Воспоминания 22 или Собачка с глазками

Стояла прекрасная пора – уход на покой жаркого, звонкого, энергичного простака и  работяги – лета и приход  осени - спокойной, торжественно звенящей золотой листвой в постепенно пустевших, наполняемых прохладой, по-деловому, без спешки устраивающихся на длительную спячку, лесах и перелесках.

В тех самых, знакомых нам как свои пять пальцев, перелесках, где по закраинам нередко можно обнаружить сливовое или вишневое дерево, прекрасно устроившееся в окружении клёнов, дубков и лип, постепенно уступающих свою законную территорию напористым и неустрашимым полчищам колючих и терпких хвойных варваров.

Именно в этих, изумительно пахнувших смолой, хвоей и какой-то особой, настоянной целительной духотой, молодых ельниках, мы с братом гарантированно находили грибы – чудесные, пахучие и липкие маслята. И, о чудо! – даже мне нравилось заниматься довольно канительным делом – очищать крепенькие шляпки от лишней, тоненькой наружной плёнки. И какими же вкусными были эти дары леса в жареном виде, особенно для нас, грибников-братанчиков, основательно проголодавшихся за время ползания с корзинками по бесконечным рядам густейшего ельника!

Но сегодня никаких грибных походов не предвидится. И рыбных – тоже. И на дерево не залезешь – на мне нарядный костюмчик, а в руке – портфель. В другой – здоровенный букет астр, которые обильно, даже, как-то по-наглому, цветут в нашем палисаднике. Эх, пропадай, моя летняя свобода! Я иду в незнакомую, загадочную, но чем-то очень притягательную, школу! Даже наша вздорная и очень заносчивая кошка, естественно, Мурка, нехотя уступает мне тропинку – первоклассник идёт!
 
Жаль, что память почему-то совершенно не сохранила для меня абсолютно никаких деталей моего исторического водворения за парту первого «А» класса в Козелецкой средней школе №2. Но, я думаю, что всё было, как у людей – с построением, речами, взметнувшимися в салюте руками пионеров и прочей, совершенно неизбежной, атрибутикой.

Не помню даже, какой была сама школа – одноэтажной? - двухэтажной? Помню только широкое, торжественное крыльцо, поднятое на три ступеньки от тротуара, высокие, тамбуром, дубовые двери со стёклами и огромные, светлые окна. Здание школы стояло фасадом к безграничному проёму стадиона, окруженному невысоким заборчиком из деревянных брусьев, на котором мы любили иногда посиживать, если только не носились, как угорелые, по всему двору во время долгожданных переменок.

Если пройти правее фасада школы, вдоль стадиона, преодолеть через калитку замыкающий, торцевой забор, и миновать тенистый школьный сад, то довольно скоро можно было попасть на просторный и дышащий речной свежестью берег Остёрки. По крайней мере, так мне сейчас всё это вспоминается.

Но всё это я узнал потом, а в тот стартовый день моя память включилась, когда я уже сидел за первой партой в крайнем, у окна ряду большого и светлого класса. На стене загадочная школьная доска, возле неё – наша первая учительница, спокойная и добрая Ольга Семёновна. Она что-то рассказывает, интересное и важное. А, главное, совершенно необычное – здесь всё не так, как в садике!

В классе – абсолютная тишина. Мне помнится, что почти всю первую четверть мы вот так же благоговейно поддерживали торжественную тишину, жадно впитывавшую всё, о чем с таким интересом, а, главное, благожелательно и очень сочувственно к нашим девственно чистым для школьной премудрости умам, сообщала Ольга Семёновна. И только в дальнейшем, окончательно освоившись со ставшей нам родным домом школой, мы стали позволять себе некоторые вольности, в виде осторожного перешептывания или невидимого тычка под партой чем-то досадившего соседа.

Рядом со мной, за одной партой, ближе к стене, сидит и внимательно слушает учительницу одна из самых ярких и симпатичных девочек класса, дочка местного военкома, Вера Яковлева. На ней очень аккуратная школьная форма, белюсенький фартучек, кружевные манжетики. Волосы у Веры пышные и светло-золотые, усмирённые в энергичный конский хвостик. И неизменный огромный бант, по случаю торжественного дня начала занятий.

Такой мне запомнилась моя соседка в тот первый день, окончившийся для неё некоторым конфузом. Да, мама утверждает, что Вера – это и есть та моя садиковская блондинистая подруга, но здесь что-то не сходится. Ведь, если мы постоянно соседствовали в колоннах по двое, то, значит, находились в одной и той же группе, а я ведь сбежал оттуда, перескочив через голову подготовишек прямо в первый класс. Загадочная же блондиночка должна сейчас, как маленькая, ходить в садик. Так что, тут явно один из редчайших случаев, когда мою престарелую матушку подводит память. Но возражать ей ни в коем случае нельзя, да и бесполезно. А некоторые всё еще удивляются – и в кого это я такой упрямый? Поверьте, есть в кого…

Так что же случилось с моей такой нарядной и видной соседкой? Увы, с ней злую шутку сыграла чрезмерная застенчивость, возникшая из-за необычности и торжественности момента. Вообще-то она была довольно уверенная в себе, умненькая и жизнерадостная девчонка. А в этот день, прямо посреди урока, она постеснялась поднять, как нас уже научили, руку, и попроситься на двор, в школьную уборную. Бедная первоклашка просто-напросто уписалась прямо за партой и следы преступления были так наглядны (девочка долго терпела), что скрыть этого было просто невозможно. Но я, как воспитанный и тактичный кавалер, отнюдь не стал радостно и громко сообщать об этом всему классу, а продолжал как ни в чём не бывало сидеть, заинтересованно ожидая продолжения довольно пикантной ситуации.

Внимательная, ни на минуту не упускающая всего, что происходило в её классе, Ольга Семёновна тотчас заметила конфуз, постигший мою соседку и направилась к нам. Ну, думаю, сейчас Вера получит под первое число – я в таких редких, но стыдных случаях всегда огребал от своего отца по-полной, с неизменной проповедью, что так неподобающе ведут себя только презренные и никчемные девчонки! Ну, прямо как в воду глядел!  Даже немного жаль эту недотёпу…

Но Ольга Семёновна, почему-то, совсем не стала стыдить или, там, ругать бедную, испуганную девчушку. Очень ласково, по-доброму, как не сделала бы и родная мать, наша учительница успокоила Верочку, обняла, погладила по головке и тихонько, бережно вывела из класса, чтобы помочь ей привести себя в порядок.

Сколько раз мне потом приходилось сталкиваться с совершенно некомпетентным, просто катастрофически непрофессиональным поведением многих и многих училок, и каждый раз я с умилением и любовью вспоминал мою первую учительницу, навсегда оставшуюся для меня недосягаемым образцом школьного Учителя.
 
Учеба шла своим чередом. Вот мы уже начинаем малевать первые в своей жизни крючки – палочки в тетрадках перьевыми ручками, со стуком макая их в чернильницы. Я пыхчу, высовываю от напряжения язык и пытаюсь осилить, ну, просто сверхсложное задание – изобразить целый ряд наклонных, вертикальных, коротеньких чёрточек. Уф, вроде бы получилось. Я незаметно подглядываю в тетрадку моей соседки – ровненькие, совершенно одинаковые, как близнецы – братья, изящно наклонённые чёрточки очень меня огорчают – моё творение больше напоминает какой-то дикий частокол из стеблей чертополоха. И она всё сделала почти в два раза быстрее, чем я!

Тут – новая беда: теперь зачем-то нужно изобразить точно такой же ряд чёрточек, только соединить их понизу друг с другом крючочками. Жуть! Но меня вдруг осеняет гениальная идея (это прорезается предчувствие моих будущих подвигов на ниве изобретательства и рационализации) – зачем же тратить время на повтор уже наполовину сделанной работы? Ведь это же не рационально! Я просто беру и быстренько дорисовываю недостающие крючки в уже выстраданный мною ряд палочек! Готово! Я победно гляжу на Веру, которая еще корпит над своей работой. Она гордо не снисходит до того, чтобы следить за моими успехами. Ну, разве что так, исподтишка…

Но тут Ольга Семёновна обратила внимание на мои рекорды и решила посмотреть мою работу поближе. Сначала она удивилась, потом рассмеялась, а потом спокойно и доходчиво объяснила, как всё надо было сделать. И мягко, но настойчиво, уже не первый раз, порекомендовала мне писать по линиям. Я сокрушенно повздыхал и опять углубился в работу. Этих взрослых, даже таких классных, как наша учительница, никогда ни в чем нельзя переубедить! И про какие такие линии она всё время толкует?

Вера, грациозно мотнув головкой, закидывает хвостик причёски за спину и как бы приглашает меня полюбоваться её работой: на белоснежной поверхности тетради красуются и дразнятся идеальные ряды крючков и черточек. Вот задавака! Хоть бы кляксу посадила, что ли… Но клякса, как на грех, появляется именно посреди моего тетрадного поля, усаженного кривыми, как будто пьяными, рядами чертополоха. Ольга Семёновна задумчиво всматривается в моё творение и начинает аккуратно интересоваться возможностью повидаться с моими родителями. Желательно срочно. А как раз сегодня за мной в школу зайдёт моя мама – такое вот неудачное совпадение…

Мы с мамой идём после школы домой и она опять заводит совершенно неприемлемый разговор о необходимости примерным деткам аккуратно писать, слушаться учительницу и попробовать… Только попробовать! Один раз! Слышишь ты, осёл упрямый! Тебе придётся, всего один раз, одеть очки!

Мне! Одеть очки! Да уж в своём ли уме моя милая матушка? И что ей такого ужасного наговорила Ольга Семёновна? Неужели тоже требует, чтобы я надел очки? Нет, ну такого предательства от нашей любимой учительницы я никак не ожидал. Как кому-то вообще в голову могла прийти мысль, чтобы я, один на всю школу, да что там на школу! – один на весь Козелец, одел какие-то очки! Да за всё время я видел только одного человека в очках – старенького счетовода с папиной работы - дядю Якова, да и то он одевал свои очки только тогда, когда хотел почитать любимую газету…

Безуспешная работа над тем, чтобы я примирился с необходимостью одеть очки, ведется в нашей семье уже не первый день. И очки уже заказаны в Чернигове и, о ужас!- скоро, очень скоро будут доставлены сюда, к нам, в Козелец!

Но мама непреклонна. Завтра привезут очки и я их обязательно одену!
 
Я начинаю громко рыдать, обещаю всё время писать исключительно по загадочным линиям и слушаться всех, включая даже нашу кошку, но только без очков! Однако, чем ближе мы с мамой подходим к дому, тем безысходнее становиться моё положение. У меня нет больше сил возражать, я только тихонько и безутешно плачу, уже без всякой надежды разжалобить эту бессердечную женщину, мою мать.

Нытьё моё продолжается до прихода с работы отца. Но тут ему удаётся найти беспроигрышный подход к нашей проблеме. Он говорит, что очки, которые завтра привезут, вовсе и не очки даже, а настоящие бинокли! Я немножко притишаю рёв, чтобы услышать подробности. Да, да! – продолжает мой находчивый папа. Это не очки, это – бинокли, как у знаменитого пограничника Карацупы!

Я еще не совсем верю в такое счастье, но уже начинаю потихоньку представлять, какой фурор я смогу произвести в своём классе, когда заявлюсь туда с настоящим военным оптическим прибором! Слёзы постепенно высыхают и я успокаиваюсь – жизнь налаживается…

Может быть это выглядит не совсем правдоподобно, что я только теперь упомянул о своём значительном недостатке – врождённой гиперметропии – дальнозоркости высокой степени. Мои первые очки, которые мне всё-таки придётся очень скоро надеть, содержали не более не менее, как стёкла в плюс двенадцать диоптрий! Мать уже давно определилась с этой проблемой, но её хороший знакомый врач- окулист, посоветовал до школы не мучить этого бойкого мальчика необходимостью носить на носу такой хрупкий и недолговечный предмет, как очки. Их заказали только к началу моей школьной карьеры, но такие необычно сильные стёкла оказалось не легко достать в срок и дело затянулось.

Этим и объяснялось мое невосприятие настойчивых указаний писать в тетрадке по линиям, которые я элементарно не видел! Но совершенно непонятно, как же я мог жить всё это время, будучи практически основательно незрячим? Самое удивительное, что я совершенно, то есть, ну ни чуточки, не ощущал никаких затруднений в своей повседневной бурной жизни! Единственное занятие, которое мне никак не давалось на садиковских «штудиях» по рукоделию, был процесс вырезания из цветной бумаги такого артефакта, как морковка. Носик у меня получался отлично, а вот полукруглая попка почему-то никак не выходила! Но рукоделие – это вообще девчачье занятие, недостойное настоящего мужчины!

Итак, наступил знаковый и роковой день – очки, наконец, доставлены и лежат предо мной на столе. Я уже собираюсь заорать не своим голосом, обманутый до глубины души, но отец мгновенно перехватывает инициативу, и быстро выпаливает, что это демонстрационный, облегченный вариант все того же бинокля, и мне просто нужно примерить эту упрощенную конструкцию, чтобы убедиться, что стёкла подобраны правильно.

Я недоверчиво и осторожно водружаю это страшное и позорное сооружение на носу и…

Что это? В какую волшебную страну меня перенесли невидимые феи? Может быть, я сплю и всё это мне снится? Какой волшебник так кардинально изменил весь мир вокруг?!

Я, как зачарованный, перемещаюсь по нашему дому и делаю для себя всё новые и новые открытия – отовсюду, со всех сторон меня окружают совершенно незнакомые, невероятно прекрасные явления! Я в онемении хожу, разглядывая все чудеса мира, а моё семейство в полном составе, такое же онемевшее от моей ошеломляющей реакции, по пятам следует за мной.

Наконец,  взгляд внезапно прозревшего визионера останавливается на висящей над его собственной кроваткой весьма провидческой картине, под названием «Опять двойка». Ну, той, где несчастный двоечник стоит у стола под осуждающими взглядами родных и близких, и только верный пёс не улавливает всей трагичности момента и радостно наскакивает на огорченного страдальца.
 
И тут я ликующе произношу свою историческую фразу: «Смотрите! Смотрите же! А у собачки-то - глазки!».
 
Мой любимый, добрый и несгибаемо принципиальный старший брат, вдруг отчего-то начинает всхлипывать, прикрывает увлажнившиеся глаза руками и выбегает на улицу…

Стоит ли говорить, что с этого момента я вообще не расстаюсь с очками и даже готов спать, не снимая их - этого волшебства, этой чудесной возможности видеть мир во всей его невероятной красе! И мне совершенно безразлично чьё-либо отношение к тому факту, что Серёжа Снакин – презренный очкарик! Я с сожалением и снисходительностью уже заранее смотрю на этих мифических недругов, которые просто не понимают, каким чудом я отныне обладаю!

Тут можно сделать несколько обескураживающий для меня самого, вывод, что даже такого упрямца из упрямцев, такого неисправимого полемиста –это если по научному, а если по маминому, то – такого противного поперёшку, оказывается, всё-таки можно переубедить!

Да, можно. Если взамен ему предложить весь огромный, прекрасный, неповторимый и, без малейшей фальши, чудесный мир…