Там и тогда. Мовизм. Тель-Авив, аэропорт Бен-Гурио

Израиль, аэропорт Бен-Гурион,2005.
Они улетали. Красивая, но строгая девушка в форме попросила его открыть дорожную сумку.
– Аэропорт Бен-Гурион – самый защищенный в мире от террористов аэропорт! – сказал он ей в ответ слоганом из телевизионной рекламы.
 – Да, это так. Открывайте же!
Он расстегнул на сумке молнию: бояться ему было нечего – запретного он ничего не вез, покупок никаких не делал, кроме мелочевки типа брелков и магнитиков для подарков родне и сослуживцам. В последние годы он летал в зарубежье налегке, чтобы не возиться с багажом.  Прошли те времена, когда покупал за границей кое-какие шмотки – теперь этого добра и в России хватало по тем же практически ценам.
Она явно была разочарована тем, что придраться оказалось не к чему. Но тут в ее руках очутилась бутылка сухого красного вина, и сразу посыпались вопросы:
– Откуда вино? Где покупали? Почему без акцизной марки?
 – Презент. Были с визитом на винном заводе, там и подарили. Между прочим, вино кошерное. Там за этим специальный раввин следит.

Она поморщилась:
– Чем дольше вы оправдываетесь, тем больше путаетесь.
«Ну прямо, как моя жена, теми же словами говорит», – подумал он.
– Так где, говорите, купили? – она, видимо, решила еще больше его запутать.
– Должен вам признаться, что подарили нам на заводе каждому по две бутылки. Из моих мы одну распили вчера вечером с друзьями в отеле. Теперь вот жалею, что и эту не прикончили. А хотите, я вам ее подарю?
– Перестаньте фиглярничать! Не стыдно в вашем возрасте?
Он пытался еще что-то сказать, но она его уже не слушала. Сняла телефонную трубку и стала кому-то что-то бойко объяснять на иврите. И тут же сникла, стала вмиг некрасивой. Похоже, начальство дало ей отбой – потому, наверное, что у других членов их делегации тоже обнаружили это вино, и они смогли более толково объяснить, что к чему.
 –  Можете проходить, – сказала она ему, закусив нижнюю губу.
Он стал укладывать содержимое сумки обратно. Вдруг она его остановила:
 – Постойте! Где купили? Почему без акциза? – показала она на красочный, отпечатанный на глянцевой бумаге рекламный буклет одной из фирм, которые они посетили.
– Опять же подарили. Но лично вам могу продать со скидкой…
– Да, идите вы уже, надоели!
Он пошел. Но, сделав пару шагов, обернулся:
– Вы, случаем, не наша, не из России?
Она не ответила.  Глаза ее, как ему показалось, повлажнели, перестав   быть злыми, злыми. Как-то так.

Иран, Шираз, 2004.
Бирюзовый купол держат восемь беломраморных колонн. Вокруг мавзолея тянутся к небу кипарисы, словно часовые, охраняя покой поэта, пышные сосны своими развесистыми лапами укрывают   ротонду от жаркого солнца. Он онемел, увидев возле   усыпальницы   Хафиза столько коленопреклоненных мужчин и женщин. Одни, разувшись, как в мечети, били поклоны, другие застыли в экстазе.  И люди все шли и шли к мавзолею поэта, чьи газели в Иране почитают не меньше, чем Коран, веря, что его пророчества обязательно сбудутся.
Он, как и все из нескончаемого людского потока, приложил два пальца к гробнице. Раскрыл наугад украшенный восточным орнаментом, томик. Но какая ему досталась газель, без перевода с фарси не узнать – что ему напророчил великий Хафиз, так и осталось для него тайной.
В этот день он успел побывать и у гробницы Саади у подножья горы на окраине города. И здесь толпы народа и реки цветов.  Недаром же, поминая Саади в «Персидских мотивах», Есенин не сумел, скрыть за бравадой зависть с ревностью.
           Да, повезло Ширазу, ставшему поэтической Меккой Востока, – в этом древнем городе родились, жили, творили величайшие поэты. И они продолжают жить здесь в названиях площадей и улиц. К их гробницам ведет даже не тропа, о которой мечтал Пушкин, а незарастающая широкая дорога.
Ошеломленный увиденным, он вспомнил недавнюю передачу на телеканале «Культура».  Известный актер, лощеный, самовлюбленный, с апломбом знатока рассуждал о поэзии. Авторитарный режим и поэзия, изрек он, несовместимы. И привел в пример Иран. Там, мол, поэзию опустили чуть ли не ниже плинтуса.
«Заявил бы такое в Ширазе, его мигом разорвали бы в клочья», – подумал он, не в силах покинуть сад Саади. И тут же устыдился своей кровожадности: что с актера того взять, с человека, живущего чужими жизнями, говорящего заученными текстами? Он вспомнил из Саади:
Будь неприступной, будь суровой, красота!
Чтобы плениться пустозвон не смел твоей хвалой. 
А с горы, как и тысячу лет назад, стекал, журча, ручей, пели с деревьев соловьи, воздух, казалось, был настоян на лепестках роз, воспетых поэтом, 
(Продолжение следует)