искренней радости она становится очень симпатичным приведением.

Когда первые солнечные лучи озаряют небо, Винс и Тэ растворяются в воздухе.

Утро. Вернувшись домой, я завариваю горячий чай и достаю чистый лист бумаги…