Нечуй - Левицкий, горсэт и кибалка

Когда-то, очень давно, ещё будучи школьницей, я болела ангиной и валялась с температурой, слушая радио. По нему читали какую-то украинскую классику. Что-то историческое. Во времена совка были такие передачи. Нужно заметить, для полноты картины, что в нашем безнадёжно русскоговорящем городе услышать естественную мову было невыполнимой задачей. На базаре изъяснялись в основном суржиком, в школе же уроки "рідної мови" усилиями несчастных училок, чьи нервные системы были дико расшатаны непосильной борьбой с советской действительностью, являлись форменной казнью египетской, поэтому внутри себя я ридну мову  всегда ощущала двоюродной.

Мы все были заложниками системы. Мучающий точно такая же жертва, как и мучимый.  Это я сейчас понимаю.

А тогда, в семидесятые годы ушедшего века подняться над схваткой и абстрагироваться от реалий пенитенциарного учреждения под названием "Средняя школа номер сто семь города Прямой Рог" мне было ещё не по силам.

Во пятом классе, кстати, установила свой маленький личный рекорд. Получила единицу с минусом за контрольную "Одиннадцать правил писания мягкого знака в украинском". Ну или типа того она называлась, та злосчастная контрольная. До сих пор хорошо помню садистское выражение лица укрмовки нашей, "Валэнтыны Грыгоривны", могучей дамы с копной смоляно-чёрных волос, уложенных на голове в лакированный сноп. Это её сладострастное злорадство, с которым она жирно выводила красной ручкой единицу с минусом в многострадальном дневнике ученицы пятого-бэ класса средней школы города Прямой Рог. Если бы можно было, она бы с удовольствием облила бы меня смолой и покачала в перьях. Хорошая, она, наверное, была тётка. В сущности. Справедливая. Больше всего на свете мне хотелось в тот момент умереть.

Правил этих шизофренических я до сих пор не знаю, а вот желание писать - читать и думать ридною мовою, и без того весьма зыбкое, после той единицы с минусом исчезло напрочь. Как мне казалось.

Стыдно в этом признаваться или нет? За всю свою жизнь я добровольно не прочитала ни одной книги на украинском. Только железным волевым усилием под угрозой двойки те, что требовались по школьной программе. Эта литература казалась мне ну совершенно несъедобной. Как... не знаю что. Как, допустим, блюда из общепита. Там... Вроде все те же ингредиенты. - Да? - Мясо, картошка, овощи, рыба. Но есть это невозможно.

Если в библиотеке во времена моего книгзапойного детства не оказывалось в свободном доступе ("у кого-то на руках, говорила библиотекарша") вожделенной книги на русском - а такое часто случалось, дети тогда много читали - библиотекарша подсовывала укрмовный аналог переводной книги. Какая разница, - говорила она - прочтёшь на украинском. Я покорно брала, к примеру, "Таемнычій острів" Жюля Верна, на который давно положила глаз и точила зуб, честно пробовала одолеть гнуснейшего качества текст, понимала, что меня бессовестно надули, подсунув вместо сдобной булки чёрствую галету и относила книгу обратно. Грустно повесив нос. Нет - уж, нет - уж. Подожду, когда русскоязычная прелесть освободится.

Причина моих лингвомук заключалась, думаю, в том, что русская школа перевода единодушно признана одной из лучших в мире. С украинской почему-то не так хорошо. Мягко выражаясь. Дела обстоят. - Почему? - Так исторически сложилось. Универсальный, кстати, ответ на все задаваемые детьми вопросы.

Так вот. Валялась я, валялась. Больнусенькая в кроваточке. Мимо воли прислушиваясь к тому, что там из радио вылазило. И вдруг...

То ли температура такое размягчающее влияние на восприятие оказала, то ли чтец хороший попался, и литературная основа была отменного качества, то ли три этих фактора в одном флаконе смешались. Короче. Обнаружила я себя в тёплом потоке, который поднял на свои волны и куда-то повлёк. Голос диктора журчал и лился, как ручей, обволакивая сознание теплом. Омывая и исцеляя измученные болезнью оболочки мозга и клетки тела. Меня несло, покачивало, мягко шлёпало, переворачивало с боку на бок, освежало, снова погружало. Золотые солнечные зайцы прыгали по стенам, синие тени толпились у окна.

Я ныряла в речевые волны, выныривала, снова погружалась. Никогда - ни до, ни после этого случая - с украинским языком у меня не было настолько непристойной интимной близости.

Что за литературное произведение тогда звучало, кто автор - не помню. А найти хотелось. Такие ощущения - они ведь этто. Они сильно запоминаются. И их хочется повторить.

Ну вот.

Недавно нашла на "Ютьюбе" ресурсик, где хорошие исполнители читают разную украинскую классику. Сейчас слушаю оттуда кое-что и сама себе удивляюсь. Испытываю бешеный кайф. Честно. Никогда от себя такого не ожидала. Кто бы мог подумать? Кажется, тот опус, который меня сто лет назад очаровал - то была "Оборона Буши" Михайла Старицького. Но не поручусь. Придётся, видно, переслушать усі оповидання, щоб знайты "тэ сАмэ".

Попутно выяснила, какая прелесть эта наша "Кайдашева сім'я". Автор Нечуй - Левицкий. События наших окаянных дней лишь отчасти причина моего внезапного языкового обращения. Во-первых, русский - он никуда от меня не делся. Во-вторых, наша встреча с мовой всё равно рано или поздно неизбежно произошла бы. Потому что настоящее - оно и в Африке настоящее. И в - третьих...

...В-третьих? В-третьих вот на всякий случай ссылка, где те аудиокниги, на которые сейчас подсела:

https://www.youtube.com/watch?v=JFAMv8l1laY

При чём здесь "горсЭт" и "кибАлка"? Хе хе. А при всём! При погружении в новую языковую стреду куча незнакомых слов обнаружилась - главным образом, предметы обихода и одежды - значение которых приходится специально выяснять.

Горсет - нарядная мягкая жилетка, а кибалка - женский головной убор, отдалённо напоминающий русский повойник.

19 марта 2014
               

©Моя сестра Жаба