После метели

               
  Весь день мела метель. Как будто вырвавшись из неведомого заточения, ветер метался по опустевшей улице, с размаху наваливался упругой своей массой на заснеженный перелесок, срывал с ветвей деревьев дымные кучи снега и нёс их куда-то, мешая и путая со снежной пылью, поднявшейся от земли. Округа темнела от очередной тяжёлой тучи, потом ненадолго пробивалось солнце, окрашивая небесную промоину зелёным акварельным цветом, и снова кружила метель, свистела в проводах, стучала в окна.
  К утру следующего дня ветер приустал и ровно подул в одну сторону. В воздухе потекла вдоль дома медленная река из крупных пушистых снежинок, и я стал разглядывать их из окна, как рыбок за стеклом аквариума. Солнце пропустило свои лучи меж сосен, сгрудившихся под окном на пригорке, и мягкие тени от стволов, перемежающиеся с полосками света, показались мне следами ушедшей ночи.
  Вчера мне было хорошо в моём тёплом жилище, но сегодня оно стало казаться темницей. Разве можно оставаться в этой уютной неволе, когда за окном блистают обновлённые снега, когда источают свет и небо, и земля? Одевшись потеплее, я отправился в лес. Сквозь ветки деревьев увидел полянку с двумя пеньками-соседями, похожими на стол и сиденье. Тут я, пожалуй, и посижу. Тишина-то какая! До города далеко, не видно его и не слышно. Сижу и размышляю: отчего же так редко стал я выбираться за город? Почему время стало быстрее двигаться? Не хватает его даже для того, чтобы задуматься – кто я есть и зачем живу. Будто щепку подхватила река и понесла без остановки. А потом намокнет щепка и пойдёт ко дну. Куда плыла, зачем?
  Из задумчивости меня вывел шорох осыпающегося снега. Огляделся и удивился – да я, оказывается, здесь уже не один. По всему окружью поляны, как зритель вокруг арены, расселся по верхушкам деревьев любопытный птичий народец. Одна за другой подлетают птицы, усаживаются на ветки и молча поглядывают на меня. Сколько их тут? И почему молчат? Должно быть, чтобы мне не помешать – вот пришёл гость, ведёт себя тихо, уважим его, помолчим. Я вспомнил о своём припасе в кармане. Смахнул снег с широкого пенька и покрошил хлебца. Замер и думаю: буду сидеть тихо, авось, не забоятся. И точно, встрепенулись птички, зашевелились, одна за другой стали перемещаться на ветки пониже. Первой осмелела доверчивая гаичка. Села на краешек пенька, поглядела на меня, вертя головкой, и принялась за крошки. Затем припорхнула ещё одна гаичка и села мне на плечо. Я замер: Господи, они и вправду меня не боятся! Скоро их оказалось на столе с полдесятка. Осторожно протянул ладонь с крошками, и на неё тут же села очередная птаха.
  Когда поели самые малые, прилетела их старшая сестра – большая синица с зеленоватой грудкой. Эта не очень-то мне доверяла, ухватила кусочек поувесистей и поспешила с ним на ближайшую ветку. А на той ветке висела вниз головкой озабоченная птичка поползень. Синичка только пристроилась перекусить, да уронила хлебушек в сугроб. Она снова опустилась на пенёк и на этот раз отважилась поклевать на месте. А за её упавшим кусочком спикировал зяблик. Он отыскал пропажу в снегу и улетел подальше.
  Вдруг зашумели вороны: уходил бы ты, что ли, нам тоже поесть хочется! И только я собрался выполнить их желание, как с берёзы сорвались две какие-то быстрые птицы и , играючи в воздухе друг с другом, слёту плюхнулись в сугроб. На мгновение они с головою скрылись в снегу, потом выбрались и ловко взмыли вверх. Одна села неподалёку на ветку, а другая неожиданно опустилась на мой пенёк. Я ахнул: передо мной был большой пёстрый дятел! Я привык рассматривать этих птиц издалека и снизу, когда они стучат где-то вверху, добираясь до корма, а тут до дятла рукой подать. Я представлял дятлов этакими заурядными дурнями, которым башки своей не жалко, а увидел птицу редкой красоты – мушкетёр да и только! Тюкнув клювом пару раз, он прихватил с собой кусочек и улетел с подругой.
  Я поднялся и пошёл обратно по своим следам, оглядываясь назад. Кто-то будет доедать оставшийся хлеб? Чем дальше я отходил, тем ближе подвигались к угощенью вороны. И когда расстоянье стало безопасным, одна из них спланировала на пенёк. Должно быть, поднятые её крыльями потоки воздуха смели со стола остатки корма, и удивлённая ворона принялась шуметь на весь лес: ведь сама видела, было тут чего поесть, и куда делось? Я был уже далеко, но всё ещё слышал всполошные крики птицы и сочувственное поддакивание её подруг.
Поэзия и вечность... Величайший, не превзойдённый стилист Иван Бунин... Не было и нет, на мой взгляд, выше его в нашей поэтической литературе. Он не торопился: вдохновенно написав сколько-нибудь строчек, откладывал дописывание на потом. Могли пройти годы, и он заканчивал стих без эпатажа, позы, саморисования. Преклоняюсь перед ним. И сам не тороплюсь. Не подражая ему, а как-то так получается так, что его приходится постоянно вспоминать. А какая проза у него! - стихотворная, лаконичная, магнитная! Однажды поймал себя на мысли, что он, Иван Бунин (1870-1953)написал и про меня, родившегося за 8 лет до его смерти. Придёт время, и кто-то спросит у кого-то, а кем же я был в этой жизни? И я говорю на исходе лет и под грузом недугов: Бунин изобразил и меня, изобразил в трёх лицах. И, думаю, и почти уверен, что он изобразил многих и многих русских людей в двух своих рассказах: "На хуторе" (1892) и "Птицы небесные"(1909). Они исполнены любовью к Богу и  Его созданиям. Они добры,человеколюбивы,философичны,религиозны,  православны. Все, кто прочитает эти строки, попытайтесь и себя отыскать в великолепной Бунинской литературе. Вот на какие мысли навело меня стихотворение про петушка на шпиле. Оно также побудило меня и напомнить читателю о неподражаемом стихотворении Бунина "Петух на церковном кресте"(1922). Читайте же!