Поэт в деревне - больше чем деревня

               
      
     За окном  мелкий дождь  стучался в окно. Иногда ветер приклеивал к стеклу  пожелтевший  лист и тут же отрывал его. В комнате было тепло от натопленной печки, но не уютно;  из-за обшарпанности стен,  серости потолка и видавшей не один вид, мебели. Хозяин встал из-за стола, подошел к печке, прикрыл заслонку и заходил из угла в угол. Старательно обходя стоявший посреди комнаты стул,  на котором сидел гость.
- Ты это … сам сочинил? – спросил он,  возвращаясь на место.
- Да, - ответил гость.
     Хозяин не удержался и взлохматил на макушке редкие волосы.
- Это с чего тебя в поэты потянуло? – спросил он, беря в руки листок с мелко исписанными строчками, – решил на старости лет обогатить мировую литературу своими шедеврами?
- А я тебе был нужен только, когда урожай сверх плана давал? Когда тебя заставляли за мной по полям гоняться, что бы к утру в газете было интервью с передовиком производства? Так что ли? Почему другие могли что-то напечатать,  а я нет? Или  ты думаешь, способен только трактором править? И потом, я пришел показать и спросить, что ты думаешь об этом стишке? А про напечатывание - это не главное.
- Что думаю? – редактор районной газеты опять выскочил из-за стола.  – Да если я такой стишок опубликую - в лучшем случае уволят с работы, а в худшем вообще … газету прикроют. Потому что…, - он не договорил, увидев, что посетитель поднялся и направился к его столу. Подошел к стене и внимательно стал вглядываться висящий на ней календарь.
- Сейчас какой год? – спросил он.
- Год фиолетовой макаки, – проворчал хозяин, возвращаясь на место. – Если верить  этим востоковедам.
- Ага, - сказал посетитель, - хоть и этой… каки, но не тридцать седьмой прошлого столетия. Или время вспять пошло? Так?
- Так не так…через так, - вскипел редактор. – Сразу тебе говорю, что стихотворение слабое и для печати не годится. Всё разговор окончен… у вас что-нибудь ещё, Семён  Степанович?
- Нет, - ответил гость, поднимаясь и берясь за ручку двери. – У меня всё. 
      Он задержался, глянул на стол, сделал к нему шаг, взял листок и, аккуратно свернув, сунул в щель печной дверцы. 
- Тоже мне сатирик, - буркнул редактор, следя за действиями посетителя. – Если уж потянуло время убивать рифмоплетством, то писал бы про погоду- природу, или частушки сочинял…я  тоже иногда балуюсь… А тебе что, плохо живется?
-А  тебе? - в ответ спросил посетитель,  многозначительно глянув  на потрепанные рукава редакторского пиджака.
- Ну…в принципе…терпимо.
- В принципе терпимо!Мне-то вот тоже терпимо...в принципе. Моей и жены пенсии худо-бедно хватает, да еще хозяйство, огород помогают. А вот сестра в городе на свою пенсию  только может коммунальные услуги оплачивать, да воду с квасом хлебать.  И дочь с зятем без постоянной работы мыкаются.
 И он  шагнул за порог жарко натопленного редакторского кабинета.
 
Травка пожелтела, солнце не блестит.
На крыле вороны осень к нам летит.
Грустно и тоскливо стало на душе,
На дворе не лучше; ночь почти уже.

В чистом поле тихо. В небе звёздный сброд
Ярко и лучисто водит хоровод.
За рекой гармошка жалобно скулит.
Выпил бы немножко, да в боку болит.

За забором слышно бодрую возню:
"Наклонись пониже, я тебя... люблю".
К чёрту эту печень! Где-то был пятак.
Ведь не должен вечер сгинуть просто так.

Напою его я горькою водой.
Прочь лети ворона! А хотя постой!
Дам тебе я что-то, а ты песню спой.
Что из стран далёких принесла с собой.

     Порывшись в ящике стола, и достав лист из папочки, прочитал редактор.
- Мда, - сказал он печке. Подумал с минуту, свернул лист, поднялся и сунул в щель  заслонки. Затем опять полез в стол.

Родильну муку натянув...
(тьфу!чуть не сказал - на рожу).
Редактор выдал на-гора
Две тонны строк,
Про муху и слона.
Вот это, блин, поэзия!

- Вот, обормот, - ласково улыбаясь сказал он листку, аккуратно, не складывая,  вернул в стол; и взял телефонную трубку.
- Здорово! Ну, что с сеном поможешь?… А я молоком рассчитаюсь… идёт?
    
     Возвращаясь домой, бывший заслуженный механизатор, а теперь молодой начинающий пенсионер, мало внимания обращал,  что происходит вокруг, а устремив  взгляд под ноги, глубоко погрузился в свои мысли.    
- Как это так получилось, что вот ни с того, ни с чего он вдруг взял и написал это стихотворение? Да и стихотворение ли это?  – сам себе задавал он вопрос.  И которое никому не показывал до сегодняшнего дня. А только после долгого раздумья решил представить его главному редактору, водившим приятельские отношения уже много-много лет.
     Выйдя на пенсию, он с философской стойкостью принял, хотя осадок был, что ему было предложено остаться работать  в мехпарке сторожем, так как требовалось дать дорогу, пусть  совсем еще не опытным, молодым кадрам, начинавшим  строить свою жизнь. Семён Степанович ответил, что пока займется домашними делами, а когда будет нужен, в качестве механизатора, всегда готов помочь.
    Но поддерживаемое в постоянном порядке хозяйство не требовало слишком много времени,  и Семён Степанович загрустил.  Телевизор его никогда не привлекал, даже спортивные события. Таким чудоновшеством как интернет, обзаводиться не собирался. Вообще не понимая – зачем он нужен?  Предпочитал рыбалку. Зимние вечера коротал, почитывая, регулярно выписываемые, технические журналы.
   В один из дней он зашел в школу и прошел в библиотеку, бывшей с самого начала постройки школы общей для всех: для учеников, учителей и жителей села.
- Дай мне, что-нибудь из писателей, что стихи пишут, - попросил он библиотекаршу.
- А что вы хотите, - с готовностью ответила та. – Пушкина? Некрасова?
- Давай. И ещё  этого… Сергея…
- Есенина? - опередила хозяйка  уставленных плотными рядами книжных полок.
- Ага. Его в первую очередь.
    Когда-то, еще в свои школьные годы, Семён Степанович,  очень понравились стихи Есенина посвященные деревне.  Семён Степанович был обескуражен: ведь вот он тоже видит и этот клён, и эту луну, отражавшуюся в пруду, и журавлиный клин усталый. Но рассказать, красиво и в рифму, об этом увиденном, не мог. Попробовал, но промучившись несколько дней и бессонных ночей, бросил.
   И вот теперь  ему опять захотелось перечесть любимые строки. А уж что-нибудь самому выдать, так и мысли никакой не было. А как получилось, он сам удивился.
    Что бы Семён Степанович совсем не смотрел телевизор, было бы не верно сказано. Новости смотрел регулярно. Да иногда какие-нибудь программы, в которых  выступали и государственные деятели, ученые мужи и дамы, и все, как говорил Семён Степанович, кому не лень и других дел нет. И все почему-то с легкостью объясняли проблемы и трудности,  железной хваткой державшие его и близких, родных людей. А так же, он это признавал, соседей, с  прочими знакомыми.
    В тот вечер он вернулся из соседнего села, где помогал с ремонтом трактора. Жена, он слышал проходя через двор, возилась на базу. Пройдя в комнату,  увидел на столе письмо.
- …с работой совсем плохо. Решили приехать к вам. Нахлебниками не будем…присмотрите какой-нибудь не дорогой домик, - заезженной пластинкой крутились в голове строчки из письма дочери.
     Семён Степанович сидел перед телевизором, слушая последние новости. А вечером, уже собрался ложиться,  но захотелось выйти на воздух. Присел на крыльцо и загляделся, как в свете луны, блестящей лентой посверкивала река. Вернулся только через час. Прошел к серванту, повозился в нем, вернулся к столу, держа в руках тоненькую ученическую тетрадку…
 
Правая рука к сердцу прижималась,
Ну, а где ей быть, коли гимн звучит.
Левая без дела тоже не болталась,
Ловко шуровала в закромах страны.

А потом уж дружно слёзки вытирали,
Что бегут по щёчкам, от любви к земле.
Что своей родною, громко объявлялась,
Той, что краше нету, что не говори.

И затем уж вместе к сердцу прижимались,
Ну, а как иначе, если гимн звучит.
Гимн офшорной зоне, той, что лучше нету,
Так как много примет всяких закромов.

Сколько не давай ей, а всё будет мало.
Но у нас пока что, много еще есть.
Так что хватит всем им, кто поет усердно,
Ручки прижимая к сердцу своему.

А народу парит про бюджетик бедный,
И на кризис валит все свои "успехи",
На уши поклеив длинную лапшу.
-Вы уж потерпите, пояс затяните
И во всю поверьте, что будет хорошо.
А пока прилягте, ноги протяните,
Не забудьте ручки на груди сложить.

И покойтесь с миром! Твёрдо обещаем!
Мы  помянем вас!
И спасибо скажем,
Что, создав богатства, в закрома сложили,
Для таких вот нас.