Оттенок девятнадцатый-цвет испачканных памперсов

Каждое лето Петрович готовился изъять из жизни ровно две недели – когда его любимая сестра присылала к дядьке на воспитание своего немножко недоразвитого сыночку.
Петрович искренне любил племянника, и старался вдолбить в этот кусочек родной ему плоти немного мозгов.
В прошлый раз чадо приехало с идеей вейпинга и подворотов. Наш герой стойко терпел недоразвитое чадо, которое пыхтело в китайскую трубочку, но его терпение лопнуло после того, как племянник начал подворачивать дядькины штаны с лампасами, которые достались герою от их общего предка, прошедшего Первую и Вторую мировые войны.
Как сейчас, Петрович вспоминал, как он вскочил, дал оплеуху бестолковому созданию, громко заорал:
- Доколе?! – глядя в полусумасшедшие глаза дядьки, родственничек смекнул, что тут лучше не спорить и возвращался  к матери он с «козликом» Беломора и распушенными спортивными штанами.
Каждая такая встреча для Ивана оборачивалась откровением – что молодежь придумает на этот раз?
Он морально готовился к этому, читал кучу тренингов по воспитанию, но этот сезон превзошел все его ожидания…
Только увидев свою родную плоть и кровь на перроне, Петрович понял – будет худо. Из тамбура продефилировало нечто, в желто-голубой одежде, с оселедцем на кроваво выбритой лысине.
 Тело спускалось из вагона.
- Дядькуууу! – поднял руки вверх племянник, в  этот момент Петрович хотел сделать вид, что не знает это тело, но было поздно. Встречающие подтолкнули его вперед, прямо в объятия недоросля.
Спустя пару часов Петрович демонстративно пил чай из блюдечка, закусывая его кусковым сахаром, поглядывая на родственничка.
- Надолго? – спросил он.
- Як трапытся (трапытся – получится – прим.автора), - молвил племянник, откусывая сало, добытое из глубины своих баулов.
- Что за заскок у тебя теперь, мой милый Николай? – язвительно протянул Иван, на всякий случай сразу хватаясь за ремень. Он знал, что его сестра, уже лет десять как  без мужика; и воспитать дебила, кроме него – некому.
Николай, глядя на дядькины действия, отодвинулся на край лавки и молвил:
- Дядько, не Николай, - словно выплюнув свое имя, - а  Мыкола! – Пробормотал он, - мы, - доверительно бурчал мальчик, - интеллигенция, - подняв палец вверх, - должны поддерживать наши братские народы, которые Россия угнетала многие столетия! Мы должны повиниться, и признать факт агрессии против них!
У Петровича задергался глаз – он почему-то вспомнил деда этого неразумного отрока, который собственными руками в 1943 году своими руками вешал полицаев; полицаи тоже были с чубами, тоже требовали от русских признания их безоговорочной власти; отец нашего героя  в красках рассказывал, как эти предатели родины звали свою маму на вполне русском языке, когда их тащили на виселицу, обещали больше так не делать, любить родину и Сталина.
Глаза Петровича налились кровью, он уж было приподнялся, но тут на колени к нему прыгнул Карма, прося пожрать и быстро, и нашего героя немного отпустило. Он смотрел на это дитя.
- Так, Колян!
- Мыкола! – проблеяло тело.
- Колян! – повторил Петрович, снимая ремень.
- Мыко… - простонал отрок, переживая за свою шкуру.
- Мать твоя доверила твое тело и душу мне, Николай, - проговорил Петрович, подвигаясь все ближе к племеннику, - с телом твоим я проведу необходимые манипуляции, и верну в эту обитель душу, а ежели кто сомневается – то может тоже под раздачу попасть…
На следующее утро в дверь Петровича активно звонили из опеки и попечительства.
- Откройте! – громовым голосом кричала тетенька, стуча в дверь, как показалось герою, своими пудовыми кулаками.
Петрович открыл дверь, на пороге стояла дама неопределенного возраста – это когда можно дать и восемнадцать, и пятьдесят.
- Здравствуйте, - вежливо сказал мастер, прислонившись к косяку.
- День добрый. У нас тут заявочка поступила, что у вас тут детенка обижают.
- Да?! – удивился Иван. – Ему, если что – почти восемнадцать лет.
- Ээээ, - проблеяла мышка, закутываясь в шарфик, - но нам надо отработать заявку.
- Бедненькая, замерзли, да? – Петрович впустил бедолажку в тепло своего дома. Женщина с удивлением осматривалась – на стенах висели репродукции Рембрандта, Малевича, и даже Да Винчи. В углу коридора сиротливо тусил Аполлон Бельведерский.
- Ух ты! – вырвалось у нее, - какая прелесть!
- Да, - скромно ответствовал наш герой, почесывая затылок, - люблю я старое искусство, жить без него не могу, честно признаюсь.
- Боже, какая прелесть! – роношница нагнулась над Кармой. Тот лежал на спине, вытянув свои огромные лапы вверх, поочередно шевеля каждой. Женщина погладила кота по животу, и тот, неожиданно для хозяина, заурчал от удовольствия.
- А что за заявка?
- Ой, простите. Но у Вас такой прелестный котик! Прямо не могу.
- Карма любит незнакомых людей, - хмыкнул Петрович.
- Нам позвонили, и сказали, что Вы тут незаконно удерживаете малолетнее лицо, и совершаете над ним… - сотрудница замялась, - бьете его, в общем.
«Ах ты ж, паскуда мелкая!» - промелькнуло в голове у Петровича, но вслух он сказал совсем другое:
- Насчет незаконного удержания, это Вы, право, зря. У меня и доверенность от сестры есть, - показал бумагу наш герой роношнице. – А бью…. Мадам, или мадемуазель, - от последнего слова женщина зарделась, - все ж у нас не дикая Европа, можно и приложиться. Только вот не бил я его.  Николай, а ну-ка подь сюды! – из комнаты выглянула запуганная мордочка племянника, - значит, я тебя бью?
- Нееет, - прошептал мальчик, покрываясь потом.
- А ты знаешь, КУДА в нашей стране тебя отправят?
- К.. куда?!
- Туда, откуда ты хрен выберешься. Кстати, мадемуазель…
- Инна Петровна.
- Инна Петровна, а куда отправляют нынче детей, которые пожаловались на неправомерные действия? – Инна начала живописать условия содержания, и с каждым словом у Николая вытягивалось лицо.
- Простите меня, пожалуйста, - простонал несчастный, представив, как он жрет манку каждое утро, - я просто был немного напуган… Расстроен. В Европе же не так.
- А ты, мальчик, - припечатал его Петрович, - не в своей цеевропе, а в великой, практически императорской России. И должен соблюдать наши требования.
На этой ноте Петрович распрощался с сотрудницей РОНО, не забыв ее пригласить на кофе в «Три пятачка», закрыл дверь и повернулся:
- Ну что, Николай, Вы наконец-то поняли? – что именно должен был понять племянник, дядя так и не объяснил.
- Наверное, да, - задумался мальчик, - со своим уставом в чужой монастырь не ходят? Правильно?
- Именно так, мой мальчик, именно так… - задумчиво протянул сантехник, наглаживая Карму…