След на земле Кн. 2, ч. 2, гл. 25 Афанасий Коблико

Глава 25.  Афанасий Кобликов
(сокращенная версия романа)

1
        Афанасий Кобликов имел все основания собой гордиться. Военное стрелково-пулемётное училище в Хабаровске он окончил с отличием. Теперь он прекрасно знал все азы артиллерийского ремесла и готов был применить свои знания в деле. Как и его друзья, он с нетерпением ждал отправки на фронт, а приехав в Сталинград и получив назначение командиром взвода батареи в дивизионе 76-мм. пушек, надеялся сразу проявить себя. У него не было иллюзий в отношении предстоящих сражений и представление о войне было самым реалистичным. Вспоминая своё впечатление о войне после просмотра фильма «Если завтра война», он удивлялся, насколько бездарными были его авторы, чтобы показывать врага глупым и беспомощным в то время, когда самая дисциплинированная и обученная Германская армия покорила половину Европы. Киношники до карикатурности упростили сцены сражений. С какой целью это было сделано, он не понимал. Конечно, он не верил и многим рассказам бывалых воинов и политработников о чрезмерных ужасах войны, считая их преувеличенными, неким оправданием за тактические провалы и допущенное отступление до самой Волги. Сомневался он и в публикуемых статьях о  зверствах немецких войск на нашей территории, считая немецкую нацию  образованной и интеллектуальной. Но побывав в первых боях, увидев практически полностью разрушенный город, который он достаточно хорошо знал, его убеждения сильно изменились.
        Он не мог понять, к чему это бессмысленное разрушение города, уничтожение его культурных ценностей, зачем бомбить жилые кварталы, объекты инфраструктуры жизнедеятельности, ведь на ход войны они существенного влияния не оказывали. Понятное дело, вывести из строя промышленность, которая работала против них, но совсем другое дело: библиотеки, бани, овощехранилища, дома культуры. Сталинград лежал практически в руинах, но фашисты продолжали засыпать его бомбами и снарядами. Всё, что Афоня увидел, вызвало в нем не просто негодование, но лютую ненависть. Враг поставил своей целью искоренение населения Советского государства, значит, правы наши агитаторы, отмечая их зверства и жестокость. Значит, к этому врагу тоже нужно быть злым и беспощадным.
        По приказу командира батареи взвод лейтенанта Кобликова из трёх 76 мм. пушек занял позицию немного севернее завода «Красный Октябрь» на самой окраине рабочего посёлка. Для него, как и всех защитников города, действовал приказ: «Ни шагу назад!» Это означало стоять на смерть и не пропустить противника к Волге.
        Для наблюдательного пункта и координации огня Афоня выбрал порядком разрушенное двухэтажное здание бывшей «пожарки». Сама каланча была полностью разрушена, а вот часть стены и перекрытия с остовом дымохода ещё вполне держались. На самом верху, где сохранился пятачок крыши, он установил стереотрубу. Получилось весьма удобно вести наблюдение и корректировать огонь орудий. Перед ним открывался обширный участок площади перед заводом и центральная улица.
        Ещё большую оценку своему наблюдательному пункту Афоня дал вечером, когда город погрузился в плотные темно-серые сумерки. По вспышкам вражеских выстрелов он засёк четыре огневые точки. Дал координаты своим пушкарям в надежде уничтожить орудия фашистов. К сожалению, его затея не удалась, после чего артиллерийская дуэль продолжалась до поздней ночи.
        На рассвете немцы перенесли огонь своих пушек и минометов по заводу. Было похоже, что они готовят атаку своей пехоты и Афоня распорядился, чтобы его расчёты для отражения этой атаки подготовили осколочные снаряды. Однако он просчитался. Из развалин поселка в сторону завода вылезли фашистские танки. Пришлось срочно менять снаряды на бронебойные. Орудия произвели свои выстрелы, но танки, как завороженные продолжали свое движение к цели. Снаряды разорвались совсем рядом, и Афоня сделал корректировку цели.
        Головной танк на полной скорости протаранил кирпичную стену завода, но так и застыл в проломе. Снаряд настиг его вовремя именно в этом месте. Второй танк, которому до стены оставалось пара метров, был подбит кем-то другим, с другого направления,  возможно из противотанкового ружья. Третий танк был подбит вторым расчётом взвода. Это порадовало командира. Но тут он заметил ожидаемую ранее пехоту. Серо-зеленая цепь фашистов устремилась к воротам и пробоинам заводского ограждения. Вылезая из развалин, их становилось все больше и больше. Значит, задача овладеть заводом осталась прежней. Это позволяло им на этом участке выйти к Волге, чего никак нельзя было допустить.
        Афоня снова приказал заряжать осколочными снарядами. Во что бы то ни стало,  нужно было остановить пехоту. Если она туда влезет, то будет очень трудно выбить её с территории. Танки в этом плане были менее опасны. Даже прорвавшись на территорию, долго они там не задержатся, нужны дозаправки и пополнение боеприпасами.
        Снаряд крупного калибра прилетел и  угодил в орудие первого расчёта. Оно с грудой земли и кирпича взлетело к небу на десяток метров вместе с орудийным расчётом, оставив под собой глубокую воронку. Но два других орудия продолжали вести огонь. Фашисты были уже довольно близко к стене завода, и Афоня очень обрадовался, когда два снаряда его орудий угодили в самую серо-зелёную гущу фрицев, разметав её в стороны. 
        Но и противник не забывал наносить удары по позиции Кобликовского взвода. Очередной снаряд угодил в наблюдательный пункт. Афоня, как раз покинул его, после гибели первого расчета, но поверженная наблюдательная площадка, разлетевшаяся обломками стены и крыши, едва не снесли ему голову. Жаль, что накрылась его стереотруба. Ещё один взрыв рядом со вторым орудием убил двоих и ранил ещё одного пушкаря, повредив при этом орудие.
        А в телефоне продолжали слышаться крики командира пехотинцев, оборонявших завод, с просьбой к артиллеристам ударить по площадке перед проходной. Перед последним расчётом стояла задача вести огонь по танкам, которые продолжали рушить ограждение завода. Как раз такой был в поле зрения артиллеристов, но Афоня приказал стрелять по пехоте, чтобы выполнить команду командира-пехотинца. Ему вспомнились слова Ефима, что в бою артиллерия должна работать в интересах пехоты, и если этот незнакомый ему командир так настойчиво кричит, значит, ситуация тяжёлая и ему нужна помощь.
        Снаряд лёг именно туда, куда его просили, разбросав серо-зеленые фигуры. Но через какое-то мгновение, словно в сказке, на их месте появились другие, настойчиво пробиваясь на территорию завода. Пришлось, жертвуя танком, снова бить по пехоте. С одним орудием было сложно успевать за ситуацией.
        Ближе к вечеру Афанасий услышал слева от себя раскатистое «Ур-ра-а-а». Это высадившиеся с баржи бойцы, взобравшись по крутому склону, ворвались на территорию завода помогать своим. Они растворялись среди заводских корпусов, ведя бесконечную стрельбу. Какофония взрывов и выстрелов слышалась ещё долго и только с наступлением темноты сошла на нет. Начиналось время переформировки подразделений.
        Афоня доложил командиру батареи о положении в своем взводе и попросил новые орудия, ведь завтрашний день обещал быть таким же жарким. Тот пообещал, но  до рассвета в батарею ничего так и не пришло. Если боеприпасов еще хватало, то лишь потому, что во взводе осталась всего одна пушка.
Но к радости или нет, следующее утро такого напряжения не имело. Были обычные бои с переменным успехом. Атаки сменялись контратаками, и пушкари вели огонь в основном по пехоте. Афоня боялся потерять единственное орудие, по которому то и дело били немцы. Но, похоже, что фашисты сами испытывали определенные проблемы, так как их действия были скорее вялыми, чем настойчивыми.
        Поэтому нагрузка была не столь интенсивной и командир единственной рабочей пушки сержант Чепусов вместе с Афоней обследовали орудие второго расчета на предмет её возможного использования. Оказалось, что если кое-что поправить, то её можно применять для стрельбы прямой наводкой без прицела. Установив пушку в проеме стены, он навел её через жерло ствола на ползущий в их сторону танк, зарядил и произвёл выстрел. Результатом проверки её пригодности стал подбитый танк. Так, используя полторы пушки, они продержались ещё сутки.

2
        Обещанные орудия с новыми расчетами и боеприпасами Афанасий получил к утру следующего дня. День выдался пригожий, солнечный и теплый. Настоящее бабье лето. В такой день хотелось не воевать, а гулять с любимой девушкой по мирным улицам и есть мороженое. Но ничего этого сейчас в Сталинграде быть не могло. Кроме самой душевной погоды, конечно.
        Но начался он с нападения вражеской авиации. В небе гудела сотня самолетов, закрывая солнце и пачкая голубизну неба своим присутствием. Они шли на снижение и бросали на остатки города свой смертоносный груз. Казалось, что их целью было разрушить обрывистый берег и перекрыть тем самым Волгу, воды которой могли хлынуть в сам город и затопить то, что от него осталось. В этой ситуации укрыться от дождя бомб было почти невозможно. И уж совсем невозможно было избежать потерь.
        После такого мощного авианалёта ожидалось не менее мощное наступление пехоты. Афоня пробежался по позициям взвода, так как связь была полностью нарушена. Третье  орудие, укрытое за перекрытием наполовину разрушенного кирпичного дома было готово к стрельбе. Никто из состава расчёта не пострадал. Командир расчёта сержант Соколов проверял прицельное устройство, бойцы готовили снаряды. У второго орудия возился бывалый умелец сержант Чепусов. Его расчёт установил пушку в проёме окна бывшего здания, что позволяло да поры укрывать ее от противника. У Чепусова было двое легкораненых. А вот первое орудие, выставленное на фланге батареи по его указанию, после прибытия на рассвете, было уже не боеспособно. На месте орудия зияла глубокая воронка. Пушка лежала на боку метрах в пяти от неё. Её в одиночестве пытался поднять и поставить истекающий кровью командир расчёта сержант Максимов.
        Афоня подбежал к нему. Наводчик был серьёзно контужен, взгляд его был затуманенный и отрешённый, но на каком-то внутреннем сознании, он пытался выполнить свою задачу. Вглядевшись в Кобликова, он не сразу, но узнал командира и громко прохрипел, отдавая команду.
        - Снаряд мне, командир…. Где снаряд.
        - Какой, к чертовой матери, снаряд? На хрена тебе снаряд, если пушка лежит на боку? – Афоня был зол, что прибывшее пополнение, не вступив в бой, уже полностью вышло из строя. Но, несмотря на это он стал помогать Максимову поставить пушку. И им удалось-таки поставить её на колеса. Афоня дернул казенник, тот открылся. Внешне пушка выглядела без серьёзных повреждений.   «Ну, а если будет неисправен прицел, - подумал он, - то у нас уже есть опыт успешной стрельбы прямой наводкой».
        - Снаряд, - снова прохрипел Максимов. – Ты извини, командир, но самому мне не взять.
        Афоня отыскал в щели засыпанные землёй и обломками камней ящики,  достал гладкий увесистый снаряд, и зарядил орудие.
        - Разреши мне, командир. Может в последний раз, - снова прохрипел Максимов. Кровь продолжала струиться по его землистому лицу, но он не выказывал боли.
        Афоня не стал возражать. Он навел пушку на цель, надеясь на её исправность, и позволил сержанту произвести выстрел. Снаряд лёг именно куда планировал Афанасий, перед проходной завода, где продолжали прорываться фашисты.
        - Молодец, Максимов. Поздравляю с удачным выстрелом. А сейчас, давай-ка я тебя перевяжу.
        Перевязывая сержанта, Афоня насчитал у него семь осколочных ранений: два в голову, два в ногу и по одному в руку, в грудь и в живот. «Как с такими ранами он ещё корячился, пытаясь поставить орудие в одиночку? - удивлялся он. – Дожил бы до прихода санитаров».
        На какое-то время Максимов потерял сознание, но когда Кобликов направился за подмогой, собираясь перевести сюда трех человек из других расчётов, ведь орудие нужно использовать, тот окликнул лейтенанта.
        - Командир, пришли мне бойцов, я ещё повоюю.
        Афоня прислал Максимову троих бойцов, из третьего расчёта. Сам же провел разведку и попытался восстановить связь, продвигаясь по проводу. Разрывов было несколько, и он скручивал оголенные концы проводов. Так добрался до фланга пехотной роты. Её командир,  старший лейтенант Лавров, прикрывая ладонью трубку телефона и пытаясь таким образом уменьшить звуки взрывов, кричал, повторяя одно и то же:
        - Прошу помощи…, как поняли? Прошу помощи…
        У кого просил помощи контуженый командир роты, Афоне было не известно. Ведь связь не работала и у него. Его телефонист лежал рядом с прострелянной головой. Но он все равно до хрипоты повторял свою просьбу, как заклинание. Он надеялся на неё. И она, конечно, должна придти. Не могли же старшие командиры, после такой адской бомбежки, оставить роту без подкрепления. «Хотя,  наши резервы тают, как первый снег. Есть ли они ещё эти резервы? Война идет уже больше года и полстраны занято врагом. Вся надежда на Сибиряков и Дальневосточников. Если сломаем немца здесь на Волге, то второй раз он уже не очухается, - рассуждал  Афоня. – Но сейчас, в светлое время, посылать баржи с людьми с левого берега, опасно вдвойне. Волга итак вся горит, и продолжает быть под огнём. Придется «старлею» ждать помощи до вечера».
        Вернувшись к первому орудию, где раненый Максимов проявлял чудеса терпения и стрельбы, Афанасий стал корректировать огонь. В Чепусове он не сомневался, да и третье орудие не подводило, поэтому он стал руководить огнём первого. Связь теперь со всеми расчётами у него была и он периодически, ведя наблюдение, вносил коррективы. Противник напирал. Не случайно его наступлению предшествовал авианалёт.
        Спустя пару часов, среди развалин, где расположился командир взвода Кобликов, появились несколько пехотинцев из соседней роты.
        - Это вы чего тут потеряли? – воскликнул удивлённый Афанасий.
        - Наш ротный и взводные убиты, товарищ лейтенант. На заводе нас взяли в окружение, - стал докладывать коренастый мужик лет сорока в звании ефрейтора. – Без подмоги нам не сдюжить. А её всё нет и нет. Связи тоже нет.
        - И чего теперь? Вам нянька нужна? Вот ты старший, чего сопли распустил? Не знаешь куда бежать и в кого стрелять? – рассердился Афоня, недовольный, что его отвлекают и вынуждают нянькаться.
        - Какой я старший? У нас все такие старшие как я, лейтенант. Нас здесь  восемь человек и мы не бежать собрались, а воевать. Вот ты офицер, ты и принимай командование, - тоже обозлился ефрейтор.
        - Ладно, ефрейтор. Я тебя понял. Не хрен нам друг на друга орать, - примирительно сказал Афоня, вглядываясь в понурые лица бойцов. Затем, повернувшись к своим пушкарям, крикнул: «Босов, остаешься здесь за старшего, но выполняешь все указания сержанта Максимова. Я пошел на прорыв».

3
        Афоня с трудом представлял, что ему нужно делать с этой кучкой бойцов, верящих в его командирские знания, и показать себя перед ними неумехой ему было совестно. Он решил пробиваться на завод, где окруженные противником остатки роты бились из последних сил. Нужно было поддержать их морально. А что ещё можно было сделать в этой ситуации?
        - За мной, суслики, - скомандовал он, выскочив из-за укрытия. Короткими перебежками он повел бойцов под стену завода со стороны Волги. Там были проломы,  через которые можно было проникнуть на территорию.
        Заскочив в проём Афоня обнаружил ещё кучку из десяти бойцов. Некоторые из них были ранены и решили отсидеться, укрывшись за развалинами кого-то строения.
        - Ах, мать вашу… за ногу…. Решили отсидеться «суслики копчёные»? – обозлился он. – Поступаете в моё распоряжение. Сейчас движемся к проходной и наносим удар фашистам в спину. Гранаты есть у всех? Приготовить.
        - Откуда им быть? Все уже израсходовали, - подал голос кто-то из раненых.
        Но этот факт на решение лейтенанта Кобликова не повлиял.
        - Тогда хрен с ними, обойдемся патронами. Надеюсь, они у вас ещё есть, - сплюнув себе под ноги, он выскочил из-за укрытия и устремился вперед, к проходной, где продолжал идти бой.
        Их наскок в тыл немцам, окружившим часть роты, оказался успешным. Немцы отступили к западной стене, оставив проходную и цеха, за которые они боролись. Окрыленные удачей, бойцы с криком: «Ура-а-а» и крепкими матерными словами попытались развить успех, но фашисты укрывшись за стеной дали встречный огонь. Тем не менее, задача, которую поставил себе и новым подчиненным Афоня, была выполнена более чем хорошо и почти без потерь. Только двое убитых. Как он и рассчитывал, такое внезапное появление было воспринято, как ожидаемое подкрепление, поэтому одних оно вдохновило, других, а точнее немцев, напугало и вынудило отступить за стены забора.
        В наступивших сумерках перестрелка стала стихать. Лейтенант Кобликов основал на проходной завода свой командный пункт. Дал команду собраться командирам взводов, которые явились к нему, не заставив себя ждать. Это были два сержанта. Один, крупный мужик лет пятидесяти с поседевшими усами, другой, на фоне первого, тощий, подвижный  паренёк, с большим щербатым ртом на улыбчивом лице. Оба представились. Старшего звали Иваном Грызловым, а младшего Ильясом Хамзаевым.
        - Значится так…, - начал свою речь Афоня, - Я здесь птица залетная, командир артиллерийского взвода, пришёл, так сказать, на выручку по велению долга и просьбе тех «сусликов», с которыми так удачно пошумели. Поэтому, я возвращаюсь к своим пушкам, а тебя сержант Грызлов оставляю командовать. Свяжись со своим командованием и уже от него получай дальнейшие указания. Мой же приказ: отсюда никуда не отходить. Держать оборону до подхода основного подкрепления. Вгрызитесь здесь в каждую кочку и держитесь.
        - Вас понял, товарищ лейтенант, - буркнул усталый сержант.
        - А ты, молодой, будешь у Ивана заместителем. Ещё успеешь дорасти до маршала.
        Проходя мимо отдыхавших бойцов, с которыми прорывался на завод, махнул им рукой и добавил: «Ну, давайте, «суслики копченые», держитесь за Грызлова и за мной не бегайте».
        Вернувшись к себе, Афоня обнаружил первое орудие снова лежащим на боку с покорёженным лафетом. Ни сержанта Максимова, ни Босова, никого на позиции не было. Внимательно осмотрев орудие, пришёл к выводу, что если кое-что подправить, то оно вполне может сгодиться для стрельбы. Пошел дальше ко второму орудию. В дебрях развалин было довольно темно, но он все-таки вышел на пятачок. Как раз, из-за тучи показалась луна и добавила света.
Метрах в семи перед собой увидел орудие и сидящего на лафете Чепусова. «Слава Богу, - обрадовался он. – Жив командир, жива и пушка».
        - Как дела, сержант? – спросил он у Чепусова, но ответа не услышал.
        Сильный грохот разорвавшегося рядом снаряда оглушил, и необъяснимая сила швырнула его вверх ногами в черную бездну, обжигая все тело.