Непредвиденная задержка

               
     Неожиданное происшествие, если не сказать – катастрофа, задержала  полк в среднем течении Чусовой почти на два дня. Ертаульное судно и два передних тяжелых струга, а вместе с ними воевода Волховский, два сотника,   и еще почти полусотня служилых, в том числе и Гаврилка с Ивашкой, не были свидетелями катастрофы.  Они со своими судами ушли тогда за поворот, не слышали за шумом воды ни  криков людей, ни трубных сигналов бедствия.
 
     Обеспокоенные задержкой флотилии, Волховский с Глуховым  при первой же возможности пристали к берегу. Ждали еще час. Не на шутку встревоженный князь, послал берегом дозорных, - опять же Ивашку с Гаврилкой, - узнать, в чем причина задержки. Те часа полтора карабкались по скалам,  пока не вышли, наконец, к стругам, причалившим к полуверстному высокому берегу между скал, застали там финал трагедии.

     Все люди спаслись, - кого выловили задние струги, кто добрался до берега сам. Выловили шатры, пологи и покалеченный струг с проломанным бортом и без мачты. Но страшны были  потери, - сгинул без следа  весь хлебный припас отряда, - больше тысячи двести пудов  муки, почти восемьсот пудов круп и толокна; кроме того, было утеряно почти все личное оружие сидевших в струге служилых – сабли, пищали, щиты. Несколько щитов правда выловили. Один только десятник Данила Вепрев сумел выбраться на берег и с саблею и с пищалью. Как сумел, – уму непостижимо.

     Оставшийся с караваном сотник  Ефим Урванцев уже распорядился, - часть служилых ставила на берегу лагерь, другие, рассредоточившись вдоль берега, сняв порты и рубахи, ныряли в холодную воду, шарили по дну, - искали, что попадет. Десятка четыре молодых, крепких стрельцов, в том числе всех, кто потерял оружие, сотник собрал, чтобы, пока светло, шли к камню, - нырять, искать пищали с саблями. С ними и отправились в обратный путь – к воеводе Гаврилка с Ивашкой.

  - Сотник грозится всех перепороть, если не достанем пищали, - шептались по дороге служилые, с сочувствием поглядывая на безоружных товарищей. Те только вздыхали. Напротив камня  друзья  расстались с ныряльщиками, крикнув им на прощанье: 
  - Бог в помощь! - Полезли на скалы в обход рокового места.

                *


     Князь, узнав о последствиях катастрофы, схватился за голову:
  - Убили, - запричитал он,  - без ножа зарезали!
     Семен Дмитриевич Волховский по натуре своей был человеком гражданским, воспринимал все произошедшее с детской  непосредственностью и вместе с тем как-то по-домашнему, как воспринимает помещик-барин оплошность своих холопов.
  - Перепороть всех! – кричал он, - достать хлеб со дна! – топал ногами. - Сплавляемся сей же час к ним. Я сам разберусь, кто виноват!
  - Батюшка, Семен Дмитриевич, дозволь сказать, - пытался остановить и успокоить его Иван Глухов, - криком делу не поможешь.

     Удивительны все же простые русские люди. Вот хоть тот же Иван Глухов. В крови у них что ли это унижительное почтение к отпрыскам благородных именитых семей, - князьям, да боярам. Обращаются с ними, как с капризными неразумными детишками. Готовы поступиться и своим достоинством, и честью. Кажется,  все готовы сделать для них, только было бы им удобно, исполнить любое их повеление. И не только тогда, когда они действительно умны, мужественны, достойны, овеяны заслуженной славой, но даже и тогда, когда "его княжеская светлость" – полный дурак и бездельник.  В этом нет ничего от понятия дисциплины, субординации. И, часто, дело даже не в боязни наказания. Здесь другое, - почтение к родовитости, близости к царскому двору, помазаннику бога на земле.

     Сотник Глухов – настоящий вояка. Прошел и огонь и воду. Ему под пятьдесят, но он еще крепок, - в самой мужской силе. Ходил и на Казань и на татар крымских, плавал на стругах со своим воинством по Оке, Волге и Дону. Воевал в Ливонии, знал и пищальный и пушечный бой, приходилось ему и в конную атаку ходить, и в рукопашный сабельный бой. Не единожды был ранен. Получил золотой на шапку и сына боярского от самого Петра  Ивановича Шуйского. В прошлом году после нападения татар на Пермь указом Ивана Грозного в звании письменного головы был направлен туда для организации обороны Пермского края. А нынче вот грамотой молодого самодежца Федора Иоанновича – головным сотником в Сибирский полк князя Волховского.

     Правда, таких шальных рек, как Чусовая, не видывал; не приходилось бывать и в таких диких местах, - все больше по равнине. Но воинский порядок, обязанности свои Иван знал, честью воинской дорожил, мужественно переносил походные и боевые лишения и дисциплину мог держать своею  рукою крепко.    Впрочем, пройдя путь от рядового стрельца до сотника и сына боярского, Иван Глухов не забыл и почти бесправного положения нижних чинов, старался быть справедливым. Когда нужно было, мог горой встать за своего подчиненного, не боясь мнения начальников, но терпеть не мог среди своих подчиненных дураков, трусов и бездельников. Был он человеком с пониманием, в гражданской жизни, наверное, даже добрым человеком, хотя и скрывал это за маской нарочитой грубости и суровости. Стрельцы его побаивались, но уважали, если не сказать – любили.

     На родине, - в новым городке Епифани, что под Тулой, имел он свое хозяйство, где остались матушка его, жена Ефросинья, да четверо детишков, - трое сыновей и дочь Марьюшка. Он крепко любил и детей и жену свою, часто о них вспоминал, но это было его тайной за семью печатями. Он не любил об этом говорить.
     Так вот этот мужественный, закаленный походами и опаленный войною человек,  сейчас  терпеливо, чуть ли ни нежно успокаивал распалившегося князя, как уговаривает дядька-воспитатель раскапризничавшегося барчонка. Князь, наконец, успокоился.
 
     Посовещавшись, решили: гружеными стругами не рисковать, оставить их здесь вместе с полусотнею служилых под командой второго сотника, а Волховскому с телохранителем,  сотником Глуховым и шестеркою стрельцов сплавиться к основному лагерю ертаульным судном.
 
     Вот здесь то и увидел Ивашка, что значит сплавляться вниз по Чусовой. Рулевым веслом взялся править Гаврилка, - он уже имел такой опыт, и Урванцев с Волховским ему доверились. Вихрем летели мимо скалы, склоненные деревья. Гаврилка упирался веслом то в одну, то в другую сторону, орал во всю глотку команды гребцам, - то греби, то табань. В две минуты пролетели они эту каменную трубу, - только дух захватывало. Сотник Глухов стоял на коленях в носу лодки, вцепившись руками в борта. Князь с телохранителем сидел в середине струга, меж стрельцов, держался за мачту, крестился. Пролетая мимо злополучного камня, все видели, как с утеса ныряли прямо в водоворот нагие стрельцы, как выплывали потом саженях в тридцати за бурунами, разевая рот и отплевываясь. Один из них уже подплывал к берегу, волоча за собой пищаль.