Зелёный змий

Село Высокое лежит на холме вдоль реки Безымянной. Кругом заливные луга. Возле села река запружена, а при запруде поставлена мельница. Посреди села магазин. Продавцом в магазине работает Фрол.
До революции в селе была церковь. Жители села гордились своей церковью, так как она была построена из кирпича, тогда как в соседних сёлах были деревянные. Во время революции церковь разгромили, теперь тут склад для хранения товаров, завозимых в магазин. Ключи от склада хранятся у Фрола.
Дом Фрола стоит недалеко от церкви. Это деревянная изба из двух комнат и двор с воротами и калиткой. Передняя комната служит одновременно и кухней, и столовой, и прихожей.
   Жена Фрола, Устинья, помогает ему в магазине и числится техничкой. Бывали у них и ссоры, но, в общем, жили неплохо. Дома Фрол только ночевал, всё остальное время от рассвета до позднего вечера проводил в магазине. Дети у них уже взрослые и живут отдельно от родителей. Родители остались в доме одни. Они живут в передней комнате, а вторая комната служит горницей. Это комната с тремя окнами. Обставлена она с комфортом: на полу – домотканые половики, у стены диван, у другой стены – кровать с горкой пуховиков, в углу – шифоньер, на стене – фотографии в рамках, а красный угол занимают иконы с лампадкой перед ними. К старости Устинья стала богомольной. Хозяйством заведовала Устинья. Каждый год у неё рождался ребёнок, но дети умирали маленькими, остались живыми только трое.
В субботу они топили баню. В этот день Фрол приходил с работы немного раньше обычного. Первыми шли в баню старики, чтобы воспользоваться первым паром, за ними шёл сын с женой, а после них – все остальные. После баньки – отдых, а в воскресенье с утра пораньше Фрол начинал ворчать на Устинью, что из-за неё он опаздывает в магазин.
- Не могла раньше приготовить завтрак! – кричал он на Устинью. – Люди придут в магазин, а он на замке. Поцелуй в пробой и иди домой?
У магазина каждое утро собирается толпа мужиков. Сюда же направляется и Казак из соседней деревни. Тропинка вьётся вдоль речки, поднимается на холм и выходит прямо к магазину. У крыльца сидят те особенные люди, которые не находят места лучше магазина. Подошёл к ним и Казак. В этот раз Фрол уже пришёл в магазин, и посетители уже успели получить желаемое. Казак вошёл внутрь магазина, прислонился к стене и попросил налить стакан водки. При виде заветной посуды он ослабел и дрожащей рукой взял стакан.
 - Будь здоров, Петрович, - проговорил Казак, с жадностью выпивая водку. – Дай-ка чем-нибудь закусить.    
Фрол подал закуску и отошёл к новому покупателю. Казаку стакана водки показалось мало, но денег больше нет, и потому он решил навестить Петра Василье-вича. Это испитый мужик. До войны он построил хороший дом. Войну он прошёл благополучно: за все годы войны он не получил даже царапины, но получил звание Героя Советского союза. Героев войны на селе не густо. Портреты их поместили на центральной аллее в районном парке культуры и отдыха. Среди них и портрет Петра Васильевича. Но дома его ожидали не-радостные вести: пока муж воевал, жена ему изменяла. Ему это не преминули доложить, и Пётр Васильевич запил. В ту пору на селе было полно вдов, к которым и стал заглядывать Пётр Васильевич. Они рады были гостю, старались его славно угостить – всегда у них находилась бутылка самогона и немудрёная закуска. Так и спился человек.
К нему и отправился Казак. Пётр Васильевич пригласил гостя в дом. За бутылкой самогона завязалась беседа. Расстались они большими друзьями. Пётр Васильевич проводил гостя за околицу, и долго они целовались, прощаясь.
- Спасибо, Пётр Васильевич! – говорил Казак.
- За что? – вопрошал Пётр Васильевич.
- За то, что ты есть на свете.
  Вместе с Петром Васильевичем живёт его мать Лукерья. Всю жизнь она прожила и не видела денег в глаза. Какие деньги у деревенской бабы, занятой крестьянской работой, домашними делами да детьми? Правда у Лукерьи на смертный час была приготовлена одежда. Они жили небедно, но пьянство сына удручало Лукерью. Она решила поговорить с Фролом. Она знала, что Фрол дома бывает только по ночам, а в магазине при людях говорить на эту тему она не хотела. Однако, она знала, что в субботу у Фрола банный день, и домой он придёт раньше обычного. И Лукерья пошла к Фролу в субботу вечером. Пока Фрол парился в бане, Лукерья беседовала с Устиньей. Фрол после бани явился распаренный. Он понял, что Лукерья пришла к нему по делу, и ждал неприятного разговора.
     - Петро мой стал больно увлекаться водкой, - сказала Лукерья. – Не давал бы ты ему этого зелья, Фрол. Сопьётся совсем мой Петро.
     - Как же я ему не дам? Я обязан продать ему товар. Он же мне за него деньги платит. Если бы он без денег просил, тогда другое дело, а так он может пожаловаться на меня, и у меня будут неприятности. Нельзя не давать.
- А я надеялась, что ты мне поможешь.
- Не могу.
- Ну, что ж. Видно, никто мне не поможет. Пропадёт сынок мой. До свидания.
- Погодите, бабушка. Я Вас провожу. На улице темно, хоть глаз выколи.
- Проводи, если не лень.
Фрол оделся и вышел с Лукерьей на улицу. Ночь, и впрямь, тёмная. Улицу освещают только огоньки светившихся кое-где окон. Они вышли за околицу. Небо начало проясняться. Низкие тучи раздвинулись, замигали звёзды. Тишина, только слышны голоса Фрола и Лукерьи. Разговаривая, они добрались до дома Петра Васильевича.
     - Ну, прощай, Фрол Петрович! Жаль, что ты не можешь помочь моему горю, - сказала Лукерья.

      В воскресенье утром, как обычно, Фрол уже был в магазине. Это обыкновенный бревенчатый дом. Он заполнен наполовину продуктами, наполовину промышленными товарами. Фрол один обслуживает покупателей. Он для них самый уважаемый человек. Это среднего роста мужчина, плечистый, с серыми большими глазами, длинным носом и тёмными волосами на голове. Это типичный русский мужик.
     Продавцом он стал сразу же после войны. Как уже было сказано, в магазине он проводит всё время с утра до ночи без выходных и праздников. Отпуск свой он также проводит в магазине. На обед он не ходит, хотя в рабочее время покупателей почти не бывает. Хоть пьяница заглянет в магазин выпить стакан водки – и то выручка. Курица по зёрнышку клюёт, Фрол по копеечке собирает выручку.
     Часто сюда заглядывают и Пётр Васильевич с Казаком. Фрол наливает им по стакану водки и довольно поглядывает на покупателей. Но сюда приходят не только покупатели. Жители села сходятся сюда послушать новости и поговорить.
    Пётр Васильевич дома почти не живёт. Встав утром и не прочухавшись с похмелья, он уходит из дому до вечера. От дел он отлынивает, всё своё время он проводит в магазине. Сразу же после войны он был председателем  колхоза, но водка его погубила.
     Жена его, Татьяна Ивановна, работает преподавателем биологии в школе. Дочь, Оля, окончила медицинский институт и работает сельским врачом в соседнем селе. Замуж так и не вышла.
    - Ох, горе ты моё, Оля! – вздыхает Татьяна Ивановна. – Другие девки замуж повыскакивали, а ты так и будешь век в девках вековать.
     - Бог пошлёт счастье, так и я замуж выйду, мамочка. Слава Богу, я не хуже других.
      И однажды повстречался Оле Саша. Маленький, щупленький, ничего хорошего как будто в нём и нет, но при виде его у Оли щемит сердце. Оля стала при-сматриваться к нему. Смотрит, а саму то в жар, то в холод кидает. Олину душу осветил внутренний свет, та радость, которая боится сознаться в своём существова-нии.
      Пётр Васильевич без конца скандалит с женой. Лукерья из сил выбивается, чтоб унять скандал, но из это-го ничего не получается, потому что не только Пётр, но и Татьяна лезет на стенку и кидается в драку. Под горячую руку и матери перепадает от сына.
      Пётр Васильевич ругал Татьяну и в магазине, где слушатели помирали со смеху. Лукерья ходила жаловаться на сына председателю колхоза. Она просила председателя повлиять на Петра, и его вызывали в колхозную контору для внушения, но ничего не помогало.
     - Молись Богу, Татьяна, - советовала ей Лукерья.
    - Я пробовала. Ничего не помогает. В молитвах какие-то чужие непонятные слова.
    Семейные неурядицы Пётр Васильевич заливал водкой в магазине у Фрола. Там он чувствовал себя лучше, чем дома. И в этот раз он вернулся домой чуть живой. Лукерья угнетённо молчала. С улицы доносились звуки гармони, песни и крики. Вдруг, в глазах Лукерьи всё помутилось, и она потеряла сознание.
     На другой день приехала дочь Лукерьи, Маруся. Ей сообщили, что умерла мать. Когда Маруся приехала, в избе уже толпился народ. На скамье лежала Лукерья. Она уже была  одета в приготовленную заранее одежду. При виде матери у Маруси сжалось сердце, и она заголосила.
    - Да что голосить? – уговаривали её. – Она уже старая, пора ей на покой.
    - Все под Богом ходим. Кому Бог пошлёт смерть, тому и помирать.
    - Правда, правда. Все мы, Маруся, там будем.
    - Дай Бог и нам столько прожить.
      Маруся жила у Петра Васильевича три дня, а после похорон матери уехала домой.
  Начался сенокос. У магазина теперь почти пусто. Бригада косарей выехала в лес. Хорошо жить в лесу! Какие ночи! Какие ясные деньки! Весь день за работой, а вечером здоровый отдых около огонька в приятной беседе. Даже Казак преобразился. Он щеголяет в красной рубахе и плисовых шароварах. Но вскоре, загоревшийся азарт потух, и при первой же возможности он сбежал.
     Кончился сенокос, за ним и жатва подошла к концу. С первым выпавшим снегом большие работы в колхозе прекратились. Казаку за выпивками некогда было заго-товить дрова на зиму, и среди зимы приходится ехать в лес за дровами. Снег в этом году выпал в два метра, так что лошадь тонет в нём, стоит только сбиться с дороги.
     - Благодать какая! – думает Казак.
     Действительно, трудно представить себе что-нибудь лучше ельника зимой, когда он стоит по колена в снегу. Зелень контрастирует с белизной снега. Мёртвое молчание леса напоминает богатырский сон. Торжественное молчание охватило всё кругом. Давно ничего подобного Казак не переживал. Ему лес показался таким родным! А мороз хватает прямо за душу. Снег слепит глаза, а впереди стоит заснувший лес.
      Зимний день короток. Домой Казак вернулся только вечером.
    - Слава Богу, я и дома, - сказал Казак, слезая с дровень.
 Разгрузив дрова, он отогнал лошадь на колхозный двор. На ночь для тепла затопили печурку. Когда вспыхнул огонь, синий дымок потянул кверху. У Казака повеселело на душе. После ужина он вышел во двор. Ночь звёздная, на искрящийся снег смотреть больно. Казак, намёрзшийся за день, спал мёртвым сном. Проснулся рано, позавтракал до свету. День выдался тёп-лый, падает снежок. И вдруг он вскрикнул. Жена оглянулась на него.
- Ох, как стрельнуло, - прошептал Казак, хватаясь за поясницу.
  Покрывшееся мёртвой бледностью лицо Казака служило доказательством его немощи.
    - Надо тебе поясницу перцовкой натереть, - посоветовала жена.
     - Да ещё бы и внутрь влить этой перцовки, - проговорил Казак.
       В обед до еды он не притронулся и, лёжа на печи, продолжал охать.
     - Пожалуй, ты ещё окочуришься, - говорит жена.
     - Ничего, отлежусь как-нибудь, - ответил Казак, у которого кружилась голова, и мысли путались.
     - Господи! Что же это такое? – повторял он, лёжа с закрытыми глазами, укутавшись шубой.
     - Ну, что? Как ты? – спросила жена.
     - Совсем разнемогся, - слабым голосом отвечал старик.
       Жена всё же раздобыла для растирания перцовки и хорошенько растёрла поясницу. Старику стало легче. На следующий день он уже был у Фрола в магазине. Встретившись с Петром Васильевичем, распили поллитровку. Пётр Васильевич захмелел и начал куролесить: он стучал в стену головой и кричал.
    - Не балуй, Пётр Васильевич, - уговаривал его Казак, а потом увёл его домой.

    Пришёл конец зиме. В начале марта выдалось несколько тёплых деньков. На солнышке дорога почернела, а снег потерял свою ослепительную белизну. Воздух стал особенно свежим. Первое дыхание весны всех бодрило. Работы в колхозе прибавилось.
Весна набирала обороты. За день подтаивало, а к но-чи подмерзало. Лужи покрывались тонким, как стекло, льдом, который хрустел под ногами. В такую ночь легко дышится. Небо бледное, звёзды светят, в воздухе разлита дремота. Хорошо! В теле разливается бодрая теплота. В такие минуты хорошо думается и чувству-ется. А у Оли чувства обрели особую силу к Саше, и Саша не устоял перед ней.
Пётр Васильевич на свадьбе у дочери упился до потери сознания, но вёл себя тихо. После свадьбы загля-нул как-то к Марусе. На столе появилась бутылка са-могона. Разговорились о старых временах, о нынешней жизни и о людях. От выпитого самогона Пётр Василье-вич осовел и  размяк.
- Народ ожесточился ныне. Жить стало трудно, жалко людей, - говорит он.
- Разжалобился что-то ты, Петро.
- Умирать скоро, пора о душе подумать. Раньше люди больше о душе думали, а мы ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. Больше о жратве думаем, чем о душе, а ведь подохнешь, ничего с собой не возьмёшь.
- Не в попы ли ты собрался идти?
- Для этого я не гож. Ох, Марусенька, жизнь моя горемычная. Жена в дом не пускает, живу в летней кухне.
- Пил бы меньше, Петро.
- Ах, Марусенька, сестрица родная! – проговорил Пётр Васильевич и, замолчав, почесал затылок.
Он вздыхал, и всё смотрел на Марусю. Самогон свалил его с ног. Проспавшись, он ушёл от сестры в ночь. А в воскресенье Маруся поехала к брату. Она разгово-рилась с Татьяной Ивановной. Разговор получился неприятный. Маруся выговаривала Татьяне за то, что она выгнала мужа из дома в летнюю кухню.
- Петро построил дом, а ты его из собственного дома выставила вон, - говорила Маруся.
- Сам виноват, - оправдывалась Татьяна. - Напьётся до чёртиков, противно глядеть на него.
- А не из-за тебя он стал выпивать?
Расстались они благодаря этому разговору довольно холодно. А Пётр Васильевич совсем спился. Стало болеть сердце. Его заедала тоска. По неделе бывал он в запое, домой возвращался чуть тёпленький. Он сделался рассеянным, сильно похудел.
Однажды он решил навестить дочь. Оля была счаст-лива своим бабьим счастьем. Саша поглядывал на неё и качал головой. Правду говорят, что от судьбы не уй-дёшь. С виду не красавец, неграмотный, а женился на врачихе. Впрочем, Оля не пошла бы за него, подвернись ей жених позавиднее, но другого не нашлось.
Саша был доволен своей женитьбой. Она и хозяйка хорошая: варит еду, доит корову, кормит свиней да в придачу и шить умеет. К тому же её уважают жители села. Саша нахвалиться не может женой, не жена, а клад ему достался.
Оля находится в интересном положении. Приходу отца она обрадовалась, чем и удивила, и тронула его. Усадив отца на табурет, Оля расспрашивала его о матери и домашних новостях. Она угостила отца и проводила его домой, а на следующий день Петра Васильевича нашли мёртвым в летней кухне: инфаркт! Смертельная болезнь подточила его организм.
Плохо жилось Татьяне Ивановне с Петром Васильевичем, но у Казака было ещё хуже. Пьяный он зверел: в мороз выгонял жену босую из избы во двор, гонялся за ней с ружьём, бил её и проделывал те зверства, на какие способен очертевший мужик. Об этом знали и соседи, и родня, и ни одна душа не заступилась за несчастную бабу, потому что между мужем и женой один Бог судья.
- Какого мужа Бог дал, такого и терпи, - сказала ей мать, когда она пожаловалась ей на свою судьбу.
И ей приходилось терпеть молча. Нельзя выносить сор из избы. Дом Казака располагался на высоком бе-регу речки Безымянки. Берег спускался крутым отко-сом, а за ним катилась река, воды которой горели на солнце, как зеркало. Но Казак не замечал этой красоты, проводя всё своё время в магазине у Фрола. Домой он возвращался пьяный и начинал истязать жену. Наконец, несчастную женщину в полубессознательном со-стоянии соседи отправили в больницу, когда, избив жену, супруг уснул.
- Поди, ещё помрёт, - говорит сосед.
- Выздоровеет. Бабы живучи, как кошки, - ответил ему второй.
Больная, избитая женщина казалась совсем другой – лицо бледное, глаза округлились, нос заострился. Она не жаловалась, не стонала, не плакала, только  смотрела, как смертельно раненая птица.
- Всё-таки мне лучше умереть, - сказала она.
- Жить будем ещё, - ответил ей врач.
В отсутствие жены Казак пил беспробудно, благо, спиртное достать не проблема. Самогоноварением занимаются повально, и бутылку самогона он всегда мог достать. Просыпаясь по утрам, он чувствовал себя разбитым. С перепоя болела голова, и надо было опохмелиться. Он достал бутылку самогона, налил полстакана вожделенной влаги, залпом выпил, закусил. Похрустев огурчиком, он потянулся снова за бутылкой, но резко отдёрнул руку. Там, где по его расчётам должна быть бутылка, сидела зелёная змея в позе готовности к броску. Казак зажмурил глаза. Посидев немного в ожидании, он осторожно открыл один глаз. Змеи он не уви-дел. Там, где он увидел змею, стояла заветная бутылка.
- Надо же такому пригрезиться, - проворчал Казак, начав незатейливую беседу со своим другом Петром Васильевичем. Ему казалось, что друг сидит с ним рядом и спорит с ним. Казак задавал ему вопросы и сам отвечал на них, спорил с ним, отчаянно жестикулируя, временами поглядывая на то место, где собственными глазами увидел зелёного змея.