Езда в незнаемое - поэма

Езда в незнаемое или Тринадцатый апостол
Поэма

Салон самолета. Пассажиры усаживаются по местам. Крупным планом: девушка достает из сумочки зеркальце… полный мужчина смотрит на часы… старик с колодкой орденов шуршит газетой… женщина, близоруко щуря глаза, гладит голову девочки… хитрые смеющиеся глаза девочки…
Появляется стюардесса.
-  Уважаемые пассажиры! Вас приветствует экипаж самолета… время полета… просьба в салоне не курить… убедительная просьба – пристегнуть ремни…
Гудят нарастающим шумом двигатели. Суетливые движения пассажиров успокаиваются. Мигают предупредительные лампочки.
Аэрогуды гуды гуды гуды…
Стереогулы гулы гулы гулы…
Сомкнуты губы губы губы губы…
Пот со лба – дурно дурно дурно дурно…

Аэродрёма дрёма дрёма дрёма…
В склепе салона лона лона лона…
Сквозь туман звона з-з-з вона вона…
Скрежеты грома гр-р-р рома рома…

Ах, непоседа седа седа седа…
В кресле соседа седа седа седа…
В хрусте газеты зеты зеты зеты…
Позыв беседы седы седы седы…

Скрежеты гр-р-р-рома рома рома рома…
В чреве салона лона лона лона…

*

Взлёт – миг стремительный и краткий.
Крепка, легка машина странствий.
Сминаясь, корчится пространство
Меж пунктом взлёта и посадки.

Нерв ощущений, свет неверный.
И в мерности – сомненье рёва.
О, леденец, прижатый к нёбу.
О, ледостав, взнесённый в небо.

По потолку – цветные пятна.
И в голове просторно мыслям.
Салон, как будто коромысло,
Качнуло вверх, потом обратно.

В стене за головой соседа –
       Иллюминатор бледной синью.
И в гул вплетенье клавесинье
Вдруг тает тихо и бесследно.

Всё, чем ты жил – обмякший узел.
А ты – ничей… а ты – потерян.
Вздох набухаемых истерик.
Стон засыпающих иллюзий.

*

… Цвет тихо в облако врастает
Дробящейся большою тенью,
Уплыть обыденно пытаясь
От пут земного тяготенья.

И гула глас одушевленный
Урчит трескучей парафразой.
Течёт к соседу обреченно
Измученная нить рассказа.

О том, об этом, о семейном,
Ища вниманья и совета
Соседа, чуждого вообще-то,
И до, и после откровенья.

И что ж, чужие боли грубы,
Смешны, на грех, чужие счастья.
О, боже, как нечутки струны
У человечьего участья.

*

Спаси…
       спасите наши души
От равнодушья!
Ослабь
       объятие-удушье,
О, разнодушие.

За жизнь – руками и зубами,
       а что особенного?
А сердце – стонущая рана,
        совесть собственника.

Оно неясностью болит.
       Оно надеется:
Вот побурлит, перекипит…
       и перемелется.

Вот переждать бы всё.
      А час придёт  - и выползти,
Когда посыплются
      нечаянные милости.

Оно молчит
      (так ведь, семья, детишки сирые),
Меж оплеухами
       дурацкими лавируя.

О, благодушие людей…
     о, благодушие…
Когда свой дом –
     единственной отдушиной.

Где жажда дел,
     никем не признанная, сгинула.
Где шаг шагнуть
    никак нельзя без стимула.

Где совесть –
     это категория изжитая.
Где мера доблести –
     в количестве нажитого.

Когда до слёз,
      до спазм дыханья –
Зависть к ближнему,
Где словом будничным –
      ругательство облыжное.

О, разнодушие людей…
      о, разнодушие…

*

В небе спокойном, солнечно чистом
Вещим знамением –
     Крест серебристый.

…Аэрогуды гуды гуды гуды,
Стереогулы гулы гулы гулы,
Аэродрёма дрёма дрёма дрёма
В склепе салона лона лона лона.

В проходе салона появляется стюардесса. Лицо серьёзно и озабоченно. В руках – голубой пластмассовый поднос. На подносе стаканчики с лимонадом.

Крупным планом:
Девушка двумя пальцами берёт стаканчик… взгляд внимательный.
Мужчина вытирает пот со лба… взгляд смеющийся.
Старик дремлет… под веками качаются шарики глаз.
Женщина показывает картинку из журнала мод заинтересованной соседке.
Девочка, привстав на колено, уткнулась головой в иллюминатор.

В небе спокойном, солнечно чистосм
Вещим знамением –
      крест серебристый.

Древние, дряхлые дремлют вороны
В мерном ворчании дальнего грома.

И проступают в зелени леса
В дымной неясности контуры фресок.

Тёплая, томная прель испарений
Стелется тонкой змеящейся тенью.

…Чу! В синеве, одинок и непрочен,
Крест рассыпается в мелкие клочья.

Медленно тает и гаснет над лесом
Маленьким ярким расплывчатым всплеском.

*

На бледном лице стюардессы – вымученная улыбка.
- Экипаж устраняет поломку… уважаемые пассажиры… миленькие… я прошу вас не поддаваться панике… попрошу вас не вставать со своих мест… Экипаж делает всё возможное, чтобы неисправности устранить… я уверяю вас: всё будет хорошо…

Крупным планом:
Округлившиеся от ужаса глаза девушки.
Мужчина закрыл лицо руками.
Старик по-прежнему лежит на спинке кресла, но глаза открыты и немигающи.
Женщина обхватила руками голову девочки.
Девочка, еще не понимая причины всеобщего волнения, плачет.

В салоне тесно, в салоне душно,
А гул болезненный – трудней, надсадней.
Спаси…
    спасите же вы наши души!
Ну, помогите же нам, Бога ради!

Ну, помогите же нам, помогите!
Ведь в наше время-то так глупо гибнуть.
Ведь не в пример же сомненьям прежним
Есть в крайних случаях намёк надежды.

Ну, помогите же нам, помогите.
О, нашу твердь нам назад верните.
Ценою дьявольской, какой хотите,
Но возвратите нас, возвратите!

В салоне тесно, в салоне душно.
Сквозит отчаянье на бледных лицах.
И нет, и нет уже здесь равнодушных.
В единстве ужаса беда роднится.

*

Мысли стюардессы

- Что жизнь моя… была и вышла…
И ничего не получилось.
Жила, работала, училась…
Потом был май… и мальчик Миша.

Мечтала стать звездой экрана
(не верила, а знала – будет)…
Блажен, кто верует и любит,
И временем врачует раны.

А где-то дом и мама где-то,
И где-то дочка-озорница…
О, если ЭТО вдруг случится?
О, если вдруг случится ЭТО?

Что будет с мамой? Ей не выжить…
Едва оправилась от криза…
Лежит и смотрит телевизор
Вдвоём с Юлой, дворнягой рыжей…

А доченька? Мороз по коже…
Что будет с ней? Представить жутко…
Моя красавица Машутка…
О, Боже мой… о, Боже… Боже…

*

Мысли полного мужчины

- Не может быть… быть так не может…
(Какая тяжесть в липком теле…)
О, если б знать, что век мой прожит –
Тому назад всего неделю…

Как мерзко умирать поддонком.
И оттого душе тревожно,
Что порвалось не там, где тонко,
А там, где было всё надёжно.

Всё было: дом, друзья, работа…
Была семья… но всё распалось.
И к старому нет поворота…
И новое не состоялось…

*

Мысли девочки

Опять щелчок… второй… и третий.
Сломалось что-то в механизме.
Не будет нас. Не будет жизни…
Но что-то ж будет после смерти?

Дождь упадёт на землю косо…
И я взойду травинкой тонкой…
И незнакомая девчонка
Ко мне, смеясь, сбежит с откоса…

…Но как мне страшно… что такое?
Все люди, как собачья свора…
Плач, крики, стоны, ссоры, споры…
И лёгкий дым над головою.

Я не хочу!
         Мне, мама, страшно!
Укрой меня от страхов этих!
От лиц отчаянно предсмертных…
От глаз растеряно вчерашних…

*

Мысли женщины

…О, это выше всех страданий
Увидеть смерть дитя родного…
О, Боже… так карать сурово
За след грехов каких-то давних…

Пусть я умру, раз виновата,
Но я спасу дитя родное…
Она останется живою
Всем существом моим объята…

*

Мысли старика

Ну, вот и всё… и много ль надо…
А я всё ждал: как ЭТО будет.
Цветы… гроб… памятник… ограда…
И люди… люди… люди… люди…

И где-то музыка играет…
И птица шевелит крылами…
Свеча тихонько догорает…
И ветерок колышет пламя…

А где-то юность, марши, страсти…
И вера в святость идеалов…
И горделивость стягов алых
В рядах колонн Советской власти.

Тогда голодные, нагие,
Видать, ошиблись мы немного,
Что ставили превыше Бога
Свои намеренья благие…

*

Унылой повседневностью убога,
Вобрав движенье тел полунагих,
Сокрыта мглой продроглая дорога –
Мощеный блеф намерений благих.

Наивный бред всеобщих заблуждений,
Извечных вер в незыблемость добра,
Срастанье темноты и полутеней.
Братанье головы и топора.

Публично ли паясничая с Богом,
Украдкой ли общаясь с сатаной,
Мы просто проглядели, что дорога –
Мощёный тракт усопших параной.

И нету вех на километрах дальних.
И призраки стоят по сторонам,
Что в холоде, лишеньях и страданьях
Мостили этот путь упётртым нам.

Они стоят в безмолвном отрешеньи
В руинах светлых зданий из песка,
Никак не веря, что на их лишенья
Судьба покрутит пальцем у виска.

*

…То, что случилось, останется тайной…
Все-таки в штопор сорвалась машина…
В ад превратился салон моментально
Вдребезги дьявольской силой крушимый.

С воплями в глотках и вжатые в кресла,
Люди уже, словно трупы живые,
Замерли. И упокойною мессой,
Хаос прервав, вдруг моторы завыли.

И незаметно и как-то не сразу
Крена не стало, салон развернуло.
Стало светло. И блуждающий разум
Снова ожил от привычного гула.

…Было ли это остатком кошмара…
Вобщем, для всех – запредельное что-то.
Только вдруг в рубище ветхом и старом
Дедушка вышел из дверцы пилота.

«Грех первороден…- неспешно он начал, -
Да, он желаннее всех воздержаний…
Но, если был он осознан, то значит,
Живы надежды благих ожиданий.

Жизнь неугодлива: счастья, потери…
Праведник кто-то, а кто-то – вне правил…
Я вас услышал, и я вам поверил,
И потому ваши судьбы поправил.

Будьте чисты и правдивы отныне,
Богопослушными быть поклянитесь…
Ну, а придёте к церковным святыням,
Павлу Апостолу, мне, - поклонитесь».

*

…Только умолкло последнее слово,
Сразу заботы – и властно, и грузно.
Только исчезло виденье, как снова
Жизнь возвратилась в привычное русло.

*

В небе спокойном, солнечно чистом
Вещим знамением –
     Крест серебристый.