И шестикрылый серафим...

"...На перепутье мне явился".
Мы учили на уроках стихи Пушкина, большинство, как обычно, неохотно - задают слишком много. Какой серафим, на каком перепутье...

Духовной жаждой громко и при всех томиться  было не принято. Идеализм был красив, но преподавателям следовало выдерживать планы уроков и обучать реализму. В СХШ знали, конечно, про серафимов и других внетелесных, но только с точки зрения истории искусств и общего образования.
Да и в ДХШ знали, на той же истории искусства под тем же предлогом. Даже изостудия имела понятия о бесплотных силах.
   
В общем, как и все могуществнные существа, нет Духи, нет все же Существа, эти бесплотные силы заинтересовали потому, что в жизни чего-то слишком недоставало. Все окружающие люди что-то недоговаривали, чего-то боялись или стыдились, или прятали под насмешку. Пришлось в одиночестве заглядывать в некую беспредельность. И подражая литературным авторам создавать каких-то героев.

После опытов со стихами настала пора записывать истории. Корявым детским почерком начали заполняться  тетрадки и отдельные листы из бумажной пачки. Все это была медитация на состояние души, которое можно было назвать - мне спокойно, хорошо и интересно. Спокойно при любых обстоятельствах и интригах, хорошо в переживании  счастья от картин природы, дружбы и приключений.
Однозначно, у меня был внутренний цензор. Из потока коллективного и личного бессознательного он допускал красивые образы, перескакивая все остальные. Этих остальных образов  следовало опасаться потому, что они наносили разрушение такого качества, что и рассказать никому было нельзя. Не было ни слов, ни умения, ни смелости на что-то беспокоящее пожаловаться. Только и оставалось, что страдать в одиночку. Но и это вызывало порицание - что это ты такая надутая, иди делом займись.

После шести лет дошкольного образования и одного года школьного, сложилась установка - люди по преимуществу глупые, жестокие и наполненные какой-то дурной энергией, которая не дает им и окружающим покоя. Лучше их избегать, выбирая по возможности тех, кто хорошо рассказывает и не ведет себя агрессивно, в целом попадая  в категорию "добрый человек". Кто может скорректировать мои эмоциональные выхлопы. Кто обладает знаниями больше, чем у меня. Кто...В общем, мне однозначно требовался ангел, герой и учитель в одном лице. Какая-то грандиозная личность. Которая посвятила бы мое растущее сознание во все тайны бытия. И если я ее не встречу, не прочитаю или не увижу в кино, то я ее придумаю. И буду дружить с этой личностью. И, может быть, кого-то в эту тайну посвящу.

Нормальная очень идея для детей и взрослых включительно. Как говорится, требуется супергерой. Раньше на этом месте находился бог.
"Бога нет". - Заявила мать, на то время находящаяся в компартии. - "Все это выдумки и глупости. Есть природа и природная сила".
Она имела в виду, что нет дедушки с бородой на облаке, а есть космос, ракеты, мироздание с физической точки зрения".
"Хорошо", - мысленно согласилась я, - "могу принять к сведению эту точку зрения, пока не раздобуду окончательно свою". - Но чем дальше взрослела, тем яснее становилось, что мало кто будет помогать мне в этих поисках. Все хором гворили, что надо хорошо учиться, слушаться старших, строить светлое будущее. Тогда мы придем к победе коммунизма и вот тогда-то, ах, как заживем! Они вообще, какой коммунизм имели в виду? Кого обманывать собрались? Себя?
Пользуясь своей свободой мыслетворчества я сделала компромисс. Это будет такой "коммунизм" или стиль существования, когда скажем, технология позволит не воевать с природой, а люди сумеют договариваться и быть счастливыми. Примерно как ноосферный коммунизм Вернадского или Ефремова.
Само собой, ни о каких войнах там и речи не могло быть потому, что они не имели смысла.

В первом классе, где я была еще отличницей, случилась трагедия образования. Мне дали двойку. Не поставили, а дали - нарисованную на карточке двойку, за то, что какое-то задание по русскому языку было сделано неправильно. Какой-то пустяк, не помню даже какой, забылось, так меня поразило само событие. Я научилась читать в четыре года по букварю и мне нравилось учиться в целом, ну, кроме примеров по математике. Было уже видно, что я гуманитарий. Получив двойку я заплакала от несправедливости. Мой уровень знаний двойке не соответствовал, только момент, конкретный момент несдачи задания. А, оказывается, совсем не важно сколько ты знаешь, просто надо нужный ответ сдать вовремя! Где же правда?! Мой воздушный шарик из чувства уверенности в себе стал сдуваться.  Во втором классе начались четверки, а не пятерки, в третьем начали проскакивать тройки, а в четвертом я начала прогуливать школу. Мне надоела школа до невозможности. Я все равно хорошо училась и всегда могла закрыть все "хвосты", без проблем. Спасла меня художественная школа, в которую (Слава Богу) меня взяли без экзаменов на конец первого курса потому, что как раз одного ученика отчислили за неуспеваемость. Какой-то баланс справедливости был восстановлен и моя забастовка против общества приостановилась.

Совсем плохо я почувствовала себя после того, как до меня вдруг дошла вся опасность и краткость нашего существования на Земле. Нет, я конечно знала, что люди не вечны, случаются непредвиденные обстоятельства в роде того, что машины сбивают пешеходов. Как раз этого нас научили остерегаться, выставив на всеобщее "прощальное" обозрение гроб с умершей девочкой, бывшей ученицей нашей школы. Она везла по обочине коляску с братом или сестрой и ее задело транспортное средство. Водителя, понятно, посадили. Но школьницу было уже не вернуть. Ребенок в коляске остался жив, но слабое это было утешение для матери. Зачем-то этой несчастной женщине позволили сидеть и рыдать возле гроба, а всех нас быстро провели цепочкой по коридору первого этажа. У меня уже начало падать зрение и я не слишком разглядывала то, что напоминало восковую куклу. В кукле ничего не было от живой ученицы. А вокруг по прежнему шла жизнь своим чередом, как будто ничего не изменилось.

Вот как бывает, ты слышишь оркестр с траурной музыкой, выглядываешь в окно и видишь, как степенно проплывает усопший в своей домовине, несомый похоронной командой. Цветы, черные платки, заплаканные лица.

Но заключительный аккорд подавления радостного мировосприятия случился на внеклассном занятии, посвященном ветеранам. Нас, как водится, где-то в районе майских праздников построили парами и отправили в МДК,  Межсоюзный Дворец Культуры. Отличается он тем, что, говоря современным языком, построен на месте силы, конкретно на месте разрушенного каменного комплекса, историей которых много лет спустя я стала увлекаться. То, что Дворец здание необычное я вещала всегда, но потом это подтвердил и П. Глоба, приезжавший на гастроли. Мне об этом пересказали методисты из типографии, когда я в очередной раз стала выдавать свои волшебные наблюдения. Надо сказать, мне эта новость сильно придала уверенности.
Так вот, если вернуться к встрече с ветеранами, то во время этой концертно-поздравительной программы произошел чудовищный завал в слои воспоминаний не соответствовавших моей реальности. Казалось ничто не предвещало ничего необычного. Песня "День победы", сценки из стихотворных декламаций, вручение грамот и подарков ветеранам, просьбы рассказать что-нибудь из военных воспоминаний. Прелюдией стали слезы одной пожилой бабушки, военной медсестры, которая утирая платочком глаза, сказала: "Знаете, мне очень тяжело на этих встречах потому, что я хочу забыть все это, а надо рассказывать. Знаете, я хочу, чтобы вы никогда не знали что такое воевать, что такое  сталкиваться со смертью, голодом и убийствами. Война не достойна звания человека. Можно, я ничего не буду вам рассказывать?" - и она совсем расчувствовалась. Конечно, ей позволили ничего не рассказывать, к тому же были еще участники, что-то рассказавшие о фронтах и известных героях, с которыми им приходилось встречаться. Один старичок очень переживал из-за того, что им пришлось убить и бросить коров, чтобы те не достались врагу, в то время как партизанам нечего было есть.

Про партизан я знала хорошо - все мои белорусские родственники старшего поколения либо воевали, либо партизанили, либо какое-то время жили семьями среди лесов по принципу индейцев. Но поразило меня не это.  В последней части программы стали зачитывать рассказ про какой-то город, где сильно бомбили и погибло много мирного населения. Рассказ был очень художественный, с натуральными подробностями и вдруг, среди погибших людей я не то что бы узнала себя, а увидела как бы из под потолка, как нас нашли и какое страдание и взрыв ненависти к захватчикам это доставило нашедшим. То есть эмоция горя тех, кто вошел, соединилась с ужасными посмертными ощущениями "погибших" и транслировалось в сознание ребенка, сидящего в зале на внеклассном занятии. После этого меня чуть не стошнило.
В ушах начался гул и снова картинка стала размытой. Все, я больше ничего "не слышала". Концерт закончился каким-то бульканьем музыки, нас повели в раздевалку, где мы снова надели пальто и куртки на праздничные фартучки - почему-то основная масса детей были девочки с большими белыми бантами на головах и в белых фартуках с рюшами на коричневой форме. Мои ноги подкашивались. Я медленно пошла домой по знакомой улице, не зная дойду ли вообще, не случится ли со мной обморок. На асфальтовой дорожке было грязновато, еще не сошел до конца снег, и стыдно было падать и пачкать одежду. Потом, сорок лет спустя, в эру интернета, попался глупый пост, который можно было перефразировать - порядочные девочки на асфальте не валяются. Только это опасение "перестать быть порядочной" помогло действительно не упасть и дойти до дома благополучно.

Естественно, рот мой зкрылся на замок. У меня не было средств пересказать волнующие картины, и потому, что слишком они были разрушительны, и потому, что больше никого они так не волновали. Либо все вокруг очень были  не чувствительные.

Покатилась дальнейшая жизнь. На нее как будто накинули черную кисею. Кошмары меня не мучили, но стало тяжелее дышать, тяжелее двигаться, мне показалось, что на какое-то время я поглупела. Зато я набросилась на книги. На хорошие, добрые, умные книги, которые принялась заглатывать в неимоверных количествах. Тут понеслись  фантастические рассказы, Жюль Верн, Фенимор Купер, Майн Рид, Грин, Беляев. Я ходила в три библиотеки. Читала утром, на уроках, в обед, вечером и иногда ночью, запершись в ванной комнате. Постепенно мне полегчало. Ага, не все люди злые, и, все-таки, есть прогресс. Но, вот зачем же все эти страдания?

Опять всплыла идея бога и темы посмертного существования, но поскольку литературы прямо проливающей свет на эти вопросы - не было, то продолжилось молчание и поиски новых свидетельств.

Как нельзя кстати подвернулась художественная школа. Там началась история искусств. Хотя она была отфильтрована в ключе советской действительности, но все равно было очень интересно.

У меня быстро падало зрение. Пока дошло, что надо менять очки, я чуть не завалила несколько работ по живописи и рисунку. Но, отделавшись тройками на время кризиса потом, каждый год увеличивала количество диоптрий и близорукость, в принципе, не очень мешала. Я не хотела видеть рельные вещи, а хотела увидеть тайный скрытый смысл вещей. Я чувствовала, что там корни всех моих проблем.

Постепенно мне захотелось все время находиться в луче любви и какого-то всеохватного, безоговорочного приятия всего моего существа целиком. Этого очень не хватало. Мать критично была настроена потому, что она очень уставала на работе и жила одна. (Я не в счет). Она все делала сама, за все отвечала сама, все организовывала сама. А я - ее эгоистичное талантливое чадо почему-то "хирело", слабело здоровьем,  было робкое, стеснительное, рассеянное. Все же, со всеми этими отягощениями я закончила ДХШ и, случайно увидев объявление о приеме в Ленинградскую художественную школу, пожелала поехать показать работы приемной комиссии.

Мы поехали. Показали. Меня допустили к экзаменам. Мы переписали билеты на поезд в Минск на 10 дней позже. Нашли адрес, где жить. Я сдала экзамены. Неожиданно меня зачислили кандитатом в восьмой класс. Со мной в восьмой класс на живопись поступила только одна девочка - Катя А. (Сейчас она живет в Швеции). Это известие, что я поступила - было как гром с ясного неба. Пусть кандидатом. Все равно, надо будет осенью выезжать на новое место обучения. Менять жизнь.

Я растерялась и обрадовалась. Моя мать тоже. Я должна была учиться и жить в интернате для иногородних детей.

Как то, еще до известия о положительном результате экзаменов, мы с матерью гуляли по городу, в центре. Мы захотели посмотреть Исаакиевский собор. Нас направили по Адмиралтейскому проспекту вдоль парка, от Невского мимо Гороховой улицы, и мы двинулись, ожидая вскоре увидеть знаменитое строение.

Был непонятный день, то дождливый, то солнечный. Мы шли прогулочным шагом, пока не поравнялись с домом, где сейчас находится отель "Фор Сизонс Лайон Палас". Пройдя до угла, мы посмотрели вперед. Наши взгляды устремились на массивные гранитные колонны, невероятно большие, больше того, что мы ожидали увидеть.

Не знаю, что почувствовала мать, но у меня мурашки побежали и что-то дрогнуло в груди или в диафрагме, как при беге. Никогда больше не повторялось это первое впечатление. Собор был внушительный. А на верхнем углу находились скульптуры ангелов.

Это были "ангелы со светильниками"...

Ну, не серафимы, но достаточно знаковые фигуры. Особенно для тех, кто находится на перепутье...