Веретено, часть вторая

   
"Справедливость без силы беспомощна; сила без справедливости деспотична." Блез Паскаль.


   Аркадия вновь перевели в другой каземат. Где он? Что будет дальше? Не знал…
   В самый первый день в его камеру, там, на границе, приходила Дэя и еще какой-то военный без знаков отличия. Он приказал коротко рассказать о себе и о причине отъезда за границу.

   Аркадий рассказал кто он, и почему решил покинуть Родину.

   Мужчина слушал, ставил какие-то пометки в маленьком блокноте карандашом, в конце спросил:

   -Вы знаете Викторию? – и указал карандашом в руке,на сидевшую у него за спиной Дею.

   Аркадий ответил не сразу- выбирал правильные слова, взвешивал- может ли она повлиять на его вызволение, но как, и нужно ли ей это… В голове крутилось сто мыслей сразу. Он много раз за эту встречу поглядывал на нее, пытался понять о чем она думает…  Но она была холодна, как лед, выражение ее лица было каменным, оно не выразило ни единой эмоции.

   -Плохо. – вдруг сказал Коншин, единственное, что показалось ему самым безобидным.

   -Хорошо, - спокойно сказал мужчина, потом встал и они с Деей, теперь Викторией молча пошли к выходу. Стальная дверь отворилась до того, как они к ней подошли, будто, ключник стоял все это время за дверью и ждал.

   Аркадий, не стал задавать никаких вопросов, хотя один вертелся на языке-«Что же хорошего?»- так же молча проводил их взглядом, до тех пор, пока дверь снова не захлопнулась за ними.

   Ночью его перевезли сюда. Вновь серая шуба на стенах. Под потолком за решеткой одинокая тусклая лампочка, черная тяжелая обитая металлическими пластинами дверь с волчком, слева от нее ведро с нечистотами, в центре у стены маленькое подобие столика и две маленьких, прибитых  к полу, лавки по краям. Под окном во всю ширину камеры лежанка в виде сцены на тридцать сантиметров выше бетонного пола, где могли бы уместиться три, а боком и четыре человека. Окно было тоже под потолком с двумя или тремя решетками. Аркадий посмотрел на окно, подумал -«Может хоть дневной свет виден будет. Интересно, что там за окном?!»

   Прошло два дня. За это время Аркадию три раза приносили еду причем, в каком-то хаотичном порядке, явно не в привычное для всех время завтрака, обеда или ужина.

   Он ходил от нар к двери и размышлял о своем непонятном будущем.

   Подходя к нарам, была видна полоска яркого света, бьющая из-за окна, заложенного мешками с песком почти до самого верха. Так он мог ориентироваться во времени. Вероятнее всего светило солнце, свет был очень яркий. - «Там, наверное, сейчас просыпается от зимней спячки природа. Капель, птички, ручьи, первые проталины на снегу. Смогу ли я, вновь это увидеть, почувствовать запах весны? Кто теперь мне об этом может сказать? Никто!» – рассуждал сам с собой Коншин.

   Так он мерил шагами, по три в каждую сторону от нар до двери и обратно, свою неуютную камеру. Сперва было чертовски неудобно делать эти три шага туда и три обратно, даже голова начинала кружится, если делать это быстро, но потом выбрал правильный темп и периодически менял направление поворотов, то по часовой, то против.

   Иногда, когда вспоминал, жутко хотелось есть, но потом задумывался о чем-то другом и аппетит будто пропадал. Было страшно перед неизвестностью.

   Днем закинули через кормушку в двери одеяло и какой-то мешок с соломой: -«И на том спасибо» ,-решил Аркадий. –«Может и не убьют, что мне одеялко с подушкой подкидывать, если я уже будущий труп?! А может и наоборот, это как покурить перед смертью. Не курю, а попрошу, может это, как ритуал, после которого смерть становится проще, что ли».

   Как всегда в неурочный час, было уже скорее всего за полночь, давно спал, принесли еду, вода с плавающими в ней рыбьими головами и глазами, кусок хлеба. Поел, опять подумалось:- «Точно перед казнью!», -но дальше думать не мог, от горячей баланды снова вырубился.
 
   Проснулся от жуткого крика и грохота в коридоре, видимо кого-то избивали и были слышны бухающие удары, как по тюку сена ногой, чьи-то тяжелые вздохи, словно от тяжелой работы и недолгие вскрики человека, который по видимому и был этим мнимым тюком. Все это происходило под самой дверью камеры Коншина.

   Аркадий сел, облокотившись к стене и подобрав ноги, натянул до глаз одеяло и в ужасе прислушивался, что же будет дальше. Вдруг резко клацнули запоры в двери его камеры, дверь с грохотом открылась, звук избиения сразу стих. Вошел тяжело дышащий мужик в гимнастерке без ремня и с красным, словно распаренным в бане лицом.

   -Один? – спросил у Аркадия, шаря глазами по камере. Аркадий молчал, только смотрел на этого красномордого с огромной волосатой бородавкой на правой части подбородка, словно это был кусок грязи или навоза, и ждал, что же будет дальше. А дальше два человека в шинелях с красными бантами в петличках за ноги втащили в камеру мужчину в когда-то дорогой гражданской одежде, затянули его всего, кроме головы, безжизненно свесившейся на нары рядом с Коншиным. Все вышли и с тем же грохотом закрыли дверь.

   Кормушка открылась, в ней показалась бородавка:

   -Если сдохнет, стукни в дверь. Понял? – Аркадий утвердительно кивнул.

   Внутри у бывшего фабриканта похолодело от жуткого ужаса, который разыгрался на его глазах. Человек лежал без движения и, похоже, не дышал. Через несколько секунд звуки в коридоре совсем стихли и установилась гробовая тишина, в которой, как показалось Аркадию, был слышен звук падающих капель. Аркадий встал и в сумраке камеры наклонился к лежащему, точно капли, это густая кровь капала из уха лежащего в лужицу под его головой. Лица видно не было, это было месиво, каким-то чудом уцелел только нос, как будто по нему специально не били. Человек дышал, еле заметно поднималась его грудь, будто он спал крепким сном.

   Аркадий соображал, что делать, и решил, что все-таки нужно хотя бы уложить человека на нары, что бы он лежал нормально.

   Затащил, примостил под его голову подушку, тот не реагировал, все то же спокойное, ровное дыхание, как у спящего. Больше уснуть не смог. Накрыл умирающего одеялом. Походил взад  вперед по камере.

   Через час услышал, как к камере снова подошли. Открылась дверь, начали заходить люди в одном нательном белье и босые, двенадцать человек. Все разного возраста, но не старше пятидесяти лет-молчаливые, многие с разбитыми лицами, кое-кто прихрамывал. В камере стало тесно. Кто-то спокойно отодвинул лежащего к стенке и сел рядом. Остальные расположились вдоль стен. Некоторых бил озноб, но в основном мужчины были спокойными. Аркадий не смел прервать молчание, в этот момент его сковал страх от вида этих молчаливых людей, стало понятно, что все слова для них уже не имеют ни малейшего значения.

   Вдруг, Аркадий увидел, как один самый старший из полураздетых, шарит по карманам избитого человека. Встретившись с ним глазами, тот только и успел спросить:

   -Куревом не богат? – как тут же открылась дверь, и из-за нее послышался окрик:

   -На выход, контра! Живее, живей! – повышая голос, говорил человек с бородавкой, на этот раз он был одет в распахнутую шинель, папаху с алой полоской надвинутую на затылок, и маузером в руке.

   Все вышли, Аркадий стоял посередине камеры, не понимая, что делать ему, идти не хотелось.

   -Ты что зимогор, для тебя, что оркестр нужен! – заорал бородавка, - забирай своего соседа и на выход!(тут же)  сам зашел в камеру, и подойдя к лежавшему, пнул его ногой. Тот не реагировал.

   -Трое сюда! – крикнул бородавка, - контра, я вам! – орал он.

   -Вы! – слышалось из коридора, там подгоняли другие конвоиры. В камеру втиснулись трое бледных полураздетых.(арестантов)

   -За руки за ноги с собой забирайте, - орал бородавка, указывая оружием на лежавшего человека).

   Аркадий взял за руку, понесли, в дверях было узко, сошлись со вторым несущим за руку вплотную, голова билась об их ноги. Второй несший за руку выхватил вторую руку у Аркадия, иначе было не пройти. Вышли в широкий коридор. Аркадий снова взял руку избитого, Бородавка скомандовал:

   -В две шеренги, становись!

   Вдоль стен стояло еще человек семь конвойных с винтовками на изготовку, все они тоже молчали. Не было ни шуток, ни разговоров, только звуки шагов по полу босыми, да обутыми ногами.

   -Направо! Вперед за мной в ногу, арш! – и пошел впереди к двери в конце коридора.

   Перед ним дверь распахнул стоявший за ней совсем молодой паренек в тулупе и валенках, на улице было холодно. Повернули налево, тюрьма была огромной черной махиной на фоне светлеющего ясного неба. Прошли еще метров сто вдоль стены, которая была справа, под ногами трещал тонкий, образовавшийся на разбитой тропе после теплого дня и морозной ночи ледок. Босые(люди) ступали неуклюже, раня ноги о мерзлую землю. Аркадию очень хотелось, что бы их вели насколько можно дольше, тяжесть безвольного человека, руку которого он держал, совершенно не чувствовалась.

   -Стой! Раз, два! – продолжал спектакль бородавка.

   -Нале-во! Теперь внимательно слушаем свою фамилию и отвечаем имя отчество. Понятно? – все молчали, за спиной у Бородавки в ряд встали конвойные.

   «-Конец - пронеслось в голове у Коншина, вот и пожил, с этой мыслью глубоко вдохнул и посмотрел на все более синеющее небо. –«Как же красиво небо на рассвете!»

   -Герник!? – прокричал Бородавка и вылупился на стоявших перед ним тринадцать человек, четверо из которых все так же продолжали держать за конечности четырнадцатого человека без сознания.

   -Альберт Карлович -громко и четко после маленькой паузы отозвался высокий, стройный человек с усиками.

   -Хорошо -проговорил тише Бородавка, -Кондратьев!? – уже громко.

   -Николай Леонидович,– негромко сказал этот невысокий человек. Он дрожал чуть не подпрыгивая, губы его были синие, а глаза красные, он их без конца тер кулаками.

   -Белов!?

   -Иван Александрович - молодой парень отвечал четко, из его рта шел пар.

   -Каза–ринов!? – еле прочитал Бородавка.

   -Иван Константинович, - слабо ответил парень с бородой, будто происходит что- то очень обыденное.

   -ГребЕнщиков или ГребенщИков  что ли, какая теперь шут разница!? – конец фразы Бородавка говорил тихо, себе под нос.

   -Я, Иван Никонорович -как на параде ответил парень, видно из крестьян, дослужившийся до офицера, наверняка сто раз под пулями ходил.

   -Одни Иваны – с грустью в голосе сказал Бородавка. – Чернов!? – снова прокричал фамилию.

   -Миххаил Миххайлович, -проговорил словно пьяный, запинаясь, взрослый, бородатый, весь седой мужик.

   -Мордвинов!?

   -Михаил Иванович.

   -Мяздриков!?

   -Георгий Петрович.

   -Городецкий!? - тишина, - Я говорю, Городецкий кто!?

   -Мертвяк это - сказал кто то из конвойных.

   -А, точно, Семен Трофимович, - сам себе сказал Бородавка и пометил что- то в списке.

   -Теребин!?

   -Я, Теребин Василий Михайлович, - проговорил тихо плача мужчина с бородкой, все в нем выдавало человека гражданского.

   -Троицкий?!

   -Михаил Константинович.

   -Прибрюхов!?

   -Михаил Иванович.

   -Теперь одни Мишки -ухмыльнулся Бородавка.

   -И последний, Боглачев!? – с этими словами  Бородавка начал складывать листок бумаги.

   -Павел Васильевич! – громко ответил грузный мужчина.

   -Всех назвал?

   Аркадий стоял, находясь в ступоре, не зная, что же лучше, что его не называли или наоборот.

   -Меня, меня вроде не назвали -поднял он руку, поняв, в этом его спасение.

   -Выходи! – опять скомандовал Бородавка.

   -Встань там, - указал он чернеющим в руке маузером, который держал в руке даже читая, направо от рядов стоящих полуголых, босых мужчин. Он смотрел пока Аркадий отпустит руку избитого и отойдет, туда, куда он ему показывает. Дождавшись, продолжил громко:

   -Именем революции, как лица контрреволюционные, способные навредить нашему великому делу освобождения земли от произвола империализма, капиталистов и помещиков, по решению Реввоенсовета все вы приговариваетесь к расстрелу. Приговор привести в исполнение немедленно!

   -Расстрельная команда, равняйсь! – бородавка, явно получал удовольствие от процесса. –Смиир-но! Винтовки зааряяжай! Цельсь! – он поднял свой маузер в правой руке, а левую поднял над головой, закрыл левый глаз, выбирал мишень. Приговоренные шептали молитвы и крестились, с ними вместе это делал и Аркадий, сидевший на холодной, покрытой пожухлой в инее травой земле, растопырив ноги, которые его не держали. Слова «пли» слышно не было, вместе с опускаемой рукой послышался и первый выстрел, который произвел сам Бородавка.

   Люди начали падать, как скошенная трава, друг на друга, кто-то вскрикивал, кто-то совершенно молча. Последние  выстрелы сделал все тот же Бородавка, их он сделал в давно уже лежащего без сознания человека, подойдя, прямо в лицо, дважды, от чего нос, который, казалось был не тронут побоями, как показалось со стороны Аркадию,сразу провалился и в еще одного лежащего раненного, громко с хрипом дышащего. Остальные из расстрельной команды не подходили к трупам. Спокойно отстрелялись будто по бумажным мишеням, одели винтовки на плечи закуривали, расходились переговариваясь, и кто-то даже чему-то усмехался
   Аркадий находился немного не в себе, от увиденного. Его мозг соображал очень медленно, все вокруг стало тягучим, и только небо становилось все ярче и ярче от восходящего солнца.

   Его завели обратно в ту же камеру, на нарах лежала окровавленная подушка и скомканное одеяло. Аркадий перевернул подушку кровавой от себя стороной, положил на нее тяжелую голову, сжался в комок, натянул на голову одеяло, подумал еще, - «А покурить им так и не предложили!»,  и забылся кошмарными короткометражными снами.

   Еще неделю Аркадий просидел в одиночестве, изредка слышал шум в коридоре, потом выстрелы, и ждал, что вот-вот откроется дверь и придут за ним, только теперь по- настоящему, чтобы пустить в расход, как уже видимо многих.

   Он зарос чешущейся грязной щетиной, грязью воняло все его тело так, что он сам чувствовал этот смрад. Баланду носили все так же хаотично, чувство голода Аркадия одолевало теперь постоянно, зато отгоняло другие дурные мысли. Появились бельевые вши, где-то слышал о том, что они появляются из-под кожи в антисанитарии и в  моменты душевных переживаний. Иногда перебирал свою одежду, выискивая в швах этих мерзких шестилапых паразитов.

   В один из дней дверь открылась, из коридора пахнуло баландой:

   -Коншин?! – спросил молодой матросик в бушлате с винтовкой наперевес, но без бескозырки.

   -Я -перепугано, но автоматически выпалил Аркадий.

   -Выходи! – повысив голос, сказал матросик.

   -Вещи брать?! – тем же, немного заискивающим голосом спросил Аркадий.

   -Нет. Выходи живее!

   Аркадий стремительно вышел, в коридоре был еще один конвоир, сопровождавший человека в серой арестантской робе раздающего по камерам еду. Сглотнул слюну. Матросик, ткнул в бедро Аркадия прикладом винтовки:

   -Шуруй, к тебе гости.

   У решетчатых дверей матрос командовал Аркадию:

   -Лицом к стене! – открывал, пропускал его, у следующей повторялось тоже самое.

   Дошли до коридора с обыкновенными дверями, у одной из них опять команда:

   -К стене! – сам матросик сунул голову за дверь, - Привел. – там видимо без слов показали жестом ввести. – Заходи! – опять подтолкнул прикладом.

   Коншин вошел в залитую через большое окно светом комнату, был солнечный теплый день. Он не сразу рассмотрел кто этот силуэт сидящий спиной к окну, глаза отвыкли от яркого света. Привыкли, разглядел, Дэя. Она была одна. На столе стоял кувшин и деревянная плошка с порезанным крупными кусками хлебом, салом , репчатым луком и целиковой картошкой в мундире.

   -Здравствуй брат. – сказала она спокойным голосом, серьезно, без улыбки, сосредоточенно. – Поешь – указала узкой ладонью на еду.

   Аркадия уговаривать не пришлось, сел напротив Деи и начал уплетать, стараясь делать это аккуратнее, но это плохо получалось, особенно молоко из кувшина постоянно проливалось по бороде на штаны, а крошки еды валились на стол и пол.

   Уже через пять минут все съел. Допил молоко до последней капли. Отвалился на стул и только сейчас посмотрел внимательно на лицо сестры. Вспомнил, что не сказал ей ни слова, как вошел:

   -Здравствуй! Прости, голод не тетка, слов не было – замолчал.
   Она смотрела на него немного с жалостью. Примерно минуту они смотрели друг на друга, будто разбираясь в себе, какие эмоции вызывают друг у друга.

   Первым оценил свое положение Аркадий, поняв, что Дэя единственный человек, кто сейчас решает его судьбу.

   -Ну-с! Скажи мне сестренка, каковы мои шансы? – говоря это, он вытянул в стороны руки, словно показывая, что заранее смерился с любым ее решением.

   Она смотрела ему в глаза и отчетливо сказала:

   -Один!

   -Какой?!

   -Полностью мне подчиниться, только так я смогу помочь тебе.

   Он ухмыльнулся:

   -Ну да, других шансов у меня, как я понимаю, нет?!

   -Нет, - твердо сказала она, - в противном случае, завтра утром, тебя поставят к стенке с очередной партией приговоренных. 

   -Видел. Это, наверное, был способ показать отсутствие других моих шансов?! – догадался он.

   -Доходчиво?! – все так же спокойно и серьезно спросила она.

   -Более чем. Что я должен делать?

   -В первую очередь отдать в пользу революции все свое добро, которое ты хотел вывезти за границу и даже если ты его вывез, - с этими словами она положила на стол три листа бумаги и карандаш. – Напиши, четко, по пунктам, где и что хранится.

   -Ты видно забыла, оно не только мое, но еще и моей родной сестры, а частично, коль ты объявилась, принадлежит и тебе.

   -Аркадий, не говори ерунду, пиши, на том свете оно все равно тебе не понадобиться, - говоря это, она встала из-за стола и, выходя из комнаты, добавила, - через полчаса вернусь, улажу еще кое-какие вопросы, что бы сегодня же забрать тебя отсюда.

   Она вышла. Аркадий, пару минут посидел, размышляя о том, что отдать за свою жизнь можно, а что можно и утаить. Придумал, как лучше составить требуемую бумагу и стал писать.

   Лаура, Дэя, а нынче Виктория вернулась через час. Аркадий за это время испортил два из трех оставленных ему листов, на третьем мелким почерком написал, где, что и сколько у него хранится.

   -У вас же был дом в Крыму? – глядя на бумагу спросила Виктория.

   -Был, - как бы в задумчивости сказал Аркадий, - да, и сейчас есть, забыл упомянуть, прости–он сделал извиняющееся лицо, - Откуда это известно тебе?

   -Об этом писать не нужно, там и так все знают, а мне Мама рассказывала, о том, что когда я родилась, вы, кроме отца были там. Я вообще знаю о тебе, братик все. Но мы, я думаю, об этом еще успеем поговорить, возможно, даже там, в этом самом Крымском домике. С этими словами она расстегнула карман на гимнастерке и достала оттуда бумагу с печатью и отдала Аркадию. – Отныне ты - товарищ Василий Яковлевич Комолов 27 июля 1885 года рождения, а я- твоя родная сестра ,Виктория Яковлевна Савельева, вдова, моего мужа убили на этапе в Вятке при попытке побега ,в сентябре 1916 года. Он возглавлял партийную ячейку в городе Торопец, уроженцами  которого, мы с тобой являемся. Мы также входили в эту ячейку. Остальное после, перевари эту информацию.

   -Очень интересно – даже улыбнулся Аркадий, его заинтриговала его предстоящая жизнь.

   -На самом деле, все не очень весело, потому что, завтра утром ,настоящий ты, Коншин Аркадий Витальевич, будешь закопан в неизвестной, общей могиле с остальными казненными. Так то – укоризненно сказала она последние слова.

   Они вышли из комнаты, у стены стоял уже другой, не тот, что привел Аркадия матросик.

   -Проводите нас, пожалуйста, к выходу -сказала Виктория, подавая матросику бумагу, из которой видно следовало, что Коншина, теперь уже не Коншина, следует освободить.

   -Будет сделано, - с широкой улыбкой, словно обрадовавшись, проговорил матрос в бескозырке, с красным бантом на бушлате и, торжественно, без команд «лицом к стене!», повел их к главной проходной.
   
   У Аркадия тряслись поджилки от того, что сейчас же должно было произойти, что- то, что не даст ему выйти из этих жутких стен, его сейчас остановят и кинут обратно, в его камеру, в которой он изучил уже каждый сантиметр, познакомился со всеми тараканами, которые кусали его по ночам за лицо. Но как ни странно, на проходной, такой же улыбчивый дядька проверил поданные Викторией документы, пожелал ей хорошего вечера, а у Аркадия спросил фамилию, имя,отчество и год рождения.

   Посмотрев документы и выслушав ответ, отдал их обратно, встал со своего стула и пошел открывать решетку и дверь, ведущую на улицу

   Аркадий вышел, зажмурил глаза и глубоко втянул носом свежий весенний воздух. В небе была легкая дымка, по- весеннему яркое солнце пригревало, журчали ручьи, унося с собой остатки прошедшей неспокойной зимы.

   -Идем, Василий. – Аркадий сначала не понял, что это ему, потом сообразив, обернулся в ту сторону, с которой говорила сестра, увидел, как она идет в сторону, где стоит запряженная двойкой хороших лошадей коляска.

   Догнал уже у самой коляски. На ходу увидел на козлах знакомый силуэт, совсем приблизившись рассмотрел того самого цыгана, что когда-то назывался ее отцом. От воспоминаний даже передернуло.

   -Вы, не убить ли меня решили?! В прошлый раз не случилось, только отца угробили! – он с ненавистью смотрел, то на Дею, то на цыгана, который, впрочем, посмотрев на него сверху, тут же отвернулся, не изменившись в лице.

   -Аркадий! Что ты как гимназист себя ведешь? Или ты там умом тронулся совсем. Сядь! Мы с тобой уже обсудили, что жизнь твоя целиком и полностью зависит от меня, так что лучше не испытывай судьбу истериками. Сядь, нам нужно ехать.

   Он сел, осознавая, что действительно повел себя, как маленький, она могла бы убить его и в тюрьме, чужими руками, без каких-либо проблем и последствий.

   -Извини, ерунду ляпнул, - покаялся он.

   Дальше ехали молча, глядя по сторонам, на по большей части, пустынные улицы. Все люди, которые попадались им на пути, были одеты еще тепло, по-зимнему, шли торопливо, старались быстрее скрыться от чужих глаз.

   -Что здесь происходит? Мы вообще где? Что это за город? - спросил Аркадий у сестры.

   -Бологое. Власть советов стирает из памяти прошлое, ломают памятники царизма, национализируют имущество буржуев и помещиков таких, как ты. Истребляют инакомыслие. Часто без суда и следствия.

   -Ты будто осуждаешь это,- ухмыльнулся Коншин.

   Она посмотрела на него с сожалением, думая, чем ответить, но потом, отводя взгляд в сторону сказала:

   -Придет время, ты сам все поймешь.

   -Что именно, Дэя? Что я должен понять, скажи, - Аркадий начал злиться своему положению, которое с каждой минутой не становилось яснее, а напротив становилось еще более запутаннее, и неопределеннее стараниями Деи, Лауры, Виктории, сестры, как там ее еще, – Что ты мне морочишь голову, скажи откровенно, что ты от меня хочешь, зачем спасла?!

   -Потом, Василий, вечером. – оборвала она его. - Мы приехали. Тамаш, -обратилась она к цыгану, - отвези пожалуйста Василия на квартиру. Покажи ему там все. Пусть Глафира поможет ему. – сама же говоря это слезла с коляски и направилась к подъезду у которого стояли двое часовых.

   -А ты скоро будешь, - Аркадий запнулся, но продолжил,- Вика?!

   -Скоро, соскучиться не успеешь, - улыбнулась она и протянула бумагу часовому. –Тамаш, вернись потом за мной.

   Возница согласно кивнул и двинул коней дальше.

   Без единого слова проехали еще три четыре квартала и остановились у большого поделенного на  несколько семей дома. Кучер слез с козел и указал плетью на дверь, ведущую на двор, мол, туда. Аркадий послушно пошел в калитку. Ноги шли плохо, после первой радости освобождения, навалилась усталость. Вошел на двор, добротный кирпичный одноэтажный дом был огромным. В окне появилась тучная немолодая  женщина, спросила:

   -Вы Вася, Викин брат?

   -Я, он самый.

   -А я Глафира, Вика у меня квартирует. Проходите, отобедаете или подождете пол часа, баня почти готова? – прошла вперед, остановилась, - а где Тамаш?

   При упоминании о еде, у Аркадия вновь возникло чувство голода, и он с радостью сообщил:

   -Тамаш, наверно, распрягает лошадей. От обеда я не откажусь.

   -Хорошо, - улыбнулась она доброй улыбкой своего полного, почти без морщин, красивого лица.

   Аркадий внимательно посмотрел на нее, у него мелькнула шальная мысль, навеянная долгим воздержанием, но он тут же прогнал ее.

   Хозяйка покормила Аркадия очень простой, но очень вкусной едой ,состоящей из жареной со шкварками картошки, квашеной капусты, сала, свежеиспеченного хлеба и штофа хорошей водки.

   Аркадий в этот момент испытал мгновение счастья, которого не испытывал наверное много лет.
После сытного обеда и трех лафитников водки его разморило. Он с трудом прошел в баню, куда его проводил, поддерживая за руку, хозяйка.

   Аркадий зашел в темный предбанник и закрыл за собой на засов дверь, на лавке увидел сложенную стопочкой чистую одежду, на полу тапочки. Выпутался из своей провонявшей обовшивевшей одежды и с удовольствием открыл дверь в парную.

   Залез на верхний полок и растянулся там. Огляделся, в шайке лежал замоченный веник, баня топилась печкой каменкой. В углу стояли две наполненные водой деревянные бочки. Пар был мягким, как и любил Аркадий. Через мгновение он уснул.

   Проснулся от стука в окно, дверь и стену. Вскочил, с трудом соображая, где он и что происходит. Вылетел из парилки, наткнулся на кучу своего грязного шмотья, на полу, вспомнил, где он. Натянул чистые брюки и только тогда открыл входную дверь.

   -Ты что тут? – закричал на него Тамаш,- спишь? Не угорел, черт? – за спиной у него появилась Глафира, и мелькнуло обеспокоенное лицо Деи.

   -Нет, - Аркадий тяжело сел на лавку, голова и правда была чумная. - Нормально все, сейчас помоюсь и выйду. Идите.

   -Дверь не закрывай.– уходя сказал цыган.

   Помылся, вернулся в дом. На пороге Глафира встретила его с ковшиком кваса. Осушил большую половину, квас оказался холодным, ядреным - в голове сразу прояснилось.

   Показала комнату с кроватью у темного уже окна, разделся, лег и забылся крепким сном.

   Через несколько дней, в начале апреля, Виктория, Василий, Тамаш и человек с офицерской выправкой по фамилии Сапега, если точнее, то товарищ Сапега Станислав Юрьевич, ехали в одном большом купе из Бологое в Москву. Виктория сказала, что завтра днем их там ждет важная встреча, где они получат дальнейшие инструкции.

   Аркадий, плохо понимал, что он должен делать. Но четко понял, что втянут в очень опасную авантюру, задумался о плане побега при удобном случае.

   Поезд мерно стучал колесами по новой, только появившейся стране советов рабочих и крестьян. По лицам людей, которые окружали сейчас Аркадия, он чувствовал, как от них веет самоуверенностью, которой ему порой очень не хватало. Он думал о Дее, с которой ему все никак не получается объясниться, как с человеком ему не чужим. Он очень хотел понять ее, чем живет, к чему стремиться. Он не верил в искренность ее революционных чувств, немного зная ее деяния, предполагал, что здесь есть тонкий расчет.

   В девять тридцать утра поезд пришел на Петербургский вокзал города Москвы. Дальше делегация, в числе которой был и Аркадий, продолжила путь на автомобиле, который поджидал их у здания вокзала. Сапега первым шагнул в открытую машину. Не здороваясь, будто так и должно быть, водитель не глядя на пассажиров, дождавшись короткого «поехали» от Сапеги, сразу тронул машину. Ехали недолго, около пятнадцати минут. Аркадий все это время рассматривал город, он стал другим. Людей явно стало меньше, а те, что были, все до одного были какими-то стремительными, куда-то деловито спешили, если их было несколько, то они громко что-то обсуждали, тут и там висели кумачовые транспаранты с агитационными надписями - «Власть Советам»; «Земля крестьянам»; «Мир народам»; «Мировой пожар»; «Нам открывать новые миры» и так далее. Все это создавало впечатление всеобщего восторга от происходящего.

   Вся эта история с двумя революциями Аркадию, разумеется, не нравилась, но он как человек, чаще реально оценивающий окружающую его обстановку, давно понимал, что страна стоит на пороге социального взрыва, что слабость царской власти налицо, война вытягивает жилы из рабочих и крестьянства, офицеры зверствуют над рядовым составом, воображая себя сделанными из другого теста, что все реформы встречаются народом, как очередной способ его оболванить.Свержение самодержавия было вопросом времени, в 1905 году этого не случилось лишь потому, что не нашлось беспринципных лидеров, а вот сейчас таких, видимо, хоть отбавляй. Что, впрочем, и случиться много позже, отбавят по полной программе.

   Машина затормозила у дома №11 по улице Большая Лубянка, раньше оно принадлежало страховому обществу «Россия», а ныне, как понял Аркадий, это и есть логово «Всероссийской Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем». У дверей два красноармейца, в руках винтовки со штыками, на которых наколоты пропуска. Сапега подошел к одному из них, показал документы и пропуск, который тоже наколол на штык.

   В подъезде за столом сидел мужчина, который так же проверил документы Сапеги и всех остальных, кроме Тамаша, он не пошел в здание, но это никого не озадачило, видно так должно было быть. Аркадий, правда, видя, как цыган не выходит из машины, замешкался, но Дэя уловив смятение в глазах Коншина, взглядом показала, что ему нужно следовать за ними. Проверив их документы и занеся какую-то запись в журнал, лежащий на столе, проверявший попросил подождать две минуты и удалился.

   Вернувшись  через минуту, доложил:

   -Феликс Эдмундович ждет вас, товарищи, поднимайтесь на третий этаж, дверь его кабинета сейчас настежь открыта, увидите – он указал рукой на лестницу.

   Сапега, как главный, стремительно двинулся вверх по ступенькам, потом Аркадий, Дэя за ними.

   В коридоре третьего этажа, сразу заметили открытую дверь, за ней в просторном кабинете сидел молодой мужчина и разбирал кипу разного калибра бумаг:

   -Товарищ Сапега? – оторвался он от них.

   -Да.

   -Проходите - указал он на закрытую дверь, ведущую в другой кабинет.

   Вошли, из-за стола встал высокий худой человек, подошел вплотную к Сапеге и обнял его, как старого приятеля.

   -Здравствуй Переплетчик! – сказал веселым голосом, какого еще ни разу не слышал от Сапеги Аркадий.

   -Здравствуй друже! – худой высокий, говорил с заметным польским акцентом.

   -Дзержинский, - протянул узкую руку Дее, представляясь, - Феликс Эдмундович, - пожал руку и Аркадию.

   -Виктория Савельева.

   -Василий Комолов, брат Виктории. – Коншин, все же решил, что это уточнение нужное.

   -Станислав, я изучил твое предложение, оно мне нравится, а как товарищи!? - Дзержинский посмотрел на Аркадия и Дею, - ты уже ознакомил их с заданием? Присаживайтесь, - указал он сухой ладонью, на стулья, стоявшие у стены.

   -Не до конца. Вику, в большей степени, Василия, в меньшей, - Сапега посмотрел испытующе на Василия.

   Дзержинский уловил этот взгляд, и, как человек умудренный жизненным опытом попросил:

   -Товарищи, разрешите мне потолковать с моим старым приятелем товарищем Сапегой?!

   Аркадий и Дэя, с пониманием вышли в коридор.

   -Станислав, я вижу, что народ ты подобрал не очень надежный. Я понимаю, что случись провал, мы в их лице особо ничего не потеряем, но там сейчас будет пекло, хохлы и всякая контрреволюционная сволочь готовят восстание и хотят создать там республику. У нас сейчас нет сил, чтобы этому противостоять, а нам крайне необходимо иметь там надежную агентуру, этих желторотиков расколет любой бывший жандарм. Васю этого точно, да и видно по нему, что не Вася он вовсе. А кто кстати? – ухмыльнулся главный чекист.

   Сапега стоял насупившись:

   -Ты прав Феликс и в том, что малый этот не сосем надежен. Он бывший фабрикант Коншин, в Крыму у него есть дом, а с ним и надежная легенда. Вика, проверенный товарищ, член партии, в случае чего рука не дрогнет, крови не боится.

   Дзержинский обдумывая услышанное, покачал головой, соглашаясь:

   -Да, здравое зерно в твоих суждениях есть. Добже! Делай по-своему, но ты ответственный за результат. Подготовь их, береги людей, не будь черствым. Тот, кто стал черствым, не годится больше для работы в ЧК.

   Они попрощались, и Сапега тут же вышел из кабинета. В коридоре кивком головы приказал Аркадию и Дее двигаться за ним. Спустились, охранник проводил их  взглядом. Вышли, сели в машину, водитель сразу же тронулся с места.

   Аркадия напрягал этот чрезмерный автоматизм движений. Люди будто были в каком-то гипнотическом состоянии, все действия были четкими, будто они рассчитывали свои силы и возможности- сделать столько то шагов, сказать столько то и таких-то слов, и так далее, или может в царской армии было так же!?

   От Лубянки поехали в сторону Охотного ряда, на Волхонку, там, на Остоженку, до Мансуровского переулка, свернули направо в него, остановились у дома №4 с башней. Относительно большое здание принадлежало Петру Васильевичу Лоськову, разбогатевшему крестьянину. Квартиры в нем он сдавал. В одной из них, после снятия с должности верховного главнокомандующего в июне 1917, жил генерал Алексей Алексеевич Брусилов.

   В тот же вечер видели Брусилова, который незадолго до этого вернулся из госпиталя, где лечил свою раненную ногу, теперь он долечивался дома, то и дело приговаривая:

   -Это же надо до такого дожить, что бы я, боевой генерал получил свое первое осколочное ранение в России, в Москве, у себя дома. Нарочно не придумаешь и в страшном сне не увидишь.

   Следующим утром, в большой общей комнате, после завтрака, Дэя, одетая в красивое, синее, гражданское платье, сидела в глубоком кресле и наблюдала за мужчинами, которые изучали принесенные утром газеты.

   Был слышен шелест переворачивающихся страниц, покряхтывание, тяжелые вздохи и цоканье читающих, что было выражением эмоций от прочитанного. Первым решил озвучить свое мнение от новостей Алексей Алексеевич:

   -Братоубийство! Не знаю господа, точнее теперь мы все товарищи. Я искренне принимаю перемены в отечестве. Мое чутье подсказывает мне, что эта катавасия только начинается. Крови будет море, но другого варианта укрепиться, нынешней власти нет! Замиряться никто не хочет, да и не в чем особо – задумался он. Потом решил привлечь к своему монологу Сапегу:

   -Станислав, а вот можете сказать откровенно, как вы кадровый офицер, воевавший, стали на сторону социалистов, что вас соединило с пролетариатом?

   Сапега, ухмыльнулся, и, не отрывая глаз от газеты ,начал, убаюкивающим с большими паузами, голосом отвечать генералу:

   -Уважаемый наш господин- товарищ, генерал, Алексей Алексеевич. Мои политические взгляды сформировались давно. Работая с агентурой в известном вам ведомстве, я не раз выручал товарищей революционеров, поэтому все происходящее сейчас, само собой разумеется.

   Сапега закончил говорить и увлеченно продолжил чтение, но скорее всего, просто создал такой вид.
 
   Брусилов, разумеется, ждал какого-то сопереживания его душевному смятению от бывшего жандарма. Он явно сожалел о том, что началась эта страшная страница в истории страны. Гражданская война. Все его мысли кружились в это время вокруг того, мог ли он что-то сделать в момент, когда у него была власть, мог ли он предвидеть, что повернется именно так. Лучшие люди нации гибнут в эти минуты. Самые отчаянные и принципиальные, кто будет гнуть свою линию до самой последней капли крови. Вот бы объединить волю, умы, силы, во благо Отечества, вот бы самому найти примирение со своей совестью.

   Аркадий встретился взглядом с сестрой, которая кивком головы спросила его, не хочет ли он пройтись. Коншин согласно кивнул в ответ. Дэя встала, чуть потянулась, насколько позволяло приличие и обратилась к сидящим:

   -Господин генерал, товарищ Сапега, с вашего позволения, я хочу на воздух, Василий, братец, пойдемте, пройдемся, на улице такая хорошая погода?!

   -Я с удовольствием. – Аркадий встал и пошел собираться.

   Сапега молча кивнул в знак одобрения, а генерал попросил:

   -Молодежь, будте осторожны, по городу бродит всякий сброд.

   Как в воду глядел старый вояка.

   Они вышли на улицу. В теплеющем воздухе стоял запах оттаявшей земли, размокшей коры тополей и конского навоза, тут и там лежащего на проезжей части и вытоптанных газонах. Улицы был завалены мусором, кое-где остатками баррикад, но яркое, теплое солнце, все же, вселяло оптимизм, что скоро на этих улицах все будет, как прежде и даже лучше.

   Некоторое время шли молча, каждый в своих мыслях. Дэя крепко держала Аркадия под руку. Потом вдруг тяжело вздохнула и спросила:

   -Что скажешь о происходящем? Мы ведь так ни разу и не говорили друг с другом откровенно. Что вообще думаешь и какой видишь свою будущую жизнь?

   Аркадий выдержал паузу, он не был настроен откровенничать, да и на самом деле был в растерянности. Ему, все происходящее с ним казалось каким-то наваждением, вымыслом, страшным сном.

   -Что так тяжело осознавать эту действительность? - прочитала она его мысли.

   Еще через пару секунд он все же сказал:

   -Ты очень проницательна, сестра моя. – называя Дэю сестрой, всегда добавлял нотки сарказма. - Я как будто не живу сейчас, а смотрю кино или читаю захватывающую книгу. Все происходящее, будто отдельно от меня, я, разумеется, не привык так жить, мне должен быть понятен день завтрашний, а я не пойму, что будет через час. В данный период времени я раб обстоятельств, которые, что самое для меня удивительное, складываешь ты. Да, я глядя на происходящее со стороны, совсем не согласен с тем, что ты моя сестра, потому что ты душегуб и убийца, ты убила нашего общего отца. Хотя в этом, что он был тебе отцом, у меня нет уверенности, об этом мне сказала только ты и других доказательств этому нет. Это первое. Второе - в том, что я категорически не согласен с тем, что сейчас происходит в нашем государстве, я не просто так хотел из него уехать. Меня честного труженика, хоть и фабриканта просто ограбили. А почему, объясни мне, почему? Кто дал право этой шантрапе кабацкой отнимать у меня, то, что принадлежит мне по праву? Так дело все в том, что они не просто отняли у меня фабрики и работают там, они их ломают, это кто, революционеры? Так они собираются строить свое светлое будущее, о котором неустанно трубят на все стороны и развешивают эти красные с надписями тряпки? Дикари, кроманьонцы! И ты, так уж получилось, женщина, которой я готов был отдать свою душу, оказалась, - он запнулся, - я даже слова подобрать подходящего не могу, как Мефистофель из табакерки, -он даже хмыкнул этой своей саркастической шутке.

   -Все сказал?- строго спросила она.

   -Все в этой ситуации не скажешь, душу наизнанку не вывернешь, ты не духовник мне, а напасть какая-то.
 
   Коншин насупился, замолчал, но руку ее прижал к себе сильнее.

   -Веришь ты в то, что батюшка у нас был один или нет, дело твое личное, это уже ничего не меняет. То, что я в жизни сделала, я и сейчас сделаю без сожаления, ибо все эти злодеи получили, то, что заслужили.

   Он хотел отстранить ее руку, она удержала.
 
   -Теперь о делах текущих. Мы с тобой братик в очень благоприятных условиях для того, что бы это наше предприятие закончилось успешно, поэтому, очень тебя прошу, доверься мне и тогда нам случиться выбраться из этой истории. На днях мы едем в Крым, где сейчас наша новая Советская власть стремительно теряет позиции. На нас хотят возложить миссию, по налаживанию агентурной сети, в случае если большевики все-таки не удержатся. Ты, как человек имеющий там недвижимость, которого возможно даже знают и, не принадлежащий к пролетариату, подозрения не вызовешь, ну, а я выдам там себя либо за твою невесту, либо за дальнюю родственницу, так же как и ты бежавшую от революции. Потом все совсем просто- выбрав подходящее время, мы покинем свою Родину на одном из отходящих из Севастополя или Одессы судов в одном из удобных нам направлений. Как тебе такой план?

   -Заманчиво, особенно в части, где ты моя невеста, но как мы бросим наших друзей из ЧК? – Аркадий улыбнулся, действительно радостной улыбкой. В конце тоннеля забрезжил свет.
 
   -С Божьей помощью, - сказала Дэя так, будто это были ее последние слова.

   Аркадий посмотрел вперед и увидел, что стало причиной такого тона. Впереди на них шло три пьяных субъекта. Несмотря на расстояние их разделяющее, метров в семьдесят, было понятно, что эта встреча не будет радостной. Они шли по узкой улочке рядом с Зачатьевским монастырем справа от них, который был огорожен высокой стеной, с другой стороны улицы разнокалиберные домики, часто с заколоченными окнами и дверями. Троица приближалась, громко смеясь, харкаясь, пошатываясь, вразвалочку, было слышно все пошлые шутки, которыми они оценивали Аркадия и, в особенности, Дею.

   -Дэя, идем на другую сторону. Может быть все- таки побоятся. – произнес не веря самому себе Аркадий.

   Они перешли, но улица была очень узкой, с трудом разъедутся две телеги, поэтому расстояние в четыре, пять метров не охладило пыл троицы. Все трое невысокого роста, но коренастые. Чумазые, скуластые морды были довольны и они двинулись навстречу мирно идущим своей дорогой Дее и Аркадию.

   Дэя шла спокойно, не теряя холоднокровия, она что-то вытащила из кармана и сунула в рукав своего серого пальто. Аркадия уже теребили за рукав.

   -Господин- товарищ- барин, пятака на водку не найдется, ха х а ха, -ржали они. – Кудыть променад совершаете, такая красивая товарищ? – не унимались они. – Жених у вас дюже невзрачный, мож махнем его не глядя, иль в монастырь ща сдадим, через ограду прям перекинем, - издевались они, видно на удачу обители не зная, что монастырь женский. 

   -Товарищи - просил Аркадий. – мы вам отдыхать не мешаем. Будте благоразумны и здоровы, дайте нам возможность продолжить свой путь. – Он сбавил шаг, а Дэя все в том же темпе шла и получалось, тащила брата.

   Дэя шла и уговаривала про себя их отстать, но как только почувствовала, что ее трогают сзади через пальто, остановилась и наотмашь ударила рукой, в которой был нож, распустившего свои руки мужичка. Нож, полоснул всем острым лезвием по его открытой шее в районе кадыка, рана сразу разъехалась, как шов на тугом корсете и мужик тут же побелел и начал садиться, сползая по стене, и хватать себя за образовавшуюся дыру на шее, крови было не много, артерии не повредились, но у того видимо был болевой шок.

   Второй из нападавших двинул Аркадию в ухо и начал наносить удары по голове и лицу, с такой скоростью, что Аркадий сбился со счета, сколько их было. Третий нашел кусок металлической трубки и начал наступать на Дэю, которая пыталась защитить себя ножом, но тот ловко ударил ее по запястью и нож выпал на землю.

   Аркадий, пропустил удар в подбородок и потерял сознание, а мужички теперь вдвоем навалились на Дею, держа руки, разрывая пальто и платье, задирая подол.

   В порыве животной страсти они забыли про Аркадия, и выбитый у Деи нож. Когда один из них уже стащил свои штаны, и пристроился на бьющуюся, теряющую силы, и кричащую женщину, Аркадий пришел в себя.Сразу увидел лежащий перед ним нож, схватил его, как ему показалось одним прыжком преодолел два разделяющих его от преступников метра, и ударил сначала держащего Дэю ножом в правый со спины бок, а потом обрушил, на насилующего сестру удар сверху и угодил под правую лопатку, точно в сердце. Тот сразу обмяк и навалился на ревущую девушку.

   Раненый в бок, смог встать и драпануть, что есть мочи ,по улице.

   Аркадий помог Дее, та ни как не могла выбраться из под мертвого насильника. Спихнули, так, что тот перевернулся лицом вверх, голубые мутнеющие глаза смотрели в никуда, по щекам текла кровь, выступившая с краешков губ.
 
   Она сразу попыталась прикрыться, но Аркадий увидел ссадины на белой коже внутренней части бедер, голую грудь в чем- то мокром, ему стало безумно жалко ее, и он прижал ее голову к своей груди, она вздрагивала, всем телом от рыданий, но примерно через минуту начала успокаиваться. На улице, так никто и не показался.
 
   Тот, что был с порезанным горлом, лежал у стены с закрытыми глазами, может быть даже умер.

   Аркадий отпустил сестру, которая попыталась придвинуться так, чтобы прислониться спиной к той же стене, где лежал порезанный ею человек. Она посмотрела на лежащего, только что насиловавшего ее мертвеца и глухо, но уверенно сказала:

   -Нож нужно забрать. Слышишь Аркадий, вытащи из него нож.

   Вот тут только Аркадий начал понимать, что несколько мгновений назад он впервые убил человека.

   Он тоже прислонился спиной к стене рядом с Деей, ему сразу стало муторно, в животе было нехорошо, там поселился какой то комок ужаса от содеянного. Так странно, что после совершённого, мотивы убийства не были такими уж весомыми. Он поймал в тот момент себя на этой мысли.

   Дэя сама дотянулась до плеча покойника, повернула тело и вытащила не длинный, с мужскую ладонь нож, вытерла о ватник убитого, встала:

   -Идем.

   Запахнула пальто и шла не оборачиваясь, он догнал ее.

   -О том, что случилось говорить не будем. Иначе, нам могут запретить ехать на юг. Скажем, что ты подрался с ямщиком. У меня на лице есть синяки? – спросила она, вытянув шею, на которой была кровь мертвеца.

   -Нет, вроде только кровью испачкалась, - Аркадий восхищался ее способностью в такие минуты просчитывать дальнейшие действия. – Хорошо, а у меня сильно лицо разбито? –поинтересовался он, стараясь подражать ей.

   Она мельком, дважды посмотрела на него:

   -Вроде не очень, глаз один заплывает и на виске ссадина. Ты его тоже ножом ударил, того, который убежал?

   -Да, в бок.

   -Ладно, идем быстрее, пока нас здесь не увидели. А то, правда, нам потом несдобровать. Этот раненный может и дружков позвать и милицию, нам в такой ситуации ни с теми, ни с теми встречаться нежелательно,- она говорила, а у нее лились слезы обиды из глаз, которые она всячески прятала от Аркадия.

   

В начале мая, Аркадий, к своему несказанному удовольствию, под своим именем, плотно позавтракав, шел по пустынному пляжу в поисках Дэи. Она ушла,когда он еще крепко спал в своей комнате, оставив на резном столике в гостиной записку, о том, где она.

   После случая в Москве, Аркадий стал меньше, а может и вообще перестал, думать о том, что она была виновницей смерти отца и еще нескольких известных ему людей. Он словно примерил на себя тот крест, который она взвалила на себя. Он понимал, что многое в жизни субъективно, у каждого своя правда, но в том случае, где он сам убил человека, о чем без содрогания вспомнить не мог, это, как он твердо был уверен , было настоящей необходимостью. «Боже, Спаси меня и Сохрани, дай мне сил, ума и терпения, что бы все это пройти!»-молился он мысленно.

   Время шло к полудню, на пляже не было ни души. Аркадий шел и наслаждался теплой и уже даже немного жаркой погодой, спокойным синим морем, поднимая и рассматривая красивые камни и ракушки. Иногда в море виднелись проплывающие стайками дельфины, один из которых высоко выпрыгнул из воды, поблескивая боками в солнечных лучах.

   Сперва он увидел одежду, лежащую на высоком камне, и признав в ней платье Дэи, начал всматриваться в море, и не сразу увидел, как она просто лежит на воде в достаточном отдалении от берега. В тот же миг, метрах в пятнадцати от нее появились и тут же скрылись плавники нескольких дельфинов. «Брр!» - подумал Коншин, - я бы не хотел встретить в воде дельфина, хоть они и не опасные!

   Дэя дельфинов рядом с собой не видела. Она лежала на прохладной еще морской глади и благодарила Господа Бога за это, столь редкое в ее жизни чувство маленького счастья, от которого наворачивались слезы. В этот самый момент, она отогнала все беспокоящие мысли и отдалась на волю мерно покачивающим волнам. Вот именно так, она всей душой хочет полюбить, и всецело покориться, отдаться достойному мужчине. Найдется ли, случиться ли в ее жизни такое счастье? Одному Всевышнему известно. Мысли ее, словно у пьяной, лениво блуждали, натыкаясь на хорошие обстоятельства, в которых, она, наконец оказалась- погода, природа, чистейшее лазоревое небо, море и, о Боже, брат, которого, в чем она с трудом себе сознавалась, она полюбила. После случая у Зачатьевского монастыря, она прониклась к нему теплыми чувствами, он начал о ней заботиться, стал ее другом, опорой. Их путь на полуостров занял почти три недели. Вся страна пылала в гражданском противостоянии. За эти три недели они много видели, много говорили, она без слов поняла, что он простил ее за отца…

   -Дэээя!!! Дэээяяя!!! – услышала она крик Аркадия с берега, который вывел ее из состояния эйфории. Потом увидела и его самого, стоящего около ее одежды.

   -Тфу, черт! – ругнулась вслух. А про себя подумала: «Попрошу отвернуться, а сначала поднести одежду ближе. Совсем не ожидала, что придет». Но в душе порадовалась, что подразнит братца.

   Подплывая к берегу, попросила:

   -Аркадий, будь добр, поднеси одежду ближе, я, извиняюсь, внеглиже. – лукаво улыбнулась она.

   -Прости, я как- то об этом не подумал, -засмущался он, - Конечно, конечно, вот. – поднес, он одежду, на сколько можно ближе к воде, а сам отвернулся и стал ждать пока она оденется.

   -Большое спасибо, ты настоящий друг!

   Она вышла, осторожно переступая по камням и спотыкаясь, взяла прихваченное с собой большое, как одеяло, полотенце и завернулась в него, ее ноги по колено, остались голыми и на них были видны мурашки.

   -Все, поворачивайся, я пока замоталась в полотенце.

   Он смущенно повернулся и посмотрел на нее, опустил глаза на голые ноги, смутился еще больше. Они были стройны и красивы, как и тогда, когда он их видел впервые.

   -Что? – она поймала его изучающий взгляд.

   -Ничего, - вновь смутился Аркадий. – пойду я домой, почитаю свежие газеты, им всего- то полторы недели, - усмехнулся он.

   -Подожди! Я быстро, - он послушно остановился, дожидаясь сестру.

   Через две минуты она тихо подошла, мягко взяла под руку, а он резко развернулся, подхватил ее на руки и понес.

   -Ты что Аркадий, сдурел, тяжелая же, - смеялась от души Дэя, глядя на серьезное, но немного напряженное лицо брата.

   -А ничего. Дурачусь, как и ты, - мягко улыбнулся он, осторожно ставя ее на небольшой камень. Она оказалась губами напротив его лба и не удержалась, прислонила их к нему.

   Потом сделав шаг, сошла с возвышения, взяла Аркадия за руку и они пошли домой.

   Они жили в поселке Симеиз, что находится недалеко от Ялты. Ко времени, что они прибыли в Крым, Советскую власть с полуострова вытеснили и сейчас он был оккупирован немцами. Со слов местных, переживших красных, немцы вели себя более чем достойно. Они отменили все, введенные большевиками ограничения, карточки- кроме пропускной системы при въезде и выезде в Крым. Восстановили в правах на имущество тех, кого этого лишили, а некоторых красных, не успевших эвакуироваться, поместили под арест по жалобам жителей на их прежние бесчинства. Но самых видных большевиков отпускали восвояси, позорный Брест-Литовский мир к тому времени уже был заключен.

   В доме помимо Аркадия и Дэи жила семья прислуги и приехавший на помощь Дэе цыган Тамаш. В семье прислуги были дети, парень и девочка, восьми и пятнадцати лет.

   За проведенную неделю к ним заходили только соседки. Все их мужья офицеры, кто остался жив, подались в Екатеринодар в добровольческую армию Деникина или на Дон к генералу Краснову.
 
   Мужа одной из соседок, Клавдии Ивановны Науменко, во время когда на полуострове заправляли красные, арестовали в Симферополе и, по-видимому , казнили, как еще около тысячи других офицеров.По собранным сведениям удалось установить возможное место захоронения в братской могиле, но при раскопках установить личности многих не удалось, слишком обезображены были трупы. Вдова решила, что так ей будет легче перенести утрату - приняла факт смерти мужа, решив собрать людей на помин безвинно убиенного. Были приглашены Аркадий с  Деей, которая была ему для всех двоюродной сестрой по батюшке.

   Было начало июня. В полдень, сидя в коляске запряженной красивой черной масти кобылой, которой правил Тамаш, Аркадий и Дэя ехали к Науменко. Погода была пасмурной и от этого не жаркой, с моря натягивало тучи, что сулило возможный дождь. Все холмы были усеяны цветущим разнотравьем, от которого шел дурманящий аромат всех оттенков. Ехали, мало говоря, больше рассматривая окрестности. С дороги то и дело открывался вид на море, по блестящей глади его скользили рыбацкие лодки разного калибра. Настало время ловли барабули и налима.

   В гостиной дома, теперь уже вдовы Науменко собралось довольно много людей, в основном это были женщины, пожилые уже мужчины и несколько военных. К удивлению Аркадия и Деи, среди них был сильно изменившийся, седой, с завернутой в рукав культей правой руки Сахаров, которого они давно встречали в гостях у старого графа Орлова, именно в тот раз Аркадий познакомился с Дэей.

   Он увидел их и с искренней улыбкой двинулся им навстречу.

   -Аркадий, госпожа Дэя, вот так сюрприз, - тянул он на ходу им на встречу, левую руку и культю в рукаве.

   Аркадий, даже растерялся на мгновение, но вовремя сообразил и пожал  руку Виктора обеими руками.

   -Здравствуйте Виктор, - жал руку Аркадий.

   -Здравствуйте Виктор Сергеевич, - Дэя, сделала приветственный наклон головы, лицо ее прикрывала еле заметная черная вуаль, элегантное черное платье подчеркивало ее прекрасную фигуру.Что быстрым взглядом явно оценил офицер.

   Аркадий заметил это мгновение оценки красоты сестры, которая улыбалась своей лукавой улыбкой виденной Аркадием уже не раз. Ей явно нравилась эта встреча старого знакомого и его симпатия к ней.

   -Как вы, где это случилось? -  указал глазами на культю Аркадий.

   -Война, мой дорогой друг, война, - позже расскажу.

   -Хорошо, конечно, как вам будет угодно, - Аркадий, подумал, что может быть зря задал сразу такой бестактный вопрос.

   Тут же вошел слуга в черном сюртуке на старый манер и пригласил всех в гостиную.

   -Аркадий, давай пригласим Сахарова и кого-нибудь еще к нам, сегодня после поминок или в другой день. Узнай, пожалуйста, долго ли он пробудет в поселке?! – Дэя говорила шепотом и смотрела Аркадию в глаза, что бывало крайне редко. Он рассмотрел в них буйство разных эмоций, но больше всего, как ему показалось насмешки. Порой она его пугала.

   -Хорошо, - коротко ответил он, но самому затея не очень нравилась.

   Аркадий договорился с Сахаровым, что следующим днем он и еще один офицер, пришедший на побывку после госпиталя, перед отправкой на фронт будет со своей женой.

   Следующим вечером они сидели за столом на террасе в лучах заходящего солнца и делились впечатлениями от пережитого за последний год.

   -Дамы, господа, - крутанулся на каблуках, уже немного захмелевший тридцатилетний капитан Саблин, - я хочу поднять бокалы за здоровье его Императорское Величество и всю его семю. Дай Бог, чтобы большевики, не сделали им дурного хотя, сам я в это мало верю. – Сказал и выпил залпом весь бокал белого вина. Все остальные тоже выпили, мужчины так же до дна, женщины только по глоточку.

   -Знаешь Саша, - Сахаров говорил не спеша, обдумывая каждое сказанное слово, - мы вот с Аркадием встречались в тринадцатом году и беседовали накануне всех, теперь нам известных событий. Думаю, вы тоже когда-то, где-то тоже были участником подобных, тому нашему, разговоров. Как, впрочем, и нашему нынешнему.

   Помолчав продолжил:

   -Так ведь всем нам тогда было очевидно, что назревает буря, как очевидно и сейчас, что эта буря уже бушует. Масштабов только мы, конечно, не предполагали. Такой катастрофы нам и не снилось. Так вот ,нас грела надежда, что все образуется, что нас минует война, что нас минует революция, а что теперь?! Теперь, все наше отечество охватывает пламя братоубийственной войны. В самом прямом смысле: брат идет на брата, сын на отца. Кто мог в это поверить, никто, а оно вот оно, есть.

   Я ,так же, как и вы, желаю нашему бывшему, - он сделал ударение на последнем слове, - государю императору Всея Руси и семье его здравствовать, но… Все, что сейчас происходит, это непосредственное следствие царствования Николая Второго. И, по сути, он, своею царской волей довел нашу Отчизну, до того, что сейчас происходит. Поэтому, я думаю многие, в случае если произойдет, как вы сказали, что- то дурное, не станут лить горючих слез.

   -Виктор Сергеевич, я понимаю все, вас и многих людей, но только отчасти. Я думаю, что императором быть не просто, и, как бы царствовали мы, будь мы помазанниками Божьими, еще неизвестно. Я думаю, что император принял решение об отречении, дабы избежать кровопролития.

   -Простите, но это чушь,- резко высказал Аркадий. – И самое лучшее тому доказательство то, что происходит в данное время. Вы сами через несколько дней отправляетесь драться на войну не с неприятелем, а с собственным народом. Это факт неоспоримый.

   Спорить никто и не стал, слишком весомый довод. Аркадий хотел добавить, что он считает отречение актом трусости, но сдержался, ведь правда, как поступил бы он лично, неизвестно.

   -Господа офицеры, как вы думаете, есть ли еще какой-нибудь шанс спасти положение? – спросила Дэя, переглянувшись с Саблиной, которая кивнула, одобряя вопрос.

   Сахаров, тяжело выдохнул:

   -Знаете Дэя, я всегда верю в светлое будущее, оно непременно будет, кончится и эта, только начинающаяся междоусобная бойня, как и много раз до этого, все заканчивается когда-нибудь, но сколькими жертвами и чья возьмет, неизвестно. Сейчас понятно, что страну разрывают на части. Вы видели немцев на улицах Севастополя? Я видел, и это те самые немцы, чьими снарядами уничтожали мою артиллерию и положили не одну сотню моих батарейцев, а самого меня покалечило, - он поднял вверх завернутый рукав. И вот, как такое могло случиться, что враг оккупировал нас, и мы этому еще и как бы должны радоваться. Мне, господа, трудно уложить это в своей голове. Это сон наяву, самый кошмарный сон.

   -Больше скажу, в данный момент я совершенно не уверен в нашей победе над красными. У них есть идея, за которую они будут биться более решительно, да и помощи нам, по видимому, ждать неоткуда.

   -Виктор Сергеевич, вы будто сопереживаете этой красной сволочи, - ухмыльнулся Саблин.

   -Вовсе нет! Я просто стараюсь смотреть на вещи объективно. И посему, склонен полагать, что одним дворянам, офицерам, да отчасти казакам, у которых семь пятниц на неделе, со всем остальным народом не справиться. Да, сейчас они явно уступают нам в умении воевать, но поверьте, это вопрос времени. Так что, я предпочитаю не разбирать чемоданы. Той России, которую мы знали тогда, - посмотрел он на Дэю и Аркадия, припоминая видимо их давнюю посиделку в Отраде, - мы больше никогда не увидим, а другую Россию я знать не желаю.

   -Я надеюсь, что вы ошибаетесь. Вы сеете панику и это не достойно русского офицера, - Саблин встал и, говоря все это, нервно поправлял мундир.

   -А что, все без исключения русские офицеры кристально чисты и мыслят по шаблону!? - съерничал Аркадий. - Откровенно говоря встречал обратное, и не раз.

   -Хватит Аркадий, - Дэя потихоньку дернула его за рукав.

   -Просто, мы действительно, много уже лет назад, пытались в нашей застольной беседе заглянуть в будущее, и никто из нас не мог предположить нынешнего положения дел.

   -Я, так же, как и Виктор, видел массу очевидных проблем в той политическом строе, но дамокловым мечом над монархией в России, была несправедливость. - Аркадий тоже встал. – И началось это не сейчас, не десять лет назад, не сто. Кстати, восстание декабристов в 1925 году вам ни о чем не говорит, молодой человек? То-то! – он поднял указательный палец. - Все вот оно, на самой поверхности лежало.Уверен, что можно было предотвратить произошедшее только всеобщим просвещением. Образовывать нужно было народ, бескорыстно прививать им желание созидать и самим сближаться с народом, а не ходить бонвианами, мол, мы из другого теста и с другой кровью, я про высшее сословие. Мы застряли в восемнадцатом веке. И, вуаля, меч стал тяжел настолько, что упал. – Аркадий завелся.

   -Я, продолжил он. – Стал очевидцем расстрела тринадцати человек в тюрьме Вышнего Волочка. Стреляли, как я понял местных дворян и офицеров. И, вы знаете, все с той же кровью, что и простой мужик, которого однажды на моих глазах пороли до крови нагайками казаки черносотенцы в нынешнем Петрограде. Поэтому я полностью согласен с мнением Виктора Сергеевича  о том, что нам нужна идея, и идея эта должна заключать в себе одну основную скрижаль, или, если хотите догму - справедливость во всем. Только за этим лозунгом пойдет простой мужик, другим его сейчас точно не переманишь. Не перешибешь объединяющихся пролетариев.

   -А как вы попали в эту тюрьму Аркадий, как выбрались? - спросила Вера Саблина.

   -Вера, если без прикрас, то пытался уехать из России, был задержан на границе и после полутора месяцев содержания в тюрьмах , вкусив все творящиеся там ужасы, откупился. Я не военный, не дворянин, я фабрикант. Пытались найти на меня свидетельства о моей тирании на фабриках, но таковых, как я понимаю, не оказалось, поэтому решили сначала продемонстрировать мне, как происходят расстрелы, а потом и лже гуманность за мои сбережения. Делают они это очень обыденно, будто телегу сеном грузят. Брр, чуть с ума не свели.

   -Вы считаете, что они справедливо расстреляли на ваших глазах тех несчастных? – Саблин кривился злой пьяной ухмылкой, провоцируя Аркадия допустить ошибку в своих суждениях.

   -Нет, безусловно, нет и еще раз нет. Я не считаю их образчиком справедливости, и уверен, что они таковыми не являются, как и любая другая власть. Но что монархия была эталоном несправедливости, это бесспорный факт. И главными ее бичами были чванство, бюрократия, мздоимство, нелюбовь и несправедливость к собственному народу. И мое мнение, что если бы эти беды были истреблены, то честь имели бы не только господа офицеры, но и чиновники, именно так бы не стало дураков, а со временем и плохих дорог!
   
   Дэя сидела, с наслаждением наблюдая, как и что говорит ее брат. Она гордилась им. Ей казалось, что он не сможет после пережитого в тюрьме, иметь беспристрастный взгляд на происходящее. Но Аркадий, говорил очень правильные по ее оценке вещи, которые она тоже всю жизнь ставила на первый план. Она тоже решила сказать свое мнение в образовавшуюся паузу:
 
   -Я солидарна с каждым словом Аркадия, и от себя хочу добавить, что справедливость должна заключаться в своде писаных законов и правил, которые будут одинаково соблюдаться всеми в нашей стране.
 
   -Я прям, как на собрании большевиков, ей Богу, - Саблин говорил уже спокойно, и хотел добавить еще что-то, но Дэя поднесла указательный палец к своим губам призывая всех к тишине. Саблин осекся на полуслове, но в недоумении уставился на нее хмельными глазами.

   -Александр, я заметила по вашим пальцам, что вы играете на гитаре, хотите я вам спою?! Подыграете мне!? – Дэя улыбалась самой обезоруживающей улыбкой, от которой мужчинам тут же перехотелось говорить о политике, а Сахаров особенно горячо поддержал:

   -Госпожа Дэя, вы как голубь мира, как же вы поете, как ангел. Вера, у вас есть лишний носовой платок, я непременно буду плакать, - пошутил он.

   Саблин пошатывался, но громко произнес:

   -К вашим услугам! Гитару мне, гитару!

   Стало совсем темно, поэтому они переместились в гостиную на первом этаже.

   Саблин подстроил гитару. Сыграл и спел разухабистую казацкую песню сам. У него был красивый голос. Потом пела Дэя. После очередной песни и аплодисментов встал Сахаров:

   -Дэя, а порадуйте нас той песней, что вы пели тогда в Отраде?!

   Дэя, мельком глянула на Аркадия, она любила эту песню, но воспоминаний связанных с ней было очень много.

   -Хорошо. – сказала она, подошла к Саблину, в полголоса объяснила как ее играть, тот начал перебором, Дэя подхватила:

   Мой костер в тумане светит,

   Искры гаснут на лету...

   Ночью нас никто не встретит,

   Мы простимся на мосту.


   Ночь пройдет - и спозаранок

   В степь далеко, милый мой,

   Я уйду с толпой цыганок

   За кибиткой кочевой.


   На прощанье шаль с каймою

   Ты на мне узлом стяни;

   Как концы ее, с тобою

   Мы сходились в эти дни.


   Кто-то мне судьбу предскажет?
 
   Кто-то завтра, сокол мой,

   На груди моей развяжет

   Узел, стянутый тобой?


   Вспоминай, коли другая,

   Друга милого любя,

   Будет песни петь, играя

   На коленях у тебя!


   Мой костер в тумане светит,

   Искры гаснут на лету...

   Ночью нас никто не встретит;

   Мы простимся на мосту.


   Аркадий вспомнил родные края, сестру, племяшек, матушку, умершего отца. Жизнь постоянно преподносит сюрпризы. Счастья обзавестись семьей не случилось. По-настоящему любимая женщина оказалась сестрой, а другой такой пока не встретилось. Ему вспомнился слышанный где-то коротенький стих:

   Враги умолкли, Слава Богу.

   Друзья ушли, счастливый путь.

   Осталась жизнь, но, понемногу,

   И с ней управлюсь как-нибудь!


   Песня закончилась, но все сидели погруженные в свои мысли, на лицах отражалась нежная грусть, каждый вспомнил состоявшуюся или нет любовь, боль утраты или радость приобретения.

   -Господа, я прошу вас простить меня, но я немного утомилась и пойду отдыхать, -хотела отклонятся Дэя, но гости тоже засобирались.

   -Да, мы, пожалуй тоже пойдем, - встала и расправила складки на платье Саблина.

   -Пожалуй, - поддержал Сахаров и вновь потянул для прощания обе свои не полные руки.

   Гости разошлись. Дэя помогла прибраться служанке и вышла не террасу, где на плетенном стуле сидел Аркадий.
 
   Он услышал, как она подходит и, не оборачиваясь, начал говорить:

   -Поверь, это не хмель, хотя и он тоже, но мне кажется, я имею право это сказать, если хочу это сделать.

   -Так, как я однажды влюбился в тебя, не зная, что мы брат и сестра, я больше никого и никогда не полюблю.

   Она стояла сзади него, положила руки на плечи, нежно обхватила ладонями шею, но ничего не ответила. Ее обуревало чувство жалости и желания, которое не могло быть удовлетворено. Она прижалась щекой к его макушке, как он хочет повернуться к ней. Нажав руками на его плечи, она остановила этот его порыв.

   Помолчав некоторое время, Аркадий осмыслил, что Дэя права, решил разрядить обстановку:

   -Каков наш план, сестренка? Что будем делать, драпать или ждать?

   -Я пойду спать, давай обсудим дела завтра. Развернулась и пошла к себе.

   -Как скажешь… - и уже шепотом,- Любимая, сестра!

   За завтраком Дэя передала Аркадию письмо, которое принесли утром.

   -Вот тебе и ответ на вчерашний вопрос.

   -Что в нем?

   -Предписывают связаться со связным, от которого мы получим дальнейшие инструкции, но сомневаюсь, что они нам понравятся. Тебе стоит сегодня же заняться поиском судна, на котором мы сможем отсюда уплыть, только делать это нужно предельно осторожно, чтобы не напороться на сопереживающих большевикам, иначе быть беде, а не нашему счастливому спасению. Официально нам этого делать нельзя, возможно немцы делятся информацией о покидающих родину с красными, если это так, то сам понимаешь, и в этом случае нам несдобровать, так что давай для начала попробуем неофициальные пути. Лучше начни с греков. А я тем временем постараюсь наобещать с три короба нашим связным.


   Дэя в сопровождении Тамаша, который правил коляской направлялись в сторону горы Кошка, где было условленное место встречи со связным.

   Парило, с моря натаскивало тяжелые, свинцовые тучи.

   На встречу попадались незнакомые люди, двигающиеся к укрытиям от надвигающегося ненастья, море покрылось волнами-барашками, поднимался ветер.

   Подъехали к заброшенному дому, который был указан, как условное место. Тамаш огляделся, Пригласил Дею поданной рукой сойти на землю.

   Старинный каменный двухэтажный дом был без крыши, и в нем невозможно было укрыться от начинающегося дождя.

   Дэя открыла зонт и двинулась по уже мокрым ступеням внутрь, там были двое, оба молодые, крепкие мужчины, на первый взгляд лет по тридцать.

   -Виктория, – сказал один из них с явным пренебрежением. – Мы вас тут уже заждались. Начали переживать, чи не згнили ль с буржуями зараз!? – он говорил с сильным украинским акцентом, иногда переходя целиком на украинский, был явно доволен своим шуткам, что доказывала сияющая коронками улыбка во весь рот.

   -Молодые люди, Здравствуйте! Давайте без этих ваших казарменных острот – она решила попробовать взять инициативу в свои руки. – Переходите сразу к делу, у вас есть для меня сообщение? – ей очень не понравился фривольный тон, которым с ней пытался говорить этот товарищ.

   -Товарищ Виктория, - заметно ерничая, говорил хохол - меня зовут Павло Рыбачук, моего товарища Наиль Хафизов, я возглавляю подпольную ячейку нашей партии в Крыму. Вы со своим братом, где он?! Будете подчиняться нам, мне и моему заму, товарищу Хафизову. – сделал маленькую паузу, - Так, где брат!? – посмотрел на Тамаша, - И хто этот цыган?

   -Брат дома, он не здоров, а это Тамаш, мой друг и соратник, и вам должны были о нем сообщить. Для всех остальных он наш работник.

   -Изволь следующим разом ознакомить нас с вашим браткой, даже если он буде болен. Ведь он не присмэрти, предпологаю?! - он специально подбирал слова, что бы казаться образованнее.

   -Слава богу, нет. – Дее был противен этот самоуверенный почти альбинос. Волосы Рыбачука были белыми, кожа чуть красноватой. Хафизов, напротив, был темным, с восточной, как и полагается татарину внешностью. Он молчал, но лицо его выражало жестокость ко всему живому. «Такой,-  подумала про себя Дэя, - прибьёт и как зовут, не спросит».

   -Вот ваше задание, - Рыбачук передал Дее конверт. – На его выполнение неделя. Завтра Наиль навестит вас дома, сообщите ему, что понадобиться для его выполнения. Вси шо трэба, раздобудем. На этом все.

   Он развернулся и пошел вглубь дома, не доходя до дверного проема, остановился, повернулся и сказал:

   -Тамаш! Трэба присмотреть, за товарищами, мени здается тебе можно доверить, - подмигнул и ушел. Татарин двинулся следом.

   Тамаш поспешил к коляске вытирать сидение, Дэя подошла за ним, села с его помощью, он прикрыл ей ноги от дождя плащевкой, сел на козлы, тронул коней.

   Усилившийся дождь грохотал по поднятой крыше коляски, сверкали молнии и тут же гремели раскаты грома. Коляска переваливалась по неровностям дороги, водяную пыль задувало в лицо, Дэя смотрела, как струйки дождя бегут по спине Тамаша, а сама была словно не здесь, ее не беспокоило происходящее вокруг. Она поняла, не открывая конверта, что в нем, их с Аркадием погибель.

   Когда она вернулась домой, Аркадия еще не было.

   Пройдя круг по гостиной, она села в кресло, достала письмо и стала его распечатывать. В нем было пять строк:

   «Поручаю вам, Товарищ Виктория от имени В.И.Л. И Ф.Э.Д., при помощи наших однопартийцев, находящихся на нелегальном положении выкрасть всех членов семьи Романовых.

   В случае невозможности выполнить такое задание, поручаю вам их уничтожить.

   За невыполнение приказа, вы и ваш брат заочно приговорены к смерти, как контрреволюционеры.

   С Уважением, Ваш Сапега. Петроград, 8 июня 1918 года.»

   Дэя уронила руки на колени, как она и предполагала, этим письмом «все карты были раскрыты, бить нечем». Очень гладко все проходило до него. Ей удалось войти в доверие Сапеги, вытащить случайно попавшего в ее поле зрение Аркадия, но вот и час расплаты за все благополучные свершения. Чудес не бывает. Сейчас за ними точно установлена слежка, и Аркадий наверняка уже сообщил им своими действиями о наших намерениях. Теперь ясно, почему так разговаривал этот нахальный хохол-альбинос Рыбачук, им известны наши планы. Они ровным счетом ничего не теряют, дав нам это задание. Если мы это сделаем, то они в выигрыше. Если нас сцапают, то мы им никто, если мы попытаемся бежать, то нас убьют и для них это тоже совершенно не потеря.

   Аркадий вернулся через несколько часов после Дэи.

   -Я что-то ничего не пойму, мне встретился какой-то мужик и передал привет от рыбака Павло, - и еще в такую погоду .Я, разумеется, не смог найти подходящее судно, на котором мы бы смогли уплыть отсюда.

   -Аркадий, я поняла, у нас беда – до нее дошло, кто этот Рыбачук.- Рыбак Павло, это наш связной и руководитель в одном лице, с которым я незадолго до этого я встречалась. А еще это тот, кто в январе в Евпатории убивал на транспорте «Труворе» офицеров, отрезая им перед этим носы, уши, веки, причинные места, иногда руки, а потом их связанными, но еще живыми кидали в море.

   -Боже, какой ужас. Они тебе ничего не сделали?

   -Нет. Но разговор был, будто они говорили с предателем. Им известно, что мы хотим бежать. Вероятнее всего за тобой следили, потому передали привет от этого рыбака, чтобы дать нам понять, что им все известно. И вот еще это письмо, – она протянула брату сложенный лист бумаги.

   Аркадий, быстро прочел его, потом второй раз. Прошелся по комнате.

   -Слушай, но это правда заведомо не выполнимое задание, даже если бы я на это, по какой-то там причине согласился.

   Дэя смотрела на него не отрываясь. Она думала, пытаясь найти какое-нибудь приемлемое решение создавшегося положения.

   -У нас одна надежда, она только на Тамаша. Другого варианта, кроме как бежать, у нас нет. Нужно придумать как!?

   -Завтра, к нам заявится татарин, зам этого рыбака, нам нужно предоставить ему какой-то план по заданию и все что нам для этого понадобится. Поэтому утром, ты отправишься в Кореиз, к имению Дюльбер, дабы показать им, что мы готовимся осуществить задание. Я же, в течении дня, постараюсь придумать, как нам выиграть какое-то время, забрать ценности и найти лодку. Если у нас что-то не получится, то мы погибли, у этих палачей руки не дрогнут.

   Рано утром, Аркадий отправился верхом на прогулку. Так, полагал он, будет легче оторваться от следящих.

   Тамаш сообщил Дэе, что за их домом следят трое. Все они находятся в пустующей усадьбе напротив. Сейчас должно быть один из них отправился за Аркадием.

   Дэя обратилась к цыгану:

   -Тамаш, ты мой друг и единомышленник многие годы. Сейчас я в очень опасной ситуации. Скажи, ты готов идти до конца? – Тамаш хотел сразу что-то произнести, но она жестом остановила его. – Подожди, мне нужно договорить, выслушай, потом прими решение. Я в любом случае щедро отблагодарю тебя и …  - хотела она продолжать, но цыган остановил ее.

   -Лаура! Я с тобой не из-за денег и ты об этом хорошо знаешь. Ты мне, как дочь. Поэтому оставь все эти разговоры и давай действовать. Мне кажется, стоит нанять кучера, чтобы разделить слежку. Ты отправишься с кучером, а я пешком или верхом на поиски лодки. От шпика я избавлюсь, не таких…-кашлянув, не стал он продолжать. 

   Она подошла к нему и крепко обняла:

   -Спасибо тебе большое, я всегда знала, что ты, мой подарок судьбы, - и поцеловала его в седеющий висок.

   Тучи сгущались. Ни в тот день, ни в другой татарин не пришел.

   Дэя разработала правдоподобный план похищения всех находящихся в имении некогда императорских особ. Правда для осуществления этого плана нужно было человек десять вооруженных людей, для того чтобы справиться с охраной, которой там, как показалось Аркадию, было не очень много.

   Тамаш договорился с одним армянином, что тот за хорошую плату перевезет их куда угодно и когда угодно. Его крепкая шхуна стояла в Форосе.

   На третий день, Тамаш обнаружил отсутствие слежки. Пробрался в заброшенную усадьбу и не найдя там никого, в течение часа поспешил сообщить об этом Аркадию и Дее.

   Вместе, они приняли решение, что ночью нужно выходить в море.

   А тем временем, Рыбачук давал задание своим головорезам, из числа особо отличившихся в красном терроре января, матросам:

   -Товарищи, братцы, нас, а в нашем лице товарища Ленина и всех борцов за освобождение от мирового империализма, решили оболванить несколько прихвостней буржуазии - говорил он, медленно расставляя акценты на нужные слова. – Так вот наша священная задача любым способом остановить их, изъять награбленное у простых трудящихся добро и наказать. В поселке мы их брать не станем, могет быть, начнут шуметь, а вот на берегу, где их ждет шхуна, мы их и подкараулим.

   Не знали Тамаш, Дэя и Аркадий, что одного следящего за ними Рыбачук все же оставил, вот он и проследил, когда они немного расслабились, за тем, как Тамаш договаривался с владельцем рыбацкой шхуны, об их бегстве будущей ночью.

   В два ночи, Тамаш и Аркадий вновь осторожно обследовали округу на предмет слежки. Ничего не обнаружив, запрягли телегу и погрузили на нее чемоданы, в которых вперемешку с вещами были драгоценности, деньги и чековые книжки счетов, открытых в зарубежных банках, люди они были совсем не бедные.

   Небо уже начинало светлеть на востоке, Тамаш тронул телегу в направлении моря.

   Аркадий, с тоской смотрел на удаляющиеся в темноте очертания дома, в котором он проводил каждое лето своего детств, а часто и взрослой жизни. Небо над ним было темносинего цвета, все звезды были, как на ладони. Он в это мгновение четко осознавал, что больше никогда здесь не очутится, а тусклая лампа в руке удаляющегося, стоящего на крыльце провожающего их слуги покачивалась словно прощаясь.

   Дэя непривычно сильно волновалась:

   -Тамаш, вы везде посмотрели, точно никого?

   -Точно! – твердо говорил цыган. – Как говорят вояки, двум смертям не бывать, а одной не миновать, - он улыбнулся необычно мягкой улыбкой и остальную часть пути около часа они ехали молча. Аркадий даже задремал.

   Подъезжали. С высоты берега стало видно стоящее метрах в тридцати от суши судно, а у самого берега пустую шлюпку.

   Тамаш остановил телегу напротив шхуны, до шлюпки оставалось шагов сто.

   Море плавно покачивало заднюю часть шлюпки, находящуюся в воде, носом она была вытащена на берег. Небо серело, наступал рассвет, рядом никого. Дэя пошла к лодке, Аркадий, потом Тамаш, взяв по два чемодана в руки последовали за ней.

   -Будто и не ждут, -сказал Аркадий, после чего сзади них прогремел выстрел и с ним вместе звук удара камушка о камушек, Тамаш на мгновение застыл и рухнул лицом вперед, пристреленный в спину.

   -Теперь бросаем на камни свое барахло, и мееедленно поднимаем руки! – послышался откуда-то из-за телеги голос Рыбачука. – Вы оба на мушке и пристрелить и вас нам не составит труда, так что лучше послушайтесь!

   Аркадий и Дэя переглянулись, и стали выполнять команду. Оба они были вооружены, но надежда, что все еще может обойтись была сильнее желания стрелять в неизвестность, не зная сколько противника, и где он прячется.

   Из-за кустов показалось семро тяжело бегущих по морской гальке с винтовками на перевес. Из них  пятеро матросов, все вооруженные до зубов -с офицерскими кортиками, некоторые перемотаны пулеметными лентами. Последним вышел рыбак Павло. В галифе и косоворотке он шел не спеша, видимо опасаясь, что Аркадий или Дэя вздумают оборонятся , посоветовал:

   Проходя мимо лежащего ничком Тамаша остановился ,  посетовал:

   -Что же ты ромала!? Я же тебе доверял, - циркнул слюной сквозь зубы в сторону лежащего, и подошел вплотную к Дэе.

   -Ну, вот и сказочке конец товарищ  Виктория. Обыщите их, а чемоданы я посмотрю сам.

   Присел к чемодану, посмотрел содержимое, увидел, что хотел.

   -А кто слушал молодец! – ощерился он своим блестящим ртом.

   -Давайте братцы в шлюпку их всех с цыганом вместе и на шхуну, там доразберёмся.

   Подтащили Тамаша за ноги к шлюпке, закинули внутрь. Связали руки Дэе и Аркадию и тоже усадили в шлюпку. Через полминуты уже забирались на шхуну.

   -Павло, - обратился один из матросов, -може цыгана за борт, сквозное, наберет воды, потонет!?

   -Куды он потонет? Тащи на шхуну, пусть все здеся будут.

   -Васька, керосин что найдете, весь сюды! – отдал Рыбачук еще одну команду.

   -Вяжи их к мачте с двух сторон.

   Матросы послушно привязали Аркадия и Дэю к мачте в сидячем положении спиной друг к другу. На палубе лежали три мертвеца, это видимо была команда шхуны во главе с седобородым капитаном армянином, который лежал бородой в собственной луже крови.

   -Вот и ладушки – сказал Рыбачук. – Теперь голуби мои, скажите, кто же вы на самом деле такие с такими мошнами, - указал он на чемоданы.

   Он склонился сначала над Аркадием, потом над Дэей:

   -И как же ты, сука такая, решилась поиграть с нами в кошки мышки!? Чьих будешь? – он наотмашь ударил ее по лицу кулаком. Она не проронила ни слова.

   -Оставь Павло, дай покувыркаться с бабой, смотри какая складная!? Не каждая барыня такую стать имеет.

   -Цыть! – прикрикнул он на матроса. – Нет у нас времени на енто дело.

   Он вновь перешел к Аркадию.

   -А этот со своей гладкой физиономией точно не из простых будет. Так что, все твои барыши в этих чемоданах или еще где припрятал. Скажи, товарищ буржуй, могет быть и отпустим опосля!? – с его лица не сползала довольная собой ухмылка.

   Рыбачук увидел, как матрос которого он называл Васькой прет из трюма две канистры керосина.

   -Полные? – спросил он Ваську.

   -Да, там таких еще три.

   -Хорошо, тащи, облейте все хорошенько здесь не жалейте и в трюме тоже.

   -Так, что товарищ буржуй, есть еще у тебя добро? – спросил он у Аркадия снова.

   Аркадий смотрел на него налитыми злобой глазами, но решил не отвечать.

   -Хорошо, - спокойно сказал Рыбачук, посмотрел по сторонам, увидел у кого из матросов к винтовке приколот штык, так же обычно жестом показал, что бы тот дал ее ему, взял, как бы взвесил в руках, приставил штык к груди в районе сердца Аркадия, который смотрел на него уже удивленно, что мол, так просто и умирают, Павло будто уловил этот немой вопрос, - Да, вот так вот просто, - сказал и надавил на винтовку. Штык с неприятным звуком вонзился в грудь Аркадия, который закряхтел и обмяк.

   Дэя побелела от ужаса и отчаяния, ее тело начало подрагивать в немых рыданиях.

   -А с этой че? – спросил матрос у которого Павло брал винтовку.

   -С этой, - задумался он, - сжечь, живьем, вместе с посудиной. – Вновь ударил ее кулаком в лицо от чего она потеряла сознание. - Облейте все, их тоже.

   Дождался, пока все обольют. Спустились в шлюпку.

   Дэя пришла в себя, когда на шхуне уже никого не было. Она сидела вся мокрая от керосина. Посмотрела на лежащего рядом Тамаша, который с трудом пытаясь придвинуться к ней, шептал:
 
  - Нож, - кое- как он вытащил из-за голенища сапога нож, и начал резать веревку, которой за руки Дэя и мертвый Аркадий были привязаны друг к другу.

   Из-за борта, со шлюпки, прилетел и повис на леере, а не упал на палубу, горящий кусок каната. С него капали капли горящего керосина, но именно то место облито не было, иначе бы вся палуба уже занялась огнем, и все старания раненого Тамаша были бы напрасными.

   До второй веревки, которой были связанны руки Деи и Аркадия, Тамаш уже не смог дотянуться и потерял сознание, уронив голову на палубу. Дея видела, как кто-то снизу, пытается скинуть той самой винтовкой со штыком горящий кусок каната на палубу и в тот момент, когда это получилось, она схватила нож,  рванулась на другой борт, прыгнула и повисла на руке, привязанной к Аркадию.

   Огонь начал охватывать всю палубу, шуметь и подниматься черным дымом, уже и рука Аркадия загорелась, Дея посмотрела на мертвецки серую кисть руки Аркадия, перерезала веревку и упала в воду. Сразу же подплыла ближе к судну, чтобы в случае, если Рыбачук прикажет обплыть(осмотреть) шхуну,( она смогла бы) смочь переплыть под ней на другую сторону.

   Так и случилось, Рыбачук удивился, что Дэя не кричит горя заживо, решил проверить и приказал проплыть по кругу, чтобы посмотреть, не получилось ли у нее сбежать. Не найдя следов побега, приказал править к берегу.

   Через десять минут догорающие головешки начали уходить ко дну, телега с Рыбачуком и матросами уехала. Дэя вконец обессилев, доплыла чуть поодаль до берега, нашла нишу в скале, забилась в нее и впала в забытие.

   Через несколько часов она очнулась от немецкой речи, которая доносилась совсем рядом с ней, но она ни как не могла сфокусировать зрение, все, что она видела, было расплывчатым и неясным. Она начала шарить вокруг руками, чтобы опереться и встать, а немцы заметив наконец, что она пришла в себя подошли к ней и помогли это сделать. Они задавали ей вопросы на немецком, но она не знала языка и лишь повторяла:

   -Я ничего не вижу, я ослепла. – глаза ее были еле открыты, припухли и были красными, на лице были ссадины, которые жутко болели. – Я не вижу! – плакала она.

   Немцы вывели ее на дорогу к подъехавшей телеге и усадили на солому.

   -Эко вас барыня, - затараторила баба, которая правила телегой. – Откуда вы тут взялись?

   -А где я, миленькая? – спросила Дэя.

   -До Фороса рукой подать, а это ваше судно сгорело? Что там случилось? Говорят, стрельба ночью была, да ночью побоялись соваться, сейчас вот только приехали, германцы проклятые. Когда уж покой на земле нашей настанет!? – причитала баба, - Белые, красные, немецкие, ужо и французские говорят понаплыли.

   -Куда вы меня везете? – всполошилась вдруг Дэя.

   -Да остынь ты барыня, ты, что же это сейчас только ослепла, аль всегда така была? В гошпиталь велели вас отвезть, туды и путь держим.

   -Не была,- сказала Дэя, закрыла лицо руками и зарыдала.

   На другой день пришел следователь, пытались выяснить, кто она, но она решила, что лучше сослаться на потерю памяти, дабы постараться сохранить всю историю с Рыбачуком в секрете. Чтобы они не смогли через своих людей ее найти.

   В госпитале в то время работало много хороших медиков, профессоров, бежавших в Крым от революции, которые честно пытались вернуть ей зрение, оно восстанавливалось очень плохо.

   Медики объясняли это тем, что Дэя находится в очень подавленном состоянии, и ее организм плохо борется. Что состояние ее зрения это результат попадания в глаза керосина, нервного истощения и горя.

   Дэя горевала безумно. Ей каждую ночь снились дорогие ей люди, которых уже нет. И что с этим теперь делать она не знала. Жить ей по большому счету не хотелось, да и не на что теперь было.

   В конце двадцатых чисел июля пришло сообщение из большевистских газет о смерти свергнутого царя:

   «Председатель тов. Свердлов оглашает только что полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова.
В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьёзно угрожала опасность приближения чехословацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контрреволюционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду этого Президиум Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16-го июля.

   Жена и сын Николая Романова,отправлены в надёжное место. Документы о раскрытом заговоре высланы в Москву со специальным курьером.

   Сделав это сообщение, тов. Свердлов напоминает историю перевода Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург после раскрытия такой же организации белогвардейцев, подготавливавшей побег Николая Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последнего времени помешали осуществлению этого.

   Президиум Ц. И. К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил:

   Всероссийский Ц. И. К., в лице своего Президиума, признаёт решение Уральского Областного Совета правильным.»

   Еще через некоторое время пришло сообщение об убийстве всей императорской семьи, что содержалась с ним в Екатеринбурге.

   На фоне всех этих событий Дэе приснился сон с по-детски улыбающимся Аркадием, голову которого она ласково прижимала к груди и вдыхала необыкновенно приятный запах его волос. Он тем временем перестал улыбаться, и развернул перед ней листок бумаги с письмом, что передавал ей Рыбачук. Она проснулась.

   Ей стало безумно одиноко, она накрылась с головой серым больничным одеялом и тихо заплакала о своей горькой судьбе. Жить дальше она смысла не видела. Потом вновь вспомнила показанное во сне Аркадием письмо, перестала плакать и твердо решила, что это должна сделать, именно она.


   Утром 30 августа 1918 года Дэя спокойно шла по тротуару у завода Михельсона в Замоскворецком районе Москвы. На заводе шел митинг. В который уже раз заглянула в сумочку и поправила заряженный Браунинг. Она волновалась не от того, что ей придется сделать, а от того как. Зрение ее до сих пор было плохим, но в целом если ей удастся подойти ближе, то промахнется вряд ли.

   Через некоторое время, она увидела, как кучка людей двигается к стоящему у обочины автомобилю. Подошла ближе рассмотрела нужного человека, достала пистолет и выстрелила трижды. Человек с лысиной и бородкой упал, люди вокруг засуетились, поднялся шум и женские крики. Никто сначала не понял кто стрелял.

   Потом в суете и сутолоке она прошла до трамвайной остановки и только там ее схватил за руку плотный мужичек и отобрал сумочку.

   -Сука, это ты стреляла? – истерично орал он и рылся в ее сумочке, - Ты?

   -Я, - спокойно сказала Дэя.

   -Кто приказал? Говори, кто приказал? – он, с размаху ударил ее по голове, слегка подпрыгивая.

   Подскочили милиционеры, вырвали ее у мужичка, и обоих увели на проходную завода.

   По официальной версии следствия:

   30 августа после митинга на заводе Михельсона, эсерка Фани Ефимовна Каплан совершила дерзкое покушение на товарища Ленина. Она трижды выстрелила в него из пистолета системы Браунинг. Две пули попали в В.И. Ленина и одна в разговаривавшую с ним в тот момент женщину.

   Из допросов Каплан:

   Приехала я на митинг часов в восемь… Кто мне дал револьвер, не скажу… У меня никакого железнодорожного билета не было... В Томилине я не была... У меня никакого билета профсоюзного союза не было... Давно уже не служу… Откуда у меня деньги, я отвечать не буду… Я уже сказала, что фамилия моя Каплан одиннадцать лет… Стреляла я по убеждению… Я подтверждаю, что я говорила, что я приехала из Крыма… Связан ли мой социализм со Скоропадским, я отвечать не буду… Я никакой женщине не говорила, что «для нас неудача»… Я не слышала ничего про организацию террористов, связанную с Савинковым… Говорить об этом не хочу… Есть ли у меня знакомые среди арестованных Чрезвычайной комиссией, не знаю… При мне никого из знакомых в Крыму не погибло… К теперешней власти на Украине отношусь отрицательно… Как отношусь к Самарской и Архангельской власти, не хочу отвечать…

   Ей устроили очную ставку с задержанным незадолго до этого и обвиненным в шпионаже британским послом Робертом Локкартом.

   Фанни Каплан была расстреляна без суда 3 сентября 1918 года, в 16:00 во дворе авто-боевого отряда имени ВЦИК (за аркой корпуса № 9 Московского Кремля) по устному указанию Председателя ВЦИК Свердлова. Под шум заведённых автомобилей приговор привёл в исполнение комендант Кремля, бывший балтийский матрос П. Д. Мальков в присутствии известного пролетарского поэта Демьяна Бедного. Труп затолкали в бочку из-под смолы, облили бензином и сожгли у стен Кремля.

   Балтийский матрос П.Д. Мальков о расстреле Каплан:

   Уже в день покушения на Владимира Ильича Ленина, 30 августа 1918 года, было опубликовано знаменитое воззвание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета «Всем, всем, всем», подписанное Я. М. Свердловым, в котором объявлялся беспощадный массовый террор всем врагам революции.

   Через день или два меня вызвал Варлам Александрович Аванесов

   — Немедленно поезжай в ЧК и забери Каплан. Поместишь её здесь, в Кремле, под надежной охраной.

   Я вызвал машину и поехал на Лубянку. Забрав Каплан, привез её в Кремль и посадил в полуподвальную комнату под Детской половиной Большого дворца. Комната была просторная, высокая. Забранное решеткой окно находилось метрах в трех-четырех от пола. Возле двери и против окна я установил посты, строго наказав часовым не спускать глаз с заключенной. Часовых я отобрал лично, только коммунистов, и каждого сам лично проинструктировал. Мне и в голову не приходило, что латышские стрелки могут не усмотреть за Каплан, надо было опасаться другого: как бы кто из часовых не всадил в неё пулю из своего карабина.

   Прошел еще день-два, вновь вызвал меня Аванесов и предъявил постановление ВЧК: Каплан — расстрелять, приговор привести в исполнение коменданту Кремля Малькову.

   — Когда? — коротко спросил я Аванесова.

   У Варлама Александровича, всегда такого доброго, отзывчивого, не дрогнул на лице ни один мускул.

   — Сегодня. Немедленно.

   — Есть!

   Да, подумалось в тот момент, красный террор не пустые слова, не только угроза. Врагам революции пощады не будет!

   Круто повернувшись, я вышел от Аванесова и отправился к себе в комендатуру. Вызвав несколько человек латышей-коммунистов, которых лично хорошо знал, я обстоятельно проинструктировал их, и мы отправились за Каплан.

   По моему приказу часовой вывел Каплан из помещения, в котором она находилась, и мы приказали ей сесть в заранее подготовленную машину.

   Было 4 часа дня 3 сентября 1918 года. Возмездие свершилось. Приговор был исполнен. Исполнил его я, член партии большевиков, матрос Балтийского флота, комендант Московского Кремля Павел Дмитриевич Мальков, — собственноручно. И если бы история повторилась, если бы вновь перед дулом моего пистолета оказалась тварь, поднявшая руку на Ильича, моя рука не дрогнула бы, спуская курок, как не дрогнула она тогда…



Эпилог.

   Сидя в одной из комнат Кремля, со странно высоким потолком и окном в трех метрах от пола, Дэя ожидала, что с минуты на минуту ее казнят.

   Она уже не боялась. В ее жизни было много страшного, но она прошла через все это.

   В детстве, после смерти мамы и Протасия она выбралась из лесной чащи. По сбивчивым отрывкам из воспоминаний матери, Лаура смогла найти семью ее старшей сестры в одном из цыганских таборов, кочующих под Тулой.

   Тетя Тшилаба, что в переводе означает - ищущая знания, стала ее наставницей и помогла стать из лесной жительницы, красивой женщиной с хорошими манерами. Она научила ее быть мудрой и целеустремленной, умению вести себя в обществе мужчин и поддерживать светские беседы с женщинами.
 
   В молодости тетя Тшилаба жила в Петербурге и некоторое время пела в Мариинке. Она любила рассказывать о том, какой роман у нее был с одним знатным дворянином, который от любви к ней готов был взять ее в жены наперекор родительской воле.

   -Но, не сложилось, - говорила она в конце воспоминаний, - дорогая моя девочка, - обращалась она к Лауре, - я думаю, что лучше не познавать такой всепоглощающей любви, она очень коварна и губительна. Тому пример и твоя несчастная мать, моя сестра. Ведь кто бы мог подумать, что все так печально закончится!? – она замирала, и не мигая, смотрела вдаль воспоминаний, анализируя свою и другие, известные ей судьбы.

   Лаура любила ее спокойный с хрипотцой от возраста голос, которым она давала ей наказы, на будущую жизнь, делясь своим опытом восседая в большом кресле-качалке.

   Через год, после того, как Лаура нашла тетю, их семья отправилась на Кавказ, того требовал доктор ибо тетушкино здоровье было уже подорвано от старости. Там ей наняли нескольких репетиторов, они своими уроками окончательно превратили Лауру в ту самую Дею.

   Позже, после смерти Тшилабы, Дэя вернулась в Московскую губернию вместе с дядей Томашем, братом мамы и сестры. Он был ее самым близким родственником. Доверенным, казначеем, человеком, который был посвящен во все. Он был ее ангелом хранителем, до последнего своего вздоха.

   «Интересно,- рассуждала она, про себя вернувшись из минувшего в настоящее, - прямо здесь или все-таки на лобном месте или может на Болотной площади!? Как когда–то во времена Французской революции Марие Антуанете отрубят голову гильотиной, а может, как Пугачева или как Стеньку Разина четвертуют, или все-таки по-современному, расстреляют из пулемета. А если попросят, сказать последнее слово, что мне им сказать».

   И начала подбирать слова, для последнего слова, убедив себя, что они ей обязательно дадут его:

   «Я бы, наверное, сказала людям, о том, что самое важное имея самые разные политические взгляды, быть религиозным или нет-оставаться людьми. Людьми с большой буквы, относится к окружающим по-человечески, прекратить вакханалию под названием гражданская война. Спасти наших сограждан, которые гибнут тысячами, убивая друг друга, в то время, когда наши враги радуются этому факту».

   «Еще, наверное, сказала бы о том, что нужно любить друг друга и что я не считаю свою жизнь и смерть напрасной, я старалась жить по совести в этом несовершенном мире и делала то, что обязательно нужно было сделать с теми, кто этого заслужил, относясь к нам, другим людям не по-человечески».

   Будучи идеалисткой, она глубоко заблуждалась, ей никто не собирался давать никаких последних слов. Власти, пришедшей на гребне первой мировой войны, слабости монархии, давно укоренившемся разложении в обществе, из-за огромной пропасти, между, современным языком говоря, элитой и простыми людьми, при помощи иностранных спецслужб, которая расправлялась с политическими оппонентами, руками оголтелых, безграмотных головорезов. Той молодой беспринципной власти не нужны были слова оправдания, а тем более какая-то другая правда отличная от их. Они строили свою правду на горе, крови и костях, массовым террором. Строили светлое будущее коммунизма в Советской России, которого, как мы знаем теперь, не наступило.

   Скорее всего, мы сейчас все-таки на пороге каких-то грандиозных событий, чего откровенно говоря, не хочется, но все происходящее просто кричит о том, что мы в опасности. Я думаю, что каждый мыслящий человек задается вопросом, что же будет в ближайшем будущем и мне кажется мало, кто, в нем очень уверен.

   История циклична, об этом она говорит сама за себя, а люди имеют свой порог идиотизма, как личностный, так и коллективный, поэтому мы, простые смертные, как идиоты будем всю жизнь, даже в самые очевидные моменты, тешить себя надеждой, что все обойдется, а другие идиоты, которые, как бы сильные мира сего, будут успокаивать себя, что они то точно этими граблями свой лоб не расшибут, и, развязав очередную авантюру будут губить и нас, и себя.

   Люди, очнитесь!

   Миру мир!

   Любите, творите, созидайте!

   Главное, чтобы не было войны!

   Москва. 22 октября 2016 года.