След на земле Кн. 2, ч. 2, гл. 24 Ефим Садчиков

Глава 24  Ефим Садчиков
(сокращенная версия романа)

1
         Мерный стук колес железнодорожного состава, мчащегося с Дальнего Востока на Нижнюю Волгу, убаюкивал. Очередная маршевая рота направлялась на самый трудный участок театра военных действий, к Сталинграду.
Ефим Садчиков, окончивший Хабаровское пехотное училище и получивший лейтенантские погоны, наконец-то ехал на фронт. Его мечта, такая же, как и у его друзей наполовину исполнилась. Почему наполовину? Потому что вторая составляющая этой мечты было победить ненавистную фашистскую Германию и проявить себя настоящим героем, которым гордились бы его друзья, знакомые, односельчане, а главное, его будущие потомки. Его дети, которых он хотел иметь от любимой женщины.
        Лежа на полке в душном вагоне, Ефим вспоминал свою жизнь и свою семью, от которой остались только дед с бабкой. Они до сих пор жили в небольшом уютном городке Кирсанове, Тамбовской области, знаменитым тем, что в 1921 году там на всю страну прогремел крестьянский бунт под руководством бандита Антонова, который подавлялся с особой жестокостью, а местное население невольно превратилось для миллионов граждан  России в бунтовщиков и предателей Советской власти.
        Тень этого восстания коснулась и самого Ефима, хотя когда оно случилось, ему не было и двух лет. На всю их семью пали темные пятна, как брызги из грязной лужи, по которой прокатил на большой скорости автомобиль «победителей-подавителей». Всё дело было в том, что его отец, Павел Садчиков, вызвавшийся добровольцем на борьбу против банды, после нескольких дней пребывания в Красной Армии бесследно пропал. Только когда банда была окружена и разгромлена, тело Павла с тяжелыми огнестрельными ранениями было найдено в здании штаба Антонова. Причем найдено не в подвале, где содержались арестованные бандитами «товарищи», а в одном из кабинетов.
        Как он туда попал? Почему заработал себе именно такую смерть, было непонятно, а для некоторых «товарищей» подозрительно. У них сразу сложилось мнение, что Павел Садчиков, был одним из помощников Антонова, а не просто земляком, проживавшим на соседней улице. А, значит, был врагом Советской власти. Другие «товарищи», хорошо знавшие деда Парфёна, да и самого Пашку, считали его разведчиком, проникшим в банду, чтобы сдать её с «потрохами» самому комбригу Тухачевскому, руководившему разгромом банды, а значит, героем Советской власти. У третьих была версия, что Павел просто попал в плен, и погиб не в камере, а во время допроса, когда на штаб было совершено нападение. Так или иначе, загадочная смерть отца Ефима, толковалась по разному теми, кому было выгодно либо опорочить фамилию Садчикова, либо наоборот, возвысить её в глазах местных обывателей. Краеугольным камнем было авторитетное положение тестя Павла, деда Парфена, которого как уважали, так и ненавидели.
        Ефим не испытал на своей судьбе гонений со стороны Советской власти, как сына врага народа, но и не мог выдвинуться в лидеры, так как из-за отца, его на всякий случай «задвигали» в серединку. Однако он не мог гордиться своим отцом, о котором практически ничего не знал, так как сам его не помнил, да и умершая вскоре от тифа мать, не могла привить трехлетнему малышу чувства гордости. Дед и бабка вспоминали его редко, поднимая поминальный тост по особым датам, но почти не распространялись о нем, ограничиваясь сухими фразами, что он погиб. Как будто он просто утонул в реке. С пятнадцати лет Ефим стал проявлять к судьбе отца некоторый интерес, поскольку встретив однажды на улице офицера Красной Армии, как и все мальчишки, захотел стать таким же. Однако гибель, тайная гибель отца могла помешать воплощению его мечты. 
        В семнадцать лет, продолжая учиться в школе, Ефим влюбился в дочку начальника отдела райисполкома Валентину Голубеву. Она была немного старше его и училась уже в  фельдшерско-акушерской школе. Поначалу Валя отвечала ему взаимностью и ходила с ним гулять, но потом, вдруг, её как подменили, и она стала избегать встреч с Ефимом. Оказалось их видели вместе школьные учителя и посчитали, что сирота то ли героя, то ли злодея, не ровня дочери Советского чиновника. Они, конечно же, донесли об этом отцу Валентины и тот с женой, в свою очередь, повлияли на дочь, открыв ей неприглядную правду. «Ефим – сын предателя». Валя при встрече попыталась узнать, правда ли это, но он-то сам ничего так и не знал об отце, а потому решил, что не может после этого встречаться с девушкой, для которой важен не он сам, а неизвестная биография его отца.
        Это вмешательство посторонних в личную жизнь Ефима, вынудило его бежать из Кирсанова. Он завербовался на стройку в Сталинград и надолго вычеркнул из своей жизни ту, которую продолжал любить. А в Сталинграде он решил доказать и себе, и другим, что им можно гордиться, и он тоже заслуживает любви. Работая на совесть, он стал выдвигаться на общественную работу. Советская власть не только не преследовала его, как сына предателя и врага народа, но наоборот, продвигала его по комсомольской и даже профсоюзной линии. Однако детская мечта стать военным и проявить себя умелым командиром не оставляла его.
И вот теперь он командиром взвода едет на фронт в звании лейтенанта доказывать свою состоятельность. Едет защищать Родину от звероподобного врага. Едет побеждать. Он был уверен, что не запятнает свою фамилию и добьётся чтобы ею гордились.

2

         Рядом с ним на соседней полке спал его друг и соратник, тоже новоиспеченный лейтенант, Афанасий Кобликов. Два с половиной года они были бок обок с друг другом: вместе приехали в Хабаровск из Сталинграда в один полк; вместе постигали солдатскую науку выживать, а затем и школу младшего командного состава; вместе служили сержантами в одной роте, вместе встретили известие о начале войны; вместе писали рапорта с просьбой отправить их на фронт; вместе были направлены на курсы подготовки в военное училище. Вот только после курсов, когда перед ними встал вопрос выбора военной профессии их дороги разошлись, и то на время.
        Они долго спорили: какое военное училище выбрать, чтобы вместе продолжить обучение, а затем вместе выпуститься и направиться вместе на фронт? Обычно их взгляды всегда совпадали, но на этот раз каждый из них проявил принципиальность. Афанасий предлагал поступать в стрелково-минометное училище, так как давно мечтал быть артиллеристом. Он пытался убедить друга, что артиллерия будет играть ключевую роль в этой войне, что без артиллерии невозможно выиграть ни одного крупного сражения. «При возросшем количестве боевой техники, особенно танков, только артиллерия сможет быть инструментом защиты своих войск и грозой врага, - убеждал он. – Недаром говорят, что артиллерия – Бог войны».
        У Ефима на этот счет было другое мнение, и он предлагал поступать в пехотное училище. Он считал артиллерию вспомогательным средством ведения войны в интересах пехоты. «Во время ведения боя все рода войск работают на пехоту, - доказывал он свою правоту, - они делают то, что велит им пехотный командир, даже если он ниже по званию своих коллег из других родов войск. И ещё раньше люди говорили, что пехота – царица полей. Она несет знамя победы и закрепляет успехи, а твоя артиллерия всегда сзади, иногда, даже сзади «кашеваров».
        - Ладно, давай не будем спорить, - примирительно сказал Афоня, - пусть каждый из нас поступает туда, куда лежит душа. Мы же все равно остаемся друзьями, а по окончании училищ будем проситься служить в один полк или одну дивизию. Вот там уже на фронте и станет ясно, что важнее: пехота или артиллерия.
        Ефим согласился с доводами друга, ведь рано или поздно, их дороги могут разойтись, как разошлись с Егором. Главное, чтобы потом они могли часто встречаться и общаться, как прежде.
        Так и случилось. Четыре месяца интенсивных занятий, по сжатой, но насыщенной программе пролетели для друзей быстро. Они практически не общались. За четыре месяца лишь дважды встретились в увольнении. Зато по окончании, получив лейтенантские погоны, они встретились на распределительном пункте отдела кадров армии. Обратились с просьбой к кадровику назначить их в один полк, и тот пошел друзьям навстречу, определив в армейский резервный полк: Садчикова – командиром стрелкового взвода, а Кобликова - командиром артиллерийского взвода. До конца августа они ждали отправки на фронт, а в начале сентября, оба в составе маршевых рот попали в один эшелон, следовавший на Сталинград. Вот так оба ехали в одном вагоне к новым испытаниям, с надеждой на победу.
        Оба они часто вспоминали Егора, которого им недоставало, и о судьбе которого потеряли всякие сведения. Оба писали ему письма, но не получали ответа. После окончания училища они справлялись в кадрах, но у кадровиков из-за огромной занятости не было ни времени, ни желания копаться в архивах. Стрелковый полк, в котором они служили, после поступления ребят на курсы, почти сразу в полном составе убыл на фронт.
        - Наверно он обиделся на нас, за то, что его не направили на учёбу, вот и не стал отвечать на письма, - решил Ефим. – Хотя, разве мы в этом виноваты?
        - Нет, Егор не такой, чтобы на друзей обижаться, - возразил Афоня. – Он прекрасно понимает, что это Бродский ставил ему палки в колеса. Жаль, что мы не выяснили у кадровиков все сведения о нем. Нужно было предложить им литр водки, тогда они точно нашли бы для нас время.
        - Да, не догадались сразу. Но я вот думаю, что если Бродский хотел насолить Егору, то он мог и не взять его с полком на фронт, а оставить в Хабаровске, - рассуждал Ефим. – Помнишь, кадровик сказал, что две роты из состава полка были переданы в состав строительного батальона? Не удивлюсь, если Егора, этот мстительный Бродский засунул туда, вместо фронта.
        - Вполне возможно, но это никак не приближает нас к истине. Один вариант ещё есть в запасе, - задумчиво сказал Афоня. – В нашем эшелоне наверняка может быть кто-то из этого строительного батальона. А Егора уж точно запомнит любой, кто хотя бы две недели служил с ним рядом. Надо узнать, кто с нами едет из этого строительного батальона.
        Эта идея понравилась Ефиму и друзья, выяснив у командиров рот, кто в эшелоне из строительного батальона. Нашли такого бойца, Василия Ефтеева, бывшего московского баяниста, служившего под началом Егора еще на лесозаготовках. Он, конечно, рассказал офицерам о старшем сержанте Никишине, его службе в батальоне, о его таежных успехах на лесозаготовке, о  воспитании зеков, о конфликте с комиссаром батальона и о победе на стройке важного военного объекта. Конечно, Василий сказал им, что Егор ещё в начале августа убыл с эшелоном в Сталинград, и сам надеется снова попасть под командование Никишина уже там на Волге.

        - Ну, теперь у меня гора с плеч свалилась, - обрадовался Ефим. – Значит, он воюет уже больше месяца, и мы можем встретиться с ним в Сталинграде.
        - Теоретически можем, - согласился Афоня, - только знаешь, сколько сейчас частей на Сталинградском фронте бьётся с фашистами. Там воюет не меньше двухсот тысяч наших бойцов. Будет чудом, если мы встретимся с ним.
        - А я верю в чудеса. Представляешь, прибываем мы в 321 дивизию и попадаем в полк, где служит Егор. Он встречает нас уже с орденом или медалью и дает необходимые советы бывалого  вояки, - мечтательно говорил Ефим. – Егор, надежный друг, без совета не оставит.
        - Это точно. Помню, когда мы впервые приехали по вербовке в Сталинград и поселись в общаге, в одной комнате, к нам нагрянули двое бандитов. Мы ещё не были с ним хорошо знакомы, но когда один из бандюков напал на меня, он, не задумываясь, так врезал ему, что тот забыл, как его зовут. А потом мы в одних трусах одолели и другого громилу. Егор запрыгнул на него, зажал горло и не дал тому развернуться, пока милиция не приехала, - с удовольствием вспоминал и рассказывал Афоня.

3

        В конце сентября 1942 года эшелон с дальневосточниками прибыл в назначенный район недалеко от Сталинграда. В самом городе шли жестокие кровопролитные бои за каждый дом, за каждую улицу. И надо сказать, что преимущество в контроле над городом было на стороне фашистов. Наши войска с трудом держали узкую полосу в сто-сто двадцать метров от Волги. Местами эта полоска земли сужалась до семидесяти метров.
        Штаб 321 дивизии, куда были распределены Ефим и Афанасий, располагался на левом берегу Волги, чуть выше по течению от города. После представления, они сразу же были направлены каждый в свой полк. Ефим был назначен командиром взвода одной из рот 685 стрелкового полка, а Афоня тоже командиром взвода в дивизион 76 мм. пушек 384 артиллерийского полка. В штабе они и попрощались. «Кто знает, когда теперь доведётся встретиться, коли бьются в этой мясорубке и наши и немцы насмерть?»
        Выйдя из штаба, друзья попали под дождь, но Афоня даже обрадовался ему.
        - Говорят, дождь – хорошая примета для начала работы на новом месте. Всё будет течь плавно, и служить будет легко!
        Но примета себя не оправдала буквально сразу и едва не стоила жизней обоим. Именно в это время на расположение штаба налетела вражеская авиация. Только чудом они не пострадали от разорвавшейся недалеко бомбы, успев упасть в ближайшую канаву.
        У пристани они расстались и с этого часа больше не виделись друг с другом, хотя и воевали на одном участке фронта. Ефим со своим полком убыл на Краснослободскую переправу, спеша на выручку 13 гвардейской дивизии. Афоня со своим полком шел к другой  переправе через Волгу, в районе завода «Красный Октябрь». Они тоже спешили кому-то на выручку, ибо положение всех наших частей было крайне тяжелым.
        Переправы работали с перебоями. На них то и дело обрушивались бомбы, мины и снаряды. Двести пятьдесят-триста метров между берегами реки были открыты для прицельной стрельбы, бомбометания и поражения. Но буксиры, катера и самоходные баржи постоянно курсировали в обоих направлениях от берега к берегу. Вот и сейчас все средства переправы были брошены на переброску, спешащих на выручку своим, подразделений.
        Над Волгой сгущались сумерки. Взвод Ефима Садчикова грузился на баржу последним. Снаряды с того берега долетали и на левый берег. Время от времени над Волгой барражировали самолеты, неся свою смертельную угрозу. По ним успешно работали наши зенитчики. На глазах Ефима один из немецких штурмовиков окутанный пламенем и дымом рухнул в воду. Он стоял у мостика, пропуская подчиненный личный состав на баржу и пересчитывая бойцов. К его удивлению, их оказалось сорок два человека. «Час назад в ожидании погрузки при проверке их было сорок четыре. Где же ещё двое? Неужели дезертировали? Но кто? Черт бы их побрал», - возмущался про себя Ефим. Он хотел было спрыгнуть с баржи и поискать исчезнувших поблизости на берегу, но был остановлен грозным голосом ротного.
        Баржа медленно отчалила от берега и через несколько минут была в бурлящем и вздымающемся от взрывов потоке великой реки. То и дело, брызги разрывающихся рядом снарядов, как из ведра обливали сидящих на открытой палубе пассажиров. Один такой снаряд взорвался метрах в пяти от баржи, как раз у того борта, где сидел Ефим. Огромный столб пенящейся воды взлетел метров на десять, а потом всей многотонной массой обрушился вниз, подняв внушительную волну, накренив судно на противоположенный бок. Бойцы едва не слетели с палубы в Волгу. Ефим и сам едва удержался за поручень, чтобы не упасть на скользкое покрытие палубы.
        «А если бы снаряд угодил в нас? - промелькнула тревожная мысль, и ему показалось, что у него выступил пот, хотя он и так был весь мокрым. – Быстрее бы добраться до берега, а то утону ещё, если осколком не убьет. Плавать-то не умею».
        Многим хотелось добраться до берега в целости и сохранности. Их надежды и чаяния оправдались. Несмотря на постоянный обстрел, их судно вскоре уперлось в песчаный берег без повреждений. На высадку ушло всего пара минут. У самого обрывистого берега рота построилась повзводно и коренастый комроты, старший лейтенант, такой же собственно юнец, как и Ефим, поставил всем боевую задачу: выбить противника с территории бывшей нефтебазы и закрепиться на этих позициях. Общая задача, поставленная роте: как можно дальше отбросить фашистов от береговой линии и, в случае успеха, продвигаться к Мамаеву кургану.
        Задача понятна. До ближайшей траншеи противника метров сто пятьдесят - двести, а до Мамаева кургана около полутора километров. На учениях, там, на Дальнем Востоке, на выполнение этой задачи ушло бы полчаса – максимум час, а тут уже целый месяц бои идут за каждый десяток метров. И неизвестно, сколько ещё будут идти, чтобы удержаться на этом берегу, а тем более выбить немцев из города. Но главное сейчас добраться до первой траншеи противника, которая ещё утром была нашей и завладев ею, удержать на ближайшие часы. «Вопрос: как это сделать?» 
        - Ну, с Богом, - сказал себе Ефим, а всем уже в полный голос, - За мной, вперед!
        В сгустившихся сумерках пасмурного вечера, после прошедшего дождя, подняться на обрывистый склон высотой около пятидесяти метров, да ещё с полной выкладкой, было совсем непросто. А учитывая тот факт, что на поверхности противник вел обстрел побережья, то этот штурм становился и смертельно опасным. Используя образованные в грунте щели и промоины, взводу удалось относительно благополучно подняться на поверхность и расположиться за обгоревшими нефтеналивными цистернами и баками, превращенного в руины завода. От баков дальше пришлось двигаться по-пластунски. К вражеским траншеям нужно было подобраться незамеченными, а немцы то и дело стали пускать осветительные ракеты. Когда они вспыхивали, бойцы замирали, как убитые. Фашисты периодически стреляли наугад по всему, что им казалось подозрительным, поэтому над траншеей вспыхивали огневые точки.
        Замерев в очередной раз, Ефим задался вопросом: «А почему немцы не подошли к самому краю обрыва? Тогда подниматься на поверхность от реки нашим войскам было бы практически невозможно». Но вскоре нашёл ответ на свой вопрос. В развалинах зданий и других возвышенных укреплениях скрывались оборудованные снайперские гнёзда. Таких гнёзд вдоль обрыва было множество. В каждом из них находился боец, которого называли «отчаянный». Это были не обязательно снайперы, да и смертниками их не назовешь. Вот «отчаянный» подходило больше всего. Скрытно к ним подобраться было невозможно, и уничтожить их из стрелкового оружия было очень сложно. Только прямое попадание снаряда или мины в гнездо могло их обезвредить. И по ним били прямой наводкой.
        Ефим познакомился с таким «отчаянным» через несколько минут, когда тот с высоты своего гнезда попросил выручить махорочкой. Садчиков щедро поделился с ним, а заодно и поинтересовался: далеко ли до первой траншеи? Оказалось, что всего семьдесят метров.
        - А сколько их там?
        - Не ахти, - ответил спустившийся стрелок. – Тоже ждут пополнения. Иначе сейчас пошли бы в атаку. Так что вы, ребята, с ними справитесь. Желаю успеха. Ну, и я вас поддержу.
        Ефим восхищался «отчаянными». Они воодушевляли на успех. Где-то в душе, представлял себя на их месте. Но настоящей опасности и напряжения этих парней представить не мог.
        Воодушевленный словами стрелка, он решил атаковать немцев прямо сейчас. Со своим взводом, также тихо и скрытно, он подполз к траншее на расстояние броска гранаты, и по команде забросали их сначала «лимонками», а потом штурмовали обезумевшего врага в полный рост. Взрывы, стрельба, грохот, лязг, треск, крики и ругать с обеих сторон, слились в единый смертоносный хор рукопашной схватки. Она была короткой и успешной. Дальневосточники не уронили негласного звания  крепких бойцов. Однако и взвод понёс ощутимые потери. Восемь отличных парней были убиты и ещё столько же тяжело ранены. Среди них был и москвич Василий Ефтеев, к которому Ефим проникся большой симпатией из-за его доброго отношения к Егору Никишину и умения виртуозно играть на баяне. На слух он мог исполнить любое музыкальное произведение, в том числе даже из классической музыки. Такого таланта Садчиков никогда не встречал.
        Кстати, отправив сведения о потерях и раненых, Ефим обнаружил и у себя ранение в ногу. Сначала заметил кровь, а позже почувствовал и боль в ноге. В пылу боя совсем не чувствовал ранения. Сняв сапог, осмотрел, а потом и перевязал осколочное ранение в голень. И хотя боль усиливалась, посчитал рану пустяшной и недостойной того, чтобы оставить взвод в тяжелую минуту и уйти в тыл. Подумал, что за такую рану его сочтут трусом.
        Траншея, занятая немцами вчера, этой ночью снова, в который раз, перешла в руки советских солдат. Она была изрыта и завалена, так что первым делом пришлось её восстанавливать, расчищая, углубляя и укрепляя стенки. Ефим распорядился, чтобы бойцы обязательно сделали подкопы в самом низу траншеи.  Именно они на рассвете спасли многие жизни, когда теперь по нашей траншее начался артобстрел противника. А после артподготовки в атаку пошла пехота, рассчитывая вернуть себе потерянное. Ефим с этой тактикой был знаком, а потому отнесся к ней серьёзно, и взвод был готов к защите своих позиций.
        К его удивлению после артобстрела контратаки фашистов не последовало. «Значит, действительно, у немцев сил пока негусто на этом участке, раз они изменили своей тактике, - решил Ефим. – Сейчас можно было бы и продвинуться глубже, к Мамаеву кургану, но без решения и приказа ротного, высовываться не следует».
        Вскоре взвод Садчикова усилился людьми и боеприпасами. Также был доставлен завтрак и строгий приказ: «Ни шагу назад!» Приказ Ефиму был непонятен. «А что, если обстановка потребует отойти для маневра, а потом нанести противнику сокрушительный удар? – думал он. – А кто-то решит, что я струсил и не выполнил приказ, а по закону военного времени… Тьфу, не дай Бог!»
        У него был шанс сейчас доложить о своем ранении и убыть в госпиталь, но он не стал этого делать, чувствуя на себе ответственность за своих людей и выполнение боевой задачи. Вскоре снова загремели артиллерийские залпы и заунывно хлопали выстрелами вражеские минометы. С тоской посмотрел в сторону противника. «Кажется, начинается». Дал команду укрыться в подкопы. Но в этот раз был уверен, что за артобстрелом немцы неминуемо будут атаковать. При этом почему-то не сомневался, что обстрел будет жестокий и приведёт к ужасным потерям личного состава. «Что же мне сделать, чтобы сохранить людей? – эта мысль обжигала сознание. – Есть только один выход, отвести людей за цистерны и баки, а по окончании обстрела вернуться на этот рубеж. Но как же приказ: «Ни шагу назад?» А никак. Если я совершу такой маневр, сохраню людей и вернусь назад, то это отступлением не считается».
        Приняв такое решение, пока еще их траншеи не подверглись интенсивному обстрелу, Ефим скомандовал отойти за цистерны и баки. Едва взвод успел укрыться на новом рубеже, как на оставленную ими траншею обрушился такой ливень снарядов и мин, что земля дрожала, стонала и вздыбливалась, превращаясь в сплошные брызги  и пыль. Там не возможно было выжить, и Ефим радовался, что вовремя увел людей с этого участка. Это понимали и все бойцы, глядя на беснующийся ураган взрывов.
        Но Ефим вдруг заметил, что снаряды стали рваться все ближе и ближе к их новому укрытию. Противник был тоже не лыком шит и понимал, что при таком артобстреле люди будут отступать. «А вот теперь отступать нам некуда, - рассуждал Садчиков, - поэтому, как только снаряды начнут падать сюда, нужно будет сделать бросок вперед, к своей изуродованной траншее и там будем встречать контратаку фашистов».
        Свою задумку через посыльных передал личному составу, чтобы все были готовы, и как только первый снаряд разорвался среди цистерн, скомандовал: «Вперёд!» и первым побежал к ранее покинутой траншее. Взвод последовал за ним. Конечно, кому-то не повезло, и они попали под взрывы, но потери были минимальными.
        Траншея, которую они покинули полчаса назад, представляла собой перерытый огород с ухабами и холмами. Каждый понимал, глядя на него, что было бы с ними, если бы они своевременно не отошли за цистерны и баки завода. Все начали окапываться, готовясь встретить атаку врага.
        Через несколько минут на площадке перед заводом появились фашисты. Они шли в полный рост, видимо уверенные, что сопротивления после такой горячей «бани» им не будет, что просто некому его оказывать.
        - По фашистам огонь! – скомандовал Садчиков и первым дал очередь из автомата. Разом заговорило и другое стрелковое оружие взвода, ломая и разряжая строй врага.
        Атака была сорвана, а Ефим снова подумал, что это отличный момент развить успех и, вскочив на ноги, рванул вперед с криком: «Гвардейцы за мной в атаку, вперед!» Ему нравилось это слово, и хотя он знал, что это звание присваивается отборным боевым частям, именно так решил поднять бойцов в контратаку. И те, удостоившись такого высокого звания, дружно поддержали своего командира с криком «Ура!» преследуя врага.
        Окрыленные успехом и почувствовав азарт атаки, взвод лейтенанта Садчикова продвинулся вперёд аж на семьдесят метров и занял ближайшую траншею. Дальше наступать было невозможно, так как ответный плотный огонь фашистов преградил им путь. Кроме того они могли попасть под огонь собственной артиллерии, которая сделала несколько залпов по этому участку. Кроме всего прочего и эта контратака не обошлась без потерь.

4
        28 сентября стал самым тяжелым днем для взвода лейтенанта Садчикова. Немцы перехватили инициативу и теснили стрелковый полк по всей линии обороны, едва не прорывая её в нескольких местах, но последними усилиями они продолжали держаться.
        Взвод Ефима держал оборону уже пятые сутки. Они снова были отброшены к цистернам и руинам заводских цехов нефтеперерабатывающего завода. Ефим уже четырежды получал пополнение. От первоначального состава осталось всего шесть человек. Он и сам второй раз был ранен, теперь уже в плечо, но гораздо сильнее беспокоила его первая полученная рана. Нога сильно распухла и перестала слушаться. Он вынужден был разрезать голенище сапога до самой подошвы и обмотать его куском брезента. Еще из куска железа выправил себе подобие костыля, чтобы успевать передвигаться.
        И вот снова фашисты предприняли атаку, норовя сбросить обороняющихся с обрыва в Волгу. Но не зря, наверное, говориться, что «дома и стены помогают». Жалкие остатки этих стен были спасением для обескровленного взвода Садчикова, да и роты, да и всего полка. Прошёл слух, что справа и слева от завода, немцы таки прорвались к реке и теперь взяли защитников завода в кольцо. Это сильно ударило по сознанию людей, готовых в панике прыгать с обрыва. Вырулили ситуацию опять «отчаянные», успокоившие троих или четверых паникёров меткими выстрелами. Да и к ночи снова была подана очередная порция пополнения.
        Оценивая ситуацию, Ефим удивлялся, как были они далеки там, в Хабаровске, от истинной правды этого адского кровопролития под названием «война». Как легко чувствовать себя героем, рассуждая со стороны и оценивая боевые действия с точки зрения теории. Настоящий опыт получаешь, только пропуская все события через себя, через свою кровь, свой пот и свой страх.
На следующий день, наконец-то роте пришла замена. Ефим передал свой взвод новому лейтенанту и, захватив с собой четверых серых, грязных, осунувшихся бойцов первого состава спустился к Волге. Ему было необходимо попасть в медсанбат. Нога уже горела огнём.
        На берегу, в ожидании переправы на левый берег, скопилось несколько сотен раненых. «И это всего за один день? Ведь вчера уже были отправки, - Ефим присвистнул от удивления. – Хотя, чему удивляться при  такой-то мясорубке». Баржу пришлось ждать долго. Только под утро в серой дымке тумана, она причалила к берегу, высадив новые сотни свежего пополнения. Оказалось, что задержка была вызвана попаданием в неё снаряда, и пришлось возвращаться для ремонта.
        Новички полные сил и стремлений дружно карабкались в гору, готовые вступить в бой и одержать победу. Ефим поймал себя на мысли, что почти неделю назад такое рвение было и у него, и их роты, но за все время боёв, потеряв счет атакам и контратакам, они фактически остались на прежнем месте. «Может быть им повезет больше и им суждено отбросить фашистскую мразь от завода и города?»
        В медсанбате Ефиму удалось увидеть себя в зеркало. Видение было гнетущим. В отражении он видел истощенного, усталого, заросшего старика. «Ну что, брат, - обратился он мысленно к себе, - взялся за гуж, не ропщи, что не дюж. Хотел на фронт, теперь терпи и не хнычь. Все в таком положении, хотя есть и в более худшем. Победы легко не даются. Не получилось сейчас сломать немцам хребет, сможем в следующий раз, но Сталинград отстоим и Отечество защитим. Кто если не мы, если не я?»

( полную версию романа можно прочитать в книге)