След на земле Кн. 2, ч. 2, гл. 26 Вторая попытка Е

Глава 26.  Вторая попытка Ефима Садчикова.
(сокращенная версия романа)

1
        18 ноября 1942 года к концу дня лейтенант Ефим Садчиков вернулся из госпиталя в свой полк, в свой батальон, в свою роту и даже принял свой взвод, в котором теперь не было ни одного знакомого ему бойца. Ему пришлось занять даже тот же участок обороны, который поливал кровью и потом ещё в сентябре. И задача была поставлена перед ним прежняя: «Ни шагу назад, а при возможности, переходить в контратаки и продвигаться в сторону Мамаева Кургана, главной высоты города».
        Выходило, что нужно начинать все сначала, как в конце сентября и до госпиталя. Почему-то  на ум пришёл спортивный термин: «вторая попытка». Первая попытка выбить фашистов из города ему не удалась. Принесет ли удачу молодому лейтенанту эта, вторая попытка, или снова придется топтаться на двухстах метрах Волжского побережья до нового ранения или смерти? А пока он снова давал команду окапываться и готовиться к артиллерийскому удару немцев перед их атакой. Он не забыл, что атаки начинались рано утром, а заканчивались вечером, когда город окутывал ночной мрак.
        Первая ночь на передовой после госпиталя показалась Ефиму особенно неуютной и тревожной. Спал плохо, постоянно просыпался. Пока находился в госпитале, совсем отвык от свиста пуль и разрывов мин и снарядов. Да и постель поздней осенью в траншее разительно отличалась от госпитальной. В госпитале были мягкий матрац и подушка, чистое бельё, пахнувшее карболкой, материнская забота санитарок и спокойствие за то, что завтра проснёшься живым. Здесь же, сырая земля, как в могиле, а вместо постельных принадлежностей и белья, только шинель и шапка-ушанка. И «музыка», конечно, совсем другая. В госпитале легкая, тихая, убаюкивающая, а здесь, на передовой, тяжелая, резкая, ударная, удручающая и раздражающая. «Что ж, придется привыкать, недолго этой «музыке» играть, - вспомнил Ефим строчки из какой-то эпиграммы Егора Никишина и улыбнулся, - ведь тогда, в полку, это относилось к такой мелкой проблеме, как команды старшины Пантелеева».
        В шесть утра получил приказ от командира роты: приготовиться к отражению атак противника. Иронически улыбнулся. «Стоит ли напоминать висельнику, что у него петля на шее? Ведь здесь, в ста метрах от позиций врага, готовы к бою каждую минуту, так как немцы сами напоминают о своих намерениях». Теперь началось томительное ожидание обещанной атаки, хотя немцы почему-то не торопились. Прошел час. Небо просветлело бледным рассветом. А фашисты, вопреки принятому обычаю, чего-то ждали. Вероятно, артобстрела наших позиций.
        В восьмом часу чуткое ухо Ефима уловило странные звуки нарастающего гула, похожие на приближение непрерывного грохота или раскатов грома. Посмотрел на небо. Ничего не говорило о приближении грозы и ливня, которых и не должно быть в это время года. Не было похоже и на то, чтобы противник готовил что-то сверхъестественное. Если бы это был налет авиации, то звук нарастал бы быстрее и был другим. Да и небо осталось  чистым, без черных точек самолетов. «Может, враг готовит подземную каверзу? С них станется. Земля вроде бы гудит. Но она и ночью гудела. Каждый раз гудит, когда гремят взрывы. Но сейчас нигде пока ничего не взрывается, а она гудит. Надо бы узнать у ротного. Возможно, за моё отсутствие было уже что-то подобное и ему известна причина этого гула». Однако ротный сам был не в курсе и так же терялся в догадках.
        Вскоре всё прояснилось. Оказалось, что севернее Сталинграда наши войска начали масштабное наступление и стали наносить мощные удары по плацдарму Серафимовичей и Клетской. Какова же была артподготовка, если за сто километров от плацдарма земля гудела и стонала от взрывов? Этот гул не прекращался в течение часа. «Значит, там сейчас состоится жаркая битва, от которой будет зависеть весь исход сражения за Сталинград, - рассуждал командир взвода лейтенант Садчиков на территории бывшего нефтеперерабатывающего завода. -  А раз так, тогда могут ли возобновиться атаки на улицах города, если судьба всей битвы сейчас решается там? Не из-за этого ли, немецкие части, сосредоточенные в городе передумали наступать?»
        Но ожидания Ефима и других командиров не оправдались. Ровно в восемь утра немцы все-таки начали свою атаку на позиции обороняющихся. Это выглядело несколько не логично. Может быть отвлекающий маневр? Хотят отвлечь внимание, что отсюда туда будет переброшена часть сил, или наоборот, развивая успех на этом участке фронта, хотят отвлечь наши силы оттуда сюда?
        Так или нет, но артобстрел бывшей нефтебазы, сопровождавшийся пляской земляных фонтанов и фонтанчиков, длился почти двадцать минут. Они продвигались от первых позиций в глубину к Волге, где под обрывом размещались склады боеприпасов и блиндажи штабов и командных пунктов. Ефим давно себе усвоил, что если артобстрел переносится вглубь обороны, то значит, скоро начнется атака пехоты на первую линию обороны. Немедленно дал команду: всем вылезать из укрытий и приготовиться к отражению атаки пехоты. К сожалению, из укрытий появились не все. Командиры отделений доложили о двоих убитых и шести раненых. Однако и немцы снова не спешили атаковать.
«Что за черт? Чего они ждут? – ругался утомленный ожиданием Ефим. – Снова хитрят? А может, сегодня совсем не пойдут и решили перегруппироваться? Хорошо бы».
        Но и на этот раз прогноз Ефима оказался ошибочным. Теперь в небе появились немецкие самолеты со своим особенным, узнаваемым гулом. Снова пришлось уходить и уползать в укрытия. Однако самолеты бомбить прибрежную линию не стали и ушли на север, где, судя по всему, шли ожесточенные бои. Зато со стороны Мамаева Кургана появились тяжелые немецкие танки. Их, правда, было всего три, но и они представляли серьёзную угрозу, так как шли именно на участок обороны взвода Садчикова. Уже за танками ожидалось появление пехоты.
        Братья Перепелкины с противотанковыми ружьями заняли удобную для себя позицию, а бойцы Ребров и Берёзкин приготовили связки противотанковых гранат на случай, если Перепёлкиным не удастся остановить этих монстров. Танки приближались, маневрируя по ходу движения, и первые выстрелы противотанковых ружей и соседней артиллерии были неудачными. Наконец появилась и вражеская пехота. Завязался бой, в котором у врага было преимущество в огневой мощи.
        «Вот тебе и масштабное наступление на Дону, - разочарованно подумал Ефим. – Плевать они на него хотели. Видимо, уверены в своих силах и не боятся проиграть в том сражении. Им, похоже, не терпится помыть сапоги в Волге.»
        Наконец-то, Перепелкиным удалось подбить одного из грозных монстров. Метрах в шестидесяти от линии траншей он крутнулся и затих, а из двигателя повалил дым. Ефим видел, как тут же клюнул носом и второй танк, а его башня отлетела в сторону. И хотя это была заслуга соседей артиллеристов, Ефим обрадовался не меньше, представив, что этот выстрел сделал его друг Афоня Кобликов. Метрах в тридцати вспыхнул и окутался дымом третий танк. Кому принадлежала заслуга, Ефим не понял, но видел, как черные фигуры танкистов выскакивали из него и прятались от прицельных выстрелов по ним. Один так и остался висеть на гусенице танка, а затем и вспыхнул вместе с ним.
        Атака фашистов захлебнулась. Дальше подбитых машин пехота не сунулась, растворившись среди развалин, в воронках и выбоинах. С правого фланга  неожиданно появилась цепь наших военных моряков, которые в полный рост пошли в атаку. Зрелище было впечатляющим. Захотелось к ним присоединиться и поднять своих людей рядом. Оказалось, что поднимать в атаку почти не кого. Всего пять человек могли составить компанию морякам. Двенадцать были ранены, остальные убиты. Пришлось дать команду вынести раненых в безопасное место и оказать им первую помощь.

2
        В сводке Совинформбюро за прошедшие сутки, которую принёс политрук роты поздним вечером, говорилось о соединении наших частей в районе Калача-на-Дону и окружении крупной группировки немецких войск под Сталинградом. Наконец, отличная новость. По предварительным подсчетам в кольцо окружения попало более трехсот тысяч немецких солдат и офицеров. Теперь заставив эту силу сложить оружие, можно было быть уверенным, что исход Сталинградской битвы завершится победой Советских войск, и она, эта победа, станет переломным моментом в войне, повернув её исход в нашу пользу. Хотя было понятно, что такая огромная сила сдаваться без сопротивления не намерена, и к ним на помощь, немецким командованием обязательно будут брошены дополнительные войска.
        «Важнейшей задачей наших войск становилось не выпустить врага из окружения и заставить их сдаться в плен или уничтожить. От капитуляции они отказались, значит оставался второй вариант. Известное выражение Максима Горького: «Если враг не сдается, его уничтожают», становилось актуальным. Жаль, конечно. Люди, обреченные на смерть, сражаются наиболее ожесточенно и яростно. Значит и с нашей стороны будет немало жертв этой бойни», - рассуждал лейтенант Ефим Садчиков.
        Даже здесь, на его участке обороны бывшей нефтебазы, как и во всем городе, фашисты не щадили ни себя, ни тем более своего противника, нанося жестокие удары всеми видами оружия. Казалось бы, чего теперь-то? Ан нет, видно хотелось напоследок, перед смертью, испить Волжской водицы.
Последние дни немцы атакуют без танков. Вернее, танки использовались ими только для ведения орудийного огня, так как остались без топлива. Та же участь постигла почти всю вражескую технику в городе. Но видно, что боеприпасов у них было в избытке, так как обстрел наших позиций был довольно интенсивным. Танки, артиллерия, самолеты и другие средства стреляли и бомбили безостановочно.
        Ефим удивлялся: «Почему они такие? Ведь армия состоит в основном из простых людей: рабочих, крестьян, клерков, ну и некоторой части интеллигенции, которые используются богатеями и буржуями, как пушечное мясо. Тогда ради чего они так бьются насмерть? Неужели, ради обещанной им завоеванной земли и переданной в рабство рабочей силы? Или из-за внушенной бредовой идеи, что они исключительная нация и превосходят другие народы во всём? Только как они, такие умные и исключительные, взять в толк не смогли, что Россия велика, а Советская власть, отнятая народом у собственных узурпаторов, даром никому отданы не будут. Ни хрена не выйдет у вас, господа! Пока мы живы, мы своей земли никому не отдадим. Скоро и мы пойдем в атаку».
        Вместе с новостью об окружении, политрук сообщил ещё об одной, по секрету из дружеского расположения.
        - Завтра тебя вызовут в штаб полка. Пришёл приказ о твоем награждении орденом «Красной Звезды» и присвоении тебе звания старшего лейтенанта. И ещё думаю, тебя назначат командиром роты, потому что вашего переводят на должность начальника штаба батальона. Так что с тебя, Ефим причитается.
        - За мной не заржавеет, - улыбнулся Садчиков, - дожить бы только до завтра.
        Повышению в должности и звании он был, конечно, рад, но награде радовался больше. Представил, как после войны вернется в родной Кирсанов с орденом и всем станет ясно, что он не отсиживался в тылу, а сражался на смерть с фашисткой чумой. Был уверен, что Валентина, увидев его с наградой, оценит его по достоинству и будет гордиться тем, что в неё влюблён герой войны. А главное, он теперь утрёт нос её папаше-чиновнику, который боялся запятнать репутацию семьи связью его дочери с Ефимом.
        Ночь прошла относительно спокойно. Утром тоже активности со стороны врага не наблюдалось. Обстреливали, конечно, но пехота вперёд не совалась. В девять утра прибыл посыльный и, как предупреждал политрук, передал приказание явиться в штаб батальона.
        В штабе батальона находился представитель штаба полка, который с серьёзным выражением лица в присутствии комбата и комиссара, попросил доложить его об обстановке на его участке, поведении противника после известия об окружении, и только потом, без особых эмоций поздравил его с правительственной наградой, орденом «Красной Звезды». Без всякой торжественности командир батальона зачитал ему приказ о присвоении звания старшего лейтенанта и назначении командиром роты. Одновременно перед новым ротным была поставлена и боевая задача: «Ни на минуту не оставлять врага в покое, продвигаться вперед, отвоевывая у него метр за метром, выбить его с главенствующей высоты Мамаева Кургана и заставить капитулировать. Если же будут продолжать сопротивление, уничтожать беспощадно».
        - В роте всего пятьдесят семь человек…, - заикнулся было Ефим.
        - Небольшое пополнение тебе будет, - оборвал его представитель штаба полка, - но на полный состав не рассчитывай. Сейчас все резервы пойдут на внешнее кольцо окружения, чтобы не дать немцам, идущим на помощь прорвать его. Понятно?
        - Так точно, товарищ майор. Разрешите идти?
        - Удачи тебе, старший лейтенант Садчиков. Куй Победу на своём участке.
        Новый ротный поставленную задачу уяснил. Теперь предстояло выработать решение по её воплощению в жизнь. Для этого он собрал своих командиров взводов и передал им поставленную командованием задачу.
        - Противник окружен, - начал Ефим с известного всем факта, - но не сломлен и боеспособен. Он совсем не в панике и надеется на своего «Фюрера», что тот вызволит их из окружения. Немецкое командование прилагает все усилия и перебрасывает войска для прорыва кольца. Наша задача, развеять их надежды и довести их до отчаяния. С этого часа на своём участке мы должны непрерывно атаковать, сжимая кольцо окружения, отбирая у них траншею за траншеей. Главная наша задача: отбить у них господствующую высоту Мамаев Курган, и тогда им ничего не останется, как сложить оружие или погибнуть. Я считаю, что для того чтобы враг испытывал на себе постоянное наше давление, нужно немного поменять тактику. Не будем дожидаться артподготовки, чтобы потом атаковать, а будем действовать небольшими группами, которые должны незаметно приближаться к вражеским траншеям и забрасывать их гранатами. Так мы сможем постоянно оказывать давление и вызывать у фашистов панику.
        - Легко сказать: незаметно приближаться. Они все время сверху нас. Мы перед ними, как на ладони. Если в темное время, то и тогда они постоянно освещают местность осветительными ракетами. Так мы не сможем сохранить людей, и нас хватит на одну или две вылазки, - подал голос новый командир взвода лейтенант Хлыстов, назначенный после госпиталя.
        - Вот для этого мы и должны с вами включить мозги и всё тщательно продумать, как выбить фашистов из насиженных гнёзд и выполнить поставленную командованием задачу с минимальными потерями. Даю вам три часа для прикидки возможных вариантов решения. Потом снова встречаемся и обсуждаем. Но уже сегодня мы должны начать выбивать их с занимаемых позиций.
        Через три часа разговор получился более обстоятельным. Сошлись во мнении, что удобным временем для незаметного приближения к их траншеям будут часы приёма пищи. «Конечно, это не совсем красиво, убивать людей во время еды. Даже звери не нападают на своих жертв во время водопоя, но…, - рассуждал Ефим, - они пришли не за этикетом и моралью, они пришли к нам убивать и принуждать, так пусть пеняют на себя».
        Своим решением Ефим поделился с комбатом. Нельзя же рисковать людьми в секрете от старшего командира. Ко всему он мог и оказать поддержку при необходимости. Комбат отнесся к такой идее одобрительно.
        Когда стемнело, рота двумя группами по-пластунски и чутко прислушиваясь, выдвинулась к траншеям противника. В первой группе были гранатометчики, которые должны были забросать траншеи гранатами и первыми ворваться в расположение противника, а следом метрах в двадцати двигалась вторая группа, которая должна была атаковать уже ошарашенного взрывами противника.
        По расчётам командиров время ужина у немцев началось, но стука ложек о стенки котелков не было слышно. Зато первая группа уловила тонкий аромат свежесваренного кофе. Значит, нужно атаковать. Гранаты полетели в траншеи, где расслабленные фашисты принимали пищу. Взрывы повергли их в шок и панику, а следом, в траншеи на их головы прыгали русские воины, огнём, штыком и саперной лопаткой сокрушая их жизни. Те, кому удалось отбиться от первой волны нападавших, уничтожались подоспевшим вторым эшелоном роты. 
        В считанные минуты рота Садчикова захватила ближайшие траншеи и блиндажи и даже продвинулась по ходам и сапам во вторые траншеи, где завязался ожесточенный рукопашный бой. Через час комбат получил доклад, что передовые позиции противника захвачены и приказал: во что бы то ни стало удержать их, пообещав поддержку людьми и боеприпасами.
        Приблизившись, таким образом, к подножью Мамаева Кургана рота подверглась ожесточенному обстрелу с других позиций врага. Фашисты были озлоблены внезапным нападением и желали сразу же вернуть утраченную линию обороны. Всю ночь они вели обстрел роты Садчикова, а утром предприняли и атаку пехоты. Но и наши орудия не бездействовали. Авиация нанесла бомбовый удар, и артиллерия подавляла огневые точки противника.
        Правда случился и неприятный казус, когда с тыла прилетело несколько снарядов на занятые ночью траншеи. Ефиму пришлось выплеснуть в телефон комбату семиэтажный мат. Ведь именно от него корректировался огонь дальнобойной артиллерии. Бой длился ещё сутки, но захваченных рубежей рота старшего лейтенанта Садчикова не сдала.

3
        Холодной январской ночью в блиндаж комроты Ефима Садчикова  вошли двое в армейских полушубках. Стряхнув с себя снег и развязав концы башлыка, один из военных представился.
        - Командир батареи 76 мм. пушек, старший лейтенант Кобликов. Прибыл для совместных действий…, - привыкнув к полумраку блиндажа, он разглядел того к кому обращался, - Ефим?
        - Так точно, товарищ артиллерист, командир батареи, перед вами командир третей роты третьего батальона, старший лейтенант Садчиков.
Оба засмеялись и обнялись в едином порыве.
        - Ну, как ты тут? Вижу, растёшь, дружище.
        - Помаленьку растём, конечно. Опыта набираемся, - ответил довольный Ефим. – Успел даже в госпитале побывать, едва ногу не потерял. Недавно орденом наградили. Так что, грех жаловаться. Ты-то как? Смотрю, ты усы себе отпустил. Не узнать сразу. Прямо казак, ядреный корень! Теперь все девки твои будут.
        - Мне все девки не нужны, Фимка. Мне только одна по сердцу. Вот знакомься, - Афоня повернулся в сторону своего спутника, который к этому времени снял башлык и расстегнул полушубок. – Моя связистка Вера. Моя опора и боевая подруга.
        Девушка улыбнулась. Она была миловидна, но в зимних одеждах разглядеть её фигуру было невозможно.
        - Ну, везет тебе, брат. Я последний раз красивую девушку только в госпитале видел. Прошло почти два месяца, а будто два года, - притворно уныло сказал Ефим. – А еще, какие новости у тебя?
        - Да и я тоже в госпитале успел побывать. Обороняли завод «Красный Октябрь», ну и попал под раздачу. Потом вернулся на прежнее место, но вчера дали приказ вступить во взаимодействие с бравым ротным, который с немцем общего языка найти не может и вот я тут. Вернее, мы тут, - и, сменив улыбку на серьёзное выражение лица, Афоня спросил, - немец-то, как себя ведёт?
        - Тужится. Последние силы напрягает и кое-как держится. Не хочет, гад, поверить, что дни его сочтены. Но теперь-то, мы совместными усилиями его убедим, - пошутил Ефим. Он, то и дело, украдкой бросал любопытные взгляды на девушку, которая протянув руки к печке-буржуйке, отогревалась от лютого мороза. – Хо, чего это я вас на ногах держу? От радости забыл о гостеприимстве. Вы же с дороги. Замерзли и есть, наверняка, хотите. Давайте-ка к столу.
        - Чудной ты, Фима. Ты здорово изменился, дружище. Стал матёрым. Настоящий командир.
        Ефим быстро сообразил на столе закуску: хлеб, сало, лук, тушенку и достал откуда-то из заначки флягу со спиртом.
        - За встречу, друзья, и за нашу долгожданную Победу, - поднял свою кружку Ефим.
        - За то, чтобы мы её вот ток же вместе встретили, - поддержал его Афоня.
        Выпив, закусили, закурили и повели привычную беседу. Вспомнили  Егора.
        - Живой ли? Ничего о нем не слышал.
        - Воюет где-нибудь рядом, а мы и не ведаем. Здесь столько много народа нашего с немцем бьётся, что отыскать кого-то одного, что иголку в стоге сена.
        - Я, кстати, когда был в госпитале, поинтересовался у старшей сестры, попадал ли к ним Никишин? – прищурился от едкого дыма Ефим. – Представляешь, ни одного Никишина за все время у них не было.
        - Ну, и, слава Богу! Значит, живой. Значит, после войны обязательно свидимся, как договорились. Самим бы дожить до Победы.
        Выпили за Егора, поговорили еще. Хотели выпить по третьей, но вмешалась Вера.
        - Всё, ребята, хватит. Если хотите выжить, не следует напиваться. Вы уже согрелись.
        Ефим и Афоня переглянулись. Оба были удивлены.
        - Вот, дружище. Это моя Вера. Она у меня такая… заботливая, - Афоня пригладил усы. – Она, мой ангел-хранитель.
        - Вы уже того… поженились?
        - А чего тянуть? Кто знает, сколько нам отмерено?
        - А свадьба?
        - Свадьба, Фима, обязательно будет. Сразу после войны. И ты будешь на ней моим шафером. Ты и Егор будете моими свидетелями самой сильной любви к этой девушке.
        Рядом с блиндажом что-то ухнуло. Все вздрогнули и пригнулись, ожидая взрыва, но его, к общей радости, не последовало.
        Ефим послал ординарца узнать, что там, на поверхности произвело такой удар. Случалось, что некоторые сбрасываемые бомбы не взрывались сразу, но все равно представляли опасность. Ординарец вернулся быстро.
        - Метрах в пяти от нас, какой-то предмет. Может, метеорит с неба упал?
        - А что же ты не посмотрел? Вдруг, авиационная бомба?
        Ординарец заменжевался. Было видно, что он боится обследовать непонятный предмет, который мог грозить смертью.
        - Ладно, пойдем сами посмотрим, - предложил Афоня. – Если сразу не взорвалось, то будет лежать спокойно.
        С первого взгляда из траншеи, трудно было понять, что это такое. Но подойдя ближе, стало очевидно, что этот предмет накрыт парашютом. Осторожно приподняв материю, Афоня обнаружил под ней здоровый металлический ящик. В нем оказались продукты для немецкого командного состава: консервированный хлеб, галеты, различные консервы, мясные и рыбные, шоколад и даже бутылки с вином, упакованные в коробки со стружками.
        - Что же, спасибо фрицам за щедрый подарок. Решили подкормить своих офицеров, но промахнулись, - констатировал он. Прихватив несколько банок консервов и вино, он принёс их в блиндаж.
        - А может, они отравленные, - выразила сомнение Вера.
        - Ну, раз я на этом участке главный, - объявил Ефим, - мне и пробу снимать.
        Он откупорил бутылку с вином, открыл пару банок консервов, налил в кружку немного вина, выпил и стал закусывать.
        - Скажу вам так братцы: от этой вкуснятины, кроме опилочного хлеба, не жалко и умереть. Советую присоединяться, - и он подмигнул своим друзьям. – Хотя вино, исключительно женский напиток.
        Друзья присоединились к столу, а Ефим дал распоряжение ординарцу распределить остальные продукты из ящика среди взводов.

4
        Шёл пятидесятый день с того памятного утра, когда кольцо окружения сомкнулось и многотысячная армия Германских войск, оказалась изолирована от основных сил под Сталинградом. За эти дни пролилось море крови с обеих сторон. Под Котельниково, Верхне-Кумской, у хутора Верхне-Курмоярский и на реке Мышке были разбиты мощные группировки гитлеровских генералов Манштейна, Готта и других военноначальников. Несколько раз командование окруженной армии отклоняло гуманное предложение о капитуляции во избежание напрасного кровопролития, надеясь, конечно, на возможность прорыва. Но кольцо окружения неумолимо сжималось, а попытки прорыва подавлялись. Тогда Военный совет Донского фронта обратился к защитникам Сталинграда с призывом пойти в последний решительный бой и принудить противника сложить оружие.
        Ефим и Афоня приняли этот призыв, как приказ к действию. Своими действиями они пытались запутать и вывести из равновесия, стоявшего перед ними противника. То они проводили наступление без предварительной артподготовки, то, наоборот, после артподготовки заставляли противника ждать наступления. И почти каждую ночь делали вылазки к его траншеям, забрасывая гранатами их огневые точки.
        Вершина Мамаева Кургана отвоевывалась метр за метром. Немцы, измотанные непрерывными боями, постоянным недоеданием и сильными морозами, всё чаще теряли свои позиции, но все ещё на что-то надеялись.
        Вечером в роту пришёл парторг батальона старший лейтенант Горностаев, который передал приказ быть готовыми к главному большому наступлению. Оно планировалось завтра, 25 января 1943 года, на шесть часов утра. 
        - Наконец-то, - выразил общее мнение Афоня, - заждались. Пора уже поставить точку.
        - Ну, друг, если со мной что случится, мой домашний адрес ты знаешь, - выпалил вдруг внешне довольный Ефим.
        - Не болтай глупость перед атакой, - пробурчал Кобликов, погружаясь мыслями в предстоящее сражение. Утро обещало быть жарким и к нему хотелось быть морально подготовленным.
        И оно, действительно стало жарким. В семь утра земля содрогнулась от орудийных залпов артиллерии Советских войск по всему протяжению линии обороны Сталинграда. Ефим тревожно всматривался в хмурое свинцовое небо в ожидании зеленой ракеты. Это был сигнал к решительному наступлению. Возможно последнему наступлению в жизни. Почему-то, именно сегодня, он ощущал, какую-то  особенную тревогу. Нет, у него не тряслись коленки, и он был собран в тугой комок нервов, нацеленный на выполнение главной задачи, но это тревожное ощущение комком сидело в нем под сердцем.
        Ефим не увидел зеленой ракеты, но явственно услышал среди гула и грохота выстрелов, разрывов мин и снарядов призывное «Ур-ра-а-а», и сам, подброшенный неведомой пружиной, подхватив этот победный клич, выскочил из траншеи и бросился вперед на штурм высоты. Грандиозное наступление на измотанного, но кусающегося врага началось.
        - Вперёд! За Родину! За Сталина! Вперед! – кричал он, карабкаясь по крутому склону и увлекая за собой бойцов. – Ур-ра-а-а!
        Он бежал под свистом пуль, преодолевая сопротивление крутого склона кургана, сопротивление тяжести сковывающей движения одежды,  а так же сопротивление этого, мешающего вздохнуть полной грудью, комка под сердцем. Рядом гремели взрывы, и вздымалась земля, бросая в стороны смертоносные осколки, комья обледеневшей земли и людей. Люди бежали и впереди, и по бокам, крича и стреляя, падая и поднимаясь. Они все бежали в едином порыве к единой цели, вершине Мамаева Кургана.
        Ефиму не суждено было добежать до вершины. Осколки от разорвавшегося рядом снаряда оборвали его бег. Он упал на дымящуюся истерзанную землю, наблюдая затуманенным взглядом бегущих, стреляющих и матерящихся бойцов. Неожиданно в эту минуту он увидел весенний солнечный Кирсанов, с цветущими садовыми деревьями, деда Парфена, улыбающуюся Валентину и неясный лик матери, который он часто рисовал в своём воображении, так ни разу не дорисовав до конца.
        Все потонуло в сгущающемся мраке. Ефим больше не чувствовал этого неудобного комка под сердцем. Он не чувствовал и самого сердца. Его вторая попытка оборвалась на последнем шаге.

(полную версию романа можно прочитать в книге)