Срок следующего испытания Часть 1

                ---  1 ---

     Я на свой лад сентиментален и скорее сделаю крюк в десять кварталов, только бы не пройти под балконами дома, где я был счастлив.
                Хулио Кортасар "Выигрыши"
               


  Я очень долго собирался, так долго,  словно бы никуда не опаздывал, а то и совсем ни куда не хотел ехать, а то даже и выходить из дома. По радио повторяли прогноз погоды за прошлый год, но это ни каким образом не должно было мне помешать или сбить с пути.

 Мой серый северный город, мёртвой хваткой лени,  держал, кого за горло, кого за запястье, кого за своих, окутывая туманом  скользкие ступени и крал, за этим занятием, ломанные тени, отбрасываемые беспощадным
к темноте фонарём.
 
 С тех пор, как вылетело много дыма  в трубу и ещё больше утекло воды в канализацию, я любил бродить по прошлому, где всё было так известно и понятно, что не нужно было никому ничего объяснять, тем более, неопрятно выражаясь.

 Я пришёл постоять под  балконом одной старой квартиры, где жила одна  моя старая знакомая, которой я неосторожно когда-то даже делал предложение, надеясь хоть одним глазком увидеть дым из открытой форточки.
  Она вышла на балкон и сразу, словно дно его было стеклянным, окликнула меня по имени...
 -- Эй...
-- Привет, - не постеснялся я поспешить с ответом, всё также смущаясь, как и всегда.
 -- Зачем ты там стоишь?  Он может упасть в любой момент, - поимела она в виду балкон, хотя сама стояла на нём, казалось, без малейшего опасения на то. 
-- У меня есть страховка от падения балконов, - ответил я, что всё предусмотрел, на что она выпустила на волю смех и тот звонко впитался в мои уши.
-- А ещё у нас недавно лифт упал, - как бы посоветовала она подниматься пешком, предполагая, что на этот счёт страховки у меня нет.
-- Пенсионерка разбилась толстая. Говорят – перегруз. Теперь собираются отменить пенсии...  – не обошлось без политики.
-- А у нас поменяли батареи, сделали ремонт в парадном и меняют лифт. Наверное, будут дом сносить скоро, - предположил я, хотя, с трудом представлял себе, что куда-нибудь перееду.

 -- Как дела? Что нового? – задала она два бессмысленных вопроса сразу, не требующих время на подумать над ответом.
 -- Я старый больной и женатый человек – что у меня может быть нового? – попытался я оправдаться.
 -- Чего так долго не появлялся?
 -- Скучал.

-- Какими виртуальными ветрами надуло тебя под мои ноги? – перешла она к главному.
 -- Да вот, - словно бы, так получилось. – Сказали, что ты прекрасно выглядишь. Пришёл убедиться, - нашёл я, казалось убедительную, причину.   
 -- Кто сказал? – спросила она, словно это была тайна, и предложила подняться на чашечку чего-нибудь, от чего невозможно было отказаться ни в какой другой раз, даже в этот.
 Я решил, что хуже не будет и принял приглашение, хотя, совершенно не понимал, зачем. Видимо, инстинкт вежливости, оставшийся отголоском старой дружбы. Или что-то другое. Может, голод.   
 -- Ты, как всегда, прекрасна, - не стал я спрашивать, как ей это удаётся, проходя в скрипнувшую мне дверь.
 -- Работаю на сталепрокатном заводе, - пояснила она. – Каждый день делаю маски из горячекатаной стали, - пояснила она, наблюдая за моим недоумением, отражающимся в зеркале трюмо.   
 -- А ты располнел, - посочувствовала она моему состоянию, не очень заметному из-под пальто, но чувствующемуся по лёгкой одышке.
 -- Идеальное тело стремиться к форме шара, - процитировал я какого-то классика или физика.
Цитаты всегда спасают любой выход из неловкого положения, хотя, можно просто всё свалить на кого-то другого.
 -- Жена откормила?
 -- После того, как путь к сердцу один раз пролёг через желудок, эта тропинка так и не заросла до конца, постоянно вытаптываемая  чувством голода. Так я и набрал вес в её глазах. Задача любящей женщины откормить мужика, который  рядом, так, чтобы больше никто на него не позарился, чтобы всё хорошее в нём, за что и могла  придти любовь,  закопать поглубже, чтобы не так очевидно бросалось в глаза.
-- Сам придумал? – сказала за неё оскорблённая женская солидарность.
 -- Подслушал, - соврал я, потому что подсмотрел.

 Она решила кому-то позвонить и усердно набрала по памяти семь заветных цифр на своём старом дисковом телефоне.  Её разговор был не таким долгим и, так, не о чём, но заполнил собой пробел в моих очередных мыслях, за которые я не собирался платить налог, а только допивал белый чай, наблюдая, как за окном дворник помогает ветру прогонять листья прочь.
 -- Мне тоже нужно позвонить, - нашёл я причину, приложить, ещё тёплую, от её уха, телефонную трубку, к своему, для приличия наугад  собираясь вращать диск, от волнения промахиваясь пальцем мимо дырок.

 -- А ты чем занимаешься? –  она сделала вид, что ей интересно, наблюдая мою несостоятельность.
 -- Книгу пытаюсь писать, - ответил я многозначительно, потому что, рассказывать о том, как я пишу книгу,  гораздо интереснее, чем она, на самом деле, получается. Захватывающе так рассказываю.   
 -- А там будут сцены любви? – предложила она мне свой тупик, словно бы именно это больше всего должно интересовать потенциального  читателя в её лице в намечающемся словоблудии.
 -- Нет, – попытался  я её удивить, давая понять, что пастельные сцены  не мой конёк. -- У меня плохая фантазия, поэтому я записываю только о том, что видел или делал сам.
 -- А давай,  я побуду твоей натурщицей? – решила она поспособствовать искусства ради, а может быть, не только ради искусства. – Будешь записывать за мной каждое своё движение.   
 -- Я забыл блокнот, - поспешил отказаться я от какой либо помощи с её стороны, да и соавторы мне были не очень нужны.
-- Как знаешь, - не стала она настаивать, а предложила ещё  кофе, собираясь  выпить его за моё безнадёжное тело, что делало его ещё более безнадёжным. – То есть, дело...
От кофе я не мог отказаться никогда и ни при каких условиях обстоятельств. Может быть, я и родился только для того, чтобы пить кофе, как знать?
 -- Я смотрю, жизнь тебе мёдом не кажется? – посмотрела она из своего улья  на мой тяжёлый случай.
 -- Так, смотря чем её намажешь, перед тем как лизать, - с лихвой намазывал я тост джемом, переводя тему беседы в другую плоскость.

  Тем временем, пора было знать честь, и я стал собирать свои тёмные мысли в дорогу, на ходу рассовывая их по отделам памяти.
 -- Счастливый, - заметила она мне в коридоре у самой двери. – Домой едешь.
 -- А ты, разве нет? – опрокинул я на спину её довод.
 -- Мне-то с чего? Я дома.

 
 -- Почаще давай о себе знать, попросила она мне в спину, задержав в дверях.
 -- Я боюсь, что ты влюбишься в меня, а я не буду знать, что с этим делать.
 -- А если ты  в меня?
 -- Это ничего, -- попытался я утешить её. -- Я привык.  К тому же, я – немножко поэт, помучаюсь, перейду с описания говна на любовную лирику, глядишь – и пройдёт всё. Вся любовь пройдёт, а говно останется.

 Для всякой любви, нужно своё время.