Большая любовь

   Жил да был Васька. Обычный такой человек, хороший. Особо геройского за ним ничего не числилось, но мелких хороших дел он сделал немало — со всеми здоровался, о житье-бытье справлялся, по хозяйству по мелочи помогал, коли попросишь. А трудно ли хорошим человеком прослыть, если не пьяница, не разбойник и не картёжник? Был вот Иван-дурак на деревне — всё время ворчал, ходил букой, ругался время от времени, но коли изба загорелась — голыми руками ставни срывал, жителей на улицу выносил, ругаясь, что за свечой не уследили. Потом строил новую избу погорельцам, хорошо — если молча. Не то, чтоб Васька молча на пожар пялился — были-то ведь и такие. За ведром бегал, потом воду подавал из колодца. Когда избу строили — где гвоздей пяток даст, где молоток. И то верно — если все понемногу помогут — так и что большое сделают. Но Иван-дурак был-то не таков...

   И вот невзлюбил Иван Ваську, да как невзлюбил! Никто того гнева не понимал.

    — Вот увидите, ещё всех каторжан переплюнет! — ругался Иван.

   Водились и грехи за Васькой. Да за кем их не водится. Хаживал и по девкам, хоть и женат. А когда его совестить начинали, он и отвечал: «Я только жену люблю, и никого на свете, кроме не неё! А девки — это так...» Вот как-то вышла грызня с немцем из-за славян-братьев. А колбасу на деревню возили с фабрики, что немцу принадлежала. И добро б, коли немец не поддерживал своих — так он и деньги на родину переводил. Многие без разговоров ту колбасу брать перестали, а Васька берёт. Я, говорит, славян-братьев люблю, а колбаса-то тут при чём? Хорошая колбаса! Умеют же делать. Потом с немцем мир подписали, многие стали снова ту колбасу покупать. Иван-дурак не берёт: «Мир — миром, а крови не забуду!» Васька только вздохнул с облегчением. Правда, потом он той колбасой отравился крепко, только тогда брать перестал. А Иван-дурак — своё: «Живучий, что крыса! Всех нас переживёт.»

   Но как-то уехал Васька за море. Иногда уезжали с деревни — кто в город, кто в другую деревню. Кого родственники позвали, кто за куском хлеба побольше, кому странствий захотелось. А кто — что греха таить, — чего такого натворил, что и в глаза смотреть стыдно. Уехал Васька, пишет, что здесь жизнь хорошая, не в пример нашей, и всё есть. Но Россию он любит всем сердцем. Иван ругался так, как никогда прежде: «Вот был Фрол, тот немецкие колбасы пуще жизни любил! Так и тот лучше — трижды колбасой травился, пока не умер. А этот Васька — добро б разорился за морем, да и умер под забором, так он ещё и назад припрётся!»

   В общем, жил да был Васька. Обычный такой человек, хороший.