Старая коробка

Скажу сразу, все о чем этот маленький рассказ — чистая правда. Ну, не смогу я добавить перипетий сюжета и драматических коллизий, если в этом ночном поезде почти ни чего не происходило. Сама ситуация, странная, нелепая, возникла из ничего. Возможно было полнолуние, или магнитная буря, или в жизни человека ставшего виновником нелепых событий и ситуаций произошло, что-то, оставшееся мне неведомым…
В полупустом старом поезде, тащившемся через заснеженную Сибирь, топили небрежно. Я куталась в любимый плед, за окном было под сорок.
Я уже и не помню на какой станции он вошел. Вошел тихо, скромно поздоровался. Черная морская шинель, начищенные ботинки, блестевшие растаявшими снежинками. Симпатичный молодой офицер. Форма была парадной. Не хватало только кортика.
Я ехала домой с сессии, в свой маленький сибирский городок, на пол пути между Новосибирском и Красноярском, а мой попутчик ехал в Красноярск. Я предполагала скоротать время за чтением Кафки, попутчик напившись чая забрался на верхнюю полку и затих. Верхний свет был погашен. Ночник в изголовье ронял желтоватый свет на страницы новенькой книжки. Чтение занимало меня, но через какое-то время я почувствовала неловкость. Что-то отвлекало, беспокоило… Я подняла глаза на верх и сразу уперлась взглядом в его склоненное в мою сторону лицо. От неожиданности он быстро повернулся на спину. Мне тоже стало как-то неловко и я, взяв полотенце, вышла в коридор. За окнами висела луна, серебряная в светящейся морозной ауре. Смотреть на луну и заснеженный лес было холодно. Родившаяся и много лет прожившая в Сибири, я так и не привыкла к морозам. Подростком я придумала, что став самостоятельной, обязательно уеду туда, где тепло и есть море...
В дальнем купе кто-то, уже отчаявшись приехать домой к Новому году, начал провожать старый. Проводница, разносившая дополнительные одеяла, завистливо посмотрела на мои новые сапоги.
Ну, все, достаточно,- подумала я и потянула ручку купе. Моряк спал или делал вид, что спит, повернувшись лицом к стенке.
Читать больше не хотелось. Моряк заставил меня вспомнить о детской мечте, отодвинутой обыденной жизнью. Замужество растворило мои грезы о теплом ветре и соленых брызгах. Ну, конечно, в отпуск к морю, это святое, но потом-то долгие месяцы зимы, поздняя весна и короткое сибирское лето…
А тут этот молодой, вполне симпатичный офицер, моряк, зацепил какую-то струнку, наверное, ту детскую, с красивыми ракушками и манящим взгляд голубым горизонтом, где трудно различимы небо и море.
Так я и промечтала до своей станции.
Я всегда стараюсь заранее приготовиться. Вот и сейчас я уже стою в тамбуре, ожидая остановки. Поезд стоит всего три минуты, да и останавливается он на нашей станции только по четным дням. Вечерний перрон сверкал свежими пушистыми снежинками. В свете ртутных ламп станционные конструкции отбрасывали коричневые тени. Пока я ищу глазами мужа, боковым зрением вижу, что из вагона вылезает мой морячек, в шинели, и с вещами. Необычно возбужденный с блестящими глазами и пунцовыми щеками он быстро подходит ко мне и еще на ходу говорит: «Вы должны выйти за меня замуж! Я ни куда не уеду из этого города, пока вы не сделаете этого».
Мне сейчас, по прошествии более чем двадцати лет, трудно вспомнить всю гамму чувств обрушившихся на меня. Помню только лихорадочную мысль,- сейчас Иваныч его убьет! И тут появляется муж, а он мужчина крепкий и решительный, в прошлом тоже офицер. И в этот момент, о ужас, поезд трогается. Я кричу морячку: «Беги, еще успеешь», - а он непоколебимо широко расставив ноги стоит на перроне, уже бледный, но с лихорадочно горящими глазами. И тут я плохо помню (наверное сильно нервничала, да и частично не слышала из-за стука колес) о чем они говорили. Только помню как лицо Иваныча из злого и решительного становится каким-то странно-грустным. Наконец он делает несколько шагов ко мне, обнимает и говорит: «Ну здравствуй, Оля».
Часы на станционном здании показывают 20 часов 15 минут.
- И что мы будем делать с этим идиотом?,- говорит муж, как будто моряк, стоящий рядом нас не слышит.
- А ведь я даже не знаю как его зовут,- отвечаю я, уже понимая что Иваныч пощадит моряка.
- Роберт,- с отчаянием и в тоже время решимостью говорит «жених».
И вдруг я понимаю, что нужный ему поезд остановиться у нас только после завтра и этот странный и накрытой волной чувств парень, совсем один в нашем остуженном до звона городе, на улице под сорок и через четыре часа Новый год! И тут от испуга я становлюсь гениальной.
- Иваныч, а возьмем мы его с собой, пусть по человечески Новый год встретит.
- И как ты себе это представляешь,- снова раздраженно говорит Иваныч.
- Как ты помнишь у меня брат в Питере есть, двоюродный, его ни кто ни разу не видел, ни твои, ни мои. Ну пусть побудет немного Игорем,- уже смеюсь я своей выдумке.
- И что, мы его к маме потащим? - скучно говорит муж. Потом он смотрит на конкурента, его ботинки и грустно констатирует: «Околеет он тут в своих корочках».
В машине Иваныч грустно констатирует: «Вечно тебя в истории заносит!
И не оправдывайся, знаю, что не виновата. По клиенту видно, что накрыло». А я вспоминаю, как долго добивавшийся моей благосклонности, тогда совсем еще не Иваныч, а просто Володька, ночевал на крыльце моего дома, с огромным букетом сирени и бутылкой портвейна, чтобы не замерзнуть холодной майской ночью. И уже отогревшись в протопленной машине я улыбаюсь.
Мы едем к Володиной маме - обещали в Новый год быть у нее. Уютно дымит печка. Теплый дым вертикально поднимается в ночное небо. Уже на крыльце пахнет пирогами и пельменями. Свекровь радостно хлопочет с моими вещами, с интересом и одобрением разглядывает нового родственника, ошалевшего от событий. Потом она крепко обнимает его и говорит: «Игорь, я ведь только фотографии видела где ты маленький. А теперь вон какой получился ладный мужчина».
- Сейчас мы и посмотрим, какой он мужчина,- говорит громко Иваныч.
- А пойдем-ка, Игорек в баню.
- И пойдем,- хмурится Роберт.
- Только вы не долго, я тоже погреться хочу,- говорю и выразительно смотрю на мужа.
- А тебе все равно горячий пар не нравиться,- отвечает Иваныч, подталкивая Роберта к двери.
Их не было минут сорок. Оба распаренные и возбужденные они ввалились в дом, впустив облако морозного воздуха.
- Ну а теперь дамы,- выдохнул Иваныч.
- Ты иди, Оля, я уже намылась,- отрываясь от сервировки, говорит свекровь. И я облегченно покидаю компанию, предоставляя событиям развиваться без меня. Да и погреться в горячей, пахнувшей можжевеловым веником бане мне очень даже хочется.
Когда я возвращаюсь, Иваныч задумчиво режет привезенную мной сырокопченую колбасу, а свекровь и Роберт склонились над семейным альбомом.
Ну, дети, к столу, двадцать минут осталось - захлопывая альбом, торжественным голосом говорит свекровь.
А на столе... Дымятся пельмени с маралятиной, масляно поблескивают грузди и рыжики. Янтарно желтеет капустка. Пупырчатые хрустящие огурцы, знакомые и давно оцененные по достоинству, соседствуют с большим салатником, в котором дымится картофель, засыпанный сверху укропом, выращенным на подоконнике специально к Новому году. А еще есть сибирский торт с черемухой, груда пирогов с рыбой, яйцами, луком, капустой, мясом и яблоками.
И вы не представляете как все это вкусно, когда за окном минус сорок, а рядом теплая печь!
Роберт достает из своего чемоданчика бутылку шампанского и пакет шоколадных конфет. В нем все мои любимые и «Красная шапочка», и «Трюфели», и «Мишки», и маленькие шоколадные медальки в золотой фольге.
Я чувствую, что Новый год отодвигает на время напряжение между вершинами нашего треугольника и теплой и светлой волной ожидания счастья накрывает наш маленький город. За окном прекращается треск фейерверков — все за столом, смотрят в экраны, где президент что-то обещает народу и, хотя уже все понимают, что ждать от этого алкоголика нечего, слушают его странную, не естественно растянутую речь: «Дорогие россияне...»
Иваныч и Роберт набрались изрядно, демонстрируя друг другу мужские качества. Они уже давно не бычились, а перебивая друг друга, вспоминали эпизоды службы. Потом мы все вместе пели положенные застольные песни. У Роберта оказались приличный слух и не плохой голос. Он и свекровь попадали в унисон. Умиленная свекровь в особенно «чувствительные» моменты песни, клала руку на плече моему «братцу» и они вдохновенно выводили «Прощай! На всех вокзалах поезда уходят в дальние края», или « В свой вагон вошла она, улыбнулась из окна». Роберт, наверное, знал все популярные песни, связанные с железной дорогой и любовью. Во время пения он выразительно глядел на меня, и я чувствовала себя одинокой зрительницей на концерте симфонического оркестра. Иваныч тоже любил громко петь, но поскольку со слухом у него были проблемы, он умерил пыл и уважительно подпевал лишь в тех местах, где не требовалось «особых выкрутасов».
Ночью мне снился сон. Ялтинский пляж, старый фотограф, манящий меня пальцем и говорящий: «А давайте-ка я Вас с мужем сфотографирую». Я шарю глазами по гальке и не нахожу мужа, только большая соломенная шляпа на надувном матраце. Потом я бегаю по пляжу и отчаянно кричу: «Володя, Володя!».
Мужики спали долго, а потом скромно и грамотно похмелялись под горячий бульон и пироги. За окном свиристели, наши сибирские «попугаи», облепив калину с любопытством разглядывали морозные узоры на окне и мелькающие силуэты людей. В доме все были усталыми и сытыми. Приходила подружка, еще со школьных лет. Весело стреляла глазами в Роберта,- «Какой у тебя братик симпатичный». Примеряла фуражку и вертелась перед зеркалом. Ей тоже налили водки и она раскрасневшись тараторила: «Везет же некоторым с родственниками».
К вечеру Иваныч привез билет и объяснил маме, что Игорек не как не может погостить еще, поскольку служба «это вам, не это вам!». На следующий день, к моему удивлению, Иваныч предложил мне поехать проводить «Игорька». В голосе его почему-то чувствовалась официальность. Потом, совсем не сразу после отъезда Роберта, он рассказал, что: «Этот идиот сказал, что ни куда не уедет, если ты его не проводишь до подножки и у него не будет возможности сказать тебе нескольких слов наедине» И он сказал мне эти слова на перроне за минуту до отправления: «Мое предложение в силе, я буду любить тебя всегда».
***
За окном пальмы, по подоконнику вышагивает зеленый попугай. Он с любопытством заглядывает в комнату, где сын по сети разговаривает с моей мамой.
- Мам, «бабаныч» (так он зовет свою бабушку) спрашивает куда коробку деть с веранды?
- Какую такую коробку,- удивляюсь я?
- «Новогоднюю»,- говорит.
Я, конечно, не забыла про ЭТУ коробку, просто сразу не сообразила, что речь идет именно о ней. Разве можно забыть, как двадцать пять лет назад, через год после отъезда Роберта, тридцать первого декабря, в дверь квартиры позвонили и молодой солдатик вручил мне большую легкую коробку. Иваныч озадаченно смотрел на нее, совершенно не предполагая содержимого. Развернули красивую бумагу, под крышкой и еще одним слоем матовой, было умопомрачительное свадебное платье, а под ним в красивом конверте письмо в котором была лишь одна строка: «Я ждал, и буду ждать. Капитан Ветров».
Иваныч побагровел и выскочил на кухню. Я слышала как он хлопал холодильником и звенел стеклом.
Идиот,- ругался Иваныч, севшим от холодной водки голосом. И через некоторое время,- Какой же он идиот.
Двадцать лет это платье, которое я периодически намереваюсь отдать, то подруге, то родственнице, каким-то странным образом находит причину не двигаться с места.
Мам,- снова зовет сын,- папа звонит.
Мы разговариваем о текущих делал, я прошу его выслать, какие-то вещи и вдруг, ни к месту говорю: «А знаешь, Иваныч, я решила написать рассказ о капитане Ветрове». В трубке тишина, а потом злое: «А зря я его тогда не прибил на перроне!». Длинные гудки.
За окнами жаркий израильский город. Гостиничный блок при онкологической клинике, в котором мы живем, находится в тихой части города. Под окном высокие пальмы и любопытные попугаи, наши частые гости.
Ну что, - говорю я очередному зеленому визитеру,- как думаешь, сложилась бы моя жизнь, если бы я вскочила на подножку того поезда? Попугай внимательно крутит головой, но ни чего не отвечает.
Не так далеко теплое море, песок, красивые раковины, а еще ночные тревоги, бомбоубежища, постоянные обследования сына, многолетнее ожидание гражданства, ночные приступы. А где-то далеко в Сибири моей памяти, не поддающееся времени, свадебное платье и трогательный и сумасшедший капитан Ветров.