похождения пацифиста. три азиатских рассказа

    
     Пока мы с Наилем шли к женской общаге в седьмом микрорайоне, он ругался на семейную жизнь, а я смотрел вокруг и видел мокрый асфальт в жёлтых бликах фонарей, сравнивая с кадрами наших слайдов - дождливый зимний город среди пустынных пространств Средней Азии. Превращаясь в свои воспоминания, мы удалялись в темноту за пустырём - там была наша цель с погашенными огнями. Общежитие химкомбината. Женское, конечно.
Вахтёрша, бдительная вохра, шуганула нас и мы полезли по зарешёченным балконам первого этажа - на второй. Перевалившись через перила, я пробрался среди развешенного белья по балкону, к раскрытой двери на кухню, неожиданно встретив там мужика. Благодушно разъяснив, что мне не сюда, он вывел меня к выходу из квартиры. Общежитие было в обычном доме и я оказался в одном из подъездов. Не зная куда мне дальше,  спустился вниз,  прошёл мимо той же вохры, стараясь не поднимать лица, но дверь была заперта и ей пришлось проснуться, чтобы проводить меня проклятиями.
     Шёл дождь. Наиля нигде не было и меня понесло на другой конец города, к Южному переулку со старенькими трёхэтажными домами, где жила, помню, официантка из гостиницы «Сармыш». В её подъезде у батареи отопления грелась девушка. Пройдя мимо, я поднялся на второй этаж и постучал. Сонный мужской голос из-за двери, спугнул меня и спустившись вниз, я остановился перед дверью подъезда. За ней шумел дождь, а в темноте слышался запах мокрой одежды, подсыхающей у батареи. Худенькая девушка небольшого роста, внешне напоминала юную пленницу Кавказа. У неё был даже небольшой акцент. Снимаю здесь комнату, а хозяйка вот уехала, ключа не оставила... Я придумал зайти с ней к товарищу: заводскому другу, тут недалеко, через два, три дома. Она послушно побрела за мной. Приятель был кузнец. Сидя  возле пресса, ухавшего многотонным молотом, он брал тяжёлыми щипцами, катившуюся по желобу, раскалённую металлическую болванку и подсовывал на наковальню. Нажав педаль, бухал с трёх сторон, изготовляя неровный шар, и кидал в контейнер. Шары, остывая, отправлялись в грузовиках на золотоизвлекательную фабрику, где помещались в огромный барабан механической мельницы, превращая многочисленным вращением и грохотом, горную руду в пульпу, разбавленную водой. Из неё добывали золото, переплавленное в слитки девятьсот девяносто девятой пробы, оно грузилось в бронированные вагоны и уезжало в брежневские закрома нашей необъятной родины. Вот такой у меня был женатый друг. Но он не открыл.
В подъезде мы обнимались, греясь друг о друга. Прижавшись к её спине, я убеждал, что друг скоро придёт и мы всё-равно ляжем вместе, ведь у него можно спать только на полу. Я так не хочу... - услышал я и развернул её лицом к себе. Она молчала и мы поцеловались. Пуговка на её джинсах легко расстегнулась.
     Потом я пошёл стрельнуть сигарету и не вернулся. Лил сильнейший южный дождь, я шёл босиком и был счастлив, это точно.
По городу разнеслась весть об отмене брони. С быстротой чумы, новость заставляла народ разбегаться по больницам. Витян лёг в венерическую лечебницу, но под прицелом автоматов был отправлен в армию. Какой-то безумный переломал себе руку о бетонный столб - бесполезно. Саидович покинул мирную жизнь, оставив жену с ребёнком, предварительно продав телевизор с заводской дискотеки. Или наоборот: продав телевизор, чтобы не сесть в тюрьму, пошёл в армию. Жилка предпринимателя ещё в МИСИ не давала ему покоя - продавал пластиковые пакеты по три рубля штука. Такие красивые, с портретами девиц, ну помните, они тогда были только контрабандные или из «Берёзки».
     Я пошёл на приём к онкологу и вырезал себе бородавку на ляжке, что были у меня на правой ноге в большом количестве, с рождения. Думаю, это результат взрыва в Челябинске-40, где Курчатов делал атомную бомбу, а за год до моего рождения рванули ядерные отходы.
     Хирург был знаком с начальником, у которого я работал, а у него был брат в Москве, тоже хирург. Его разыскал мой папа, все они созвонились и мне неделю за неделей продляли бюллетень, но государственный военный вирус захватывал всё вокруг и я попросился в командировку в самый дальний город Комбината - Уч-кудук.
Пыльный «Икарус» три часа шёл по раскалённой пустыне через пески. На остановке возле Горячего ключа ко мне в окно заглянул верблюд с болтом в носу для привязывания. Он ронял пенную слюну на плавленый асфальт, обнажая длинные жёлтые зубы. Наверное, жуёт насвай, подумал я. Перевалив горный хребет мы закусили в городе Заравшан горячими самсами на рынке: Один лук... Пачиму один лук? Много лук! Ещё два часа мы преодолевали песчаные пространства, догоняя миражи на асфальте и наконец, показались чёрные и синие горы с плоскими вершинами - отвалы урановой руды. Петляя между ними, словно в лунном пейзаже, мы выбрались к нескольким пятиэтажкам. Лишь небольшой участок пыльной зелени окружал коттеджи первопроходцев рядом с бассейном, а вокруг - лишь пески, да зоны.
     Утром возле дома, где мне выделили комнату, останавливался грузовик, собирая людей на работу. Определившись механиком, я должен был поставить башенный кран в строгой зоне, где строили новый цех по кислотному выщелачиванию урана - что-то вроде этого. Зэки встретили меня радушно: Пощекотись насчёт новой спецухи, рукавички выпиши, чаю подгони, а кран мы тебе поставим. Каждый день слушая байки и запивая их чифиром под плов из собаки, я и не заметил, как металлический конструктор башенного крана гордо вознёсся над пустыней. Но повестка достала меня и здесь. Отдел кадров отзывал  в город.
И вот, последний призыв, весной мне стукнет 27 - непризывной возраст. Голый, убитый горем, с перебинтованной ляжкой и  красной папкой личного дела под мышкой, я стоял перед военными людьми. Рассматривался вопрос об отсрочке. Врач исправно продлял бюллетень. Дело отложили до второй комиссии.
     Совершенно опустошённый грозящей бедой, я плыл по течению реки. Она вынесла меня после дискотеки с Наилем и его другом Лешим - бородатым, длинноволосым, кривоногим и пьяным художником из Бахчисарая, в какие-то гости. Молодая, компактная блондинка с ребёнком в одной комнате, а мы в другой, задвинув шторы - было утро - беседовали за искусство, потом уже только с Лешим - была ночь - он спал на одном диване, а стриженая желтоволосая, отправив ребёнка к маме, на другом, где оказался и я - был день за шторами - Леший изредка просыпался и советовал, как нам лучше устроиться - диспетчер, блин. На третий день я вспомнил, что хочу купить модные ботинки из натуральной кожи с замочком - есть в старом городе -  а сдачу, сгоряча пообещал я, мы потратим на восстановление сил. Леший, был и остался, старше меня лет на десять и это важно. В магазине он убеждал меня, чёрт красноречивый, что обувь мне в пору, хоть и была она на размер или два больше: Не ссы, будут велики - перекуплю. Завернули дефицит и пошли искать пиво. В забегаловке на автовокзале спал на скамейке пьяный старый человек, а мы душевно пили кислое чимкентское из мутных поллитровых банок, под рассказы бродячего художника про Планерское и  вдову Волошина,  про горы и море, и ни слова за искусство!! - на этих словах он пьяно ударил сильным кулаком, привычым к плотницкому труду, по столу - банки одновременно подпрыгнули.
     Вторая комиссия довела меня до нервного истощения. Я не мог спать и хотя была надежда на третью, последнюю, всю ночь мотался из угла в угол, пытаясь читать журнал «Новый мир». Жена Наиля работала в библиотеке и снабжала литературой, объясняя мне, что такое реализм. И тут вдруг, уже часа в два, проходя мимо стеллажа со стареньким телевизором, выброшенным мамой приятеля, я увидел как он качнулся, придержал рукой, подумав: Опять соседку сверху ебут, но тут же понял вдруг - землетрясение. По лестнице подъезда топот ног. Выскакиваю за дверь - впереди меня бежит сосед в семейных трусах и только за ним жена в ночной рубашке с двумя пацанами. На улице люди. Я постоял, успокоился и пошёл одеваться, все знали, что толчки ещё будут. Собрав документы, я вышел. До утра мы гуляли с Витом по городу. Подальше от девятиэтажек сидели люди. Говорят, шесть баллов. Меньше, чем ташкентское землетрясение. Наутро под крышей одого из девятиэтажных домов рабочие скрепляли металлическими полосами длинную трещину.
 Алёша меня навещала после каждой репетиции. Разглядывая её аппетитные коленки, я слушал про книжки и Москву. Она была женой моего друга... Вскоре Наиля всё таки выгнали из дворца культуры по доносу юного дискотечника и суд делил теперь наши магнитофоны. Стукач потом сам стал вести дискотеку в клубе строителей. А на суде даже пожилой кореец в мантии недоумевал почему тот не подал в товарищеский суд, зачем уголовный. Отец Алёны помог, да и амнистия подоспела к олимпиаде восьмидесятого года, а то сидел бы Наиль в тюрьме. В зале суда я так выступал с места, что меня удалили. Татарин перешёл работать в ресторан, замещая ансамбль в их выходные дни. Он так же поздравлял Сэфиков и Саидов, собирая «парнос» - много денег, по тем временам сто, сто двадцать за вечер - это целое состояние, позволявшее кутить ежедневно.
     Закрутив роман с танцовщицей, он гулял с ней по всему городу, а жена привезла с очередной сессии фотографию своего интеллигентного столичного друга и поставила дома на книжную полку - семейная жизнь Наиля и Алёши дала трещину.
     Произошла третья комиссия. Со мной был Саид из горкома комсомола, он хорошо знал  военного хирурга и врач, улыбаясь добрым узбекским лицом, спросил, хочу ли я в армию (?!), и дал отсрочку. Всё!  Надо было уезжать. Я взял отпуск и, забыв про рыбок в трёхлитровой банке, что недавно купил, но прихватив с собой пакет анаши для москвичей, взлетел на «ЯК-40» над жарким маревом бетонной полосы. Вдали остались трубы заводов. Пока мы набирали высоту, я обливался потом. Девушка, что сидела рядом, предложила платок и мы познакомились. Пересадка в Ташкенте, мой самолёт утром, а её ещё позже. Ночью, гуляя по парку возле аэропорта, мы прислонились к дереву и она ответила на мои призывы, мы целовались и я поднял её на руки, прислонив спиной к дереву, но тут из темени кустов выскочил человек и, наставив на меня пистолет, вежливо спросил документы. Недалеко кого-то убили. Но я успел. Девушка недовольно подошла к металлической трубе из которой брызгала вода, присела как-то сверху, а я умылся. Лететь нам было в разные стороны.
     В самолёте, устроившись поспать, я прикрыл глаза и услышал по громкой трансляции голос стюардессы: Чей большой чёрный чемодан раскрылся и не закрывается? Пройдите, пожалуйста, к трапу! Обмерев - ведь завёрнутый в свитер, целлофановый  пакет с марихуаной, лежал в дальнем углу этого пластмассового большого чёрного чемодана, купленного мной на отпускные перед самым отъездом - я поднялся и пошёл навстречу судьбе. 

в книге: http://proza.ru/2015/04/11/1321 
в бумажном варианте (181 стр)
можно купить здесь --- --- с литературным сценарием игрового полнометражного фильма "Урановый город"

 


© Copyright: Саша Валера Кузнецов, 2009