Крутьков род глава 16

     Возвращаются птицы на гнездовья свои, где когда-то они вылуплялись. Что влечет их, что манит в родные края из далеких земель год за годом, веками?! Через выстрелы ружей летят и летят, всем невзгодам назло, всем смертям вопреки. Возвращаются птицы опять и опять на свои, на родные гнездовья. Сколько сил, сколько жизней они отдают ради цели одной – сохранение рода…
     Словно не было больше сотни пройденных верст. Ноги сами прибавили шагу, когда показалась вдали золоченая маковка белой церкви села Сотниковского. Чаще забилось сердечко – пробирались к селу, как воры. Вон знакомый колодец, проулок. Вон калитка и дом. Постучали тихонько в окошко.
   – Эй, хто там?! – задрожал огонек за стеклом.
   – Тетка Ганна, це мы! – приоткрылось окошко. Вышла тетка во двор и, увидев их, рот прикрыла руками, словно хотела сдержать крик ужаса. Зашептала потом, спохватившись:
   – Та зачем вы прийшлы?! Та куда ж вы прийшлы?! – озираясь по сторонам, всплеснула тетка руками.
   – Мы до вас! – вторя ей, почему-то перешел на шепот и Ванька.
   – Та куды ж до мэне?! Вас же схватять! Вы що?! Посходыли з ума?! Вас же ж знають тут усе! Арестуют же ж вас!
   – Нам дэваться нэкуда, тетя! – бросился в ноги к ней Петька.
   – Ну-кось, быстро вставай! Нэчого здэсь торчать у всих на выду! Гэть у хату скорэе! Шибче! Шибче! – уже командовала тетка. Еще раз осмотрелась, захлопнула дверь за собой.
   – Мы от тут, у сэнях!.. У сэнях мы от тут лягим с Пэтькой? – начал,утверждая, а закончил уже вопросом Иван. Но тетка не отвечала, думая о своем.
   – А мы завтра уйдем! Отдохнем трошки и пийдем, – оправдывался Петька, стараясь не смотреть ей в глаза.
   – Ладно! – решила для себя что-то тетка Ганна. – Ночуйтэ. Тильки нэ тут! У курятныке, там у мэне закуток нэбольшенький есть. Одного оставлю потом у сэбе. Кого – самы рэшайте! А двоих оставыть нэ можу! Мэне кормыть и одного-то будэт нэчем!
     При свете луны забрались они с братом в курятник. Заквохтали потревоженные куры. Поубавилось их, потому и закуток появился свободный. Упали с братом вповалку и тут же забылись сном. Хоть бы что-то приснилось из прошлой их жизни. Хоть бы батьку увидеть и деда Трофима. Баба Нюра пускай бы приснилась, пусть бы снова учил он с бабулей молитвы. Он бы выучил все наизусть, он сумел бы тогда помолиться и упросить Боженьку, чтоб вернул всех родных, чтобы снова вернул он счастливое Петькино детство…
     Закричал во все горло петух. Подскочил, как ужаленный, Петька. Огляделся – Ивана нет. И тряпицы нет, где завернуты были несколько черствых кусочков хлеба. Одну корочку доклевывали куры. Отбирать у них, считай, уже было нечего. Дверь приоткрыл, тихонько позвал:
   – Ванька! Ванька, ты идэ?.. Куры весь наш хлиб покливалы!
Только старший брат не откликался. Походил по двору Петька, посмотрел тут и там, понял вдруг, что Иван все опять решил за него. Что оставил его одного он у тетки Ганны. Где теперь было брата искать? Так и стоял озадаченный Петька посреди двора, пока из хаты не вышла тетка.
   – Ну, чого ты, як пугало, встал посрэди двора? А идэ Ванька?
   – Та нэ знаю, куда вин пийшов, – глубоко вздохнул Петька, сожалея о потерянном брате.
   – Ну нэма так,  нэма! Давай ходымо у хату!
     В хате душно ему показалось, после прохлады раннего утра. На лавке спали Алешка и Ленка – сын и дочь тетки Ганны. О стекло билась муха, жужжала, ползала, замолкая, и опять начинала жужжать.
   – Слухай, Пэтька, мэне! – полезла тетка  за печь. – Ось я торбочку зшила тоби… Подывысь, ты, яка торбочка вышла красыва!
   – Ой, спасыбо вам, тетечка! – хотел было поцеловать ее Петька, но она остановила его порыв:
   – Погоды ты, дослухай!.. В тэбе ж мамка больна?
   – Да, больна!
   – Ось тогда будэшь ходыть по селу, та и хлиб для мамки просыть. А я насушу сухарэй, ты их мамке потом виднэсешь. Ось, як торбочку цю наберешь… Та и самому ж чого-то исть будэ нужно. Сегодня так и быть дам картоху водну. На голодний живот воно лучше будэ просыться! Хлопал Петька глазами, будто ушат воды на него вылили, а потом повернулся и молча пошел со двора.
     Это больше всего хотел забыть старый Петр. Вычеркнуть из памяти как самое страшное в своей жизни. Так унизительно, омерзительно было тогда у него на душе, что на всю свою долгую жизнь он запомнил, как шел по родному селу обнищалый, измученный, просить милостыню у тех соседей, которых кормила в свое время его мамка. Варила и носила еду им. А теперь вот он должен был идти к ним, чтобы выпросить хлебца кусочек для мамки.
     Вышла из хаты жена Митьки Синюхи, к сараю направилась.
   – Тетка Маруся! – окликнул ее Петька и, пересилив себя, попросил еле слышно: – Дайтэ чого-ныбудь мэне зъисть, Хрыста ради! Хочь хлибца кусочек!
   – Та никак это ты, Пэтька?! – оглянулась тетка Маруська. – А ты як же тут оказався, кулацка дытина?! Чи нэ вымэрли вы?! Ну надо же! Ще и хлибца кусочек вин просэ! – и не успел еще Петька ничего ей ответить, как та закричала: – Мытька! Мытька, ходы сюда! Ты дывись, який гость к нам пожаловал!
   На крыльцо вышел Митька Синюха, а за ним сыновья его высыпали.
   – Вон дывысь, хлибца просыть Крутько! Вынэсы ему каравай, та сала шматок побольше! Будэшь сало исть, а?
   – Я усе зъим, чого дадыте… Я за вас Боженьке буду молыться! – не подозревал подвоха наивный Петька.
   – А чого? – подыграл своей жинке Синюха. – Можно и сало! А можно и салом ему по сусалам! – загоготал Митька, а за ним и все его домочадцы.
   – Ну-ко, Грынька, Степка, Игнатка, дайте ему салом по сусалам! Надавайте  ему як следует, що б и дорогу сюда забыв! – словно псов, натравил он на Петьку своих сыновей. Петька – ходу от них, те за ним. Следом камни летели, сухие лепешки коровьи.
   – Кулачок-дурачок! Кулачок-дурачок! – неслось вдогонку, под свист и улюлюканье Синюхи старшего. Словно гончие зайца, гнали Петьку они вдоль села. Понял он, что всю жизнь от них не пробегает. Вмиг решил: «Пусть убьют, чем такие мученья душе принимать!» Только он постоит за себя. За родных постоит, а потом будь, что будет.
     И тогда он остановился, повернул и пошел навстречу ораве Синюхинской. Гришка тоже остановился на миг, и теперь шел к Петьке вразвалочку, засучивая рукава своей рубахи, и показывая всем своим видом, что не поздоровится сейчас кулачку. Гришка ростом повыше, Петька был по пояс ему. И когда подошел он к Синюхе, сходу резко ударил его головой. Прямо в солнечное сплетение пришелся удар. Гришка ойкнул, согнулся пополам и рухнул в дорожную пыль.
   – Ну, ходымо до мэне, хто еще хочет попробовать! – таким тоном сказал, что Синюхи попятились.
   – Степка, тикаем! Вын на калган бэре*!
   – Ой! Вбыв! Сыночку вбыв, вражья сыла! – выбегая со двора, голосила тетка Маруська. Гришка кое-как поднялся и, покачиваясь, пошел вслед за убегавшими братьями в сторону дома. Подбежала мать к нему, обняла, оглядела сыночка, прижала к себе. Сыпала в адрес Петьки проклятия, проклинала и весь его род.
   – Я тэбе ще встречу! – оторвался Гришка от мамки, погрозил кулаком Петьке. Но угроза  его ничего уже больше не значила. Одержал свою первую победу Петька. Ему бы радоваться, а на душе муторно было.
   Приходил с кнутом Митька Синюха, рассчитаться за Гришку своего.   
   – Ганка, идэ твий щенок кулацкий? Дай-кось шкуру с задницы я ему поспущаю! Будэ знать, як над биднотою змываться! – пытался прорваться Митька во двор. Тетка Ганна встала в калитке решительно, руки в бока:
   – Ты, гадюка, закрыл бы свий рот-то поганий! Я вдова героя гражданской войны! А вин мэне у кулаки пропысав?! Колы я пропышу про тэбе, що ты на героя войны, да на власть гавкал то с тэбе нэ тильки шкуру тогда  поспущають, но и башку дурную твою тэбе скрутют! А-ну, гэть со двора!
   Напопятную пошел Митька. Знал, с Крутьками в одиночку лучше не связываться.
   – Ты нэ бойся их, Пэтька! Ходы, просы смело, воны бильше нэ тронут тэбе! – смеялась тетка.
   – А я нэ боюсь! Тильки здэсь я просыть мылостыни бильше нэ буду! – ответил ей Петька.
  – Ты просы, идэ хочешь, тильки дармоедом я тэбе жить здэсь нэ дам! Ты о мамке своей подумай!
     Стал ходить он в другие села: в Желанку, в Бурлацкое. За пятнадцать, за двадцать верст. Больше выматывался в пути, чем добывал пропитания. Слабо торба его наполнялась. Леха с Ленкой грызли его сухари…
     Нет давно двоюродных сестры и брата на белом свете. Леха в битве погиб Сталинградской, Ленку рак иссушил, схоронили после войны. Тетки Ганны давно уже нет. А ему до сих пор ко Дню Победы президент страны открытки шлет с поздравлениями. Квартиру выделил. На парады его приглашает на Красную площадь. Не забывает ветерана, «воина победителя, освободителя народов, чей беспримерный подвиг останется в веках…»,  так теперь его величает. И не знает, не ведает президент, что свой первый бой, свою «Курскую» и «Сталинградскую» битву Петька выиграл здесь, на пыльной дороге села Сотниковского. Волей креп, духом креп, становился камнем твердой породы.
     Через месяц нашелся Иван. Он в подпасках был, пас коров. Все же помнил о младшем брате. Ванька хлебца принес тогда, а еще молока немного. Это был пир горой! Смаковали, отщипывая крошки хлеба, запивали маленькими глотками молока, чтобы растянуть удовольствие. А так хотелось вволю из кринки напиться, как раньше бывало. Наперебой рассказывали друг другу, как жили они этот месяц.
   – Ванька, ты мэне забэры з собою! Я здэсь бильше нэ можу!
   – Так и в мэне нэ сладко там! – вздыхал в ответ старший брат.
   – Нам тикать надо, братку, отсюда! До мамки обратно тикать!
   – Ни! До мамки нэльзя! – возражал Иван. – Ты ж слыхав, що мы згинем там!
   – Но и здэсь оставаться нэможно! Холода скоро начнутся, в город надо тикать!
   На том и порешили они с Иваном – покидать надо родное село.

*На калган бэре – бьет головой.