безвременные дневники 3

. ..
Понаписала тут…
Да убери ты, Бога ради, хотя бы эти ужасные записи снов, а за компанию еще пару-тройку вещей… Из того, что написано здесь про Беловодье, вообще можно сделать превратные выводы. А Вол и Соня несомненно обидятся…
Но, как говорил Пилат…
А люди – на людей без юмора смотреть невозможно. Иначе ты бы смотрел и плакал. В том числе и на себя невозможно смотреть без юмора. Даже если по-человечески ты всегда хотел все делать и говорить всерьез. Но похоже, что только в этой жизни я  столкнулась с таким количеством юмора…


Это ошибка – настолько несоразмерно доверять миру. Если бы это касалось только меня, мне было бы безразлично. Но все эти вещи могут помешать общему делу.


Но, раз уж зашла речь о личностях, хочу прояснить один скользкий момент.
Вол удивлялся, почему я не прошла в СП, по его мнению, все было гладко. Но представляю себе, что могло происходить там на заседании. Мало того, что на Л. накатала телегу некая Су…а , так они еще прочитали название одной из моих книжек, и… : «А-а, так они еще и лесбиянки?!.»
Это и вправду историческая ошибка с моей стороны, такое название. Но мне просто хотелось выразить свою благодарность человеку. И дать понять, что эти стихи принадлежат не мне. По наивности своей тогдашней просто не думала, что такое воспринимается людьми превратно.
Я не из тех, кто на каждом углу говорит о «личных чувствах». И если я говорю о чем-то, значит, к «личным чувствам» это никакого отношения не имеет.
Помню один ранний случай. Разговорились с одним мужиком, я что-то обронила по ходу разговора, что «Бог есть Любовь», и эффект оказался неожиданным: стало видно, как он это понял. Но когда я говорю о любви, я прежде всего имею в виду Божественную Любовь. Иначе я о любви не говорю.
Так и тут. «Все полы, все углы подмели языки». Одно время даже у нас в студии ходили сплетни на эту тему. Но вскоре прекратились.
Мы с Л. духовные сестры. Между духовными сестрами не может быть никаких физических отношений исходя из самого определения. Это ежу понятно. По крайней мере тому ежу, который живет в Братстве.
Но люди не воспринимают, когда им говорят прямо: они вечно домысливают от себя.

(Самое замечательное, что я даже не «бисексуал». «Ориентация» у меня самая правильная. Но я просто вижу и в мужчине, и в женщине – прежде всего – человека… Который тоже нуждается в любви…)


. . .
И относительно Вола: я вовсе не хочу над ним, Волом, «возвышаться». И в своей сфере он ас. Но: что касается ( в высшем смысле слова) понятия Учителя:
Учитель в высшем смысле – тот, кто поручается за ученика, несет за него ответственность, связан с ним тысячелетней кармой; он знает сущность ученика и знает его пути, и потому способен данного человека вести. Это Высший дух, глубочайше с тобой связанный и родственный твоей сути хотя бы какой-то гранью Своей Сути. Ибо Он неизмеримо выше, опытнее и многограннее, потому порой может вести и объединять очень разных людей. Ближайший дух-наставник наиболее родствен существу ведомого. Высокий Иерарх совмещает в Себе бесконечно многое. И так далее.
Если бы Вол тогда осознал, на что он претендует, он бы бежал от меня из собственной квартиры, вопя и оря.

. . .

Внутренний диалог – своего рода «бой с тенью». Он может помочь отработать какие-то навыки, но «реальным» боем не является. В «реальном» бою возникает множество непредвиденных неожиданностей и непредсказуемостей…

. . .

Человек наедине с собой – постоянная внутренняя борьба. Человек наедине с Богом – мир. Человек не может принять самого себя, но Бог его может принять. Давид «скакал» пред ковчегом Господа… Мало того, что он «скакал», он еще «скакал» в чем мать родила… Пред Богом человек такой, какой есть, и иначе не может быть. Пред Богом ничто не стыдно.
Всякая «борьба с Богом» есть на самом деле борьба не с Богом, а с собой. Результат непонимания и недоразумений.



. . .
«Натура-дура…»

…На днях ознакомилась с альбомом Модильяни, в связи с чем пришли воспоминания о рисунках обнаженки у нас в школе.
Фактически, мне это было, конечно, нужно. Натура была почему-то исключительно дамская. Вообще в женской натуре гораздо меньше определенности, чем в мужской, в мужской еще можно что-то выстроить… В Строгановке, еще раньше, все попадала на какого-то тощего мужика, с которого только скелет рисовать, и получалось нечто червеобразное… Была у нас в школе такая натура по имени Света. Она была тантристка, для нее  это было образом жизни. Но я еще не знала, что она занимается тантрой, и в перерыве всё подкармливала ее мандаринами. А она ходила и любопытничала, как мы ее рисуем. Натура, конечно, дело тонкое, потому что за ней стоит человек. Натура бывает обидчивой. Чуть что: «Неужели у меня ноги такие? Неужели я такая толстая? Неужели у меня нос кривой???» Рисовать людей – опасно для жизни… Вообще удивляюсь, как натура Модильяни не набрасывалась на него с воплями: «А, ты мне глаз выколупал? так я тебе щас тоже выколупаю…» Нет, понятно, конечно, что мода была такая, и вообще что с него взять, безумный художник… Так вот, Света даже не обижалась. Наоборот, для нее чем страньше, тем лучше. Подошла, посмотрела, обрадовалась до соплей: «Ты только не выкидывай, а если соберешься выкинуть, отдай мне!» - и вмазала ладошкой по спине, да так, что меня жар прошиб. Когда узнала про ее тантру, все стало понятно: энергия у нее такая. И вот идем мы с ней после занятий, общаемся. Оказывается, сначала она занималась раджа-йогой. Но не вынесла целомудрия и отправилась в тантру. Потом была у нее совершенно дикая любовная история, убил ее возлюбленный кого, или еще что, да только засудили его и отправили в зону. И она к нему ездила в эту самую зону и передачи носила. И так далее. Бурная жизнь. Обменялись телефонами, я ей звонила как-то, но по межгороду долго не пообщаешься. Да только дело в том, что натуру надо менять, иначе учащиеся к ней слишком привыкают. Надо разнообразить учащимся жизнь, чтобы малиной не казалась. Как-то встретились с ней в коридоре: «Ты здесь еще долго учиться будешь?» - «До победного конца!» - «Ну так еще свидимся…» Так больше и не виделись. А я в конце концов с обнаженки стала бегать. Ну не могу. Тошно. Хоть мне это было нужно, потому как для меня это одно из главных изобразительных средств. К наготе отношусь совершенно спокойно и часто ее использую. И даже вполне могу изобразить что-нибудь в духе Эгона Шиле. Но это другое. Это просто уже означает вывернуться наизнанку. Однако когда перед тобой живой человек с совершенно ощутимой энергетикой, теплой, чувственной и какой-то мясной… Нет, я не богемное существо. И это мне надо бы заниматься раджей. Потому с некоторых пор у меня нет и не может быть никакой натуры. Все изображаемые мной человеки – плод создания мысли. Потому что человека вполне реально сотворить мыслью. Зримо, до мельчайших деталей. Как форму, так и характер. А среди живых плотских людей очень трудно найти чистую наготу. Такая нагота уже ничего бы не стыдилась…



Об одной картинке с цветком

Для меня цветок никогда не сентиментален. По своему существу он глубинный символ силы. Силы жизни и красоты, жизни в красоте, вопреки всей ее хрупкости…
…Фрагмент лица человека, в сущности, совсем юного. Это была своя история: он любил.
… Это напряжение, которое внешне не разрешится никак. Ни в слезах, ни в эмоциях, ни в крике отчаяния. Оно будет присутствовать в его безмолвии, и человек его скроет и уйдет. Человек останется внешне спокоен. Ибо это человек, который готов принять все, и который все знает.
Ведь на самом деле это очень зрелый дух, пусть даже кажется совсем ребенком по возрасту. Дух, много испытавший и научившийся побеждать себя. Научившийся Великой Любви.
И его Великая Любовь не останется без ответа. Настолько же великого…
А цветок – всегда жертва бескровная…


О мыслеформах и замыслах
(«Мыслеформа» - рабочий термин в личной практике для обозначения персонажа литературного и не только).


…С Манфредом я познакомилась в девятнадцатилетнем возрасте. Хотя, видимо, помнила его лет с двенадцати, со времени прочтения байроновской поэмы, но память эта оставалась не действующей. Он прекрасный человек. Я отношусь к нему как к своему творению, в чем-то как к «сыну». Однако он слишком самостоятелен, чтобы быть «творением» в чистом виде. Мне кажется, что за этим стоит чья-то обратившаяся ко мне душа.
Я очень многому учусь на его примере…


«Замок…» начинался очень интересно. Я готовилась к экзамену, учила русский язык, потом мне это надоело, и я начала писать всякую отсебятину, еще понятия не имея, к кому и чему это может относиться, - так, игра слов… Потом появилось имя – и пошло-поехало… Писала, не зная, что там будет дальше и не задумываясь об этом, замысла никакого не было, но все странным образом совпадало, одно цеплялось за другое… - Вот и всё.
Disjecti membra были написаны после операции на глаза. Накануне 1993 года.



О не-мыслеформах. В данном случае я считаю, что она первична по отношению ко мне. Это образ, появившийся в детстве, равно как образ учителя. Тогда я смотрела на это со стороны. Она была его ученицей. Я только смотрела. И имя, пришедшее со временем, пришло спонтанно, по звучанию. Потом я узнала, что оно значит.
Она стала для меня во многом неким сквозным персонажем, присутствием. Манфред оказался связан с нею, и потому тоже стал в ряде вещей сквозным персонажем. Я рада, что над ним взяли покровительство такие силы.

Из картин помнится «Савояр» Перова. Он чем-то похож на Манфреда в детстве. Хотя из перовского ребенка скорее вырастет Бетховен…

Если вдуматься, практически все воплощения этого человека (Манфреда) очень тяжелы. Но это просто период такой, хоть и длительный. Подготовка к большему…
Я как-то пыталась представить, какой бы могла быть его комната, если бы у такого бродяги она была: синие стены, мебель красного дерева, белые шторы; на кровати покрывало алого шелка.

«Письмо М. к одной его старой знакомой» - это, конечно, шоковое письмо. Но даже знающему человеку иногда бывает необходимо испытать такой шок. Он длится не так уж и долго. Грубо говоря, это письмо слепого котенка, брошенного в бурное море, но такого котенка, который просто забыл на минуточку, что он целый тигр и что в конце концов он это море выпьет.


С (…) мне часто трудно. Слишком мощный образ, и образ тайный. Она не хочет раскрываться, хоть почти всегда незримо присутствует. С М. несколько проще, он более доступен… Но как порой хочется переключиться на что-нибудь более нейтральное! – Что и делаю.


Получается так, что я часто выбираю речь от его лица, как бы от первого, через местоимение «я». Но это не его речь и не моя. Это описание жизни, на которую я  смотрю со стороны, это то же, что говорить «он». Поэтому такое «я» не имеет ничего общего с человеческим «я».


На самом деле для меня это отдых. Созерцание образов, наиболее близких. Но это отдых тогда, когда я ничего не записываю, и незаписанного больше, чем наоборот…


Человек в «Открывшем дверь», «Пришлеце», «Пятнах на стене»… Он был не характерен. Человек как таковой. Общечеловеческое мне легче выражать через образы мужские. В женщинах слишком много своеобразно-женского, они слишком узнаваемы…

. . .

Заметила, что некоторые персонажи – против замысла, не нарочно – разделяются по парам «Аполлон-Дионис». Юстэс и Джастин Гест в «Островах», Эрланд и Артур в «Дельфиньем мысе»… Как «светлое-темное» (по колориту, «желтое-синее»), «звездное-солнечное», «рациональное-иррациональное»… Но на самом деле четких границ тут нет, все переплетено. Юстэс в чем-то уравновешеннее и спокойнее Геста, хоть последний более сдержан и лучше владеет собой привычкой накопленной за жизнь воли; а Эрланд знает такие метафизические и иррациональные бездны, которые стихийному Артуру и не снились…

«Синее-желтое». На самом деле это условное деление. В чем-то теплое-холодное, далекое-близкое. Тона сами по себе очень богаты: желтый, золотистый, огненный, темное золото, охры, умбра и марс, бело-желтый; синий, лиловый, фиолетовый, сиреневый, белое свечение, голубой, черный…  И в том, и в другом могут присутствовать алые тона, от самых светлых до темных; набирается все та же природная триада основных цветов. Ван Гог и Ницше желтые, Врубель синий. Блок синий. Цветаева желтая, Рильке синий. Гельдерлин желтый, как ни странно. Шелли, кажется, тоже. Духи солнечные и ночные. Лермонтов синий. Для меня внешне, возможно, в обыденном более характерен желтый. Но это зависит от окружения. Если я позволяю себе быть синей, это часто начинает пугать. (…) и М. оба синие. Но в них – обоих – много лилового и огненного, особенно в (…). У М. свечение более холодное, скорее бело-фиолетовое. (Прометея я обычно вижу солнечным титаном, в золотистых тонах, но это внешне, а внутренне там вся тональная гамма… Синий такой дух, как врубелевский Демон, или как титан Гиперион, не Гиперион Гельдерлина; но сын Гипериона Гелиос – Солнце. Часто сын дополняет отца, а отец сына. Относительно текстов можно сказать, что «Арканы…» и «Триптих», например, синие, а «Поэт» желтый).
(Желтый, огненный, золотистый и синий, лиловый сочетаются, но не смешиваются, поэтому зеленого нет. Но странно само по себе это мое пренебрежение к зеленому. Зеленый оказывается каким-то загадочным цветом, и сам по себе, и в сочетании и смешении с коричневыми и теплыми самыми темными тонами, и в желто-зеленых и сине-зеленых оттенках. Можно очень успешно работать в зеленой гамме и в сочетании ее со всеми остальными цветами. Особенно люблю сочетание зеленого с закатно-розовым, и приблизительно такие же сочетания на картинах Сергея Кузнецова. Цвета сердечной чакры… Учитель Юстэса в «Островах» относится к зеленой гамме, к чисто земным цветам).
Я не теоретик, я просто исследователь собственных восприятий.
P.S: Буквально сразу же после написания данного фрагмента нашла книжку с подобным же делением, «Асуры и Дэвы». Но только неизвестно, кто из них кто. Асуры, кажется, «солнечные», а Дэвы «звездные». Тогда становится понятным разное отношение к ним парсов и индусов. Зороастризм, действительно, скорее дело и честь, тогда как индуизм – размышление и созерцание. Ведическая культура всегда ассоциировалась у меня с синим цветом. Но саму книжку не читала, только пролистала немного.
Четкого разделения здесь нет, и вряд ли может быть. Эрланд внешне «синий», но в деле он тверд и решителен. Прометей внешне «солнечный», но в мысли он бесконечно глубок. Хотелось бы представлять уже взаимопереходящие тональности…
Можно было бы продолжать все это до бесконечности, говоря о сфере мысли и сфере света и воли, и т. д. … В природе это цветок Иван-да-Марья. И Солнце наше, как известно знающим, на самом деле синее, хоть и кажется желтым.

. . .
В «Старике» три возраста, юность, зрелость и старость. Я тогда действительно хотела все прекратить. Но потом начался подъем.
Странная получилась вещь… Какие-то непонятные наброски… Для себя…
И этот человек – старик – приобрел вполне определенный личностный колорит, весьма отличный от моего собственного… Все это можно понимать очень по-разному.


. . .





. . .
«Сфинга». Там на обратной стороне рисунка надпись. «Вот, говорят: злая, злая!.. А это просто ребенок, которого фатально не поняли, и зачем-то еще вынуждают броситься со скалы…»


. . .
Когда писала Джамилькин портрет, после Урала, в августе 2007, опять же, накануне, - не до конца, только лицо, - будто вся сила в это ушла, и потом просто валялась как труп, полная обесточенность. Джамильку жалко. Ведь она так хочет большой и светлой любви, и ей это действительно очень нужно…


. . .

У меня есть так называемые «двоящиеся истории». Это «Узник» и «Легенда», также «Коан доверия» и «Клингзор». «Геру» «двоящейся историей» не является, хоть и относится к реальному моменту из жизни мыслеформ. Взаимосвязанный цикл: «Коан доверия», «По мотивам одного сна», «Речь Ирины…» и далее «Притча». Некоторые из них не дописаны.

Я не могу и не буду дописывать «Клингзора» и «Режиссерский сценарий войны». Хоть прекрасно представляю все там происходящее. И, возможно, совершенно напрасно создала в пространстве эти представления. Но так получилось. Может, вместо какого-то предупреждения…


Из рабочего дневника

07.01 – 09.01.

За время от Нового года надумала много в пространство и подвела достаточно итогов. Спонтанно.


Целесообразность. Необходимость.
«Будда отличался от Девадатты тем, что знал необходимость». – Совершенство в данный момент. Чувство исполнения Закона. Мир совершенен и несовершенен в одно время. Человек тоже, как и всякое существо. К этому надо относиться спокойно. Человек несовершенен, значит, ему есть куда стремиться. Человек совершенен, значит, он может быть спокоен.


Сильное осознание сути и Сути. Осознание задачи. Многое прояснилось.


Человек знает свой потенциал Бога практически изначально. Он только не понимает, не осознает, в нем это мутно. Отсюда различные душевные порывы, в сущности, окрашенные невежеством. Человек противоречит сам себе. Он не осознает этих противоречий. (Это противоречие Высшей и низшей природы, свободы и обусловленности, духа и социума, и воспитания и т. д., .. сознания и подсознания…) Он и вправду не осознаёт этих противоречий, и, кроме всего, весьма банален. Ибо это общечеловеческое. Известные законы человеческой природы, в разных сочетаниях, в разной степени. Зная людей, можно их знать. И вот человек осознаёт свои противоречия и начинает приводить себя в порядок…

Накапливается сила. Спадают последние условности. Выдержано достаточно испытаний, подведены итоги. Самосознание обретает опору. И тогда подсознание говорит действующему сознанию: «можно». Можно в полной мере поступать как бог…


. . .
Природа всех людей Одно. Имею в виду их Природу в целом, не разделенную уже на Высшее и низшее, ибо низшая природа человека есть замутненные модификации Высшей. Потому для всех един Закон, ибо он их единая форма разворачивания Сути. Но Закон так же беспределен, как и Суть, или почти так же.


Отсюда Монолит Сознаний Братства. Монолит Сознаний, осознавших Свою (человеческую и Божественную) Природу. «Кто боится потерять индивидуальность, тот ее не имеет». Что же тогда есть Индивидуальность? Фактически, это осознание Всеобщего. Путь духа. Его опыт. Но опыт слагается из всеобщих законов, как Высших, так и низших. Качество. Но качество есть извечная природа Духа. Узор опыта, историческая канва воплощений и осмысления их. Узор разный у всех, но он вариации на одну Тему.
Так что остается? – только окраска, тон, Имя… Может, и Имя. Звуки все одной природы, но они все разные…


. . .
Человек для себя только может что-то понимать. Он может сформулировать это опять же для себя и для созвучных ищущих сознаний, но по большей части это все мысли для пространства и пространственные, на определенном уровне не имеющие формы и превращающиеся в чистую позитивную энергию…


. . .
Очень интересно наблюдать, как люди могут воспринимать человека. Воистину, сколько людей, столько и глаз, только глаз в два раза больше. И еще: человек редко осознаёт мысль как состояние. Как опыт. Редко осознаёт работу сознания как реальность и как практику, равную ситуациям «плотной» жизни. Для большинства мысль отвлеченна и не переживается и не наполненна. Они не понимают, что сознанием можно жить. Для них многое – пустое умозрение.





. . .
Люди говорят: «избегать личных отношений значит желать избежать личных переживаний, с этим связанных». – Личные переживания есть везде. Не только в «личной» любви, но и в дружбе, и на работе, и в транспорте, и в семье. Личные переживания будут всегда, пока будет личность, и интенсивность их зависит только от степени реактивности личности.
Люди говорят: «невозможно знать человеческую природу монаху, живущему в затворе». А я считаю, что невозможно знать человеческую природу в миру, если только не поставить себе такую задачу и не обладать ясным сознанием. Потому что в миру слишком много отвлекающих факторов. И слишком много воздействий, лишающих сознание всякой способности различения. Социальная обусловленность, те или иные развлечения, «среда заела», дрязги, склоки, самолюбия, борьба за положение в обществе… Многое из того, что есть в миру, привнесено искусственно и имеет к человеческой природе только косвенное отношение. Потому что человек в миру более всего желает именно уйти от себя. Забить свое сознание чем угодно, только уйти от себя. А монах в затворе остается один на один с самим собой и человеческой природой. От познания человеческой природы его ничто не отвлекает и не расслабляет. Ибо человеческая природа заставляет сознание постоянно быть начеку. И потом, монах хотя бы знает, чего он хочет и куда стремится.


Люди говорят: «не есть ли нечто (вытекающее в данном случае из понимания судьбы) только красивое самооправдание, за которым коренится страх?» - Ну что ж, человек может очень хорошо знать свои страхи. И знать, что для того, чтобы доказать себе или кому-то, что в тебе нет страха, не надо угождать мнениям людей и тем более ломать судьбу. Страх надо просто искоренять. Независимо от того, докажешь ты что-то этим или нет. Тем более если этот страх лежит препятствием к воплощению судьбы (исполнению кармической задачи, жизненного долга). Если же «доказывание» того, что страхов нет, якобы требует поступать против судьбы и встает выбор: или ты ради «искоренения страха» живешь иначе и не исполняешь своей дхармы, или же ты идешь своей судьбой, но в глазах кого-то «потакаешь страху», то страх надо искоренять другими способами. Иначе жизнь превратится в «путь без сердца». На деле способов искоренить страх столько же, сколько самих страхов. Но все сводится к одному: к знанию своей сущности. Потому исполнение своей дхармы приводит именно к искоренению страхов и предоставляет к тому множество возможностей.


Человек не может познать чужого опыта, если его собственный опыт по меньшей мере не равен этому чужому. Человек не может познать сверх того, что в нем есть. Но в человеке есть всё.


Для многих людей чужой опыт – слова, ибо он для них неактуален. То есть они не могут им воспользоваться.


А материальным опытом «насытиться» невозможно. Ибо на материальном уровне всегда в любом существе останутся несовершенства. И даже если существо достигло просветления, его будут видеть весьма ограниченным, если будут глядеть на него только материальными глазами. И если человек прошел испытание, то он не может быть уверен, что в следующий раз при таком же испытании он будет испытывать то же или что в нем не проявится какая-то слабость, или напротив, достоинство, ему неизвестное. Ведь на этом уровне человек меняется… И если человеку хочется чувствовать «уверенность» на материальном плане, ему постоянно придется что-то себе доказывать…


. . .
На опыте иконописи стало понятно: никакая «ошибка» не фатальна. Правильное понимание ошибок и правильное к ним отношение органично вписывается в путь как его этап, который неизбежен при продвижении к совершенству, и с этой точки зрения правилен. Но потакание своей слабости, эгоизму и проч. и ложь самому себе является отходом с пути. Ошибка может быть правильна только неизбежная, а не допущенная. И в несовершенном мире ошибки будут всегда. Ибо движение происходит за счет того, что есть определенные, то есть ограниченные и несовершенные для более высокого этапа, ступени.


В кришнаитской книге сказано совершенно правильно: по сути нет никакой любви, кроме Любви Божественной. Всё остальное не любовь. Всё остальное так или иначе борьба эгоизмов, страсти, привязанности, желания и проч. и проч., т. е. чисто человеческие недостатки. А Любовь по сути своей совершенна. И она ничего для себя не хочет. Она Есть. И ее проявление всегда дар и отдача. Ибо для лучей солнца неестественно быть направленными к самому солнцу, их закон – исходить вовне. Иное их направление противозаконно и невозможно.
Совершенная Любовь во всём, и это ее природа. Она пребывает и в несовершенной любви.


Одни пишут и говорят, исходя из опыта. Другие – приобретая опыт. И во втором случае они поначалу не могут до конца вместить, что же они сказали или написали.
Когда-то у меня часто случалось, что я понимала собственное написанное через несколько лет после написания. Действительно, мешало разное привнесенное, рождающее затмения. Но сейчас – делюсь опытом. Хоть слова не исчерпывают опыта и – с другой стороны – содержат свой, над-опытный смысл. Потому их прочтение в разное время может быть различным. Слова тоже можно понять как всеобщие архетипы, и из этого исходить. И уж во всяком случае понимание слова учит выражаться точнее.


Одним людям в понимании человека мешает употребление им слова «я». Другим, напротив, мешает отсутствие в речи человека этого слова. И они считают такого человека бесчувственным, не понимая, что он просто бесстрастен.
И то, и другое – зацепка за «я», положительная или отрицательная – является потребностью их собственных «я»…


Даже когда я говорю о себе, я говорю не о себе.


. . .

Иногда сильный нуждается в помощи больше, чем слабый. Ибо его нужда более соответствует сущностной необходимости, тогда как слабый желает удовлетворения своей слабости. Но сильный способен справиться и с такой нуждой.


Можно преодолеть даже свою Любовь, с тем, чтобы эта Любовь обрела более совершенные формы.


Сильный обретает силу от преодоления своих слабостей. Слабый имеет ту же силу, но он желает пестовать свою слабость и требует от других, чтобы они делали то же.


Бывает, что сильного принимают за слабого. Но он просто слишком хорошо изучил свою слабость и теперь может объяснить другим ее законы. Даже на собственном примере, пробуждая в человеке сострадание. Но последнее бывает редко, и только тогда, когда этот сильный чувствует в другом такую же силу и милосердие. Тогда возникает понимание, ведь человеку многое дает, когда он понимает свою силу и милосердие, это раскрывает его душу. Но вправду, такое бывает крайне редко, а слабых искушать в их слабости и эгоизме не надо.


Первое, что испытывает слабый при столкновении с чьей-то слабостью, это защитная реакция, выражающаяся внешне как презрение. И он говорит: ты слаб! – не понимая, что это реакция его собственной слабости на чужую слабость, резонанс ее страха, страха за себя. Потому слабый часто ожесточается, тем чаще, если сумеет справиться с чем-то вовне.
Приспособляемость чаще жестокость, чем сила. Она нужна, но она не самоцель и не страх. Страх заставляет лгать для того, чтобы прожить. Страх и ложь заставляют «идти по головам»; презрение, пренебрежение и потакание своим слабостям заставляют «использовать» людей. Человек становится «силен во зле», - и вправду, он прилагает много усилий, это все-таки тренировка, укрепление каких-то навыков. И он действительно потенциально способен обратить всё накопленное в противоположном направлении, но ему нужно дойти до предела в своем отрицательном опыте, выработать его. А это случается не со всеми. Кто-то вообще не способен дойти ни до каких пределов ни в чем. А кто-то переходит этот предел и уже не способен вернуться. Ведь это бесконечно тяжело и болезненно – дойти до предела и обратиться. Это ломка всего существа, это смерть. И последствия, искупление содеянного во времени… «Обратившийся разбойник» знает Великую Милость как Огнь поядающий, и это предельное потрясение; и, зная Милость и исходя из Нее, он начинает свое служение будто «с нуля», когда всё прощено, но такое служение больше и труднее всякого личного «искупления», только он уже не замечает трудности… Но для этого надо уметь благословлять. Надо уметь любить в благословении, надо уметь умирать, благословляя и любя… Обыкновенный же человек ропщет, и потому тянется время…
Корень духовного пути – в самоотречении.


Смерть – реальность, которой не надо бояться. Тот, кто не имеет в себе страха смерти, способен всецело управлять своей жизнью.



. . .

Беда философов: они умеют четко формулировать. Потому, даже если они находятся в состоянии высшего напряжения, страдания, экстаза и всех человеческих чувств, кажется, будто они говорят спокойно.
Это привычка наблюдать извне, быть «над». «Что с тебя взять, кроме анализов…»


Но когда человек действительно бесстрастен, ему просто все становится интересно и увлекательно.


Хотя за этим уже мало кто видит человека. В лучшем случае оболочку, едящую, пьющую и совершающую непристойности (например, бьющую в барабан и поющую).


О «многословных афоризмах»:
человек иногда поясняет свою мысль, когда она вроде бы сформулирована, чтобы дать понять: я хотел сказать то, что я хотел сказать, а не то, что хотел понять ты.

Но это, конечно, всегда лишнее.

. . .

Для меня ум- орудие, создающее форму мысли.


Можно прийти в мир не ради мира, не ради себя, не ради Бога, - не ради. Так.


. . .

Одна из бесед

Ты прощал…


Понимаешь, я не могу прощать только потому, что это надо делать. Лучше я не прощу.


Да, у Тебя тоже были человеческие сложности, и какие угодно. Но Ты прощал по велению сердца.


А они говорят: ты прощай, а мы будем грешить. Ты жесток, если не прощаешь. Ты вообще говоришь жестокие слова… А мы будем убивать и лгать и красть и блудить. А ты права не имеешь не прощать. Потому что ты Бог.


(Запомнился диалог с Ребенком:
-Ты используешь людей.
-Но тебя же я не использую, потому какое тебе дело и как ты можешь судить?)


Люди не знают, что такое суд. Иегова судил – его боялись и обвиняли. Ты не судил – Тебя обвиняют и не боятся. Не знают, что есть справедливость.


Умение прощать исходит из понимания чужой свободной воли.
Спасибо, Учитель.


Понимание чужой свободной воли нелегко. Это понимание ответственности каждого за себя. Не существует всепрощения. От своих слов каждый оправдается и осудится. В нашей власти что-то объяснить. Показать на собственном примере… Зачем мы приходим на Землю? – за этим. Быть светочами миру, если достаточно сил… Да, трудно. Обид много, даже когда не называешь и не считаешь это обидами. Даже когда не ведают, что творят. Человек не всегда совершенен, ни мы, ни кто-то. Многое задевает. И насильно ничего не изменишь. Да, пустые слова – говорить умом, что надо подняться над собой, заставить себя. Мораль не поможет. Но не надо чувствовать свою обреченность, если согласен с этим. Хоть чувства проходят разные…


Страшное милосердие – отсутствие суда. Оно есть.

 
. . .

. . .

Об одном человеке

                «…И когда он узнал, что его разлюбили, он только усмехнулся. Бог весть, что было в этой усмешке. И горечь, и снисхождение, и печаль, и понимание природы человека».


Я знала одного человека. Его возлюбленная полюбила другого, но в то же время хотела сохранить и его дружбу. Он смотрел на то, как все это происходит.
Ее отношение к нему постепенно менялось. Он чувствовал, что мысль о нем уже не составляет средоточия ее мыслей. Он понимал, что теперь она больше времени проводит с другим. Оставаясь ей другом, он понимал это.
Однажды ему было бесконечно тяжело. И он вынужден был остаться один на один с этой тяжестью. Потому что он просил ее остаться и побыть с ним, но она уехала. Да и вряд ли она могла здесь что-то сделать. Она уже не понимала его.
Но он почему-то был уверен, что могла. Он даже стал мстить. Говорить жестокие вещи. «Ты изменился, - говорила она ему, - изменился ко мне». Но он знал, что это неправда.
«Раньше ты не была способна сказать мне такое», - говорил он. Все рушилось.
Он не мог ничего объяснить. Невозможно дать людям понять то, чего не объяснишь словами. То, что пришлось пережить – опыт из числа подобных. Потому одиночество неминуемо. Он понял это. Понял, что разговоры бесполезны.
В последний свой разговор с ней – разговор жестокий с обеих сторон – оба не могли сдержать слез. Пора было ехать. Но он плакал. В дороге она пыталась отвлечь его, но он ничего не мог с собой поделать, так, что ей самой в конце концов сделалось тревожно. И видя это, он наконец попросил: «Пойдем пройдемся с тобой по городу». Она исполнила его просьбу.
Тогда он записал в своем дневнике, что умер. И благословил всех.

Его отношения с ней внешне остались прежними, хоть внутренне он отказался от нее. Это дало силу.

Он давал своей возлюбленной читать свои дневники. И потом, спустя несколько лет, она прочитала ту запись о смерти и спросила, что это значит.
-Того человека, что жил тогда, уже нет, - сказал он. – Остался лишь тот, кем я был изначально.
Если бы я был мстительным, то порвал бы всякие связи с людьми и с миром, и прежде всего с тобой, - добавил он. – Но я не мстителен. Потому мой круг общения только расширился.
-Ты обвиняешь меня? – спросила она.
-Нет. Благодаря тебе я тогда снова переродился, - сказал он. – И довольно об этом. Всё.

. . .

На ангельскую любовь способны единицы.

. ..


О другом человеке

Я знала еще одного человека. Этот человек разошелся с любимым, - между ними были непонимания и разногласия, они длились достаточно долго и в итоге привели к разводу, - и вот этот человек, после всего, сказал совершенно спокойно и даже с интересом, будто наблюдая: «что же будет дальше?»:
-Ну и что, что все кончилось. Зато как это все было хорошо!
Это был человек совершенно йогического склада, из тех, что живут в светлом мире.



О том, что значит жить в соседних домах

Я люблю тех людей, что просто тихо живут и исполняют свой долг. Их души порой бывают очень богаты.
В последнее время часто вспоминается Наташка. Моя сестра по Атлантиде и Америке древних индейцев, и, возможно, по Египту тоже. Человек спокойно живет своей двойной жизнью и исполняет свой долг, работая в библиотеке. Совершенно обычный человек. Со всеми ее рисунками инопланетян, снами, работой на тонком плане, воспоминаниями из прошлых жизней, отсутствием страстей и чувством чести. Со всем ее настроем тех времен и самодостаточностью. И вместе с тем с самыми обыкновенными житейскими воззрениями. С отсутствием тщеславия. И с отсутствием устремлений. Ведь она вовсе не думает о том, чтобы духовно развиваться, она просто живет. Полностью принимая свою жизнь как она есть. И не задумываясь об этом.
Мне кажется, какая-то часть ее души просто спит и не задействована. И слава Богу, что так. Иначе она потеряла бы свое равновесие. Не выдержала бы своего прошлого знания. Хоть она очень многое помнит.
Раньше я упоминала о ней как о человеке, у которого развиты духовные силы, но не пробуждено сердце…
Но зачем ей его пробуждать до такой степени? Она и так на редкость честный и порядочный человек. Это честь и порядочность людей тех рас, не современная. Это их стойкость. Это то отсутствие слабостей, которое было для тех людей естественным. Я в этой жизни как-то человечнее. Иногда я сожалею об этом.
Да, сожалею. Может, я специально поддавалась на какие-то уловки, чтобы их испытать. Но это нарушило цельность. Все эти сопли и вопли при осознании собственного цельного потенциала… Вот чего не чувствовала Л.Е. Того древнего фундамента, той устойчивости. Хоть у нее большая эмоциональная сила. У меня эмоциональная сила не такая, может, выветрилась, может, утончилась. Но та закалка древних храмов, что есть у Наташки… Она мне часто теперь вспоминается. Раньше тоже, и фактически, ощущение ее присутствовало всегда, но немного с другим оттенком. Более личностным. У Наташки она более безлична. У меня в какое-то время вылилась в «солнечность». Но ведь эта «солнечность» - частность, в чем-то скорее египетская. У атлантов эта сила часто была холодной как монолит. Может, о теплоте этой силы они и не думали. Просто сила.
У атлантов в той силе не было моей резкости. Такая резкость могла появиться только у поздних индейцев, в силу навыков боя. Атланты сражались иначе. Они подавляли. Их сражения были сопоставлением мощи разных потенциалов. Видимо, они сражались во внутреннем и внешнем молчании. В этом наследие рас титанических. Но у атлантов все же мощь была гибче.
Сила атлантов белого цвета.

И вот уже сейчас от этих воспоминаний началось легкое неуравновесие… Слава Богу, что у Наташки не так. Она спокойный и адекватный человек.
Не важно. Как-то давно пела ей две песни. Одну она не восприняла и чувствовалась стенка, другая, «Дебора», в нее будто в трубу проваливалась… Поразительно, что мы живем буквально в соседних домах. Хоть не общались уже несколько лет. Только по обоюдной традиции поздравляем друг друга на день рожденья. Ритуал у нас такой. Может, зайти к ней как-нибудь в библиотеку… Не думаю, чтобы у нее тогда была маленькая степень. Должно быть, повыше моей. Но сегодняшняя ее дхарма такова, что внешне она самый простой библиотекарь. И живет и радуется жизни, и никого не тормошит… Совершенно самодостаточный человек. С потрясающим потенциалом. Что я-то до такой степени дурью маюсь?..

. . .
Наташка – просто человек, находящийся в состоянии обскурации. Ее способности пребывают в латентном виде. Когда возникнут благоприятные возможности, она проснется и будет развиваться дальше… Наверняка она и в древности однажды была хранителем архивов.

Просто гораздо более разумный дух: выбрал более скромную задачу… хотя делает не меньше.



Тезка

Когда-то регулярно ездила на службы в храм Косьмы и Дамиана в Столешниковом переулке. Видела там одну девушку, она меня чем-то притягивала, хоть мы не общались. На вид на год или на два постарше меня, приятное лицо, стрижка под мальчика. Мне тогда было немногим больше двадцати. И вот через какое-то время поняла, что у нее какие-то духовные проблемы. Наблюдала издалека, как она разговаривала с отцом Георгием (Чистяковым, Царствие ему Небесное), видимо, он был ее духовным наставником. Она ему что-то говорит, а он еще так показывает руками, будто пальцами воздух царапает, мол, вот так, вот так их надо… Естественно, я к ней не подходила, не общалась. И вот – прошло уже достаточно – на какой-то службе увидела ее, так у нее волосы были совершенно седые. Мне стало страшно. Решила молиться за нее, но не знала, как ее зовут. «Так же, как и тебя», - прозвучал в сознании голос. Ее действительно звали Татьяной…


. . .
. ..
Моя духовная сестра разделяла со мной Служение, но не разделяла всего остального. Что ж, Служение больше всего остального…
«Живу, как  грозный властелин, в прекрасном мире, но один».
Бывает.
Что же осталось? – Только голос по телефону…


. . .

Душа расходится с душой, когда начинает хотя бы к чему-то в этой душе относиться пренебрежительно.
Очень тонка грань между признанием заблуждений и недостатков другого и пренебрежением к ним.

. . .

Мне должно быть благодарной за эту дружбу (с Любой). В конце концов, у Любы всегда была та же цель: попытаться облегчить Их ношу… Очень немногие из людей желают этого. Она очень верный человек. Пусть простит.

. . .

Как-то Т. сказала, что ей «больше нравится мужская красота, чем женская». Однажды вспомнила это, и четко подумалось, что у меня тоже женская полярность. Мне тоже более нравится красота в мужском облике, и чтобы так видеть, нужно смотреть извне, то есть быть полюсом противоположным…
Другое дело, что для меня эти облики начисто лишены земной грубости, хоть и очень мощны.

. . .

Дух совершенен, выражение его несовершенно. Когда дух понимает это, он начинает плакать.

«Значимость человека определяется не тем, чего он достиг, но скорее тем, чего он желает достигнуть». Халиль Джебран, «Песок и пена». Можно уточнить и дополнить: Настоящее величие реализуется. Так или иначе, на том плане или на этом.



. . .

Леонид Варсанофьевич

Мы познакомились на выставке Врубеля, в девяностых годах. Я ездила туда уже второй раз, взяла с собой карандашики, сижу рисую. Рядом сидит дед. Сидит и косит глазом на то, что я делаю, а потом и говорит:
-Вам надо бы карандаш помягче взять…
Разговорились. Он дал свой телефон. День рождения у него двенадцатого апреля, ну я и позвонила на день рождения. С тех пор общаемся, уже много лет, чем очень довольны.
Леонид Варсанофьевич Аристов – художник-мультипликатор. Фильмы его известны: «Бычок-соломенный бочок», «Храбрый олененок», «Повесть о храбром Ятто и его сестре Тэюнэ»… Диплом защищал по «Ночи перед Рождеством» Гоголя, и этот диплом, цветной его вариант, хранится в архивах ВГИКа как отличная работа. Я видела только черно-белую раскадровку. Также его картину, скульптуру Лаокоона в интерьере музея. Учебная работа… Несколько пейзажей… Выставок у него фактически не было. Жаль.
Очень добрый, солнечный человек. И рисунки у него добрые, и фильмы. Он мне много советов давал. Помню, упал он зимой по гололедице, побился, а по телефону все о моих проблемах спрашивает, о себе ни слова… Потом только признался, что говорить ему трудно. И так каждый раз. То супруженьку свою обихаживает и по врачам водит, то нам с Любой какие-то полезности советует, наверняка и другим тоже… Старенький уже, девяносто лет скоро будет. Фронтовик. О фронте вспоминать не любит: «умирал я там…» Хотела посмотреть фотографии его в молодости, да только их практически нет, всё фотографии супруженьки и семьи. Только одна, на ней ему уже, видимо, хорошо за сорок. Светится…
Подписывается: «дядя Леша, Дед Мороз». Видимо, какое-то новогоднее у него состояние по жизни, подарочное. Раньше все открытки присылал, им самим нарисованные. Очень хорошие, с душой. Сейчас трудно ему уже рисовать…
Звонила как-то. Отягощать не хотелось, но он всегда спрашивает о проблемах, вот и вырвалось:
-Одиночество.
-А кто виноват?
-Судьба развела.
-На судьбу не пеняй. Это человек устраивает…
Но то просто была разница в терминологии. Ведь человек не может идти против своей сути, а когда она проявляется, это уже судьба.
Он, кстати, очень серьезно отнесся. Единственный человек, в котором я чувствовала настоящее понимание.
Видимо, он тоже считает, что любовью и добрым отношением можно преодолеть все.


Когда читают в Библии такую, например, фразу: «Господь ожесточил сердце фараона (и тот не захотел отпустить евреев из Египта, «Исход»)», - часто задают вопрос: но зачем Он это сделал? – Да «Он» тут ни при чем…
Это очень трудные взаимоотношения сил. Когда один не может идти против своей сути – и другой не может. Вот и все. (Опять же, проявления свободной воли…)
И каждому приходится исполнять предназначенное…


…И все-таки все зависит от доброй воли человека. Возможности к добру даны Свыше и неисчерпаемы. И Он и пытался это утвердить, принося Завет Любви…


Зло противно Божией Воле. Но когда случается злое, Господь как бы «покрывает» и прощает его, и «все идет правильно». Иначе мир был бы лишен благодати.


…Леонид Варсанофьевич сейчас в больнице: перелом шейки бедра. Дай Бог ему здоровья.

. . .



. . .

Как художник я, оказывается, очень плохо владею материалом. Все выглядит так, будто рисую только для себя. Чтобы быть хорошим художником, надо очень любить этот мир и видимость этого мира. Бросить уже не получится по привычке к рисованию, но, может, не имеет смысла ставить перед собой задачи сделать нечто общезначимое.


. . .

…Что-то вспомнилось о Врубеле… - считаю его своим основным учителем в рисунке. У него сильная техника, хоть и слишком своеобразная, чтобы быть эталонной. Но даже не в том суть. Он мог бы видеть больше, как ни странно об этом говорить… При его мастерстве он написал бы тогда потрясающие вещи… - Но, возможно, я не права в этом. То, конечно, свершившаяся судьба. Поправлять тут нечего.
Для мира, по сути, и этого слишком много…
Зря это пишу. 

А я вовсе не техничный художник и не достигла особого профессионализма. Есть определенные технические наработки в искусстве в области формы и цвета, очень убедительные. Школа, мастерство… Я ими не владею. Могла бы овладеть, но это было бы перенапряжением.


Из рабочего дневника
. . .

«Жизнь – всегда радость. Это знают умирающие, только слишком поздно узнают об этом. Даже скорбь жизни – радость. Разве осень не радует увяданием? Разве слезы горя не радуют самое горе? Не живут без радости. Даже тень радости – все же радость. Даже богов жестокая радость и та радует других. Разве радость других – не вино бодрости? Примите же мой уход как радость. Зачем жить дольше Хирону?»
               
                Я. Голосовкер, «Сказания о титанах»

Невозможно работать и жить через такую боль. Это лишает смысла и работу, и жизнь. Все искажается. Потому надо стремиться к тому, чтобы из этого родилось нечто лучшее. Может быть, не более легкое, но более гармоничное и радостное. Всякий опыт глубоко чтим, но он не должен мешать. И Высшие Существа знают это. И зачем снова и снова поднимать со дна эти неразрешимые вопросы. Земля не доросла до этого, человек не дорос до этого. Придет срок, и бездна сама откроется. И тогда придется сражаться, ибо такие вещи берутся боем, и для того нужны силы. Силы копятся в радости…
Не стоит тревожиться о том, что вне твоей компетенции. Мудрость – радоваться тому, что есть. Очень многого не должно было бы быть на этой земле. Откуда бы оно ни проистекало, но ясно, что проистекает оно не от Бога. Потому прекрасное страдает, когда этого не должно быть. Уплотнение материальности, конечно, и есть ужесточение законов. Но без не к ночи будь помянутого это уплотнение произошло бы в великой радости, как испытание сил. Но приходится рассчитывать силы и радоваться тому, что есть. Ибо радость божественна. Заразиться человеческой пошлостью и человеческой слабостью, тогда как какое дело может быть до всего этого: есть Солнце. Что богам до людского неверия, и зачем ожидать ответа? – дарение происходит от щедрости. И никто из этих людей не виноват в падении мира, они только жертвы. Если ты на земле – будь на земле. (В том числе после перечитывания «Розы Мира»).



. . .

…Некоторые вещи вспомнишь, так плакать хочется. Расслабляет. Значит, этого не надо. На протяжении всей жизни было отчетливое стремление просто окончательно сгореть… Но никто тебя туда еще не пускает. Я не привыкла долго жить на этой земле. От этого странно, и даже сегодняшний возраст уже воспринимается значительным. Запереть на засов все свои высшие стремления и самые сильные переживания, ибо такие стремления способны снести человека с лица Земли, и ровно и постепенно продолжать исполнять свой долг. Потому внутри остается только сдержанная грусть. И снаружи… - человек должен быть Солнцем.

. . .

Душа расходится с душой, когда начинает хотя бы к чему-то в этой душе относиться пренебрежительно. Очень тонка грань между признанием заблуждений и недостатков другого и пренебрежением к ним. Но тот, кто действительно понимает, тот говорит: «человек и не должен быть идеальным». Ибо тогда человек без человека дышать не может, потому что существуют в одной атмосфере. И человек иногда хочет заявить о своей мести всему миру: «почему я должен всех понимать, когда самого меня никто не понимает?» Но человек просто не имеет права на такую месть. И не надо лишний раз думать об этом. Оно того не стоит. Кто на этой земле имеет то, чего я желаю? – Никто.


. . .

Наше время жесткое. Достаточно зайти в книжный магазин, чтобы увидеть, как сталкиваются влияния. Используется много рычагов среднего уровня, например, таких, что позволяют притягивать деньги. На поверхности многое. Тон времени вполне определенен. Характерны также бывают терзания совестью и крик на нервах, характерны более для уходящего уже поколения… Болевые точки с одной стороны, и тупость с другой. Не думаю, чтобы там было легче, скорее наоборот. Но здесь просто слишком муторно. Надеюсь, там все же не будет настолько муторно. Время болезненное и полное сора, - в общем потоке. Единичные сознания инкапсулируются и пытаются просветляться. Да, их сейчас не так уж и мало…


. . .

Сейчас островки посреди вихрей, потом будет материк.