Свято место. Глава 14

Семен проснулся от внезапной боли, Аня, выпрастываясь из спальника, поддала локтем почти в глаз. Возмутиться, или хотя бы поинтересоваться, в чем дело, Семен так и не смог. Промычал, что-то и тут же опять уснул здоровым богатырским сном.

Когда в следующий раз он открыл глаза, в палатке стало светло. Рядом завернувшись в свой спальник, похрапывал Перминов. Недалеко трещало пламя костра.

Семен выбрался в прохладу утра. Небо нависало низким нечистым пологом. Трава была совершенно сухой, значит, росы или инея не было, что, согласно любимой мыльниковской примете, предвещало дождь.

У костра над котлом, что-то творила Аня. Сабанов вертел в руках ботинки Семена, просушивая после вчерашнего, устраивая их на воткнутых возле костра колышках. Вчера у Семена на ботинки сил уже не хватило и он, к своему стыду, уснул, так о них и не позаботившись, просто поставил возле кострища и этим ограничился. Сабанов был в сапогах, значит, свою обувь уже просушил. Он и Аня тихонько говорили о чем-то.

– Доброе утро, – пробурчал Семен приближаясь.
– И Вас, Семен Александрович, с добрым утром! – бодро поприветствовал Сабанов, опять перейдя, на «Вы».

Чтобы умыться, пришлось довольно далеко топать, и Семен шел босиком, с удовольствием ощущая прозрачно–холодную легкость осени. С берез тихо валился желтый лист. Листики застревали в спутанной, тоже уже не свежей, травище. Идти надо было до переполненной дождями заросшей старой дорожной колеи. Сон сносило маленькими мутными облачками, и Семен сосредоточенно ощущал его убывающую концентрацию. Так, он видел однажды, утренний ветер натромбовал в овраг речного тумана, а потом, еще поднажав, начал выдавливать его струйками вверх, там туман быстро таял, исчезая, а дно и склоны оврага становились видимыми, наполняясь прозрачным прохладным воздухом.

Все яснее проявлялись и картины вчерашнего похода. До цели добрались уже в сумерках. Сабанов показал место часовни, ямы расположенные полукругом, серый обветренный крест, вырубленный из толстенной сосновой плахи. Семен еще спросил, как она сюда попала. Это было необычно, хотя бы потому, что вокруг болота сосны не росли. Василий Григорьевич объяснил, что еще лет тридцать назад сюда редко, но все же приезжали какие-то неизвестные ему люди, вот и привезли. Показал плоский почти круглый камень–плитняк, который он сам привез когда-то.

Особенно ярко вспомнилось Семену ощущение взгляда, что не покидало его до самого лагеря, словно кто-то шел за ними уже и после того как они выбрались из болота.

Вспомнив это ощущение, он вдруг снова остро почувствовал его. В осиннике у дороги, казалось, опять кто-то таился, наблюдая, невидимый и неведомый.

Оцепенение сковало Семена, он шел, стараясь выглядеть равнодушным, к недалекой уже луже, а, дойдя, стал умываться, украдкой оглядывая пространство старой дороги.

Оно так и осталось пустым.

Семен немного быстрее, чем ему хотелось бы, пошел обратно. Уже свернув к лагерю, повстречал бредущего навстречу Перминова, тот шел умываться, тоже мятый и хмурый.
– Ты, что такой несвежий? – поинтересовался Семен.
– Да, вот, сам не пойму. Толи заболел?
– Долго, вчера сидели-то?
– Да я и не сидел. Почти сразу, как стемнело, спать ушел.
– И оставил девушку одну… – попытался подколоть Семен.
– Да иди, ты, – Перминов пошагал дальше.

Пламя костра весело и жизнеутверждающе потрескивало, Семен опустился на толстую сухую ветвь заменившую скамью. Хотелось есть, и он в надежде и нетерпении глядел на бурлящее в котле варево. Аня готовила рисовую кашу на сгущенном молоке.
– Это, уже третий день нашей командировки, да? – безадресно спросил Семен, глядя на пламя.
– Да, третий, – ответила Аня.
– А печать на командировочном не поставили, надо завтра в деревню попасть, да и так завтра уже уезжать, – опять, будто сам с собой говорил Семен, – и в болото пойти, конечно, надо.
– Ну, так, давайте позавтракаем, и пойдем, – тихо предложил Сабанов.
– Да, Василий Григорьевич, спасибо за заботу, – Семен снял с колышков еще волглые ботинки, и твердые пересохшие сморщенные носки.
– А мне с вами можно? – обратилась Аня почему-то к Сабанову.
– Ну, что бы и не пойти? А тут кто останется? Александр Ильич, поди, тоже пойти захочет? – Сабанов ворошил веткой в костре.
– А как же? – Перминов подошел задумчивый и все еще мятый.
– Ну, тогда, может, собрать все, а как выйдем, и обратно поедем, – предложил Сабанов.
– А если оставить, что случится? Вы же говорили, тут нет никого? – Сашка, тоже в надежде глядел на булькающий котелок.
– Ну, ладно, только потом опять не успеем засветло-то, – неохотно согласился Сабанов.
– Тогда и сворачивать незачем, придем, и сразу спать, – упрямствовал Семен.
– Ну, нет, хватит ночевок-то, лучше уж с вечера убраться, – настаивал, проведший ночь у костра, на снятых с телеги половиках, Сабанов.

В конце концов, решили упаковать и сложить на воз все, что можно, оставив на всякий случай только палатку и свернутое ее содержимое.

Утро никак не желало перейти в предписанное состояние дня. Солнце не появлялось, серые тучи слились в единую массу и медленно уползали на восток, угрожающе провисая над лесом и болотом. Казалось, только какое-то чудо, чья-то воля удерживают в них влагу.

– Вот, смотрите, – обратился Сабанов, когда все запланированные мешки и рюкзаки оказались привязанными к телеге, ко всем сразу, – так и летом было, тучи тут за-держиваются, ходят кругами, вот и кажется, что много их тут. Это еще Николай Степанович заметил, только он думал, это над гривой, или как он ее назвал – дюной, тучи кружат, нет, там, в болоте, эпицентр у них. И низко они, метров может пятьдесят, а может и ниже. А бывало, и на землю опускались, туманище тогда, непроглядный... Если там, в болоте накроет, не знаю, найдем ли дорогу?
– Вы, Василий Григорьевич, не пугайте, – прошептала Аня.
– А я и не пугаю, предупреждаю, потому что знаю, – тоже тихо, но жестко ответил он, – местные-то не только за дальностью это болото Проклятым звали. Тут вообще-то чудес всяких полно. Про то, что оглядываться нельзя вам уже и Семен Александ-рович рассказать может, а я про другие расскажу. Вчера не решился, даже, когда вон с Аней тут вечеровали, а сегодня, думаю надо. Чтобы знали... Оно, может и просто сказ-ка, только еще живы мужики, сами могут подтвердить… Так вот, значит, когда целину осваивали, взялись все распахивать. Где поровнее там и пахали. Ворчали, а пахали. Куда денешься. Ну и урожай-то осенью знатный получили. Убирали, да вывозили, на складах горы лежали. Спрятать не куда было, если дождь так все и мокло, сушили потом, веяли, а все равно сгноили-то много… Начальство велело тут дорогу проложить, чтобы напрямую. Тогда суше было, и болото усыхало, хоть и не насовсем. Где березы вырубили, где кусты, где покосом, проложили дорожку. Ну и стали возить. И точно, быстрее дело пошло. А только вскоре стали мужики-шофера отказываться в одиночку ездить. Дождутся друг-дружку и едут вдвоем или втроем. Не помню уж, кто первым-то рассказал, будто видел тут, вроде как женщину. А что, не помню-то, вот как раз Олежкин дядя Игнат, сейчас уж схоронен давно, и рассказал... Вся в белом, волосы распущены, лицо бледное. Вроде, голосует у дороги-то, вокурат возле болота, он остановиться хотел, мало ли, что бывает. Да как увидал глаза-то, так по-газам и гнать. Мужики, сперва смеяться, бригадир заподозрил выпивку, а потом выспаться велел. Только как же в страду выспишься? По нужде некогда сбегать… Потом еще кто-то видел, только по-дальше, в свете фар, мелькнуло белое что-то, и дорогу кому-то кто-то в белом тут пере-бежал, только далеко тоже, ночью же все, днем-то спокойно. Так больше никто вблизи-то не разглядел. А стало боязно, вот и ездили не по одному. А как поля-то эти убрали, дорогой больше и не пользовались. Через год хотели ее опять подновить, мужики отказались, никак уговорить не могли. А потом сыро стало, болото разлилось, и стали ездить в объезд, посуху…
 
– Я, конечно, ничего такого не видал, врать не буду, – признался Сабанов, – но не верить мужикам тоже не могу. Они, само–собой, и соврать могут и пошутить, только, как на другие поля перешли, так опять давай гонять по одному, соревнование же было, кто больше вывозит… Вот и выходит, не только из-за дальности, а и еще от чего-то болото Проклятым назвали.

– А может, так… Далеко. Мужики одни. Напивались, да и придумывали всякое, что, мол, напугался и стресс снимал, – заметил Перминов, – вон Николаю Степановичу, тоже, в экспедициях всякая нечисть кажется, когда допьется… А жены оттого, что без контроля они там и назвали болото Проклятым. Таких историй сколько угодно, в каждой деревне. Даже и магазины так кое-где называли и продавщиц проклинали. Об этом, по-моему, как раз у Мыльникова статья была где-то.
– Ну, может и так, конечно… Только вот оглядываться когда в болото идешь, тоже ведь почему-то нельзя, – несмело возразил Сабанов.
– Давайте попробуем рассуждать логически, – Перминов сидел, уперев взгляд упрямо прищуренных глаз в землю, – человек впервые оказывается в незнакомом месте, теряет из виду проводника, мечется, совсем теряет направление и все, заблудился. И никакой мистики.
– И так может быть, – согласился Сабанов.

– Сема, мне, почему-то, идти уже не хочется, – прошептала Аня, только Семену.
– Решай, Анька. Перминов, видишь, рвется со страшной силой, и я пойду. Одну тебя оставлять, что ли? – Семен замолчал в раздумье.
– Нет, давай уж лучше все вместе пойдем, – принял он решение.

Быстро летящие взбухшие тучи, казалось, вот-вот зацепятся за вершины берез. Можно было разглядеть завитки тумана на их сером брюхе. Плотно спрессованные, они утекали куда-то за лес. На месте утекших появлялись все новые, такие же плотные и темные.