Без единого слова

Чистый воздух и не по-летнему яркое солнце делали тени особенно отчетливыми. Они ложились на две большие мраморные плиты тонкими отражениями, становились как бы материальными линиями, почти живыми существами. Вдруг к тени руки, положенной на парапет оградки, приблизилась тень побольше, мужская и даже немного грубая. Она погладила тонкие пальцы и застыла на запястьи.

Он не знал ее маму и уже не успеет познакомится с ней, но он очень любил дочь. Он незаметно пришел на похороны, встал сзади, и глаза как-то сами увидели тень на плите, рука потянулась вверх.
 
Оркестр играл грустную музыку, комья земли ударялись о черный бархат, обтягивающий деревянный ящик. Люди прощались с дорогим человеком, но что-то новое уже происходило совсем рядом, как бы за кадром. Она это чувствовала.

Вечером он не смог отказать своей маме и согласился пойти с ней в гости
Немного странное чувство и присутствие нелогичности складывалось у него. А очередной попытке женить мама привела его в дом лучшей подруги. Уже американские мужчины и женщины сидели за простым русским столом и по народному в огромном зале  большого американского дома, пили водку, пели песни. Финансы, банки и офисы остались где-то позади вне стен и вне времени. Эти люди существовали такими же, какими 20-30 лет назад. А вот молодежи спрятаться не удавалось. Они были молодежь. Красивая Дина села за рояль, зазвучал Шопен. Семочка Шорт взял в руки гитару, и инструмент запел Испанией. И вдруг Дену захотелось нахамить. Он потянулся ко второй гитаре, потрогал струны и взял аккорд. Странно, даже ладки были на разных расстояниях. Есть более десяти разных строев и устройств гитары. Быстро переставляя пальцы, он подобрал три аккорда, нашел отношение, между двумя соло струнами и перебил томного Шопена мощной  и продолжительной кодой. Вошел в классику постепенно нарастающим голосом вечной грустью цыганского «Ой-не-не-не». Абсолютный слух и консерваторию за бетоном ежедневного хлебного программирования удержать было невозможно. Протест продолжался минуту-две-три, потом взрыв и молчание. Он поставил гитару в пирамиду, встал и сказал: «Мама, мне пора».

Ее три дня не было в офисе. Больных обслуживала ее сестра, тоже врач. К концу дня снова появился этот непонятный человек, который полгода назначал аппойтмент з аппойтментом, и зачем-то придумывал себе болезнь за болезнью, не пытаясь ничего лечить. Четыре дня назад  он  был на кладбище! Зачем?