Домик

Маленький домик, как старый гриб, в забытие встретивший зиму, торчал под тремя высоченными березами: две здесь, в узком палисаднике, да одна поодаль, у колодца. Метель натужно шумела в их оголенных кронах, колкой пеленой спускалась на одеревенелую землю, рассыпаясь крупицами, сбиваясь в белесые островки зачинающихся сугробов.

Дед Макар, кучерявый, кудлатый, как и тот старый пес, что вот же- вечно крутится у его ног, вышел на крыльцо, с натугой захлопнул за собой дверь, борясь с метелью. Не удалось непогоде прорваться в хату, зашелестела по выцветшему полотну двери, по тужурке, в момент запорошила седые локоны, бороду, густые брови. Дед захватил полы тужурки, разметанные ветром, прижал к бокам, двинулся по тропке, похрустывая первым снегом. Лешика, старая седая болонка, засеменила следом, пересекая мелкими шажками сбитые в грязь следы хозяина.

Насыпало снега  в железный чан, что кренится под стрехой, и в кувшин, брошенный у крыльца; замело скамейку у штакетника-не приглашает больше ее выглаженное тепло присесть; укрыло от незнакомых глаз насыпь песка и ту старую клумбу, где по весне зацветают тюльпаны; в рябое и воздушное от торчащего сухостоя полотно обратилось поле, расправленное в стороны, а две колеи, натянутые из дремучего леса, выбелились, обещая вот-вот кануть в седую бесконечность. Туда, в самую дальнюю точку, где колючее безумство смешало небо, землю и плотную серость чащи, однако где по- прежнему жило упование, и устремился взгляд Макара. Прислушался он, заметно склонив голову, оттопырив рукой ухо. Лешика уставилась на хозяина, хмурясь от снежной вседозволенности, налипшей на кудлатую морду.

- И ты слушай, старая кочерыжка!- кивнула ей борода деда, хлопнула по тужурке ладная ладошка.

Уши пса в ответ взмыли вверх. Поскуливая, Лешика завертела хвостом, ссыпая излишки седины.

Деду снова показалось- рассекает морозную твердость звук. Звук непривычный, оттого отчетливый; чуждый покою, оттого грубый; долгожданный, оттого звонкий. Не далеко, не близко- за первым лесным поворотом. Застучало сердце-  то ли от волнения, то ли от спертого дыхания. Но минуты идут, растут сугробы, а звук все тот же мерещится- не крепнет, не убывает. Да и Лешика, хоть старая, а все ж с собачьим нюхом, не чует ничего. Так же заглядывает в лицо хозяина, повиливает хвостом.

Нахмурился Макар. Рассеянный взгляд заприметил сбоку железное ведро, укутанное снегом. Отчего-то со злостью Макар выдернул его из рыхлого сугроба, вытряхнул со дна снег и двинулся обратно к крыльцу.

Тепло в домике. Так тепло, что ворох снега, принесенный на сапогах, плечах, бороде, упав на бревенчатый пол, тотчас начал таять, растекаясь и млея.
 
- Чудится тебе все, никого там нет,- пробубнил Макар, грузно усевшись на скамью. Будто устал крепко, набравшись холода.
 
- Ой,- вышла из темного угла Агафья, жена его, маленькая, сухенькая, но крепкая, как колосьев связь, всплеснула руками. - А ведро-то зачем в хату притянул?

Макар с не меньшим удивлением уставился на ведро, брошенное под ноги. Кажется, он и сам не знал, отчего лежит оно, старое, изрешеченное как молью, ржой, роняет куски снега. Насупился Макар еще больше, да и завис в некой прострации. Агафья подхватила ведро, задвинула его в угол. На мужа взглянула, когда достала из печи дымящуюся картошку в котелке, поставила на стол.
 
Сели молча, каждый на свое место, зажевали громко. Макар глядел куда-то за окно, где уже стемнело, и в отражении можно было разглядеть разве только свою собственную прыгающую в жевании бороду. Метель все не стихала. Шелестела с обратной стороны, просясь в дом. Агафья же не уставала суетиться по хозяйству, даже сидя за столом. Худые руки ее то подставляли ближе к мужу котелок, то подвигали соль в большой чашке. Пару раз она вставала, заслышав тихий шорох за дверью. Распахнув ее во второй раз, в клубах пара предсказуемо заметила заснеженную морду Лешки со вздернутыми ушами. Тарелку с похлебкой вынесла на крыльцо, да постояла немного на зябком ветру, будто о чем-то задумавшись под мерный шелест метели и похрустывание Лешики.
Шумы эти- от потрескивающей печи, суетливых шагов жены, колкого стучания метели, не то, чтобы раздражали Макара, однако вселяли такую невообразимую тоску, какая бывает разве что под крышей домика, затерявшегося в зимнем подземелье.
 
- Кажись, грюкает что-то,- Агафья показалась на пороге, вытянулась струной обратно в стужу. Метель, как незваный гость, влетела хлопьями, разметываясь по порогу.

- Затворяй, старая,- Макар хлопнул кулаком по столу, угодил в картофельную шелуху и раздраженно отмел ее в сторону,- не приедет он, нечего и слушать- сколько времени прошло. Что ж, сейчас, думаешь… Ай,- махнул рукой, вскочил и направился к печи.

Там, кряхтя, улегся на лежанку. Упиралось что-то в бок, да и под головой подушка неудобно завернулась, но Макар не взбивал ее, не ворочался. Замер он, дыхание задержав. Показалось и ему- гудит как-то не так ветер, будто примешивается к гулу холодному что-то звонкое. Как на зло, загрюкала чем-то Агафья под ухом. Вскочил Макар, как был, в одной рубахе, вылетел во двор. Будто по нужде, да и замер на крыльце, слух навострил. С грохотом из конуры выскочила Лешика, завилась у ног.

Померещилось, все ж померещилось.

- Пошли,- угрюмо кивнул дед, подтолкнул ногой Лешику к дому,- в хату пошли.

Дверь  будто сама распахнулась, да тут же у порога и испуганный взгляд жены явился. Одновременно отворили дверь.

- Что ты в одной рубахе?- воскликнула Агафья.

Буркнул что-то Макар, подталкивая болонку через порог. Поспешно захлопнул дверь за собой и задвинул засов.

Метель тут же напиталась тишиной, мраком, расстилаясь плотным полотном. С еще бОльшим усилием начала она бросать горсти на крыльцо, подкатывая их к самой двери маленького домика под спящими березами, словно уверена была- не выйдут сегодня уже старики, не раздастся звук их шагов. Во всеобъемлющей тишине громкий лай Лешики, прорвавшийся через крепь двери, прозвучал жгучей стихией, покрепче зимней. Словно оцепенела метель на невидимое мгновение и не напрасно. Две жгучие полосы света уперлись в крыльцо и дом, разрезая метель, оголяя каждую щель на щербатой двери. Автомобиль плавно подкатился еще на метр и послушно стих. Парень, худощавый, но крепкий, как колосьев вязь, с богатой шевелюрой из завитых локонов, громко захрустел к крыльцу, не обращая внимания на сыплющий в лицо холод. Навстречу ему в неутихающем лае Лешики звонко, как само упоение, загрюкал засов…………..1-11-2016.