Время пустоты

Примерно год назад приятель пригласил меня на свадьбу. Свадьба была веселая и шумная. Родители жениха и невесты неделю до нее варили, жарили и пекли. Нарезали горы салатов и закусок. Привезли несколько ящиков водки для мужчин и несколько коробок шампанского для женщин. Освободили загородный дом от лишней мебели, чтобы было где развернуться.
И было замечательно! Никто не упился, не валялся под столом, не падал мордой в салат. Свадьба как и положено пела и плясала под аккомпанимент музыкантов. Невеста – милая, симпатичная, скромная девушка в белоснежном подвенечном платье....
А на днях выбрались мы с этим приятелем на последнюю рыбалку. Пока ехали, он храпел на заднем сидении. С утра чуть подморозило. Кое-где еще зеленая трава взялась инеем. Дорога на озеро заросла с последнего раза. Кое-где выросли маленькие березки и елочки. А старенькой, еще советской «Ниве» хоть бы хны. Прет через все рытвины. Движок урчит, фыркает в ямах поглубже, но тянет.
В советские времена у озера стояла деревенька из дюжины домов. В конце девяностых уехала «молодежь» - все кому тогда было до сорока-пятидесяти лет. Остались одни старики да старухи. Половина домов стояли пустыми.
А однажды под зиму, как из ниоткуда в деревне вдруг появились цыгане. Заняли несколько изб, другие начали растаскивать на дрова. Вот тогда и началось.
В первую же зиму две избы выгорели до тла. Так жили они несколько лет. Ловили сетями рыбу в озере. Вырубили на дрова ближний лесок. Подворовывали по окрестностям. А по весне уезжали куда-то «на заработки». А потом и вовсе исчезли.
К тому времени в деревне остались только две полуживых старухи. Другие или в город к детям перебрались, или поумирали. А пять лет назад и их похоронили.
Как к озеру подъехали, начало светать. Остановились у места где стояла изба лесника. От нее только печь да гнилые полы остались.
После Великой Отечественной ее построил для себя и молодой жены бывший полковой разведчик Сергей Данилов. Домой он вернулся героем в сентябре 1945 года, позвякивая медалями, с несколькими орденами.  Несколько раз раненый, но непокалеченный. Счастливая невеста – Валентина, дождалась.
И деревня две недели гуляла на их свадьбе. До самой смерти Данилов служил лесником, следил, чтобы мужички не браконьерили. А в 1972 году он бесследно пропал. Через несколько лет поздней осенью охотники на берегу озера нашли человеческий череп и позвоночник. Приехали из города следователь и  криминалист. Все засняли на пленку, задокументировали.
Через пару месяцев из города участковому в райцентре пришло письмо с заключением криминалиста. Это были бренные останки героя-разведчика. Кто-то выстрелил ему в голову из дробовика с близкого расстояния. Убийцу не нашли. Хотя кое-кого и подозревали. 
Развели костер, подвесили чайник. Я разложил на чурбаке черный хлеб, сало, пяток соленых огурцов, самодельную аджику. Смотрю, приятель сидит на бревне, молчит, как неживой. Что-то под ногами разглядывает. Позавтракали, попили чайку, приняли немного водочки «для настроения», накачали лодку, на спиннинги прицепили воблеров.
Вышли на озеро. Пасмурно. Ни ветерочка. В воде как в зеркале подрагивают отражения облетевшего хмурого леса по берегам. Я на веслах, приятель гоняет воблера в пол-воды. Молчим час, два. Не единой поклевки, ни даже «проходки» не видели. Все как вымерло.
Причалили к небольшому островку с кривыми сосенками, внизу все красно от брусники, запалили костерок, набрали в мешки для рыбы подмерзшей терпкой ягоды. Греемся. Спрашиваю у приятеля, что он смурной такой. В чем дело? Зубы болят? На работе нелады? С женой посорился?
Он рассказывает, что всю неделю, иногда и по субботам-воскресеньям он ездит по объектам (он инженер-строитель). Домой возвращается поздно. Дома грязно, горы немытой посуды, холодильник пустой, плита липкая от кофе. А его молодая жена в спальне с кем-то разговаривает, смеется, кому-то пишет электронные письма. Помашет ему рукой, мол привет, дорогой. И снова носом в ноутбук.
Детей у них пока нет. Она работает на пол-ставки в городе, в парфюмерном бутике. Времени у нее достаточно, но делать она ничего не желает. Говорит, мол я не для того за тебя замуж выходила, чтобы тарелки мыть. Заработай и найми домработницу.
От таких речей начинает он мало-помалу стервенеть. Но жену он любит, разводиться с ней пока не хочет. Терпит. Все делает сам. Ну а она его ублажает в постели.
Пробовал он ей втолковать, что нельзя так жить. Она надувает губки, уходит в другую комнату. А перед сном одевает пижаму, а ночью поворачивается к нему спиной. Так они и живут почти пол-года.
Я помню, как моя мать вставала всю жизнь затемно, оставляла на стульях у кроватей мне и отцу по свежей рубашке, чистые трусы и носки. Заворачивала нам с собой бутерброды. Кипятила чайник, чтобы отец перед выходом из дома успел выпить чая. А потом сама собиралась и уходила на службу в больницу. Она всю жизнь проработала в этой больничке медсестрой.
Она была маленькая, невзрачная,  веселая, никогда не жаловалась. За всю жизнь ни разу не курила и не пила. В 57 лет у нее обнаружили рак желудка. Отец тогда работал в леспромхозе ремонтником. Прилетал на «урале» домой, мылся по-быстрому и бежал к матери. Отсылал меня домой, чтобы побыть с ней наедине. Она так истаяла, что под простыней казалось лежит худенькая двенадцатилетняя девочка. Отец не отходил от нее до самого конца. Через пол-года ее не стало.
Отец взял в леспромхозе две недели отпуска, и эти две недели не выходил из своей комнаты, переделанной нами еще в моем детстве из чердака.
Он посерел и осунулся. Дома стало как-то мертвенно пусто. Неуютно. Четыре года после смерти матери он время от времени пил, но работать не переставал. А потом уволился, продал барыге-азербайджанцу «урал», и уехал в город.
Где-то через пол-года позвонил, пригласил в гости. Оказалось живет он с учительницей младших классов, на десять лет его младше.Она была совсем не похожа на мать. Крупная, томная дама. Крашенная блондинка с мощным бюстом и тяжелой широкой кормой. Она наготовила закусок, налепила пельменей, но мне кусок в горло не лез. Говорить мне с ней было не о чем, да и не за чем. Постояли с отцом на лестничной площадке, молча покурили. И я поехал домой.
На обратном пути мы молчали. Вся наша добыча – по паре килограммов брусники. Ни щук, ни судаков, ни даже захудалого окуня.
Довез приятеля до дома. Пожали друг другу руки. Я вышел из машины, закурил. В окнах квартиры увидел два силуэта – его и жены. По звукам и позам, похоже там назревал нешуточный скандал.
Дома включил в кухне свет, затопил печь. Со шкафа неспешно слез кот Петрович, замурчал радостно, замельтешил у ног. Наклонился, подхватил его теплого, тяжелого, живого. Почесал пузо, погладил.
Петрович заерзал, свернулся поудобней у меня на коленях, уткнулся усатой мордой в мой живот.
Я нашел на журнальном столике пепельницу и  поджег сигарету. В окна бился одинокий осенний ветер. Старая яблоня терлась голыми ветками-руками о стену дома. Печка разгорелась, по комнате поползли сухие теплые волны. Во сне дергал лапами и выпускал длинные когти Петрович.
Истекало время пустоты.