Апокриф Роднина

- Сергей Дмитриевич!? Я  закончу сегодня?! Всех отпустили.
- Да. Конечно, Леночка. Иди.
Леночка всегда четко артикулировала, с особой страстью выговаривая окончания в словах. Схлопнув  журнал приема, подпрыгивая на одной ноге сбрасывая туфельку, попутно высвобождая руку из крахмаленого рукава халата, она  обрадовано засобиралась.
 Сергей Дмитрич, тепло улыбался. Его забавляла эта неуемная, кипучая энергия, суетливой и исполнительной медсестры.
-  До свидания  Сергей Дмитриевич -  сказала она, растворяясь в не успевшем осесть и закрепиться на ней облаке парфюмерной воды. Сергей облегченно вздохнул, оставшись в одиночестве.
Коридоры поликлиники пустели. Становилось тише.  Это напоминало море. Так бывает,  когда прилив замирает в высшей точке, покоится в безмолвии,  отдыхая, набираясь волнением отлива, словно наслаждаясь парадоксом  тверди, что бы  повторить  всё снова, раз за разом. Море жизни, то суровое, то безмятежное,  то штормами,  то штилями,  влекло  его неполных сорок один год.
Сергей  высвободился из глубокого кресла, довольно потянулся, покачался по сторонам.   Окна кабинета выглядывали на внутренний больничный дворик. За уютно разлинованной парковкой, широкой полосой вольготно высились сосны, ярусом выше раскидистые тополя. Осень полноправной хозяйкой сыпала бронзой листьев, упрямясь мелкой сечкой дождя.  Моторы заведенных на прогрев авто, парили  тягучими выхлопами.
Время. Она сейчас будет. Сергей  смотрел вниз  на припаркованный  серебристый седан. Сердце упрямо ворочалось,  настырно набирая пульс. Он ждал…. Где ты?
Осень всегда утешала  неизбывной тихой грустью. Всегда, сколько помню. Нет, не в это раз. Когда то давно, дни были длинными  и очень медленно складывались в недели беззаботной юности. Было здорово теряться  в лабиринтах многоэтажек просыпающегося города,  привычно наполняться  его извечным многотонным гулом, петлять в отблесках слепнущих фонарей. Редкие встречные, припозднившиеся  с выгулом собачники. Городской сад футуристическим  нагромождением   металла замерзающих аттракционов. Пологий спуск,  ниткой лавочки  по берегу реки. Пламенеющие клены,  алая дробь рябин…. Помню..
Мужичишка, похмельный, мятый, не по сезону в джинсовой куртейке.
-  Курить есть?
Я  протянул пачку.  Закурили. Джинсовый присел рядом. Помолчали.
- А, похож  я на алкоголика? - сказал он, густо извергая   весь набор  принятого градусного ассорти.
Острые скулы, кустистая  щетина, пустые, чайные  глаза. Он был жалок. Я утвердительно кивнул. Вряд ли  мой ответ был интересен.  Покурили еще по одной. Проситель  извлек  початую водку. Выдохнул,  настроился решимостью, смахнул пробку и уже не выпускал бутылку,  пока не поглотил всё,  до последней капельки. Закончив, он поднес  пустую  тару  к самому носу.  Он смотрел сквозь призму скругленных боков бутылки,   далеко, там,  где был ответ, где была его боль.   
- Алкоголик… !  В точку..!  Чем заболел, тем и лечись!-  выпалил  похмельный.
 Он покрутил бутылку в руках и казалось с ненавистью бросил в  черную бездну урны.  Звонко…
Я слышу  это  сейчас.  Слышу этот звон. Чем заболел,  тем и лечись. Нет. Не мой вариант. Я болен. Болен  той,  что  сейчас,  пройдя парковку, сядет в серебристый седан.  Ия, её зовут  Ия. Моя болезнь достоверно диагностирована и классифицирована.  Я болен, всерьез и верно не собираюсь быть здоровым. 
Сергей зябко поежился. Было прохладно, отопление еще не включили.  От его дыхания окно подернуло паволокой. Он подул на стекло, увеличивая  зыбкий холст и  вычертил любимый  профиль.  На мгновение замер в нерешительности и быстрыми штрихами  вывел  – Ия. Сергей довольно кивнул головой, любуясь схожестью с оригиналом. Набираясь капельками, картина таяла, разрушая  очарование волшебства. Смутившись своим ребячеством, он стер рисунок.
 Вот она. Наконец то…  Огибая лужицы, Ия спешила к  своей машине. Невесомая, стремительная, она словно парила,  не касаясь грешной  земли.  В своих изумрудного цвета сапожках она походила на сказочную эльфийскую принцессу.  Сергей не видел издалека, но знал верно, что сейчас Ия премиленько заострила носик,  опечаленная  неласковой сыростью забирающей  тепло и  упрямым ветром, что путает ее тяжелые  вороные волосы. Моргнула сигналка.  Она села в машину. Запустила мотор.  Сергей приложил ладонь к стеклу, провожая красные огоньки   удаляющейся машины.  Такая ежедневная практика, стала для него привычной. Пациенты, прием, всё своим чередом.  Всё казалось не настоящим, будто он приходил на работу с одной только целью, видеть  её на парковке и изредка  встречать в запутанных коридорах поликлиники.  Мысли о ней поглощали без остатка,  неуёмно, не отпуская ни днём, ни ночью.
Сергей искал и находил даже самые пустячные поводы заскочить к ней в кабинет, пусть  ненадолго, но лишь бы  видеть, слышать, вбирать, тонуть в её глазах.  Так длилось  ровно год, десять месяцев и  четыре дня, с тех пор как новоиспеченный терапевт  Ия  вселилась в  соседний кабинет. Он помнил все эти дни, один за одним. Рядом с ней он становился другим, светлее и прозрачнее.  Ия,  та загадка, которую он не мог решить. Сергей злился своей неуклюжей беспомощности перед ураганом Ия. Абсолютно недостижимая мечта о ней сбивала с ног. Он летел в тартар, не надеясь на спасение.  И если любить,  это так, тогда это тяжкий крест.
Сергей взгляну на часы. Пора. Можно уходить. Раскланявшись в регистратуре, он вышел. Старенький «шеви», пожарного цвета, присыпало палой листвой. Он выгреб  их липкую шелуху  из -под дворников. Движок пикапа рыкнул и разогреваясь начал сбавлять обороты. Сергей щелкнул прикуриватель. Достал  сигарету. Как говаривал покойный  друг Гера Лившиц: Все нейрохирурги, умирают от нейрохирургических заболеваний!  Что же, кардиологам тоже нужно от чего- то умирать. Он улыбнулся и наполнился ароматным сизым дымом. Спешить некуда. Дома ждет только монетное дерево, да и то поливать приходится не часто. Сергей решил покрутиться по городу. Его успокаивала неспешная езда по  пустеющим  перекресткам. За рулем он мог не думать, не беспокоиться. Заведенный как робот, он переключал кочергу коробки, притормаживал, подгазовывал, щелкал поворотником. Он был один. Он был спокоен. Опустились сумерки. Встречные  огни на мгновение ослепляли. Сергей набил полную пепельницу окурков. Хватит. Пора домой.  Он остановился напротив магазина с ярким название «Еда».
Барбос, пиратской породы жался к пластику входных  дверей. Задирал морду к выходящим посетителям, приподнимая лапу,  голодно поскуливал. Сергей смотрел на пса, на холодные лица прохожих, на грязь мешанины окурков   и прелых листьев. Нет, брат. Так не пойдет.
 В душном кубике магазинчика, пропитанного дурным запахом второсортного  товара,  Сергей отмерил приличный кусок мяса. Порылся в карманах, самому на привычные пельмени уже не хватало. На сдачу он взял две коробки быстрой лапши. Собственно, какая разница, сойдет и так. Он вышел. Пес уловил мясной дух, привстал на задние лапы. Сергей осмотрелся, выбирая место почище. Собака крутилась юлой, в нетерпении, едва не сбивая с ног. Сергей вытащил из мусорки смятую картонную коробку,  опустил на землю  и вытряхнул  мясо.  Барбос  ел жадно, подрагивая.  Так - то лучше.  Бедолага, ты, неприкаянная душа.  Протянешь еще пару дней. Мысли путались. К черту всё…
 Сергей набрал на телефоне знакомый номер. Гудки.
- Да?! – эхом отозвалось в трубке. Сергей молчал. Повисла пауза.
- Короче, Роднин.  Приезжай. Жду  -  Сергей встряхнулся.
- Ты не против?
- Сереж, не валяй дурака… 
-  Лады. Буду.  Минут через пятнадцать…

Сергей прыгнул в машину, резко рванул, оставляя  бездомного  пса, оставляя сомнения.
Через час, он  оказался в старом районе города, в глухом дворе, тесно прижатых друг к другу пятиэтажных «хрущевок».
 Татьяна,  подруга детства, затем одноклассница, однокурсница, затем  « это моя девушка», так и не ставшая женой. Определить нынешний статус  Танечки в его жизни, Роднин был не в силах. Он приезжал  к ней в особенном настроении. По большей части, Танечка выступала в роли жалобной, мокрой от  его слез, жилетки.
 Он поднялся наверх, под самую крышу. Дверь не заперта. Таня   расположилась на пуфике в прихожей, под тусклым бра, с книгой модного автора.

- Привет – сказал Сергей
- Ты долго - Таня, сдвинула очки на макушку.
Сергей улыбнулся.
-  Рад видеть! Извини, я пустой и без цветов – с долей иронии сказал Сергей.
Татьяна презрительно фыркнула.
- Роднин, ты как всегда. Разувайся. Пойду, подогрею, всё остыло - сказала она, исчезая на кухне.
Роднин посмотрел  в зеркало. Видок так себе. Он  опечаленно махнул рукой.

 На кухонном столе его встречала огромная столовская тарелка с  крахмальным вулканом картофельного пюре.  Кратер  был обильно сдобрен янтарным тающим  маслом. У подножия картофельной горки,  на свежей разносортице  зелени возлежала здоровенная, хорошо прожаренная  котлета.  Дополнением громоздились  посудинки  салата, огурчиков   и маринованных рыжиков. Аромат разносился восхитительный. Всё как ему нравилось.  Сергей принялся за ужин. Смакуя каждый кусочек, он старался  не торопиться. Татьяна, откинувшись на спинку стула напротив, по-женски сложив руки на груди, смотрела на аппетитно уплетающего Роднина.  Он ел, наклонив над тарелкой голову, его  уши смешно двигались. Татьяна смотрела с тихой радостью, верно это доставляло ей удовольствие, накормить голодного зверя. Он был дорог ей, такой как есть,  включая  заметно оформившуюся лысинку  в форме сердечка  на покаянной Сережкиной голове.  Нет, Танечка  не ждала и не надеялась обрести простое бабье счастье в стирке мужниных носков, в  шуме - гаме  сопливых детей.  Татьяна с достоинством умудренной женщины взрослела, умея брать на себя ответственность. Она научилась  ценить полутона и  превосходно разбиралась в  оттенках непростой жизни. Татьяне доставало ума не жалеть себя, считая что мир к ней слишком суров.
Роднин осторожно положил вилку в пустую тарелку. Довольно погладил живот.
- Спасибо. Просто замечательно- он  отодвинулся от стола,  царапая ламинат ножками стула.
- Да, на здоровье. Чай будешь? У меня плюшки есть..
- Буду - Сергей утвердительно кивнул.
Татьяна засуетилась с чайником. Сергей откровенно зевал от тепла  и обжорства.
- Как твои дела?- спросила Татьяна, вытряхивая заварку из коробочки.
 Сергей вернулся к настоящему.
- Да, так. Не шатко, не валко…
-Понятно. Всё по- старому. А, на фронтах? - Татьяна  не оборачивалась, не смотрела на него, давая возможность настроиться на разговор.
Роднин молчал.
- Как с твоей докторессой?
- Ия…-  Сергей наклонился к столу, опер локти,  охватил ладонями голову у висков.
- Не складывается… Не складывается вместе И и Я, не получается вместе - Ия- он невесело хмыкнул, раздосадованный   своим каламбуром. Всё от чего он бежал весь вечер, вернулось, тяжким мороком  в  одну секунду. Ия, где ты сейчас…
-Ну, и что… ты как то пробовал… Татьяна подбирала слова. Не найдя подходящих, замолчала.
- Да, что там пробовать. Роднин распрямился на стуле.
- Зачем…, ей- то,  это зачем? он вопросительно поднял руки.
- Что мне предложить? Ей двадцать пять лет. А, я старый пень, за сорок. Что у меня есть? Какой интерес?- Роднин  собирался привести еще множество проверенных им самим аргументов тщетности  жалких попыток. Осознав всю бессмысленность  еще раз произносить,  то, что для него ясно как белый день, он умолк, устало съёжился и погас.
Татьяна прикрыла заварник полотенцем. Расставила  на столе объемные кружки,  сахарницу,  плетеную корзиночку с румяными плюшками. Сергей смотрел на геометрическую точность расстановки предметов.
- Бери… она сдвинула плюшки ближе к нему.
-  Чай горячий. Пусть остынет.  Со смородиной..?
- И жасмин еще…
Татьяна подошла к окну и опустила жалюзи. Взяла кружку и уселась на подоконник.
- Любишь её… Татьяна приблизила кружку к губам, подула,  словно пряталась за облачком пара.
 Роднин непонимающе посмотрел на неё.
- Любишь… переспросил он. -Я не знаю.  Любовь. Что это вообще такое? Я пытался понять. Даже в философский словарик заглянул. Там кстати тоже очень расплывчатое определение. Просто мучение какое-то. Любовь, она же не может быть страданием.  Тогда это не любовь… тогда что это.
 Время остановилось. Сергей испуганно смотрел, видел и не видел. Остро, шилом,  в сердце, глубоко,  жарко жалило то, что он не мог назвать, чему не придумал имя. Ему стало больно дышать. Может быть это наказание. Или нет, вернее испытание. Зачем. Зачем так жестоко. А может быть, я люблю не её. Может быть, я люблю себя рядом с ней, искрометного и задорного, совсем не нытика, неудачника. Она делает меня светлее и чище. Она тот родник вечности, кристальной истины  от которого невозможно оторваться, сколько бы ни пил.  Вдруг это вовсе не любовь, а скажем слепая всепоглощающая страсть.  Где та универсальная единица понимания, что на самом деле со мной происходит. Полное отсутствие закономерной логики. Любовь невозможно формульно выразить. Может быть, она хороша именно этим, своей парадоксальностью. Может быть, то, что не возможно выразить словами и есть то скрытое, что владеет мной безраздельно. Любовь самодостаточна и не требует подтверждения и одобрения. Пусть её не принимает Ия, пусть не нуждается, не важно, это ничего не меняет.  Как бы ни старался погасить огонь, казня себя за кажущуюся мягкотелость, угли  тлеют и вспыхиваю ярко стоит только видеть её, думать о ней.  Любовь бескорыстна, и бремя её легко. Наверное, но всё же приносит  боль, терзающим сердце острым  резаком, я не бегу прочь, наоборот, подталкиваю острую кромку лезвия, дальше, глубже, потому что боль радостна, потому что на рану не соль, а живительный елей и это сладко. 
 Кто я для неё. Неуместный вопрос. Досадный чудик и прилипала, верно, это так.   И муки мои от абсолютной невозможности быть рядом,  от невозможности  познать океан её души. Не написать свою библию любви, составляя  жалкий апокриф.
Роднин, погруженный с головой в размышления,  замер недвижно.
- Эй! Ты там не  уснул, часом- Татьяна прервала его медитативное состояние.
-Нет. Всё в порядке – Сергей включился и  заерзал на стуле.
 - Чай остыл и плюшки так не брал…
 Сергей молча тряхнул головой. Посмотрел на часы.
- Засиделся- сказал он.
Татьяна   спрыгнула с подоконника. Поставила кружку в мойку. Заложив руки за спину,  коротко отталкиваясь от бортика кухонного шкафчика,  она ровно покачивалась вперед назад.  Глядя на разомлевшего Роднина, она улыбалась.  Перестав раскачиваться, Таня  положила ладони на бедра, захватила  ткань юбки  и перебирая пальцами,   медленно потянула подол к верху.
Роднин смотрел непонимающими, коровьими глазами  пока  край юбки не дополз гораздо выше колен.
- Ты с ума сошла- Роднин в волнении поперхнулся и закашлялся.
- Перестань немедленно- Сергей вскочил  со стула.
Татьяна резко одернула юбку и отвернулась. Закрыла лицо руками, её  плечи подрагивали.
- Господи… какая дура…
- Тань, ну…- Роднин шагнул к ней, задевая угол стола.
- Не походи ко мне- Татьяна обернулась. 
Роднин остановился.  В её глазах он видел пустоту, отрешенность, слез не было.
-  Иди к черту! Не хочешь, не нравлюсь… Нужна она.  Сделай что-нибудь. Будь мужиком. Роднин… Она откинула голову,  высоко поднимая подбородок, она не смотрела на него.
- Не приходи больше. Сергей, я устала.
- Таня…
- Не надо. Всё. Уходи.
 Роднин был дома далеко за полночь. Не раздеваясь, он завалился на диван.  Ночь черным покрывалом кутала город.  В открытую форточку  сквозняком  врывался холод.  Редкие машины высвечивали фарами   комнату, пробегая причудливыми всполохами от стены к стене.  Роднин пил  горькую прямо с горлышка и крючок для люстры с каждым глотком казался ему все прочнее и надежнее.