Мир за дверью
Вот уже два года она мечтала о собственной живой игрушке, и совсем недавно ее мечта осуществилась, причем, в двукратном размере. Строгая бабушка наконец-то разрешила ребенку приобрести долгожданное животное. Так в жизни Маши появился бело-голубой попугай, которого за пронзительный голос прозвали Стрекотуном. Такое имя попугаю дала бабушка, которая в тот же день пожалела о том, что пошла на уступки внучке. Попугай пронзительно пищал с самого утра и до поздней ночи - это спровоцировало внеочередной приступ невыносимой мигрени.
Маше это имя было не по нраву, но, как на зло, оригинальное прозвище для любимца долго не приходило ей в голову. Так и остался новоиспеченный любимец Стрекотуном.
Стоило бы добавить, что Стрекотун и его клетка были куплены за Машины карманные деньги, бабушка добавила внучке лишь на корм и витамины. Таковы были условия их договора о покупке животного.
Неопытные в деле выбора попугаев, бабушка и внучка приобрели уже не птенца, а зрелую годовалую птицу. Однако приметили они это лишь тогда, когда в доме появился еще один питомец - зеленый волнистый красавец по имени Курлыка. Конечно же, данное имя новенькому также дала бабушка.
Вторая птица - молодой, совсем еще крошечный самец оливкового окраса с ярко-желтыми щечками и нежно-розовым клювиком - появилась неожиданно. Его в качестве подарка приобрела мать Маши, приехавшая навестить внучку из столицы, где зарабатывала деньги, чтобы прокормить семью. Подарок должен был быть приурочен ко Дню Рождения, но до оного оставался еще месяц.
- Лучше заранее, чем никогда, - сказала мать при отъезде. - Неизвестно, когда я теперь приеду. А не исполнить мечту ребенка я просто не могла.
Старшего попугая Маша уже выпускала из клетки. Приученный к общению после прошлых хозяев, тот охотно садился на ее плечо и что-то стрекотал ей в ухо. От его звона резало слух, но Маша светилась от счастья: именно об этих моментах она мечтала с тех самых пор, как увидала попугая в гостях у подруги.
Второй птенец был еще совсем запуганный: он скромно сидел в своей маленькой клетке, дергался от каждого шума и иногда тихонечко курлыкал. Маша уже успела прочитать, что не стоит спешить выпускать молодого птенца из клетки, поэтому и не спешила его приручать. Впрочем, у нее на это и времени не было: учебный семестр был в самом разгаре, и большую часть дня девочка проводила в гимназии и на творческих кружках. Бабушка же редко заглядывала в комнату внучки: лишь с тем, чтобы проверить ее успеваемость или напомнить, что пора прибраться в комнате. Поэтому у двух птиц было много времени, чтобы общаться.
В первые дни вытянуть из молодого птенца хотя бы слово общительному Стрекотуну было трудно. Запуганный Курлыка просто игнорировал его обращения. И лишь однажды, когда хозяйка забыла запереть старую птицу в клетке, Стрекотун решительно подлетел к клетке маленького птенца и обратил на себя внимание. Так птицы стали дружить между собой, хотя дружба эта была сомнительной: Курлыка считал своего старшего приятеля хвастуном и выскочкой. Старший попугай многое рассказывал о своей якобы прошлой жизни, в которую малыш категорически отказывался верить. А может быть, он просто завидовал: новенькому нечего было рассказать старому товарищу, даже момент вылупления из яйца, и тот он помнил плохо. Все, что он помнил, - это желтые стены комнаты своей хозяйки. Казалось, здесь он и провел всю свою сознательную, пока еще короткую жизнь.
В один из таких дней Стрекотун повествовал, не скрывая гордости на своей нахальной мордочке:
- Я многое видел в этой жизни, бывал в коридоре и в ванной. Однажды я даже залетал на кухню... Ох и страшное это место, - поежился он. - Там было очень душно, я еле дышал... Меня окатила волна пара, и я с визгом заметался и угла в угол, пока не приземлился на какой-то горячий предмет... Я чуть не взвыл от боли... Кухня - это очень опасное место. Иногда мне кажется, что я повидал пекло...
- Я тебе не верю, - впервые осмелился заявить птенец. - Никакого такого мира за пределами этой комнаты не существует.
Он пропищал это пронзительно и недовольно, чем до глубины души оскорбил гордую голубую птицу.
- Вот поживи с моё, и узнаешь, - возразил ему Стрекотун. - Тебе предстоит еще не один пуд зерна съесть, прежде чем ты поймешь, о чем я говорю.
- Тоже мне мудрец, - парировала оливковый питомец. - Ты живешь здесь всего на пару недель больше моего... Что же ты такого можешь знать, чего не знаю я?
- Это я здесь новоселец, а раньше, когда я жил в другом доме...
- Ты опять за свое? Никакого другого мира за пределами этой комнаты не существует, - Курлыка категорично топнул лапкой по своей жердочке. - Рассказывай другим свои эзотерические сказки...
Стрекотун вздохнул. Как жаль, что он не мог вылететь из своей клетки и запугать своего малолетнего оппонента резкими полетами из угла в угол комнаты. Еще он мог бы присесть на клетку Курлыки и яростно клевать ее прутья. Пусть не забывает, кто здесь хозяин.
Поскольку силовой вариант воздействия на противника был исключен, оставалось лишь задавить молодого выскочку в полемике. И он после театрального затянутого молчания заявил:
- Все то, что направлено на более тонкое познание мира, презрительно называют эзотерикой. От неспособности если не узреть за прутьями клетки своего узкого мира нечто большее, то хотя бы допустить мысль, что нечто большее все же существует...
Его претензии перебило беспокойство: к клетке Курлыки приближалась хозяйка, а для маленькой птицы это был просто крупный теплый предмет, и, с шумом открыв дверцу, в клетку проникла большая белая рука. Она достала подвеску с остатками корма, и с клюва животного сорвался жалобный писк. Спустя мгновение рука проникла в клетку вновь и повесила на прежнее место подвеску, полную нового корма.
- Слава святым рукам, дающим нам хлеб насущный! - воскликнул птенец и с аппетитом атаковал кормушку.
Дав манну небесную молодому птенцу, руки Маши принялись обслуживать старшего попугая. Однако старший воспринял эту заботу как данное. Терпеливо дождавшись, пока рука исчезнет за дверцей, и просвет в больший мир будет снова отгорожен тонкими прутьями клетки, он оценивающе взглянул на свежий корм.
- Опять одно и то же... - буркнул он, когда Маша ушла, и с презрением уставился на своего приятеля. Тот все также жадно пожирал свою порцию пищи. - Троглодит... - процедил он сквозь клюв. - И как ты можешь это есть?
- Радуйся тому, что дают... - ответил маленький, не отвлекаясь от еды.
- Да чему мне радоваться. Тому, что некто решает, что мне сегодня есть… Мне бы яблочка… или морковочки… - размечтался Стрекотун. – Но наша хозяйка еще не додумалась, что птиц можно кормить более разнообразно.
- Как ты смеешь так отзываться о святой, дарующей нам хлеб насущный? Ты же ломаешь жердочку, на которой сидишь. Маша – наше всё! – птенец был настолько возмущен, что его громкий писк услышала бабушка в соседней комнате. Она заглянула в Машины покои, чтобы удостовериться, что все в порядке.
- Ты чего? – шикнула ему бабушка, выглянув из-за двери. Курлыка покорно замолчал.
Когда дверь за бабушкой закрылась, малыш услышал ехидный смех Стрекотуна.
- Божество нашел! – хохотал попугай. – Маша это обычный человек, к твоему сведению, нас поработивший. Увы, но от ее воли зависит, что нам есть, когда летать и веселиться. Мы узники в этой комнате, который ты называешь миром.
- Да как тебе не стыдно? Не гневи Машу! – Курлыка был поражен невежеством своего старшего приятеля.
- Пока что это ты гневишь свои божества своими религиозными истериками, - продолжил издеваться над чувствами Курлыки Стрекотун, напомним о недавнем визите бабушки, которая вообще редко посещала Машину комнату.
Курлыка замолчал. Он не считал нужным спорить с дураком, который не ценит того, что имеет. «Это его дело, - думал он, нервно расплескивая воду в поилке. – Он вечно ходит недовольный, а, меж тем, как много всего у него есть. Его клетка вдвое больше чем моя, в ней целых два яруса жердочек. Личного пространства хоть отбавляй, он может спокойно летать в пределах своей клетки. У него есть купальница, а меня все еще не подпускают к большому количеству воды. В конце концов, у него в клетке столько красивых игрушек, которых он может бесконечно клевать и скидывать на пол! Мне о таком остается только мечтать… А Стрекотуну по-прежнему всего мало. Ему еще какие-то яблоки, бананы подавай…».
Казалось, конфликт удалось замять, однако Стрекотун еще имел боевое настроение.
- Между прочим, мои прошлые хозяева были куда более любезны, чем эта глупая девчонка, - снова начал он. - Я им говорил на ухо, чего хочу, и они понимали. А эта маленькая дурочка лишь хихикает и фотографирует меня на свой телефон. У старых хозяев я свободно летал по комнате, а порой и по квартире. Моя клетка была всегда открыта, и я был волен выбирать, когда резвиться, а когда отдыхать в своем уголке. Здесь же приходится довольствоваться моментами, когда мне предоставляют свободу. Бывает, я уже не хочу летать, но в клетку не лезу, потому что знаю, что новый шанс побыть на свободе могут предоставить нескоро.
Курлыке все эти жалобы казались бесстыдными. Сам он еще летать не умел, точнее, ему не предоставляли такой возможности.
- Не удивлюсь, если окажется, что ты прогневил своих прежних хозяев именно тем, что был слишком нагл, и поэтому они от тебя отказались… - тихо пробурчал он скорее сам себе, нежели своему собеседнику.
Стрекотун услышал эти слова и вспетушился. Он хотел было высказать несмышленышу весь тот гнев, что вызвала его последняя реплика. Но ему было слишком больно. Он с досадой накинулся на пластмассовую птичку, сидевшую с ним на одной жердочке, и яростно клевал ее до тех пор, пока у той не отлетел клювик.
Этот молодчик даже не представлял, как же Стрекотун (в прошлом, Гоша) любил своих прежних хозяев, он считал их своим божеством и радовался, когда они поздно вечером приходили с работы. Не узнать ему и о том, как Стрекотун играл с ними в прятки, и как будил их, едва встанет солнце, садясь на спящие головы и легонько покусывая спящую пару за мочки ушей. Однако теплая дружба сменилась разочарованием. Молодая семья решила съехать со своей квартиры. Помнится, пара часто обсуждала переезд в новый город. Они рассуждали о новых возможностях, предвкушали новую жизнь, от которой их разделяли считанные дни. И птица искренне радовалась вместе с ними. Стрекотун представлял в своих мечтах новую просторную квартиру, где будет бесконечно много пространства для полетов. И лишь незадолго до отъезда, когда квартира почти полностью опустела, что-то внутри него тревожно йокнуло.
- Вы что, не берете меня с собой? – недоумевал попугай, пытаясь докричаться до хозяев. За прутьями плыла заснеженная улица, было холодно и страшно. Стрекотун в панике метался от одной стены клетки к другой, больно ударяясь о прутья, но хозяева его словно не слышали.
Его прежние друзья даже не попрощались с ним, когда в спешке вручили клетку какому-то прыщавому юноше. Две ужасных недели Стрекотун провел под его опекой, если это можно было так назвать. Молодой человек не выпускал его из клетки, и Стрекотун вынужден был зябнуть на сквозняке. Новый хозяин часто забывал подсыпать бедняге нового корма, и птица часами сидела голодная.
К юноше часто приходили друзья, которые донимали Стрекотуна попытками схватить его за хвост. Пару раз им удалось поймать птицу, да так больно сжать в кулак, что попугаю казалось, что его раздавят жуткие тяжелые пальцы. Оба раза ему удавалось вырваться, и всякий раз ему за это еще больше доставалось. В первый раз ему пришлось больно клюнуть обидчика за палец, на что несчастный узник получил мощный щелбан по клюву. Во второй раз испуганный попугай вырвался на волю и заметался под потолком, не зная, куда можно безопасно приземлиться. И жестокие люди долго гоняли его веником, до того утомив несчастного, что Стрекотун едва не упал на пол.
Был случай, когда юноше надоел возмущенный писк нового питомца, испуганного криками ужастиков, и он накрыл клетку какой-то плотной вонючей тряпкой, из-за которой в клетке было душно и не видно не зги. В таких условиях он просидел более суток.
Тогда казалось, что хуже быть не может. Но Стрекотуна ждало новое испытание. Юноша решил избавиться от животного, и отдал его на птичий базар, где несколько дней жовотное мерзло на улице в двадцатиградусный мороз. К счастью, его подселили в клетку к еще десяти взрослым попугаям, и птицы спасались от холода, прижимаясь друг к другу своими пернатыми телами. Однако жить вкупе с множеством птиц Стрекотун не привык. Кто-то постоянно норовил его клюнуть, происходили жестокие драки за корм. Это испытание тоже далось ему тяжело.
В этот трудный момент его спасла маленькая Маша.
- Я хочу именно эту лазурную птичку! – воскликнула она, едва успев рассмотреть Стрекотуна среди десятка других попугаев.
- Но почему именно этого? – вмешалась бабушка. – Голубых попугаев полным-полно, это самый распространенный окрас. Давай выберем что-то пооригинальней. Например, вон того, розового.
- Нет! – запротестовала внучка. - Я хочу именно этого! Он будет нам заменять ясное небо в пасмурного погоду. Смотри, у него еще и мордочка белая-белая, как перистые облака.
- Может, возьмем желтенького, как солнышко, - отговаривала ее бабушка.
- Нет! Только этого, и точка! – Маша топнула ногой, и все было так, как она захотела.
Девочка с первых дней баловала своего питомца, как только могла себе позволить ее детская фантазия. Ее радости от исполнения заветной мечты не было конца. И попугай это чувствовал. Но доверять людям так, как прежде, он больше не мог. И сколько бы Маша не старалась, он не подпускал девочку близко к сердцу. Нет, он не замыкался в себе, а поддерживал сдержанное общение с новой хозяйкой, но привязываться к ней не спешил.
- Извини меня, я не хотел, честно, - голос Курлыки оторвал птицу от болезненных воспоминаний. Хотя птенец был еще молод, но он уже умел чувствовать боль ближнего. Увидев, как пригорюнился его бойкий собеседник, Курлыке стало не по себе. Сейчас Стрекотун впервые предстал пред ним настоящим, без раздражающей напыщенности и чванства, и этот настоящий попугай был полон боли и одиночества.
- Да брось, все нормально, - Стрекотун простецки махнул крылом, и в его выражение морды вернулось прежнее нахальство.
Попугаи долго сидели молча, каждый тихо хозяйничал в своей клетке. Из кухни доносилась музыка по радио. В это время часто транслировались спокойные умиротворяющие мелодии, имитирующие звуки природы. Вот и сейчас зазвучала приятная мелодия «Пение птиц». Курлыка возбужденно зачирикал, услышав звуки, которых он ранее не слышал. Шум листвы и птичьи голоса рисовали в нем мутную картинку леса, которого он никогда не видел и даже не подозревал о его существовании. В его теплом пушистом тельце забурлила кровь, хранившая воспоминания предков, живших в лесах, среди живой природы. Малыш не знал, что происходит. Он отчаянно отзывался на крики птиц, ожидая ответа.
- Ну ты и смешной… - ухмыльнулся Стрекотун, все это время наблюдавший за юным приятелем. – Это всего лишь запись. Они тебе не ответят.
- А знаешь, один знакомый мне попугай рассказывал мне одну красивую быль, - мечтательно произнес Стрекотун, когда «Пение птиц» сменилось на другую мелодию – «Шум прибоя». – Ему, в свою очередь, ее рассказала его бабка, услышавшая ее от своего прадеда. Тот утверждал, что предки его родителей жили где-то в бесконечных вечнозеленых просторах, называемых лесами.
- Таких, как эти? – перебил его Курлыка, показав на домашнюю пальму, росшую в углу комнаты.
- Нет, - замотал головой Стрекотун, - в гораздо больших просторах. Там всегда было тепло, даже жарко. И жило в тех лесах множество разнообразнейших птиц, но особый рай там был для попугаев. В тех лесах росло множество вкуснейших фруктов, и перелететь эти леса было просто невозможно – так велики они были. Вот представь… - Ты летишь-летишь, и видишь бесконечное море зеленых листьев…
Попугай медленно покачивался на своей качалке. Мечты об огромном лесе погрузили его в полусонное состояние, он сладко прищурил свои черные глазки.
- Говорили, правда, что в таких лесах птиц подстерегало множество опасностей… Но попугаи всегда держались вместе, группами, поэтому им нечего было бояться…
Курлыке было приятно погрузиться в это несуществующее воспоминание. Он довольно напыжился и сладко зевнул. Его тоже клонило в сон.
- А еще кое-кто из птиц утверждал, что такие леса до сих пор существуют, и в них также живут птицы, представляешь?
- Представляю, - тихо пикнул Курлыка.
- А ты бы хотел жить в таком раю? – спросил его Стрекотун, уже сомкнув свои крохотные веки.
- Да… - охотно кивнул птенец.
И попугаи задремали. Стрекотуну снился рай для птиц, над которым он парил на своих синих крылышках, а где-то там, внизу, слышался смех его прежних хозяев. «Гоша!», - звали они его, а он безуспешно пытался отыскать их в густых зарослях. А Курлыке снились маленькие щедрые руки Маши, засыпавшие его клетку зерном и невиданными фруктами.
2015
Свидетельство о публикации №216111402352