Воеводой в Сибирь

     Яков Игнатьевич Хрипунов - потомок древнего боярского рода Ряполовских-Хрипуновых - сам напросился в Сибирь. По существовавшему  тогда порядку при отправлении должностного лица на службу в Сибирь учитывалась его заслуги в прежней службе. Другим мотивом назначения могла служить бедность просителя.  Иные челобитчики так и просили: «отпусти, государь, покормиться на том воеводстве». Назвать Хрипунова бедным было бы неверным, - было у него и московское подворье не хуже, чем у иных и более знатных служилых дворян, была и жалованная еще дедам-прадедам вотчина с деревеньками,  холопами и пашенными землями. Да разве может кто сказать, что у него всего вдоволь, и ничего ему больше не надо? Поэтому, трудно судить, был ли  поступок Якова Игнатьевича продиктован лишь желанием послужить Руси и государю на новом, нелегком поприще, или вызван намерением улучшить своё материальное положение. Вероятно, было здесь и то, и другое.

     То, что государевы посланцы возвращались с  воеводства из Сибири с немалыми деньгами, пухлыми копнами мягкой рухляди; привозили с собой ковры, оружие и посуду драгоценной восточной выделки, знали в столице все. Знал об этом и сам государь, но до поры до времени  смотрел на это сквозь пальцы, потому как считал такое назначение отдыхом от праведных трудов и наградой за прошлые заслуги. Ограничивался лишь тем, что посылал на воеводство лишь на два года, - чтобы не заворовались. Да при этом еще и наказывал, чтобы инородцев и служилых людей не жесточили, и не чинили воровства, - так об этом и писали приказные дьяки в именных наказных памятях, грозя царскою опалой в случае небрежения этими требованиями.

     Ведомо было государю и то, что не редко наживались воеводы  не трудом праведным, а бесчестными поборами с инородцев и подчиненных им служилых людей. Если поступали в Москву жалобы на  их лихоимство,  назначал государь сыск. Указом своим снимал провинившегося до сроку с воеводства и, коли не находил он способа оправдаться, то мог  потерять в пользу казны все, что нажил в Сибири. Впрочем, дальше этого государь не заходил.

     Правда, знали столичные жители и о том, что жизнь в Сибири полна опасностей и тревог, что сибирские служилые люди, вкусившие воли, своенравны, строптивы и непослушны. Понимали, что если нет в тебе умения подчинить их своей воле, то легко можно   потерять и свою голову; не поможет  ни твоя родовитость, ни звание, ни царская охранная грамота. И потому людьми богатыми, знатными, тем паче людьми княжеского рода, которым и в столице жилось не плохо, отправка в Сибирь на воеводство  принималась, как государева опала,  предлог для отстранения  от событий, происходивших среди царского окружения.

     Написав челобитную на имя государя и отдав её в  приказ Казанского дворца, занимавшегося в те годы сибирскими делами, Яков Игнатьевич стал ждать. Скоро его  позвали. Приказной дьяк Иван Болотников, старый Яковлев знакомец, не раз бывавший у него в гостях и  знавший его семью, встретил стольника приветливо.  Прочитав еще раз  челобитную Хрипунова, доверительно спросил:
  - Много ли челяди с собой  взять хочешь?
  - Да нет, - отвечал ему Яков, -   тройку холопов своих, да дворовую кухонную девку.

     При упоминании о девке, дьяк ухмыльнулся,  плутовато-заговорщицки глянул на Якова, вставил:
  - Девку то, конечно, надо.
  - Об чём ты, Иван Дементич, - с подозрением посмотрел на него Яков, - до того ли мне будет. Я, грешным делом, люблю хорошо поесть, так кто же мне готовить то будет? Не тунгусок же к этому делу ставить,  они по-русски и приготовить то не сумеют.
  - Приготовить то может и не сумеют, только, служилые сказывают, шибко сладкие они, эти узкоглазые тунгуски, - не унимался Болотников, - да ты не смущайся, может ты и верно говоришь, чай, и Мария Фёдоровна против того не будет, - все же своя, православная, не нехристь какая. Да и догляд за тобой будет.

     При упоминании  о Марии Федоровне,  Яков даже  вспотел. Подумал, - леший бы тебя задрал с твоими разговорами. По характеру своему Яков  был крут и решителен,  об этом знали и его подчиненные по службе, знали  холопы, знала и сама Мария Федоровна. И потому была она женой ласковой, покладистой, лишнего не перечила и прощала Якову всё. Единственное, чего она не могла перенести, так это даже самого малого подозрения в неверности мужа. Здесь она готова была лечь костьми, но не допустить у него даже мысли  о сопернице; устраивала порой, даже без каких либо оснований, такие скандалы с битьём посуды, что Якову Игнатьевичу, без преувеличения, становилось страшно. Страшно не столько за себя, сколько за неё, которую он, в общем-то, любил, и без которой не представлял своей жизни.

     Конечно, как и у любого другого справного мужика, у него были грешки. Не так, чтобы большие, но… .  Да и как без этого обойтись, - ведь он, будучи в молодости стрелецким сотником, хаживал и в боевые походы на татар, и в ливонской войне участвовал. А в последние годы часто и подолгу бывал в служебных посылках  в Казани и в Астрахани,  в Нижнем Новгороде и  Соли Камской, западных приграничных русских городах, - как прожить мужику без такой необходимости.  Однако ж в столице, где многие знали Марию Фёдоровну, он вольностей не допускал, - ни-ни … .  Да при необузданном темпераменте жены своей и не нуждался в этом.

     Когда он поведал Марии Фёдоровне о своём намерении поехать в Сибирь, она долго думала, вздыхала, потом, видимо, посчитав дело стоящим, сама, заботясь о муже, предложила взять с собой кухонную девку Варвару, - для кормления и догляду за Яковом. К ней, этой тридцатипятилетней девке,  подстать хозяйке крепкой, красивой и полнотелой, Яков Игнатьевич был не равнодушен. Не только потому, что она была великой мастерицей по кухонному делу, а и вообще.   Конечно, после такого предложения жены у него мелькнула было греховная мысль,  но он её тут же глубоко запрятал, и полагал, что никто об этом не догадается. А тут, вишь, Иван Болотников со своими расспросами, да шутками.

  - И всё? Только четверых? - продолжил свой допрос дьяк, - а много ли рухляди и припасов с собой возьмёшь? - спрашиваю, чтоб знать, сколько для тебя подвод просить в Ямском приказе.   
  - Нет, не всё. Еще прошу  отпустить со мной для всяких особых поручений Андрея Дубенского, дворянина и сына боярского из-под Владимира, - моего дальнего родственника.
  - Уж не того ли малого, что жил у тебя в доме годов десять тому?
  - Его самого.
  - Сколько ж ему теперь? Ты сам-то с ним говорил?
  - Говорил. С радостью, говорит, поеду. Ему уже двадцать шесть, пора и его к большому делу приставлять, как думаешь?

  - Двадцать шесть … пора, брат, еще как пора. - Болотников задумался.- Да-а,   летит время,  а мы, брат, стареем… . Ладно, подготовлю я доклад князю, а тот – государю. Думаю,  отказа не будет. Жди именного указа.
     У государя возражений не было, и назначенный царским указом воеводой в Енисейский острог, Хрипунов   в тот же год отбыл в Сибирь. Вместе с ним поехал на берега Енисея и Андрей Дубенской.